Цветущий бизнес Милевская Людмила
Глава 1
В этом мире все взаимосвязанно, порой просто диву даешься насколько. Вот взять хотя бы герани. Обычные красиво цветущие растения, но какие приключения начались благодаря им. Самое интересное, что благодаря им же приключения эти и закончились.
Но все по порядку. Эта невероятная, леденящая кровь история началась на даче Катерины, бывшей пациентки моей подруги Людмилы Ивановой. Иванова, несмотря на присущую ей лень, к сорока пяти годам умудрилась стать профессором, доктором медицинских наук, и очень от этого страдала. Днями и ночами гонялись за ней толпы больных. Они жаждали чудесного исцеления, одновременно лишая мою Иванову сна, покоя и личной жизни. Муж ее, конечно, сбежал как только выяснил, что есть куда. Сын поскорей женился и поселился у тещи, которая не пьянствовала, не материлась и охотно соглашалась печь его любимые медовые пироги. Да что там муж и сын, даже подруги не выдерживали темпа, взятого Людмилой Ивановой. Дружить с ней было абсолютно невозможно. Мне это удавалось исключительно благодаря моему хроническому безделью. Практически в любое время года и суток Иванова могла мне позвонить и спросить:
– В командировку поедешь?
Из чего я делала вывод, что очередной регион нашей необъятной страны остро нуждается в помощи моей Ивановой, а так же, что кто-то из тамошних светил спит и видит как бы перенять ее бесценный опыт. Узнав об этом я незамедлительно делала две вещи: бурно проникалась гордостью за свою именитую подругу и радостно соглашалась. Радостно, потому что обожаю путешествовать и еще потому, что поездки неизменно осуществлялись за счет министерства здравоохранения. Людмила выбила себе «единицу», и теперь я благополучно играла роль ее личного секретаря: пила кофе, который она варила мне по утрам при помощи дорожного кипятильника и нежилась в ванне, которую Людмила набирала мне на ночь.
Этим моя деятельность не ограничивалась, поскольку я с детства обладала кипучей натурой и неистребимым здоровьем. Естественно, такие качества искали выхода, а моя Иванова только успевала пожинать плоды. Откушав с утра ее кофе, я мгновенно приступала к делу: с помощью душа, итальянского массажера и французской косметики приводила свой организм в боевую готовность, после чего неслась в город знакомиться с местными достопримечательностями, роль которых в основном выполняли магазины.
Знакомясь с магазинами (к ним патологически неравнодушна), я обзаводилась массой других знакомств. Чаще всего они перерастали в столь милые моему сердцу провинциальные романы. Милые, потому что нет ничего проще, (а потому и приятней), чем завоевать сердце мужчины из провинции. Уже одно то, что я из Москвы, а он из Тамбова или из какой-то там Рязани очень выгодно расставляет все «фигуры» по местам, мне же лишь остается двигать их в нужном направлении.
Уверяю вас, самый закаленный москвич стосковался бы или пришел в ужас от всего того, что я могла проделывать с провинциальным поклонником без всяких дурных для себя последствий. Более того, при этом мне даже удавалось срывать с уст очередного воздыхателя комплименты, говорящие о его искреннем восторге и восхищении. Вы удивлены? Поясняю: любая глупость, любой каприз в нашей провинции неизбежно рассматривается совершенно не с той стороны, что в Москве, конечно при условии, что глупость эта прямиком из столицы. И вот я уже не вздорная, а возвышенная, не взбалмошная, а экстравагантная, не болтливая, а образованная и так далее и тому подобное. Уверяю вас, даже мои дурные манеры неоднократно выдавались за изысканные оттенки светского воспитания, а прущее (временами) из меня хамство легко сходило за детскую непосредственность. При таких условиях и в провинции жить можно, да еще как!
Теперь, надеюсь, вам понятна моя готовность сопровождать Людмилу во всех ее командировках. Сюда еще следует добавить, что провинциальный мужчина значительно мужественней, умней, образованней и колоритней столичного, а следовательно с ним гораздо проще (и приятней) чувствовать себя настоящей женщиной. К тому же самая выдающаяся мужская щедрость, кажущаяся расточительной в Москве, в провинции выглядит абсолютно непростительной скаредностью. После общения с поклонником из провинции я на наших московских ловеласов без негодования и смотреть-то не могла, дивясь их жадности. Не хочу окончательно обижать своих земляков, поэтому добавлю, что нет правил без исключений. Порой и москвич даст сто очков вперед самому выдающемуся провинциалу, если москвич этот, конечно, не сноб, не циник, не сквалыга и не отпетый эгоист.
Но вернемся к нашей Ивановой, для которой романы мои оборачивались самым настоящим несчастьем. Мало того, что я могла заявиться далеко заполночь и сильно навеселе, мне же еще необходимо было тут же, прямо с порога, поделиться всем своим необъятным счастьем, невзирая на то, что у моей профессорши позади тяжелый день, а впереди показательная операция. Никакие протесты не могли помешать мне насладиться ее доброй женской завистью, которой я могла неутомимо добиваться всю ночь напролет, до тех пор, пока сраженная и убитая всеми возможными комплексами Иванова, зевая и потирая глаза, не изрекала:
– Ну, мать, ты даешь. Счастливая ты баба.
– Еще бы, – снисходительно следовало в ответ.
После этого я позволяла Ивановой откинуться на подушку и вздремнуть часок-другой перед ее показательной операцией. Утром же она, как ужаленная, подскакивала и, словно угорелая, неслась варить мне кофе, я же (утомленная любовью и рассказами о ней) нежилась в кровати до обеда, после чего энергично включалась в полную приятных сюрпризов и ненадоедающих радостей провинциальную жизнь.
Зачем мне все это надо, надеюсь, вопросов не возникает, а вот зачем моей бедной Ивановой таскать за собой такую обузу, да еще платить ей за это какие-никакие, но все же деньги, – убей меня – не пойму. Может из мазохизма? Хотя, я слышала – медики чаще страдают садизмом. Точнее, страдают-то, конечно, не они, а их пациенты. Но дело не в этом.
Как бы там ни было мы с Людмилой были очень дружны и каждая в этом тандеме точно знала свое предназначение и исправно следовала ему. Ивановой не хотелось таскаться по командировкам одной, а мне не казалось лишним проветриться от затхлой столичной жизни. Меня всегда манили просторы.
Должна сказать, что скитаться по ненавистным гостиницам приходилось крайне редко, поскольку города нашей страны просто кишели благодарными пациентами, которым Иванова когда-то что-то удачно отрезала или зашила. Они считали высшим благом приютить и обогреть свою спасительницу. Благодать эта в основном изливалась на меня, поскольку я под рукой благодарных пациентов оказывалась значительно чаще, но и Людмиле перепадало, хоть и изредка. Например пользоваться дорожным кипятильником Ивановой приходилось очень редко. Чаще она имела возможность готовить мой утренний кофе в более комфортных условиях. О ванне и не говорю.
Так вот вернемся к тому треклятому дню, с которого начались мои мытарства и злоключения. На этот раз командировка Людмилы занесла меня в край удивительно благословенный. Что там говорить, юг есть юг, и это не может ни радовать. Из лютой зимы мы сразу же окунулись в ласковое лето. Московский аэропорт провожал нас жутким снегопадом, словно март одолжил февралю столько, сколько тому надо. А судя по погоде надо ему весьма прилично: мороз минус тринадцать, тучи ходят хмуро и ветер не ветер, а ураган какой-то: волосы развеваются прямо под шапкой.
Слава богу, распрощались мы со всеми этими ужасами сразу же, едва ступили на донскую землю. Мне стало ясно куда пошло все тепло: оно осело здесь, в Ростове-папе. Март едва перевалил за середину, а в воздухе двадцать восемь и море солнца. К тому же, что для Ивановой совершенно не типично, впереди у нас оказалось два выходных дня. В общем, на радости такой мы с Людмилой из шуб сразу же вскочили в купальники и отдались в добрые руки Катерины, невероятно благодарной пациентки, обладательницы роскошной дачи на берегу Азовского моря. Ради моря я даже магазинами пожертвовала. Катерина нас тут же и увезла на эту проклятую дачу, с которой ВСЕ и началось. Уж лучше бы я осваивала магазины Ростова. Вот к чему, дорогие мои, приводят жертвы: к одним неприятностям.
Началось, правда, весело, как это обычно и начинается. Чем паршивей неприятность свалится на человека, тем больше он радуется в преддверии собственных слез. В моем случае, к сожалению, никого баланса не наблюдалось. Радовалась я весьма сдержанно, чего не скажешь о моих страданиях, последовавших за этой глупой радостью. Два дня на пляже мы с Ивановой трудолюбиво покрывали загаром свои бесцветные, вытравленные московской зимой тела. Я даже сделала попытку войти в море, но Людмила (страж моего здоровья) категорически воспротивилась.
– Вода холодная, утонешь, – компетентно заявила она.
– У меня первый разряд по плаванию, – справедливо обиделась я.
– С годами это проходит, – отрезала Людмила.
– Ну Иванова, какая же ты язва, – рассердилась я. – У меня завелся единственный недостаток – возраст – и ты не устаешь им тыкать в глаза. А сама на целых шесть лет старше, и по виду в матери мне годишься! Побойся бога!
Видимо я была права, потому что Иванова бога побоялась и принялась оправдываться.
– Ты неправильно поняла, – начала она юлить. – Я имела ввиду судороги. Никто не спорит, плаваешь ты сносно, но вода не прогрелась. В ледяной воде не избежать судорог.
Ох, лучше бы я не послушалась Иванову и, скрученная судорогами, сразу же утонула, тогда, в Азовском море. Это был бы идеальный вариант. Видимо судьба давала мне шанс избежать гораздо больших неприятностей. К сожалению этим шансом я не воспользовалась и, отказавшись от купания, разлеглась на пляже. Как чувствовала, что бронзовой умирать всегда приятней, чем бледной и бесцветной. В общем, я предоставила солнцу свое обнаженное тело в качестве холста. Солнце быстро нарисовало на нем восхитительный загар, украсивший мое новое пастельно-розовое платье. В этом платье и сидела я на третий день нашей командировки. Сидела на просторной, залитой солнцем, веранде в ожидании Ивановой, с раннего утра укатившей в Ростов для обмена опытом.
Катерина, хозяйка дачи, и бюстом и характером очень походила на мою подругу Марусю. Это сразу расположило. Тем более, что Катерина развлекала меня вином, закуской и местными сплетнями. Перед нами пенилось волнами Азовское море, уносящее жар свежераскаленных камней далеко за горизонт. Легкое домашнее вино приятно пьянило и звало на подвиги. Какие-то ранние цветочки вовсю цвели на участке Катерины. На открытой веранде образовался зной, против которого (после московской зимы) я ничего не имела. Воздух был напоен ароматами весны, и по-моему мимо меня даже пролетели две мухи, предвестницы лета.
В общем, несмотря на то, что я не отправилась по магазинам, жить было можно. Я, преисполнясь оптимизмом, вовсю радовалась себе и миру. Больше, конечно, себе. Радость моя усиливалась, когда я вспоминала подруг, оставшихся в Москве. Представляя Нелли, Марусю или Клавдию, сквозь снежные вихри продирающихся к метро, чтобы там, подавившись и потолкавшись вволю, досыта натрястись в переполненном вагоне и все «за ради чего»? Чтобы вынырнуть из-под земли в минус тринадцать под новые толпы народа… Брр! Как ужасна их планида! И все время кто-то топчется по ногам, и за воротник задувает, а с неба летит всякая дрянь и мерзнет нос… Брр! Брр!
В общем, представляя весь этот кошмар, я злорадствовала на всю катушку. Пока мои лучшие подруги там, в Москве, добровольно отдаются всем тяготам столичной жизни, я, как настоящее дитя природы, среди садов, среди полей и морей нежусь на солнышке, не теряя времени, аж в марте месяце покрываюсь загаром, вдыхаю сплошной озон и при этом еще попиваю винцо да закусываю черной икорочкой, и все это за счет благодарной пациентки и министерства здравоохранения. Просто блеск!
Если бы при всем при этом еще не было бы Катерины… Точнее, вместо Катерины был бы Он, какой-нибудь высокий стройный исполин с мужественным лицом и сильными руками… Но Катерина не давала надежды избавиться от ее общества в ближайшие несколько часов. Она добросовестно открывала свою душу, систематически наполняя мой бокал.
– Ну, …в общем так, Сонька, что я должна тебе сказать… Та ты закусывай, закусывай, дорогая… В общем, такие мои впечатления, поняла я хоть теперь, что не будет никакого мне личного счастья, а все через то, что слишком я забочусь о чужом… Взаимовыручка, вот мой девиз!
В этом месте Катерина делала страшные глаза, брезгливо (?) вела носом и неожиданно трогала обеими ладонями все то, что у нее было спереди и возвышалось над столом.
– Черт, лифчик мал, – с досадой бурчала она, запуская руку за пазуху и подтягивая широкие бретельки, – жмет зараза. Та ты закусывай, закусывай.
Я закусывала и дивилась на Катеринин бюст, гадая есть ли в природе такой размер, за пределы которого он не устремился бы.
Сидели мы неплохо. Стол был накрыт по лучшим правилам гостеприимства. Катерина – на все руки мастерица – сама накрыла, сама ела-пила, не забывая приглашать и меня. Я старалась, конечно, но Катерина (дородная бедовая казачка) подавала такой пример, что на протяжении всей нашей трапезы я испытывала легкое расстройство от своей бездарности. Просто курицей себя ощущала рядом с этим веселым могучим существом, пышущим здоровьем, лучащим счастье и источающим оптимизм. Казалось, не знает девка что такое горе, потому как одна лишь у нее в жизни отрава – ее муж Витька. Я уже поняла, что на Витькины недостатки Катерина может указывать без устали, не теряя при этом благостного расположения духа.
– Ой, Сонька, дорогая, – на южный манер, со смаком и нараспев, как это принято в этих краях, вещала Катерина, – нет мне никакого личного счастья через мою доброту, вот такие мои впечатления.
Я понимала, – врет Катерина, сама она знает, что ближе многих к благополучию и вообще со своим Витькой является образцом супружеского счастья, но обижать ее мне не хотелось. Я сочувственно кивала, густо намазывая пышный пшеничный батон черной икрой цимлянских осетров и бросая косые взгляды на хрустальный бокал, щедро наполненный красным вином из подвалов Катерины.
– Шо мне делать с моим Витькой? Пёт, зараза, как проклятый. Ну каждый божий день пяный, подлец. Нет уже у меня на него никаких впечатлений! Как жить, не знаю, – сокрушалась Катерина, то и дело опорожняя бокал.
Про то, что Витька каждый день «пяный», слушать я уже привыкла, однако видеть его пьяным мне, как и всем соседям Катерины, клянусь, не довелось. А вот сама Катерина назюзькивалась на моих глазах уже дважды, что не мешало ее личному счастью ничуть.
– И вчера, сволочь, пяный пришел. Ты ж видела!
– Я не видела.
Катерину моя ремарка с толку не сбила.
– Ой, не могу, сил моих нет терпеть всю гульбу его поганую, – вдохновенно продолжила она. – Что же это деется то? Как только в глотку его сволочную гадость эта лезет? – В этом месте Катерина с завидной жадностью залпом осушила безразмерный бокал «гадости» и с энтузиазмом заключила: – Подлец! И он подлец, и все мужики вместе с ним! Да и как не подлец, когда каженный день пяный! И вчера пяный, и позавчера пяный… – Катерина фальшиво всхлипнула. – Пяный-пяный. И, главно, пёт как нахально. Что же себе он, дурак, думает-то? Рази ж так можно? Ну каженный день пяный. Он же, паскуда, за рулем! Он же шуфер у меня! И что? Пяный! И пяный, и пяный…
Я поняла, что конек Катериной оседлан, а значит конец беседе: «пяный» – через два слова.
– Кать, а что ты говорила о взаимовыручке? – поспешила я направить беседу в более познавательное русло.
Но лучше бы я этого не делала. Знай я тогда в какой переплет попаду, не стала бы уводить Катерину с ее излюбленной тропы. Пусть бы хоть до прихода Ивановой ругала своего шуфера Витьку.
Но тогда, нежась на залитой солнцем веранде, любуясь морскими волнами и жуя бутерброд с вкуснющей икрой цимлянских осетров я и подумать не могла, что ждет меня в ближайшем будущем. Да что там подумать! Чтобы представить все те приключения, в которые заведет меня взаимовыручка Катерины, надо обладать особо изощренной фантазией, коей я никогда не отличалась, а потому, лаская нёбо ароматным вином, я всеми доступными средствами пыталась отвлечь собеседницу от ее «пяного» Витьки.
На горе, мне это удалось. Простое и понятное слово «взаимовыручка» подействовало на Катерину, как труба на кавалерийского коня: она вытянулась и, с сокрушающей силой обрушив свой бюст на стол, запричитала:
– Уж сколько я сделала людям добра, здесь мне никто не даст соврать, дай бог каждому. Как устроила меня природа, понять не могу, та только жить для себя не умею, только тем и живу, что людям помогаю. Одно скажу, очень хорошая ты девка, Сонька.
– Спасибо, я тронута, – со сдержанным удовлетворением ответила я, недоумевая, как это дело дошло и до меня, когда речь здесь шла лишь о Витьке и самой Катерине.
– Умная и столичная, – не обращая внимания на мое недоумение продолжила Катерина. – И очень вовремя ты приехала, потому как надо мне с тобой посоветоваться, столько всяких впечатлений, не приведи господи, а у Масючки, что через три дома от моей дачи, все время какая-нибудь беда приключается.
– Масючка? Это имя или фамилия? – поинтересовалась я.
– Это баба, – ответила Катерина. – Уж что за несчастная баба, просто диву, порой, даешься. Самая большая радость в ее жизни и та выглядит, как… – Катерина мучительно задумалась. – Ой, как же это мой Витька-то говорит? Умный, сволочь! Красиво как-то говорит, ну, да ладно, уж я и не вспомню… О! Вспомнила! Самая большая радость в жизни Масючки выглядит как тщательно спланированная пакость. Так он говорит, и это очень правильно. Именно так и есть. Бедная Масючка. Уж я ее и к ворожее водила, и к этим, к кстрасенсам, и к гастрономам всяким, к астрологам, – все впустую. Нет ей в жизни этой ни проблеска, такое мое впечатление, и думаю, оно верное.
«Масючка, это, видимо, та миловидная брюнетка, что вежливо поздоровалась со мной на пляже,» – гадала я, с трудом продираясь сквозь дебри Катерининых впечатлений.
– Сонька, дорогая, ты должна мне помочь, а я должна помочь Масючке. Выходит, мы с тобой обе должны Масючке помочь.
Я так не считала. Ведь не для того же я ехала сюда из Москвы, чтобы помогать какой-то Катерине, и уж тем более ее Масючке. У самой дел невпроворот. Я и по магазинам-то еще не разу не прошлась, не говоря о прочих удовольствиях.
– А что ей надо-то, Масючке твоей? – осторожно поинтересовалась я на свою беду.
Катерина аж подпрыгнула на стуле, тот бедный закачался и задрожал.
– Мы должны помочь развернуть ее бизьнес, – выпалила она, снова грохнув своим сокрушительным бюстом об стол. – Я ей дала слово и привыкла свои слова держать. Масючка взялась выращивать растения, ну, комнатные цветы, и их уже у нее жуть как много. Стоят, толпятся, вся веранда в горшках.
– А я-то здесь при чем? – удивилась я.
– Ты даже сама не знаешь, какой полезный ты для бизьнеса человек. Во-первых умная, во-вторых можешь водить машину, в третьих у вас сейчас вся Москва бизьнесом занимается, а значит ты нам подскажешь.
Мне очень не хотелось разочаровывать Катерину, и я промолчала.
– Цветы цветут и их много, – с энтузиазмом продолжила она. – Теперь дело за мной. Я обещала Масючке наладить торговлю, чтобы было ей чем своих детушек кормить.
– И много у нее детушек? – безрадостно поинтересовалась я, с ужасом осознавая, что по всему выходит, будто я уже практически согласилась налаживать «бизьнес» Масючки.
День уже не казался мне таким солнечным и прекрасным, да и море это их Азовское не такое уж и море. Лужа мелкая, не зря же Катерина жаловалась, что пока до глубины добредешь – устанешь. И цветы перед верандой не цветы, а сплошной сорняк. И вообще, зачем я приперлась в глушь на эту дурацкую дачу. Оставалась бы лучше в Ростове. Теперь вот в бизьнес какой-то вляпываюсь. Этого мне только не хватало.
– Детей у Масючки трое, – вывела меня из задумчивости Катерина, – и каждый три раза в день есть просит, а то и чаще. В общем, ситуация такая, что хоть бери топор и вешайся: детей много, а мужа ни одного.
Тут уж я искренне посочувствовала Масючке, потому что никогда не понимала как может молодая красивая женщина добровольно нарожать столько детей. Не иначе приключилась с ней беда.
– Да-а, плохо дело, – вздохнула я. – Но чем же мы можем исправить ее положение?
– Та я ж сказала: Масючка, бедная, все сама сделала, нам осталось только пристроить эти ее цветочки, и баста. Считай бизьнес наладился. Все же подруга она мне. У меня вон: квартира в Ростове, собака, две машины, дача на море, муж, наконец, а у Масючки только дети, дачу и ту арендует вместо квартиры. Завидует она мне, Масючка, а от зависти я худею.
Катерина с гордостью провела ладонями по своему рельефному телу и с жаром набросилась на еду. Я призадумалась. От торговли я всю жизнь стояла так далеко, как это вообще возможно. Покупать – да, здесь я большая мастерица, а вот чтобы продавать… Однажды пыталась продать кое-что из вещей своего второго, но закончилось это так плачевно, что и вспоминать не хочу. «Нет, – окончательно решила я, – помочь здесь не смогу даже советом.»
– И не вздумай отказываться, – словно подслушав мои мысли заявила Катерина.
Она даже бутерброд жевать прекратила. Видимо он застрял в ее горле. Так с бутербродом, торчащим изо рта, мне и пригрозила:
– Смори, останется моя Масючка на твоей совести.
«Вот этого мне совсем не надо,» – подумала я и спросила:
– И как ты мыслишь мою помощь?
Катерина беспечно махнула рукой.
– Ой, та тебе и делать-то ничего не придется, только баранку крутить, – и она кивнула в сторону гаража. – Я ж не сяду за руль под страхом аборта, а ты умеешь. Отвезешь меня к Масючке (здесь рядом, через три дачи), погрузим ее цветы и поедем в Ростов продавать. Не пугайся, я все сама оформлю, уже и как – знаю.
Сказав, Катерина залпом опорожнила бокал с вином, тыльной стороной ладони вытерла губы и как о самом незначительном добавила:
– По пути забросишь меня к портнихе. Платье мое уж готово, думаю.
Хитрость такая была мне глубоко противна. Сама так поступаю, а потому терпеть не могу подобного качества в людях.
– Катерина, – не открывая рта, процедила я, – а почему бы тебе не дождаться своего Виктора и не поехать к портнихе с ним?
Никогда не думала, что столь невинный вопрос может довести человека до такого исступления. Катерины мгновенно взвилась, румянец исчез, глазки сузились, ноздри задрожали, грудь заколыхалась от гнева. Почему она меня не поколотила, до сих пор не пойму.
– Как можно? – завопила она. – Что ты за вредная баба! Я ему клялась! Витька и знать не должен о моем платье!
– Ты что же, милая, не собираешься это платье носить? – спросила я, стараясь влить в свой вопрос как можно больше характерной для меня нежности.
На глупую Катерину реплика моя подействовала умиротворяюще. Убедившись в моей незлонамеренности, она мгновенно успокоилась.
– Как не собираюсь носить? Носить надо, раз сшила, но не сразу, выберу подходящий момент. Это будет Витьке от меня сюрприз.
– Все ясно. Значит ехать к портнихе на электричке ты не хочешь. Но зачем нам тащить с собой Масючкины цветы? Почему бы сразу не поехать к твоей портнихе? – резонно поинтересовалась я.
Ну просто нутром я чуяла: будет мне от этих цветов большая неприятность. В Катерину же словно черт вселился, если, конечно, черт и Катерина вообще не одно и то же.
– А что я предъявлю Витьке, когда вернусь? Вдруг он явится с работы своей раньше нас? А так я скажу, что ездила продавать цветы Масючки. Он знает мою доброту и не удивится, в противном случае – скандал.
Теперь уже я не сомневалась, что вся остальная доброта Катерины имеет примерно те же корни. Сама я обманывала своих мужей, как говорит моя Маруся, налево и направо, поэтому лишний грех брать на душу никакого желания не имела.
– У меня нет с собой прав, – радостно сообщила я, очень вовремя вспомнив об этом.
К моему огорчению, такое сообщение не произвело на Катерину должного впечатления. Она рассмеялась и изрекла:
– Чем меньше у женщин прав, тем больше у нее возможностей.
Мысль мне понравилась, но соглашаться с ней я не имела никакого резона.
– Как хочешь, а за руль без прав не сяду, – отрезала я. – Тем более, что пила твое вино.
Катерина обласкала меня взглядом и не поскупилась на разумные доводы.
– Ну Сонечка, дорогая, какие права, какое вино, – нежно проворковала она. – Не о чем не волнуйся. Это совершенно безопасно, тем более, что вино мое, как компот, сама же об этом и говорила.
– Но если компота выпить столько, сколько я твоего вина, думаю, и опьянеть можно.
– Та все это глупости. Подумай, случись что, разве две такие бабы, как мы, не уболтают какого-нибудь поганенького мента? Та и вряд ли нас кто остановит. Машина записана на меня, а ты рядом за рулем. Совершенно безопасно, к тому же с твоей красотой и вовсе бояться нечего. Если какой мент тебя и остановит, дак только за тем, чтобы сделать комплимент. Та он ослепнет от твоей красоты, и вместо прав можешь подсовывать что угодно, та хоть инструкцию к пылесосу или электрочайнику.
В общем, Катерина напала на меня и скрутила своими доводами в два счета. Аргумент о моей красоте был самым неопровержимым, поэтому я просто вынуждена была согласиться сесть за руль в нетрезвом виде и при полном отсутствии прав. В таком виде я и поехала, предварительно зарулив к Масючке и набив багажник новенькой «Хонды» цветущими геранями.
Глава 2
Дальше события начали развиваться еще нелепей. Как только указатель обнадежил меня, что до Ростова осталось десять километров, Катерина, всю дорогу выполнявшая роль штурмана, вдруг впала в задумчивость, и мы проскочили нужный поворот. Обнаружилось это лишь тогда, когда я случайно бросила взгляд на очередной указатель. Он сообщил, что до Ростова двадцать километров.
– Как двадцать? – удивилась я. – Было же десять, а едем мы минут тридцать, причем на очень приличной скорости.
– Да, но это уже совсем другая дорога, – равнодушно отозвалась Катерина, не выпадая из задумчивости.
Я рассердилась и затормозила.
– Слушай, может ты отвлечешься от своих мыслей и скажешь куда ехать? Я в вашей деревне впервые.
– Едь в Ростов, – посоветовала Катерина.
– Поезжай, – машинально поправила я и тут же возмутилась. – В Ростов! Ясно, что не в Одессу, но где он этот твой Ростов? Полчаса назад мы были ближе к нему на десять километров.
И тут Катерина меня окончательно добила.
– Соня, я вот все размышляю, а куда мы денем эти цветы? – с невинным видом спросила она, кивая головой в сторону багажника.
Разве можно задавать такие вопросы не совсем трезвому человеку да еще в то время, когда он сидит за рулем. Естественно, я резко затормозила, после чего Катерина едва не «выплеснула» свой бюст на дорогу. Причем лобовое стекло показалось мне слабой тому преградой.
– Ты не знаешь куда деть цветы?! – в отчаянии завопила я, ставя акценты на каждом слове. – Зачем же ты тогда морочила голову нам?
– Кому «вам»?
– Мне и бедной Масючке! Ты собралась повозить-повозить ее герани да и вернуть их обратно? Ты уверена, что в багажнике они сохранят свой цветущий вид? Мы же привезем настоящий гербарий, как я посмотрю в глаза Масючке, этой несчастной матери-героини? Она столько сил отдала этому «бизьнесу», а ты! А мы! Об этом ты подумала?! Подумала?!
Речь моя была пламенна и полна искренности. Я была сама не своя, я задыхалась от боли за Масючку и захлебывалась гневом, утроенным воспоминанием о залитой солнцем веранде, о море, вине и бутербродах с черной икрой, так бездарно покинутых мною. Катерина прониклась и струхнула.
– Ну Сонечка, ну чего ты, дорогая, так расходилась, – залепетала она. – Никто и не собирается возвращать Масючке гербарий, мы его продадим по пути к портнихе. Разворачивай назад и едь вперед.
– Как?! – с чувством вопросила я, машинально трогая «Хонду» с места и готовясь к развороту. – Как продадим?
Катерина задумалась.
– Уж и не знаю. На рынок поздно, конечно, это надо было пораньше с утра делать. Может заедем в цветочный магазин и сдадим все оптом?
– Слушай, ты меня удивляешь! Так оторваться от жизни. Даже я знаю, что оптом магазины берут только на реализацию. Масючке нужны деньги, а не квитанции. К тому же без соответствующих документов магазины товар не возьмут. Думаю, им понадобится какой-нибудь сертификат качества или еще что другое, уж не знаю как это и называется. Видишь, мы в этом ничего не понимаем. Господи, зачем я только с тобой связалась! Ты же говорила, что не будет проблем.
Я очень близка была к отчаянию, мысли мои опять устремились к горемычной Масючке, воображение вновь рисовало ее голодных детушек…
– Фигня, – бодро успокоила меня Катерина. – Как-нибудь продадим. Быть не может, чтобы мы, такие умные и толковые бабы, не продали эти дохлые герани, каких-нибудь жалких сорок горшков.
Такая беспечность повергла меня в еще большее расстройство.
– Жалких сорок горшков? – возопила я. – Сейчас два часа дня. У нас осталось максимум пять часов. Сорок горшков за пять часов?! Несчастная, такое не по силам даже приличным цветочным магазинам, а уж двум профанкам (я имею ввиду нас с тобой) и вовсе надеяться не на что.
В это время внимание мое привлек указатель, сообщающий, что мы въезжаем в Ростов на Дону. Должна сказать это была приятная неожиданность, несмотря на то, что направлялись мы именно туда. Катерина тоже воспряла духом.
– Чтобы не отвлекаться, вези меня сразу к портнихе, – заявила она, – а потом уже займемся цветами.
По этому поводу я имела сказать так много, что не имело смысла и начинать. Оставалось одно: покорно следовать указаниям Катерины, что я и сделала. Попетляв по городу, я по команде Катерины затормозила на узкой и абсолютно безлюдной улочке, по обеим сторонам которой стояли сплошь одноэтажные дома.
– Думаю, часа в полтора уложусь, – успокоила меня Катерина, собираясь выпорхнуть из машины.
От наглости такой меня едва не хватил апоплексический удар.
– Часа полтора?! Я не ослышалась? Ты предлагаешь ждать тебя полтора часа? Потрясающе! Такого не требовал от меня даже второй муж – известный нахал, эгоист и подлец.
Катерина пришла в легкое недоумение.
– Ну что ты так кипишишься, – отмахнулась она. – Я же не заставляю тебя стоять здесь под калиткой. Можешь поболтаться по городу, ты же там еще не была. Если поедешь прямо, выедешь на Садовую, нашу центральную улицу. Там куча магазинов. Кстати, есть и цветочные. Приедешь, когда надоест. Здесь у меня делов много, так что не торопись.
Я прикинулась, что не поняла намека с цветочными магазинами и, помахав Катерине рукой, с чувством глубочайшего облегчения развернула «Хонду» и поехала прямо. Очень скоро выяснилось, что долго ехать прямо, как советовала Катерина, запрещает знак. Я вынуждена была свернуть.
«В конце концов город небольшой, как-нибудь не заблужусь,» – подумала я и… заблудилась.
Выехать на центральную улицу мне так и не довелось, зато как прекрасны были поля. Я ехала, наслаждаясь просторами и отсутствием Катерины. В город совсем не хотелось. Глазела по сторонам. Мимо мелькали уже дачи. Я залюбовалась. И было чем. Дома, один другого красивей. Особенно понравился мне трехэтажный из какого-то розового камня с колоннами и балконами. Я даже размечталась: «Эх, купить бы здесь дачку… Какая прелесть: юг, теплынь, дворик, увитый виноградом, и прочее и прочее…»
Любопытство заставило свернуть с трассы. Захотелось поближе рассмотреть дом. Вблизи он больше смахивал на дворец.
«Интересно, дорого ли стоят в этом месте участки? Здесь же вырос целый город,» – подумала я, на минимальной скорости проезжая по улице и не в силах оторвать восхищенных глаз от следующей постройки, выполненной из кирпича, дерева и стекла. Просто домом назвать то, что я видела было трудно. Это был целый комплекс. Одно здание примыкало к другому, создавая причудливый ансамбль. Зрелище восхитительное. Замысловатостью своей ансамбль мог бы ввергнуть в зависть самого дедушку Корбюзье, доведись тому увидеть подобное.
«Где только люди берут деньги такие сумасшедшие?» – дивилась я.
И тут меня осенило: «А не продать ли мне цветы Масючки оптом?»
Мысль не показалась мне бредовой. Народ в этом районе богатый. Раз не поскупились на груду камней, могут «разориться» и на лютики-цветочки. Надо же эти хоромы как-то украшать. Да наши сорок горшков без труда потонут в одном таком доме. А герани что надо, в самом соку, то бишь цвету. Решено, «бизьнес» начну прямо на этом месте.
Каково же было мое удивление, когда узнала я, что город мертвый. Охваченная желанием продать герани, я объезжала один дворец за другим, и все они оказывались пустыми. Ни гласа ни воздыхания. Нет, кое-где попадались живые души, но были они или плиточники, или каменщики, или штукатуры.
Все дальше и дальше уезжала я от Ростова и не заметила сама, как село солнце за горизонт, и мертвый город погрузился в сумерки. Неотвратимо нависла угроза ночи. Теперь уже мне было не до гераней. Я вдруг испытала странное беспокойство. Захотелось выбраться поскорей на трассу, ведущую в Ростов. Мысль о Катерине, оставленной у портнихи, не добавила хорошего настроения.
В этот самый момент почудилась мне тоненькая полоска света в одном из окон дома, весьма похожего на крепость. Присмотревшись, я убедилась, что не ошиблась: из-за плотно задернутой темной шторы действительно пробивался слабый лучик света.
Я заглушила двигатель, выскочила из машины и, с резвостью лани перемахнув через заборчик, взбежала на крыльцо. Стучать в массивную дверь пришлось довольно долго. Я услышала какое-то движение в доме и закричала: «Откройте, люди добрые!» При этом не отрывала глаз от того окна, из которого пробивался свет. По колебанию шторы я догадалась, что меня рассматривают и приняла наиболее выгодную позу. Пусть любуются. Моя внешность всегда выручала меня. Так было и на этот раз. Дверь открылась, и молодой человек вырос на пороге и с настороженным интересом смерил меня с головы до ног типично мужским взглядом. В душе у меня потеплело.
– Добрый вечер, – стараясь быть приветливой, радостно воскликнула я.
Он моей радости не разделил и спросил не слишком радушно:
– Че надо?
Я решила не обижаться и продолжить беседу в светском тоне.
– Какой красивый у вас дом, – сверкая улыбкой сообщила я. – О размерах уже и не говорю: они потрясающие. Если бы знали вы, что испытала я, когда увидела эту махину! Это просто…
– Че надо? – оборвав меня на самом интересном месте, с тупым упорством повторил свой вопрос незнакомец.
– У меня к вам дело, – неожиданно для себя рубанула я, кивая на «Хонду».
Молодой человек сделал шаг назад и широким жестом пригласил меня в дом.
– Заваливай, – предложил он, видимо как умел.
Я завалила. Ох и глупа же я. Как можно быть такой растяпой. Где нахожусь, хоть убей, не знаю, вокруг ни души, на улице без малого ночь, а я стою одна-одинешенька в чужом доме, и юноша весьма подозрительно наружности пялится на меня, причем без всякого восторга и восхищения.
Кстати, стояла я не где-нибудь, а в центре громадного холла, где устроено все на совершенно русский манер: у входа вешалка, на стене зеркало со стулом-пуфиком, потом лестница, под лестницей старинный массивный стол и рядом ультрамодный бар. Великолепная мягкая мебель в центре. Очень дорогая мебель. Ясно: хозяин богат, но без претензий и уважает русские традиции.
И тут я вспомнила, что хозяин-то стоит рядом. Но почему он в ботинках и плаще?
– Вы собрались уходить? – вежливо поинтересовалась я.
– А тебе что за дело? – рявкнул он, кивком указывая на стул, стоящий рядом с зеркалом. – Падай.
Фу-у, какая грубость.
Я присела, бегло бросив взгляд на свое отражение. Боже мой! И это я! Чертова губная помада опять скаталась на губах. За что, спрашивается, платились деньги? И сволочь продавец уверял меня, что это «Макс фактор». А ресницы? Почему они слиплись? Нет, верить нельзя никому, даже рекламе. А в целом я ничего, удивительно, что этот болван в плаще так мало мне рад.
– Что за дело? – вывел меня из приятной задумчивости его голос.
Я вынуждена была оторваться от зеркала.
– Вы о чем? – изумилась я.
– Ты сказала, что у тебя дело.
– Ах дело, – смущенно зевая ответила я, внутренне готовясь к обстоятельному монологу. – Очень выгодное для вас дело действительно есть у меня. Именно это дело и заставило заглянуть в этот дом, который…
Но тут выяснилось, что молодой человек не только груб, но и нетерпелив. Боже, как много в бедняге недостатков.
– Короче! – завопил он и задрожал от негодования.
«Еще и психопат к тому же,» – подумала я и выпалила на одном дыхании:
– Не купите ли вы немножко гераней?
Что с ним сделалось. Он остолбенел и простоял с открытым ртом довольно долго.
– Чего, чего? – наконец спросил он таким тоном, словно я произнесла что-то неприличное.
– Хотела предложить вам немного великолепных гераней, – набравшись терпения принялась разъяснять я. – Прелесть! Прелесть!!! Учтите, не уйду, пока от них не избавлюсь. Бедная женщина, мать пятерых детей (здесь я приврала для внушительности) растила их, холила, жаль отдавать в плохие руки. Думаю, вам стоит купить. Отдам дешево.
– Кого? Детей?
– Да нет же, герани.
Молодой человек слегка задумался.
– Что такое герани? – с легкой растерянностью спросил он.
«До чего же необразованные люди живут в этих особняках,» – подумала я и вежливо пояснила:
– Герани – цветы, комнатные растения, красивоцветущие. Очень красивые, очень цветущие, очень комнатные. У меня белые, розовые (трех видов) и красные. Рекомендую взять все, оптом. Да их и немного.
– Так ты за этим? – изумился молодой человек, и на лице его промелькнула слабая радость.
Радость показалась мне особенно подозрительной. «Довольно странный тип,» – подумала я, решив не терять бдительности.
– Конечно за этим. Внимание мое привлек ваш особняк, потому что герани…
Но договорить мне не пришлось.
– Беру, – поспешно прервал меня тип. – Все.
– Все сорок горшков? – спросила я, не в силах поверить своему счастью. Катерина, бедняжка, от зависти помрет прямо вместе со своей портнихой.
Однако типу мое сообщение не понравилось, точнее, оно повергло его в ужас. Зря я была откровенна.
– Сорок горшков? – завопил он, пятясь к двери и поворачивая ключ в замке. – И где они?
– В багажнике.
– Нет, так дело не пойдет. Мне некогда разгружать твой багажник, – заключил тип, вынимая ключ из замка и отправляя его в карман плаща, из чего я сделала вывод, что в ближайшее время покидать жилище здесь никто не собирается.
А как же герани? Вот мерзавец!
– Миленький, золотой, – сладко заканудила я на манер Катерины, – там нечего и разгружать. Все очень компактно упаковано. Мы лишь откроем багажник и вытащим один ящичек,… потом второй, третий и… четвертый с пятым. Их можно поставить друг на друга и смело нести в дом. И все, дорогой, шестой ящик понесу сама, – лепетала я, твердо намереваясь договориться, но тип почему-то не слушал меня. Тип явно настроил свое внимание на происходящее на улице.
– Да заткнись ты, – с досадой гаркнул он и, резко махнув рукой, бросился к окну.
Я ничего не поняла, но, учитывая наше непростое время, приняла его жест за команду «ложись», на всякий случай упала на пол и закатилась под массивный стол. В комнате повисло тяжелое облако страха, тревоги и ожидания. Мне сделалось дурно от предчувствия, что зря я старалась, тип явно не хозяин этого дома и спихнуть герани вряд ли удастся.
Мешок, который я нашла под столом, уверил меня в правильности подозрений. Там было много чего: меха, драгоценности и даже доллары. Я разозлилась. Болван, зачем он открыл мне дверь? Пришел воровать, так пусть ворует, а не подвязывается швейцаром. Чертова Масючка, чертова Катерина, в какое дерьмо вляпалась я с их геранями.
Я лежала на полу и на всякий случай обнимала мешок с награбленным, а тип стоял у окна и прислушивался к звукам, доносящимся с улицы, которые уже отчетливо были слышны и мне. Судя по всему к дому подъехал автомобиль.
Тип сорвался с места, подхватил меня с мешком и устремился к лестнице, ведущей на второй этаж. Мне не хотелось так далеко углубляться в чужую собственность, о чем я шепотом и сообщила типу, впрочем, об этом я тут же сильно пожалела.
– Будешь рыпаться, падла, долго не проживешь, – рявкнул он, подкрепляя свое жизненное наблюдение серьезной оплеухой, после которой у меня искры посыпались из глаз, и мозги заработали в нужном направлении.
По ступеням я бежала быстрее типа и поэтому раньше его оказалась на широкой лестничной площадке, где в растерянности и застыла.
– Лезь в шкаф, – приказал он, пинком посылая меня в какую-то дверь и таким образом распахивая ее настежь.
С моей стороны вопросов не последовало, поскольку шкаф оказался прямо передо мной, а звуки снизу говорили о том, что настоящие хозяева уже в холле. И судя по количеству голосов их по крайней мере двое, и оба мужчины. Я охотно полезла в шкаф.
Должна сказать что приходилось мне это делать в жизни нередко. Судьба довольно часто загоняла меня в шкаф, но если кто скажет, что избежал такой участи, искренне посочувствую тому: до чего же его существование пресно.
Читать бесплатно другие книги:
