Одна помолвка на троих Куликова Галина

Глеб обреченно махнул рукой. Желание увидеть Дану и подарить ей кольцо разгоралось в нем, как пожар. Он вспомнил старый бабушкин сад и спелые яблоки, падавшие в траву одно за другим. Невыносимая сладость земного притяжения тянула их вниз и отрывала от веток. Он тоже готов был оторваться от своей ветки и, кажется, даже слышал, как скрипит черенок. Да, черт побери, он созрел для женитьбы.

– Я никогда не брошу курить, – заявил Артем, щелкнув зажигалкой. – Потому что курение вредит всему, кроме центра удовольствия в моем мозгу. А именно этот центр я особенно люблю побаловать.

Не успел он сделать первую затяжку, как дверь распахнулась и появилась Дана – высокая, элегантная, с раскосыми марсианскими глазами.

Глеб мгновенно подался ей навстречу, а Артем с контуженной улыбкой поспешил загасить в пепельнице только что зажженную сигарету.

Когда Блок писал про незнакомку, которая входит, «дыша духами и туманами», он наверняка имел в виду именно такую женщину, как Дана. Артему всегда казалось, что она сделана из китайского фарфора и раскрашена вручную. Идеальная работа.

– Привет, мальчики, – сказала Дана и на секунду замерла на пороге, словно позволяя всем полюбоваться собой. Потом проплыла по кабинету и поцеловала Глеба невесомым поцелуем, вкуса которого тот почти не ощутил.

Однако ему необязательно было с ней целоваться, чтобы почувствовать прилив адреналина. При виде женской красоты в организме мужчины происходят неконтролируемые химические реакции, из-за чего тот способен превратиться и в павлина, и в тигра, и даже в осла. Глеб испытал уже привычный приступ самодовольства и краем глаза посмотрел на Артема.

Его друг вскочил на ноги и поспешно поправлял очки, галстук, пиджак – все, что можно было поправить.

– Ну как, мы едем или вы еще не закончили свои важные дела? – с легкой иронией спросила Дана.

В противовес хрупкому телосложению голос у нее был удивительно сильным.

– Сейчас, я только документы уберу, – сказал Глеб и обратился к другу: – Темыч, поухаживай за дамой.

Артем послушно подставил Дане стул. Она опустилась на него с таким изяществом, словно всю жизнь только и делала, что тренировалась грациозно усаживаться. При взгляде на нее сразу вспоминались фотографии, сопровождавшие светскую хронику: королевы, принцессы и другие именитые особы на официальных приемах. Судя по всему, таким женщинам основы этикета впрыскивали в кровь сразу при рождении, еще до прививок.

– Ладно, ребята, – сказал Артем. – Я пойду, мне надо к производственникам заскочить, пока все не разошлись.

Он торопился смыться отнюдь не из вежливости. Даже самому себе Артем не желал признаваться, что побаивается невесту своего друга. Женское совершенство лишало его воли и мешало мыслить здраво, а он не любил терять над собой контроль.

Артем вышел из кабинета, напоследок помахав рукой. Черт побери, он должен или не должен был сказать Глебу правду? О том, что женитьба на такой женщине все равно что призыв на военную службу? С момента обмена кольцами у друга не будет ни минуты личного счастья. Счастье жены – вот что станет определять уклад его жизни.

«Или я просто ему завидую? – подумал он сердито. – Ведь как ни крути, а в меня никогда не влюблялась такая красивая женщина. Может быть, это и стоит свободы?»

– Ты сегодня очень задумчивый, – заметила Дана, взяв Глеба под руку.

Они шли по длинной аллее, заплетая ногу за ногу. Теплое вечернее солнце залило все вокруг карамельной тянучкой. Коричневые тени прилипали к подошвам туфель, и, вероятно, от этого ноги казались тяжелыми.

– Ммм? – удивился Глеб, хмуря брови.

Про себя он уже сто раз сделал Дане предложение. Один раз он говорил задорно: «А знаешь что? Мы с тобой отлично подходим друг другу. Почему бы нам не пожениться?» В другой раз вставал на одно колено и торжественно открывал коробочку с кольцом со словами: «Дана! Ты единственная любовь моей жизни. Стань моей женой!» В третий раз нежно брал ее за руку, заглядывал в глаза и проникновенно шептал: «Дорогая, я не представляю своей жизни без тебя. Я хочу, чтобы ты стала моей навеки. Выходи за меня замуж».

Был и четвертый, и пятый, и шестой раз… И каждый раз что-то его останавливало. Глебу казалось, что он будет выглядеть дурак-дураком и, конечно, скажет что-нибудь не так и не тем тоном, и Дана либо станет над ним смеяться, либо отмахнется от него… Он не знал, как она себя поведет. И от этого чувствовал себя хуже некуда. Просто ужасно себя чувствовал.

– У тебя неприятности на работе? – спросила Дана. И не успел Глеб ответить, как она расстроенным тоном добавила: – А у меня как раз неприятности.

– Не может быть! – Глеб остановился и повернулся к ней лицом.

У нее, оказывается, неприятности! А он даже не спросил, как дела. Вел себя как законченный эгоист. Судьбоносный разговор откладывался, и будущий жених на какое-то время снова стал самим собой.

– Что случилось? – спросил он. – Недовольные клиенты подали жалобу?

Фирма, в которой работала Дана, носила романтическое название «Порхающая магия». Для свадеб и юбилеев здесь заказывали тропических бабочек. Их выпускали в кульминационный момент торжества, заставляя всех без исключения гостей дружно ахать от восторга. Фирма занималась разведением, упаковкой и доставкой нежного товара.

– Помнишь, я тебе говорила о том, что мы собираемся расти? – Дана испытующе посмотрела на Глеба. – Ну, то есть фирма будет расширяться?

– Да, что-то такое говорила. – Тот морщил лоб, искренне пытаясь перестроиться с дел сердечных на дела бизнеса.

– Так вот Горянский предложил мне возглавить филиал в Питере. А его предложение все равно что неумолимый рок.

– Погоди-погоди, – помотал головой Глеб и взял Дану за руки, крепко сжав пальцы. – Ты что, хочешь сказать, что будешь мотаться из Москвы в Питер и обратно?

Они остановились возле закрытой на ремонт детской площадки. По бульвару прогуливалось множество людей, но здесь, в стороне от главной аллеи, они были одни.

– На какое-то время мне вообще придется переселиться в Питер: дел будет невпроворот. – Вероятно, она сдерживала слезы, потому что голос у нее сделался необычайно низким, грудным и странно незнакомым.

– Но почему именно ты? – спросил Глеб, растерявшись.

К таким переменам он точно не был готов. Его голова сейчас напоминала голубятню, в которую ворвался кот, – мысли метались и бились, словно всполошенные сизари.

– Ну… Потому что больше некому. У Пашки семья – жена, ребенок, и у Сережки жена. Обе они работают. А меня вроде как ничто не привязывает к одному месту…

– А как же я? – Глеб взял девушку за плечи и притянул поближе к себе. – Разве я тебя не привязываю?

Волнение нарастало, как гул приближающегося вертолета. Дана подняла на Глеба несчастные глаза, и тот сразу же понял, что вот он – момент истины. Именно сейчас, именно в эту самую секунду нужно делать предложение. Привычным движением он сунул руку в карман пиджака. Странно, но никакого особого волнения он не чувствовал. А чувствовал только восторг от того, что все складывается совершенно идеально, так, как он и мечтать не мог.

Дана горестно потерлась щекой о его плечо:

– Для начальства неофициальные отношения значат не больше, чем пыль на дороге.

– Ну… Тогда знаешь что? – Глеб не мог не наслаждаться красотой ситуации. – Тогда давай поскорее сделаем их официальными.

Словно фокусник он извлек коробочку на свет божий и открыл ее, глядя на Дану с внимательной серьезностью. Нужная фраза выскочила из него сама собой. Наверное, не зря он столько репетировал.

– Дана, ты согласна выйти за меня замуж?

Она очень смешно ойкнула и прижала руки к груди. Уставилась на кольцо, широко распахнув глаза. Белки голубоватые, ресницы длинные, живые, без всякой косметики. Глеб подумал, что на свадьбе все мужики будут ему отчаянно завидовать.

– Конечно, согласна, – шепотом ответила Дана и подставила палец, на который Глеб с улыбкой надел кольцо. Тихо пискнув, новоиспеченная невеста бросилась ему на шею.

Он крепко прижал ее к себе и заулыбался, чувствуя, как за плечами разворачиваются крылья. Он, черт побери, молодец. Не упустил момент и все сделал вовремя. Решил – и сделал. Разве плохо, что его дальнейшую жизнь можно предсказать с точностью до марки семейного автомобиля и названия колледжа, в который они отдадут своего первенца? В стабильности есть своя респектабельность, если угодно, некий шик, и разве не к этому он всю жизнь стремился?

Вырвавшись из его объятий, сияющая Дана вскинула голову:

– Глеб, поедем к нам, скажем маме с папой! Пожалуйста, поедем! Они так обрадуются! Они тебя очень любят.

«Не уверен, что любят, но все же относятся хорошо, – мысленно поправил ее Глеб. – И почему бы им действительно не обрадоваться?»

Они и обрадовались! Антонина Петровна, маленькая, но сильная, пахнущая кремами и лосьонами, в которых она день и ночь купала свое тело, прижала Глеба к груди. Растроганный Леонид Иннокентьевич, длинный, как аист, снял очки и, качая головой, принялся усердно протирать стекла, приговаривая:

– Поздравляю вас, дети мои! Поздравляю! Это так неожиданно… И так хорошо!

– Что хорошо, то хорошо, – соглашалась с ним Антонина Петровна. – Просто прекрасно!

Она молниеносно накрыла на стол, взмахнув скатертью и подняв в воздух пылинки, которые ускользнули от мощного пылесоса. Словно по волшебству появились шампанское в ведерке, натертые до скрипа бокалы и домашние пирожные с кокосовым кремом.

– Ну-с, за вас, молодежь! – провозгласил Леонид Иннокентьевич и высоко поднял свой бокал. – За ваше счастье!

Глеб никогда в жизни не встречал человека более обманчивой внешности. Иннокентий Горюнов, влиятельный бизнесмен и политик, выглядел как профессор-неудачник, подрабатывающий написанием левых дипломов. И только когда он снимал очки, становилось ясно, что некоторых аистов можно смело причислить к отряду хищных птиц.

Когда они чокались, стало заметно, что у Антонины Петровны слегка дрожат руки. Схватив салфетку, она промокнула испарину, выступившую на лбу и над верхней губой.

Глебу казалось естественным, что родители невесты нервничают и то и дело многозначительно переглядываются. Единственная любимая дочь собирается улететь из родного гнезда, это ли не событие? Ледяное шампанское не охладило его пыл и даже слегка вскружило голову. Он испытывал удовлетворение, да. Именно так все и должно было случиться. Женитьба – это серьезный шаг, и выбирать жену нужно с умом. Он и выбрал с умом. У них с Даной все получилось легко. Никаких непреодолимых препятствий, ночей, полных лихорадочной страсти, побегов на край света, душераздирающих сцен, никаких поспешных решений. О таком можно только мечтать. Не всякому мужчине удается в жизни избежать дурацких ошибок, совершенных под влиянием тестостерона.

Дана держала Глеба за руку и постоянно поглядывала на него с новой, только что рожденной улыбкой, какой раньше он никогда у нее не видел. «Она меня любит», – подумал он удовлетворенно и только тут сообразил, что, когда делал предложение, ничего не сказал о своих собственных чувствах. Надо было сначала признаться в любви, а уж потом предлагать руку и сердце. Впрочем, Дана умная, она наверняка поняла, что он просто… просто разволновался!

– Да что же вы стоите?! Вы садитесь, садитесь, – засуетилась Антонина Петровна. Ее многоярусное платье заколыхалось. Глебу было приятно, что будущая теща так следит за собой. Прямо из дома, не переодеваясь, она может отправиться и на прием, и на именины. Красивый наряд, браслет, укладка… «С раннего утра и до позднего вечера она во всеоружии и готова к любым неожиданностям. Дочка вся в нее, – подумал он, сжав руку невесты. – Господи, как мне повезло-то! Дана никогда ни перед кем не выставит меня дураком».

В ту же секунду прошлое бросилось ему в лицо, завертевшись перед глазами обрывками воспоминаний, которые он всеми силами пытался вытеснить из памяти. Ему двенадцать лет. Огромный банкетный зал, растерянные лица гостей, красное от гнева лицо отца… Лучше бы он не видел, что произошло. Лучше бы накануне он заболел корью и остался дома, метался бы в горячке и ничего не знал. Дикая сцена до сих пор стояла перед его глазами, словно все случилось вчера. Он не мог от нее избавиться. Это был его самый страшный детский кошмар. Когда он рванул сквозь толпу к выходу, все смотрели на него с жалостью и испугом. Какая-то женщина попыталась удержать его, но он вырвался из ее рук, выскочил на улицу, скатился по мраморной лестнице и понесся, как заяц… В ночь, в пустоту, куда глаза глядят… Снова, как и много лет назад, ему стало душно от стыда, и он поморгал глазами, чтобы прогнать отпечатавшуюся в сознании картинку.

– Все нормально? – тихо спросил Леонид Иннокентьевич, тронув Глеба за локоть.

Темными глазами он ощупывал лицо будущего зятя, словно хирург, обдумывающий, как ловчее сделать первый надрез.

– Все просто прекрасно, – искренне ответил Глеб и широко улыбнулся: – Я немножко поглупел от радости.

– От радости можно. – Леонид Иннокентьевич ободряюще похлопал его по плечу. – И когда же состоится знаменательное событие? Может быть, Глеб, ты хочешь приурочить его к своему тридцатилетию? Два праздника в один день?

– Нет-нет, – покачал головой Глеб. – Я не очень люблю отмечать дни рождения. Вот свадьба – это настоящее большое событие.

– Папочка, мы еще ничего не обсуждали! – вмешалась Дана. – Глеб только что подарил мне кольцо. – Она грациозным жестом вытянула вперед руку, чтобы показать бриллиант. Тот послушно сверкнул благородным блеском. – И мы сразу поехали к вам.

От шампанского она раскраснелась и приложила к горящей щеке ледяной бокал. Потом одним движением распустила волосы и сделалась совершенно неотразимой. В голове Глеба, где-то на краю сознания, мелькнула мысль, что ему никогда, ни разу не хотелось запустить в эту золотистую копну пальцы. Их с Даной страсть с самого начала была контролируемой. Они проявляли чувства в урочном месте и в урочное время, и это казалось Глебу восхитительным.

Все его предыдущие пассии без исключения постоянно выводили его из себя бесстыдной демонстрацией чувств и приставанием на людях. Это их вечное хватание за руки, это нытье в ресторанах и на концертах: «Поцелуй меня! Обними меня! Ты мой и только мой! Ну, дай я тебя сама поцелую! Какие у тебя сладкие губки!» Еще они придумывали ему унизительно-ласковые прозвища, называя то малышулей, то кукусиком. Глеб не желал быть кукусиком.

Дана оказалась глотком пресной воды среди всех этих киселей и сиропов. Она была хорошо воспитана и умела держать себя в руках. Место нежностям – в постели. Мамино воспитание и папина выдержка. У него будет идеальная жена.

– Может быть, устроим семейный ужин? – неожиданно загорелась Антонина Петровна. – Экспромты иногда получаются удивительно удачными!

– Нет, мамочка, Глеб заказал столик в ресторане, нам надо все обговорить. Мы ведь еще ничего толком не обсудили!

– Да, нам хочется побыть вдвоем, – подал голос Глеб. – Поедем на такси, раз мы выпили.

– Конечно, поезжайте, – энергично поддержал их Леонид Иннокентьевич. – Мы вас благословляем и все такое…

– И все такое, – эхом подхватила его жена.

Входя в лифт, Дана помахала рукой, Глеб засмеялся и тоже помахал. Лифт уехал. Антонина Петровна захлопнула входную дверь, повернулась к мужу и посмотрела на него расширенными от страха глазами.

– Леня, что теперь будет? – спросила она убитым голосом.

– Ничего не будет, – свирепо ответил тот. – Только не начинай причитать, хорошо?

– Тебе не кажется, что надо его предупредить?

– Предупредить его? Собираешься предать собственную дочь?!

– Не предать, а защитить!

– Оставь ее в покое, – рявкнул Леонид Иннокентьевич. – У нее все отлично, разве не так?!

– Сейчас отлично…

– Тоня, мы просто не имеем права вмешиваться. Дана никогда нам этого не простит, никогда. Ты только посмотри, как она счастлива!

– Но…

– Никаких «но», или мы рассоримся, поняла?

Ссориться с мужем Антонина Петровна была не готова. Она горестно вздохнула и, прикусив губу, отправилась убирать со стола. Страх стелился за ней, словно шлейф духов, которыми она утром сбрызнула запястья.

– Подожди рыдать, объясни толком, что случилось!

Агата изо всех сил прижимала телефон к уху. Другое ухо пришлось заткнуть пальцем, чтобы хоть что-нибудь услышать: гул толпы и шум машин страшно мешали разговаривать.

– Он… Я… У меня неприятности! Кошмарные! – рыдала трубка голосом Светки Кареткиной.

– Ты никого не убила? – Агата была гораздо рассудительнее школьной подруги. – И ты сама не покалечена? Руки-ноги целы?

– Я не знаю, что мне дела-а-а-ать! – продолжала выть и всхлипывать трубка.

– Где ты находишься? – спросила Агата, шарахнувшись от велосипедиста, который пронесся мимо, подняв нешуточный ветер.

Только что прошел дождь, и на улице стало прохладнее. В воздухе еще висела мелкая водяная пыль, способная испортить любую прическу.

– Я еще на рабо-о-о-оте!

– Сиди там, я скоро приеду, поняла? Мне потребуется полчаса, чтобы до тебя добраться. Сиди и жди моего звонка. Ничего не предпринимай. Тебе нужно продержаться всего тридцать минут!

На самом деле добралась она гораздо быстрее, потому что всю дорогу почти бежала. Конечно, Светка Кареткина была нюней, но чтобы рыдать вот так, в голос? Вероятно, случилось что-то действительно ужасное.

Огромная автомобильная стоянка возле высотного офисного здания была уже наполовину пуста. У сотрудников большинства фирм рабочий день закончился почти сорок минут назад. Уехали начальники, разбрелись менеджеры, упорхнули секретарши…

– Ты все еще рыдаешь?! – поразилась Агата, набрав номер подруги и услышав все те же горестные всхлипы. – Представляю, на кого ты сейчас похожа! Вернее, не представляю, на кого ты похожа. Мне даже страшно это представить. Спускайся вниз, я жду тебя возле входа. Пойдем в соседнее кафе, выпьем горячего чаю с лимоном, и ты мне все расскажешь. А я дам тебе хороший совет. Я мастер давать советы, мне за это деньги платят. Действуй, вперед! Я поймаю тебя на улице.

Она спрятала телефон в сумочку и стала нервно расхаживать возле широкой стеклянной двери, из которой время от времени вываливался какой-нибудь припозднившийся клерк со следами компьютерной бледности на лице. Когда появилась Кареткина, Агата отступила на несколько шагов и прижала руку к груди:

– Мама дорогая! Я ожидала чего-то подобного, но это… Нет, я не ожидала ничего подобного. Ты выглядишь так, будто только что побывала в автомобильной мойке.

Она взяла подругу за руку и повлекла за собой.

– Он меня… – ревела Светка. – Он меня…

– Кто «он?» – задала главный вопрос Агата, остановившись и развернув подругу к себе лицом. Ее тон не обещал ничего хорошего.

– Босс! – Светка размазала остатки туши по щекам. – Он меня… Он меня…

– Поцеловал?

– Если бы! Этот подонок меня… Он меня…

– Изнасиловал?!

– Уволил!!

И Светка заревела так горько и самозабвенно, что через полминуты начала икать. Агата достала из своей объемистой сумки папку с клиентскими договорами и начала изо всех сил обмахивать этой папкой несчастную подругу. На подругу это никак не подействовало.

– Черт бы тебя побрал, – пробормотала спасительница и снова двинулась вперед, потянув Светку за собой. – Смотри не наступи в лужу. Сейчас ты мне все расскажешь – что, как и почему. Помнится, когда меня уволили с работы, я просто очень сильно расстроилась. Я даже орала на своего босса. И все равно не была похожа на потрепанный ураганом кочан капусты.

– Он сделал это подло! Чужими руками! – продолжала причитать Светка. – А я думала, что нравлюсь ему! Он-то мне точно нравился… Но теперь я его ненавижу!

Тем временем Глеб Шагарин въехал на ту же самую стоянку перед офисным зданием и припарковал автомобиль неподалеку от входа. Ему во что бы то ни стало нужно было попасть в свой кабинет именно сегодня, но в рабочее время он приехать не решился. Зато сейчас был совершенно уверен, что Кареткина благополучно отбыла домой, и чувствовал себя практически счастливым. Но, как водится, если тебе кажется, что ты увернулся от проблем, тебя ослепляют встречные фары.

Глеб захлопнул дверцу машины, развернулся и… нос к носу столкнулся с собственной секретаршей, которая отчего-то была похожа на жертву грандиозной подушечной драки. За руку ее держала незнакомая девица в ярко-красном платье. Глаза ее блистали гневом. От неожиданности Глеб замер на месте, не в силах скрыть замешательства. «Господи! – в смятении подумал он. – Вижу, ты решил наказать меня за малодушие».

– Разрешите, – сказала незнакомка, сделав шаг вперед. И, поскольку Глеб не пошевелился, недовольно добавила: – Послушайте, дайте нам пройти.

Ростом она была ниже Кареткиной, но не производила впечатление такой же дохлятины. На вкус Глеба, выглядела слишком броско, а он этого терпеть не мог. Яркое платье, туфли на шпильках, лакированный дамский портфельчик, буйные темные кудри… Все это осталось на периферии сознания, потому что она впилась в него таким свирепым взглядом, что у Глеба непроизвольно сжалась диафрагма. Вряд ли в ее сумочке лежало что-нибудь страшнее газового баллончика, но смотрела она так, словно в любой момент могла достать пистолет и шмальнуть из него.

– Глеб Аркадьевич! – пискнула Кареткина, замерев на месте и уставившись на него. Она надула щеки, бурно задышала и явно приготовилась залиться слезами. – Вы со мной так поступили… Это было нечестно! Вы даже не объяснили, чем я провинилась!

– Глеб Аркадьевич? – переспросила девица, державшая Кареткину за руку. – Это что, твой босс?

Глеб встретился с ней глазами, и вдруг в его груди, где-то глубоко-глубоко, внутри звякнул колокольчик. Он почувствовал острый укол в сердце, растерялся и на секунду забыл, где находится.

– Да! И он меня уволи-и-ил! – Горе Кареткиной получило новый яркий импульс.

Глеб вздрогнул и вышел из ступора. Постарался взять себя в руки и заговорил, стараясь, чтобы голос звучал холодно и непреклонно:

– Твой испытательный срок закончился, и я понял, что мы не сработались.

С холодностью и непреклонностью выходила какая-то лажа. Он выглядел как плохой актер, который говорит слишком громко и явно не справляется с ролью.

– Я с вами отлично сработалась! – По щекам Кареткиной побежали рейнские водопады. – Вы ни разу не жаловались!

– Ах, значит, это твой босс… – зловещим тоном повторила девица в красном, которой родители дали очень странное имя Агата.

– Разговаривать больше не о чем. – Глебу хотелось, чтобы от него как можно скорее отстали. Он готов был практически на все, лишь бы избежать сцен на людях. Он ненавидел публичные скандалы. Еще немного, и он пойдет на попятный. И даже возьмет Кареткину обратно в штат. Еще решительнее он продолжил: – Я нанял тебя на работу, ты мне не подошла.

– Это подло, Глеб Аркадьевич! Вы, Глеб Аркадьевич, должны были хотя бы намекнуть… Вы должны были…

– Я не люблю намеков, – раздраженно перебил Глеб. – А за всем, что я тебе должен, можешь обратиться в бухгалтерию.

Девица, державшая Кареткину за руку, зловеще прищурилась и уже открыла было рот. Наверняка для того, чтобы выдохнуть гневные обвинения, но он ей этого не позволил. На него вдруг накатило странное, необъяснимое щенячье желание шугануть их, двух этих дур, вспугнуть и прогнать, как уток. Почему он, черт побери, должен миндальничать и скрывать правду?!

– Вот кем вы работаете? – Он посмотрел прямо в глаза Агате и требовательно выпятил подбородок. – Врачом? Учителем? И как ваше имя и отчество?

– Она диза-а-айнер интерьера, – прорыдала Кареткина, как будто все еще была обязана отвечать на его вопросы по долгу службы. – Агафья Константиновна…

– Ах, дизайнер! Вот теперь и представьте, дизайнер, что возле вас с утра до вечера вертится некто, кто дико вас раздражает. Он делает кое-какую необходимую работу, но постоянно мельтешит перед глазами и канючит… – И он передразнил мерзким голосом: – «Агафья Олеговна! Вам заточить карандашик, Агафья Олеговна? А то у вас все переломались, Агафья Олеговна! А вы обед не пропустите, Агафья Олеговна? А то уже два часа дня, Агафья Олеговна!» Ну, как? Много хороших идей придет вам в голову, а?!

Пораженная Кареткина перестала рыдать и тонко икнула.

– Вам что, ввели сыворотку правды? – спросила Агата, глядя на Глеба с неподдельным изумлением.

– Я никогда так не разговаривала-а-а! – завыла Кареткина, закрыв лицо растопыренными пальцами.

Внутри у Глеба мгновенно разорвалась граната ярости. На секунду он даже ослеп от взрыва.

– Знаете что? Да идите вы к черту! Дайте мне пройти.

Ни одна из них не пошевелилась.

– Дайте же мне пройти! – повысил голос Глеб и топнул ногой.

Сделал он это совершенно напрасно, потому что прямо перед ним была лужа. Вернее, он уже стоял в луже, но до сих пор не замечал этого. И когда он злобно топнул, то попал в самую середину, и волна брызг, высокая и мощная, окатили обеих девиц с ног до головы. Они взвизгнули и отпрыгнули назад, но было поздно.

– Ах ты, кретин! – закричала Агата, отплевываясь. – Да чтоб ты провалился!

Ее платье было испорчено. Пострадали и туфли, и портфель. А что еще пострадало, Глеб увидеть не успел, потому что внезапно и без предупреждения получил удар, от которого мир перед его глазами на миг перекосился.

Это дизайнер интерьера Агафья Олеговна сделала шаг вперед и изо всех сил шарахнула его по голове папкой с бумагами. Папку она во время разговора держала в правой руке, и с виду та казалась совсем не опасной.

Оправившись от удара, Глеб быстро огляделся по сторонам и увидел несколько знакомых лиц: запоздавшие сотрудники паслись возле своих машин и исподтишка наблюдали за происходящим. Душу Глеба затопило свинцовое унижение. Ему стало трудно дышать. Голова гудела. Но не драться же с двумя полоумными девицами?!

– Попрошу вас держать свои руки при себе, – процедил он сквозь зубы, обогнул рыдающую Кареткину и на негнущихся ногах направился к зданию.

Ему казалось, что на него смотрят, что в окнах полно людей и все над ним потешаются. Еще бы! Глеба Аркадьевича Шагарина на автомобильной стоянке огрели по башке. Только войдя в кабинет, он заметил, что его брюки грязные и мокрые. Кроме того, он вспотел и был не в состоянии сосредоточиться. Он даже забыл, зачем вернулся. Что ему тут было нужно?! Упав в кресло, Глеб уставился в противоположную стену. Эта Агата… Чтоб ее! Унизительно, боже, как унизительно…

Когда Глеб дезертировал, Агата достала из портфеля упаковку бумажных салфеток и постаралась привести в порядок сначала себя, а затем мокрую подругу. После чего взяла Кареткину под руку и доволокла до кафе, где в этот вечер яблоку было негде упасть. Впрочем, один столик в уголке почти сразу освободился, и подруги устроились друг напротив друга.

– Что тебе заказать? – деловито спросила Агата, обращаясь к Кареткиной, которая висела на своем стуле, как вареная макаронина. – Здесь полно жирных и сладких тортиков. Взбитые сливки тоже могут утешить в такой ситуации.

– Закажи, что хочешь, – вяло ответила та.

Агата сунула нос в сладкое меню и сразу же попросила официантку принести для них чай с апельсиновой цедрой и чизкейки. Она всегда принимала решения быстро. Побарабанила пальцами по столу, с сочувствием уставившись на подругу.

– Ну и фрукт этот твой Глеб Аркадьевич! А ты всегда говорила, что он классный.

Образ мужчины, который мог бы стать героем ее грез, а оказался всего лишь гадким боссом Кареткиной, мгновенно встал перед глазами Агаты. Да, он мог бы ей понравиться… Даже с первого взгляда. Но не понравился!

– Раньше он был классным. – Обида в глазах Кареткиной затвердевала, как остывающий асфальт. Подруга перестала хлюпать носом и обхватила себя руками за плечи. – Неужели я в самом деле его так бесила?

– Наплюй. Наверняка ему просто нужно было взять на твое место какую-нибудь подружку, вот он с тобой и разделался. Ведь на самом деле повода для увольнения у него не было?

– Он меня никогда не ругал!

– Светка, ну что у тебя за подход? Тебе что, пять лет? «Он меня никогда не ругал!» Он не твой папочка и не твой надзиратель. У вас деловые рабочие отношения. Послушай, может быть, это увольнение еще можно оспорить.

– Я сидела на испытательном сроке, – возразила Кареткина, обратив свою обиду на подругу.

– Ну, даже если и на испытательном, – горячо возразила Агата. – Вот какое испытание ты не прошла?

– Не знаю… Ты же его слышала! Ему не нравился мой голос.

– Но голос ведь не вписан в трудовое соглашение.

– Как у тебя все просто! – сердито воскликнула Кареткина, напугав официантку, которая принесла заказ и как раз суетилась возле стола. Блюдечки с чизкейками жалобно звякнули. – Это потому, что тебе все легко дается!

– Ну, конечно. – Агата иронически изогнула бровь, дожидаясь, пока чай и пирожные не будут расставлены.

– Ты еще в школе такая была. Только прочитаешь какой-нибудь параграф и уже готова идти отвечать. А я зубрю и зубрю… Поэтому твоя пятерка и моя – две совершенно разные вещи.

– К твоему увольнению это не имеет никакого отношения, – добродушно заметила Агата, разлив чай по чашечкам и с удовольствием вдохнув густой сладко-горький аромат.

В кафе было шумно и душно. Дым из курящей половины кафе медленно надвигался на публику со здоровыми легкими, как зловещий туман в знаменитом ужастике Джона Карпентера.

– Конечно, я не собираюсь оспаривать свое увольнение, – проныла Кареткина. Возможно, кусок чизкейка, который она отправила в рот, действительно смягчил ее обиду. – Очень нужно приходить на работу и знать, что начальник тебя ненавидит. И еще глумится над тобой. Тебе-то хорошо: у тебя нет начальников…

– Открой свой бизнес, у тебя их тоже не будет, – пожала плечами Агата. – Ты считаешь, что я неплохо устроилась? А кто тебе мешает сделать точно так же? Я тебе помогу.

– Сравнила свинью с жирафом! – неожиданно вновь обозлилась Кареткина.

Ее настроение менялось каждые две секунды, и кто-нибудь другой уже давно взвился бы. Но Агата имела богатый опыт работы с клиентами и пришла к выводу, что у большинства людей крыша просто привязана к голове веревочками. Стоит дунуть – и ее сносит, как картонку. Агата научилась стоять на своем и при этом не драть понапрасну горло, усмирять гнев и быть лояльной даже к откровенным самодурам и самодуркам.

Тем более удивительной казалась ей собственная недавняя выходка на автомобильной стоянке, когда она поддалась какому-то животному порыву и изо всех сил огрела незнакомого мужика папкой по голове. Кстати, он вполне мог оказаться клиническим идиотом и в ответ заехать ей кулаком в челюсть. Некоторые мужчины дерутся с женщинами! Эту истину Агата открыла в тот день, когда сдавала отреставрированный летний домик владельцу сети автомастерских, а тому категорически не понравились ручки кухонных шкафчиков.

– И чем же ты собираешься теперь заниматься? – спросила она, глядя на подругу, хлебавшую восхитительный чай без всякого удовольствия.

– Я не зна-а-а-а-ю…

– Кажется, это не я звонила тебе вся в слезах, – напомнила Агата. – Но если поддержка тебе не нужна…

Она привыкла принимать Кареткину такой, какая она есть. Прощала ей грубость, вечное нытье и мелкие обиды просто потому, что Кареткина была подругой детства, а все, что заварилось в детстве, невозможно просто вырвать из сердца, как листок бумаги из блокнота. Это уже потом ты взрослеешь, становишься жестче, и листки летят по ветру, как журавли.

– Когда-нибудь, – Кареткина заговорила своим коронным тоном маменькиной дочки, – с тобой тоже случится что-нибудь такое, что тебя совершенно раздавит.

Она посмотрела на подругу круглыми кукольными глазами и заправила прядь волос за ухо.

– Спасибо, ты очень добрая, – проворчала Агата.

Она тут же вспомнила про больницу, про тайну, связанную с матерью, но решила ничем с рассерженной и возбужденной Кареткиной не делиться. Вряд ли ту удастся отвлечь от собственных горестей. Да и толкового совета она уж точно не даст. Никогда не давала.

– Вот ты сегодня вернешься домой, ляжешь спать, подкатишься Роману под бочок… – Взгляд Кареткиной неожиданно налился злобой.

– Если бы ты не прогнала Петухова, тоже могла бы спать у него под бочком. Он ведь хороший парень. Не понимаю, что вдруг на тебя нашло?

– Хороший парень, но ты бы в такого не влюбилась, – обвиняющим тоном заявила подруга.

– Просто потому, что я влюбилась в другого. О, кстати! Хочешь, покажу приглашения на свадьбу? – В этот момент мобильный телефон в сумочке Агаты пронзительно зазвонил. – Погоди, я сейчас…

Она достала телефон, зажала его между ухом и плечом и, крикнув «алло!», достала из портфеля картонную коробку.

– Погляди, какая прелесть, – сдавленным шепотом сказала она, сунув добытую вещь Кареткиной в руки.

– Что ты там шепчешь? – донесся до нее глубокий, красивый голос, при первых звуках которого по позвоночнику Агаты всегда пробегала стая восторженных мурашек. – Говори громче, мой жаворонок! Это твоя бабка Изольда.

Как будто ее можно было не узнать!

– Господи, как я рада тебя слышать! Как твои дела? Как себя чувствуешь? – зачастила Агата.

– Чувствую себя, как хавронья, которую привезли на ярмарку. Не то продавать будут, не то сразу резать. Ты знаешь, что я в Москве?

– Серьезно?!

– Ну, то есть не совсем в Москве, а… Святослав, где я нахожусь? – спросила она в сторону требовательным тоном. – Говорят, я нахожусь на Новой Риге. Не знаю, что это такое, но все вокруг выглядит так, будто должно охраняться государством.

– Это тебя Святослав туда привез? – догадалась Агата. – В гости, как я полагаю?

– Нет, насовсем. Выписал единственную доступную бабку сидеть со своими чадами. У сопливцев, понимаешь ли, обнаружился актерский дар. Я должна буду погружать их в атмосферу театра. Кроме того, маленькую Настю сразу начинает тошнить, когда в доме появляется новая няня. – Она понизила голос: – Или от няней начинает тошнить жену Святослава, я точно не поняла.

И Изольда Борисовна басом прохохотала что-то вроде музыкального фрагмента. У нее всегда это получалось неподражаемо. Было слышно, как где-то неподалеку завизжали дети. Кажется, они были в полном восторге от бабушки.

Агата страшно удивилась, что Святослав – не то ее троюродный, не то четвероюродный брат, которого она видела в последний раз лет в пятнадцать, – оказался столь человечным и чадолюбивым. Когда она училась классе в пятом, ей казалось, что братца вырастили в пробирке. Насколько она помнила, в то время он был тощий, прилизанный и разговаривал голосом Пятачка из мультика про Винни Пуха. Постоянно мыл руки с мылом и по первому требованию рассказывал взрослым обо всех своих школьных достижениях.

– Погоди, погоди… Так тебя забрали насовсем? – не поверила Агата. – А как же сцена? Твой родной театр? Твой партнер по спектаклям?

– Партнер ушел на пенсию, – вздохнула Изольда Борисовна, – а театр остался стоять. И надо тебе сказать, когда я уезжала, плакала именно я. А он и слезинки не проронил, подлец. Бывшая прима провинциальных подмостков – вот кто я теперь такая. Хотя примой-то я была давно, а в последние годы играла злобных старух и грозных цариц. Так что пора и честь знать.

– А как же твои кошки? – не желала сдаваться Агата. У нее все никак не укладывалось в голове, что Изольду Борисовну вырвали из привычной среды. – Что ты с ними сделала?

– Знамо что! Рассовала по котоноскам и привезла с собой. Всю дорогу бедняжки орали так, будто март наступил еще в прошлом году, а они только сейчас спохватились.

– Тебя что, везли на машине? Из такой дали?

– На «БМВ», – сообщила Изольда Борисовна. – А шофером был негр в фуражке. Нет, вообрази? Может, это теперь у банкиров такая мода и я совсем отстала от жизни? Но, когда я уселась рядом с этим типом, мне показалось, будто я Скарлет О'Хара и мисс Дэйзи в одном лице. И клянусь, кожа этого шофера блестела, как моя новая сумочка!

Агата неожиданно сообразила, что улыбается – рот до ушей. Подняла глаза на Кареткину, которая, по идее, все это время должна была восхищаться приглашениями на свадьбу, и наткнулась на ее откровенно завистливый взгляд. «Светка в своем репертуаре, – пронеслось у нее в голове. – Наверняка сидит и копит в себе обиду на то, что у меня есть бабушка, а у нее нет».

На самом деле Изольда Борисовна роль бабушки всю жизнь исполняла из рук вон плохо. Агате она всегда представлялась Незнакомкой из пьесы Себастиана «Безымянная звезда». Прилетела, сверкнула – и привет. Она была яркой, умной, доброй, но совершенно не умела поддерживать отношения. Даже с единственной родной внучкой, которую любила всем сердцем. Врываясь в жизнь Агаты примерно раз в год, она осыпала ее поцелуями, давила в нежных объятиях, обещала писать, звонить, приезжать, слать открытки и подарки, но все заканчивалось короткими телефонными разговорами и дикими сожалениями, что «чертов театр» сожрал ее вместе с кишками и совестью.