Конец эры мутантов Ивченко Лидия

Ей вспомнился тот сиротливый отдых на море, где она надеялась отойти от горестных мыслей. Было в том времяпровождении и смешное, и грустное, и занятное, а в целом – ничего хорошего. Отвлечься от переживаний не получалось, она лишь острее ощущала свое одиночество. На курорте жили, как всегда живут на курортах – опережая время, в недели переживая то, на что в обычной жизни отводятся месяцы и годы, вокруг влюблялись, легко сходились, ревновали, разлучались и утешались новой связью… Ее взгляд с завистью задерживался на обнявшихся парочках, и хотя через несколько дней им предстояло расстаться, в большинстве случаев навсегда, от их счастливого вида боль ее, забытая было в сутолоке дня, вновь напоминала о себе. На легкомысленный флирт после всего, что было у нее с Андреем, как-то не тянуло. А для чего тогда она ехала сюда? И отвечая на задаваемый самой себе вопрос, она лишь неопределенно пожимала плечами.

На пляже тесно. Вдоль берега, насколько хватает взгляд, тела, тела, тела… «Как на лежбище котиков», – думала Варя. На «лежбище» из-за близкого соседства тел слышны все разговоры. Мужик, упитанный и овальный, как тюлень, делится с приятелем:

– Я ее вёл-вёл, ища темное и уединенное местечко, а когда пришли, она стала меня отпихивать: «Вам понравилось бы, если бы ваша жена вам изменяла? Вот то-то. И я не собираюсь». Представляешь? Эта дура думала, что я ее на прогулки приглашаю, для интеллектуальных бесед, что ли…

– А ты чё? – лениво отозвался собеседник. Сверкнув зеркальной лысиной, он повернулся на живот, подставив солнцу обильно татуированную спину. – Приступал бы сразу, без обиняков…

– Да хотел обставить как-то романтичнее, посолиднее, что ли…

– Ничего себе посолиднее – в темные кусты, – хохотнул приятель. – Посолиднее – это в ресторан, номер в гостинице или комнату снять, а не пиджак расстелить на чьей-то куче в траве…

С другого боку доносились, хоть и сказанные вполголоса, секреты двух подруг.

– Куда ему… импотенту, – с презрительной злостью говорила дама средних лет, укрытая от солнца огромной шляпой. – А мужик обалденный, – голос стал словно мечтательным, – красавец. Ухаживал – как граф. А потом… Что с тобой? – спрашиваю. А он чуть не плачет: думал, говорит, что это только с женой у меня не получается, а оказывается вообще… Дать бы, думаю, тебе по морде за твои эксперименты с живыми людьми, да уж лежачего не бьют… А он хнычет: если бы знал, лучше пьяницей оставался бы… То есть? – удивляюсь. Пока пил, говорит, всё было нормально, а как лечение от алкоголя принял, так и началось. Думал, человеком стану, а стал импотентом! И самое обидное, говорит, что всё чувствую, и желание есть, а осуществляется только во сне… Что же теперь делать? Не спи, отвечаю, карауль момент…

– Ну и плюнь, – засмеялась подруга. – Тут всяких кавалеров на сезон х…ва туча…

Что верно, то верно. К Варе тоже не раз подкатывались вдохновленные её одиночеством курортные ухажеры. Но не то было у нее настроение. Впрочем, искатели знакомств не оставляли ее и здесь. В людском ручейке, струящемся к метро, она различила парня, шагавшего чуть поодаль, почти вровень с ней и не отрывавшего от нее пристального взгляда. Варя замечала его и раньше, казалось, он как-то подгадывал время, когда она возвращалась с работы. И хотя время это бывало разным, он почему-то всегда оказывался рядом. Может быть, он тоже где-то поблизости работает, размышляла Варя, но складывалось впечатление, будто он ее караулит. Она покосилась на него и отвела взгляд. Наверное, попытается завязать знакомство, подумала она и тут же почувствовала легкий толчок. Парень что-то уронил и, поднимая, будто ненароком задел Варю и стал просить прощения, преувеличенно винясь.

Молодой человек ей понравился. Судя по тому, как он глазел на нее, она тоже была ему интересна. В другое время запросто мог завязаться роман. В другое время. Если бы не Андрей…

А это и был Андрей – в миру Сергей Копонев. Он уже давно исподтишка наблюдал за Варей, бывал и перед её домом, и возле работы. Вскоре ему стало ясно, что она ни на кого другого не переключилась, живет одна, а после того, как несколько раз появлялась в его институте с расспросами о нём, понял, что она всё еще ждет. И решил действовать. Он пока не представлял, как это лучше сделать, но твердо знал – не надо больше мучить ни её, ни себя, в чем-то положившись на волю случая. Он не исключал и того, что, возможно, придется открыть всю правду.

– Надеюсь, я не сделал вам больно? – продолжал свои извинения незнакомец. – Варя устремила на него недоуменный взгляд. – Впрочем, я вижу вы и так будто не в настроении, а тут еще я… Ну да я просто обязан исправить свою оплошность. Хотите, я вам погадаю? Я ведь ясновидящий, правда, правда. Не верите? Дайте вашу очаровательную лапку. – Не дожидаясь её согласия, он взял Варю за руку и повлек за собой в сторону от людского потока. Они остановились под деревьями, по-зимнему голыми, с каркающими перед ночлегом воронами. «Сейчас и этот будет каркать», – подумала Варя, сделав движение освободиться, но парень настойчиво держал ее руку. Повернув её ладонью к себе, он деланно задумался. – Ну вот, первый вывод: у вас душевная драма.

– А у кого их сейчас нет?

– Ну не скажите. Правда, драмы у всех разные – у кого щи жидкие, а у кого жемчуг мелкий. Позвольте я сосредоточусь. У вас исчез любимый человек. Но он вас не бросил…

Варя даже отпрянула. Может, он и в самом деле ясновидящий? Но тут же опомнилась: незнакомец мог узнать об этом от кого-то в том же институте, куда она не раз приходила с расспросами. Поэтому, внутренне напрягшись, но стараясь сохранить бесстрастное выражение лица, Варя согласно кивнула:

– Это правда. Но вы могли об этом откуда-то узнать, может быть, у нас есть общие знакомые…

– Лицо бывает очень выразительным, – прервал её Андрей, – и не только лицо человека, даже морда животного. У моей соседки по коммуналке была кошка, красивая, но несчастная: хозяйка каждый раз топила её котят. Как сейчас вижу эту жуткую картину: хозяйка сгребает веником на совок новорожденных котят и бросает их в ведро с водой, а вокруг с жалобным мяуканьем бегает кошка, на глазах у которой убивают её детей. Я пытался вмешаться, но меня осадили: «Вы что?! Да она через пару месяцев ещё принесет, куда мне их девать?!» Я говорю, потому и принесет так быстро, что вы нарушаете её природный цикл. Пока она кормит хотя бы одного, инстинкт размножения молчит, гормональный баланс в норме. А вы его сдвигаете… Мой друг Евгений, когда был у меня в гостях, сказал, увидев эту кошку: «У неё душевная драма».

Андрей намеренно упомянул Евгения и впился взглядом в лицо Вари. А ее при этом словно толкнули: у Андрея тоже был друг по имени Евгений! Она молчала, переваривая услышанное и не отнимая руки, которую молодой человек снова принялся усердно разглядывать.

– Вы познакомились с вашим другом на одном из ваших заданий, – приговаривал он, со значительным видом водя пальцем по линиям, впадинам и бугоркам её ладони. – Что-то у вас не ладилось, и он вам помог. Вернее, вы воспользовались его присутствием… – Он снова исподлобья взглянул на неё. Хотел добавить про сумку-сундучок, сыгравшую в этом знакомстве основную роль, но решил повременить – не всё сразу, надо постепенно подвести Варю к себе в своем новом качестве.

А она замерла. Откуда у него эти подробности, известные только ей и Андрею? Может быть, это пароль какой-то, попытка Андрея через него дать знать о себе? Варя жадно вслушивалась в его слова, рассчитывая по намёкам и обмолвкам узнать как можно больше, сложить из клочков словесного калейдоскопа нечто целое и важное. Ведь то, о чем сказал этот «ясновидящий», именно так и было!

Всё произошло в тот далекий день, когда она, практикантка, делала свои первые шаги в журналистике. Тогда, получив свое первое задание, Варя пришла в Колонный зал заранее. Взволнованная доверием, гордая своей причастностью к важному делу – с её мнением будут считаться, его ждут! – вошла она в ложу прессы. Там уже сидели корреспонденты некоторых изданий, они были знакомы друг с другом и обменивались сведениями о предстоящем мероприятии. Прислушиваясь к их словам, Варя внимательно следила за происходящим на сцене и вскоре исписала почти половину блокнота, в то время, как ее соседи едва притрагивались к авторучке. Но связного рассказа, лаконичного и схватывающего суть, подобно тем складным текстам, которые она привыкла слышать по радио, никак не получалось. Варя лихорадочно листала записи, пытаясь найти хоть какую-нибудь интересную подробность, зацепившись за которую можно начать заметку, сделать её занимательной, но кроме банальности и скуки, соответствующей тому, что происходило на сцене, ничего не находила. Председатель «дирижировал» собранием, по его знаку все то аплодировали, то вставали, то приветствовали, то всходили на трибуну и произносили нудные, штампованные речи. Публика понемногу перемещалась в фойе, осаждая книжные киоски и буфеты, где в подобных случаях торговали чем-нибудь дефицитным.

Варя взглянула на часы и с ужасом убедилась, что потеряла уже половину отведенного времени. Закравшееся было в душу предчувствие провала вызрело в полную уверенность: она не сможет описать сегодняшнее событие так, чтобы заметка оказалась достойной главного выпуска. Была ли в этом её вина или «натуры», которую порой трудно спасти словесными ухищрениями? Она не знала. Если бы появилась сейчас другая возможность реабилитировать себя…Она вспомнила ещё об одном событии, которое отмечалось в театре по соседству, – она знала это из пригласительного билета, который репортёр отдела на её глазах бросил в корзину – у него было достаточно других заданий на этот вечер.

И она решилась. Но уже по дороге в театр Варя поняла, какую трудную поставила перед собой задачу. Приглашения не было. Подъезд осаждала толпа театралов, карауля «лишний билетик». Время от времени сквозь нее продирался счастливец, размахивая заветным листочком, перед которым все расступались, как перед парламентёрским флагом.

Несколько секунд Варя осматривалась, изучая обстановку, пока не увидела приближающегося к подъезду высокого парня с большой модной сумкой через плечо. Ей сразу бросилась в глаза эта сумка, черная, продолговатая, с боковыми карманами, ремнями и пряжками – отличная сумка-сундучок, похожая на футляр видеокамеры. Как загипнотизированная, не отрывала она глаз от этой сумки, пока парень, придерживая её за ремень на плече, пробирался сквозь толпу. В другой руке он держал наготове приглашение. В мгновение ока Варя очутилась рядом.

– Товарищ…Я вам сейчас всё объясню…

Они были уже у самого входа. Варя выхватила у незнакомца его билет и, приложив к нему своё удостоверение, лихо сказала швейцару:

– Оператор со мной.

Швейцар подозрительно покосился, но ничего не сказал.

– Позвольте… – пробормотал ошарашенный владелец билета, но Варя уже тащила его за руку:

– Скорее…

За дверями, сунув незнакомцу его приглашение, она опрометью бросилась за кулисы.

…Через полчаса, разыскав служебный телефон, Варя продиктовала стенографистке информацию, формулируя некоторые абзацы прямо на ходу.

Всё. Сильнейшее напряжение опустошило её, словно шарик, из которого выпустили воздух. Рассеянно и безучастно следила она за происходящим на сцене, желая только, чтобы всё поскорее кончилось: она не могла уйти, не дождавшись незнакомца. Теперь, когда цель, поглотившая все её душевные силы, была достигнута, Варя почувствовала неловкость и желание оправдаться. Она опасалась, что не узнает его, – у неё осталось лишь общее впечатление о его внешности – и напряженно всматривалась во всех выходящих из зала молодых мужчин. Наконец в гардеробной она увидела его. Высокий симпатичный шатен, заметив её, засмеялся, блеснув великолепными белыми зубами. Варя покраснела.

– Вы на меня не обиделись? – пробормотала она смущенно.

– Что вы! Даже лестно – за оператора сошел, хотя я всего лишь скромный кандидат наук… До сих пор.

– Как это – «до сих пор»? – воскликнула Варя с полной серьезностью, не уловив иронии. – Уже кандидат, – с нажимом на «уже», сказала она, – ведь вы так молоды… – И опустила глаза. Покосившись на незнакомца, она увидела, что он улыбается. – Вы извините меня, – переключилась она на ситуацию, за которую ей теперь было очень стыдно, – я студентка на практике, и сегодня у меня было первое задание. Я не должна была его провалить.

Андрей слушал её, продолжая улыбаться: девушка ему нравилась. Симпатичная, хотя, пожалуй, слишком хрупкая и ростом невелика. Но было в её лице неуловимое, как ощущение, сходство с известной актрисой, признанной красавицей. А рост…Что ж, кому что нравится. Кто-то из писателей, кажется, Мопассан даже сказал, что женщина должна быть такой крошкой, чтобы её нужно было искать в постели…

Он бросил одобрительный взгляд на её ноги и остановил на прическе: это был не кукиш из закрученных на макушке волос, схваченных сборчатой ухваткой, какие сейчас носили модницы, а локоны, собранные на затылке и спадающие на шею, как у древнегреческих красавиц. И это ей очень шло.

Они вышли на улицу. Легкий вечерний мороз подсушил тротуары, растаявшие за день лужи начали снова, как раны рубцами, затягиваться молочным ледком, он хрустел, постреливал под ногами, сочась выступавшей из-под него темной влагой.

– Какая у вас сумка… – сказала Варя, дотронувшись до висящего на его плече черного «сундучка».

– Ей я и обязан вашим вниманием?

– Наверное. Я не очень размышляла, все как-то импульсивно получилось.

– В таком случае вы прирожденный журналист. Не пойму только, – он удивленно пожал плечами, – зачем вам это нужно было – ведь вы могли и так пройти, по удостоверению.

– Могла, но не сразу. А нужно было немедленно. Пришлось бы сначала со швейцаром объясняться, администратора искать, убеждать, оправдываться – билеты ведь всем редакциям посылают. Да и удостоверение моё стажерское, принимать такого немаститого корреспондента, как вы понимаете, им совсем не льстит. В конечном счете я попала бы, но это уже не имело смысла – всё равно в главный выпуск не успеть. А билет остался в редакции – так уж получилось.

– Будем знакомы – Андрей, – представился он.

Как замечательно всё получилось, обрадовалась Варя. Она опасалась неловкости, естественной в такой ситуации, но незнакомец держался очень непосредственно, она тоже успокоилась и почувствовала себя увереннее.

– А я – Варвара. Странное имя, правда?

– Почему? – не согласился он. – Обычное и очень славное имя…

– В нём так и слышится «варвары» – пояснила она свою мысль, – разница в одной букве. Я не люблю своё имя.

– И напрасно.

Варе было приятно, что её разубеждают, но происшедшее не шло у нее из головы и, помолчав, она вздохнула:

– Не знаю, что ждёт меня завтра с этим моим творчеством…

– Не переживайте, наверняка вы справились со своим заданием блестяще. Проявить такую находчивость – одно это уже чего-нибудь стоит!

– В смысле оперативности – согласна. Конечно, это тоже большая сложность – через полчаса-час после начала события дать о нём готовый материал. И я успела. Но всё же сделала не то, что нужно…

Он успокаивающим жестом притронулся к её плечу.

– Вы слишком требовательны. Подходите к себе как к сложившемуся журналисту, тогда как вы всё-таки новичок, заслуживающий скидку на неопытность.

Да, да, он прав. Почему ей это не приходило в голову? Не от непомерного ли самолюбия? Она не хотела быть новичком, не хотела обнаружить неопытность, не могла допустить неудачу – только успех, никаких неудач! Но ведь она действительно была новичком – это факт, от которого никуда не денешься…Она взглянула на попутчика. Лицо его выражало неподдельный интерес и участие. Варе вдруг захотелось поделиться своим сокровенным с этим едва знакомым ей человеком, таким рассудительным, отзывчивым и располагающим к доверию. И она стала рассказывать ему о практике, о своих мечтах, о своей начальнице Дине Еремеевне, о задании, в котором проявила такое своеволие…

Знакомство с Диной Еремеевной, сыгравшей некоторую роль в жизни Вари, состоялось в редакции «Последних известий», когда она, робкая практикантка, с трепетом переступила её порог. В кабинете с табличкой «Редактор отдела внутренней информации» сидела могучая седая женщина с папиросой в крепких, но как бы с ржавчиной, зубах, насмешливо и, как показалось Варе, неодобрительно смотрела она поверх очков на пигалицу, которая стоя была одного роста с ней, сидящей.

– Ну-ну, посмотрим, что нам на этот раз прислали… – басисто протянула она. – В прошлом году такие зануды были – не приведи бог…

Опущенные углы рта и старческое дрожание головы придавали ей вид иронически-укоризненный, словно она и не сомневалась, что Варя тоже была одной из тех зануд, которых вечно навязывают на её, Дины Еремеевны, голову.

В дверь то и дело входили и выходили, репортёры что-то почтительно спрашивали, уточняли, беспрерывно верещали телефоны, Дина Еремеевна отдавала распоряжения энергично и властно. Говорила она медленно, вечная папироса, по-мужски зажатая в углу рта, казалось, мешала ей произносить слова быстрее, но от этого они словно приобретали особую чёткость и вес. Иногда, пробасив в трубку прокуренным голосом свое обычное «слушаю», она досадливо уточняла:

– Нет, я не Марк Борисович… Погодина. Да. Пожалуйста.

Всё это время, пока Варя ждала своей очереди на её внимание, Дина Еремеевна не сводила с практикантки изучающих глаз.

– Так что вы намерены у нас делать? – наконец разглядев её, уже как-то без интереса спросила она.

– Пока – что прикажете.

– Как это – «пока»?

– Пока не освоюсь.

– А потом?

– Потом буду проявлять инициативу.

– Ага… Вот как. Хм…

К скепсису в её взгляде примешалось что-то вроде любопытства. Она помолчала, затянулась папиросой и сказала:

– Тогда на первый случай сделайте в ночной выпуск информацию из Колонного зала, там вечер дружбы. Возьмите пригласительный билет у Максима Семеновича, он вам всё объяснит.

У Вари забилось сердце от радости и страха. Ночной выпуск был самым ответственным, самым «слушаемым», он составлялся из лучших и важнейших материалов, попасть в него было почётно, особенно для новичка. А вдруг она не справится, не оправдает доверия, сорвёт задание? Но отказаться – значило заранее определить отношение к себе как к беспомощному работнику… И маскируя свою растерянность шуткой, Варя приложила руку к груди и поклонилась Дине Еремеевне как восточному владыке:

– Слушаю и повинуюсь.

Дина Еремеевна чуть улыбнулась, что при её сдержанности можно было счесть за одобрение. Поправив очки, она снова склонилась над текстами, а Варя отправилась к Максиму Семёновичу – постигать и вникать.

Трепеща в душе, шла на другой день Варя в редакцию, с полным основанием ожидая выволочки. Она заглянула сперва в репортёрскую – прозондировать почву. В огромной комнате с десятком столов в этот час никого не было, лишь Максим Семенович в наушниках возился у магнитофона в углу, то и дело нажимая на кнопку перемотки. Он обернулся к Варе, когда она подошла уже вплотную.

– А-а, – улыбнулся он и сделал приветственный жест. Видя, что она стоит в ожидании, он остановил вращение диска и снял наушники.

– Ну ты молодец, – сказал он, потирая надавленные уши, – здорово написала. Я как услышал в выпуске, удивился – кто бы это? Посмотрел подшивку – а это ты…

Варя радостно вздохнула – слова Максима Семеновича ее несколько ободрили. Если такому маститому репортеру понравилось, то может быть, всё обойдется. Победителей не судят.

– Как же ты успела? – продолжал мэтр радиожурналистики. – А из Колонного зала – в другом выпуске, что ли? Я не нашел.

– В том-то и всё дело… – Варя запнулась. – Не знаю, как вам объяснить… В общем, не написала я из Колонного. Не смогла. Не вдохновилась, наверное. И побежала в театр – спасать положение.

Она умолкла и испуганно посмотрела на Максима Семеновича, ожидая, как он на это прореагирует.

Брови его слегка поднялись, как бы говоря «Ах, вот оно что…» и тут же вернулись на место.

– Да, это, конечно, хуже, – сказал он, и Варя снова упала духом. – Да ничего, не расстраивайся, – стал успокаивать он, видя, как всё сказанное им отражается на её лице. – Дина тебе, конечно, выдаст, – будь к этому готова, но думаю, что без последствий. Ты рассудила правильно – лучше дать другую заметку, чем никакой, а ты дала к тому же и хорошую. Так что не волнуйся. Однако и не злоупотребляй!

– Это аварийный случай, – пробормотала Варя.

– Не злоупотребляй, – повторил Максим Семенович, качая склоненной головой. – В другой раз не простят… Ну давай, дуй к начальству. Ни пуха тебе ни пера, – он ободряюще хлопнул её по плечу и снова надел наушники.

Оттягивая момент объяснения, Варя ещё послонялась по коридорам, заглядывая то в монтажную, то на выпуск – в надежде встретить там Дину Еремеевну и исчерпать инцидент на ходу. Но начальницы нигде не было видно. Её уже стала утомлять собственная нерешительность, бессмысленное топтание и догадки относительно возможной реакции Дины Еремеевны. «Какого черта! Не съест же она меня в самом деле!» – отругала Варя себя и отважно двинулась к кабинету. У двери она опять было оробела и помялась немного, но накачав себя до ощущения правоты, с безмятежным видом шагнула за порог.

Дина Еремеевна с неизменной папиросой в зубах сидела над заметкой. Она посмотрела на Варю поверх очков как на какую-нибудь невидаль – вроде кенгуровой мыши в зоологическом музее, и всю её безмятежность, точно пену водой, смыло. Варя почувствовала, как краснеет и приобретает виноватый вид.

– Ну что, уважаемая, – наконец произнесла Дина Еремеевна, – сама распорядилась и тематикой и планом выпуска?

– Как это? – недоуменно воззрилась на неё пунцовая от смущения Варя.

– Именно так, – бесстрастно вершила суд начальница. – Ведь в выпуске уже могли быть запланированы театральные новости или юбилеи… – Она сделала паузу, во время которой Варя уже готова была провалиться сквозь землю. – А вы сами решили, что важнее и нужнее…

– Там не было вечера дружбы, – выпалила Варя и протестующе замотала головой, – в смысле такого, каким он должен быть…

– Но ведь «Эпоха» же дала! – Она щёлкнула тыльной стороной ладони по газете, лежавшей с краю стола.

Варя подошла, взяла газету. С последней полосы на неё смотрела группа молодых людей, собранных кем-то у рояля и, судя по разинутым ртам, распевающих песни.

– Фотографию я тоже могла бы дать, – сказала она угрюмо. – Здесь же не информация, а только подпись. А попробуйте дать заметку, если… – И она стала сбивчиво рассказывать о причинах своего поступка.

– Ишь…правдивая душа, – иронически комментировала Дина Еремеевна, – её, видите ли, не вдохновило… Запомните, уважаемая, журналист делает не то, что он хочет или что ему лично интересно, а то, что нужно. То, к чему лежит душа, делайте дома, в нерабочее время…

Но выговаривала она ей как-то вяло, не от души, а скорее для порядка – Варя сразу уловила это. И вид у нее при этом был странный – какой-то весело-ошарашенный, точно у двоечника, вдруг получившего пятёрку по контрольной. Неожиданно Дина Еремеевна расхохоталась басисто и протяжно.

– Нет, вы только подумайте, – говорила она входившим репортёрам, – даже Максиму Семеновичу туда без билета не просочиться, а его, как вы знаете, даже на космодром пускают. А эта пичужка проникла! Да, – качнув головой, подытожила она, – репортёр из тебя получится.

Такой была история её первой заметки. И её первой любви.

Но как, откуда известна этому юноше пусть общая картина её с Андреем знакомства? Теперь она смотрела на него с изумлением и нескрываемым интересом. Она даже не отстранилась, когда он попытался взять её под руку. Правда, не удержалась:

– Вы настолько заняты, что некогда и поухаживать?

– А что я, по-вашему, делаю, если не ухаживаю? – удивился он. – Или слишком необычно, так, что вам даже и не показалось? Правда, некоторые нынче считают, что с умными людьми можно проще…

– Проще можно с проститутками. Андрей замолк, совсем озадаченный. – Ну зачем же так грубо… – И шагнул вперед, оказавшись лицом к лицу с собеседницей. Разволновавшись, любуясь ею, он едва сдержался, чтобы не броситься к ней с объятиями, расцеловать, открыться, признаться, как скучал по ней, как мечтал скорее покончить с этим вынужденным подпольем…

– Меня зовут Сергей, – сказал он хрипло. – Можно я вам позвоню?

– И расскажете, что было, что есть и чем сердце успокоится?

– О, я много чего вам расскажу и предскажу. Например, что вы выйдете за меня замуж.

Он вдруг испугался, что Варя возмутится, пошлет его, и потом непросто будет возобновлять контакты. Но она посмотрела на него расширенными от изумления глазами:

– Ну что ж, как будущему мужу… – и продиктовала телефон.

Андрей решил, что для первого раза достаточно, и с жаром поцеловав Варе руку, быстро распрощался. Она смотрела ему вслед, уже окончательно уверенная, что ей подан какой-то знак от Андрея. Но как этот юноша с ним связан? Что-то неуловимо похожее чудилось ей в них обоих – рост, фигура, голос…Может, это его брат? Но у Андрея, кажется, нет братьев, он детдомовский. Ей вдруг вспомнилось, что Андрей рассказывал о каких-то опытах, которые они с Евгением проводили, Варя даже расспрашивала о них, намереваясь сделать передачу, но Андрей отделывался общими фразами о том, что работа лишь в стадии эксперимента и говорить о ней совершенно незачем. Её въедливый ум улавливал здесь какую-то связь, воображение, которое до той поры блуждало в пустоте, подсунуло вдруг «Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда», и хотя она была целиком плодом авторской фантазии, имевшей в основе философский смысл, Варе виделось в ней совершенно другое – превращение. Если не доводить до абсурда, как у Стивенсона, то… Почему бы и нет?

Теперь ей уже не казалось странным и бредовым предсказание незнакомца, что она выйдет за него замуж. Всё как-то намекало, указывало, сходилось. Она все еще не двигалась с места, закрученная смерчем чувств, смешавшихся в растерянность, надежду, удивление, сомнение, среди них преобладала надежда: вот она, кажется, забрезжила долгожданная светлая полоса… Взбудораженная этой интригующей загадкой, Варя в конце концов заставила себя успокоиться и положиться на судьбу. Случай свёл её с Андреем и похожим на него парнем по имени Сергей, случай позаботится и о дальнейшем. Сейчас она хотела одного – чтобы этот таинственный Сергей позвонил как можно скорее.

Простившись с Варей, Андрей помчался в институт в надежде застать Евгения. Это постоянное ожидание будущего, которое никак не наступало, лишало его душевного равновесия, и он хотел решительно положить ему конец. Рабочий день был уже на исходе, но Евгений часто задерживался. Так было и на этот раз. Правда, Акиншин уже собирался домой и стоял над раскрытым кейсом, куда то укладывал журналы и ксерокопии статей, то после некоторого раздумья вынимал, понимая, что дома прочесть за вечер всё равно не удастся и лучше оставить до утра, когда на свежую голову легче думается. Тем более, что сейчас время есть. Это раньше он жил торопясь, пренебрегая усталостью, корпел над брошюрами и рефератами в библиотеках, часами просиживал за микроскопом даже в выходные и отпуска, носился по организациям, добывая приборы и реактивы для своих опытов, спешил фиксировать результаты, томясь слишком медленным продвижением к цели. Теперь, когда он стал хозяином долгих лет жизни, дни стали спокойными, несуетными, а работа – ровной и обстоятельной. Поэтому заполошность Андрея, ворвавшегося в лабораторию, удивила Евгения, округлившимися глазами он выжидательно уставился на товарища.

– Ну? Что случилось? Немцы под Москвой?

– Да ладно тебе, с твоими шуточками, – отмахнулся Андрей. – А дело, между прочим, нешуточное.

Андрей выдернул вилку из телефонной розетки, подошел к двери и запер её – он хотел поговорить по душам без отвлекающих звонков и снующих туда-сюда институтских лаборантов.

– Поговорить надо.

– Давай. – Евгений сел на краешек стола и, покачивая длинной ногой, приготовился слушать.

Меряя шагами тесный кабинет, Андрей рассказывал другу обстоятельства своих отношений с Варей и подробности сегодняшней встречи.

– Придется, наверное, открыться, – заключил он. – Я не вижу другого выхода.

Евгений соскочил со стола и в свою очередь зашагал по лаборатории, несколько минут молча и сосредоточенно глядя перед собой. Этого времени оказалось достаточно для некоторого размышления, после которого он высказал свое заключение:

– Я, конечно, могу ответить как Суворов, когда его спросили о планах: «О том, что знает моя голова, не должна знать даже моя шляпа». И хотя наша ситуация несколько иная, суть та же. Там, где знают двое, будет знать и третий. Я не говорю уже, что в жизни всякое бывает, – к примеру, размолвка. Ты не допускаешь мысли о том, что вы можете поссориться, расстаться – и что тогда? Зачем ей хранить твою тайну?

Такой вывод не удивил Андрея, он сам не раз об этом думал, другого ответа он и не ждал.

– Но ведь Лора тоже знает! – не сдавался он. – А ты не допускаешь мысли, что и с вами может такое случиться?

– Лора – сама участница, это меняет дело, – возразил Евгений. – Но у нас, к сожалению, достаточно посвященных – Бородин, мои родители…

– Зря мы всё-таки открылись академику…

– А что бы мы сейчас без него делали? – Евгений потёр лоб, словно ища там какой-то иной выход. – Кроме того, мы с тобой вылечили его жену. И, как ты знаешь, бывают рецидивы, так что уж он-то особенно заинтересован хранить нашу тайну и нас. К тому же, Бородин недавно жаловался мне на свои мужские проблемы с простатой. Не исключено, что нам придется и его лечить… Но мы почти засветились или вот-вот засветимся в другом: тайное лечение людей, которых нам по великому секрету присылают, неминуемо обнаружится. Нет ничего тайного, что не стало бы явным – это не я сказал.

– А вот тут-то и незачем беспокоиться, – махнул рукой Андрей. – Можно ссылаться на труды по эво-дево[9], над этим работают во всём мире, и вполне естественно, что мы тоже не в стороне. Если и просочится информация о наших чудесных исцелениях, пусть думают, что в институте академика Бородина есть серьезные исследования и собственные наработки в этой науке.

– Да ведь это грохнет как мировая сенсация! – с сомнением покачал головой Евгений. – На нас насядут ученые авторитеты – что мы скажем?

– Ничего, – пожал плечами Андрей. – Не обязательно раскрывать своё ноу-хау. Не говоря уже о том, что речь не идет о системе, которой пока нет и до неё далеко, а об эксклюзиве, опытах, первых положительных результатах, в которых не исключен элемент случайности.

– Пожалуй, это действительно выход, – согласился Евгений, – хоть и временный. А дальше видно будет. Можно даже напустить туману, своего рода дымовую завесу – опубликовать какие-то работы на эту тему. Давай соорудим что-нибудь в общих чертах, пусть все думают, что мы этим прицельно занимаемся. – Хорошо, хорошо, это не проблема, – досадливо отмахнулся Андрей и тяжело, со всхлипом вздохнул. – Но мне-то что делать? Как мне перед Варей обозначиться? Это что же – будет тянуться вечно? Я жениться хочу!

Ответить на это было нечего. Евгений тоже не был готов к какому-то приемлемому решению, поэтому после некоторого раздумья ответил: – Оставь всё как есть. Звони, ухаживай. Как-нибудь образуется. Может, по каким-нибудь косвенным признакам или намекам сама поймет.

– И что? А если последуют вопросы?

– Пока не знаю. Скажи, что Андрея нет. И всё. В какой-нибудь непредвиденной ситуации от неё ничего нельзя будет добиться, ей ничего неизвестно. А догадки… Догадки это нечто аморфное.

Разговор не принес Андрею ни ясности, которой он так жаждал, ни успокоения. Оставаясь по прежнему в растрёпанных чувствах, он в конечном итоге решил, как и Варя, положиться на волю случая. Он скоро представился: позвонив Варе и услышав ее обрадованный голос, Андрей тут же пригласил её на свидание. А встречу назначил, словно в подтверждение её догадок, у дверей хорошо известного ему Вариного дома.

Предложение Андрея маскировать лечение их тайных пациентов под эво-дево, такое простое и правдоподобное, успокоило Евгения. Тем более, что этой новой наукой, занимающейся эволюционной биологией развития, они оба заинтересовались с самого начала, с момента появления первых зарубежных трудов и даже сами затеяли некоторые исследования. Евгений не раз задумывался над её возможностями и, анализируя расшифровку генетической программы построения тел живых существ, рассматривал ее в применении к медицине – как перспективу, надежду на избавление от заболеваний, диагноз которых сейчас звучит как приговор. Он не брал в расчёт уже доказанное, ему было ясно, что ген РАХ-6, например, ответственный за формирование глаза и восстановление его тканей, излечит от слепоты, если научиться его включать, когда в старости он зачастую перестает выполнять свою функцию. Евгения интересовал ген, «ведающий» раковыми опухолями. Он был уже близок к открытию этого регулирующего гена, поломка которого вызывала опухолевый рост. Если понять, как «выключить» этот пагубный процесс, не станет ли избавление от рака проще и естественнее, чем его метод? Но размышляя над новыми открытиями, Евгений пришел к заключению, что его принцип превращения раковых клеток в полезные для организма всё же лучше: он не только избавляет от болезни, но и продлевает век, в то время как выключение гена лишь прекратит опухолевый рост. Впрочем, вполне могли существовать параллельно оба метода, признавал Евгений, если бы второй, из эво-дево, не был в далекой перспективе. Над поиском этого второго варианта он и трудился сейчас. Зачем? – порой задавал он себе вопрос. Разве он не добился лучшего, на что способен человеческий разум? Может быть им движет страсть к исследованию непознанного? И это тоже, признавал он, хотя «there is always room for improvеment» – нет предела совершенствованию, в приблизительном переводе, и вообще – два открытия лучше, чем одно. Зотов шутил: человек, который начал думать, не может остановиться.

Мелодично зазвенел – «замурлыкал» телефон внутренней связи. «Давай сюда, – позвал директор института, – благодарный пациент пришел». В кабинете шефа сидел видный деятель Государственной Думы, здоровый и посвежевший, как удовлетворенно отметил Евгений, усы и бородка из седых сделались тёмными, а уцелевший клочок волос на полысевшем лбу завихрялся пушистой запятой. Эта «запятая» смешила Евгения, и хотя он знал наперечёт всех своих пациентов, больной с таким опознавательным знаком особенно запомнился, отвлекая его мысли на разные забавные сравнения, а улыбчивое лицо доктора бодрило больного парламентария, словно именно такое выражение, а не мрачное и сосредоточенное, было гарантией наилучшего исхода.

Гость поднялся из кресла, пошёл навстречу Евгению с раскрытыми объятиями:

– Здравствуйте, здравствуйте, дорогой, как я рад вас видеть, мой спаситель!

– Как вы себя чувствуете? – ответив на приветствие, поинтересовался Евгений, хотя и так видел, что все хорошо.

– Прекрасно, прекрасно! Как никогда… Вот шёл мимо… «Пролетая над дружественной территорией», как пишут в телеграммах с самолетов высокопоставленные визитёры, решил засвидетельствовать вам свое почтение…

– Почтение зашло так далеко, что наш гость решил уговорить тебя баллотироваться в Думу, – подал голос академик. – Вот советовался со мной… А что? Зарплата не в пример твоей, вдесятеро больше.

– А лоббирование чьих-то интересов – разумеется, не криминальных – это же обеспечить себя до конца дней! – подхватил парламентарий. – Вот недавно ограбили одну даму – точнее, вице-спикера нашего – одних драгоценностей на 150 тысяч евро унесли, да наличными столько же, да шуб дорогих, антиквариата… Официально в милиции всё перечислила. Думаете, на зарплату, даже такую хорошую, как у нас, всё это можно иметь?

– Думаю, что она дура, ваша вице-спикер, если так разоблачилась перед всем честным народом, – сказал Евгений. – Была бы поумнее, поставила бы себя выше жадности и не позорилась. – «И здесь деньги решают всё, – подумал про себя. – Рабы денег… И эти люди нас ведут…Господи, куда они нас заведут, если у них самих в душе потёмки! Нет, это не для меня. Барахтаться в этой грязи вместо того, чтобы заниматься наукой… А почему нет? – Его мысли вдруг развернулись в обратном направлении. – Если бороться за финансирование современных технологий…»

– Будешь лоббировать новые изобретения и разработки, – словно откликаясь на его мысли, вставил Бородин, – перекрывать кислород мздоимцам из Минздрава…

– Вот-вот! – с энтузиазмом подхватил гость. – Именно люди такого ума и таланта нужны для управления страной!

– Выборы – это спекуляция и показуха справедливости, – пробурчал Евгений, – сами по себе они вовсе не обеспечивают появления лучших людей у власти. И что я там один сделаю, с такими, как ваша вице-спикер!

– Не один, не один, – горячо возразил депутат, – мы сейчас как раз в поисках достойных кандидатов! Мы чистим свои ряды…

Евгений молча слушал его вдохновенную речь.

– А как это сделать? – после некоторого раздумья, побежденный собственными и приведенными гостем доводами, спросил Евгений. – Я имею в виду депутатство.

– Вот это уже разговор, – удовлетворенно кивнул парламентарий. – Внесём вас в список кандидатов от нашей партии. Выделим средства, расскажем о вас, о вашей замечательной научной работе в газетах и по телевидению. Дальнейшее довершит избирательная кампания. Итак, решено? И еще один вопросик, если позволите, – он поднял на Евгения просительный взгляд. – Не могли бы вы посмотреть моего друга? У него, кажется, онкология… Очень достойный человек, тоже медик, кстати, у него есть научные публикации, Вячеслав Максимов, может, слышали?

Максимов… Неужели Славка? Евгений растерянно смотрел на депутата, пытаясь сообразить, о ком идет речь.

– Я больше никому – ни-ни! – гость приложил палец к губам, по своему истолковав замешательство медика. – Я вас очень прошу… Если вы согласны, я немедленно сообщу ему, он тут же приедет.

– Хорошо, хорошо, – поспешно сказал Евгений, погруженный в собственные мысли. Он никому не отказал бы, достойному и не очень, а тем более своему однокурснику.

Пожав руку академику, приобняв на прощанье Евгения, депутат Думы со счастливым видом откланялся.

Почти одновременно с действием, участником которого был Андрей, пытавшийся решить свои личные проблемы, разворачивались события с другой любимой женщиной ученого тандема – Лорой. Ещё не был наведен порядок в двух купленных рядом квартирах, куда недавно переехали Акиншины, и Лора в окружении вёдер, веников и тазов стояла на стремянке, развешивая тюлевые гардины. Вчерашним вечером они с Евгением допоздна провозились по дому, обустраивая свое новое жилище, но и на сегодня дел оставалось достаточно. Повсюду лежали неразобранные узлы и коробки, содержимое которых ожидало своего постоянного пристанища. Лора спешила повесить шторы и занавески, планируя побыстрее вымыть пол и постелить ковер, ибо окна и пол были, по её убеждению, доминантой в облике квартиры. С минуту она постояла без движения, глядя в окно и приучая себя к зрелищу панорамы с десятого этажа: с высоты было видно, как далеко внизу разбегаются на перекрёстках сотни красных и желтых автомобильных огней с зелеными вкраплениями светофоров и таксомоторных глазков – издали они похожи на негаснущий фейерверк. И хотя вид был вполне симпатичный, она тут же отвела взгляд: Лора боялась высоты и не без оснований полагала, что никогда не сможет выйти, высаживая цветы, на свою роскошную лоджию.

Прозвенел дверной звонок. Для Евгения вроде бы рано, подумала Лора, но кто тогда это мог быть? В открытых дверях стоял милиционер. С неё разом слетело благодушное настроение, навеянное благополучным разрешением их семейных проблем. Сдунув нависшую над глазом прядь волос, Лора воинственно уставилась на вошедшего.

– Я по поводу проживающего здесь Олега Николаевича Шашина.

– Олег Николаевич Шашин проживает не здесь, а в соседней квартире, – с сильно бьющимся сердцем ответила Лора, не ожидая от этого визита ничего хорошего.

– Но он имеет какое-то отношение к вам…

– Имеет. И что? – Лора сделала приглашающий жест, и участковый вошел в комнату.

– Но вы же подавали заявление о розыске пропавшего мужа…

– Я подавала заявление о розыске мужа, а не Олега Шашина, – стойко оборонялась Лора, собрав в кулак всё своё хладнокровие.

– Но зачем вы ввели нас в заблуждение – солгали, что Шашин ваш сводный брат?

– А какое вам дело до моей личной жизни?

– Мы просто выясняем его личность, – смутился милиционер.

– Нормальная личность, гражданин России… Почему вас клинит куда-то вбок?

– И всё-таки. Должны же мы знать, какое отношение имеет он ко всей этой истории…

– Никакого. Мы познакомились с ним в доме моей свекрови, где он снимал дачу. Он во многом помог мне в трудные для меня дни. Теперь мы в близких отношениях.

– А как же муж? Если он найдется?

– Это уже не ваша печаль. Ищите. А мы уж как-нибудь сами разберёмся.

– Но тогда дело может повернуться так, что вы сами избавились от мужа…

Лора даже задохнулась от возмущения.

– И от Зотова заодно? Вы в своем уме?!

Но хотя довод с Зотовым был безошибочным, Лора чувствовала, что сплоховала, признав Шашина своим любовником: кто знает, какими последствиями это может обернуться в выводах розыскников…

– Послушайте, – сказала она уже примирительно, – мой муж – великий ученый, как и Зотов, их открытие кому-то очень нужно или, наоборот, не нужно. Поэтому их скорее всего похитили, и найти их будет очень трудно, если вообще возможно. «Вероятнее всего их искать вскоре совсем перестанут, – подумала она и почти успокоилась. – Пройдет принятый у них срок – и всё. А нет тела – нет и преступления».

«Вот они, бабы… – думал участковый по пути в отделение, уверенный, что свою задачу по выяснению сомнительной личности выполнил. – Всего несколько месяцев нет мужика, и уже нашлась замена!» На всякий случай он позвонил в институт академика Бородина, получил подтверждение кадровика о том, что такой ученый у них действительно работает, с документами у него всё в порядке. И с чувством выполненного долга отрапортовал заказчикам, что младший научный сотрудник Олег Шашин никакого отношения к разыскиваемому Евгению Акиншину не имеет.

Да, это был он, Славка Максимов, его однокурсник, с которым столько лет делили комнату в общежитии, аудитории и прозекторские. Похудевший, стройный, несмотря на болезнь и печать прожитых лет, припудривших виски легкой сединой, он был по прежнему хорош собой. Евгений долго смотрел на него с улыбкой, радуясь встрече с товарищем, хоть и не по радостному поводу, но этот повод волновал его меньше всего: раз уж несчастливцу Максимову посчастливилось попасть в его руки, уедет к себе как новый. Максимов даже смутился от его пристального, изучающего взгляда, в особенности от улыбки, неясно чем вызванной и означающей для него непонятно что. Решив, что это просто приветливость, Максимов улыбнулся в ответ и стал выкладывать перед Евгением ворох медицинских заключений, выписок, снимков и томограмм, подтверждающих губительный диагноз.

– Ну рассказывайте – где были, что делали, где эту гадость поймали, – сказал Евгений, просмотрев документы.

– Олег Николаевич, да кто же знает, откуда эта, как вы выражаетесь, гадость берется?

– Ну, кое-что наука все же знает, – по прежнему улыбаясь, продолжал Евгений. – Расспрашивая вас, я имею в виду род деятельности – не связана ли она, к примеру, с радиоактивными веществами, химическими испарениями и тому подобным.

Для его метода лечения это было совершенно неважно, Евгению просто хотелось разговорить Максимова, узнать побольше о нынешней жизни своего товарища, с которым так далеко в стороны развела их судьба.

– Да нет, ничего такого в моей профессии не присутствует, я преподаю, – сказал Максимов. – Хотя, возможно что-то и было, на что я не обратил внимания. – И отвечая на вопросы Евгения, стал подробно рассказывать о себе.

Они проговорили довольно долго, пока Евгений, взяв один из снимков, стал пристально в него вглядываться.

– Вы что-то делали для своего лечения, помимо общепринятой стандартной схемы?

– А почему вы спрашиваете? – Максимов устремил на него настороженный взгляд.

– Я вижу по состоянию ваших клеток – они не такие, как бывают после химиотерапии и облучения.

Максимов был не просто удивлен. Сраженный таким тонким, мастерским владением своей профессией, он решил не запираться.

– Да, делал. Пробовал на себе. Но рецидив все-таки наступил, хоть и с гораздо большим интервалом, чем обычно бывает.

– Ну и что же это? Расскажите.

Максимов замялся.

– Вы извините, Олег Николаевич, пробормотал он, опустив глаза, – это не для разглашения, поскольку всё в процессе эксперимента. Я вообще-то рассчитывал увидеть здесь Акиншина и хотел поделиться информацией, посоветоваться – не обижайтесь, просто он мой однокурсник, в некотором роде друг, это, как вы понимаете, проще. Но его нет… Где он?

– Никто не знает. Не вернулся из экспедиции.

– Неужели? Что вы говорите? Я об этом не слышал…

– А что вы слышите в своей провинции? – придав шутливый тон своей реплике, махнул рукой Евгений.

– Не такая уж мы провинция – академический центр, – возразил Максимов. – И читаем, и следим за всеми научными прорывами. И о работах Акиншина мы знаем… А семья его где сейчас? Я звонил на их квартиру, там другой хозяин.

Евгений на мгновение задумался: давать или не давать адрес? Ведь навестив Лору, Максимов может застать там и его…Но в следующую секунду он решился.

– Она живет сейчас по другому адресу. Вот, – он оторвал и протянул ему листок календаря, на котором написал телефон и адрес Лоры. – Так чем вы себя потчевали? – вернулся Евгений к прежней теме. – Можете рассказать мне. Я в общем-то ученик Акиншина. И за пределы этого кабинета информация не выйдет.

– Это слишком невероятно, Олег Николаевич, – воодушевился Максимов. – Работая с медицинскими приборами, мы наткнулись на одно замечательное свойство лазерной установки. Я говорю «мы», поскольку идея исходила от моего аспиранта, и дальше мы стали работать вместе. Так вот, нам удалось с помощью лазерной аппаратуры считывать информацию с любого вещества. Тотальная информация переносится на какой-то нейтральный носитель, например, воду. И представьте, вода приобретает свойства вещества, с которого снимали информацию! К слову, наверное этим объясняются лечебные качества гомеопатической крупы, когда при огромных разведениях лекарственной субстанции в них не остаётся даже молекулы исходного материала.

У нас уже есть интересные наблюдения, – продолжал Максимов. – У подопытных крыс вызвали диабет. Половину заболевших облучали лучом, пропущенным через селезёнку здорового крысёнка, и в течение месяца животные выздоравливали. Та же часть группы, на которую не транслировали эту целебную информацию, через тридцать дней погибла. И вот ещё что оказалось – возникает словно информационное поле, живительный луч воздействует не только непосредственно на объект, но и в окрестностях: у крысят, которые находились рядом с нашими опытами, произошел гормональный сдвиг, то есть половая зрелость наступила не в три месяца, как обычно, а в шесть… У них, выходит, отдалилось старение, продлилась жизнь. Таким образом, воздействуя на животное, на разные жизненно важные участки его организма, можно «дотянуть» его до глубокой старости, в два-три раза увеличив его век. Это сулит большие возможности для человека. Надо бы как-то выйти на медицинскую промышленность, но как – без разглашения информации?

– Зачем? – отозвался внимательно слушавший Евгений. – Ведь прибор-то уже есть, не так ли?