Дворец из камня Хейл Шеннон
Всю неделю Бритта избегала чиновников и приемов, а сама потихоньку пробиралась к больной Мири — помогала, чтобы подруга не отстала в занятиях, сообщала новости. Демонстрации продолжались, и Мири поняла, что в столице уже не один десяток салонов, в которых собираются бунтовщики. Но королевские гвардейцы неизменно подавляли все протесты, и ни разу толпа не приблизилась ко дворцу.
Однажды утром Инга доставила посылку для Мири. В коробке оказалось двадцать пять книг — во много раз больше, чем теперь хранилось на горе Эскель. Мири вдохнула сладковатый и пыльный запах чернил и бумаги, такой же стойкий, как запах сдобы в пекарне.
— Да они стоят, наверное, как целая повозка линдера! — не удержалась Эса.
К книгам была приложена записка.
Для госпожи Мири,
которая заслуживает собственной библиотеки. Пусть это будет скромное начало.
Тимон
Мири передала книги девушкам, а записку прижала к груди.
«Что, если…» Мири гнала прочь эту мысль, но та упорно возвращалась, и Мири уже представляла, как она в черной магии магистра будет показывать студентам университетскую библиотеку, при этом скромно кивая: мол, да, конечно, она прочла здесь все книги до единой. Она представляла себя на носу корабля, несущегося по волнам далеких морей, когда она повезет новость о свободе, завоеванной в Данленде.
Тимон говорил, что сначала Асленд; остальной Данленд последует примеру столицы, а там уже весь мир. Его обещания казались такими же реальными, как лист бумаги под рукой, ждущий первого росчерка пера.
Мири была не единственной, кто заболел той зимой, и революция оказалась неподходящим делом для больных простудой. Салоны опустели, как и Замок Королевы. Вот теперь у Мири появилось время исследовать дворцовую библиотеку.
Магистр Филипп утверждал, что им необходимо изучать историю — только тогда можно понять, что произошло в прошлом. Мири обнаружила каталог дворцовой библиотеки и начала читать все подряд, что относилось к взиманию податей, надеясь отыскать средство, как защитить гору Эскель. Существовали законы, ограничивающие размер податей, но, ознакомившись с судебными делами, Мири убедилась, что господа все равно взимали больше и никто не мог их остановить. И никакие законы не мешали действовать королю.
Обескураженная, она перешла к книгам, где хотя бы упоминались гора Эскель и линдер. Она прочла любопытную запись в дневнике предыдущего короля, отца короля Бьорна и дедушки Стеффана.
Свейн не дает спуску Бьорну, и чем дальше, тем больше. Он мучает мальчишку и твердит, что брату нечего делать в залах, отделанных линдером. Я жалею, что так рано посвятил Свейна в мудрость линдера, но после моей болезни весной я опасался, что дни мои сочтены, и пожелал передать ему тайну до того, как Свейн станет королем. Теперь оказывается, что я поторопился.
Отошлю Бьорна в Летний замок, где брату до него не добраться. Кроме того, Бьорну совсем необязательно расти в стенах из линдера, поскольку ему не быть королем.
Но Бьорн все-таки стал королем и теперь живет в стенах из линдера. Значит, можно не сомневаться, что в тот текст, который хранится в Замке Королевы, вкралась ошибка: линдер вовсе не ядовит. Но какое отношение имеет линдер к королевской тайне?
«Мудрость линдера», — повторила про себя Мири. Неужели королевская семья владеет языком горы, передавая мысли, как жители горы Эскель?
Невозможно. Хотя Стеффан не знал о случае с Эсой и падением книжной полки, он, конечно, переживал в своей жизни что-то подобное. И если бы королевская семья владела умением общаться, как люди с горы Эскель, призыв Эсы о помощи вызвал бы у Стеффана или королевы воспоминания, схожие с воспоминаниями девушек. Но этого не произошло.
Мири прочла дневник и постепенно узнала историю двух братьев. Свейн, наследный принц, измывался над Бьорном с юного возраста, запугивал и поколачивал брата. Однажды он запер его и никому не сказал где. На поиски потратили почти целый день, пока не обнаружили ребенка в холодной кладовой. Бьорн не звал на помощь и даже не плакал — просто дрожал, стуча зубами. Вскоре после этого Бьорн со своей матерью переехал в Летний замок провинции Лонуэй.
Королевский дневник оборвался на полуслове, поэтому, чтобы узнать остальное, Мири обратилась к труду историка. Когда король заболел, Свейн начал править как принц-регент. Он посетил бал в академии принцесс провинции Хиндрик и выбрал себе невесту. Спустя несколько месяцев после смерти родителей, уже будучи королем, Свейн принял участие в гонке экипажей и разбился. Он так и не успел жениться.
И в результате Бьорн — дрожащий мальчик из кладовой, выросший в деревне, подальше от дворца и политики, — стал королем.
Если король и передал какую-то тайну линдера своему наследнику Свейну, то Бьорн, скорее всего, так ее и не узнал. Но какой же секрет унесли короли в могилу?
Остаток суровой зимы позволил Мири много времени посвятить чтению. Эса после того случая редко заглядывала в библиотеку. Придворный доктор взял ее себе в помощницы.
Всем служительницам принцессы нашлось дело. Когда они не помогали Бритте учить наизусть имена знати и правила придворного этикета, Фрид пропадала в кузнице, Герти музицировала, Бена и Лиана наносили светские визиты.
А Мири читала.
Если Бритта была свободна, она присоединялась к Мири с собственной книгой, кладя голову подруге на колени. Иногда рядом с ними сидела королева, листая книги с иллюстрациями и тихонько напевая, если обнаруживала что-то интересное.
«Королевская знать — враг простых людей», — как-то раз сказала Сисела, и Мири не могла с ней не согласиться. Но сейчас ее почему-то одолевали сомнения, особенно когда королева попросила слугу принести для Мири мятный чай и закуски.
— Я почувствовала, что тебя мучит жажда, — перед тем как уйти, пояснила королева, избегая смотреть девушке в глаза.
«Она почувствовала, что у меня жажда?» — поразилась Мири. Неужели ее жажда была так очевидна? Она ведь не высовывала язык, как собака.
Это напомнило Мири о том, что она недавно прочла. В одном из королевских дневников она наткнулась на фразу: «Посол из Риламарка держался чванливо и холодно, но я уловил его неуверенность, смешанную со страхом».
Странная запись, и Мири поначалу не обратила на нее внимания, решив, что у королевских особ, возможно, своя манера выражаться.
Когда Мири дочиталась до того, что у нее начали косить глаза, она покинула библиотеку, получив больше вопросов, чем ответов, и пошла прогуляться в город с Герти и Фрид. У каждой было по нескольку монет, пособие служительниц принцессы, и они планировали накупить столичных подарков для своих родственников.
— Скоро торговцы двинутся в путь. Недели через две начнется весна! — улыбнулась Герти, поднимая лицо к солнцу.
— Они считают, что весна уже пришла, — сказала Фрид, показав на голубые крокусы, пробившиеся между булыжниками.
— Вот и наши цветочки мири наверняка уже расцвели, — сказала Герти.
Мири получила свое имя в честь цветка — крошечного розового обитателя горы Эскель, расцветающего между камней. Но пока она рассматривала голубой крокус, в душе у нее шевельнулось неприятное чувство. Она сама толком не поняла почему. Возможно, если написать Марде, тогда она поймет. В последнее время она только так и разбиралась в своих мыслях — записывая их.
Общение в письмах очень напоминало безмолвный призыв издалека, как в каменоломне. Поймет ли Марда, что пытается сказать ей Мири? Как передать целый мир тихой сестричке, живущей на вершине горы? Мири попытается. Нужны лишь перо и бумага.
Зима, двенадцатая неделя
Дорогая Марда!
Оказывается, про каждую провинцию Данленда написана своя история, кроме горы Эскель! Ты знала? Как будто нас вообще не существует. Я так много читаю, что теперь знаю больше о равнинных землях, чем о родном крае.
Сегодня видела крокус, он расцвел прямо на мощенной булыжником дороге. Мне стало грустно, сама не знаю почему. Наверное, я теперь больше похожа на этот голубой крокус, чем на цветок мири. Я вросла в городскую почву и не представляю, что смогу навсегда отсюда уехать.
Каждую ночь я закрываю глаза и пытаюсь представить родной дом. Но сегодняшняя моя жизнь постепенно захватывает все больше места у меня в голове, так что воспоминаниям о прошлом некуда поместиться. Я теперь знаю городские улицы, лица моих однокурсников. Я знаю столицу. И мне столько всего хочется сделать — жизни не хватит.
Я не единственная, кого изменил этот город. Видела бы ты Герти, когда она играет на лютне и поет с дворцовыми музыкантами, или Эсу, после того как она помогла появиться на свет малышу, или Фрид за работой в кузнице. После обеда у госпожи такой-то и господина такого-то Бена с Лианой «счастливы, как козы, напившиеся собственного молока», — матушка Дотер выразилась бы именно так. А еще есть Петер с его изделиями из камня.
Отец был прав. Хотя я по-прежнему маленького роста, я очень выросла — даже не знаю, помещусь ли теперь в нашем домике, в нашей деревушке. Да и остальные из нас.
Наверное, это письмо тебя огорчит. Меня оно огорчает, потому что я не могу представить, что вернусь домой навсегда. Сердце болит, когда я пишу эти строки, но в то же время я легко расправляю плечи оттого, что признала правду.
Все еще твоя сестра
Мири.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
- Слышишь, листва аплодирует.
- Слышишь, ликует ветер.
- Слышишь, хохочет прибой.
- Былые порядки мертвы,
- Королева лишилась головы.
В тот день все застыло от холода — ни ветерка, ни солнышка. Небо было серое, как настроение у Мири. Она давно не разговаривала с Кэтар, и ей хотелось кое-что обсудить, прежде чем мчаться на занятия в Замок Королевы. Когда Мири наконец отыскала Кэтар, то обнаружила, что первым ее нашел Гаммонт. Они стояли в унылом зимнем саду, Гаммонт что-то говорил, улыбаясь, а Кэтар явно страдала от услышанного.
Наблюдавшая за ними из-за облетевшего дерева Мири облегченно выдохнула, когда чиновник в конце концов убрался.
— В детстве это был, наверное, неприятный болезненный ребенок, — сказала Мири, когда к ней подошла Кэтар. — Какая мать, взяв на руки красивого малыша, скажет: «Знаю! Я назову его Гаммонтом!»
Под сердитым взглядом Кэтар Мири прикусила язык.
— Что… что он хотел? — спросила она.
— Позлорадствовать, — ответила Кэтар. — Он убедил короля, что гора Эскель давно не попадала в поле его зрения. Весной вместе с торговцами туда отправятся чиновники, чтобы собрать подать за пропущенные годы — по два золотых с каждого жителя деревни.
Мири тяжело опустилась на низкое каменное ограждение. Земля словно ушла из-под ног, а серое небо, наоборот, превратилось в каменную землю, и Мири оказалась раздавленной между ними.
— У моей семьи не найдется столько денег, Кэтар. Да и в других домах, думаю, тоже.
— В таком случае чиновники заберут коз и часть линдера в придачу. Можешь не сомневаться, приезд торговцев больше не будет праздником.
Мири закрыла лицо руками, окончательно погрузившись в темноту. Она помолилась, чтобы весь мир просто взял и исчез. Потом подглядела в щелочку между пальцев. К несчастью, мир остался на месте.
Кэтар присела рядом с ней.
— Гаммонт говорил что-то насчет прочитанной им листовки, в которой упоминалась гора Эскель. Тогда-то он и решил добиться взыскания всего, что с нас причитается.
— Мы не должны этого допустить.
— Можно попробовать договориться о помиловании в обмен на одну услугу.
— Какую услугу?
— Мы сообщим ему кое-какие сведения, — сказала Кэтар, гордо выпрямившись. — Ты хитро втерлась в доверие бунтарей. Выдадим их в обмен на освобождение от податей.
— Нет! Кэтар, мы не можем отвернуться от босоногих. Есть правое дело и неправое. Народ голодает и терпит страдания во всем Данленде.
— И ты надеешься помочь им всем?
— Акции протеста собирают все больше и больше простых людей. Одного раза вполне достаточно, чтобы они объединились, и тогда ничто не устоит на их пути. Им нужно только чуть больше времени, и если народ выберет новое правительство, то с несуразными податями будет покончено.
Кэтар сложила руки на груди:
— Прошло уже несколько месяцев, но единственное, что ты можешь мне предложить, — это «подождать и посмотреть, и, может быть, простолюдинов ждет успех, и тогда они будут с нами милы»? Я в вас разочарована, ваша королевская малорослость.
Мири вздрогнула:
— Возможно, я не вышла ростом, но зато не вредничаю.
— Это зависит от того, с кем ты говоришь.
— В таком случае напомни мне больше никогда к тебе не обращаться!
Мири зашагала прочь, чувствуя себя измочаленной. Больше всего на свете ей сейчас хотелось поделиться своими переживаниями с подругой. Она постучала в дверь к Бритте, по-прежнему не зная, можно ли быть до конца откровенной с девушкой, собирающейся выйти за принца.
— Уже видела? — спросила Бритта, едва Мири успела войти.
— Что именно? — не поняла Мири.
— «Жалоба горянки». Ох, Мири, это… это ужасно. В городе то и дело появляются листовки, но, если послушать Гаммонта, больше всего шума наделала эта. Как и во многих подобных листовках, в ней изложены жалобы на королевское семейство. Но самое главное, там нападают на меня. И написала ее совершенно определенно выпускница академии принцесс.
— Что? Кто?
— Имени не указано, но в листовке содержатся подробности, о которых я не говорила никому, кроме… в общем, кроме тебя. — Бритта с преувеличенным вниманием уставилась на свои руки. — Я подумала, быть может, ты что-то знаешь и объяснишь… — Она робко взглянула на подругу.
— Я ничего об этом не знаю, Бритта. Мне очень жаль.
Бритта с шумом выдохнула:
— Да, конечно. Если бы ты знала… что одна из девушек это пишет, ты бы меня предупредила. Я просто… — Голубые глаза Бритты заблестели сильнее. — Я просто не знаю, что будет дальше. Все очень расстроены. Не только из-за того, что отец отослал меня на гору Эскель под ложным предлогом, но и из-за меня самой. Что, если они решат, что нам со Стеффаном все-таки не следует жениться? Может, они и правы.
— Не глупи.
— Принцессе полагалось быть родом с горы Эскель. — Бритта подняла руку, предупреждая всяческие возражения. — Я знаю, ты понимаешь, почему я сделала то, что сделала, и ты меня прощаешь. Но все равно это было неправильно. Если бы не я, Стеффан выбрал бы тебя. Я знаю. Он всегда отзывался о тебе очень лестно. И если… — подбородок Бритты начал подрагивать, но голос окреп, — если так будет лучше, я готова уехать, чтобы ты могла выйти замуж за Стеффана.
Мири невольно рассмеялась:
— Бритта! Я не собираюсь выходить за Стеффана. И ни одна из девушек горы Эскель этого не сделает. Стеффан выбрал тебя. Любая другая невеста выглядела бы… странно.
Бритта тоже рассмеялась, но ее удивили эти слова.
— Мне кажется, Лиана была бы не прочь.
— Ты, наверное, права, хотя вряд ли из этого вышло бы что-нибудь путное. Не волнуйся. Вы со Стеффаном любите друг друга. Я уверена, ты не изменишься, даже если страна станет совсем другой.
— Но листовка была такая злая, а вслед за людской злобой часто наступает насилие. В прошлом году жители Риламарка убили свою королеву. Ты знала? Они отрубили ей голову прямо перед дворцом. Собрались люди, как на представление, и глазели. А когда топор упал… началось ликование.
Мири обняла подругу и не отпустила, пока Бритта не перестала плакать.
Когда Мири вернулась к девушкам, в ее сердце клокотал гнев.
— Ну ладно, кто это сделал? — спросила она, громко хлопнув дверью.
— Вероятно, ты имеешь в виду вот это, — сказала Бена, размахивая печатным листком.
Лиана, расхаживавшая по комнате, заложив руки за спину, повернулась к Мири:
— А мы только что говорили, что это твоих рук дело.
— Я бы никогда и слова не сказала против Бритты.
— Но то, как это написано, очень похоже на тебя, Мири, — заметила Фрид.
— Почему бы тебе просто во всем не признаться? — спросила Лиана. — А то как-то глупо получается.
— Раньше ты проводила вечера с нами, учила нас всему, — сказала Эса, — но в последнее время ты изменилась.
— Все указывает на тебя, целыми днями торчащую в университете, — изрекла Бена.
Мири отшатнулась:
— Так вы нападаете на меня за то, что я учусь в Замке Королевы?
Бена обмахивалась листовкой, как веером, надув губки. Мири вырвала листовку у нее из руки и гневно ринулась вон. Ноги сами понесли ее к Петеру.
Она так раскипятилась, что покинула дворец, даже не прочитав листовку. Первое предложение показалось ей зловеще знакомым. Второе тоже. Прочитав третье, она бессильно опустилась на ящик перед продуктовой лавкой, держа листок дрожащими руками.
Я никогда по-настоящему не верила, что жители равнины позволят короновать горянку. Мы привыкли к тому, что торговцы вечно нас обманывают, проклинают, высмеивают, а потом забывают о нас. Когда на горе Эскель появился королевский посланник и объявил предсказание оракулов, что нашей деревне предназначено стать домом будущей принцессы, мы восприняли это как жестокую шутку.
И все же, проведя какое-то время в академии принцесс, я начала надеяться, что на горе Эскель действительно наступили перемены. И если оракулы Создателя посчитали, что мы достойны дать стране новую принцессу, то, наверное, это на самом деле так.
Это были слова Мири, взятые из работы по риторике, которую она писала в университете. Когда магистр Филипп вернул сочинение, Тимон попросил дать ему почитать.
Впервые я встретила Бритту летом, до того как у нас появилась академия. Она назвалась сиротой и сказала, что приехала жить к дальним родственникам. Мы подружились. И только полтора года спустя, в тот день, когда принц Стеффан выбрал себе невесту, я узнала правду: родители Бритты живы, а отец прислал ее к нам на гору, чтобы она стала избранницей принца.
Мири закрыла рот рукой. «Что я натворила?»
В листовке подробно рассказывалось о детской дружбе Бритты и Стеффана — все секреты, которыми Бритта поделилась с Мири. Теперь она морщилась, читая предложения, которыми совсем недавно гордилась. Она хотела правдиво изложить события, но получилось, что она и себя показала в самом выгодном свете. «Разве я не отличная подруга, что простила ее за ложь? Разве я не великодушна?» — так и вопила каждая строка.
В конце был прибавлен абзац, написанный другим автором:
Итак, мы видим, к какой лжи и хитрости прибегают знатные господа, чтобы подчинять себе трудолюбивых, прилежных и ни о чем не подозревающих жителей Данленда. Святая традиция была осмеяна, и босоногие лишились последнего шанса. Вместо первой в нашей истории принцессы из народа мы получили очередную избалованную девицу из благородных. Оракулы Создателя сохраняют молчание, как часто делают. Но я не желаю молчать. И я говорю: довольно! Данленд перерос королевскую семью, как дитя вырастает из детской одежды. Так избавимся же от ненужного! Наступает время перемен для народа. Покончим с гнетом! Вставайте и будьте услышаны!
— Хорошо сказано, да?
Мири подняла глаза. Зеленщик складывал золотистые яблоки в пирамидку. Он кивнул на листок у нее в руках:
— С этими девушками с горы Эскель жестоко поступили. Бедняги едва сводили концы с концами, а когда одной из них подвернулся шанс войти в королевскую семейку, благородная девица тут же его умыкнула. Прямо противно. Обычно я рву в клочки все листовки, что попадают ко мне в лавку, но эту я решил оставить. Если каждый из нас выставит ее на обозрение, то королевской охране всех не арестовать.
Одна листовка красовалась на витрине. Еще несколько были прилеплены к деревянным стеллажам с яблоками.
Мири перешла улицу и повернула в другую сторону, направившись не к Петеру, а в Замок Королевы. По дороге она срывала все попадавшиеся листовки, но потом сдалась. Их были сотни. С тем же успехом она могла бы попытаться осушить реку ведром.
Мири опоздала; магистр Филипп проводил занятия в библиотеке. Она отыскала Тимона и положила листовку поверх книги, которую тот читал.
Тимон улыбнулся ей:
— Правда, чудесно? Мы уже три раза наведывались к печатнику. Он говорит, что такой популярной листовки ему не доводилось видеть!
— Тимон, это были мои личные мысли. Как ты посмел украсть их у меня?
— Украсть? — Он разгладил листовку ладонью. — Но я ведь спрашивал, не хочешь ли ты поделиться ими…
— Я думала, речь шла о тебе, а не обо всем городе!
Он поморщился, как от пощечины:
— Я был уверен, что ты придешь в восторг от такого отклика. Мы же вместе начали дело. Или теперь ты хочешь устраниться?
— В этом деле мы не вместе, — выпалила Мири, потрясая листовкой. — Бритта здесь выставлена как бесчестная, чванливая девица.
— А разве она не такая?
— Нет!
— Мы то, что мы делаем, — тихо произнес Тимон.
— Но эта листовка заставляет людей ненавидеть ее. — Мири опустилась на стул рядом с ним и уткнулась лбом в столешницу. — Все это очень, очень плохо.
— Мне жаль, Мири. У меня есть такая особенность — загореться от чего-то и действовать не думая. Твоя работа так превосходно написана! В конце я добавил кусочек от себя, довольно рискованный, но правдивый. Это показалось мне настолько важным, что я даже не побоялся казни. То, что ты написала, ведь тоже правда?
— Да, конечно, но все не так просто, Тимон.
— Почему? Что плохого в том, чтобы сказать правду? Это королевство слепо. А наша задача как просвещенных людей — громко заявлять о том, каков этот мир на самом деле, пока и остальной народ не разберется, что к чему.
— Но Бритта…
— Люди боятся выступить против короля, который засел во дворце, окруженный целой армией. Он для них слишком силен, чтобы его свергнуть. Другое дело принцесса-мошенница. Эта задача полегче.
— Она моя подруга! — возмутилась Мири.
Тимон открыл книгу с родословным деревом королей и королев Данленда:
— История — это имена на странице. Пройдут годы, и твоя подруга превратится в очередное ничего не значащее имя, которое школьникам придется запомнить. Или ее имя может оказаться связанным с переменой. Ты умная, Мири. Ты сама понимаешь, что нельзя одновременно поддерживать и подругу-принцессу, и борьбу народа за справедливость.
Нет, она этого до сих пор не понимала. А теперь эта мысль больно ее ударила.
Тимон вскочил, щеки его запылали.
— Пусть же народ усомнится в принцессе. Так он смелее начнет задавать вопросы, которые сотрясут королевство. Народ поднимется, корона падет, все титулы будут упразднены, и наконец все станут равными.
Когда Тимон так говорил, ей невольно хотелось присоединиться к маршу и громко кричать. Народ поднимается, королей упраздняют, в стране перемены! Сердце громко стучало, но внутри все сжималось от чувства вины. Ну почему все так сложно?
В тот день Мири обрела настоящий покой только на занятиях по математике. Здесь можно было разбить числа на две простые категории: положительные и отрицательные. В отличие от чисел слова редко имели одно значение. Они находились в движении, менялись, скрывались под чужой личиной и выскакивали неожиданно. Слова были скользкие и живые; они вырывались из ее тисков и становились другими. Слова таили опасность.
«Один плюс один всегда будет два», — подумала Мири.
Она взглянула на девушку на картине. Неужели ее лицо и прежде выражало такую безысходность? Казалось, девушка поймана в ловушку — ей хочется исследовать мир, но она не может поставить этот глупый кувшин.
«Прости, — подумала Мири, обращаясь к девушке на картине. Ей просто нужно было перед кем-то извиниться. — Я очень виновата».
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
- Бог свидетель, она чересчур горяча.
- Бог свидетель, она покорна господину.
- Бог свидетель, ей верить никак нельзя,
- И румянец фальшив, и слова ее лживы.
Мири не стала дожидаться Тимона после занятий и поспешила вернуться во дворец одна. Мысли роились у нее в голове, но ей не удавалось связать их вместе в приятную фразу. Так и не придумав, чем утешить Бритту, Мири постучала в двери покоев и немного их приоткрыла.
— Входи, Мири! — Бритта встретила ее благодарной улыбкой. Она была не одна. Бритта представила своих гостей, столичных знатных дам, чопорно разместившихся по диванам. — А это моя дражайшая подруга, госпожа Мири с горы Эскель.
Мири присела в поклоне, жалея, что не застала подругу одну. Листовка живым угольком сжигала ее изнутри.
Беседа шла неспешно. Говорили о погоде, о приготовлениях к королевской свадьбе, до которой осталось всего несколько дней, и о лучшем украшении десерта. Мири уже собиралась выпалить свое признание, несмотря на присутствие дам, когда одна из них, потупив взор и не отрывая его от веера на коленях, сказала:
— Сегодня утром нам на глаза попалась одна листовка. Обычно я не читаю подобные публикации, но эта вызвала большой переполох среди прислуги. Из уважения к вам, госпожа Бритта, мы усомнились в правдивости указанных там фактов, поэтому пришли лично, чтобы выслушать ваши объяснения.
— Объяснения? — переспросила Бритта, побледнев как полотно.
Дама кивнула:
— Листовка, безусловно, не соответствует истине.
Мири захотелось, чтобы дворец рухнул в ту же секунду и похоронил ее заживо.
— У меня почти нет объяснений или оправданий, — сказала Бритта. — Кое-что из написанного там — правда.
— Кое-что? — спросила дама, выгнув бровь.
Румяные щеки Бритты стали пунцовыми.
— Я действительно поехала в Эскель. Я действительно назвалась сиротой и училась в академии принцесс.
— Понятно. А что думаете по этому поводу вы, госпожа Мири с горы Эскель? — поинтересовалась дама.
Мири, которая сидела, подсунув ладони под себя, вспомнила уроки манер и сложила руки на коленях.
— Я думаю… Я думаю, что Бритта моя подруга. Возможно, тот, кто это написал, не имел в виду ничего плохого. И Бритта тоже не желала никому навредить, когда отправилась на гору Эскель. Так или иначе, я не хотела стать принцессой.
Сказала и поморщилась. Магистр Филипп печально покачал бы головой, услышав, как она перепутала все правила риторики. На лицах дам читались недоумение и даже насмешка. Бритта выглядела потерянной.
Дамы напомнили Мири голодных рыб, которых она видела в океане: они плавали кругами в ожидании отбросов с рыбацких судов — рыбьих потрохов после чистки улова. Понимая, что своим признанием авторства она лишь даст им еще больше повода для сплетен, «дражайшая подруга» Бритты извинилась и ушла.
В комнате девушек Мири не могла взглянуть никому в глаза. Они оказались правы: это она написала «Жалобу горянки», пусть даже не всю. Но как ей все объяснить, не упоминая Тимона? Мужа Сиселы казнили за такое же преступление.
Мири надела накидку поверх студенческой мантии и вышла на улицу.
На столицу опустился вечер. Керосиновые фонари шипели, освещая дома, лишенные красок, так что мир выглядел черно-белым, как усеянное звездами небо.
В той части города, где жила госпожа Сисела, на клумбах пышно цвели крокусы и нарциссы. Скоро в гору поползут фургоны, начнутся весенние торги. От этой мысли Мири передернуло. Хоть она и написала с десяток писем сестре, но теперь не хотела отправлять ни одного. Что она может сказать о податях и грозящей всем жестокой бедности? Как ей успеть все уладить вовремя?
Мири вошла в салон, и гости повернулись к ней, обрадовавшись ее появлению. Мири сжала кулачки, не желая расставаться с гневом.
— Мири! — Сисела поднялась ей навстречу, взяла за руку, поцеловала в щеку.
Клемен сыграл несколько тактов популярной песни, заменив слова ради Мири:
- Бог свидетель, она горяча и честна,
- Амазонка, что сражает гигантов словами.
Он бравурно сыграл последние ноты, и слушатели зааплодировали, но не Клемену, а Мири.
— Я прочла «Жалобу горянки», — сказала Сисела, — и я понимаю тебя лучше, чем прежде. Моя чудная, милая девочка, я тебя обожаю и восхищаюсь тобой!
— Не надо, пожалуйста. Я этого не хотела. Я не собиралась предавать свою подругу.
Сисела наклонила голову к плечу:
— Я уважаю твою преданность, Мири, но эта девушка провела жителей горы Эскель, лишив их права посадить на трон одну из них.
— Бритта и Стеффан любят друг друга…
— Все это хорошо для красивой легенды, — прервала ее Сисела. — Но давай рассуждать логически. Как ты думаешь, принесет ли эта свадьба пользу всему Данленду?
Мири не ответила.
— Трудно отыскать в нашем городе хоть одного человека, который поддерживал бы Бритту, — сказала Сисела. — И тем не менее она станет принцессой, хотим мы того или нет.
— И это тоже заставляет людей задуматься, — подхватил Тимон. — Я знаю, она твоя подруга, Мири, и мне действительно жаль, но народ наконец-то обрел голос. Пламя революции распространяется!
Он протянул ей полоску голубой ткани. Мири взяла ее, ничего не понимая, а потом увидела повязки у всех на рукавах.
— Ради вас, наша госпожа революции, — с поклоном произнес Клемен, — столица обрядилась в голубое.
Тимон улыбнулся при виде ее недоумения:
— Ты сама не сознаешь, какой силой обладаешь. В «Жалобе горянки» ты сказала, что гора Эскель окутана голубыми небесами. Твои слова прозвучали эхом по всей столице, и те, кто думает как ты, надели голубые повязки. Цвет грядущих перемен!
Мири рухнула на диван, выпустив из рук голубой лоскуток. В падении он извивался, напомнив Мири живое существо — гусеницу или змею.
— Ты не должен был пользоваться моими словами. — Она сердито посмотрела на Тимона. — Тем более таким образом.
— Я тебя знаю, Мири, — сказал он. — Ты бы ни за что не пожертвовала благом всего народа ради одной-единственной титулованной девушки. Прости, мне очень жаль.
— Я не могу позволить Тимону взять вину на себя. — Сисела опустилась на диван рядом с Мири и обняла ее за плечи. — Это я виновата. Это я подтолкнула его к тому, чтобы напечатать листовку. Ты так легко влилась в нашу группу. С самого начала казалось, что ты сочувствуешь делу.
— Так и есть, — подтвердила Мири, расправляя плечи. — Я действительно полна сочувствия. Так мне кажется. — Она немного сникла. — Но я не знаю, что делать.
Гнев утих, кулаки разжались. Тимон и все остальные выросли в большом городе, они читали книги, вели беседы в салонах, в то время как она ухаживала за козами. Конечно, они больше знали, чем она.
Сисела откинула завиток со лба Мири.
— Бедная моя девочка, ты слишком строга к себе, — сказала она. — Почему ты одна несешь бремя за всех?
Действительно, почему? Ни одна из девушек, приехавших в столицу, не возложила на себя столько обязанностей. Они могли отдыхать, осматривать город, развиваться по своим интересам. Но только Мири должна была «пойти и учиться за всех нас», — как выразилась Бритта. От одной мысли об этом Мири испытывала усталость. Но теперь, когда Сисела положила ее голову себе на плечо, стало легче.
— Я не знаю, что делать, — снова прошептала Мири.
— А тебе и не нужно ничего делать, — ответила Сисела. — Пусть все идет своим чередом. Будь что будет.
— Через три-четыре недели чиновники отправятся на гору Эскель и потребуют подати, — сказала Мири. — У жителей как раз сейчас заканчиваются зимние припасы, и они рассчитывают купить достаточно продуктов на те деньги, что удалось скопить, а кроме того, удобное кресло для бабушки или новое одеяльце для младенца, ложки и кастрюли, ботинки и ведра. Вместо этого они отдадут накопленные монеты королю… вполне вероятно, что лишатся и своих коз. Они будут… разорены… уничтожены… и они наверняка подумают, почему мы… то есть я… ничего не сделала…
Слезы не дали ей договорить. Она потупилась и в тишине почувствовала сочувствие окружавших ее людей. Им, как и ей, довелось испытать зверскую несправедливость королей и господ, иначе они не были бы здесь. Она не могла выдать их королю, как предлагала Кэтар, даже ради спасения горы Эскель. Должен найтись другой способ.
— За несколько недель мир может измениться, Мири, — сказала Сисела. — Я сделаю все, что смогу. Обещаю.
Мири закрыла глаза. Ей очень хотелось в это поверить. Клемен заиграл нежную мелодию, сгладившую все острые углы. В комнате пахло лавандой и восковыми свечами. Музыка и тихие разговоры стали для Мири такими же привычными звуками, как блеяние коз.