Динка Осеева Валентина
– Ну, посиди тут.
Ленька раздвигает соседние кусты, расшвыривает кучу валежника, отодвигает в сторону тяжелые камни и вытаскивает из земли широкую крепкую доску.
Подтащив ее к краю обрыва и перекинув через трещину, он долго пробует крепость доски ногой, потом смело шагает на середину и, схватившись за ветку сухого дерева, перепрыгивает на утес.
– Вот как я! – весело говорит он, глядя на оробевшую Динку. – Теперь можешь идти! Тут твоих три шага, не больше. Только вниз не гляди. Боишься?
– Боюсь, – сознается Динка.
– Ну, боишься, так посиди маленько; а обвыкнут у тебя глаза, тогда и перейдешь.
– Ладно, – соглашается Динка, усаживаясь на край доски. «Как же атаман переходил туда? Тоже по доске или просто прыгал? – думает она. – Наверное, просто разгонялся и прыгал – ноги у него большие, длинные. А у меня ноги маленькие и не очень длинные, мне не допрыгнуть, а надо по доске...»
Ленька дважды переходит на обрыв, потом обратно на утес – проверяет доску.
– Ну, обвыкли глаза? – спрашивает он.
– Нет еще, – вздыхает Динка. – Доска-то... она качается...
– Ну, а что ж такого? Это ведь не сходни. Ну, обвыкай еще, – соглашается Ленька и снова переходит на утес. Остановившись на самом краю его, он выжидательно смотрит на Динку и, вытянув почти до середины доски руку, ободряюще говорит: – Вот и рука моя. Шаг шагнешь и хватайся.
Динка крепко сжимает зубы и встает на доску, но взгляд ее падает вниз, и она снова усаживается на обрыв.
– Ну, что же ты? – разочарованно спрашивает Ленька, опуская руку.
– Вниз поглядела... – жалобно оправдывается Динка.
– Ну вот какая! Я же сказал: не гляди! – с досадой говорит Ленька.
Динка снова встает на доску.
– Давай руку! – решительно говорит она. Ленька напряженно вытягивается вперед.
– Шагай – раз! Шагай – два! – считает он, подхватывая на середине доски Динкину руку и осторожно переводя ее на утес. – Вот и все!
– Все! – облегченно говорит Динка и громко смеется от радости.
– Ну, теперь не страшно! Обходи за мной камень, тут у меня скрытное жилье есть. Не жилье, а настоящая пещера Лихтвейса! – хвастливо говорит он.
Динка трогает поросший мхом и кое-где пожелтевший камень с дырочками на поверхности.
– Полезем на него! – просит она.
– Полезем! – соглашается Ленька. – Только с другой стороны, тут не влезть.
Они обходят камень и, карабкаясь по сухим веткам поваленного дерева, взбираются на самую верхушку.
– Здесь атаман Стенька Разин сидел? – шепотом спрашивает Динка, усаживаясь рядом с Ленькой на зеленый мох.
– А где же больше? Самое место ему тут! – говорит Ленька. – А посидевши, конечно, спать лег. И знаешь, где спал?
– Где?
– А в той пещере, что я сейчас говорил, – таинственно сообщает Ленька и стучит ногой по камню. – Вот под этим самым камнем...
– Под нами? Но ведь он не спал, а думал... – сомневается Динка.
– Когда думал, а когда и спал... – задумчиво отвечает Ленька. Динка смотрит на Волгу, на бегущие по ней пароходы, на длинные плоты...
– «И утес-великан все, что думал Степан, все тому смельчаку перескажет...» – тихо говорит она и робко спрашивает: – Перескажет нам что-нибудь утес, Лень?
– Перескажет, – уверенно кивает головой Ленька. – Я и песни твоей еще не знал, а как приду, бывало, сюда, и чтой-то мне вроде кто нашептывает в уши: «Беги, Ленька, от хозяина али возьми камень и убей его! Не убьешь ты его, так он тебя убьет!»
– Убей ты! – хватая его за руку, просит Динка.
– Убить человека непросто. Сроду никого не убивал я... Лучше убечь... Это я так, к слову сказал: вроде сила у меня тут такая является!
– И у меня сила является, – шепчет Динка, сжимая свои кулачки. – Это нам с тобой от Стеньки Разина, да?
– Может, от него, а может, от чего другого. Нет тут над человеком кулака, и расправляет он себя, как орел крылья! – Ленька встает и, упершись рукой в бок, гордо оглядывается. – Вот убегу я и, как орел, буду жить тут! Сам себе хозяин!
– Беги, Лень! Я тебе хлеб приносить буду! И денежек принесу! – горячо обещает Динка.
Ленька снова усаживается рядом с ней:
– Откуда ты денег возьмешь? Своих у тебя нет, а красть я тебе никогда не посоветую. Слышь, Макака? Сроду не кради ничего! Я воров много видал – руки у них скрючены, а глаза ровно волчьи, так и бегают, так и бегают! Сохнут они от воровства, жулики-то.
– А почему сохнут? – со страхом спрашивает Динка.
– А потому, что все ж они люди, а ни рукам, ни глазам покою нет и воровской хлеб на пользу не идет, вот и сохнут... Совесть как возьмется за человека, так она его всего искорежит, – с глубокой убежденностью говорит Ленька. – А ты и вовсе девчонка маленькая, мелкая сошка, пропадешь совсем, если красть будешь! – строго добавляет он.
– Я не буду красть, Лень...
Динка хотела б сказать, что она возьмет у мамы и хлеб, и денежки, что мама у нее добрая-предобрая, что она сама пожалеет его, Леньку, и, может быть, даже насовсем возьмет его к себе...
Но, вспомнив с горьким сожалением, что она в глазах Леньки сирота, несчастная, брошенная девочка, что именно поэтому он пожалел ее и побил ее врагов, Динка замолкает. Она боится сознаться, что у нее есть мама... Ленька может подумать, что она вообще лгунья, и пожалеть, что показал ей утес.
– Я деньги заработаю, буду с шарманщиком ходить, петь буду, – тихо говорит она.
– Я и сам себя прокормлю, – бодрится Ленька. – Возьму удочку у Федьки, рыбу буду продавать...
– А кто это Федька?
– А тот паренек, белобрысый такой, что вместе с Митричем из воды нас вытаскивал.
Динка ежится и опускает голову.
«Эх ты, паскуда!» – вспоминает она и торопливо начинает объяснять Леньке, как все это вышло, почему подумала тогда, что он вместе с Минькой и Трошкой хотел ее утопить.
Но Ленька не слушает объяснений, он по-своему понимает ее поступок.
– Что ж, ты сирота, – вздыхая, говорит он. – У тебя и сердце сторожкое, и ненависть к людям... Я не сержусь, я понимаю...
– А у тебя разве ненависть ко всем людям? – спрашивает Динка.
– Нет, был один редкий человек, – тихо говорит Ленька. – Сказывал мне – есть хорошие люди. Только сам я их не видел. А тех, что видал... – Глаза его темнеют, грудь тяжело дышит. – Вон, гляди! – срывая с себя рубаху, говорит он. – Кто это, как не люди?
Динка видит темные рубцы и вдавленные белые шрамы на его спине. Между острыми торчащими лопатками – свежая набухшая полоса.
– Кто это, как не люди? Хозяин тоже считается человеком, – надевая снова рубаху и усаживаясь рядом с Динкой, говорит Ленька.
Динка молчит, но губы у нее трясутся.
– Ты что? – спрашивает Ленька.
– Я сейчас возьму камень и убью его... – бормочет Динка.
– Кого убьешь? – с живым интересом спрашивает Ленька.
– Хозяина твоего, – задыхаясь от злобы, шепчет Динка. Ленька широко раскрывает глаза и, опрокидываясь навзничь, громко хохочет.
– Ты что, в уме? – спрашивает он и снова хохочет. – С первым человеком смеюсь, – говорит он, успокоившись и ласково глядя в злые, колючие глаза девочки. – Чудная ты, Макака... Ну, что смотришь? Ладно тебе...
– Сбеги тогда! – строго говорит Динка.
– А вот как погрузимся, так и сбегу. Мне бы только не забояться в последнюю минуту... – вздыхает Ленька.
– Не забойся! Не буду водиться с тобой, если забоишься! – сердито кричит Динка.
– Ишь ты! – говорит Ленька, но в глазах его загорается решимость. – Так сбечь? – спрашивает он вдруг, глядя в лицо Динки потемневшими от волнения глазами. – Велишь сбечь?
– Сбечь! – ударяя кулаком по камню, коротко отвечает Динка.
– Ладно. Пусть вместе со мной провалится в Волгу этот утес, пусть убьет меня на этом камне гроза, если я не сбегу! – торжественно клянется Ленька. – Вот поклялся, теперь уже не отступлю, – серьезно говорит он. – И самая лютая смерть мне не страшна!
Динка молча прижимается щекой к его плечу. Спутанные волосы ее лезут Леньке в глаза.
– Погоди, – говорит он, осторожно отодвигая девочку, – весь свет ты мне своей гривой закрыла. На-ко вот гребень, расчешись!
Динка берет у него обломок гребешка и, морщась, старается расчесать густые пружинистые кольца своих волос.
– Э, нет! – отбирая у нее свой обломок и пряча его в карман, говорит Ленька. – Я тебе железный гребень куплю!
– Купи! А разве бывают железные? – удивляется она.
– Ну как же! Я на базаре видел. Может, они, конечно, для лошадей, но и тебе в самый раз! – серьезно говорит Ленька.
– Конечно! Они же не ломаются! А когда купишь?
– Вот заработаю и куплю... Ну, пойдем пещеру смотреть! – вспоминает он.
– Где атаман спал? Пойдем.
Ленька показывает подружке глубокую яму под камнем:
– Тут ни дождь, ни гроза не достанут! А сидеть и вдвоем можно!
– Это ты вырыл, Лень? – спрашивает Динка.
– Нет, она тут и была. Я только камни повыкидал.
– Она тут и была? Значит, верно, что Стенька Разин здесь спал?
– Может, и верно.
– Конечно... Чего же ему? Подумал, подумал да и заснул... Но в песне про это ничего не поется, – задумчиво говорит Динка, заглядывая в «пещеру».
Ленька извлекает откуда-то помятую жестяную кружку:
– Вот для воды я себе припас. А теперь начну сухари здесь копить!
– А когда хозяин твой приедет? – беспокоится Динка.
– Не знаю. Сказал: еду на неделю. Может, обманул? – хмурится Ленька. – Надо мне идти!
– Ну, пойдем! Мне тоже некогда.
Назад Динка идет по доске спокойнее. Ленька протягивает ей руку.
– Ну вот и обвыкли твои глаза! – хвалит он девочку, засыпая землей и валежником доску.
– Камни положи, – напоминает Динка.
– Непременно, а то видна будет.
– Опять по краю пойдем? – морщится Динка.
– Можно прямо наверх подняться, к дачам. Тут близко. А ты где живешь? – спрашивает Ленька.
– Я... на дачах живу.
– Ну так иди прямо. Там дорожка гладкая, без колючек. Найдешь сама? – спрашивает Ленька.
Динка кивает головой и скрывается между деревьями.
– Книжку поищи! – доносится до нее голос Леньки. – Эй, слышь, Макака?
Глава 27
Дедушка Никич в своей роли
Проплутав немного между деревьями, Динка вдруг попала на хорошо утоптанную тропинку и, поднявшись выше, уткнулась прямо в свой забор.
«Вот так штука! – удивилась она. – Мы так далеко шли с Ленькой по обрыву, а здесь, оказывается, сбежать – и все!» Значит, к утесу гораздо ближе от их дачи, чем к пристани. Вот хорошо! Динка подошла к забору и хотела уже нырнуть в лазейку, как вдруг около палатки Никича раздался голос Алины:
– Дедушка Никич! А Динки так и нет!
«Я здесь!» – хотела крикнуть Динка, но, вспомнив о своем платье, решила пройти через калитку. Если Алина у Никича, то Мышка тоже, наверное, там, а может быть, и Катя. Надо снять платье и пробежать в сад – там около крокетной площадки стоит кадушка с водой. Если немного обрызгаться и свернуть платье, как полотенце, то все подумают, что она купалась. А потом можно будет незаметно положить этот узелок в самый дальний угол шкафа. Сняв платье и сунув его под мышку, она помчалась вдоль забора в одной рубашонке и, завернув за угол, остолбенела от испуга и неожиданности. Прямо навстречу ей из калитки вышла Катя.
– Ой! – шлепаясь с размаху в траву, прошептала Динка.
Но Катя не видела ее, она смотрела прямо перед собой и шла медленно, как будто не хотела идти, но все-таки шла. Лицо Кати поразило Динку: оно было такое белое, как будто с него сошел весь загар, не оставив ни кровинки даже на щеках, а зеленые глаза Кати казались такими светлыми и грустными, что Динке вспомнилась сказка о немой русалочке. Она, наверное, была такая же, как сейчас Катя. Вот так же солнце просвечивало насквозь ее кудри, и крупные кольца их сверкали, как темное золото. Лежа в траве, Динка в молчаливом изумлении провожала взглядом свою молоденькую тетку. Ах, если бы у Кати был рыбий хвост, и если бы она внезапно онемела, то ничего не могло бы быть лучше! Динка сама водила бы Катю на берег, и они вдвоем ждали бы там ее принца. Но у Кати нет рыбьего хвоста, и, наверное, она еще не совсем онемела – во всяком случае, она всегда сумеет сказать Динке что-нибудь неприятное... И куда она идет? Не искать ли «подлую девчонку», это «убоище», которое опять убежало из дому, надев самое лучшее платье? Но нет, в руках у Кати запечатанное письмо, она, наверное, хочет отправить его на пристани.
Не смея верить удаче, Динка долго смотрит вслед своей тетке, и, когда фигура Кати скрывается за деревьями, она в один миг влетает в калитку и мчится по дорожке к дому. На террасе никого нет, в комнатах тоже пусто. Динка открывает дверцу шкафа, засовывает в самый дальний угол свой узелок и, найдя вчерашнее платье, поспешно облачается в него. Теперь все! Можно спокойно подумать о чем-нибудь другом... Почему, например, Алина у дедушки Никича? Она так редко ходит к нему в палатку... Может, рано утром у них побывал Костя и теперь Алина выполняет уже его «тайное и важное поручение»? Но при чем тут дедушка Никич? И где Мышка?
– Мышка! Мышка! – выбегая на террасу, кричит Динка.
– Ау! Иди сюда! – раздается голос Мышки.
Динка бежит на ее голос и видит обеих сестер у палатки Никича. Ого! Да они работают! Алина выпиливает что-то из фанеры, а Мышка стругает дощечку. А сам дедушка Никич ходит между ними и все что-то объясняет, указывает... Дедушку Никича совсем нельзя узнать. Он такой торжественный, в начищенных ботинках и в синей рубашке с галстучком. И лицо у него светлое, доброе, совсем как на Пасху, когда он приходит христосоваться. Динка подбегает к сестрам и подозрительно обходит вокруг Алины... Гм... фанерка... пилочка...
– Становись на работу! Почему опоздала? – кричит дедушка Никич, и голос у него такой зычный, требовательный, что Динка невольно робеет.
– На какую работу? Куда опоздала? – спрашивает она.
– Опоздала ко мне на урок, – сильно окая, говорит дедушка Никич. – Сейчас сестер отпущу, а ты останешься!
– Да она, дедушка Никич, не знала. Нам Катя только после чая сказала, что мы будем с вами заниматься, – объясняет Алина.
– Ну, не знала, так на первый раз прощаю... А то вон они, часы-то. И звонок я себе завел!
Старик показывает детям будильник и блестящий школьный звонок.
– Вот как зазвоню, чтобы мигом собирались! Ну, говори, Динка, что тебе по душе? Скамеечку ли будешь мастерить или рамочку выпиливать себе? Одним словом, ставь перед собой цель, а поставишь цель – добивайся. Не так, чтоб какое дело начать, а потом бросить и другое начать. Этого я не позволю. Ну, выбирай, что будешь мастерить?
Девочка вспоминает Леньку.
– Я сундучок такой, легонький, с ручкой, чтобы взять и идти с ним куда глаза глядят!
– Ишь ты! Сундучок с ручечкой! – усмехается дедушка Никич, разглаживая свою бородку. – Немалая задача! Ну, между прочим, я помогу, конечно. Гм... да... А какой же размером ты хочешь?
Динка разводит руками:
– Ну, просто, не маленький и не большой, вот как моя спина... Померяй по моей спине, дедушка Никич! – Динка поворачивается и подставляет спину.
– Зачем тебе? – удивляется Мышка. – У тебя целый ящик есть для игрушек.
– Ну, пускай, пускай делает! Вещь должна быть по душе! – добродушно говорит дедушка Никич и ведет Динку отбирать дощечки. – Погоди, не ворочай зря. Чего копаешься без толку? Какой толщины тебе нужна доска? Говоришь, чтоб был легонький, ну и бери потоньше. А теперь давай сантиметром смеряем длину и ширину твоего сундучка...
Девочки работают охотно. Алина старательно выпиливает по рисунку; Мышка, розовая от непривычных усилий, стругает вторую дощечку. Она хочет сделать скамеечку маме для ног. Никич обещал покрасить ее в зеленый цвет с нарядным ободочком. Динка тоже старается вовсю, но, чувствуя себя более умелой, чем сестры, вдруг вмешивается в их работу.
– Не так, не так стругаешь! – кричит она Мышке. – Дай я!
Мышка пищит и изо всех сил тянет к себе дощечку.
– Дети! Дети! – строго покрикивает Алина, не поднимая головы от своей фанерки.
– Прекратить возню! Стань на свое место! Не указывай! Я сам укажу, что надо! – стучит по верстаку Никич.
Динка принимается за свое дело, но, взглянув на Алину, шепчет:
– Алина, ты бы взяла пилочку потоньше... Дать тебе?
– Дина, не мешай... – рассеянно откликается Алина.
Динка успокаивается, но ненадолго.
– Смотри, дедушка Никич, так я делаю? – поминутно дергает она старика.
– Ты смотри не торопись! Испортишь мне материал, другого не дам! – угрожает дедушка Никич. – Что ты рвешься, как щенок на привязи? Работать надо с толком, с терпением.
Конец урока дедушка Никич торжественно возвещает звонком.
– Складывайте работу, – довольно говорит он, – теперь до завтра!
Девочки складывают работу, каждая отдельно: Никич для всех троих находит удобные местечки.
– Спасибо, дедушка Никич! – степенно говорит Алина.
– Спасибо... – тянется к старику Мышка и звонко чмокает его в морщинистую щеку.
– Спасибо, Никич! – шлепая ладошкой по ладони старика, дурачится Динка. – Давай в окунька и рыбочку сыграем!
– Иди вон с Мышкой сыграй, а я тут маленько приготовлю кое-что к следующему уроку.
Лицо старика сияет. Ну вот, наконец уговорил он мамашеньку, и все пошло нормальным ходом. «Девочки ничего, послушные, задору, правда, в работе у них нет, от себя ничего не придумают, но старание есть. Обвыкнут помаленьку, смелей будут браться – может, и задор явится... А приедет Саша и скажет: «Я думал, белоручки у меня растут, ан нет! Видно, повернул их мой Никич на свою трудовую стезю... – глядя вслед своим ученицам, радостно думает старик. – Спасибо скажет Саша... скажет спасибо», – приговаривает он про себя, готовясь к завтрашнему уроку.
Глава 28
Хорошие и плохие концы книг
Окончив занятия с Никичем, Динка наскоро позавтракала и пошла в комнату. Она вспомнила, что обещала Леньке поискать «Пещеру Лихтвейса».
«Надо посмотреть в той пачке, что привезла мама», – думает она.
Книжки, аккуратно сложенные, лежат на этажерке около пианино. В комнате никого нет.
Динка усаживается на полу около этажерки и кладет на колени несколько книжек.
– «Толстой, – читает она. – «Бог правду видит, да не скоро скажет». Интересно, про что это? Заглянуть или не заглянуть? Может, лучше не надо...
Динка смотрит на книжку боязливо и недоверчиво. Кто знает, какая это книга... Может, у нее плохой конец и все герои умирают или еще что-нибудь с ними случается. Тогда будешь долго ходить как потерянная и все будешь думать, думать, а помочь все равно ничем нельзя.
Динка осторожно листает страницы – первую... последнюю... «Наверное, с плохим концом, – думает она, – лучше не читать...»
У девочки много неприятностей из-за таких книг.
Один раз, когда она была еще маленькой, Марина принесла из библиотеки «Хижину дяди Тома» и читала ее детям. Все плакали. Динка тоже плакала. Сначала тихо, а потом, когда умерла Ева, она вскочила, затопала ногами и хотела разорвать книгу. Алина и Мышка изо всех сил пытались успокоить ее, мать гладила ее по голове и говорила, что всем жалко добрую девочку Еву и все плачут над ней, горе часто выражается слезами, но зачем же так злиться и рвать книгу? Чем виновата сама книга?
Динку с трудом уложили спать в тот вечер и по секрету от нее договорились завтра, во время чтения, отправить ее с Линой на прогулку. Но вышло иначе. Утром Динка забралась к матери в комнату, вытащила оттуда злополучную книгу и убежала с ней в дальний угол двора. Там она бросила книгу на землю и, топча ее ногами, в ярости кричала:
«Вот тебе! Вот тебе за Еву!»
Арсеньевы жили тогда в городе, и на дворе было много детей. Дочка дворника, Машутка, в ужасе бросилась в дом:
«Тетенька! Динка книжку бьет! Ужасти, как она ее треплет!»
Матери дома не было. Катя и Лина выбежали во двор. Книга с растерзанными страницами валялась на земле, а Динка, низко опустив голову, сидела с ней рядом. Вокруг, молчаливые и испуганные, стояли ребятишки со двора. Катя молча собрала разбросанные страницы и крепко взяла Динку за руку:
«Пойдем!»
Но Динка не шевельнулась. Тогда Лина, онемевшая от удивления, вдруг пришла в себя и разразилась громкими упреками:
«Да что же это ты содеяла здесь, страмница эдакая, а? Ведь книга-то не своя, а на время даденная! Это какие же деньги теперь платить за такую книжищу, а? Ох ты ж бессовестное дите! Нет чтобы какую махонькую книжонку взять, дак она эдакую библию, прости господи, стащила!»
«Пойдем!» – сердито повторила тетка и дернула Динку за руку.
Маленькая детская рука беззащитно натянулась, но Динка не встала. Жалкая фигурка ее не выражала никаких желаний, не было в ней и сопротивления.
«Ах ты Мазепа, Мазепа...» – укоряла Лина.
Из кучки ребят выдвинулся слюнявый Егорка и, вынув изо рта пальцы, важно пояснил:
«Она тую книгу ногами топтала».
Машутка, подскочив сзади, дала ему крепкий подзатыльник:
«А ты молчи, черт!»
«Пойдем домой, Дина!» – уже мягче сказала Катя.
Девочка подняла голову и посмотрела на нее пустыми, словно выцветшими глазами, потом повернула голову к Лине.
Лина не вынесла ее взгляда:
«Крохотка ты моя! Ведь сама не своя стала! Иди ко мне, дитятко ты мое выхоженное!»
Лина схватила девочку на руки и, вытирая своим передником грязные щеки Динки, быстрыми шагами пошла с ней к дому.
«Да провались она пропадом, книга эта самая! Своими деньгами не поскуплюсь, а мытарить ребенка не дам! Бумага – она и есть бумага, а дите напугать недолго, – бормотала она на ходу, чувствуя себя единственной защитницей Динки. Теплые руки девочки, доверчиво обнимавшие ее шею, усиливали это материнское чувство. – Таскают в дом всякую баламутку, а ребенок отвечай! – ворчала Лина и, прижимая к себе девочку, переходила на тихое воркованье: – Глазочек ты мой синенький, былиночка моя! Да мы их всех с энтой книгой! Не бойся, не бойся! А Лина сейчас кисельку сладенького дасть! Хошь кисельку-то?»
«Не-ет», – капризно тянула Динка.
«А чего хошь? Изюмцу коль дам?»
«Я спать хочу. У меня голова болит...» – заплакала Динка.
Тетка шла сзади, вглядываясь в лежащую на плече Лины знакомую вихрастую голову Динки, и на душе у нее было тревожно. Она понимала, что поступок с книгой – это не обычный каприз и не баловство.
«Это такой характер, упрямый, настойчивый... Вот разозлилась на книгу и порвала ее! Ну что я могу сделать? Наказать? Но она и так наказана – ревет, и голова у нее болит», – думала Катя, испуганная и озадаченная поступком Динки.
«Уложи ее спать», – сказала она Лине, так и не решив, как надо поступить с провинившейся девочкой.
Динка охотно легла в постель и заснула крепким сном здорового ребенка. Но, по мере того как она спала, в Кате росло раздражение:
«Безобразие! Устроила такую пакость и спит как ни в чем не бывало!»
Сестру она встретила выговором:
«Не знаю, о чем ты думаешь, Марина, таская из библиотеки эти книги! Можно потерять голову с твоими ангелочками! Вот, полюбуйся!» – Она бросила на стол разбухшую и растрепанную книгу.
Вечером, когда дети заснули, сестры допоздна обсуждали этот случай.
«Да, я, кажется, сделала большую глупость... Она еще слишком мала для такой грустной книги», – каялась мать.
«Но зачем же вообще читать такие книги, даже и старшим детям? Зачем это нужно, чтоб они сидели перед тобой и плакали? Почему не читать им сказки, какие-нибудь веселые стихи, наконец...» – волновалась младшая сестра.
«Подожди... Я читаю и сказки, и стихи, – нетерпеливо прервала ее Марина. – Но этого мало. Они должны знать, что в жизни бывает много горя и несправедливостей. И если они плачут, так это хорошие слезы. Значит, они понимают, жалеют, они будут бороться против этих несправедливостей! Я же воспитываю их, Катя, на этих книгах!»
«Воспитываешь? – Катя насмешливо улыбнулась и подвинула к сестре растрепанную книгу. – Вот, пожалуйста, наглядный результат твоего воспитания!»
«Ну, это Динка... – улыбнулась Марина. – Она еще мала».
«Мала? Ну, знаешь... Будь это мой ребенок, так я бы как взяла ремень да вздула ее один раз...»
Щеки Марины вспыхивают ярким румянцем.
«Конечно, тебе, видно, кажется идеалом воспитания плетка нашей мачехи, – горько напоминает сестра, – а я вот даже кричать на ребенка не могу, я не могу и не хочу видеть испуганные лица, я не хочу, чтобы меня боялись! Они должны бояться не меня, а своих поступков, которые могут оттолкнуть меня от них... И зачем ты врешь, Катя, что ты будешь бить своего ребенка? Ты и пальцем не тронешь его, потому что тебе всю жизнь помнятся мачехины побои. Нет! Ты не будешь бить, но ты вырастишь его таким эгоистом, Катя...»
«Ну конечно, я выращу эгоистов, а ты замечательных людей! Ну, не будем спорить! Давай лучше подумаем о Дине... Что это за поступок, по-твоему? Озорство, шалость, просто желание побезобразничать?» – Катя выжидающе смотрит на сестру.
Марина задумчиво качает головой:
«Нет, Катя, это не шалость. Это отчаяние! Динка еще не умеет владеть своими чувствами. Она не хочет примириться со смертью Евы! Она протестует, кричит, топает ногами, но Ева все-таки умирает! И Динка набрасывается на книгу. Она считает ее виновной в этом плохом конце...» – медленно, словно думая вслух, разбирает поступок Динки мать.
Но Катя не верит. Она считает сестру безнадежной фантазеркой.
«Ну предположим, – говорит она. – Но в этом «отчаянии» Динка порвала книгу. Так, может, все-таки надо наказать ее?»
Читать бесплатно другие книги:
