Музыкальный приворот. По ту сторону отражения Джейн Анна

– Это нормально, хотя я и не хотел, чтобы у меня был такой брат, – сказал парень с горькой улыбкой.

– Он мерзкий, – тут же согласилась я. – А вы… вообще не общаетесь? – прорезалось во мне любопытство.

– Нет. Почему? Ты же с ним встречалась пару раз. Как тебе его характер? – спросил с вымученной улыбкой Антон, которого еще пару минут назад я считала Кеем.

– Ужасный! – воскликнула я, вспомнив самодовольного гнусного блондина.

– Вот видишь. Даже такая милая и спокойная девочка не смогла вынести его, – поморщился парень.

Знал бы ты, что твоя милая умудрилась выбросить, ты бы так ее не называл. Боже, что я натворила? После всего этого погрома и истерики Антон никогда не захочет видеть меня вновь. И это будет его право.

Мы пару минут молчали.

– А, Антон… У тебя есть девушка? – требовательно спросила я, вспомнив слова его родительницы. Кстати, понятно, от кого у его братца такой характер. В мамочку.

– Нет, – удивился он такому вопросу. – А если ты слышала крики матери, то знай – я не буду с кем-то встречаться по ее прихоти. Этим займется… Кей. Может быть.

Кажется, ему все же было не по себе, что я слышала слова его мамы. Антон очень нервный, хотя и скрывает это. Но я же вижу…

– Почему?

– Я думаю, ты все слышала и поняла, – туманно объяснил он, усаживаясь рядом, вытянув вперед ноги и опершись руками о диван. Подумав, парень скрестил ноги.

– Ты будешь встречаться только с тем, с кем тебе самому захочется? – напрямую спросила я. Блондин лишь кивнул.

– Я тоже, – помолчав, выдавила я. – Я тоже, поэтому… я тебя поддерживаю.

– Спасибо. И прости меня, хорошо?

– А? За что? А, ну да…

– Я не говорил. Про Кея. – Он замолчал, собрался с мыслями и продолжил: – Катя, ты знаешь, что такое иметь знаменитого и прекрасного брата? Братика, которого с детства родная мать любит больше, чем тебя? Тебе повезло: вас трое, и все вы одинаково любимы.

– Томасом, – широко улыбнулась я. – Иногда мне кажется, только им. Ну, еще и Алексеем, бабушкой и дедушкой.

– Я никогда не спрашивал. Твоя…

Я перебила парня, замахав руками – поняла, о ком хочет спросить:

– С ней все в порядке, но иногда мне грустно вспоминать. Давай, сейчас мы не будем говорить на эту тему. Иначе я опять буду реветь.

– Да, конечно. Катя, тебе сильно плохо? Ты так сильно боишься крови?

– Это фобия. Я привыкла. Знаешь, как со мной врачи всегда мучаются? – пожаловалась я. – Например, в школе меня медсестра терпеть не могла. Я постоянно падала в обморок во время прививок.

– Сейчас хорошо себя чувствуешь? Хочешь что-нибудь? – с искренней заботой спросил он, дотронулся до моих волос и провел по ним рукой. Приятно…

– Нет, я ничего не хочу. Я хочу задать много вопросов. Много. Можно?

– Да, – согласился Антоша, – задавай.

– Откуда ты знаешь, что я виделась с Кеем? – тут же прямо спросила я.

– Кирилл сам мне об этом сказал.

– Сам? Он дурак?

– Есть в нем такое, ты права, Катя.

Парень повел плечом, словно бы не хотел говорить об этом.

– Ну, почему, почему он это сделал? – не отставала я.

– Потому что ты мне понравилась, – наконец, ответил Антон мне. А приятно, что я ему нравлюсь! И этому человеку я только что устроила такое… Настоящую бурю в стакане.

– И что?

– Он узнал, что ты мне не безразлична, решил показать свое превосходство. Он так всегда делает. Доказывает, что лучше.

– Вы что, – широко открыла я глаза, – конкурируете между собой?

– Вроде того, – подтвердил Антон. Его улыбка стала злой, как будто бы его раздражал Кей, а может, и он сам себя раздражал. – Кирилл – мамин любимчик, красавец, известный музыкант и все такое.

– Вот как его зовут, – задумчиво протянула я, – Кирилл, значит.

– Из-за того, что ты мне понравилась, Кей тобой заинтересовался. Мне редко нравятся девушки… так сильно. – Парень отвернулся от меня. Я еще больше смутилась от откровенности.

– Я и не знала… что сильно тебе нравлюсь. Ты тоже мне… сильно нравишься, – проговорила я тихо и тут же спросила, сжав руки в замок: – А как же он узнал, что я тебе, ну, нравлюсь?

– Мы не общаемся, но изредка пересекаемся. Он видел нас вместе, – сухо отвечал хозяин квартиры.

– Вот оно как. Я же говорила, что он, Кей, – натуральная сволочь, Антон, а он… он… мне… – чуть не призналась я парню, что его брат мне нравился и… нравится?? До сих пор?

– Что? – не понял парень.

– Он рогатый мозгоед, – все же не стала озвучивать я свои мысли. Я стиснула ладони в замок, чтобы унять дрожь. Думаю, самому Кеечке я не нравлюсь. – Давай вместе проклянем его? И не принимай его действия близко к сердцу.

– Да.

– А еще, – я отвела глаза, – прости меня за то, что я сделала. Мне безумно стыдно.

– Я заслужил. Из-за меня, – он сглотнул, – брат тебя доставал. И, наверное, будет это делать и дальше.

– Ничего, я переживу, – пообещала я, хотя и не была в этом уверена. – А то, что со мной случилось – это штука что-то вроде аффекта. У меня так пару раз в жизни было. Не понимаю, что делаю, не контролирую себя, злая, как взбесившаяся ведьма… Кое-что даже не помню. Вот же я кретинка, да?

– Нет. Все хорошо, – элегантно поцеловал Антон мое запястье.

Я немного повеселела. Он это заметил и тут же улыбнулся.

– Антош, если ты один в один похож на брата, почему так… одеваешься-то? Почему выбрал такой… м-м-м… стиль? – мучил меня вопрос. – Ты такой красивый, как…

– Как он? – Догадался мой обаятельный собеседник, простивший мою выходку.

– Да. Ты очень красивый. Ты прячешь себя.

– Ты права. Прячу. Чтобы не быть похожим на него, – сквозь зубы выдохнул Тропинин. – Он… он бывает очень плохим человеком. Он играет с людьми, притворяется. Знаешь, сколько масок у него в запасе? Раз – и он с легкостью надевает одну. Два – вторую. Три – и новая маска наготове. Его голову посещают странные мысли, он совершает странные поступки – нормальные люди не будут этого делать, поверь. Говорят, он эксцентричен, потому что все творческие личности эксцентрики, так или иначе. Нет, он не как Сальвадор Дали – не ходит в акваланге и блестящем костюме из синей кожи, но самомнение у него почти такое же.

Я молчала, не желая прерывать странный монолог парня, наполненный горячностью, скрываемой под личиной небрежности и некоторой злости.

– Черт возьми, этот парень ведет себя как мальчишка, возомнив себя мужчиной. Я не могу понять: он максималист или взбесившийся богатый идиот, которому нечем занять голову? Он псих, он настоящий псих. Жизнь – игра, музыка – жизнь. Люди – игрушки, гитары – живые. Его смысл – это музыка. Она для него не развлечение, нет, а часть его самого. Странная позиция, верно? – повернулся ко мне Антон. Глаза его блестели от невыраженных чувств, заполняющих его душу. Наверное, он все же в глубине души любит непутевого брата-эгоиста и хорошо понимает его – близнецы, как-никак.

– И… он никогда не мог нормально общаться со своим братом – со мной. Знаешь почему? Он думал с самого детства, нет, скорее, с подросткового возраста – тут я не прав, что лучше и правильнее делать то, что велит ему мама. А я никогда не хотел следовать ее настойчивым советам. Девочка моя, ты знаешь, как это страшно – потерять себя?

Я помотала головой. Ну и взрослым же Антон сейчас выглядит!

– Я считаю – он потерял. И мать потеряла. Для нее счастье – не мир в семье – это второстепенно, а финансовое благосостояние. Но оно должно быть не просто стабильным, оно должно все расти и расти, и плевать, что у нее и так уже много денег, очень много, даже ее внукам хватит этих денег. Ее цель – обойти всех, стать еще богаче, еще лучше, и ради этой цели она работает, работает и работает. – Горечь в его голосе стала обжигать и меня. – И так не только у моей мамы, понимаешь? Это почти у всех, кто занимается бизнесом. У всех них есть какая-то планка, к которой они стремятся, считая ее целью жизни. Они счастливы только тогда, когда достигают ее. Достигают, а потом тут же повышают, чтобы в жизни появилась новая цель. И планка постоянно поднимается все выше и выше. Понимаешь, Катя? – он глянул на меня так, что я едва не заревела. – А символ счастья у Кира… Кирилла – управление компанией мамы. И не потому, что он жаден до денег и власти, нет, для него это означает высшее доверие с ее стороны.

Я с тревогой поглядела на парня.

– Такие, как они, все стремятся к иллюзии счастья. На остальное и остальных не обращают внимания.

– Думаешь? – подняла я брови. – У каждого свое понятие о счастье… У них такое.

– Оправдываешь?

– Нет. Пытаюсь рассуждать, – отозвалась я, коснувшись его руки. – Иногда я бываю немного глупа и не совсем понимаю кое-что, но…

– Ты не такая, – вдруг прошептал Антон. – Мне кажется, ты не такая. И твоя семья не такая. Ты словно с другой планеты. И ты мне нравишься этим, – он уже по-доброму улыбнулся, но глаза оставались больными. – Я такой идиот. Я буду требовать наказания у высших сил.

– За что? – серьезно спросила я. Мне не понравился смысл его шутки.

– За то, что не смог завоевать тебя, – не менее серьезно отвечал мой собеседник, и я слегка напугалась его грустного тона.

– Может, смог? – предположила я осторожно.

– Его игра продолжится, и я останусь без тебя. Ладно, я не хочу говорить об этом. Держись от него подальше, Катя, хорошо? – вдруг закончил свою речь хозяин дома.

Я кивнула. Головокружение и боль почти прошли. Наверное, близкое присутствие этого милого парня на меня так повлияли.

– Я понимаю тебя. И что он беспринципный подонок, твой брат, – тоже, – сказала я. – Ему просто охота доказать тебе, что он круче и лучше, но на самом деле ты дашь ему фору на сто очков вперед. Он знает это и старается. А ты… Антон, ты мне очень нравишься, что скрывать? И когда я подумала, что ты и он – это один человек, я хотела умереть. Или убить тебя… его, потому что я верила тебе, и сейчас верю. Я хочу, чтобы мы общались и чтобы у нас было все хорошо. Ты… намного лучше.

– Не говори так.

– Нет, серьезно! Я рада, что хорошо общаюсь с тобой, а не с ним, к примеру.

– Я тоже этому рад, – тихо сказал он.

– Нет, вы так похожи… это просто жестокая схожесть. И как я раньше не понимала… ты мастер маскировки. Тебя фанатки не донимают?

– Не узнают, – усмехнулся брат Кея. – Я и не стремлюсь, чтобы они узнавали меня. Прячусь. Кстати, Катя, не говори Кириллу и его друзьям обо мне. Что ты в курсе наших с Киром отношений. Пусть для них это останется тайной, хорошо?

Я задумчиво пообещала, а потом задала новый вопрос:

– Антон, а почему ты раньше-то не сказал о Кее? Если знал, что он меня достает. Точнее, пытается завладеть моим вниманием странными способами.

– Я думал, ты обидишься или еще что-нибудь в этом духе, – произнес он несмело. – Хотя на самом деле я думаю, что со мной могут общаться только потому, что я брат такой звезды. Считай меня чудаком – я сторонюсь общения. Я не хотел говорить про Кира. Прости, прости меня за это. Я сделаю все, что хочешь!

Я вздохнула. Нет, надо признаться, что я выкинула некоторые его вещи – в том числе и амулет. Мне так неловко… Мне стыдно!! А раз он говорит, что сделает все, что я пожелаю, попрошу у него, чтобы он на меня не злился за это.

– Антош, не сердись, но ты кое-чего лишился…

– Чего?

– Я боюсь говорить. Вдруг ты меня убьешь за это. Рассердишься, и…

– Я не буду сердиться, ты что. Я перед тобой очень виноват.

– Я выкинула твой кулон, какие-то фотографии и динозавра… – призналась я скороговоркой. Замерла. Несмело заглянула в его лицо и вздрогнула.

Мне показалось, или он побледнел? Его лицо окаменело, или это игра света и мое субъективное восприятие? Ну, все, сейчас он меня выгонит и скажет, что никогда не захочет видеть. Я сжалась на диване под его внимательным взглядом. Вдруг я ценности выбросила??

– Вот как? – с тяжелым вздохом проговорил Антон, но голоса не повысил.

– Пошли, поищем? – предложила я тут же подхалимским тоном, старательно рассматривая собственную травмированную коленку.

– Нет, все в порядке, – наконец, произнес он. – Раз выбросила – так тому и быть.

– Нет, серьезно, я могу поискать и…

– Катрина, не нужно. Все в полном порядке.

Я ничего не смогла ответить, и Тропинин тоже ничего не стал больше говорить. Мы, как распоследние дураки, молча сидели не меньше получаса и избегали глядеть друг на друга. Мне было очень неуютно.

Да что же это происходит? Что я выбросила? Что я наделала? А может, он чувствует за собой какую-то вину?

Потом Антон, напугав меня, внезапно поднялся и ушел в свою комнату. Вернулся. Также ничего не говоря, принес из бара высокие стаканы, поколдовав немного над ними.

– Возьми, – протянул он мне один из них.

– Спасибо, что это? – несмело приняла я его.

– Холодный чай со льдом. Успокаивающий. Пей.

– Ты злишься, да? – спросила я.

– Нет, совсем нет. Катя, ты хочешь что-нибудь?

– В смысле? – не поняла я, пробуя на вкус прохладную темную вкусную слегка вяжущую жидкость, мало похожую на обычный чай.

Прикинь, он туда яда подложил, чтобы с тобой расплатиться?

– Есть или пить, – уточнил он. – Что ты хочешь? Хочешь посмотреть кино или поиграть в видеоигры?

– Нет, – поспешно отказалась я, – ничего не хочу. И не говори пока о еде, ладно? Мне еще немного нехорошо. Ох, уж эта фобия.

– Конечно.

Еще минут десять утомительной тишины. Не могу понять – злится он или нет? Что случилось?

– Катя, – прошептал парень вдруг, опустив голову мне на плечо, но не обнимая.

– Что? – тихо спросила я его, удивленная поведением Антона.

– Я сумасшедший.

– Я знаю… В смысле? – спохватилась я. Что он имеет в виду? Что-то недоговаривает или?..

– Из-за тебя, – кратко отвечал он.

– Мне никто еще не говорил, что из-за меня стал психом, – засмущалась я.

– Значит, я первый?

– Получается так, – согласилась, касаясь щекой его волос, и первой взяла его за руку – накрыла ею его неподвижную ладонь.

– Еще раз прости, – зачем-то сказал он и добавил совсем тихим голосом: – Я трус, кажется.

– Замолчи, – слабо откликнулась я и сама погладила его по голове, легко-легко касаясь волос. – Иначе мне придется признаваться в том, что я дура. Это ты меня прости. Я ведь такое устроила. Я правда сожалею!

– Ничего. Это я виноват, – не желал уступать сокурсник.

– Я сейчас все уберу. Возмещу и все такое…

– Все в порядке.

– Но… – я попыталась было сказать, что мне правда очень стыдно. Меня действительно сжигало это назойливое неприятное чувство.

– Не вспоминай об этом, все хорошо. Не переживай, – проговорил Антон. – Прости меня. Хорошо?

– Ты не виноват… Это я.

– Нет. Я.

И мы замолчали. Я полулежала на диване, он сидел рядом.

Эх, хороша сцена: «Прости меня» – «Нет, ты меня извини». Идиллия. Только идиллии не длятся долго, вслед за ними наступает нечто диаметрально противоположное.

Антон вдруг наклонился ко мне, опершись локтем о диван справа от моей головы. Его лицо оказалось над моим. Во мне что-то словно перевернулось.

– Я пойду домой, ладно? – внезапно сказала я, понимая, как безумно мне хочется вновь коснуться его губ. Я хочу целовать его. Ласково, неторопливо, до головокружения.

– Может, останешься? – он просительно заглянул мне в глаза. – Мне нравится быть с тобой наедине.

Я помотала головой и отстранилась. Он потер лоб.

– Останься. Или… ты меня боишься?

– Нет, конечно.

– Тогда останься.

– Нет, спасибо, – с сожалением отказалась я. – Мне правда пора.

– Почему? Тебе ведь только что было нехорошо, – растерялся он.

– Ты такой красивый, – невпопад сказала я и осмелилась коснуться его щеки. – Очень красивый.

– Не говори мне этого. – Парень поморщился.

– Разве это плохо? – удивилась я. Нога опять разболелась. А может быть, она и не переставала болеть, просто я не чувствовала ничего.

– Быть красивым – прерогатива Кея, – отрывисто отозвался Антон. – Это ты красивая.

– Нет. Это свойство Нинки, – улыбнулась я.

– Твое. Не уходи, – вновь попросил молодой человек.

– Нет, мне надо домой, – заупрямилась я и встала. – Правда, мне уже пора.

Мы прошли в коридор, где Антон, наконец, включил неяркий матовый светильник с зеленоватым отливом – как раз такой, чтобы после темноты глаза не закрывались сами собой от чересчур яркого света, как это обычно бывает, когда из темной комнаты заходишь в чересчур светлое помещение.

– Не провожай меня, хорошо? – сама не зная почему, произнесла я. Мне было грустно – почему, не знаю. Но подозреваю, что из-за этого дурака, его брата. Остаточные явления истерики.

– Почему? – удивленно проговорил он, собираясь обуваться, но я покачала головой.

– Мне надо побыть одной.

– Но я не могу так. Уже темно.

– Нет.

– Ты девушка! – сдвинув брови, воскликнул он, его пепельные глаза стали подозрительными.

– И что? – уже обувалась я. – Я прекрасно доберусь до дома, не волнуйся ты так.

– Я должен тебя проводить.

– Тебе еще убираться, – выдавила я улыбку. – Не надо.

– Тогда я вызову тебе такси, – решил Антон, видя мое упрямство. Я улыбнулась.

– Нет, не надо. Автобусы еще прекрасно ходят, – все с той же вымученной улыбкой отозвалась я. – И в подъезд я выйду сама. В общем, оставайся дома.

Я не хотела слушать его возражения, поэтому быстро собралась и, неожиданно ловко уклонившись от возможного поцелуя, быстро выбежала, помахала ему и, не дожидаясь лифта, поспешила прочь по лестнице, касаясь руками причудливых узорчатых перил.

Я не сдержалась и, перед тем как дверь квартиры Антона скрылась из моего поля зрения, оглянулась. Сердце мое слегка сжалось – парень так и стоял в проходе, опустив голову так, что волосы закрывали глаза, держась руками за косяки, потерянный и опустошенный.

Прости, Антош, я не знаю, что со мной сейчас. И кто мне сейчас нужен.

Я быстрее побежала по лестнице, слыша свой глухой топот, а на глаза наворачивались непрошеные слезы.

Истеричка. Однозначно, истеричка.

Я не знаю, что со мной.

А я знаю!

Что же?

Просветить?

Да.

Ты обрадовалась, что все-таки интересуешь Кея. Ты хочешь к нему, правда? Признайся, милая, ага?

Это неправда!

Антон-то тебя меньше интересует, ха-ха-ха!

Неправда, говорю же, это неправда.

Ну, уж сама себе не лги, милочка. Не лги, говорю! Себе врут только сумасшедшие.

Все, хватит думать на эту тему. Хватит!!

К тому же тебе стыдно перед Антоном за свои мысли относительно господина Кея. Ну и стыдливая же ты, Нинка знала бы – умилилась!

Я пулей выбежала из подъезда, под пристальными взглядами охраны, привыкшей к тому, что жители и гости этого дома ходят размеренным и важным шагом.

По улице я тоже почти бежала, чуть прихрамывая и терпя саднящую боль, перерастающую в настойчивый жгучий зуд, все дальше и дальше от этого странного дома, в котором квартиру в стиле хай-тек я немного разгромила… Следом за мной вприпрыжку неслись господа Страх и Стыд, таща за обе руки госпожу Неуверенность.

Прости меня, Антон.

Полтора следующих дня прошли относительно тихо и неярко. Мне словно было дано время обдумать сложившуюся ситуацию, с виду банальную и почти неконфликтную, но для меня совсем непростую. А думать на тему Антон-Кей, он же Кирилл, я не желала. Мне было гораздо интереснее размышлять о бытовых проблемах, учебе, о негативном отношении Нинки к Келле, которая подозрительно часто вспоминала бедного парня, а также его дальних родственников, или даже о том, что моя Настя умудрилась, наконец, найти себе идеального, по ее меркам, парня: красавца-блондина с огромными синими глазами и огромным состоянием. Жаль только, что у него уже была законная супруга – об этом подруга узнала только на третьем свидании. Тогда же она уверилась, что идеальных мужчин не бывает.

В общем, в моей голове включился защитный механизм от нежелательных дум. Нога у меня довольно быстро заживала, почти не болела, но иногда я замечала, что, кажется, слегка начинаю хромать. Это заметила и Нинка, и ей пришлось объяснять, что я якобы порезалась о разбитый плафон в студии Томаса. Он, кстати, тоже умудрился заметить, что колено у меня перебинтовано и самолично на следующий день сменил повязку, правда, она у него получилась кривая и косая, поэтому перебинтовывал меня ворчащий Леша, как всегда, опаздывающий на какую-то крайне важную светскую тусовку. Когда-то у него был роман с девушкой-врачом, вернее, одновременно с двумя такими девушками, поэтому в медицине он понимал немного больше папы.

Зато потом со мной вновь приключились довольно-таки глупые события – именно в то самое время, когда Ниночка и ее Келла должны были посетить навязчивую старушку Эльзу. Келла чувствовал себя вроде бы хорошо, говоря, что это пустяк, но повязку с его головы никто снимать не собирался, даже он сам. Поэтому подружка очень переживала по поводу того, как в таком виде парень предстанет перед тетушкой и как она отреагирует на синеволосого. Понравится ли ей новая его прическа? Или пожилая женщина разочаруется в нем?

А еще ударник нервировал подругу тем, что постоянно выспрашивал ее о местоположении временно затихшего Бабы Яги, потому как очень уж хотел поговорить с Валерием на пару крайне интересных тем.

– Сходи со мной в гости, хоть заговорись с ним тогда, – отвечала ему по телефону Нинка, постоянно забывая прибавлять слова «милый» или «дорогой». Келла же, напротив, не забывал все время называть девушку Королевой. Сначала Нинке это нравилось, да потом стало надоедать, а в последние два дня вообще выбешивало.

– Какая я ему королева, дрозду поганому? – трындела она мне под ухо все три пары в пятницу – этот день был относительно легким, так как не было семинаров. – Я что, старая такая? Почему не принцесса-то?

– Успокойся, Нин, – неизменно говорила я ей.

– Ага, успокойся! С ними, мужиками, успокоишься!

Ее тихий возглас достиг чутких ушей преподавательницы английского языка, которая крайне ревностно относилась к своим занятиям.

– Журавль, не могли бы вы вести себя тише. Я, как-никак, объясняю новую тему. Я понимаю, что вы умная и все знаете, но все же ведите тише, иначе я попрошу вас покинуть аудиторию.

– Да-да, извините, – тут же добреньким голоском прощебетала подруга, а как только препод отвернулась, прошипела: – Я-то умная, а ты – дура тупая. Объясняет как попало, еще и выпендривается. Языка не знает, но лезет.

После пары утомительного иностранного должна была состояться последняя лекция, посвященная истории изобразительных искусств, о которых я и так ежедневно слышала дома от Томаса, а также от его многочисленных творческих друзей, каждый из которых мнил себя знатоком всего, что можно было. Краб, например, решивший остаться у нас погостить (в отместку, видимо, из-за того, что родственники потревожили его дачный покой), рассказывал все, чтобы было связано с литературой. Он каждое утро и вечер такие монологи устраивал, что волей-неволей приходилось их слушать и даже головой кивать изредка. Потому что если этот горе-писатель видел, что его никто не слушает («нет обратной отдачи»), то начинал еще более нудным тоном рассказывать все заново.

Сейчас слушать об истории искусств эпохи Возрождения мне совершенно не улыбалось, поэтому я предложила Нинке сбежать с пары, на что она, крайне раздраженная из-за Келлы, ответила из вредности:

– Прогул? Нет уж, Катенька, никаких прогулов. Мне, например, интересно послушать про Микеланджело, Боттичелли и Леонардо да Винчи.

Пришлось нам еще полтора часа сидеть в университете, хорошо еще, что преподавательница не только рассказывала, но и показывала нам слайды и фильмы об искусстве той далекой эпохи. Зато, когда мы вышли из аудитории, ослепленные ярким светом после просмотра кино в полной темноте, подруга тут же заспешила к Эльзе и унеслась, оставив меня одну.

Надеюсь, с Эльзой Нинке повезет, иначе она будет обвинять в неудаче весь мир, а слушать все ее злобные претензии буду я одна.

Я поболтала с одногруппницами и сходила с ними ради разнообразия в столовую, где они принялись выспрашивать у меня подробности расставания Ниночки и Сеточкина, узнавать про мою личную жизнь, рассказывать о своей, а также весело сплетничать и обсуждать последние новости. И только после этого я направилась на остановку. К моему облегчению, студентов на ней было не слишком много, так как было довольно поздно, и основная их масса уже уехала.

Нога продолжала слегка болеть, а повязка мешала нормально разгибать колено. Зато настроение у меня было мирное.

Автобус подошел достаточно скоро, к тому же он был полупустым, и я сразу же нашла себе удобное одиночное местечко в самом его конце. Хотела под шум мотора и виды города в наступающих сумерках обдумать то, что произошло со мной в самом недавнем прошлом: о том, от чего я убегала в последнее время и о своих чувствах к Антону и его братику. Что-то в происходящем было не так, и, скорее всего, это «не так» было именно со мной. Но моим думам помешал настойчивый писк телефона, подаренного мне Кеем – я так и не нашла в себе силы избавиться от милого кнопочного телефончика. То пользовалась им, то не пользовалась.

– Алло, – устало произнесла я. Вновь незнакомый номер. Интересно, кто это опять? Может быть, Его Высочество? Его-то я давненько не видела, Кирилл не подавал никаких признаков жизни. Нинка упоминала, что, по словам Келлы, Кей и Филипп уехали по своим музыкальным делам в Питер.

А может быть, это Антон? С ним я переписывалась и даже разговаривала по телефону, но пока в университет он не приходил, ссылаясь на работу.

– Добрый вечер, Кэт, – услышала я, к своему удивлению, негромкий и знакомый голос, мягкий, чуть вкрадчивый и совершенно спокойный.

– Арин? – произнесла я удивленно. – Это ты?

– Я. Ты свободна? Можешь говорить?

– Да, а что? Что-то случилось? Откуда у тебя мой номер, ведь…

– Это неважно. У меня немного времени, извини, что перебиваю, – несколько извиняющимся тоном произнес музыкант и, чуть подумав, задал странный вопрос: – Ты сейчас одна?

– Одна. Точнее, в автобусе, и тут есть люди, естественно, – не понимая, что ему понадобилось, произнесла я.

– Я имел в виду не то. С тобой рядом нет твоих знакомых? – уточнил Арин. – Например, подруги. Или того парня, с которым я видел тебя в торговом центре?