Королева Марго. Искушение страсти Павлищева Наталья
Карл даже зубами заскрипел, но мать опередила сына:
— Если ты до такой степени не уважаешь свою семью, то мы готовы поклясться. Но этим ты лишаешь себя нашей поддержки и любви.
Теперь фыркнул Генрих, Маргарита понимала, что о любви с его стороны после заступничества за Гиза речи идти уже не может.
И все же мать и братья были вынуждены поклясться на Священном Писании, что оставят герцога де Гиза в покое, а сама Маргарита тоже принесла клятву, что выйдет замуж за любого, кого назовут родные. Конечно, королева-мать назвала Генриха Наваррского. Откровенная пощечина, но Маргарита была к ней готова.
Она вышла из кабинета словно деревянная кукла, только слезы ручьем катились из глаз. Фрейлины, не слышавшие из-за двери крика или чего-то подобного, удивленно смотрели на принцессу:
— Мадам, что с вами?
Маргарита, не замечая никого, молча проследовала в свои покои и только там рухнула на постель и разрыдалась в голос. Она плакала так горько, что мадам де Крютон даже перепугалась:
— Да что же случилось?!
— Я купила жизнь любимого ценой собственного счастья. А еще превратила своих родных во врагов.
— О господи! Что вы такого наговорили?
— Ничего. Просто потребовала поклясться, что они не убьют Гиза, в обмен на мое согласие выйти замуж за кого угодно.
Гувернантка подумала, что никакая клятва не удержит королевскую семейку от убийства, если его задумают, и что Маргарита все равно выйдет замуж за того, кого назовет королева-мать.
— Почему вы решили, что родные стали врагами?
— Ты бы видела, как они на меня смотрели! Я осмелилась заступиться за Гиза!
— А почему пришлось за него заступаться?
Маргарита уселась на постели, вытерла слезы тыльной стороной ладони и громко хлюпнула носом:
— Все равно придется выходить замуж за этого беарнца, надо же хоть что-то за это выторговать…
Они посмотрели друг на дружку и вдруг… весело расхохотались.
И все же первым мать женила Карла, выбрав для него дочь императора Германии Елизавету. С чего бы так торопиться Екатерине Медичи, ведь у молодоженов мог родиться сын и тогда очередь к трону ее любимчика Генриха Анжу отодвигалась? Но Карл умудрился влюбиться. Когда-то он был по-настоящему влюблен в жену своего брата Марию Стюарт и очень надеялся, что после смерти Франциска сможет на ней жениться. Пришлось Екатерине Медичи поторопиться с отправкой ненавистной невестки восвояси — в Шотландию.
Немного пострадав, Карл пустился во все тяжкие, заводя одну любовницу за другой, пока на охоте случайно не встретил Марию Туше и не отдал свое сердце ей. По его просьбе Маргарита взяла дочь частного пристава Орлеанского судебного округа к себе в горничные, чтобы братец мог видеться с ней постоянно. Сначала королева-мать не противилась такой страсти, рассчитывая, что ее, как и всех прежних, надолго не хватит.
Но шли дни, а влюбленность короля не ослабевала, Екатерина Медичи посмеивалась над сыном, но только до тех пор, пока ее прежде послушный Карл не попал под сильное влияние девицы. Дело в том, что девушка была протестанткой, и как бы терпимо ни относилась королева-мать к верованиям своих придворных, допустить, чтобы ее сыну-королю диктовала волю не она, а любовница, пусть и со слов адмирала Колиньи, не могла.
Просто прогнать из дворца, из спальни и из сердца Карла Марию Туше невозможно, это понимала и Екатерина Медичи, а потому поспешила его женить. Елизавета Карлу понравилась и сама в него влюбилась, но с любовницей король не расстался, хотя та и была изгнана в Орлеан с глаз долой от молодой королевы.
Екатерина с сожалением поняла, что завладеть сердцем мужа Елизавете не удалось, а вот Мария Туше и Колиньи продолжали оказывать на Карла сильное влияние. Все, что удалось королеве-матери, — отправить любовницу старшего сына в Амбуаз под предлогом того, что истинный мужчина не станет держать любовницу рядом с супругой, чтобы не расстраивать законную жену.
И вот теперь в Амбуазе у Карла жила любовница, в Лувре жена, а он периодически развлекался с дамами легкого поведения вместе с братом Генрихом Анжу. Но сестре Маргарите любовника иметь не позволял.
Стараниями Екатерины Медичи Жанна д'Альбре все же согласилась на брак между своим сыном и Маргаритой де Валуа. Вообще-то Маргарита имела куда более высокое положение, чем ее будущий супруг, к тому же была красива и образованна, но королева Наварры решила выторговать все, что только возможно, и чрезвычайно в этом преуспела. Задавшись целью таким браком примирить католиков и гугенотов страны, Екатерина Медичи пошла на откровенные уступки. И вот, наконец, будущая свекровь Маргариты прибыла в Блуа, где в то время находился двор.
Жанна д'Альбре казалась полной противоположностью самой Маргарите. Насколько та выглядела здоровой и цветущей, насколько была подвижна и жива, насколько любила все яркое и блестящее, настолько Жанна д'Альбре была бледна, измучена, строга в поведении и одежде. Казалось, монастырская наставница приглядывалась к будущей послушнице. Сначала Маргарита даже ужаснулась, но по требованию матери постаралась произвести на гостью как можно лучшее впечатление.
Хитрая девушка решила действительно произвести лучшее впечатление, но одновременно такое, чтобы у матери Генриха появилось одно желание: не женить сына на красотке!
Королева-мать не могла придраться к поведению дочери. Маргарита умна, образованна и очень красива, она всячески выказывала будущей свекрови свое уважение, но Жанна д'Альбре все равно недовольна невесткой. Уж слишком вольна в рассуждениях принцесса Маргарита. Нет, строгому нраву королевы Наварры не по вкусу свобода нравов французского двора. Одна надежда, что после замужества молодая пара уедет в Беарн и там юной королеве придется присмиреть. Жанна даже надеялась, что ей удастся сделать из Маргариты хорошую протестантку.
Когда такой разговор зашел с королевой-матерью, Екатерина Медичи забыла все свои манеры и едва не накричала на родственницу. Нет, нет и нет! Маргарита никогда не станет гугеноткой! Пусть лучше Генрих Наваррский, подобно своему отцу, поменяет веру и вернется в католичество, в котором, кстати, крещен.
Это был очень серьезный вопрос, но королева-мать вовремя опомнилась и снова принялась убеждать королеву Наварры, что в браке гугенота и католички нет ничего страшного, тем паче папа римский разрешит… Не разрешил? Это только пока. Не может же понтифик срочно отвечать на такие обращения, но скоро, совсем скоро разрешение будет.
Жанне д'Альбре очень хотелось заполучить в качестве невестки принцессу Валуа, но она все равно предпочитала торговаться и пока вести разговоры с самой Маргаритой, в том числе и… о любви, вернее, о лирической поэзии.
— Ах, Ваше Величество! Мой отец король Генрих когда-то разрешил Луизе Шарли-Лабе издавать свои стихи безо всякого надзора. Но кто был бы вправе надзирать, если все ее стихи о любви. Она воспевала любовь так, как может воспевать только страстная и много любившая женщина.
— Вы меня пугаете, мадам. В столь юном возрасте рассуждать о любви так, словно вы познали все в жизни…
— Все? О нет! Но послушайте, разве она не права?
- Какой броней ни укрепляйте грудь,
- Любовь ее пронзит когда-нибудь,
- И чем враждебней к ней вы были вчуже,
- Тем в рабстве у нее вам будет хуже.
- Не осуждайте строго бедных жен,
- Которых поражает Купидон.
- И те, что выше нас неизмеримо,
- Оказывались так же уязвимы:
- Гордыня, красота, происхожденье
- Их не спасали от порабощенья
- Любви; и ей доступнее всего
- Над лучшими из лучших торжество.
— Вы так хорошо знаете произведения мадам Лабе?
— Да, хотя не только ее.
— И все о любви?
Маргарита изумленно посмотрела на будущую свекровь:
— Нет, нет. Но стихи Лабе я люблю очень.
Жанна подумала, что Маргарите будет трудно с Генрихом, а самому грубоватому Генриху с утонченной супругой. Но жаль при этом Жанне д'Альбре будущую невестку не стало, напротив, пожалела сына, ведь ему придется сдерживаться.
Сама невеста вовсе не была о женихе хорошего мнения, она знала Генриха с детства, с того времени, когда при дворе еще жил его отец Антуан де Бурбон. Генрих действительно грубый мальчишка, весьма неряшливый и не слишком разборчивый в своих связях. То, что Маргарита услышала о своем женихе, подтверждало: за годы отсутствия при французском дворе ни чистоплотней, ни элегантней Генрих не стал. По-прежнему его любимое блюдо — яичница с чесноком, а под ногтями полоски грязи.
Оставалась одна надежда, что папа римский попросту не даст разрешения на этот брак. Либо затянет так надолго, что разговоры о свадьбе сами собой сойдут на нет.
— Мадам, вы случайно не падали в последнее время?
Голос у акушерки неуверенный, но встревоженный. Маргарита, которая попросила ее посмотреть из-за непрекращающихся болей внизу живота, закусила губу, пытаясь для себя решить, можно ли откровенно говорить об избиении. Решила, что нет, просто кивнула:
— Да, с лошади…
— Боюсь, вы упали слишком сильно, последствия будут плохими. Нужно было сразу после этого полежать в постели.
— Я лежала, целую неделю… но не помогло. Все равно болит…
— Вам стоило сразу позвать меня.
«Ну да, чтобы ты увидела синяки по всему телу и лицу?» — мысленно фыркнула Маргарита, но промолчала.
— Я дам вам обезболивающую настойку, и подвяжем низ живота. Кроме того, постарайтесь не танцевать хотя бы несколько недель.
— Как это не танцевать, если у меня свадьба?
— Боюсь, свадьбу придется перенести. Если вы не убережетесь сейчас, то можете остаться бесплодной… У вас может не быть детей.
Принцесса едва не закричала от радости, она закивала:
— Да, конечно, нужно сказать об этом королеве…
Но зря Маргарита радовалась, Екатерина Медичи вовсе не была настроена ни отменять свадьбу, ни даже переносить ее.
Услышав от акушерки об осложнениях, королева-мать уставилась своими выпуклыми глазами в лицо женщины:
— Вы кому-то говорили об этом?!
— Нет, мадам, только самой принцессе и вам…
— Не смейте больше произносить таких слов, принцесса здорова, и у нее все в порядке!
— Да, мадам, но она действительно сильно ударилась, когда упала с лошади…
— Это она вам сказала?
— Да.
Королева приказала немедленно позвать дочь.
Маргарита, знавшая, что акушерка отправилась к королеве, была весьма довольна. Теперь у нее появился шанс если не отменить, то хотя бы отложить свадьбу, а там кто знает, как повернет. Правда, Генрих де Гиз уже женат, но ведь его сердце все равно принадлежит ей…
Однако одного взгляда на мать было достаточно, чтобы понять, что надежды напрасны, и все же Маргарита сделала попытку:
— Мадам, мне необходимо время, чтобы восстановить здоровье после падения с лошади… Я должна лежать…
Акушерка старательно отводила взгляд в сторону, ясно, что ничего не получится. И все равно:
— Иначе у меня может не быть детей…
— Кто это вам сказал?
Маргарита кивнула на акушерку, прекрасно понимая, что та просто откажется от собственных слов, королевский взгляд заставлял делать это и не таких стойких.
— Мадам Марсель не вполне уверена в произнесенных словах. Не так ли, мадам?
— Да, конечно, я сказала лишь предположительно… Принцессе нужно поберечься, не ездить пока верхом… не танцевать…
Под внимательным взглядом королевы она быстро поправила сама себя:
— Много не танцевать…
— Вы свободны, — махнула ей рукой Екатерина и так же знаком подозвала дочь к себе. Дождавшись, пока акушерка выйдет из комнаты, спокойно посоветовала: — Если уж вам так хотелось отложить свадьбу, могли бы найти другой повод.
У Маргариты выступили слезы:
— У меня действительно все болит.
— Вы не собираетесь кричать об этом на весь дворец?
— Нет, но я намерена сказать об этом королеве Наварры и моему жениху. Они должны знать.
Несколько мгновений, которые показались Маргарите вечностью, Екатерина Медичи смотрела в лицо дочери, потом устало вздохнула:
— Идите к себе и ложитесь в постель. Вы ведь должны лежать? Вот и лежите.
Немного погодя королева сама принесла дочери обезболивающее и настояла, чтобы та выпила. Проваливаясь в сон, Маргарита подумала, проснется ли вообще. Ей уже не хотелось открывать правду будущей свекрови или мужу. Не будет детей, и ладно, мать вон едва не умерла, рожая последних двойняшек. А уж рожать от Генриха Наваррского Маргарита не желала вовсе.
Наконец удалось договориться по всем вопросам, Маргарите срочно увеличили ее вдовью долю и само приданое, добавили драгоценностей в качестве подарков, уже из своей Наварры был вызван сам Генрих, уже начали съезжаться в Париж будущие гости. Против этого брака были, казалось, все: и католики, и протестанты, но упорство королевы-матери способно пробить любую стену. Оставалась только одна — разрешение папы, без него ни один епископ не решился бы венчать столь странную пару. Все прекрасно понимали, что, если разрешения не будет, Жанна д'Альбре не согласится либо действительно потребует перехода невесты в протестантство. На это надеялась и Маргарита. Не будучи слишком набожной, она тем не менее твердо отказалась становиться гугеноткой. Жанна слабо улыбнулась: посмотрим, милочка, как ты запоешь в Беарне…
И вдруг…
Королева Наварры жила в доме своего племянника принца Генриха де Конде на Гренель-Мент-Оноре, будучи слишком подозрительной, чтобы пребывать вместе с королевской семьей в Мадридском замке. Королева-мать слыла опытной отравительницей…
Вообще, Жанна д'Альбре чувствовала себя с каждым днем все хуже, она давно страдала чахоткой, но даже сама себе не желала сознаваться, что ангел смерти пролетает подчас слишком близко. Хотелось женить сына, забрать невестку в Беарн, наладить жизнь там, а тогда и умирать можно. Хорошо бы, конечно, внука, но королева Наварры понимала, что этого уже не дождется.
В июне ей стало совсем плохо, неделю длилась сильная горячка, в результате которой Жанны д'Альбре не стало. Гугеноты немедленно приписали ее смерть отравлению. Разве не подарила Екатерина Медичи королеве Наварры тончайшие перчатки, пропитанные ароматным составом? Да, сшитые из козлиной кожи столь тонкой выделки, что помещались в ореховой скорлупе, они умопомрачительно пахли и на руке сидели, словно вторая кожа. Известно, что подобные вещи пропитывали смертоносными ядами Руджиери, знаменитые алхимики-отравители, служившие Екатерине Медичи.
Мало кто поверил вскрытию, которое показало, что легкие королевы давным-давно пришли в полную негодность, что под черепом у нее полно волдырей, явно причинявших неимоверные головные боли, любое усилие для Жанны д'Альбре было смертельным, удивительно, как она не умерла раньше.
Не умерла, успела подписать договор о предстоящей женитьбе сына на Маргарите и вызвать самого сына в Париж.
Гонец доставил известие стремительно, всего за два дня, но Генрих спешить не стал, он не рискнул появиться в Париже в одиночку, а многочисленная свита нестись с такой скоростью не смогла бы. Мать похоронили без сына, похороны были весьма скромными…
Маргарита стояла у смертного одра Жанны д'Альбре, задумавшись настолько, что даже не услышала, как тихонько подошла мать.
— Теперь вы станете королевой Наварры, дочь моя…
Да, конечно, это корона, хотя само королевство таково, что его можно обойти пешком, не утрудив ноги.
Кровавая свадьба
Принц прибыл через месяц с немалой свитой — девять сотен дворян-гугенотов! Все они приехали в черном в знак траура по королеве Жанне.
Париж ужаснулся, все, что могло, немедленно закрылось, — ворота, двери, ставни… Гугеноты пострашней воров и насильников. Почему? Никто не знал, но все боялись. И впрямь, появление такого количества (ведь у каждого дворянина была либо своя свита, либо просто слуги) одетых в черное гасконцев, решительных, грубоватых, смотревших с вызовом и готовых на любую обиду ответить звоном оружия, не добавляло спокойствия столице Франции. Город притих…
Сам Генрих, теперь уже король Наварры, занял в Лувре покои, в которых когда-то жила супруга короля Франциска I. Наваррцы и их монарх явно были смущены блеском французского двора. Но куда больше Генрих был смущен на следующий день, когда встретился со своей невестой. Принц де Конде посоветовал жениху не принимать этот брак как подарок судьбы:
— Еще неизвестно, кому больше повезло, вам или ей.
Генрих вымылся после дороги, отдохнул, был вполне нарядно одет, но перед Маргаритой откровенно смутился. Он помнил свою троюродную сестру (его бабка была сестрой деда Маргариты) совсем девчонкой, беспокойной, любопытной и вечно получающей выволочки, а то и розги от матери. Теперь пред ним предстала обаятельнейшая красавица, образованная, умная, обольстительная, умеющая поддержать любой разговор, элегантная… Генрих смотрелся рядом со своей невестой, словно тяжеловоз с пашни рядом с грациозной ланью.
Не слишком отличались от своего короля и его придворные, рядом с разряженными, напомаженными, облитыми духами французами беарнцы выглядели стаей черных ворон.
Увидев, что за прошедшие годы Генрих хотя и превратился в крепкого молодого человека, в сущности изменился мало, оставшись коренастым крестьянским парнем, каким его пытался воспитать дед, Маргарита с трудом сдержала готовые брызнуть из глаз слезы. И это ее будущий муж и его свита?! Рядом с этими людьми ей придется жить?!
Вернувшись после приветствий на свое место подле короля и королевы-матери, Маргарита отчетливо прошептала:
— Я не пойду замуж за эту деревенщину!
Карл разозлился:
— Я тебя и спрашивать не буду!
— Папа римский не даст разрешения.
— Я не гугенот и не дурак, если задурит папа, я сам возьму тебя за руку и отведу под венец!
— За что вы меня так ненавидите?
Вопрос остался без ответа.
Зато немного погодя ответила мать:
— Вы дали обещание, если вы не выполните его, то мы будем свободны от своего обещания…
Проследив за взглядом матери, Маргарита вздрогнула, выпуклые глаза Екатерины Медичи смотрели на Генриха де Гиза.
Принцессе откровенно давали понять, кто пострадает первым, если она задурит.
Разговор за два дня до свадьбы состоялся несколько странный.
— Вы обещали пойти за того, на кого вам укажут, мадам.
Маргарита почти удивленно подняла глаза на мать. В соответствии с произнесенными словами голос Екатерины Медичи должен быть гневен либо, наоборот, вкрадчив, но обязательно таить в себе угрозу, а как раз ее не было.
Так и не поняв, почему этой самой угрозы не слышно, Маргарита послушно склонила голову:
— Я подчинюсь вашей воле.
— Надеетесь, что папа римский не даст согласия на брак? Ваш брат готов обойтись и без согласия.
— А сам король Наварры?
— Согласие будет.
«Значит, его до сих пор нет», — с явным облегчением подумала Маргарита. Именно отсутствие разрешения со стороны папы римского на союз между католичкой и гугенотом позволяло принцессе надеяться на невозможность брака с Генрихом Наваррским. При всей решимости Карла переступить через отказ папы едва ли возможно. Время шло, гости уже устали ждать, а нужная бумага из Рима все не приходила. Может, и не придет?
— Маргарита, дитя мое, вы не хотите идти за Генриха, потому что не любите его?
— Я люблю другого, и вам это хорошо известно.
— Вы должны всего лишь родить сына, а потом делайте что угодно.
И тут Маргарита не выдержала, закрыв лицо руками, она расплакалась. В этих слезах смешалось все: боль из-за женитьбы Гиза, отчаянье из-за собственного замужества, страх перед бесплодием.
— А если я не рожу?…
— Почему?
— Мадам Жюли сказала…
— Глупости! Мадам Жюли не уверена, к тому же она не слишком сведуща. У вас все будет хорошо! Если вам не слишком понравится Генрих, я придумаю, как его убрать. Немного потерпите. Зато вы будете королевой. Гиз сделал бы вас просто герцогиней, а Беарнец сделает королевой, не забывайте об этом.
Это, конечно, бальзам на измученную душу. Пусть Наварра королевство маленькое, если не сказать крошечное, но все равно это королевство. Но для Екатерины было очень важно, чтобы дочь поняла еще и политическую подоплеку предстоящего брака. Она не разговаривала с Маргаритой об этом, предполагая, что девушка и сама все знает, а теперь вдруг подумала, что все, да не все.
— Дочь моя, сядьте и внимательно меня послушайте. Я знаю, что у вас не лежит душа к Генриху Наваррскому, знаю, что сердце отдано другому, но вы принцесса и должны различать веление сердца и разума. Франции очень нужен мир внутри страны, очень. Если его не будет, если католики и гугеноты снова начнут резать друг дружку, страну растащат по частям чужие.
Через цветные стекла больших витражей солнце расцветило будуар королевы-матери, рассыпав по полу, креслам, стенам разноцветные зайчики. Казалось, во всем мире спокойно и весело, вовсе не хотелось думать о религиозных войнах, о стычках католиков и гугенотов, о резне и потоках крови. Но королева продолжила:
— Нельзя допустить новой резни, подобной той, что Гизы устроили в Амбуазе.
Маргарита вздрогнула при воспоминании об ужасах Амбуаза, пережитых в детстве, когда королем был еще ее старший брат Франциск. Она помнила, что тогда Гизы, пользуясь тем, что королевой Франции была их племянница Мария Стюарт, шпионившая за королевой-матерью и доносившая обо всем своим дядям, а сам король Франциск был послушной игрушкой в руках жены, одержав победу над гугенотами, устроили неимоверную резню в Амбуазском замке. Гугенотам рубили головы, их вешали, причем даже на балконных решетках дворца!
Маргарита не любила гугенотов, вернее, сами они были ей безразличны, она осуждала жестокость отца Генриха Франсуа де Гиза, прозванного за шрам на лице Меченым. Но при чем здесь Генрих? Он был так же мал, как сама принцесса. Маргарита совсем не задумывалась над такими вопросами, ей хватало и собственных забот. Куда интересней любовные хлопоты, и почему люди не могут жить мирно, влюбляться, сгорать от страсти и одерживать победы только в постели?
Но как бы ни уговаривала дочь Екатерина Медичи, на сердце у той невыносимо тяжело.
Тяжело и у самой королевы-матери. Ее совершенно не беспокоили чувства Маргариты, никуда не денется, выйдет замуж и нарожает королю Наварры детишек, а если и не нарожает, тоже невелика беда. Екатерину Медичи беспокоило другое, никакого задуманного ею единства католиков и гугенотов не получалось. Она так надеялась, пожертвовав дочерью, заставить гугенотов быть благодарными, но их глава адмирал де Колиньи решил воспользоваться присутствием стольких своих сторонников в Париже и поднял вопрос о начале… войны с Испанией в Нидерландах!
Колиньи рассуждал, что лучшее средство против гражданской войны в собственном государстве — начать воевать за его пределами. Но ни Карл, ни Екатерина не собирались отправлять французов погибать за освобождение голландцев от испанского ига! Вовсе не потому, что так любили каждого француза, просто ни денег, ни сил на такую войну не было, к тому же немедленно последовало бы нападение самой Испании на юге Франции! Даже завладев Фландрией, Франция не имела бы ничего, кроме неприятностей, потому что это вызвало противостояние с набиравшей силу Англией. Ссориться со всеми вокруг ради призрачного счастья воссоединения гугенотов Франции и Фландрии? Нет уж!
Королевский совет не принял такого решения. Тогда воинственный адмирал Колиньи пригрозил:
— Как бы не началась другая война, отказаться от которой будет не в вашей власти!
Это уже открытая угроза.
Все понимали, насколько опасно вот так собирать в одном месте так много гугенотов с опасностью попросту столкнуть их с католиками. Обе стороны положили руки на рукояти оружия. А разрешения от папы все не привозили.
Королева-мать прекрасно понимала, что его вообще может не быть, ведь папа называл такой брак богопротивным и очень сожалел, что не так давно был вынужден разрешить брак между гугенотом принцем де Конде и католичкой Марией Клевской.
Этого брака добивался брат короля герцог Анжу. Генрих так влюбился в Марию Клевскую, что не мыслил себе и дня без нее, но жениться не мог, прекрасно понимая, что мать никогда не позволит столь неравный брак. Тогда он добился, чтобы Мария вышла замуж за принца Конде и стала любовницей его самого. Одного только не ожидал брат короля, что муж решит свято оберегать честь своей супруги, сильно осложнив возможность любовной связи.
Тогда разрешение на брак было получено, теперь же оно не просто задерживалось, из Рима приходили неутешительные вести: папа вовсе не намерен благословлять такой альянс. Королева-мать села за письмо. Сугубо тайно в Рим полетело послание, в котором Екатерина Медичи признавалась в скрытых мотивах брака и собрания гугенотов в Париже — обезглавить их движение, организовав убийство руководителей.
Действительно, в Париже собрались люди, возглавлявшие гугенотов Франции, — адмирал де Колиньи, принц де Конде и Генрих Наваррский, занявший место своей матери. Принца де Конде уже привязали женитьбой, со временем он успокоится, в этом королева-мать не сомневалась. Генриха нужно женить на Маргарите, а с адмиралом расправиться куда более жестоко.
Неизвестно, был ли таковым план Екатерины Медичи изначально или сложился после выступления строптивого адмирала, но теперь она не видела другого выхода. Если этот старик, пользующийся популярностью не только у гугенотов, но и у многих католиков, ввергнет страну в новую гражданскую войну, то лучше бы ему и впрямь не жить на свете! Размышляя так, королева-мать обманывала сама себя, вовсе не влияние Колиньи на Францию беспокоило ее, куда хуже было влияние адмирала на самого короля Карла, ведь его подопечная Мария Туше была любовницей короля, причем весьма влиятельной любовницей.
То ли послание Екатерины до Рима все же не дошло, то ли папа решил не торопиться, все еще сомневаясь в возможностях французской королевы, но разрешения все не было. А обстановка в Париже накалялась.
И тогда Екатерина объявила, что получила письмо от своего посланника в Риме с уведомлением, что разрешение есть, но его доставят несколько позже, потому что оно оформляется!
Париж наводнен народом. Со всей Франции съехались представители на королевскую свадьбу. Король Наварры Генрих де Бурбон женился на принцессе Франции Маргарите де Валуа. Сначала парижане испуганно закрыли окна и двери, потому что в городе гугеноты, но постепенно окна открыли и таверны тоже, однако за каждым шагом гугенотов следили десятки настороженных глаз. Гости постарались поселиться в одном районе и на улицах держались вместе. Каждый думал: скорей бы уж свадьба, чтобы все закончилось.
Бракосочетание назначили на понедельник 18 августа 1572 года. Маргарита рыдала день и ночь, но воспротивиться не могла. В день свадьбы невеста, несмотря на обильно залитое слезами лицо, была невозможно хороша. О лучшей и мечтать нельзя! Под стать самой очаровательной Маргарите ее наряд.
Но сложность состояла в том, как провести обряд, ведь гугенот Генрих входить в собор Парижской Богоматери не мог, его пришлось «заменить» Генриху де Валуа. Такое бывало, когда свадьба совершалась заочно, Европа привыкла к заочным венчаниям, но на сей раз жених стоял снаружи, а брат невесты представлял его внутри. Разрешение на брак так и не привезли, и Маргарита, прорыдав всю ночь в церкви архиепископства, решила, что не скажет «да» ни в коем случае! Понимала ли она, какую опалу навлечет на себя, ведь даже сами епископы отступили под сумасшедшим нажимом короля? Едва ли, однако желания становиться королевой всех этих одетых в черное людей не имела совершенно.
В предыдущий день Генрих попытался ухаживать за своей супругой, он чуть смущенно заявил:
— Марго, я очень рад, что ты станешь моей женой…
Для не привыкшего к сантиментам Генриха это было верхом галантности и даже храбрости, но для Маргариты еще одним свидетельством того, что они с женихом совершенно разные люди.
— Я не Марго, так зовет меня только король, это его право. Я Маргарита, прошу вас не забывать об этом.
И снова на глазах слезы. И чего ревет, ведь он не собирался ее обижать, напротив, намерен сделать самой счастливой женщиной. Конечно, и кроме Маргариты вокруг полно красавиц, которые поглядывали и даже заглядывались на крепкую фигуру наваррца, но он твердо решил хранить супруге верность! Во всяком случае, пока… И сохранил… тоже пока…
Она ведь действительно «да» не сказала, только жених об этом не узнал.
Венчание проводил дядя жениха кардинал Бурбонский. На вопрос к невесте, согласна ли стать женой Генриха де Бурбона короля Наварры, кардинал ответа не получил! Маргарита молчала.
Несколько мгновений ожидания показались вечностью не только ей самой, растерянно смотрел кардинал, повернул к невесте голову Генрих де Валуа… и тут Маргарита почувствовала такой пинок в спину от брата-короля, что невольно дернулась вперед.
— Невеста кивнула, она согласна, просто не в силах выразить это!
Потом это отсутствие ее четко произнесенного согласия поможет при… разводе.
Наконец церемония была закончена, Генрих де Валуа передал супругу Генриху де Бурбону. Видя, в каком полуживом состоянии находится Маргарита, обиженный король Наварры лишь слегка коснулся губами ее губ. Генрих де Бурбон действительно обиделся. Пусть он не столь расфуфырен, не столь обучен придворным правилам и разным условностям, но ведь он не так уж плох, что же Маргарита откровенно горюет? В конце концов, это оскорбительно, словно ее выдают замуж не за короля, а за простолюдина из диких мест!
Решив обидеться, Генрих стал крутить головой в поисках другого предмета для ухаживаний, но его голова и глаза упорно возвращались к красавице-невесте. Нет, это неприлично по любым правилам — искать себе любовницу прямо на собственной свадьбе! Тем более после торжественного пира, устроенного в огромном зале Кариатид, был дан бал. Открыла его невеста, вернее, теперь уже жена.
И снова присутствующие были потрясены грацией, изяществом, чувством ритма Маргариты, которая исполнила итальянские и испанские танцы, в том числе танец с факелами. Все прекрасно видели, что она несчастна, что слезы так и просятся на волю и их едва удается сдерживать, жалели новобрачную и косились на Генриха, явно робевшего перед супругой.
Брантом не удержался, чтобы не описать прелесть новобрачной и ее страдания, а также не расписать явное несоответствие молодоженов друг дружке.
О чем думала королева-мать, наблюдая за своей дочерью и ее мучениями? Неужели не было жаль юную Маргариту, вовсе не желавшую этого брака, неужели доводы политика столь пересилили доводы материнского сердца? Или это сердце изначально было глухо к терзаниям Маргариты? Похоже, так.
Стали ли они настоящими мужем и женой? Вопреки всем выдумкам литераторов, повествовавших о злоключениях «королевы Марго» в первую брачную ночь, можно точно сказать, что стали. Маргарита в собственных мемуарах писала, что они семь месяцев занимались любовью молча.
— Мы оба в день свадьбы были уже настолько грешны, что воспротивиться этому было выше наших сил.
Генрих через двадцать семь лет на вопрос, принес ли брак им с королевой удовлетворение, ответил:
— Мы оба, королева и я, были молоды и полны жизни, разве могло быть по-другому?
Так что не спал в первую брачную ночь Генрих Наваррский в постели мадам де Сов, эта любовница появилась у короля куда позже. В первую ночь он пытался доказать собственной супруге, что жизнь прекрасна даже рядом с ним.
На следующее утро глазки королевы Маргариты заметно повеселели, что дало возможность придворным пошутить, мол, пусть Наварра и маленькое королевство, но король у нее очень даже ничего… Танцевала Маргарита уже с собственным мужем, все казались довольными.
Все, кроме королевы-матери, но Екатерина Медичи скрывать свое удовольствие и недовольство умела прекрасно…
Свадебные торжества должны были продлиться неделю, в первые дни все надеялись, что так и будет. Хотя многочисленные показанные для увеселения гостей представления изобиловали аллегориями на победу католиков и поражение гугенотов, что не могло вызвать удовольствия последних, а сам Генрих откровенно мечтал, чтобы все поскорей закончилось и он получил возможность увезти свою красавицу-супругу в родной Беарн или Нерак, пока все выглядело благополучным и праздник продолжался…
Однако Екатерину Медичи все меньше устраивало влияние, которое в результате своего пребывания в Париже приобрел на короля адмирал Гаспар де Колиньи. Карл уже открыто называл его «отцом родным» и все больше прислушивался. Но Гаспар де Колиньи — это конфликт с Испанией, чего допустить Екатерина никак не могла.
Если опасности не понимает Карл, то как ее может не видеть сам мажордом, нельзя же ради усиления своего влияния на государственные дела ввергать Францию в новую войну? Екатерине казалось, что, пожертвовав собственной дочерью, она обеспечила мир в стране между католиками и гугенотами, к чему же еще и отправлять их на внешнюю войну? Гугенот де Колиньи так не считал, он посмеивался над стараниями королевы-матери замирить всех одними танцами и свадебными торжествами. Женщина даже на троне остается женщиной, что с нее взять.
Для Екатерины стало ясно, что ни к чему свадьба Маргариты не привела, вернее, дала прямо противоположный результат — теперь король был полностью на стороне Колиньи и начало войны только дело времени. Все чаще взгляд королевы-матери останавливался на Генрихе де Гизе. Неужели она не разрешила Маргарите выйти замуж за Гиза, настраивала короля против Гизов, чтобы теперь его полностью подчинил себе гугенот Колиньи?
Одолеть адмирала теперь можно было лишь одним способом. Екатерина Медичи усмехнулась: получилось, что она писала в Рим правду? Итак, покушение? Но ей одной с этим не справиться. Единственные, кто мог помочь, — герцог Анжу и де Гизы.
Через четыре дня после свадьбы раздался роковой выстрел, но адмирал явно родился в рубашке, которая до поры спасала ему жизнь, — в момент выстрела он вдруг зачем-то наклонился, вместо сердца пуля попала в руку, оторвала палец и застряла в предплечье.
Покушение на первого гугенота страны вывело Париж из хрупкого равновесия. Карл был убежден, что это дело рук де Гиза, и объявил, что он должен быть арестован. Король был недалек от истины, но Генрих ждать не стал и исчез, не дожидаясь опалы. Гугеноты возмущались и объявили, что если зачинщики покушения не будут найдены, а адмирал отомщен, то они свершат правосудие сами.
Это пахло откровенным взрывом. Парижане снова закрывали окна и двери, вооружались, и теперь католики и гугеноты собирались вокруг своих королей с целью их защиты. В воздухе сильно запахло грозой.
Маргарита снова рыдала, их свадьба обернулась противостоянием. Но она католичка, а Генрих — гугенот, и что будет дальше, сказать никто не мог.
Королева-мать поняла, что далеко не все предусмотрела и пора действовать решительно. Ее главной ошибкой было то, что из списка действующих лиц вычеркнули короля. Теперь же Екатерина решила сделать на сына ставку, а для этого… открыть ему правду. Это было сильным ходом — честно сознаться Карлу, кто именно желал убить адмирала де Колиньи! Но мать прекрасно знала своего сына и знала, как его можно переубедить. Перед мысленным взором короля были раскинуты такие картины погружения Франции в пучину войны, вооружения гугенотов и захвата ими власти с помощью доверчивого Карла, так расписаны угрозы, что вывод напрашивался один, тот самый, что выкрикнул, топая ногами, потрясенный король:
— Перебить их всех, никому не дать уйти живым!
Назавтра был День святого Варфоломея…
Маргарита чувствовала, что вокруг творится что-то неладное, казалось, сам воздух был пропитан тревогой. Уже никто не вспоминал о несостоявшихся пирах или представлениях, не до того, покушение на Колиньи перечеркнуло не только свадебные торжества, оно превратило мирную жизнь Парижа в противостояние озлобленных людей.
После покушения гугеноты почувствовали свою правоту, а также то, что король на стороне адмирала, и требовали расправы с виновными, угрожая в случае промедления своей собственной.
Генрих Наваррский постоянно был рядом с Колиньи и напрочь забыл о своей супруге и желании как-то найти с ней общий язык. Не слишком долгой оказалась их совместная мирная жизнь…
Вечером очень странно вела себя сестра Маргариты Клод Лотарингская, гостившая в Лувре по поводу свадьбы. Она всячески препятствовала уходу Маргариты из покоев королевы-матери, а когда Екатерина Медичи уже откровенно рассердилась, расплакалась, прося не жертвовать дочерью. Ничего не понимавшая королева Наварры все же подчинилась требованию матери и пошла к себе, не обратив особого внимания на совет сестры никому не открывать дверь.
Но когда пришел супруг, они впервые за несколько дней разговорились, Маргарита просто позабыла о совете Клод. До утра заснуть не удалось, супруги говорили и говорили, Генрих пришел к выводу, что утром надо обратиться к королю с просьбой о наказании виновных, чем скорее это случится, тем спокойнее будет в Париже.
Они радовались внезапно возникшей общности, взаимопониманию, вдруг поняв, что если не любовь, то хотя бы дружба связать может. Уже рассвело, когда король Наварры решил отправиться к королю Франции, чтобы застать того безо всяких придворных и поговорить по душам. Он вышел из спальни, а сама Маргарита приказала закрыть двери, чтобы немного поспать. Сладко потягиваясь, она промурлыкала:
— А он не столь уж мужиковат… пожалуй, можно и перевоспитать…
До набата ли, уже звучавшего в Париже, ей было? При чем здесь парижские колокола, если у них с Генрихом стали налаживаться отношения? Нет, она не сможет полюбить такого мужчину, несмотря на всю его мужественность и опыт в любовных делах, но хотя бы дружить с ним можно. Маргарита всегда добивалась от Генриха именно этого: доверия и братской дружбы. Добилась только к концу жизни его и своей.
Проснулась от ударов в дверь и криков:
— Наварра! Откройте!
Кормилица решила, что это вернулся король, и бросилась к двери, гадая, что так спешно понадобилось недавно ушедшему Генриху. То, что произошло дальше, казалось дурным сном. В спальню ворвался весь окровавленный человек и… бросился прямиком в объятья Маргариты. Та спросонья завизжала что есть сил. Следом за раненым вбежали четверо вооруженных людей. Бедолага, которого они преследовали, ища защиты, обхватил окровавленными руками королеву, и они просто рухнули между кроватью и стеной. От ужаса кричали оба.
Еще чуть — и вместе с преследуемым пострадала бы сама Маргарита, но, на ее счастье, в спальню вбежал капитан гвардейцев Нанси. Увидев королеву в столь нелепом положении, он расхохотался, приказал уйти лучникам, помог уложить раненого на кушетку и наконец рассказал Маргарите, что происходит в городе.
Она стояла в порванной, окровавленной рубашке и, стуча зубами от ужаса, слушала, не веря своим ушам. Но слова Нанси подтверждал плывущий над городом набат.
Читать бесплатно другие книги:
