Королева Марго. Искушение страсти Павлищева Наталья

В Париж прибыла делегация из Польши — за своим королем Генрихом.

Увидев собственных подданных впервые, бедолага едва не лишился чувств. Конечно, послы были одеты так, как полагалось при торжественных выходах, но не так, как они одевались обычно, а потому произвели неизгладимое впечатление не только на несчастного Генриха, но и на весь Париж!

Часть из них приехала в невиданных экипажах, запряженных четверками или даже шестерками лошадей. Другие важно гарцевали на огромных боевых конях, покрытых попонами золотого шитья, со звенящими уздечками… Сами поляки были одеты в длинные одежды, практически до самой земли, в высоких собольих шапках, с кривыми саблями на боку, с колчанами, полными стрел за спиной, у слуг на плечах тяжелые железные дубины.

На прием они явились именно в таком виде, приведя весь двор в шоковое состояние. Доволен был, кажется, один-единственный король, представлявший, каково будет братцу в столь изысканном обществе.

На устроенном приеме вдруг выяснилось, что послы не знают родного языка своего короля, а сам Генрих, конечно, ни слова по-польски. И когда краковский епископ Адам Ронарский произнес приветственную речь на латыни, ему, к изумлению гостей, ответила Маргарита. Она говорила свободно, непринужденно и довольно долго, словно это была не строгая латынь, а легкий французский. Потрясены оказались все, Генрих Наваррский смотрел на свою собственную жену, словно впервые ее видел.

Маргарита к тому же была невыразимо хороша в платье из бледно-розового испанского бархата, позже ее изобразили на портрете именно в этом наряде. Там Маргарита действительно «Жемчужина Валуа», как ее называли при дворе.

Поляки пришли в восторг, необыкновенно красивая женщина, палатин Альбер Ласко даже сказал, что, увидев такую красоту, больше нечего и желать, свободно владела языком ученых… Король им тоже понравился, он был похож на изящную хрупкую игрушку, которую нужно беречь и не утруждать. Вопреки надеждам Генриха, что он просто не понравится и поляки откажутся, те решили, что такой король тираном быть просто не способен, а потому ему можно навязать любую волю, посадить отдельно во дворце, чтоб не вмешивался в дела государства, кормить, поить и развлекать. А если еще женится на подходящей кандидатуре, что возьмет в крепкие руки, то и вовсе подходящий король.

У Генриха случилась истерика.

— Маргарита, я знаю, ты сердита на меня, но попробуй понять! — голос герцога Анжу взволнован, сам он близок к обмороку. — У меня столько причин, чтобы отказаться от этой короны.

Маргарита прекрасно понимала, что именно пугало Генриха, но не отказала себе в удовольствии изобразить изумление:

— О чем вы, брат мой? Какие могут быть причины для отказа?

Она сделала все, чтобы брат не сумел прочесть истинные мысли, а они были весьма ехидными: «Что, братец, теперь меня о помощи молить пришел?» Если бы Маргарита только знала, что Генрих не забудет этого разговора и ей придется испытать немыслимое унижение от Анжу, она была бы осторожней. Но тогда, упоенная многочисленными комплиментами, счастливая возможностью блистать, королева Наварры была слишком беззаботна, чтобы осторожничать.

— Это же дикари! Я должен стать королем дикарей! Уже их вид чего стоит.

— Право, вы преувеличиваете, дорогой брат. Одна только речь Адама Ронарского способна убедить в обратном…

— Один грамотный епископ не в счет. Как я с ними разговаривать буду?!

— На латыни.

— Ты прекрасно знаешь, что я не столь силен в латыни, как ты. А их вид? Полы кафтанов до пола, сабли и эти… колчаны со стрелами. Господи, какой кошмар! Король дикарей! И это после Франции.

— Но ведь вы меня убеждали, что я вполне смогу ввести новую моду в Наварре, облагородить ее. Конечно, Польша не Наварра, но ведь и вы не я. Я полагаю, вам удастся ввести в этой стране французские моды, и в свою очередь обещаю регулярно присылать вам рисунки новых фасонов.

Герцог Анжу просто задохнулся от возмущения:

— Я должен еще и облагораживать эту страну?! Если там и женщины таковы, как мужчины…

— Женщины там, по слухам, весьма красивы, а если и одеты нелепо, то дайте понять, что вы любите, в угоду неженатому королю дамы быстро переоденутся либо, напротив, разденутся окончательно.

Герцог метался по комнате в бессильной ярости, щелкая костяшками пальцев. Его, такого утонченного и благородного, отправляли править совершенно дикой страной. И когда?! В то время как старший брат-король едва волочит ноги, всем же ясно, что Карл долго не протянет. Следующий в очереди на престол он, Генрих, а мать согласилась на его отъезд!

Была еще одна немаловажная причина нежелания герцога Анжу уезжать — Мария Клевская, которой Генрих обещал добиться развода красавицы с принцем Конде и соответственно собственную женитьбу на ней. Брат короля чувствовал, что красавица его долго ждать не будет, найдет другого воздыхателя.

О болезни брата он Маргарите напомнил, а вот о Марии де Конде говорить, конечно, не стал, все-таки королева Наварры ревниво относилась к бывшим любовникам, тем более к такому, как Генрих.

Но той и не нужно говорить, сама догадалась. В комнате раздался довольный и чуть лукавый смех королевы:

— Брат мой, что вас беспокоит больше — нездоровье короля или разлука с прекрасной Марией? Не беспокойтесь, Ее Величество знает, что делает. Королева-мать никому не отдаст трон, кроме любимого сына, а замену Марии вы легко найдете среди своих новых подданных. Я еще раз повторяю: по слухам, эти польки весьма красивы.

Генрих обиделся, он никак не ожидал такой проницательности от сестрицы, она легко сообразила, что его волнует вовсе не здоровье Карла, а сам трон, который освободится в случае смерти короля, и о Марии слышать тоже было не слишком приятно.

— Я полагал, вы меня понимаете…

Как ни сопротивлялся Генрих де Валуа, как ни страдал от самой необходимости ехать за тридевять земель к диким подданным, делать это пришлось. Король, которому герцог Анжу страшно надоел, потребовал отъезда открыто:

— Дорогой брат, если вы не уедете к своим подданным по доброй воле, я заставлю вас уехать силой.

Екатерина, как могла, успокаивала сына:

— Я ведь здесь, мой сын, вам не придется отсутствовать долго…

Чтобы новый король Польши оказался в своем государстве поскорей и никуда не свернул по дороге, Карл решил его проводить. Франсуа, Маргарита и Генрих Наваррский отправились вместе с королями. И тут произошло то, что поссорило супругов надолго, а может, навсегда.

Маргарита так и не поняла, по собственному почину ей передал невероятные сведения Жан д'Альбре Миоссанс, которого она спасла в Варфоломеевскую ночь, или ему велели это сделать. Но она не задумывалась, настолько потрясло само сообщение.

Королева Наварры слышала разговор о том, что, испугавшись гугенотов, Лотарингский дом предложил герцогу Анжу армию в пятьдесят тысяч человек с условием, что он не поедет в Польшу вопреки приказу короля. Отказавшись, Генрих сам рассказал брату об этом, показывая свою лояльность. Но Карла это не тронуло, он ненавидел брата и боялся его не меньше гугенотов.

И вот теперь Миоссанс рассказал, что герцог Алансон и Генрих Наваррский решили воспользоваться долгим путешествием и… удрать, чтобы действительно возглавить гугенотов! Оба были католиками, Алансон всегда, а Генрих сменил веру после Варфоломеевской ночи, но это не мешало протестантам призывать их в свои ряды в качестве предводителей. Маргарита ужаснулась: глупому Франсуа все равно, а вот на что надеется Генрих?!

— Жан, мы не можем этого допустить!

Кажется, барон Миоссанс вздохнул с облегчением, он тоже так думал, не время ввергать Францию еще в одну гражданскую войну, которая неизвестно чем закончится.

— Брат мой, — голос Маргариты решителен, а Франсуа, как всегда, когда с ним разговаривают решительно, заерзал, словно желая удрать, — зачем вам это? Вы желаете стать королем? Но корона всего в шаге от вас. Посмотрите на Карла, он едва ли протянет год.

Герцог Алансон попытался слабо возражать:

— Но Генрих Анжу…

— Генрих король Польши и уезжает туда, чего вам еще? Вы хотите снова втянуть Францию в гражданскую войну?

Слушать такие рассуждения от вечно озабоченной своими светскими успехами сестры было странно, но Алансон закусил удила. Он что-то бормотал о несправедливости судьбы, о том, что вполне достоин лучшей доли…

Промучившись с братом почти час, Маргарита поняла, что его не переубедить, мысленно махнула рукой и… отправилась к королю и королеве-матери с рассказом о готовящемся побеге! Для начала она взяла слово, что никаких наказаний не последует, а потом простодушно рассказала о глупости, придуманной братом и мужем. Король махнул рукой. Он слишком плохо себя чувствовал, уже не в силах даже сидеть в седле, Карл путешествовал в носилках, однако не переставая приглядывать за Генрихом Анжу, дабы тот под каким-нибудь надуманным предлогом не повернул обратно.

Что сделала королева-мать? Она просто приказала младшему сыну и зятю пересесть в свою карету, чтобы постоянно видеть их перед собой. Оба поняли, что Маргарита их выдала, и страшно обиделись. Обиделся и Генрих Анжу, хотя перед прощанием он долго убеждал Маргариту и впредь быть внимательной и защищать его интересы.

Маргарита, для которой первое вмешательство в политику оказалось столь неудачным, обещала, но себе дала слово отныне быть полностью на стороне мужа.

Карл не допустил никакой задержки, и Генрих Анжу вынужден был пересечь границу, хотя разыгрывал отчаянное беспокойство о здоровье короля. Король и впрямь едва дышал, Генриха беспокоила мысль, что пока он едет в Польшу, брат может умереть, а трон захватить герцог Алансон с помощью Генриха Наваррского.

Но даже расстройство не помешало Генриху заметить в Нанси очаровательную, робкую девушку — дочь графа Николя де Водемона Луизу. Юная девушка, почти дитя, ответила на мимолетное ухаживание с такой доверчивостью и обожанием, что Генриху стало даже стыдно. Нельзя подавать малейший лучик надежды этому ребенку, ведь он принц и наследник престола, а она дочь, да еще и не старшая, мелкого графа.

Конечно, довольно быстро Луиза де Водемон забылась, впечатление от ее наивности и чудных глазах перебили дорожные впечатления, но через год Генрих вспомнил об этой неожиданной встрече, последствия тоже были неожиданными, особенно для Луизы…

Генрих уехал, король с двором вернулся в Париж. Теперь присмотр за неугодным герцогом Алансоном и королем Наварры стал куда жестче. Оба молодых человека некоторое время откровенно дулись на Маргариту за предательство, но Франсуа вскоре забыл, а вот Генрих Наваррский решил не доверять больше никому, даже собственной супруге. Теперь он крайне редко бывал в ее спальне, зато куда чаще у Шарлотты де Сов.

Если бы не Ла Моль, бурный роман с которым отвлек Маргариту, ей пришлось бы тошно. Марию Клевскую ее супруг принц Конде увез подальше от двора и постарался, чтобы она стала настоящей женой, а не номинальной, что быстро привело к беременности. Но Маргарита особенно подружилась с ее сестрой Генриеттой герцогиней Невер, у которой был роман с Аннибалом де Кокон-натом, прозванным Коконнасом. Две влюбленные парочки… ах, как это было чудесно!

Где могла Маргарита принимать своего возлюбленного и друзей? Только в собственных покоях. Вот и на этот раз любовник проник в комнаты Маргариты и сидел в кресле напротив нее, рассказывая разные забавные истории из своей жизни.

— О, этим вы похожи на Брантома, у него тоже бурная жизнь и масса занятных происшествий, о которых можно поведать в узком кругу!

Маргарите очень нравилось, что с опытным Ла Молем можно поговорить, а не только заниматься любовью, для нее самой прелюдия была куда интересней основного действия. Много позже в своем «Диалоге между Маргаритой де Валуа и ломовой лошадью о любви» она писала, что наслаждается больше прикосновением, обещающим нечто волнительное впереди, а сама страсть, конечно, хороша, но уж слишком коротка!

И вдруг… они так увлеклись, что не услышали, как в двери появился Генрих Наваррский. Король насмешливо оглядел откровенно смутившуюся супругу и ее любовника и усмехнулся:

— Занято? Тогда я тоже уйду кое к кому, вы не против, мадам?

Мадам с трудом смогла процедить сквозь зубы:

— Нет…

Конечно, свидание было расстроено, Ла Моль поспешил удалиться, подарив Маргарите страстный поцелуй и обещание непременно быть завтра.

Однако не успел он уйти, как снова появился Генрих. Он без слов уселся в кресло, еще хранившее тепло тела соперника, и со вздохом протянул ноги к огню:

— Там тоже занято… пришлось вернуться. Я видел, как выходил Ла Моль, посоветуйте ему выбрать другую лестницу, на этой его могут застукать.

— Кто?

— Ваш братец король. Карл сегодня интересовался у меня, почему я терплю ваш роман с Ла Молем.

— И что вы ответили?

— Что мы с вами не мешаем друг дружке жить так, как хочется. Разве я не прав?

— Правы…

Маргарита подумала, что Генрих не так уж плох, был бы еще только поаккуратней.

— Может, вы пустите меня к себе в постель сегодня без ванны, не хочется спать одному, тем более вашего любовника я все равно спугнул.

Таких супружеских отношений не было ни у кого! Они беседовали, точно брат с сестрой, даже делясь открытиями в получении удовольствия. Генриха весьма устраивала такая супруга — красивая, умная и совершенно не ревнивая, что бы там ни твердила Шарлотта де Сов.

Генрих оказался прав, Карлу действительно действовали на нервы сплетни о любовной связи Маргариты с каким-то Ла Молем. Нашла с кем путаться, с придворным своего брата! Это даже хуже герцога де Гиза, тот хоть знатен, под стать самой Маргарите. Карл почему-то особенно нервно относился к развлечениям сестры. Самые красивые ноги при дворе! И что, из-за своих красивых икр Ла Моль достоин быть любовником красавицы Маргариты? А сколько у этого Бонифаса дурацких привычек! Говорят, он отмаливает каждую связь мессой, ходила даже шутка, что любовные приключения пожилого красавца легко посчитать по выслушанным им мессам.

Когда мысли о связи сестры с придворным герцога Алансонского стали невыносимы, Карл просто приказал подстеречь его на темной лестнице, ведущей к покоям королевы Наварры, и попросту убить! Потом король решил, что убийство — это слишком жестоко, а вот основательно ранить, да так, чтобы вовсе забыл о своем мужском достоинстве, это, пожалуй, лучше всего.

Возможность посмотреть на такую картину Карл упустить не мог, ему очень нравились кровавые зрелища. В глубине души понимая, что, увидев кровь, не удержится, и потому Ла Моля ждет просто смерть, причем жестокая, Карл все равно отправился сторожить любовника сестры вместе с теми, кого назначил в кровавые судьи.

Вскоре сообщили, что Генрих Наваррский у Шарлотты де Сов, Маргарита у себя, а ее любовник вышел из покоев герцога Алансонского. Четыре человека во главе с королем притаились на лестнице в ожидании прихода любовника королевы Маргариты. Тянулись тревожные минуты, где-то слышны голоса, женский смех, явно подсказывающий, чем вызван, шаги… Но на лестнице, по которой обычно к Маргарите ходил ее любовник, никого не было.

Прождав некоторое время, Карл отправил одного из заговорщиков посмотреть, куда делся любовник. Ла Моля не нашли, но паж сказал, что видел его направляющимся в сторону комнат королевы Наваррской… Куда же он делся?! Ждать было нелепо, король решил нагрянуть в комнаты сестры лично и там застать любовника, если это безразлично ее мужу. Но рядом с комнатами Маргариты он увидел… Генриха Наваррского.

— Сир, что случилось?

— Генрих, у меня есть сведения, что в спальне вашей супруги любовник. Вы не желаете войти?

Увидев рядом с королем четверых вооруженных людей, Генрих сообразил, что они и правда охотятся за бедным Ла Молем, а тот наверняка в спальне у Маргариты. Но отдавать королю того, с помощью кого задуман побег, король Наварры не мог, он рассмеялся:

— Ваши осведомители спутали меня с кем-то другим? Если любовник и есть, то бедолаге стоит позавидовать, потому что он лежит под кроватью уже несколько часов. Я сам только что из спальни супруги, и в последние три часа там никто не появлялся.

Положение было глупейшим, Генрих, решив пощекотать нервы жене и ее возлюбленному, пригласил короля в комнату перед спальней:

— Прошу, сир. Мы сейчас позовем Маргариту и строго спросим, кто у нее в спальне.

Ла Моль действительно был у королевы, но они услышали разговор Генриха Наваррского и короля, Маргарита принялась сбрасывать с себя платье, растрепывать прическу, чтобы сделать вид, что уже спала. Одновременно она знаками показала Ла Молю, чтобы тот ушел по потайной лестнице за гобеленом позади кровати. Едва любовник успел нырнуть туда, как послышался громкий голос Генриха Наваррского:

— Мадам, я понимаю, что вы уже заснули, но не могли бы вы пустить нас, чтобы король, ваш брат, убедился, что с вами все в порядке?

Поправив гобелен, Маргарита оглядела спальню и отозвалась:

— Это вы, Генрих? Входите, хотя я, правда, в постели.

Шагнув в комнату, король Наварры рассмеялся:

— Я не сомневался. Вы большая соня, мадам, спать, когда весь Лувр еще развлекается… Прошу, сир.

Оставив сопровождавших в приемной Маргариты, Карл шагнул в спальню сестры следом за зятем. Будь он не столь возбужден и смущен, он легко заметил бы запах гиацинта, а еще оброненный любовником сестры шарф. Но, на счастье Маргариты, первым этот шарф заметил муж и осторожно затолкал ногой под кресло.

Карл был смущен, не застав никого у сестры, он просто не знал, как объяснить свое появление. Генрих постарался за него:

— Королю сообщили, что в ваши комнаты проникли злоумышленники, я успокоил, сказав, что только был у вас и даже долго просидел, пока вы не начали клевать носом, но король решил проверить сам. У вас нет злоумышленников?

— Разве только вы двое, — недовольно буркнула Маргарита, делая вид, что сердится.

— Сир, нас встречают не так уж приветливо. А вы еще спрашиваете, почему я не каждую ночь сплю с этой злючкой.

Со смехом спровадив чувствующего, что его просто надули, короля, Генрих вернулся в спальню к Маргарите:

— Сегодня я заслужил остаться здесь! И уберите шарф своего любовника. Кстати, где он?

Маргарита широко раскрыла глаза:

— Кто, сир?

Но быстрый взгляд в сторону гобелена все объяснил Генриху, король шагнул к занавеси, отдернул ее, но ничего, кроме закрытой двери, там не обнаружил.

Со смехом он вернулся к кровати:

— Ловко!

Как умен и ловок тот, кто придумал потайные лестницы во дворцах! Если бы он еще и придумал на них освещение…

Ла Моль пытался на ощупь пробраться в полной темноте невесть куда. Сообразив хотя бы считать ступеньки, он начал спуск, прислушиваясь. Конечно, обычно те, кто пользуется такой лестницей, либо несут свечу, либо знают эти ступеньки наперечет. Ла Моль ни то, ни другое, свечи не было, факела тоже, куда ведет лестница, он не ведал. Конечно, Бонифас понимал, что Маргарита не выпихнула бы его куда попало, но нужно быть осторожным, чтобы не попасть еще в какую-то переделку.

Осторожно нащупывая ногой следующую ступеньку и стараясь не шуметь, Ла Моль опускался вниз, надеясь, что лестница куда-нибудь да выведет. Одновременно он крепко сжимал в руке данный Маргаритой ключ, ведь если тот упадет, найти его в темноте будет трудно, к тому же грохот может привлечь ненужное внимание.

Этажом ниже его рука нащупала такую же дверь, как та, через которую он вышел от королевы, но за ней было тихо, а сама дверь заперта. Еще ниже он явно наткнулся на дверь, ведущую наружу, потому что от нее тянуло свежим воздухом. Но и эта оказалась заперта!

Что оставалось делать? Для начала Ла Моль решил спрятать ключ, чтобы действительно не потерять его. Только тут он понял, что ключ необычный, он имел замыкающие язычки с двух сторон, а не с одной, как обычно, то есть этот ключ открывал две двери. Бонифасу пришла мысль попробовать найти отверстие у входной двери и вставить ключ туда, но и здесь творилось нечто странное, отверстие у замка если и было, то снаружи, изнутри оно оказалось попросту запечатанным. Зато имелась щеколда, которая пусть и не сразу, но открылась, отпустив дверь.

Осторожно приоткрыв ее, Ла Моль понял, что попал на задний двор, здесь когда-то была крепостная стена, позже ставшая стеной здания, именно в ней и располагалась потайная лестница. Что ж, вполне удобно. Бесшумно скользнув внутрь, он легко прикрыл за собой дверь. Тут же раздался легкий щелчок щеколды, и теперь открыть можно только с помощью ключа.

Кто-то хитро придумал — чтобы выйти, достаточно добраться до двери, а вот чтобы войти, нужно иметь ключ. И двусторонний ключ тоже хитрое изобретение. Только тут Ла Моль сообразил, что точно так же выбрался из спальни Маргариты, он ведь просто открыл легкую щеколду, а захлопнулась та сама… Тогда зачем королева дала ему ключ? Несомненно, чтобы пройти обратным путем! Маргарита предоставляла ему возможность приходить на свидание, не рискуя попасть в руки короля и его компании.

Поистине славны те, кто придумал потайные лестницы!

Оставалось только как-то решить вопрос с Генрихом Наваррским, чтобы не попадать тому на глаза в спальне его жены.

Все решила сама Маргарита уже на следующий вечер. Королеве Наварры вовсе не хотелось проводить ночь за ночью в объятиях супруга, ее ждали объятия Ла Моля. Она решила преподнести мужу урок, чтобы он знал, что чувствует супруга, когда в ее спальне появляются неожиданно.

У Шарлотты де Сов перетягивали тканью спальню, потому Маргарита ожидала, что этим вечером любовница придет к Генриху, а не наоборот. Так и вышло. Сама королева появилась в покоях мужа через пять минут после прихода туда де Сов. Не слишком поздно, чтобы та успела раздеться, но и не слишком рано, чтобы можно было сделать вид, что мадам перепутала двери.

Не пустить королеву в покои короля нельзя, Генрих выскочил навстречу, видимо давая возможность любовнице спрятаться, но Маргарита твердым шагом прошла прямо в его спальню.

— Я ненадолго, хотела только поблагодарить за вчерашнее содействие (какая глупость, как потом Маргарита пожалеет об этих словах!) и попросить вас перед своим приходом, тем более с королем, предупреждать меня.

Смущенный тем, что за пологом кровати стоит, стараясь не дышать, любовница, Генрих промямлил нечто вроде согласия.

Веселый голосок королевы Наварры зазвенел колокольчиком:

— Я рада, что мы с вами понимаем друг дружку. Желаю бурной ночи и удаляюсь, чтобы не заставлять мадам так долго сдерживать дыхание!

Когда серебряный смех Маргариты раздавался уже из приемной, Шарлотта де Сов перевела дыхание. Обе женщины подумали об одном и том же: что было бы, останься королева Наварры сидеть в кресле на полчаса?

Через пару дней король осторожно поинтересовался у супруги:

— Я могу сегодня навестить вас?

Маргарита совершенно спокойно ответила:

— Нет, сегодня у меня другие планы.

Генрих почти обиделся:

— Вы забываете, что я ваш супруг.

— А позавчера им не были?

— Могли хотя бы поблагодарить за спасение своего Ла Моля…

— Я намеревалась это сделать, но бедная де Сов слишком старалась не пыхтеть, я испугалась, что она может задохнуться.

Ничего не оставалось, как признать правоту Маргариты, их ночные свидания с Генрихом Наваррским практически прекратились. Но королеву Наварры мало волновали отношения с мужем, она упивалась любовным приключением с красавцем Ла Молем.

Бонифас тоже влюбился, словно в последний раз. Когда в разговоре с Коконнасом он так и выразился, однако не упоминая имени любовницы, тот поежился:

— Я тоже…

Две мужские фигуры в темных плащах, чтобы не привлекать к себе внимания, скользнули прочь от ворот Лувра и, прячась в тени, поспешили к мосту Михаила Архангела. Дом, в который они собирались войти, днем никто не посещал вовсе, зато при наступлении темноты к нему каждую ночь спешили страждущие помощи. Дом принадлежал братьям Руджиери и имел недобрую славу, потому и скрывали посетители, что там бывают.

Дважды стукнув условным стуком, что выдавало по крайней мере в одном из них частого посетителя дома, мужчины быстро скрылись за дверью. Второй явно был здесь впервые, потому что он принялся с любопытством разглядывать внутреннее убранство дома, которое, впрочем, ничего особенного не представляло.

На обоих были полумаски, что, однако, не смутило слуг, сюда с открытыми лицами обычно не ходили, если понадобится, хозяин сам попросит снять маски. Почти сразу пришедших провели в большой кабинет и оставили ждать.

Стоило мужчинам войти внутрь странного дома, как в конце улицы показались носилки, явно принадлежащие знатной даме. Убедившись, что на улице никого нет, один из слуг, сопровождавших носилки, постучал в дверь, но совсем другим стуком. Увидев, что дверь открывается, слуга склонился к носилкам:

— На улице никого, мадам.

Полная женская фигура, чуть переваливаясь, прошествовала в дом.

В это время к первым посетителям уже вышел хозяин и, задав несколько вопросов, кивнул головой:

— Любовное зелье возможно, только подумайте, прежде чем на него решаться, вдруг ваша дама вам надоест, отделаться от нее будет сложно, это ведь приворот.

Один из мужчин толкнул локтем другого:

— Я же говорил, последняя любовь…

— Снимите маски, если хотите, чтобы я говорил с вами дальше. И я должен знать, для кого предназначен этот приворот. Кто вы?

— Я Аннибал де Коконнас. А это мой друг Бонифас де Ла Моль. Приворот для наших любовниц.

— У них есть мужья?

— О да, дамы замужем.

В эту минуту в кабинет бесшумно вошел молодой человек, что-то сказал на ухо хозяину. Козимо Руджиери усмехнулся:

— Извините, я должен вас покинуть на некоторое время. Пока подумайте над моими словами, как бы приворот не натворил беды…

С этими словами он вышел, в то время как его ученик остался стоять у двери, сложив руки на груди.

Влюбленным стало не по себе, может, и правда не стоило связываться? У Аннибала с герцогиней Неверской связь давно, и у Ла Моля с королевой Наварры все складывалось хорошо, во всяком случае, ключ для двух дверей потайной лестницы пригодился…

Козимо Руджиери плотно прикрыл за собой дверь и низко склонился перед своей покровительницей и постоянной клиенткой:

— Мадам, вы могли вызвать меня…

— Кто там? — кивнула Екатерина Медичи на дверь кабинета.

— Два влюбленных дурака, которым не терпится приворожить своих красоток так, чтобы о мужьях и думать забыли.

Королева-мать усмехнулась:

— Кого привораживают?

— Пока не знаю, но давать настоящее средство не намерен, достаточно подделки. Какие-то Коконнас и Ла Моль.

При втором имени Екатерина Медичи вскинула голову:

— Это не простые дворяне, совсем не простые. Это придворные моего младшего сына, за которым глаз да глаз, а Ла Моль любовник моей дочери Маргариты. Значит, хотят приворожить…

Выпуклые глаза королевы-матери никогда не становились узкими даже в момент раздумий, Руджиери казалось, что они, наоборот, еще больше вылезают из орбит. Она знаком подозвала мага ближе к себе. Их тихий разговор не услышал бы даже паук на стене, но подслушивать некому, дом Руджиери хранил свои тайны, тем более если они касались королевы Екатерины Медичи…

— А ты говоришь, не стоило приходить!

— Ну что, не передумали приваживать своих голубок?

Было видно, что почти передумали, однако Руджиери не мог позволить, чтобы два влюбленных кавалера ушли ни с чем.

— Если у вас все так серьезно, можно попробовать не зелье, а нечто более крепкое.

Коконнас, который уже приходил сюда за помощью, решил не рисковать, все же любовником Генриетты он был уже не первый месяц, пришел скорее вместе с Ла Молем, а вот приятелю посоветовал:

— Попробуй!

— Правда ли, что эта любовь для меня последняя?

Маг внимательно посмотрел в глаза красавца и вздохнул:

— Да. Но мне кажется, что вы много любили…

Руджиери увидел над Ла Молем ореол смерти, хотя мог бы сказать об этом с уверенностью без своих способностей, он слишком хорошо знал, что те, кто попал в орбиту интересов королевы-матери, выживали редко…

Дом Руджиери имел переход в соседний, стоявший с заколоченными ставнями, и из него выход на соседнюю улицу, не менее мрачную и пустынную. Если бы кто-то понаблюдал, то решил бы, что посетители в дом только входят, но не выходят. С важными посетителями так и было, их выпускали на другую улицу, при этом отсвет факелов, с которыми гостей вели по переходу к пустующему дому, принимался случайными прохожими за отблески адского огня. Руджиери боялись, они действительно были очень опытными магами и парфюмерами, но своими умениями не разбрасывались.

Но те, кто хоть раз попробовал средства, приготовленные братьями, приходили и приходили снова. Магия притягивает, воспользовавшись такой силой, отказаться от нее уже невозможно.

Обратно приятели не сразу выбрались к мосту, потому что не сразу сообразили, где находятся. Хорошо, что на этой улице даже грабители не обитали, иначе жизнь Коконнаса и Ла Моля прервалась бы в тот же вечер, настолько они были растеряны.

— Я пользовался приворотом.

— Действует?

— Ага. Только потом и правда трудно отвязаться.

— Не по душе мне все это, — вздохнул Ла Моль. — Мы ведь католики, мессы стоим, исповедуемся, причащаемся, а вот пошли булавками в восковые куклы тыкать.

Он невольно прижал свою куклу, спрятанную под камзол на груди, казалось, воск до сих пор горячий и жжет кожу даже сквозь ткань рубашки.

Коконнас испугался:

— Ты вот только не вздумай кому-нибудь сказать, даже исповеднику! Не то сожгут на костре или вообще четвертуют, вот и станет эта любовь последней.

Он уже жалел, что повел своего приятеля к магу, Ла Моль известен как истовый католик, мессы стоит не просто ежедневно, а по три-четыре в день, возьмет и скажет на исповеди… Какие после этого неприятности могут случиться, одному господу известно.

При мысли о последствиях Коконнас невольно перекрестился, попробовал сделать это и Ла Моль, но вспомнил о кукле на груди, и рука сама застыла.

Едва добравшись до своей комнаты, Ла Моль поспешил спрятать куклу в королевской мантии подальше, он не знал, что теперь делать с этим созданием Руджиери, но и просто выбросить тоже не решался, боясь, чтобы это не повлекло беду на саму королеву Наварры, которую кукла изображала.

Екатерина Медичи только хмуро поинтересовалась:

— Взяли?

— Один.

— Кто?

— Ла Моль. Кукла в королевской мантии.

— Не проболтается?

— Может и проболтаться, но это даже выгодней.

Ла Моль не проболтался, он не из болтливых, недаром герцог Алансон и Генрих Наваррский привлекли его к своему плану побега. На вопрос Бонифаса, будет ли вместе с ними королева Наварры, Генрих Наваррский насмешливо блеснул глазами:

— Нет, мадам останется дома.

Именно потому Ла Моль страдал куда сильней Коконнаса, он понимал, что как только побег удастся, путь к Маргарите для него будет отрезан, самого Бонифаса ко двору больше не допустят, а Маргариту не выпустят. Но попытка убедить герцога Алансона, что бежать вместе с мужем должна и королева Наварры, ни к чему не привела, Алансона мало интересовали супружеские связи своего друга и то, что сестра останется принимать все шишки на себя, Франсуа был занят только собственными мыслями.

Подумав, Ла Моль решил, что бежать вместе с сильными мужчинами — Генрихом Наваррским, Конде и Алансоном — Маргарите будет трудно, но не посвятить в эти планы возлюбленную не смог. На сей раз Маргарита решила молчать как рыба, что бы ни случилось, хватит с нее обвинений в предательстве. К тому же голова королевы была куда больше занята успешными визитами по потайной лестнице самого Ла Моля, чем намерениями его герцога и ее мужа. Хотят бежать? Да пусть бегут! Жаль только, что с ними вынужден будет бежать и Ла Моль.

Проболтался… Генрих Наваррский! Если его супруга переживала из-за предстоящей разлуки с Ла Молем, то сам король страдал из-за потери для себя стройных ножек и соблазнительной попки мадам де Сов. Он ничуть не сомневался, что его место в постели красотки тут же займет Генрих де Гиз, и эта потеря казалась невосполнимой.

Мадам де Сов была хорошо обучена своей наставницей королевой-матерью, она чутко уловила настроение любовника, и тот признался в планах побега в независимое княжество Седан, откуда можно было начать новые действия. Чтобы не вызвать подозрений, Шарлотта разыграла целый спектакль, рыдая якобы от горя, что они не смогут видеться.

Тот не выдержал:

— Я что-нибудь придумаю…

Ночной бабочке было абсолютно наплевать на выдумки короля Наварры, напротив, она не могла дождаться, когда его потные ноги перестанут пачкать ее постель, но и скрыть от королевы-матери столь важную информацию тоже не могла.

Стоило Генриху Наваррскому покинуть спальню красотки, как она тут же помчалась к Екатерине Медичи.

Королева-мать была еще в постели, но верную шпионку приняла: если Шарлотта де Сов так спешит, значит, что-то важное. Услышав новости, Екатерина Медичи сделала знак Шарлотте, что та свободна, а сама на некоторое время осталась лежать, пытаясь уловить какую-то мелькнувшую интересную мысль.

Неужели это то самое везение? Алансон, Конде и Наварра решили бежать, и супруг Маргариты сдуру выложил все любовнице, переживая, что не сможет тискать ее вволю? То, что эта троица против Карла, никого не удивляет, скорее, королю Наварры на Карла наплевать, он рвется в свое крошечное королевство, но отпускать его нельзя никак. Ни одного из заговорщиков отпускать нельзя.

Но теперь королеве-матери было мало простого затворничества беспокойных любителей побегать, нужно устрашение такое, чтобы мысли о побеге больше не возникало. Нет, не вторая Варфоломеевская ночь, хватит и одной, но казни нужны обязательно, пусть всего несколько, но показательно жестоких! Казнить каких-нибудь мелких дворянчиков вроде тех двух дурачков, что тычут булавками в восковых кукол у Руджиери…

От этой мысли королева-мать даже села на постели.

— Одеваться!