Монастырь дьявола Лобусова Ирина
Он отошел от них, обогнул стол и подошел вплотную к окну, туда, где стояли три сосуда, заполненные прозрачной, бесцветной жидкостью до половины. Он коснулся жидкости пальцем, лизнул… И с огромным удивлением обнаружил, что это самая обыкновенная вода!
– Это что, тарелки с супом? – раздался где-то за спиной голос врача.
– Это не тарелки с супом. И это не музейный комплекс. И, уж конечно, не развлекательный аттракцион. Возможно, у нас неприятности. Нам нужно отсюда уходить! И чем скорее, тем лучше.
– Разве вы оба не понимаете? – москвич энергично расхаживал по комнате, – Это современный аттракцион для туристов. Здесь все задумано специально! Гости будто попадают в средневековье, их угощают, как в средневековом замке и развлекают, а потом выставляют приличный счет!
– Деньги… платить… в твоем лексиконе нет других слов?
– Есть! Я устал! И я собираюсь сесть за стол, нормально поесть, потом лечь спать и больше не слушать этот бред!
– Нет! Ты не сядешь за этот стол! И ты не будешь есть!
– Интересно, почему?
– Потому, что это нельзя делать! Мы не знаем, кто приготовил эту еду! Мы не знаем, что находится здесь! Мы вообще не знаем, куда мы попали! Разве ты не понимаешь, что все это ненормально? Посмотри только на то, как накрыт этот стол! На то, как выглядит эта еда! Как все тут выглядит! Происходит что-то непонятное, плохое, и прежде всего надо выяснить, что!
Но его слова бесполезно повисли в воздухе, падая на неблагодарную почву. Впрочем, он и сам толком не знал, почему так говорит. Только непонятное чувство тревоги – без объяснений. Но тревога в душе – не аргумент.
Очевидно, хорошо рассмотрев его лицо, врач принялся уговаривать:
– Ночью идти через незнакомый лес – мы заблудимся и просто не найдем автобус! Всю ночь будем блуждать одни, в темноте. Наверное, лучше остаться на ночь здесь. Уже темно. Можно спокойно переночевать здесь и поесть, а утром мы успеем отсюда выбраться. За одну ночь ничего не случится. Тем более, что здесь никого нет. А раз никого нет, нам не угрожает никакая опасность! Конечно же, мне хочется отсюда уйти, но я не хочу идти ночью через лес и ночевать там на земле. Он (жест в сторону москвича) прав. У нас нет другого выхода. Мы должны остаться!
Вскоре оба уже садились к столу. Кроме него. Он опустился на ближайшую кровать, закрыв лицо руками. И сидел так до сих пор, пока до него не донеслись слова:
– …..можно выпить, наверное…. Простая вода для питья…. – голос москвича.
– По-моему, просто тарелки для чего-то… Только не понятно, почему с водой…. Что это может быть?
– Сосуды для мытья рук! – неожиданно для себя сказал он, а затем поднял голову. Оба, оторвавшись от еды, с удивлением обернулись к нему.
– Сосуды… для чего? – москвич изо всех сил старался вести себя вежливо.
– Сосуды для мытья рук. В средневековье вилками не пользовались. Если это не аттракцион, значит, мы попали в прошлое! – и снова усмехнулся. Москвич приоткрыл губы, чтобы что-то сказать, но вовремя передумал.
– Садись за стол! – сказал врач.
– Нет. Я не сяду за этот стол и я не буду есть еду, которая неизвестно кем приготовлена! И потом, я не голоден…
У него действительно пропал аппетит. Не слушая его, врач и москвич жадно хватали с блюд огромные куски и запихивали себе в рот, давясь и чавкая, как голодные звери. Они вели себя так, как будто не ели ничего целую неделю, и его вдруг начало тошнить. Они наливали из кувшина темную жидкость (вино) и пили большими глотками, а кости от мяса швыряли на стол прямо перед собой, как тупые варвары, в миг потерявшие свою цивилизованную оболочку. Отвернувшись, он стал смотреть в камин, но чавканье, глотанье и жеванье долетали до него вовсю. Дрова в глубине камина вспыхнули и загорелись яркой вспышкой, и в комнате разом осветились все темные углы. Что-то быстро привлекло его внимание….. несколько минут он смотрел в сторону двери, а потом сказал:
– Эй, а кто закрыл дверь? Она заперта! Кто это сделал?
– Какая разница! Захлопнуло ветром! – громко чавкая, подал голос москвич.
Он встал, подошел к двери и дернул за ручку-кольцо. Дверь не просто была закрыта, она была заперта на замок.
– Да что ты нервничаешь! – беспечно заметил врач, – утром нас все равно откроют.
– Я просто поражаюсь…. – он начал говорить, и в тот же самый миг по комнате словно пролетел легкий вдох. Это был порыв ветра, настолько быстрый, что никто не успел его почувствовать, но все свечи разом потухли, оставив за собой только черный дым, витками поднимающийся к потолку.
Потом дым рассеялся. В комнате остался гореть только камин. Придя в себя от первого шока, он посмотрел более внимательно на своих спутников. Они были абсолютно спокойны, и, казалось, совсем отупели от еды.
– Я устал, и хочу спать! Тем более, что наши постели готовы. Давайте ляжем спать, а утром будем думать, как поступить дальше, – ленивым тоном заявил врач.
– Верно! – обрадовался москвич, – хоть одни разумные слова за весь вечер!
Потом он обернулся в его сторону:
– Можешь орать, размахивать кулаками и биться головой о стену! Я остаюсь.
С этими словами москвич влез в ту постель, которая находилась посередине, и от удовольствия мгновенно накрылся покрывалом с головой.
Врач направился к постели, которая находилась возле двери:
– С дверью все в порядке, я уверен.
Двое спутников уже улеглись, как ни в чем не бывало. Ему ничего не оставалось, кроме как подойти к единственной свободной кровати – ближней к камину.
– Ладно. Вместе пришли – вместе и уйдем. И будь что будет. В конце концов, я тоже устал.
Мягкие простыни манили своей безупречной чистотой и, скользнув под покрывало, он с удивлением обнаружил, что постель была необыкновенно мягкой и удобной. Дрова в камине, еще некоторое время назад горящие так ярко, стали догорать. По комнате разлилось приятное тепло.
Он услышал мерное дыхание засыпающих спутников. И закрыл глаза.
2009 год, история главного героя
Он видел гладь воды в бассейне, которая сверкала под летним солнцем. Сверкающую гладь, покрытую легкой рябью. И белый катер с широкой красной полосой.
– Папа, смотри! Он плывет! Сам плывет! Папа!
Он купил этот катер в Нью-Йорке, в одном из супермаркетов на Манхэтенне. Катер был огромен, и, когда он притащил его под мышкой в свой спортивный комплекс, у многих его спортсменов глаза полезли на лоб.
– Это для моей дочери! – улыбаясь, он словно пытался оправдываться, – она обожает такие механические штуки!
Один из его тренеров, старик-китаец, спросил:
– Сколько твоей дочери?
– Семь!
– Ну, через неделю разберет по частям!
– О нет, никогда! Маша, она… Она совсем не такая. Она так тщательно будет следовать инструкции, буква в букву, что… – старик-китаец рассмеялся по-доброму, так звонко, что он не выдержал, и вместе с ним рассмеялся сам!
Разве он мог рассказать в двух словах, какая у него дочь?! Какая она умная, сообразительная для своих лет, ласковая и добрая? Как она логически мыслит, как ставит в тупик взрослых своими умными высказываниями, что никто не может дать ее семи лет? Разве можно в двух словах рассказать, какая она? КАКАЯ… Он мог говорить о ней часами, и когда перед его глазами вставало ее светлое, красивое личико, у него на душе становилось светлей. У Маши были красивые темно-каштановые волосы и черные глаза, лучистые и огромные, на половину лица. Иногда в них светилась какая-то не детская серьезность, а иногда они были возвышенны, как будто она обдумывала что-то, недоступное человеческому пониманию и скрытое от всех остальных. А иногда она была самым обычным ребенком – веселым, шаловливым, любящим игры и проказы, и, подхватывая ее на руки, он подбрасывал ее в воздухе, а потом ловил, и она заливалась счастливым смехом, а он смеялся вместе с ней.
Когда он уставал или получал тяжелую травму, она нежно целовала его, прикладывала ручку ко лбу, делала вид, что кормит таблетками, и он знал, что она искренне хочет его вылечить. Ей больно точно так же, как больно ему, потому, что она часть его, самая лучшая часть. Очень часто по ночам он тихонько проходил мимо ее комнаты, и, останавливаясь на пороге, прислушивался к ее мирному, спящему дыханию, такому тихому, что все в его душе переворачивалось от огромной нежности и какого-то непонятного трогательного чувства…..Он чувствовало себя могущественным рыцарем, охраняющим ее сон, но в то же время чувствовал и то, что это она охраняет его, охраняет от окружающего зла, и что пока она так мирно и тихо спит в своей теплой кроватке, все в его жизни будет надежно и стабильно, все в мире будет хорошо… Конечно, очень часто она пользовалась его обожанием, но он готов был простить ей все, даже шалости и капризы. Так сильно он любил свою дочь. На самом деле он любил свою дочь так, как никто не мог ни вообразить, ни представить. В этом хрупком маленьком тельце заключалась его душа, сила и вся его жизнь.
Катер ровно плыл по серебряной поверхности воды, оставляя за собой ровную полосу. Маша, в зеленоватом купальнике, бегала за катером по краю бассейна:
– Папа, смотри! Он сам плывет! Катер сам плывет, папочка! Смотри, папа!
Ее мокрые после купания волосы торчали смешным, взъерошенным хохолком, а по смуглым плечам стекала вода. Заливаясь счастливым смехом, она звала его и махала ладонью с противоположного края бассейна, а маленькие пяточки оставляли на мраморной кромке влажные крохотные следы… Она звала его, смеялась, изо всех сил махая ладонью… Махала ему и звала… Звала за собой – в тот мир, где ее улыбка по-прежнему сияла маленьким солнцем. Только в страшных снах прошлое может возвращаться назад.
2013 год, Восточная Европа
Он очнулся, пришел в себя, открыл глаза, но не сразу смог понять, где находится. Комната была темна, дрова в камине почти догорели, вместо них остались лишь тлеющие красноватые угли. И, уставившись на эти угли, он вдруг вспомнил все – комнату, своих спутников, замок.
Сквозь темноту из окна долетал отчетливый стук лошадиных копыт.
Он открыл глаза и стал жадно вслушиваться в темноту. Он не ошибся. Действительно, лошадь. Не просто лошадь, а самая настоящая карета! И, вероятно, несколько лошадей. Было слышно, как колеса кареты дребезжат на неровных булыжниках мостовой. Карета ехала медленно, но без остановок. Очень скоро звук копыт затих где-то вдали. Вслед за этим послышались торопливые шаги человека. Тишина больше не казалась тишиной, она представлялась ему каким-то невесомым, неведомым миром. Где идет какая-то иная, совсем другая жизнь. Вскоре и шаги затихли вдали. Это было удивительно, особенно учитывая тот факт, что ощущение пустоты этого города, стало еще более весомым и объемным в темноте. Когда пустые строения города заволокло темнотой, принималось как должное, что здесь никого нет… И вот теперь… Ему даже показалось (хоть это и звучало абсурдно), что угли в камине стали немножко ярче и светлей.
В камине раздался треск. Он медленно повернул голову. С громким треском вспыхнула сухая ветка, и на мгновение осветились все темные углы в комнате. В тот же самый миг ему показалось, что перед очагом, на коленях стоит полусогнутая человеческая фигура. Вспышка погасла, комната вновь окуталась темнотой, но он больше не спал. Словно подхваченный непонятным вихрем, он откинулся на спину, подставляя ему лицо и руки, отдаваясь потокам воздуха, уносящего в царство грез. Но легкий сквозняк, разумеется, не был потоками воздуха, точно так же, как уносящие его видения не имели никакого отношения к царству грез.
Призрак. Краем уходящего сознания он четко понимал, что в ту секунду его посещает видение (точно такое же видение, как в лесу, как в щели крепостной стены, как в самом замке). Самое настоящее видение, пришедшее из какой-то пугающей бездны, не сон…. Но бездна почему-то не казалась ему пугающей. Реальность пугала больше. И, подчиняясь видению, он раскрыл глаза во всю ширь. Все отчетливей и отчетливей становилась человеческая фигура, и буквально на глазах менялись очертания комнаты. Камин исчез. Комната с бархатными стенами, с роскошным замковым убранством – тоже. Призрак пришел – рассказать.
1413 год, Восточная Европа
Это был длинный мрачный зал с высокими сводами и рядом дощатых столов и скамеек, теряющихся в ночной темноте. Ярко пылающий очаг был в два раза больше обыкновенного камина. На полу перед очагом, на коленях стояла женщина, что-то помешивая длиной ложкой в маленькой кипящей кастрюльке, подвешенной к очагу. На столах, ближайших к очагу, грудой была свалена грязная посуда (целая куча мисок и пустых бутылок). Свечи на столах (вместо подсвечников вдетые прямо в плетенные бутылки) давно оплыли и погасли. Это был зал гостиницы или трактира. К вечеру заведение было закрыто.
Слева, на небольших дощатых полках, прикрепленных к стене, хранилась посуда, но этот самодельный шкаф большей частью оставался в тени. В глубине очага висел маленький котелок, черный от копоти и сажи, весь обхваченный пламенем. Из кастрюльки поднимался густой пар. Женщина стояла на коленях возле самого огня и время от времени помешивала содержимое. Рядом с ней, справа и слева, прямо на дощатом полу, были разложены кучки высохших листьев и свежих трав. Это была та самая женщина, которая гуляла в лесу с маленькой девочкой, и которая позже, с корзиной белья, прошла через двор замка. Вся ее поза выражала напряжение и серьезность, а застывшая спина говорила ясней любых слов о том, что занятие женщины было очень серьезным и требовало всего внимания. Ее длинные волосы были свободно распущены по спине, а на плечи наброшен черный платок. На ней была холщовая юбка, но теперь – с суконным черным корсетом, делавшим ее талию тонкой, а спину – прямой. Ноги женщины были босыми, а сброшенные башмаки стояли в углу за очагом. Оставив ложку на полу, женщина нагнулась и принялась растирать на маленькой дощечке какие-то травы, а затем бросила их в огонь. Над котелком поднялся зеленоватый дым, и, облегченно вздохнув, она села, откинула назад голову.
Низко наклонившись, женщина помешивала травы в котелке, вдыхая их запах. На мгновение задумалась, отвлеклась. Палец руки, быстро скользнув вниз по гладкому дереву ложки (полированной ее трудолюбивыми руками), упал вниз, в огонь, в яркий лепесток пламени, взметнувшийся над камнями очага. Закричав от боли, женщина выдернула из пламени руку. Боль была настолько сильна, что на глазах показались слезы. Там, где пламя коснулось обнаженной кожи, появилась кровавая рана. Кожа почернела и лопнула, из пальца стекала тоненькая струйка крови. Едва не визжа от боли, женщина принялась рыться в одной из кучек травы, разложенной на полу, и, найдя нужную, мгновенно обмотала ей рану. Кровь остановилась. Лицо женщины разгладилось. В этот момент она услышала нечто, нарушавшее тишину.
В глубине залы послышался звук. Это был стук палки о доски пола. Низенькая дверь открылась, пропустив старика лет восьмидесяти, который тяжело опирался на палку и шел с трудом. Старик был сгорблен, его руки дрожали, и он с трудом переставлял ноги. Костюм его поражал остатками былой роскоши, и, несмотря на то, что был стар, выглядел очень опрятно. Его палка представляла собой полированную трость из красного дерева, с искусно вырезанными узором. У старика были длинные, абсолютно белые волосы, свободно падающие ему на плечи, такие редкие, что сквозь них просвечивала голая желтоватая кожа черепа, заостренное морщинистое лицо и лучистые серые глаза, смотрящие пристально и с упрямством. Старик с огромным трудом прошаркал по полу, опираясь на свою трость и тяжело дыша. Несмотря на старость и болезнь, он старался держаться очень ровно. Старик остановился рядом с женщиной, которая в тот момент растирала на дощечке лепестки какого-то фиолетового цветка, и при его появлении сказала (не поворачивая голову):
– Сегодня холодная ночь. Зачем вы встали? Идите в постель!
– Твое снадобье, Катерина, подняло меня с постели! Это настоящее чудо! – голос старика дрожал.
– Хорошо. Сегодня перед сном я поставлю вам свинцовые примочки, как велел лекарь…
– Свинцовые примочки! – старик перебил ее громко и возмущенно, – черта с два! Этот костолом мечтает отправить меня в могилу! Все мечтают отправить меня на тот свет! (Старик сердито постучал палкой об пол). Не дождутся! (так же быстро, как исказилось гневом, лицо его внезапно смягчилось). И если б не ты, моя девочка, я давно был бы там, сто чертей!
Повернувшись, женщина улыбнулась. Ее лицо расцвело, смягчилось. В улыбке было столько нежности, что становилось ясным – она очень любит ворчливого старика.
– Все равно сегодня холодно. Вам лучше вернуться в постель.
– А будет еще холоднее… (Внезапно старик посмотрел на нее испытывающее, пристально, словно хотел что-то выпытать, но только не знал, как). Говорят, несколько часов назад в город прибыл посланник герцога.
– Я знаю.
Лицо женщины вновь застыло, стало серьезным. Нежность и ласковая улыбка исчезли без следа.
– Знаешь? Откуда?
– Я видела это.
– В своем зеркале? Ты настоящая ведьма, Катерина, настоящая ведьма… И я не удивлюсь, если тебя когда-то сожгут.
Женщина усмехнулась – жестко и зло:
– В таком случае я пойду на костер вместе с вами! Все-таки вы держали в своем доме ведьму целых пять лет!
– А, не обижайся на старого ворчуна, девочка! Скажи лучше – пять счастливых и светлых лет, дочь моя! Но я хотел тебя спросить, Катерина… думал спросить….
– Я догадываюсь, о чем. Вы хотите спросить меня, что я думаю о визите посланника герцога? Какие будут последствия, не так ли?
– Ты знаешь об этом?
– Простая служанка в доме богатого купца! Что я могу знать?
– Ты не простая служанка, Катерина! И ты это прекрасно знаешь! Ты почти моя дочь, и я отношусь к тебе, как к своей дочери, если б она у меня была! Но последствия…Я старик, Катерина, но у меня есть и деньги, и это заведение, которое мне давно пора закрыть и отправиться на покой…. Маленькие события влекут за собой большие следствия. В мире неспокойно. Может, настало время прихватить свои денежки и убираться из этого города? А может, это всего лишь капля дождя, крошечная тень во время грозы, которая пройдет стороной?
– Дождь не пройдет стороной! И гроза разразится не на соседнем поле.
– Ты знаешь, правда?
– Нет. Что я могу знать?
– Но ты ведь можешь узнать? В городе не спокойно. Посланец герцога не приезжает посреди ночи просто так! Я хочу, чтобы ты посмотрела…..
– В своем зеркале?
Женщина обернулась, и глаза ее злобно блеснули. В них бушевало такое пламя, что старик непроизвольно отпрянул назад. На его лице отразился ужас.
– Нет! (Пятясь, старик нелепо взмахнул руками), – нет! Конечно, нет!
Он стал креститься и бормотать молитву. Пламя в глазах женщины потухло и сменилось презрением. Наконец исчезло и презрение. Нагнувшись, она подняла с полу какую-то траву и, не измельчая, бросила ее в свое снадобье. Потом накрыла кастрюлю крышкой и встала с колен. Теперь она стояла в полный рост, возвышаясь над сгорбленным стариком, но фигура ее не выглядела угрожающе, напротив… Женщина нетерпеливо переступала с ноги на ногу, и теперь ее лицо выражало нерешительность, внутреннюю борьбу с собой, словно что-то очень хотела сказать, но не могла. Наконец она решилась заговорить и быстро сказала глухим голосом:
– Посланец герцога приехал не один. Следом за ним скачет полк хорошо вооруженных солдат. Они будут в городе с минуты на минуту.
Старик отшатнулся от нее:
– Солдаты?! Зачем?!
– В мире не спокойно! Вы сами это сказали. Тем более, вы знаете, кто претендует на эти земли. На наши земли.
– Знаю… – старик печально покачал головой, – старый епископ все не может успокоиться….
– Тем более теперь, когда племянник епископа – правая рука короля!
Вытащив из угла свои башмаки, женщина надела их и пошла к ближайшему столу собирать посуду. Старик с глубокой тревогой следил за ней:
– Но что нас ждет, Катерина? Что нас ждет?
– Вы беспокоитесь напрасно. Первый визит не страшен! Он пустой и бессмысленный, как холодный туман за окном. Но второй… Он приближается… Он приедет так, что его никто не увидит… никто не узнает о нем….
В комнате повисло зловещее молчание. Что-то столь тревожное было в воздухе, что старик вздрогнул всем телом. Внезапно женщина пошатнулась. Глаза ее расширились до ненормальных пределов, словно стали на половину лица, и от этого ее лицо приобрело страшное выражение (ангела, умирающего от боли). Огромные сверкающие глаза пламенели на обескровленном лице, и казалось, что этот огонь может воспламенить все вокруг. Заостренные черты словно расплылись белой маской под этим пламенем глаз, способным растопить и комнату, и дом, и темноту за окном. Женщина пошатнулась. Из ее рук с грохотом вывалилась посуда, покатилась по столу, на пол… Там, на полу, возле ее ног, застыли осколки разбитой глиняной миски, но женщина даже не нагнула голову вниз, чтобы посмотреть. Потом она стала падать. Она упала, как подкошенная, на колени, и ухватилась за край стола.
– Багровый туман… Я снова его вижу… – слова звучали отрывисто, глухо, словно женщина находилась в каком-то трансе, – огненное зарево над пропастью…. Над домами… Оно повсюду… Я снова его вижу… багровый туман….смерть приближается… Это огненный знак сатаны….
2009 год, Россия, Москва
Дверь была крепко заперта на ключ. Положив перед собой книгу, он уставился на богато инкрустированную золотом обложку. Роскошь, куда ни глянь… В кабинете было темно. Через два часа его ожидали в казино, на дне рождения. Его главным подарком должна была стать именно эта книга… Но все изменилось – за несколько минут.
Он задумчиво смотрел на фолиант, лежащий на его письменном столе. Свет зажигать не хотелось. Книга была оббита настоящей кожей, украшена золотой росписью. В богатом орнаменте сверкали драгоценные камни. Рубины. Это были именно рубины – он вдруг обратил внимание, что среди камней преобладает красный цвет. Золото и красные камни. Возможно, богатое оформление книги и привлекло похитителей в первую очередь, хотя… Нет. Он вдруг вспомнил, что книгу не похищали. Долгое время книга хранилась в секте старообрядцев, живущих где-то в глубинах дремучих лесов. Где – он и не помнил точно. Потом… Именно это «потом» и заставляло хмуриться, заставляло дрожать в темноте. Перевернутый крест, казалось, отсвечивал каким-то странным, синеватым свечением. Но, возможно, на него просто падал из окна свет зажженных уличных фонарей. Он вдруг вспомнил фразу о том, что дьявол любит золото. Что ж, если судить по этой книге – всё верно.
Он прикоснулся пальцами к переплету. Несмотря на пожар, кожа была прохладной. Он вдруг почувствовал странный запах… Запах этот ощущался особенно остро, и он вдруг удивился тому, что не обратил на него внимания раньше. К тому же, что-то явно случилось с отоплением – в комнате стало ужасно холодно. От холода даже пар пошел изо рта. И запах… такой сильный, словно источник его находился прямо на его столе. Он узнал этот запах.
Нахмурившись, открыл книгу, и первым, что увидел, вдруг стал длинный волос черного цвета, зажатый между страниц. Удивляясь, он взял его в руки. Волос явно принадлежал женщине – ни один мужчина не стал бы носить волосы такой длины. Судя по длине, волосы обладательницы должны были быть ниже бедер. Задумавшись о загадочной женщине, оставившей свой след на страницах древнего фолианта (кто она была? Старообрядка? Сектантка?), он не заметил, как тонкой шелковистой змеей волос вдруг обвился вокруг его пальцев, сдавил кожу, вдавливаясь еще и еще…..Он очнулся от боли, увидев, что волос туго обмотал пальцы его руки, и попытался его сбросить. Но не тут-то было! Извиваясь так, словно в нем теплилась жизнь, волос врезался в кожу сильнее. Вскоре показались первые капли крови. Он вскрикнул от ужаса, принялся отдирать волос другой рукой. На стол густо и обильно закапала кровь. Не долго думая, он схватил с письменного стола ножницы и резанул волос вместе со своей кожей. Боль от пореза была жуткой. Но этот метод принес свои плоды.
Перерезанный волос, извиваясь, упал на его стол, завертелся на месте, словно раненая змея, и вдруг… Исчез прямо на глазах. Если б не раны на руке, он мог бы подумать, что все это ему приснилось… Но он не успел прийти в себя, как вдруг с отчетливой, пугающей четкостью понял, что в комнате он – не один.
Холод усилился. Он вдруг почувствовал какой-то особенный, липкий страх, парализующий нервы и мышцы. Ужаса такой силы он не испытывал никогда. Даже попав в жуткую автомобильную аварию несколько лет назад, он не испытывал подобного ужаса в тот момент, когда прямо перед своим лицом увидел яркие фары КАМАЗа. Этот ужас был совершенно другим. И, подчиняясь ему, он обернулся назад. В правом углу за его спиной неподвижно застыла белая женская фигура.
Это была фигура женщины в длинном белом одеянии до пола. Длинные волосы женщины покрывали ее плечи. Он мог видеть тонкие черты лица и пустые провалы вместо глаз. Призрак, не двигаясь, молча стоял в углу, словно наблюдая за ним.
Он хотел застонать, но вместо стона с его губ сорвалось нечто вроде животного воя. Этот утробный вой напугал еще больше его самого. В пустых же глазницах призрака вдруг зажглись красные точки. Ему показалось, что это отблески пламени. Внезапно призрак поднял руки, протягивая их перед собой. Он ясно мог различить, что на одной из рук женщины нет пальцев. Но это было еще не все. Большой палец на другой ее руке вдруг стал быстро уменьшаться в размерах, а затем и вовсе исчез… Задыхаясь от ужаса, он принялся считать:
– Пять…шесть…
Ему показалось, что призрак кивнул головой. Больше он не помнил ничего, потому, что упал со стула и потерял сознание.
Очнулся он на полу. В комнате по-прежнему было темно. Как в лихорадке, вскочил на ноги, бросился к выключателю… Вскоре кабинет залил яркий электрический свет. Ничего пугающего в лучах этого света уже не было.
Книга по-прежнему лежала на столе. Переплет ее был закрыт. Он поднял руку, и задрожал от чудовищного страха, охватившего его с новой силой. На его руке не было ран. Вообще никаких… А ножницы на столе лежали точно так, как он бросил их, нанеся себе разрез. Задыхаясь от пережитого ужаса, он прошел в ванную, чтобы умыться ледяной водой. Рубашка его была безнадежно испорчена: всю насквозь пропитал пот. Умывшись, он вернулся за стол и вызвал начальника охраны. Но перед этим, посмотрев на часы, увидел, что был без сознания всего десять минут. Начальник охраны прямо с порога бодро зарапортовал:
– все ваши распоряжения выполняются! – но, увидев его лицо, перепугался: – Что с вами, босс? Вам плохо?
– Сердце что-то прихватило… – и он действительно не лгал.
– Может, врача позвать?
– Ничего. Скоро пройдет. Ты вот что… дверь за собой запри. Да садись сюда, поближе.
Начальник охраны сел, с недоумением глядя на босса. Такой тон был достаточной редкостью…
– Я хочу знать, где ты достал книгу… Я хочу знать всё..
– Да все так было, как вы говорили… – глаза главного охранника резво бегали по сторонам, словно пытаясь спрятаться в каком-то углу, – послал своих ребят по селам редкости искать… и в одном селе у старушки и купили… хранила книгу, значит…
Дальше все произошло быстро. Перегнувшись через стол, он схватил начальника охраны за горло обеими руками, резко притянул к себе и захрипел прямо ему в лицо:
– Я… тебя… задушу… если ты… не скажешь…задушу… прямо сейчас…говори…
– Босс… вы что…
– Я хочу знать всё. Все, что связано с этой книгой.
– Пустите…
– Учти, я убью… мне уже нечего терять…
Он отпустил руки. В глазах охранника был ужас. В испорченной рубашке, с безумными глазами, посиневшим лицом босс действительно напоминал сумасшедшего. Он никогда не видел его таким…
– Ладно! Все скажу! Да вы сами и не захотите слушать!
– Ты… скажи… – босс тяжело опустился в кресло. Руки его тряслись.
– В этой деревушке мои ребята иконы давно пасли, в местной церкви. Но священник там был несговорчивый, ни за что не хотел продать, еще и пугал, гнида… Знаете наш канал за рубежом? Иконы эти на вывоз хорошо бы пошли… Следил я за ним…. И вот однажды мой человек рассказал, что священник к старообрядцам ездил, и привез оттуда какую-то книгу. Ну, я и смекнул, что эта книга вам может подойти. Мои ребята со старым хрычом хотели только поговорить, мирно убедить его продать книгу, но он ни в какую. Упертый был, черт. Тогда я решил сделать следующее. Друг у меня есть, школьный. Он в Америку уехал еще в школе, с родителями. Серьезный стал мужик. Свой спортзал открыл. Бои без правил и все такое… Связался с крутым ребятами. Я к его услугам пару раз обращался, когда с нашим каналом за рубежом происходили всякие проблемы. Я вам тогда не хотел говорить… Он все быстро решал. У него и здесь свои люди есть. Я позвонил ему и попросил разобраться со священником. Заплатил – все как положено. Он лично обещал проследить. Прошло два дня и вот от него приходит человек и приносит мне книгу. А на следующее утро по всем новостям начинают говорить про священника, которого сожгли живьем. Не выдержал я, позвонил ему, говорю – что, мол, такое…. А он говорит: перестарались, мол, его ребята, хотели только припугнуть, а получился пожар… А книгу священник в церкви прятал, там они ее и нашли…
– О Господи…. – он обхватил голову руками, – сколько человек они убили?
– двоих… Нет, троих… там еще тетка одна на дороге попалась, из местных. Свидетельница…. Они и дали ей по голове. Тетка была старая, сразу копыта отбросила.
– Трое… И двое охранников… Пять… А шесть? Кто же шесть?
– Босс, что с вами? С вами все в порядке?
– Уходи! Убирайся отсюда! Вон!
Пятясь, начальник охраны покинул кабинет. Дрожащими руками босс принялся рыться в ящиках письменного стола, выбрасывая содержимое прямо на пол. Наконец он нашел… расправил на столе какую-то бумажку. Когда он прочитал, на его лице отразился ужас….
– Тринадцать жертв…. Должно быть тринадцать жертв…
Он бросился к двери – но дверь была заперта. Страшно закричав, он забарабанил по двери кулаками, но вместо деревянной поверхности двери руки его вдруг погрузились в сноп раскаленного пламени…. Огонь охватил живую плоть, быстро перемещаясь по всему телу… От боли он завопил. Осознание, что именно он был шестой жертвой, стало последним, что случилось с ним на земле.
Когда, взбудораженные истошными воплями, охранники взломали дверь кабинета, зачем-то запертую изнутри, их глазам предстало страшное зрелище. На ковре перед дверью лежал черный, полностью обугленный труп их босса. Во всей обстановке комнаты не было никаких признаков пожара. И никаких подсказок, откуда мог появиться огонь.
Книга по-прежнему лежала на столе. Начальник охраны медленно приблизился к столу, взял книгу в руки, и, перепуганный тем, чтобы никто не вспомнил, что именно он последним говорил с покойником, быстро сообразил:
– Надо отвезти подарок его другу, в казино… На день рождения… Сказать, что так, мол, и так, произошел несчастный случай. Поздравить. Он бы этого хотел.
1413 год, Восточная Европа
Над водами реки стлался рассветный туман. Сонный крестьянин вязал силки на водяных птиц, стоя по щиколотку в ледяной воде. Тишина была мирной. Поселок спал. Только в редких домах огоньки масляных ламп пробивались сквозь тьму. На рассвете вставали те, кто ухаживал за скотом.
Клочья тумана стелились по воде, поднимались над камышами как облака пара, и крестьянин подумал, что день будет холодным. Гром, раздавшийся вдали, со стороны дороги, идущей через лес, заставил крестьянина выпустить веревки из руки и насторожиться. Он подумал, что приближается гроза, но это странно: не было грозовых туч, к рассвету небо становилось светлым на горизонте. Гром усилился, вскоре его раскаты стали отчетливо слышны.
Выходя из леса, дорога спускалась к реке, делая крутой изгиб, затем шла прямо в поселок. Темное облако, увеличиваясь в размерах, появилось на дороге из леса. Именно оттуда шел странный звук…
Крестьянин увидел, как первый солнечный луч, выбившийся из-под облаков со стороны реки, осветил железную броню. Это был отряд вооруженных всадников, которые на полном скаку мчались к спящему поселку.
Бросив силки, крестьянин выбежал на дорогу, чтобы мчаться домой со всех ног. В одной из хижин мирно спали его жена, старуха-мать и трое детей. Но далеко убежать не успел… Один из первых всадников, поравнявшись с человеком, ударил мечом. Нелепо взмахнув руками, крестьянин рухнул в дорожную пыль с перерезанным горлом. Кровавый ручей, стекая вниз, смешался с рекой, окрашивая воды в багровый цвет…..Обнажив мечи, издавая воинственный клич, всадники ворвались в поселок.
Всадники с обнаженными мечами, в сверкающих тяжелых доспехах мчались вперед, и с губ коней падали хлопья пены, а из-под копыт во все стороны летели вывороченные комья земли. Всадники мчались, обнажая мечи на скаку, мчались туда, где уже виднелись крыши каменных, деревянных, глинобитных домов и хижин, бледные на рассвете. Сноп пламени ударил вверх, в еще темное небо, дома занялись сразу и истерический женский крик взвился в воздух и повис под небом, как оборванная нить. Пламя, крики, звон мечей…. Деревянный дом разваливался в огне, куски горящего дерева и металла летели в воздух.
Кровь капала вниз, прямо на руку всадника, со сверкающего клинка. Женщина с искаженным, залитым кровью лицом, темные волосы которой слиплись от крови, бежала по дороге, прижимая к груди мертвого младенца с окровавленной шейкой и остекленевшими глазами, в безнадежной попытке убежать, увернуться от разящих мечей… Очень скоро женщина упала под ударом меча, лошадь взметнулась на дыбы на фоне пламени, заполонившего все небо, на фоне черного столба дыма от пепелища, продолжающего тлеть. Багровая полоса тянулась по дороге из-под живой изгороди кустарника, и земля отказывалась впитывать темную кровь. Снопы пламени…Ржание коней… Треск горящих домов… И крики, безнадежные крики… кони и крики, звон железа и глухой звук мягкой человеческой плоти, падающей на землю…. Какофония ужаса, застывшего на фоне алеющего пламени, оранжево-багровых костров…. Остекленевшие глаза младенца и женский крик, переходящий в оборванный смертью хрип, минуя рыдание… И зажженный огонь, горящий во имя ненависти над землей…
Тень, упавшая на дорогу, тень бежавшего человека и огромная тень настигающего коня….. Женщина с распущенными волосами падала и бежала, бежала и падала, раздирая о комья земли разбитые ноги, до тех пор, пока темная тень не упала на ее след…. Всадник схватил женщину за волосы, запрокинул к небу голову…. Затем швырнул о землю, привязывая к седлу… За лицо, за руки, веревкой, крест-накрест, к седлу, и потащил по комьям земли, раздирая лицо, пустив коня на скаку… Потащил, оставляя на земле длинные кровавые пряди волос, вырванных под копытами коней.
В темном зале трактира женщина медленно приходила в себя.
– Это было сегодня утром. Солдаты уничтожили поселок. Потом и сюда придет смерть. Будет черная тень над прекрасной землей. Облака дыма и огня уничтожат все живое. Глаза людей утонут в озерах боли. А реки наполнятся слезами. Кровавые удобрения упадут на почву, на которую ступят страшные кони…. Всадники с кровавыми мечами вступят в кровавую битву. Их мечи скрестятся под плач детей, которых женщины будут уносить от беспощадной резни… Но унести не успеют… мертвые серые камни, на которые больше не ступит нога человека, поглотят кровавые реки не пролитой крови и станут черными. А в этом городе навсегда поселится смерть. Пустые дома с заколоченными ставнями… Запертые двери, которые никто не откроет… Топот коней, звон мечей, всадники смерти в огненно-красных плащах… Стоны умирающих…. Огненные снопы пламени, взметнувшиеся высоко в небо…. Так высоко, что они достанут до неба как крик нечеловеческой боли…. Они схватят женщин, свяжут, как преступниц против всего человеческого рода, и привяжут к седлам своих коней, чтобы протащить по мостовым, раздирая о молчащие камни красоту и молодость…. И женские волосы, длинные женские волосы прядями останутся на порогах домов, вырванные кровавыми руками….. Безжизненные мертвые пряди, как и эта безжизненная проклятая земля…. Все это я видела в своем зеркале… я видела… так будет….
Чтобы не упасть, женщина ухватилась за стол. Теперь полулежала на столе, опираясь о пол коленями. Старик, тяжело шаркая ногами по полу, тщетно пытался ухватить ее за плечи, поднять. Старческие глаза слезились от испуга, а скрюченные руки дрожали. Старик выглядел так, словно сам упадет. Старик тряс женщину за плечи и дрожащим голосом повторял:
– Катерина! Катерина!
Женщина по-прежнему полулежала на столе с помертвевшим лицом. Старик схватил со стола кувшин и вылил остатки вина ей на лицо. Женщина вздохнула, вздрогнув всем телом, потом приоткрыла глаза. Он поднес кувшин к ее губам:
– Выпей, дочь моя! Пей! К тебе вернутся силы.
Катерина жадно выпила несколько глотков, поднялась на ноги с трудом. К ее лицу медленно возвращались живые краски, а глаза потухли.
– Вам не следовало говорить мне о зеркале! Я смотрела в него несколько последних ночей. То, что я увидела в нем… Страшные силы природы пришли в движение….. Беда простирает крылья над городом, и от нее не спастись.
– Неужели все так плохо, Катерина?
– Но у нас еще есть время! К тому же зеркало, как и люди, может лгать.
– Я давно говорил, что лучше уехать из этого города! Он никогда мне не нравился!
Женщина все еще тяжело дышала, но было видно, что она полностью пришла в себя.
– Где Марта?
– Спит. Где еще быть ребенку в такой час?
– Негоже маленькой девочке находится в трактире! Среди пьяных и грубых мужиков! Тебе надо увезти отсюда дочь!
– Вы знаете, что это я и собираюсь сделать. Вот соберу достаточно денег, и…..
– Деньги, деньги – больше ты, противная девчонка, ни о чем не хочешь говорить! Завтра я начну ликвидировать свои дела здесь и мы уедем все вместе! Я дам тебе достаточно золота!
– Вы действительно этого хотите?
– Я хочу увезти отсюда тебя и девочку! Кроме вас двоих, у меня в целом мире никого нет! Если ты моя дочь, то она – внучка. И я всем сердцем привязался к этому чертенку! Я помогу тебе, Катерина, помогу во всем!
– Хорошо! Если так, то надо спешить….
– Твои предсказания никогда не врут, Катерина, и это знают все люди в городе. Твои слова никогда не обманывают, как и твои травы. И если ты уже видела беду…. Я старик, больной и немощный, я не обладаю твоим пророческим даром, но и я чувствую эту беду. Да и многие люди тоже. Сколько у нас времени?
– Я не знаю в точности, но думаю, еще неделя.
– За неделю я ликвидирую все дела здесь и мы уедем как можно скорее.
Старик закашлялся. Женщина ласково обняла старика за плечи.
– Вы устали, вы нервничали. Отправляйтесь в постель! Сейчас я принесу вам полную чашку своего свежего травяного отвара, и утром от вашей подагры не останется и следа!
На пороге старик вдруг остановился:
– Катерина! А зачем приехал посланник герцога?
– Он привез ему письмо.
1413 год, Восточная Европа
В небольшом зале расхаживал молодой офицер. Его костюм был весь в пыли. Красивое, с тонкими чертами лицо было напряжено, на нем словно застыла мрачная, трагическая печать серьезности. Офицер был красив. И, наверняка, сам не подозревал о своей красоте. Его атлетическая фигура была стройна, и, несмотря на невысокий рост, поражала скульптурными формами. Длинные черные волосы в нетерпеливом беспорядке падали на спину, за воротник. У офицера было честное, открытое лицо, изящный греческий нос и полные губы. Нервно расхаживая по комнате, он нетерпеливо ударял по мебели рукой (в перчатке из буйволовой кожи, шитой золотом). При этом пальцы руки были крепко сжаты в кулак. По манере держаться, по гордой осанке и немного надменному повороту головы в нем за сто шагов можно было признать дворянина. При чем дворянина, занимающего высокое положение при дворе (если уж не при королевском, то при дворе местного властителя, наместника земель, уж точно).
Комната, где расхаживал офицер, была небольшой, убранной роскошно. Потолок комнаты был богато инкрустирован золотом и перламутром (особенно резной плафон, с которого спускалась большая позолоченная люстра на множество свечей), и щедро расписан готическими фигурами олимпийских богов и богинь. Стены были оббиты голубым бархатом, сквозь который были пропущены золотые и серебряные нити. Мебели было немного, но та, что находилась в комнате, поражала своим изяществом. Это была мебель из красного дерева, резная, с позолотой – кресла, диваны, шкафы. Несколько столиков – серебряных с мрамором. На столиках – изящная золоченная посуда, вазы, полные фруктов. И, наконец, камин.
Обрамление камина представляло собой настоящее произведение искусства – скульптурную композицию, вырезанную из розового мрамора, на какой-то библейский сюжет. Расхаживая по комнате, офицер не удостоил убранство ее даже взглядом. Была ночь, и бархатные портьеры тщательно задернули над тремя высокими сводчатыми окнами.
Когда нетерпение офицера достигло своего апогея (походка по комнате почти напоминала бег, а постукивание по мебели рукой стало откровенно нервным), дверь отворилась, и в комнату быстро вошел низенький, очень полный человек лет 50-ти. При виде его офицер насторожился, подтянулся, лицо застыло, как маска, в глазах появился тревожный блеск, а вся фигура приняла надменную, высокомерную позу, из которой следовало, что он ничуть не ниже вошедшего по своему происхождению, хоть и менее богат. Когда толстяк остановился напротив (не обратившись к нему ни с единым словом), офицер вынул из отворота камзола письмо.
– От его святейшества лично в руки!
Лицо толстяка удивленно вытянулось:
– От его святейшества?! Но я думал, вы приехали от герцога…..
– Его высочество получил письмо от Папы, адресованное вам. Я привез это срочное письмо. А вот записка от его высочества.
Офицер достал второе письмо (размером меньше) и с учтивым поклоном протянул толстяку. Толстяк нахмурился – было видно, что он испуган, но правила приличия заставляют насильно взять себя в руки.
– Ответ требуется?
– Мне приказано дождаться вашего ответа и привезти его как можно скорей!
– Хорошо. Сейчас вас проведут в вашу комнату, За ночь я напишу ответ и вы сможете отправляться в путь.
– Его высочество просил вас поторопиться!
– Хорошо. Я напишу ответ как можно скорей.
Толстяк позвонил в колокольчик, и на пороге комнаты почти мгновенно появился слуга.
– Проводите господина офицера в его комнату.
Оставшись в комнате, толстяк задумчиво положил оба конверта на мраморный столик, и вытер со лба крупные капли пота.
Длинный коридор заканчивался винтовой лестницей. Посланец герцога быстро шел за слугой, почти не глядя под ноги, не замечая ни теней, пляшущих на стенах, ни коридора, по которому шел. Наконец слуга отворил низкую, оббитую железом дверь. Оказавшись в ярко освещенной комнате, офицер облегченно вздохнул. Поставив свечу на стол (хотя на столе уже стоял подсвечник с пятью зажженными свечами, и камин, затопленный давно, горел ярко и тепло, даря телу приятный уют), слуга низко поклонился:
– Прикажете подавать ужин?
Читать бесплатно другие книги:
