Словен. Первый князь Новгородский Седугин Василий
– У меня другое предложение: мы поделим рощу пополам. Одна половина останется у саксов, вторая отойдет Руссинии.
– Не будет на это нашего согласия.
– А на другое не соглашусь я!
– Тогда готовься к битве!
– К битве я всегда готов!
– Вот как! Но сначала посмотри на закованное в броню войско Руссинии и одетых в шкуры своих воинов, герцог!
Одвольф на мгновение остановился, его шальной взгляд скользнул по многочисленному войску руссин, которое, блестя на солнце оружием и доспехами, ровным строем развернулось во всю ширину поля, чуть подумал, ответил, пряча глаза:
– Хорошо. Сегодня же прикажу вывести из Священной рощи своих жрецов и воинский отряд. Будь здоров, князь!
– И тебе не болеть, герцог!
Они расстались, уверенные, что никогда больше не встретятся. Однако судьбе надо было так распорядиться, что вновь их дорожки пересекутся в самом неожиданном месте…
Словен вернулся к великому князю, слово в слово пересказал разговор с герцогом.
Велемудр, кривя в злой усмешке жесткие губы, произнес:
– Враги понимают только силу. Даже такой безответственный правитель, как Одвольф, и тот сообразил, что с Руссинией ему нельзя тягаться. Вот, князья, наглядный вам пример: надо крепить силу и мощь Руссинии, тогда никакие соседи нам не будут страшны!
Население Руссиниии восторженно встречало своих воинов. Особенно радовались люди, что победа была достигнута бескровным путем, что все воины возвращались из похода живыми и здоровыми. И это случилось благодаря великому князю, его мудрости и прозорливости. И люди кричали:
– Слава Велемудру!
– Слава великому князю!
– Слава Руссинии!
Великий князь решил отметить победу военными состязаниями. Этот обычай возник в незапамятные времена из стремления мужчин показать свою воинскую доблесть, и умение, и мастерство; постепенно военные состязания стали неотъемлемой частью торжеств и увеселений. Для проведения их на берегу возле Рерика были построены различные сооружения, среди них скамейки для зрителей, помост с креслами для знатных людей и деревянный престол для великого князя, над ним был накинут разноцветный балдахин; над балдахином устремлялось вверх древко с полотнищем, на котором был изображен герб племени бодричей и Руссинии – стремительно несущийся сокол; приезжие ставили палатки, шатры; торговцы сооружали ларечки, прилавки; многие горожане и жители окрестных селений являлись целыми семьями с едой и питьем, молодежь водила хороводы, затягивая празднества до глубокой ночи.
Состязания, как правило, были самыми различными. Тут были и борьба, и перетягивание каната, и стрельба из лука, и поражение цели пикой, и срезание мечом лозы на скаку… Но главным считались поединки, которые вели как конные, так и пешие воины. Победителей награждали различными подарками; самым отличившимся вручал их великий князь. Некоторые победители дарили свои награды любимым девушкам и женам.
Словен решил принять участие в соревновании на коне. Но до них было еще далеко, они проводились последними, и в ожидании их он присел на скамейку для зрителей, выбрав место недалеко от престола великого князя. Велемудр сидел рядом с княгиней, стареющей красавицей, возле них разместились члены семьи и родственники, среди них он заметил Бажену. Словен хотел кивком головы поприветствовать ее, но она ни разу не взглянула в его сторону, он оставил свои попытки и тотчас забыл о ней.
Первыми выступали борцы. Одна пара сменялась другой, зрители бурно приветствовали победителей, некоторым из них девушки дарили цветы. Среди силачей выделился рослый, широкоплечий и узкий в поясе богатырь. Он легко укладывал своих соперников и в конечном итоге вышел победителем. «Вот бы мне такого в дружину, – завистливо подумал Словен. – Он наверняка десяток воинов заменил». Видно, что-то подобное подумали и другие князья, потому что на поле выскочил Брячислав и вручил парню свой меч. Не утерпел и великий князь. Он обнял борца и одел на его шею золотую цепочку.
Тут на лужок выбежали скоморохи, стали кувыркаться, подкидывать друг друга, петь шуточные песенки; провели перед зрителями медведя, скоморох надевал ему на голову шапку, а тот сбрасывал ее лапой. Зрители хохотали от души.
Потом состязания продолжили другие воины, между ними выступали другие скоморохи. Время летело быстро и незаметно. Солнце палило вовсю, на краю неба появилась черная туча, погромыхивал гром, но никто этого не замечал, все были увлечены происходившим на лугу.
Наконец наступила очередь Словена. Соперником ему по жребию выпал лютичский князь Брячислав. Силу и воинское умение его Словен хорошо знал, но надеялся, что удача будет к нему благосклонна и верил в свой успех, в свою победу.
Дружинник подвел ему коня, помог сесть в седло, а потом подал длинное копье. Копье было деревянным, тупым на конце, чтобы не поранить противника.
Вдали готовился к бою Брячислав. В латах, при плаще он казался еще более внушительным, настоящий богатырь, и в душе Словена шевельнулось сомнение: справится ли он с князем, под силу ли ему будет свалить такого силача? Но он постарался прогнать ненужные мысли и изготовился к поединку.
То же самое сделал и Брячислав. Увидев готовность противника к бою, руководитель поединков взмахнул цветным флажком. Словен ударом пяток послал коня вперед. Брячислав стремительно приближался. Словен решил ударить его чуть пониже щита, в пояс, чтобы выбить из седла, но намеренно держал конец копья высоко, будто собирался ударить в голову. В то же время он видел, что лютичский князь метит ему в грудь, и расположил щит прямо перед собой.
В последний момент Словен успел опустить копье. Он готовился к удару, но копье скользнуло по щиту противника и оказалось в пустоте; в то же время в плечо он получил такой мощный толчок, что чуть было не вылетел из седла. Значит, Брячислав сумел разгадать его замысел и защититься, а сам выбрал место для поражения и умело воспользовался промахом его, Словена.
Что ж, надо попытаться самому придумать, как провести опытного воина. Конечно, это трудно сделать, но все же следует попытаться. А что, если по его примеру тоже прицелиться в плечо? Нет, наверно, он предугадает такой замысел…
Но в это время мелькнул флажок, и, так ничего и не решив, Словен рванулся вперед. В последний момент намеревался ткнуть снова в пояс, но опять не получилось; правда и противнику не удалось свалить его; копье скользнуло по щиту и ушло в сторону.
Противники развернулись для новой схватки. Изготовившись, Словен стал внимательно следить за сигнальным флажком. Только сейчас он услышал шум, исходивший от зрителей, до этого их будто не существовало, так он был занят поединком.
Но вот руководитель состязания дал знак, Словен ринулся на противника. Проскакав какое-то расстояние, он взглянул на Брячислава и увидел, что тот почему-то еще стоит на месте; то ли не заметил сигнала, то ли обнаружил какой-то непорядок в снаряжении, то ли по какой-то другой причине.
Словен хотел остановиться, но лютичский князь тронулся с места и поскакал ему навстречу. Однако в скорости он явно проигрывал Словену, конь которого скакал все стремительнее и стремительнее, пока не достиг предела своих возможностей, увеличивая тем самым силу удара копья хозяина.
Удар Словена был сокрушающим. Брячислав вылетел из седла и пал на землю.
И тут Словен почувствовал страшную усталость, будто целый день провел в сражении. До него доносились крики зрителей, он видел возбужденные лица, восторженные глаза, но это его не волновало. Он медленно отъехал в сторону, собираясь снять снаряжение и отправиться куда-нибудь отдохнуть.
И вдруг перед носом коня увидел Велемудра. Великий князь держал в руках золотое ожерелье и говорил растроганно:
– Какая победа! Над каким противником! Поздравляю! Поздравляю!
И надел ожерелье на кончик копья.
Обычно победители преподносили свои награды женщинам. Но кому ему подарить? Не было здесь какой-то особы, к которой стремилось бы его сердце…
И тут он увидел Бажену. Что-то шевельнулось в его груди, какую-то светлую память оставила эта своеобразная и своенравная девушка. Почему не вручить ей заслуженную награду?
Боясь раздумать, Словен тронул коня и подъехал к зрителям. Бажена сидела в кресле и смотрела на него. Однако он заметил, что по мере его приближения восторг на ее лице сначала сменился недоумением, а потом в ее глазах метнулся испуг. Он не понял, чем была вызвана такая перемена в ее настроении, да и поздно было отказываться от своего намерения. Он протянул ей на копье ожерелье и проговорил:
– Тебе, Бажена, посвящается моя победа. Прими мой скромный дар, который я завоевал в честном поединке.
Она кинула испуганный взгляд на соседа, сидевшего справа от нее, несмело протянула руку, сняла ожерелье с копья. И тотчас сжалась, будто боясь удара.
И тут Словен заметил сидящего с ней мужчину лет сорока, с короткими усами и бородкой. Его узкие колючие глазки с ненавистью смотрели на дарителя. Он вспомнил, что Бажена сосватана за какого-то боярина, и, по-видимому, женихом этим и был ее сосед. Ему стало не по себе, он понял, что совершил бестактный поступок, а потому круто повернулся и отъехал в сторону. Там к нему подбежал дружинник, помог спуститься на землю, снять снаряжение, увел коня.
Настроение было испорчено. Словен бесцельно походил около скамеек со зрителями, присел на одну из них, стал смотреть на состязания всадников, но мысли его были далеко. Зачем надо было дарить ожерелье Бажене? Разве достойно князя совершать необдуманные поступки, разве не учили его с детских лет взвешивать каждый свой шаг? Он вроде старался следовать указаниям своих наставников и вот нечаянно сорвался, влез в чужую жизнь, влез грубо, прилюдно… Нет, не может он простить себе такого!
Он еще немного посидел, а потом направился в свой терем, построенный когда-то предками в Рерике; в нем словенские князья останавливались во время пребывания в столице. До вечера бесцельно проболтался в нем, а потом пошел на пир, который великий князь давал во дворце в честь окончания славного похода.
Гостиная во дворце, где проходило торжество, была длинной и низкой, с широкими окнами, переплеты которых были забраны разноцветным стеклом. На потолках были развешаны цветы, на стенах висело различное оружие и военное снаряжение – от щитов и мечей до кольчуг и панцирей. На одной из стен красовался ковер, как видно, купленный у заезжего купца, на нем была изображена сцена охоты на оленя. Гончие псы гнали его среди высокой травы, а он, изящно загнув длинную шею с маленькой головой и ветвистыми рогами, мощными прыжками уходил от погони. Посредине гостиной был поставлен длинный стол, накрытый льняной скатертью, возле стола – скамейки. На полу был накидан свежий тростник.
Когда гости расселись, явился Велемудр с супругой. Он был одет по-простому: в белую рубашку, окаймленную золотым шитьем по вороту и запястью рукавов; голубые штаны были заправлены в сапоги красного цвета из мягкой кожи, голенища их были затейливо расшиты и украшены жемчугом. Княгиня была в нарядном платье из дорогой заморской ткани, на шее, в ушах и на голове золотые и серебряные украшения, драгоценные камни.
Гости, встав со своих мест, шумно приветствовали великого князя и княгиню. Возле стола бегали слуги, выставляя различные кушанья. Тут были мясо вареное и жареное, задние ноги быков, зажаренные на вертеле, дельфины, приправленные пшенной кашей, студень, лебеди, павлины, кролики, цапли, оленина… Среди печеной еды выделялись булочки в виде гербов племен, входивших в состав государства Руссиния; среди них Словен увидел и герб своего племени – щит с перекрещенными мечами. В кувшинах подавалось вино, возле стола стояли бочки с пивом, его гости черпали самостоятельно.
Великий князь поднял бокал, и разом стихли шум и разговоры.
– Братья! – прочувственно произнес Велемудр, из-под лохматых бровей оглядывая гостей. – Сила Руссинии – в единстве племен! Пока мы будем вместе, пока наши воинские силы будут собраны в мощный кулак, никакой враг нам не страшен. Наоборот, враги наши будут бояться каждого нашего шага и не посмеют даже приблизиться к нашим рубежам. А потому первый бокал – за нашу славянскую общность, за сплоченность наших народов, чтобы выступали всегда как неразделенный, как спаянный народ!
– За наше славянское братство! – вскочив со скамейки, выкрикнул Брячислав, князь лютичский.
– За единую могучую Руссинию! – поддержал его Бранибор, князь гаволян.
– За союз племен, завещанный нам великим Руссом! – присоединился к князьям Словен.
Гости, встав со своих мест, дружно поддержали здравицы князей. Слышались голоса:
– Слава Велемудру!
– Слава великому князю!
– Слава нашему мудрому правителю!
Гости принялись за еду и питье, пир разгорался.
Словен огляделся, невольно отыскивая взглядом Бажену. Она с женихом сидела на противоположной стороне стола, далеко от него. Сидела, склонившись над блюдом с едой, и не поднимала глаз. Зато Изяслав сверлил Словена ненавидящим взглядом. И вновь князю стало мучительно стыдно за свой поступок. Ну ладно, если бы он был влюблен в нее, добивался ее руки, страдал по ней, изнывал от тоски. Или не знал, что она посватана. Или она была влюблена в него… Ничего этого не было. Скорее наоборот, рассталась она с ним сухо, даже с некоторой неприязнью… Все знал он и почему поступил так, почему нашло на него желание преподнести ей завоеванную в поединке награду, не мог ответить до сих пор. Внезапно накатила какая-то блажь, необъяснимая причуда, глупая прихоть, и он поддался скоропалительному влечению, серьезно не задумываясь или даже совсем не подумав…
Может, подойти извиниться? А не будет ли это очередной глупостью? Да и за что извиняться? Он поступал согласно общепринятому обычаю, каждый воин волен преподнести свой дар женщине или не дарить совсем. Подойдешь, попросишь прощения, а потом будут над тобой все смеяться…
Нет, все не так, запутался совсем. И так плохо, и так нехорошо. Но как правильно? Тут еще хмель ударил в голову, думать мешает…
В это время кто-то сзади тронул его за плечо. Он оглянулся. Перед ним стоял Изяслав. Это был здоровенный мужчина высокого роста. В глаза Словену бросилась засохшая корочка пены, которая скопилась у уголков его жестких потрескавшихся губ.
– Князь Словен, – проговорил он громовым голосом, – на состязании ты прилюдно нанес оскорбление и мне, и моей невесте. Поэтому я вызываю тебя на поединок!
Тогда только появился этот злосчастный обычай, который потом, точно ржавчина, будет разъедать высшее общество Европы – по каждому поводу, а порой и без повода вызывать обидчика на поединок, который назовут дуэлью. Родился он из закона времен первобытного общества – «нанесение обиды» человеку или его родичу, за что требовалось отомстить в любом случае, не говоря уж об убийстве; тут вступал в силу обычай кровной мести. Сотни, тысячи молодых мужчин погибнут без пользы для родины в этих схватках. Правители различных стран будут предпринимать большие усилия, стремясь запретить поединки, введут самые жестокие меры против них, вплоть до смертной казни, но все будет тщетно. Дуэли в отдельных проявлениях дожили вплоть до двадцатого века.
Вызов на такой поединок и бросил боярин Изяслав князю Словену в присутствии великого князя и высоких гостей. Хотя Словен и понимал опрометчивость и ошибочность своего поступка, но в столь людном месте не мог ответить отказом или извинением, и он сказал:
– Я принимаю твой вызов, боярин.
Но тут сорвался с места Велемудр, невзирая на свое высокое положение, подбежал к ним, проговорил настойчиво:
– Никакого поединка не будет! Я не позволю, чтобы мои подданные бессмысленно убивали друг друга! Сейчас же извинитесь и дайте слово мне, что не станете драться с оружием в руках!
Словен и Изяслав молчали.
– Хорошо, тогда я прикажу взять вас под стражу и не выпускать, пока вы сами добровольно не явитесь ко мне и не пообещаете помириться между собой. Эй, стража! Взять их и отвести каждого в отдельный поруб. Пусть подумают о своем поведении на досуге!
«Глупо, как все глупо вышло! – думал про себя Словен, когда его выводили из дворца. – Как меня учили с детства: не совершать необдуманных поступков. Семь раз примерь, один раз отрежь!»
Его привели к порубу, находившемуся возле крепостной башни. Это была глубокая яма, в которую был врыт сруб; сверху были накатаны бревна и навес в форме шалаша от дождя и снега. Входом в него было небольшое отверстие, закрываемое толстой крышкой.
По лестнице Словен спустился в сырое, пахнущее гнилью и плесенью помещение, в темноте нащупал деревянные нары с наброшенным барахлом, прилег. В голове пустота, в теле огромная усталость. «Посплю, а потом будет видно, – подумал он, устраиваясь поудобнее на лежанке. – Как говорят, утро вечера мудренее».
О своем будущем он особо не беспокоился. Он знал, что Велемудр выпустит его не позднее чем следующим утром: если он это не сделает, за него постарается дружина, которая вызволит своего князя!
Немного повозившись на неудобном ложе, он уснул.
Разбудил его скрип отворяемой крышки. В глаза ударил свет, заставив зажмуриться. Словен поднялся и, увидев в проеме лицо князя Бранибора, спросил:
– Что, великий князь вызывает к себе?
– Нет, Велемудр больше не вызовет к себе.
– Что так? Неужели я так провинился, что мне нет прощения? – с некоторой усмешкой спросил Словен.
– Велемудр никого больше не призовет и никого больше не сможет простить. Он умер нынешней ночью!
– Как умер? От чего?
– На рассвете с ним случился сердечный удар. Нет больше великого князя Велемудра.
Словен вскочил с лежанки, по лестнице стремительно взбежал наверх.
– Бранибор, скажи, что это неправда! – в отчаянии крикнул он.
– Увы, и Велемудр ушел к нашим предкам.
– Но на пиру он был совершенно здоров!
– Все мы во власти богов. Как они решат, так и будет.
Словен присел на ступеньку лестницы, руками обхватил голову, произнес, качаясь из стороны в сторону:
– Какого правителя мы потеряли! Какого человека!
– Но этот человек усадил тебя, князь, в поруб…
– За дело упрятал, как нашкодившего мальчишку. Что я, не понимаю?
– Ладно, князь, убиваться. Пойдем, отдадим должное покойному.
Они вошли во дворец. В гостиной, где вчера кипел веселый пир, на столе лежал великий князь. Словен подошел поближе. Лицо Велемудра было спокойно, но несколько отстраненно, будто он был обижен на всех и намеренно не хотел ни с кем иметь дела. Смерть нисколько не тронула его, не изменила; казалось, он откроет сейчас глаза, вздохнет глубоко, встанет и пойдет по своим делам. И в какое-то мгновенье Словен в это поверил, потому что человек долгое время не может примириться с мыслью об уходе близкого человека в вечность, ему кажется, что возможно чудесное возвращение…
Вокруг тела покойного собралась большая толпа. Все стояли молча, потрясенные свалившимся горем. Недалеко от себя Словен увидел Бажену и боярина Изяслава. Лицо боярина было будто каменное, а девушка часто утирала наполнявшиеся слезами глаза. И тут Словену произошедшая вчера ссора показалась такой мелкой, настолько никчемной, что он чуть не застонал от охватившего его раскаяния и угрызения совести; он понял, как был мелочен и суетен, ничтожен и вздорен, а главное, понимал всю неправоту и все же стоял на своем. Он – обыкновенная, заурядная, ничем не примечательная личность по сравнению с тем, кто ушел в вечность…
Недолго постояв, Словен вышел из дворца, остановился на крыльце, невидящим взглядом стал смотреть вдаль. К нему подошел Изяслав.
– Князь, – сказал он тихим голосом, – в этот печальный для нас всех день… Я погорячился вчера, а потому прошу прощения.
Словен был покорен благородством и прямотой боярина. Не раздумывая, подал ему руку:
– Ты меня тоже прости, что я так непродуманно и опрометчиво поступил на состязании.
Они обменялись крепким пожатием и разошлись. Словен направился во дворец и в прихожей лицом к лицу столкнулся с Бранибором.
– Князь, – сказал Бранибор, – я должен тебе сообщить что-то очень важное. Зайдем в эту горницу, там как раз Брячислав.
Брячислав сидел за столом, перед ним кувшин вина и скромная закуска – куски мяса и хлеб.
– Садись, Словен, – пригласил он. – Помянем нашего правителя Велемудра.
Они налили себе в бокалы, выпили, закусили.
– Пока ты сидел в порубе, важные дела свершились, – сказал Бранибор. – Мы с Брячиславом стояли у изголовья великого князя, когда он испустил последнее дыхание. Сразу встал вопрос о наследнике. Всем известно, что Велемудр хотел видеть на престоле своего старшего сына, Доброслава. За него стоял Брячислав. Но я был на стороне Довбуша. Как бы мы ни крутили, но он является единственным законным наследником престола. Поступить иначе – значит породить смуту в стране, а этого нам допустить нельзя. Я убедил в этом лютичского князя, и мы совместно приняли решение послать за Довбушем, чтобы он приехал в столицу и стал великим князем Руссинии. Что ты на это скажешь?
– Я согласен с вашим решением.
– Ты близко общался с Довбушем. Что это за человек? Он столько лет безвыездно жил в Галкино, что мы о нем почти ничего не знаем.
– Да как сказать… Обыкновенная, ничем не примечательная личность. Живет сегодняшним днем, заглядывать в будущее не умеет и не любит. Не глуп, но и особыми способностями не блистает… И еще. На него очень большое влияние оказывает его жена, германка Гудни. Волевая и смелая женщина. Он порой поступает под ее диктовку.
– Женщина – это плохо, – встрепенулся Брячислав. – Там, где женщина, там беда.
– Ну, это сильно сказано, – возразил Бранибор. – Бывают женщины с государственным умом. Таких послушать – как меду напиться.
– Ну уж нет. Я слабое сословие близко к власти не подпущу.
– Ладно, не столь это страшно. Просто нам, князьям, на первое время надо под свою опеку взять нового правителя, следить за его действиями и при случае подсказывать, подправлять, вразумлять где надо…
– Если он позволит, – скривил узкие тонкие губы Брячислав.
– На то мы и князья – главная опора великого князя! Если не мы, то кто еще? Бояре – это сила, но их десятки и они рассыпаны по всей стране. А мы – вот они. Нам, троим, легко собраться и договориться. Так не упустим свои возможности!
– Может, и не понадобится наше вмешательство, – вступил в разговор Словен. – Велемудр так хорошо наладил жизнь в государстве, что только правь, как заведено, и все будет прекрасно. Казна наполнена. Дружины хорошо вооружены и обучены. Для народного ополчения оружие и снаряжение запасены. Крепости и пограничные укрепления в хорошем состоянии. Окружение великого князя, которое занимается управлением страной, подобрано умное и работящее. Тут и дурак справится.
– Ну, дураков нам не надо, и без них иногда тошно становится. Нам бы в правители поумнее человека.
– И чтобы не дурачился. Потому что иногда умные люди, получив власть, начинают так дурачиться, что только диву даешься.
– Правильно. Ведь недаром говорят: если хочешь узнать человека, дай ему власть.
Довбуш прибыл в столицу Рерик в день похорон Велемудра. Тело великого князя в военном снаряжении было положено в саван и опущено в глубокую и широкую могилу. Рядом с ним положили его оружие, поставили кувшины с вином и чарку, куски мяса, различную золотую и серебряную посуду, кое-что из утвари. Все это должно было пригодиться бывшему правителю на том свете. Потом под рев труб и рогов, переливы свирелей и сопелей и бой барабанов могила была засыпана, а над ней сооружен курган. Три дня продолжалась тризна. Все это время Довбуш со скорбным лицом выполнял все положенные ритуалы, а в кругу князей, бояр и дружинников пил вино и поедал пищу; пил, но не напивался.
Через месяц после похорон он собрал Боярскую думу. Раньше она состояла из начальствующего состава великокняжеской дружины, всего одиннадцать человек. Теперь на заседание были приглашены князья и воеводы племенных дружин, тысячники местных ополчений, всего около сорока человек. Таким образом Боярская дума увеличилась почти в четыре раза.
Перед первым заседанием Словен на правах друга зашел в горницу Довбуша, спросил недоуменно:
– Зачем тебе понадобилось включать в Думу столько представителей со всех уездов страны?
– Такой состав позволит мне лучше знать положение в различных землях и поможет принимать нужные, правильные решения.
Он немного помолчал, а потом добавил:
– Главное, чтобы было не как при Велемудре. Я перекрою все управление страной, поставлю всюду своих людей и буду править по-своему.
– Но надо ли кроить? Ведь при прежнем великом князе было все хорошо, страна процветала, ее боялись все окружающие страны и народы…
– Меня будут бояться еще больше! Не все было замечательно при прежнем правителе. У него были любимчики и изгои. Изгоем он сделал меня, и я этого не смогу забыть и не забуду!
– Ладно, делай все наоборот, чем при Велемудре. Но только поступай разумно, а не во вред страны.
– Чего ошибочного ты увидел в моем решении увеличить представительство в Думе?
– Прежний состав Думы из командующего состава великокняжеской дружины отражал интересы Руссинии, а не какой-нибудь отдельной области или княжества. Потому что дружина всегда выступала под командованием великого князя, билась за интересы страны в целом. А теперь подавляющее большинство Думы, тридцать из сорока человек, – это люди с мест, каждый из них будет тянуть одеяло на себя и, таким образом, растащат державу по частям.
– Ну, это ты хватил лишку! – самоуверенно проговорил Довбуш. – Да пусть попытаются. Я им так хвоста накручу, что чихать смешаются. Будет по-моему, как я сказал.
На первое заседание пришли все приглашенные, расселись по лавкам, расставленным вдоль стен гостиной. Было шумно и весело. Многих раззадоривала необычность обстановки и то обстоятельство, что они впервые попали в такое высокое учреждение. Однако при появлении великого князя установилась почтительная тишина.
Довбуш уселся на престоле и, оглядев всех живыми, веселыми глазами, принялся говорить. Он поздравил новых членов Думы, высказал надежду, что они со всем усердием примутся за работу, а потом вдруг ни с того ни с сего перешел на свое детство, рассказал, что оно протекало в Рерике, на берегах Балтийского моря, куда они со сверстниками бегали купаться и ловить рыбу, как порой неосторожно они на лодках уплывали в дальние просторы и однажды чуть не погибли во время налетевшего шторма.
Он вдруг вспомнил, что вокруг столицы стоят прекрасные леса, где множество грибов и ягод, что он помнит и знает множество тропинок в чащах, по которым с друзьями детства пробирался к заветным местам с полянами земляники и клубники, а также россыпям белых грибов и опят…
Но неожиданно, отметил он, его посадили в возок и отвезли в Галкино, оторвав от столицы, друзей и активной жизни. Но и там он время не терял. В тиши небольшого поселка он много размышлял о будущем страны и народа, намечал большие планы по переустройству общества, надеялся, что когда-то боги восстановят справедливость и вернут ему трон родителей. И вот это свершилось. И преобразование Думы – это только первый шаг по пути воплощения в жизнь намеченных изменений…
Словен слушал и не узнавал прежнего Довбуша. В Галкино он привык видеть его несколько прибитым, пришибленным, может быть, даже робким. Если он говорил, то немного, насчет будущего своего не распространялся совсем, а больше излагал обиду на свое заточение. Говорил он с трудом, с большими перерывами между отдельными высказываниями, порой переходил с одной темы на другую…
А теперь слова сыпались из Довбуша, точно горох из дырявого мешка. Он говорил и говорил, не переставая, обволакивая слушателей густой пеленой словесного тумана, заставляя забыть обо всем и принуждая внимать этой пустой болтовне. Что это была лишенная всякого смысла бестолковая трескотня, понимали все, но вынуждены были внимать, потому что говорил великий князь, а своего правителя они привыкли слушать. Тараторил Довбуш, не меняя выражения лица, оно оставалось улыбчивым, добрым и никак не выражало содержание его речей. Казалось, что кто-то сзади его изрекает легкомысленные слова, а он сидит на троне и повторяет за ним, совершенно не вникая в их смысл.
Около часа продолжалась эта болтовня, пока, наконец, Довбуш не перешел к поставленному на Думе вопросу – о распределении денег из казны на различные дела и по различным землям. Он рассказал, сколько поступило средств государству в виде дани, сколько было получено доходов от торговли, таможенных сборов и прочее и прочее, а потом доложил, как намерен распорядиться полученными богатствами.
Первую часть его доклада – о полученных доходах – слушали внимательно и спокойно. Тут вроде бы все было ясно. Но как только великий князь перешел к вопросу о разделении между различными землями, началось сначала легкое, а потом все больше и больше нараставшее волнение. И когда Довбуш закончил свою речь и с довольным видом устало откинулся на спинку кресла, как видно надеясь услышать слова похвалы и одобрения, в гостиной возник шум. Говорили все разом, а некоторые повскакали с мест и выкрикивали гневные слова, но за общим гвалтом невозможно было что-либо расслышать.
Довбуш на первых порах растерялся. Он оглядывался вокруг, ища поддержки, но ни от кого ее не мог получить. Стражники истуканами стояли по обе стороны от него и безучастно следили за происходящим, да и они были бессильны что-либо сделать; из членов Думы никто не собирался помочь великому князю. Наконец, поняв, что только он может как-то изменить положение, Довбуш вскочил и крикнул истерично:
– Молчать!
И, видя, что некоторые услышали его крик, он затопал ногами и взвыл:
– Молчать, говорю! Молча-а-ать!
В гостиной постепенно шум стал стихать, люди рассаживались по скамейкам, недоуменно и смущенно переговариваясь между собой.
Наконец все стихло.
Довбуш сел в кресло, стал оправлять свою одежду, хмуря брови и всем видом показывая свое недовольство. Проговорил, сердито насупя брови:
– Нельзя так вести себя в высоком государственном учреждении! Это вам не рынок, где можно перекричать друг друга и сбить цену на товар или, наоборот, продать подороже. Мы решаем важные вопросы жизни страны, и подходить к делу надо по-серьезному, внушительно и обстоятельно. И не надо забывать, что я – великий князь, что руковожу и направляю вашу деятельность. И сейчас вы спокойно, по очереди, по порядку станете излагать свое мнение, не перебивая друг друга. Вот пусть первым выскажется князь гаволян Бранибор.
Бранибор поднялся, тонкий, длинный, потрогал узкую бороду, стал говорить неторопливо и рассудительно:
– Ты, великий князь, большую часть средств выделил племени бодричей, потому что оно проживает вдоль границы с германцами и несет большую нагрузку по защите рубежей Руссинии. Может, это и правильно, только я скажу, что и гаволяне тоже проживают на границе и тоже испытывают постоянный нажим, и не только со стороны германцев, но и Франкского государства. Нам тоже приходится защищаться, мы тоже строим укрепления, возводим валы и крепости. Так почему же ты нас обижаешь и мало средств даешь на предстоящий год? Чем мы провинились? Разве хуже бодричей стоим на страже?
– Так, понятно. А теперь послушаем князя лютичей Брячислава.
– Нет, постой, великий князь, – не садился на свое место Бранибор. – Ты, прежде чем расспросить Брячислава, ответь мне на заданный вопрос. Прав я или не прав, требуя лишних средств для своего племени? Я приеду к родичам, а они меня спросят на вече, отстаивал ли я их интересы, говорил ли о наших нуждах и что ответил на это великий князь?
– Мы же договорились, что сначала я узнаю мнение всех, а потом отвечу на поставленные вопросы.
– Нет, ты, Довбуш, сейчас мне ответь!
– Какой же ты непонятливый! Простые слова до тебя не доходят. Слушай ты, князь, и внимайте все остальные: излагайте по порядку свои соображения, я их взвешу и оценю, а потом дам ответ. Понятно я говорю? Или еще раз повторить для тебя, князь Бранибор?
– Зачем обижаешь, великий князь? Почему относишь меня к глупым людям?
– Я тебя глупым не называл. Я просто просил терпеливо ждать моих выводов.
– Нет, ты сказал при всех людях, что я непонятливый человек!
– Экий ты, братец, обидчивый! Да не в этом я смысле произнес это слово… Ну да ладно, извини, князь, сорвалось с языка.
– Будь осторожен, князь. Слово вылетело – не поймаешь, а за слово можно поймать.
– Садись, князь Бранибор. А ты, Брячислав, начинай излагать дело по существу.
– Да какое существо! Нет никакого существа, а остались только одни несправедливости! – с ходу кинулся в наступление на великого князя горячий и вспыльчивый Брячислав. – Вот тут говорят: бодричи и гаволяне защищают Руссинию от врагов, им надо давать больше средств, чем другим племенам. А мы, лютичи, разве не воюем с врагами? Разве лютичи не кладут свои головы на поле брани? Как только сражение, кого великие князья ставят на самых опасных направлениях? Лютичей. Кого бросают в самое пекло побоища? Лютичей. Сколько раз мы добывали победу нашей родине? Сколько хвалили наших храбрых воинов великие князья? Мы такими смелыми и мужественными останемся и впредь, ведь недаром зовемся лютичами – лютыми воинами! Так что не обижай нас, великий князь, выделяй на нас столько же средств, сколько дал бодричам и гаволянам!
Брячислав опустился на скамью, широкая грудь его вздымалась, а лицо раскраснелось и покрылось пятнами.
Тотчас встал Изяслав и, рубя воздух крепким кулаком, стал говорить жестко и напористо:
– Я, как воевода бодричских войск, не могу молчать, слыша, как наносят оскорбление моему племени. Бодричи – самое сильное племя в Руссинии. Оно несет на себе главную нагрузку, основную тяжесть по обороне страны, оно больше всех средств вносит в казну, оно, наконец, помогает другим племенам всем, чем только может. Поэтому оно вправе заявлять на особое положение в державе. Если мы производим больше всех, то и должны получать больше всех из казны. Это наше право, и мы не отдадим его никому!
Изяслав сел и стал оглядывать всех настойчивым, непримиримым взглядом.
Довбуш обескураженно смотрел на присутствующих. Как видно, он не ожидал таких выступлений князей, ему хотелось как-то переломить ход заседания Боярской думы, но не знал, каким образом это сделать. Наконец его взгляд упал на Словена. Уж его друг не должен подвести, найдет какие-то добрые слова для великого князя и не кинется с критикой его решений.
И он произнес:
– Пусть теперь выскажется князь словен.
Словена покоробили речи князей, он искренне переживал за Довбуша, который только что заступил на престол, толком не знал положения в государстве и сразу же подвергся нажиму со стороны таких влиятельных людей, как Бранибор и Брячислав. Ему хотелось произнести несколько добрых, теплых слов человеку, с которым связывала давняя дружба. Он встал, немного помолчал, собираясь с мыслями, и начал говорить. Он говорил и с ужасом начинал понимать, что произносит не те слова, которые хотел сказать, что его несет совсем в другую сторону. Словен стал распространяться, как мало его племя, на каких неудобных землях оно проживает, как трудно добыть нужные средства, чтобы покрыть самые необходимые растраты. Это тяжелое положение племени понимал Велемудр и выделил средства на покупку оружия и снаряжения для дружины. Вот и теперь, он, Словен, рассчитывает, что и новый великий князь, заступивший на престол, не обойдет вниманием его сородичей и увеличит им помощь в силу возможностей…
Дума встретила выступление Словена гробовым молчанием. Довбуш неопределенно хмыкнул, покрутил круглой головой, но ничего не ответил и стал опрашивать остальных. А Словен сидел в самом прескверном настроении и размышлял над тем, каким образом стадное чувство смогло увлечь его и повести вслед за гаволянским и лютичским князьями, хотя он и не хотел этого. Но сколько ни раскидывал своим умом, ни к чему путному не пришел, начал слушать очередных выступающих, но плохо понимал и кое-как досидел до конца заседания Боярской думы.
После окончания его в коридоре остановил Довбуш:
– Ну что ж ты, Словен? А я так на тебя надеялся…
Словен пожал плечами и ничего не ответил.
Они вышли на улицу. Был один из таких тихих спокойных вечеров, которые выдаются после жаркого дня. Князья с удовольствием дышали свежим, прохладным воздухом.
– Однако мы засиделись, – произнес Довбуш…
– Мне кажется, можно было ограничиться выступлением князей, а воевод и тысяцких послушать в другой раз.
– Нет, пусть выскажутся все сразу. Когда человек выльет то, что у него накопилось внутри, с ним легче работается. Пусть говорят!
– Но какие разговоры! Все недовольны, все требуют, всем что-то надо! Эдак они тебя скоро разорвут на части!
– А мне себя не жалко, – с усмешкой проговорил Довбуш. – Пусть дерут!
– Смешного мало. Как я тебе и говорил, каждый тянет одеяло на себя. Как бы Руссинию не разорвали! Я сегодня воочию убедился, что зря ты увеличил состав Думы. Начальники великокняжеской дружины затерялись среди представителей мест. Именно они заправляют теперь в Думе, а их поведение никак не в пользу единства страны.
– Я это предусмотрел заранее и выработал для себя положение, которым и буду руководствоваться в управлении государством.
– И какое же положение?
– Во время долгих размышлений в Галкино я пришел к выводу, что в природе и в жизни человека действует правило, которое можно выразить двумя словами: взаимодействие и противовесы. Приглядись: лету противостоит зима, воде – огонь, дурному – добро, светлому – темное. Они уравновешивают друг друга и способствуют установлению в мире спокойствия и равновесия. Так и в государстве. Если сейчас произошел крен в сторону Боярской думы, она стала забирать себе много власти, стало быть, нужно создать ей противовес, и все придет в норму.
– И какой же ты противовес хочешь создать?
– Возродить вече! – победоносно ответил Довбуш. – Великие князья до меня стремились принизить значение народных собраний. Я же дам свободу народовластию. Надо углубить и расширить людской почин, внутреннее побуждение каждого человека к новым формам деятельности. Расчет прост: народ стоит за меня, против своеволия князей и бояр. В великом князе он видит самого справедливого судью и приходит на красное крыльцо искать правду, поэтому я дам больше прав вече, и оно станет противовесом Боярской думе, умерит ее аппетиты. Вот так в стране установится равновесие властных сил и наступит спокойствие.
– Велемудр устранил вече и крепил великокняжескую власть, поэтому страна стала могучей и процветающей…
Довбуш нетерпеливо перебил Словена:
– Не поминай мне Велемудра! Ты знаешь, что сотворил он с моей жизнью! Так же скверно поступал и в управлении страной! Я все переделаю по-своему! Я уже изгнал его сторонников и лишил права управлять государством, скоро расправлюсь и с оставшимися…
– Но они помогали великому князю управлять Руссинией и много сделали для ее величия! Один правитель ничего не сможет сделать, он бессилен в одиночку управлять своими подданными. Не лучше ли было подчинить их своей воле и заставить работать на себя?
– Меня бесит все, что связано с именем Велемудра! Я приказал выкинуть трон, на котором он сидел, кровать, на которой он спал, стол, за которым он ел! И я уберу всех его приспешников и наберу себе новых помощников! Только тогда смогу спокойно править, только тогда Руссиния узнает, на что я способен!
Довбуш еще долго кипятился, частя словами и размахивая руками, но Словен его уже не слушал. Впервые мелькнула мысль, что его друг делает что-то не то, что нововведения могут принести не пользу стране, а, наоборот, навредить ей, и этот вывод в сильной степени опечалил его. До этого дня он жил с уверенностью, что Довбуш немного побурчит-побурчит относительно несправедливостей своего дяди, а потом за государственными заботами забудет о них и станет спокойно править. Да вот, видно, не совсем так получается…
Чтобы немного развеяться от насущных забот, Довбуш решил устроить большую охоту. На нее были приглашены все видные люди столицы с женами, семьями. Предполагалось провести в лесах до пяти дней, поэтому с собой брались палатки, запасы продуктов, постельные принадлежности, утварь и, конечно, вино и пиво. Получился длинный обоз из нагруженных телег, возков, с множеством слуг, которые должны были обслуживать своих господ. В один из июньских дней эта нескладная вереница тронулась из Рерика.
Когда углубились в чащу леса, к Словену подъехал Бранибор, спросил, то ли насмешливо, то ли озадаченно:
– Слышал, что говорят столичные жители?
– А что они говорят?
– Дескать, единственный у них защитник – это воевода Изяслав.
– Вон как! И с чего пошли такие разговоры?
– Видно, кто-то донес до них содержание его выступления на Боярской думе.
– Кто это сделал? Кому надо?
– Кому, кроме него – Изяслава?