Тарантул Матвеев Герман

— Казанков.

— Имя, отчество?

— Александр Семенович.

— Какого года рождения?

— Тысяча девятьсот первого.

— Где родились?

— Под Самарой.

— Точнее?

— Деревня Максимовка.

— Национальность?

— Русский.

Иван Васильевич чувствовал, что Бураков волнуется, но держал он себя хорошо и вопросы задавал спокойным, ровным голосом. Арестованный отвечал вяло, почти равнодушно. Видимо, он был подготовлен к такому повороту своей судьбы и успел заранее примириться. «Знал, на что идет», — решил подполковник.

— Где вы жили до войны?

— В Ленинграде.

— А как переехали в Ленинград? — Это долгая история.

— Ничего, у нас времени хватит,

— Приехал учиться и остался совсем.

— Расскажите, пожалуйста, подробней.

Арестованный начал рассказ о том, как в первые годы революции он приехал в Питер учиться. Раскрывалась биография обыкновенного человека, жившего для того, чтобы жить без особых стремлений, увлечений, идей. Прожил день — и хорошо. В этой жизни были и радости. О них арестованный вспоминал с явным удовольствием, и по всему было видно, что говорил правду. Заминка произошла под конец.

— Где вы работали перед войной?

— Все там же.

— Вас призвали в армию?

— Нет. Я, как говорится, доходягой был. Списали но актировке.

Бураков поднял голову и пристально посмотрел на арестованного, но тот сидел опустив голову и не обратил па это никакого внимания.

— А чем вы больны? — спросил Бураков прежним тоном.

— А я точно не знаю.

— Как же это вы не знаете свою болезнь? Что-то не так.

— А так ли, не так, все равно вы не верите! — сказал вдруг с раздражением арестованный.

— Почему не верим? Наоборот, я верю всему, что вы говорите, но хочу уточнить, чтобы поверили и судьи. Если вы считаете, что следователь заинтересован приписать вам поступки, которых вы не совершили, то ошибаетесь. Мы заинтересованы только в одном… узнать правду. Если вы этого тоже хотите, то наши интересы совпадают…

Стенографистка покосилась на Ивана Васильевича и прикрыла рот рукой. Он понял причину улыбки. Бураков даже в интонациях подражал ему, хотя сам и не замечал этого.

— Если вы не хотите говорить, — продолжал серьезно Бураков, — это ваше дело, но тогда достается пробел. Чем его заполнить? Так или иначе, но отвечать вам придется на все вопросы. Насчет болезни мы установим через врачей, и они определят, чем вы больны. Оставим вопрос открытым. Вчера рано утром вас задержали на Невке. Так?

— Да.

— Что вы там делали?

— Рыбу ловил.

— Какую?

— Какая попадется.

— Поймали что-нибудь? — Не успел. Я только что приехал.

— Почему вы бросили лодку и хотели скрыться?

— Испугался.

— Чего?

— Думал, что не разберутся, арестуют. Время военное.

— Как оказался бумажник в воде? — Я его достал, чтобы документы предъявить, а как раз в это время лодка качнулась, когда я хотел на катер залезать. Он и выпал.

— Где вы взяли лодку?

— У товарища.

— Как его фамилия?

Арестованный задумался и снова сказал с горечью:

— А что говорить зря. Все равно вы мне не верите.

— Странный вы человек. Я же вам сказал, что верю, но если произошло недоразумение и вас задержали при Таких обстоятельствах, надо все выяснить. Как фамилия Вашего товарища, который дал вам лодку?

— Не буду я ничего говорить. Вы и товарища посадите.

— За что?

— А за что вы меня посадили?

Допрос затягивался.

Теперь Иван Васильевич разобрался в этом человеке и понял, что в армию Казанков не был призван потому, что сидел в тюрьме. И об этом Казанков проговорился сам. «Доходяга» и «списать по актировке» — типично Тюремные выражения. Если он их употребил, то сделал это машинально и, значит, в тюрьме сидел немало времени. Странно, что Бураков не использовал эту оговорку.

— Сделаем перерыв, — сказал Иван Васильевич, поднимаясь. — Надежда Аркадьевна, вы пока свободны. Сходите в столовую.

— Вы останетесь здесь? — спросил Бураков.

— Да. Я вам позвоню.

Помощник понимал начальника с полуслова и молча вышел за стенографисткой.

Чтобы дать арестованному свыкнуться с его появлением, Иван Васильевич несколько раз прошелся по комнате и сел на место Буракова. Арестованный, смущенный неожиданным вмешательством, оправился и с любопытством разглядывал Ивана Васильевича. Раньше, ослепленный яркой лампой, он его не видел.

— Если вы хотите курить, — пожалуйста) — предложил Иван Васильевич, кладя на край стола папиросы и спички.

Арестованный, не разгибаясь, подошел к столу, взял папиросу, прикурил, пятясь вернулся на место и с наслаждением затянулся.

— Спасибо

— Вы, конечно, догадались, что я человек не посторонний, — начал медленно говорить Иван Васильевич. — Слушал я ваш допрос и размышлял про себя. Откуда у нас берутся преступники? Ведь человек рождается не преступником. У каждого из них есть хорошее детство, юность, молодость, и каждый хочет себе добра. В чем дело? Вы никогда не задумывались над этим вопросом?

— Нет, — настороженно сказал арестованный.

— Сейчас мы говорим один на один и никакого протокола не ведется. Я вам задал этот вопрос не случайно. Есть русская пословица: «От сумы да от тюрьмы не отрекайся». Она, может быть, в какой-то степени и устарела, но по существу правильная. Бывает такое стечение обстоятельств, которое трудно предвидеть, и человек запутывается. Наш закон это предусматривает и судит строго, по справедливо. Закон дает преступнику возможность искупить свою вину и вернуться в общество. Это зависит от воли и характера… Неужели вам не приходилось думать об этом, когда вы сидели в тюрьме?

— Здесь? — с удивлением спросил арестованный, и этого восклицания Ивану Васильевичу было достаточно, чтобы утвердиться в своем предположении.

— Нет, раньше. Перед войной, — уже уверенно сказал он.

— Откуда вы… Почему вы думаете, что я сидел в тюрьме?

— Да потому, что у меня есть некоторый опыт. Вы, вероятно, считаете себя единственным. Ошибаетесь. Вы не первый и не последний. Нацисты умеют использовать в своих интересах человеческие слабости.

Иван Васильевич говорил, не спуская глаз с лица арестованного. Складка на переносице Казанкова постепенно углублялась, он делал глубокие затяжки, а значит, слушал внимательно и думал.

— До войны у вас была растрата, что ли? — спросил подполковник.

— Да Было такое дело… Проворовался.

— Ну, а кто виноват в том, что вы проворовались?

— Никто… Сам виноват.

— А если виноваты, то надо и отвечать… Вы пришли в эту комнату с намерением молчать. Думаю, что вы даже примирились со смертью. Так?

Арестованный поднял глаза и неожиданно спросил:

— Что я должен сделать, чтобы мне сохранили жизнь?

— Не будем торговаться, — строго сказал Иван Васильевич, — у вас два пути. Продолжать запираться и этим поставить себя в ряды самых презренных преступников Второй путь — правда. Чистосердечным признанием и полной правдой вы искупите часть своей вины. Суд это примет во внимание.

— Хорошо. Я признаюсь! — твердо сказал арестованный Он хлопнул себя по коленкам и встал, но тотчас же спохватился и, чтобы замаскировать невольный жест, попросил: — Разрешите еще закурить?

— Курите.

Дрожащими пальцами он взял папиросу и сломал две спички, пока закуривал. Иван Васильевич взглянул на часы.

— Хотите есть?

— Не до еды сейчас.

— Почему? Перерыв кончится, и будем продолжать допрос. Придется сидеть всю ночь.

— Ну ладно если можно, поем. Иван Васильевич снял трубку телефона.

— Перерыв можно кончать. Стенографистку на место. Казанкову пришлите поесть.

Когда Бураков и стенографистка вернулись назад, Иван Васильевич сидел откинувшись на стуле, а пальцами постукивал по столу. Глаза его весело блестели. Бураков знал, что начальник обожает музыку и в минуты приподнятого настроения в голове у него всегда какая-нибудь мелодия.

Арестованный сидел сгорбившись, опустив голову на грудь, и даже не поднял ее при их приходе.

3. Допрос продолжается

— При каких обстоятельствах освободили вас из тюрьмы и что вы делали при немцах, расскажете позднее, — начал Иван Васильевич, когда арестованный поел. — Сейчас меня интересует задача, с которой вы приехали в Ленинград.

— В Ленинград меня послали потому, что я здесь жил до войны, — сказал Казанков, глядя прямо в глаза следователю.

— У вас есть родные?

— Здесь живет жена. Хотя я, конечно, не уверен. Может, она уехала или с голоду умерла. –

— Что знали немцы о вашей жене и знакомых?

— Они меня спрашивали подробно обо всех

— Вы им назвали фамилии и адреса?

— Да. Некоторых назвал.

— Кого именно?

Арестованный сообщил несколько адресов и фамилий.

— У вас есть дети? — продолжал Иван Васильевич.

— Нет.

— Люди, о которых вы говорили там, ваши друзья или просто знакомые, сослуживцы?

— Друзьями я не могу считать их. Гуляли вместе. когда деньги были, а когда под суд попал — отшатнулись.

— Больше вы никого не называли там?

— Нет.

— Говорите дальше. Зачем вас послали сюда?

— Послали меня с письмом. Я должен был разыскать одного специалиста, Завьялова Сергея Дмитриевича, проверить, где он живет и где работает, а потом передать письмо. Будто мой родственник привез его из Москвы.

— Дальше?

— Потом надо было сходить в аптеку на Невский, спросить там провизора, по фамилии Шарковский, и сказать ему так: «Григорий Петрович заболел и просил шесть порошков аспирина» На порошках он напишет или отзовет в сторону и скажет, когда и где с ним можно встретиться. Потом я должен ему сказать, что Григорий Петрович зайдет двадцатого ноября, если выздоровеет, и рассказать про письмо… которое привез.

— Что именно рассказать про письмо?

— Ну, как у меня все получилось… Нашел ли я Завьялова, передал ли письмо, живет ли он по старому адресу.

— Все это можно рассказывать своими словами?

— Да.

— Дальше?

— Потом я могу делать что хочу. Искать жену, знакомых… Велели найти всех, кого могу, и восстановить старую дружбу. Денег дали, чтобы угощать.

— Как вы должны были объяснить свое появление в Ленинграде вашим знакомым и жене?

— Объяснить так, что, дескать, выпустили раньше срока из тюрьмы ввиду войны.

— Значит, предполагалось, что вы приехали с Большой земли?

— Почему с Большой земли? — не понял Казанков.

— Ленинградцы так называют всю страну, — пояснил Иван Васильевич.

— Да, да. Мне говорили, — вспомнил арестованный. — Правильно. Нужно было сказать, что я вернулся из Сибири. Будто бы туда меня эвакуировали при наступлении немцев.

— Почему вы выбросили бумажник?

— Мне велели уничтожить письмо, если что-нибудь случится. А письмо я не успел вынуть. Моряк меня захватил врасплох.

Казанков отвечал охотно и даже несколько торопливо, видимо боясь, что его могут заподозрить в неискренности. Иван Васильевич не спускал с него глаз, и малейшее изменение в выражении лица не ускользнуло бы от его внимания. Без сомнения, он говорил правду.

— Что вам сообщили про Завьялова?

— Ничего особенного. Просто приказали передать ему письмо… Разрешите еще закурить?

— Курите.

Пока арестованный закуривал, Иван Васильевич делал пометки на листе бумаги. Бураков сидел плотно сжав губы, стараясь не пропустить ни одного слова. Стенографистка, записывавшая показания, подняла голову и с любопытством разглядывала арестованного.

— Я попрошу вас повторить слово в слово ту фразу, которую вы должны были сказать при явке в аптеку, — продолжал Иван Васильевич.

Арестованный повторил.

— Ее нельзя перефразировать или переставить слова по-другому?

— Нет. Заставили выучить наизусть и несколько раз спрашивали. Это как пароль.

— Так. А все остальное можно говорить своими словами?

— Да. Он уже будет знать, что «свой».

— Дальше. Что вы должны делать после того, как разыщете знакомых?

— После двадцатого числа нужно было прийти опять в аптеку и спросить, какие сведения есть от Григория Петровича? Не заходил ли он к нему?

— К кому?

— К этому… к Шарковскому. Тогда он скажет, где искать или ждать Григория Петровича.

— Дальше?

— Все. Остальное будет приказывать Григорий Петрович. Я должен быть в его подчинении.

Иван Васильевич снова сделал несколько пометок.

— Теперь скажите, кто такой Григорий Петрович. Вы его знаете?

— Видал два раза. Очень серьезный человек.

— Как его фамилия?

— Мальцев.

— А еще как?

— Больше мне ничего про него не говорили. Правда, один раз, когда он проходил по коридору, так мне шепнули: «Тарантул».

— Кто шепнул?

— Один из наших полицаев.

Иван Васильевич переглянулся с помощником, и тот понял начальника.

— Разрешите сейчас сходить? — спросил он вполголоса, наклоняясь к нему.

— Да. Там есть отдельный пакет… — Принести фотографию?

Иван Васильевич кивнул головой, и Бураков ушел в архив разыскивать нужный документ.

— Какой он из себя, этот Мальцев?

— Невысокого роста, широкоплечий… лицо бритое, немолодой. Одет…

— Каких-нибудь особых примет не заметили? — перебил его Иван Васильевич.

— Нет. Ничего такого…

— Кроме Шарковского, вам не давали других адресов? — Нет.

— Ну, а если, предположим, Шарковский арестован или убит снарядом?

— Тогда приказано двадцатого с утра дежурить где-нибудь поблизости, ловить Григория Петровича и предупредить его.

— А если он не приедет?

— Три дня приказано ждать по утрам.

— На чем должен приехать Мальцев? Тоже через залив?

— Нет. Точно я не знаю, но полагаю, что его сбросят на самолете.

— В каком месте?

— Не могу знать, но, наверно, не под Ленинградом. В Ленинград он должен приехать законно.

— Почему вы так думаете?

— Да видите ли… Как-то в прошлом году был у меня разговор с одним полицаем. Раньше, до суда, мы с ним вместе сидели в камере и познакомились. Говорили мы про партизан. Боялись, конечно… Нам от партизан доставалось крепко. Вот он мне и рассказал, что партизаны через линию фронта на самолетах получают боеприпасы… И людей им скидывают на парашютах. Потом и про фашистов рассказал. Немцы, говорит, тоже в советский тыл своих забрасывают. Пятую колонну. Говорил, что есть где-то такое место, куда по ночам самолеты с людьми летают, а назад пустыми возвращаются.

— А где это место?

— Этого он не знал. Ему, видите ли, пришлось некоторое время на аэродроме работать, так он приметил.

— Кто, кроме вас, должен быть еще заброшен в Ленинград?

— Должны приехать, но только после двадцатого, когда Григорий Петрович сигнал даст.

— Расскажите об этом точнее.

— Точнее не могу. Я только догадываюсь, потому что опрашивали многих, кто раньше в Ленинграде бывал. Ну они и проболтались в разговоре между собой. А вообще это все под секретом держат. У них просто. Чуть заподозрили, пуля в затылок — и весь разговор. Они с нашим братом не очень миндальничают.

— О чем вы говорили с Мальцевым?

— Знакомились. Он меня спрашивал про жизнь, про семью, про суд… Человек он серьезный и обстоятельный. Глаза острые… Кажется, всего насквозь видит.

— Он русский?

— Вот не могу сказать. Говорит чисто, не отличишь. Наверно, русский.

— Все, что вы говорите, — правда?

— Все правда. Какой мне смысл сейчас врать?

— Курите, не стесняйтесь, — предложил Иван Васильевич и прошелся по комнате. — Я верю вам, но, конечно, все, что вы сказали, придется проверить.

— Пожалуйста, проверяйте.

— Сколько денег вы получили?

— Тридцать тысяч.

— Они фальшивые?

— Кто их знает… Полагаю, что фальшивые. Уж очень все новые.

Вернулся Бураков и передал начальнику две фотографии. На одной из них Жора Брюнет был снят с отцом, на другой только отец, но в молодых годах, в студенческой форме. Ровно год пролежали фотографии в архиве советской разведки и вот пригодились.

Иван Васильевич передал фотографию арестованному.

— Этого человека вы не встречали там? Нахмурив брови, Казанков уставился на карточку. Поднес ее к свету. Брови его удивленно поднялись.

— Так это же он… Григорий Петрович. Только помоложе. А мальчика не знаю,

— Вы уверены, что на фотографии снят Тарантул?

— Насчет Тарантула не уверен, потому что слышал случайно, а насчет Мальцева Григория Петровича уверен. Это он и есть.

Иван Васильевич взял фото и положил в папку.

— Что вам говорил Мальцев про Завьялова? Вспомните хорошенько.

Казанков подумал, потер рукой лоб.

— Ничего такого:.. Только чтобы письмо передать.

— Не говорил он вам, что это человек «свой», надежный… или что-нибудь в этом роде?

— Наоборот. Он сказал, чтобы я с Завьяловым вообще ни о чем не распространялся. Если дома его не застану, то это даже лучше. Если домработница есть или дети дома, то письмо отдать им, а самому лучше не показываться старику. Главное, нужно узнать, живет ли он на своей квартире или где в другом месте, и туда передать письмо.

Иван Васильевич посмотрел на часы и встал.

— Так. Я должен уйти. Завтра вызову еще раз. А сейчас допрос будет продолжать мой помощник. Начинайте сначала.

Он собрал записки, кивнул головой стенографистке и ушел в свой кабинет. Здесь он первым делом позвонил по телефону и доложил:

Страницы: «« ... 2122232425262728 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Система безопасности СССР была громадна. И тому было несколько причин. Как известно, зарождение Сове...
ДВА бестселлера одним томом. Исторические романы о первой Москве – от основания города до его гибели...
Дайнека открыла коробку, найденную в тайнике на чердаке бабушкиного дома. Она увидела пачку бумаг – ...
В данной книге рассматривается авторская методика вытяжения шейного отдела позвоночника в домашних у...
Андрей Андреевич Пионтковский – российский политолог, журналист, политический деятель. Он стал, пожа...
В Древней Греции олимпийским чемпионам ставили памятники при жизни. В XX веке большой спорт стал бол...