Веселая поганка Милевская Людмила

Мужчина, увидев, что мне некогда уделить ему внимание, поскольку я занята собственными неотложными делами, вежливо произнес:

– Извините, я видимо задал бестактный вопрос. Если не хотите, не отвечайте.

– Что? – с презрением воскликнула я, деловито поворачивая над костром свои ноги. – «Почему меня с моста скинули?» Вовсе и не скинули! Фиг им это удалось! Я упала сама, чем и горжусь.

В глазах мужчины отразилось непонимание, а мне все же хотелось произвести приятное впечатление.

«Надо хоть в чем-то с ним согласиться, мужчины это любят,» – подумала я и добавила:

– Но в одном вы правы: скинуть действительно очень хотели, а все потому, что я случайно увидела, как эти негодяи сбросили с моста одного болвана. Вот он-то оказался настоящим трусом и совсем не сопротивлялся, зато со мной им пришлось изрядно горя хлебнуть.

– Вы сопротивлялись? – усомнился он.

Мне стало обидно. Что за сомнения?!

– Я бесстрашная, – горделиво заявила я, – и готова сама лезть на рожон. Вот что наделала моя итальянка-прабабушка, смешавшая свои гены с польской и русской кровью. Это же просто гремучая смесь. Вы, кстати, тоже храбрец и настоящий мужчина – не побоялись прыгнуть в холодную воду, чтобы спасти незнакомую женщину. Не то, что болван, которого «быки» запросто с моста сбросили.

– Да, не побоялся прыгнуть в холодную воду, – согласился мой спаситель. – Тем более, что я только-только оттуда выбрался.

– Только выбрались? – изумилась я. – Вы что, морж?

– Нет, я тот болван, которого сбросили с моста, – болван, если следовать вашим определениям.

И американец посмотрел на меня с укором.

Ну как тут не всплеснуть руками? Вот и производи приятное впечатление. Да-а, не у всех есть на это талант.

– Ах! – изумилась я. – Это вы! Ну как мир тесен! Простите меня, пожалуйста. Беру обратно свои слова. Вы не трус и доказали это. А то, что не сопротивлялись, так, думаю, были на то у вас причины.

– Тот, кто убегает от страшного бедствия, иностранного вторжения, ужасной женщины и от компании порочных людей – спасется, – невозмутимо изрек мужчина и тут же пояснил свою мысль: – Мне было проще прыгнуть с моста, чем продолжать общаться с этими недостойными людьми, тем более, что я не умею тонуть даже в холодной воде, а до берега было совсем недалеко.

В знак согласия я энергично кивнула головой и воскликнула:

– Тоже думала, что не сумею утонуть, но пальто оказало мне в этом неоценимую помощь, нетрудно предположить где была бы я, если б вам не пришло в голову меня вытащить. Кстати, не люблю недомолвок. Вы сказали: «Тот, кто убегает от ужасной женщины.» Не меня ли вы имели ввиду?

– Не могу утверждать, что вы образец для подражания, – уклончиво ответил мужчина.

Ну как тут не возмутиться? Я ему еще не сделала ничего плохого, а он уже едва не сжег мое пальто и еще чем-то недоволен. Он что думает, если красив как бог, так и позволять себе может лишнее? Я тоже не урод.

– Знаете что! – закричала я. – Вы испортили мое дорогое пальто! Вы практически надо мной надругались, раздев меня догола и оставив как дуру в ваших объятиях лежать! Лежать и все! И больше ничего! Кто это потерпит? К тому же вы все время читаете мне свои дурацкие нотации! Занудствуете! Злоупотребляете моей к вам симпатией! А что я? Я все терплю, так чем же вам не нравятся женщины?

– Женщины в два раза голоднее, в четыре раза пугливее, в шесть раз нахальнее и в восемь раз похотливее, чем мужчины, – бесстрастно пояснил он.

От возмущения я спрыгнула с коряги прямо в костер. Слава богу в почти потухший.

– Теперь ясно для чего вы меня спасли, – закричала я. – Для того, чтобы было кому говорить гадости. Видимо вы без этого не можете.

– Вовсе не хотел вас обидеть, всего лишь повторил слова великого мудреца.

Он почти оправдывался, и я смягчилась.

– Ладно, проехали, – сказала я. – Если честно, я тоже не сразу прониклась симпатией к вам. Сначала я вообще вас за «братана» приняла, но теперь, когда стало ясно, что вы иностранец… В России спокон века любят иностранцев, всех подряд, всякую дрянь, рвань… В том наша пагубная традиция.

– Это я сразу понял, – с некоторой иронией согласился мужчина, усмехаясь и кивая на мост, с которого не так давно слетел. – Видимо не все следуют традициям.

– Видимо, да, – согласилась я.

Должна сказать, что мост был совсем неподалеку. Если бы «братанам» пришло в голову проверить как там нам тонется, то много времени на поиски наших тел у них не ушло бы. Представляю их разочарование: тела не только высушены и согреты, но еще и флиртуют. Во всяком случае одно из них – точно.

И тут меня осенило: «Сумочка! Она же осталась там, на самом краю!»

С этим воплем я и сорвалась с места. Сорвалась и ринулась прямо к мосту. Мой спаситель что-то кричал мне вслед, но разве до этого мне было. На ходу я засунула руки в рукава пальто, на ходу застегнула пуговицы, машинально залезла в карман… и нашла там пистолет. В другом кармане лежали ключи от моего «Мерседеса», оставленного на обочине дороги метров за сто до моста.

На мост я влетела размахивая пистолетом, и сразу же устремилась туда, где сидела ночью свесив ноги. Сумочки не было.

– А-а, черт! – выругалась я.

– Что случилось? – спросил мужчина, который оказывается бесшумно бежал за мной. – И спрячьте, пожалуйста, свой пистолет.

– Это не мой.

– Тогда почему вы так упорно не хотите с ним расстаться? Я не без труда извлек его из ваших рук даже тогда, когда вы были без чувств.

– Почему? Вы еще спрашиваете? Разве можно в нашей стране прожить без оружия? У нас даже пословица такая есть – тяжело в деревне без нагана. А я даже с наганом попала в переделку и в конце концов лишилась чувств…

И тут до меня дошло: это же он лишил меня чувств. Ну, да, я огрела его пистолетом, а он… Уж не знаю, чем он там меня огрел, но сознание я потеряла сразу.

Пока я размышляла, мой спаситель взмолился:

– Прошу вас, уберите, пожалуйста, ваш пистолет.

– Вы жестокий, – пристыдила я его, неохотно пряча в карман пистолет. – Зачем вы ударили меня?

Он даже не смутился и спокойно пояснил:

– Вас иначе невозможно было спасти. Думаю, вы всегда сопротивляетесь: и когда вас топят, и когда спасают. Пришлось немножко оглушить.

– Немножко. Мягко сказано, до сих пор голова чугунная. Господи, ну что я теперь буду делать? – без всякого перехода обратилась я прямо к Всевышнему, беспомощно шаря глазами по мосту.

– А что случилось? – флегматично поинтересовался мужчина.

– Документы потеряла! – закричала я. – Здесь на мосту лежала моя сумочка, а в ней паспорт, деньги и права. Как я теперь без прав поеду, да еще в таком неприличном пальто? Хорошо, хоть машина на месте.

«Мерседес» действительно маячил вдалеке красным пятном. Именно там, где я его и оставила.

Я тоскливо глянула на то место, где лежала моя сумочка, вздохнула, посмотрела на «Мерседес», на босые ноги своего спасителя и спросила:

– А где ваши туфли?

– Не волнуйтесь за меня, – успокоил он. – Вам бы побыстрей добраться до дома, отогреться и выпить горячего молока. Весна весной, но лед на реке. Столь раннее купание вряд ли пойдет на пользу, особенно с непривычки.

Меня передернуло:

– Вы правы. Надо же, чуть не утопилась в этой загородной луже. У нее хоть название есть?

– Есть: Клязьма.

– О боже! – возмутилась я. – Чуть бесславно не погибла в какой-то клизме! Ну, да ладно, действительно пора домой. Хотите, вас подвезу?

Мужчина ласково улыбнулся, но отрицательно покачал головой.

– В чем дело? – возмутилась я. – Нельзя же быть таким скромным. В нашей стране скромность на пользу не идет, впрочем, как и в любой другой. Поспешите за мной, у вас ноги замерзли.

– Нет, я не пойду, – мягко, но решительно возразил он. – Вы идите, а я останусь здесь на мосту.

Трудно передать то удивление, с которым я взглянула на него. Взглянула и… Ну до чего же красив! И вроде даже умен…

– Хорошо, – сдалась я, – стойте здесь, сейчас к вам подъеду.

И я, еще раз зачарованно глянув на спасителя и на его фингал, отправилась к своему «Мерседесу».

«Как красив! Как красив!» – пульсировало в моей голове.

Естественно, после мыслей таких на полпути не выдержала и обернулась – его не было на мосту. Исчез, словно испарился.

«Не в воду же он опять сиганул?» – подумала я.

Словно ножом по сердцу моему полоснуло. К столь внезапному расставанию я готова никак не была и со всех ног припустила обратно, заметалась по мосту, с содроганием посмотрела вниз – река по-прежнему катила ледяные воды свои. На темной глади не было волнения. Я сошла на берег, бегала там, кричала, звала, заглядывала под каждый куст, даже сгоняла к нашему шалашу…

Его нигде не было.

Хоть плачь.

Раз в жизни встретила достойного мужчину и не смогла удержать. И куда он делся? Куда пошел голодный и босой? И в этой своей ужасной пижаме? Пропадет же без меня! Пропадет!

Грустная постояла я у тлеющего костра и поплелась к машине.

Слава богу, до Москвы я благополучно добралась, бросила во дворе машину и бегом домой. Уже выходя из лифта вспомнила, что ключи остались в сумочке, а сумочка пропала; пришлось звонить, чего ужасно не хотелось. Дверь открыла баба Рая и сразу же завела свою шарманку:

– Явилася, не запылилася! И дей-то носило тя, макитра, усю ночь?

На этом опасном месте баба Рая заметила желтые пятна на моем шоколадном пальто и запричитала:

– Ай, да божечки жа ж! Ай да что жа ж это такоя деется? Дорогую жа ж вещь, макитра жа ж ты эдакая, перевела! И где жа ж это лазить так надо жа ж было, чтобы этак вот обезобразиться? Я жа ж тыщу раз те говорила, что ты уся жа ж непутевая, так нет жа ж, не слушает жа ж!

– Баба Рая, не жужжи! – возмутилась я. – И без тебя тошно. Не видишь, неприятности у меня.

Баба Рая всплеснула руками:

– Какие жа ж неприятности? Ты жа ж сама ходячая неприятность!

– С моста я упала, промерзла вся.

– А чего еще от тебя ждать! – возликовала баба Рая. – Чуяло мое сердце…

– Баба Рая! Прекрати! – возмутилась я. – Где Санька?

– Дык спит жа ж еще.

– Поскорей его буди, корми и марш гулять, а я иду принимать ванну. Кстати, мне не звонили?

Баба Рая изумилась:

– Дык как жа ж? Этот жа ж, дубильник жа ж твой с тобой. Рази ж не звонили жа тебе на него?

– Мобильник был в машине, а я…

Я осеклась и, желая избежать подробностей, махнула рукой и отправилась в ванную.

– Звонили жа ж тебе уже жа ж сто раз, – крикнула вдогонку баба Рая.

Ну что она за человек? В простоте ни слова, обязательно надо сначала голову поморочить.

– Кто звонил? – возбуждаясь, закричала я, потому что желала получить как минимум три звонка: он блудного мужа Евгения, от будущего любовника Буранова, невежливо брошенного в ресторане, и от своего спасителя американца.

Каким образом мог позвонить мне спаситель, который даже имени моего не знает, я понятия не имела, но желала этого больше всего. В голове не укладывалось, что никогда его больше не увижу. Внутри все восставало при этой ужасной мысли.

Поэтому, окрыленная невесть откуда взявшейся надеждой, я закричала:

– Кто звонил?

Баба Рая пожала плечами:

– А фиг его знаеть.

До общения со мной она говорила «бог его знаеть», но, продвинутая столичной жизнью, овладела общепринятой лексикой. Зато я, грешница, стала зачастую поминать Господа всуе.

– Бог ты мой! – закричала я. – Баба Рая! Долго ты будешь голову мне морочить? Быстро говори, кто звонил: женщина или мужчина?

– Дык голос был мужской.

Ха! Я как минимум трех жду мужчин!

– Не Евгений? – осторожно поинтересовалась я и добавила: – Он в командировку уехал.

– Дык знаю, – озадачила меня баба Рая.

Ну все она знает, за что ни возьмись. Спрашивается: откуда?

– Следовательно, не Евгений, – на всякий случай уточнила я.

– Не ён, – поджимая губы, подтвердила она. – Другой, разбитной голос, с блатнецой.

«Значит и не Буранов, тот периодами косит под интеллигента и с посторонними сама любезность. И уж тем более не мой спаситель, – с огромным сожалением подумала я. – У того акцент, который трудно не заметить.»

– Усю ночь, подлюка, звонил, – доложила баба Рая. – Спать жа ж не давал.

– И чего хотел?

– Дык рази жа ж мне скажеть? Софью Адамну усё просил. Я вежливо ему жа ж указала, шоб шел куда. Дык ен даже ж ругнулся жа ж на меня некрасиво три раза. Тьфу! Тьфу! Шоб большего не сказать!

И она выразительно посмотрела на мое замызганное подгоревшее пальто, мол чего еще от меня ждать, мол такие у меня и знакомые.

– Буди Саньку, – напомнила я, бросила в прихожей пальто и отправилась в ванную.

Набрала воды погорячее и с громадным наслаждение погрузилась в пену. Лежала, прислушиваясь к своему многострадальному организму: как – он? Не собирается ли болеть?

Организм болел местами, но все больше от ушибов, полученных в ходе неравной борьбы с «братанами». Если не считать синяков, я была здорова и наслаждалась на всю катушку. Горячая ванна после купания в ледяной реке – вершина наслаждения.

Долго нежиться мне не пришлось. В дверь постучала баба Рая.

– Ну, что там еще? – возмутилась я.

– Молоко горячее пришло, – строго ответила баба Рая. – Уже жа ж глянула я на твое пальтецо, оно жа ж усё жа ж мокрое. Так жа ж и простудиться жа ж недолго.

Я вспомнила рекомендацию своего спасителя и сказала, открывая дверь и впуская бабу Раю:

– Ладно, давай сюда свое молоко.

Она подала мне чашку на блюдечке и, поджимая губы, поведала:

– С медом, с калиной, с горчицей, с малиной. И водочки для смазки горла добавила.

– Бррр! Гадость какая! Уж слишком крутые меры.

– Пей, дочка, пей!

Зная настырность бабы Раи, я залпом выпила и, когда она наклонилась ко мне за чашкой, благодарно чмокнула ее в щеку.

– Это ще зачем? – буркнула баба Рая, демонстративно вытирая щеку фартуком. – Я те не мужик, шоб такие нежности.

Важничая, она вышла из ванной, но довольная улыбка предательски блуждала на ее сухих губах.

Досыта належавшись в ванной, я вылезла, растерлась жестким льняным полотенцем, накинула махровый халат и отправилась на кухню. Самочувствие было прекрасное, даже ни разу не чихнула. Видимо права была баба Рая, когда обзывала мое здоровье лошадиным.

На кухне меня ждали завтрак и записка. Санька, не дожидаясь школы, научился писать и на каждом шагу с удовольствием демонстрировал свое искусство. По тетрадному листу и вкривь и вкось скакали буквы разного размера: «Мамуля куший иишницу с виччиной, а мы гуляим». Знаками препинания Санька пока еще пренебрегал.

Растроганная, я прижала записку к губам и подумала: «Как быстро вырос сынуля. Скоро в школу пойдет, а там в институт, а там и женится, а там уж и до внуков рукой подать…»

В эту милую мысль безжалостно ворвался телефонный звонок. Я схватила трубку и услышала:

– Софью Адамну Мархалеву хочу.

Голос был очень низкий мужской абсолютно незнакомый, с блатным распевом. Мне бы быть умней и подальше его послать, я же ничего лучшего не придумала, как вступить в беседу.

– Софья Адамовна вас слушает, – приветливо сообщила я.

Нет, ну надо быть такой редкостной дурой! Ничему меня жизнь не учит.

– Как, блин, слушает? – поразился голос.

– Ушами слушает, как же еще? А вы что, практикуете другой метод?

– Да нет, блин, ты не мути, а конкретно скажи, кто это – Софья Адамна?

– Да я это, я. Я, Софья Адамовна Мархалева, чему и сама не рада.

Бедный, совсем растерялся, ну никак поверить не хотел в свое счастье. Так энергично чесал в затылке, что даже в трубке был хруст слышен.

– Нет, я не понял. Так Мархалева – ты что ли? Да, блин, почему?

– Да потому, что отец мой был Мархалев, и с такой неприличной фамилией не видать бы ему моей красавицы матери как своих ушей, когда бы не удачное имя Адам, столь милое моей бабуле. Имя это напоминало ей ее незабвенного отца – бабуля тоже была Адамовна – по этой причине она и согласилась на тот неудачный брак, который недолго продержался и распался сам собой, поскольку мама моя была женщина необыкновенная, видимо поэтому она и мало прожила, ведь хорошим людям всегда…

– Спокуха!!! Спокуха-спокуха-спокуха! – взмолился мой приблатненный собеседник. – Ну тебя, блин, и несет. Тормозить, блин, совсем не умеешь. Ты мне, блин, чисто конкретно скажи: ты это или не ты?

– Конечно я – это я. А вот кто ты? Впрочем, догадываюсь. Это ты что ли, Феликс? – я перешла на сокровенный шепот.

Мой собеседник, похоже, опешил, потому что выдержал рискованную паузу, в которую я запросто могла бы вставить новый монолог минут эдак на двадцать, но я ждала ответа.

– Ну ты, блин, даешь! – наконец выдохнул он. – Да нет, я не Феликс, но типа него. Так значит ты и есть Мархалева?

– Абсолютно, – заверила я.

– Нет, я не понял. Нет, ты не гонишь?

– Конечно не гоню. Даже не представляю как это делается.

– Ну, я попал! Да нет, ты гонишь! Ежики-то не складываются.

Я удивилась:

– При чем тут ежики?

– Тебя же, блин, того… Нет, я не понял, сколько же вас, Мархалевых?

– В этой квартире, слава богу, я одна. Зря вы не позвонили в соседнюю квартиру, там проживает Старая Дева, она, правда, тоже одна, но любит мужское общество, с ней бы у вас получилась более оживленная беседа, потому что…

– Спокуха! – зверея, прорычал тот, который типа Феликса. – Спокуха. Ты, блин, совсем без тормозов. Атас полный. Не догоняю, почему ты, блин, до сих пор живешь. Я аж взмок, так непросто с тобой добазариться. Слушай сюда: значит в этой квартире Мархалева одна?

– Зуб даю, – заверила я, стараясь говорить на языке более доступном.

– Ага, значит в этой квартире Мархалева ты одна. А в другой?

– За другие я не в ответе.

– Ну нет! – с новым жаром воскликнул он. – Нет, я не понял! Ты же, блин, сама туда того, булькнула прямо с «пушкой».

– И не надейтесь, – предупредила я и на всякий случай добавила: – «Пушка» – да, утонула, а со мной ни фига не вышло.

– Ну ты гонишь!

Мне это стало надоедать; такой тупости я не встречала, хоть и немало повидала на своем веку.

– Странно, – воскликнула я. – Вы звоните, хотите услышать Софью Адамовну, а когда ваше желание исполняется, вы никак поверить этому не можете.

– Не въезжаю, точно, да как же, блин, я въехать могу, – вспылил мой собеседник, – когда ты, блин, должна в холодной воде в жмурки играть.

– Ну, вы опомнились, молодой человек, – рассмеялась я. – Я и в холодной воде уже побывала, и в теплой, и даже успела влюбиться и напиться горячего молока и теперь собираюсь завтракать, так что не мешайте мне, пожалуйста, пока вежливо вас прошу.

С чего я вдруг так обнаглела, понятия не имею, но мне тут же дали знать, что я опять неправа.

– Ты вот что, бикса позорная, – отбросив зачатки вежливости, рявкнул мой собеседник, – не дергайся, дома сиди, я, блин, щас подскочу. Перетру с тобой кое-что по-быстрому.

– Что значит – перетру? Вы что, ко мне что ли собираетесь приехать?

– Ну ты, блин, тормоз!

– На вас не угодишь, – обиделась я. – То я – тормоз, то тормозить совсем не умею. Говорили бы понятней, чего хотите.

– Приеду – скажу, – пообещал он. – Ты только не дергайся, сиди и жди, не обижу, перетрем кое-что по-быстрому и отчалю.

Я слегка струхнула и тут же выдвинула встречное предложение:

– Давайте по телефону перетрем. Если вы насчет того инцидента на мосту, то можете быть уверены: я никому не расскажу. Вас я давно простила, так что можете смело про меня забыть. Лично я уже про вас забыла, хоть убей – припомнить не могу, что было на том дурацком мосту.

– Ты забыла, а мне не хочется, – зверея, сообщил мой собеседник, после чего у меня отпали последние сомнения: конечно же это он, которому я задвинула между ног коленом.

«Нет-нет, – паникуя, подумала я. – Что угодно, но только не личная встреча. Лучше решать такие вопросы по телефону. И почему решили начать с меня? Ведь есть и другие участники этой истории.»

– Умоляю, – воскликнула я, – не тратьте свое драгоценное время. Зачем вам ехать ко мне? Лучше займитесь тем, которого сбрасывали с моста.

«Любовь любовью, – подумала я, – но он наверняка сейчас в гораздо меньшей опасности. Пойди еще его поищи – как он умеет пропадать, а я вот она, сижу здесь и абсолютно беспомощна. Он же хитрый, он же не догадался оставить братве сумочку с документами. Такое только в мою пустую голову может придти.»

– Ты что там гонишь? – зверея, поинтересовался «братан». – Ты что, про лоха?

– Не гоню, а правду говорю, – обиделась я. – Надо было лучше топить вашего лоха. Эти иностранцы бывают необъяснимо живучи. Хотя, лично я очень ему благодарна, он меня спас. И вам благодарна, что вы меня с ним свели. Более того, хотела вас об одолжении просить. Я внезапно с ним рассталась, но очень хотела бы встретиться вновь. Умоляю, если вы его найдете, сообщите, пожалуйста, мне адрес. Буду вам несказанно благодарна.

– Будешь, еще как будешь, – пригрозил «братан» и повесил трубку.

– Вай ме! – воскликнула я. Люблю иногда блеснуть грузинским. – Равкхна, что мне делать теперь? Этот болван и в самом деле припрется сюда! С какой целью, тоже понятно.

Я прикинула, что баба Рая будет гулять с Санькой до обеда, потом она дождется Акима во дворе.

Аким обещал отремонтировать в туалете сливной бачок, следовательно домой они пойдут втроем, а если Аким захватит в помощники собутыльника, то и вчетвером. Братан же, как я поняла, будет один…

Не станет же он чинить разборки с бабой Раей, да еще при Акиме и его собутыльнике. К тому же, если за бабу Раю вряд ли кто вступится, то Аким очень ценный в нашем доме человек. За него оторвет голову любой, а в нашем доме живет все мужик не слабый – все боевой и тренированный. Вот взять хотя бы нашего борца Борю, у которого джакуззи чуть ли не каждый день требует ремонта, а кто это будет делать, если не Аким? Боря ремонтировать ничего не умеет, но зато прекрасно умеет ломать.

Рассудив таким образом, я подумала, что самым разумным будет единственное: если я покину квартиру до прихода незваного гостя. Даже если он решит посторожить под дверью, Саньке и бабе Рае ничего не грозит.

Но не могла же я уйти в махровом халате. Пришлось оперативно приводить себя в порядок, а оперативно я не умею: вместо ресниц я тушью накрасила брови, губы выехали за свои пределы, а они у меня и без того немаленькие, румяна слишком густо легли. Убейте меня, понять не могу зачем я ими пользуюсь, когда и свой румянец девать некуда, особенно когда прихожу в движение, а я всегда в него прихожу.

«Соберись выступать на арене цирка, – подумала я, уныло глядя на себя в зеркало, – цены бы мне не было, но на улицу выходить с таким макияжем рискованно. Придется умыться и все повторить.»

Не могу сказать, что второй раз у меня получилось лучше, но я решила больше не рисковать. Махнула рукой и помчалась в спальную. Достала из шкафа куртку, джинсы, свитер. Оделась, положила в карман ключи от машины и попробовала отыскать кроссовки, но не тут-то было. Всю обувь, как корова языком слизала. Это меня и спасло.

Я вдруг вспомнила, что в зале стоит старинная тумбочка для рукоделия, которую баба Рая почему-то приспособила под обувь. Я помчалась в зал, но и там не нашла кроссовок, быстро изменила решение и схватила спортивные ботинки, даже успела натянуть один на ногу, когда раздался скрип, характерный только для входной двери. Моему слуху и собаки завидуют.

– Баба Рая! – закричала я. – Вы что, уже так быстро вернулись?

Ответа не последовало. Это меня насторожило, потому что баба Рая всегда с таким шумом в квартиру входит, что об этом тут же узнают и все соседи, не то что я, а здесь явно кто-то крался. На это баба Рая в принципе не способна.

Обуваться было некогда, я схватила второй ботинок и выскочила на балкон. На этот балкон, должна сказать, можно войти сразу из трех комнат: из детской, из гостиной и из зала, откуда я и вошла. Уже на балконе я вспомнила, что в оставленной на мосту сумочке были ключи от квартиры, а следовательно отпали последние сомнения: крадется конечно же «братан». Тот, которому я – коленом.

Когда же я ползком добралась до окна гостиной и заглянула в него, то зашлась от страха и подумала: «Это он, из тысячи узнаю его отвратительную физиономию. Зачем-то полез в Женькин шкаф. Видимо, думает, что я там спряталась. Неровен час и до балкона доберется.»

Я заметалась: куда? Куда деваться? Сама на балкон, дура, выскочила, теперь только бери и сбрасывай меня с девятого этажа, как ненужного свидетеля.

И тут мне пришло в голову, что по балкону можно выскользнуть через соседние квартиры. Нас отделяют перегородки, которые помеха ну разве только для бабы Раи и то, если у нее разыгрался радикулит. В противном случае и баба Рая эту преграду осилит.

Я решила лезть на соседний балкон, оставалось только выбрать на какой именно. С одной стороны проживала Старая Дева, которая в это время обычно дома, но, понятно, в восторг от моего оригинального визита не придет.

С другой стороны жил профессор Нефедов, который был бы предпочтительней, поскольку и обрадовался бы мне сердечно, и вообще он жил в другом подъезде, что идеально для избежания преследования, но Нефедов есть Нефедов. Он по полгода торчит в своих экспедициях, и кто его знает сколько месяцев мне придется сидеть на балконе в ожидании его возвращения.

Невольно пришлось остановиться на Старой Деве. Так как каждая секунда была дорога, я не стала тратить время и надевать второй ботинок, а торопливо спрятала его под куртку, повыше затянула замок-молнию и бодро закинула свою длинную обутую ногу через ограду прямо на балкон к Старой Деве.

И тут же порадовалась, что не закинула ту ногу, которая защищена одним лишь шерстяным носком – чертова Жулька, собачка Старой Девы, жестоко вцепилась в мой ботинок и, демонстрируя крайнюю ярость, принялась рычать и грозно трясти головой. Там той Жульки – тьфу! – но визгу много, что совсем некстати.

– Ах ты моя халосая, – засюсюкала я, но Жулька на ласку не клюнула, видимо не простила мне прошлые обиды.

Я сидела на ограде, разделенная надвое перегородкой, и не могла спрыгнуть ни туда ни сюда.

«Долго так продолжаться не может, – горестно думала я, – хоть нас и разделяют две комнаты, но рано или поздно „братан“ обратит внимание на истерику Жульки, и тогда мне не поздоровится.»

Не знаю, чем кончилось бы дело, не заинтересуйся Старая Дева лаем своей Жульки. Сгорая от любопытства и ломая голову над тем, что могло ее моську разволновать, Старая Дева выползла на балкон и, увидев меня, мгновенно присоединилась к Жульке. Она затрясла тем, что у нее было вместо волос – бигуди – и зашлась заливистым лаем:

– Что здесь происходит? Вы совсем обнаглели! Что вы себе позволяете?

– Еще и позволить себе не успела, как все вы в истерику, – с осуждением ответила я. – Лучше уберите свою сучку, не видите, она изгрызла мой стодолларовый ботинок.