Разбуженные боги Логачев Александр
Обитатели поселения не вывалили на берег возбужденной толпой, побросав все текущие дела. По всему было видно, что возвращение пиратских джонок – дело здесь насквозь обыденное, всеобщего переполоха давно уже не вызывающее, исключительно рабочий момент, типа того, что муж вернулся со смены домой. Жены, буде таковые у пиратов имелись, ждали своих кормильцев по домам, а не на берегу.
Члены посольства двинулись в сторону поселка. Шли они в сопровождении эскорта из пиратов. Вот иди и гадай – то ли это почетный эскорт, то ли конвой при заключенных? Ведь после сенсационного сообщения капитана они так и не приняли никакого решения, никаких интересных идей не родили. Обсуждение вскоре само собой затухло, все замолчали, кто-то вышел на палубу подышать, кто-то лег спать. Словом, остальное время они просто дожидались окончания плаванья. Вот и дождались.
Пиратское логово не поражало глаз изысками архитектуры. Здесь преобладали незатейливые, крытые тростником бамбуковые хижины, их точечно разбавляли типично японские каркасные дома, крытые тем же тростником, реже черепицей. Единственная улица поселка тянулась наискосок, все время забирая в гору. Жизнь тут не отличалась каким-то яростным бурлением, какового ты подспудно ждешь от пиратского поселения, ежели тебе когда-нибудь доводилось видеть фильмы про карибских флибустьеров. Ни тебе рома, хлещущего из бочек, ни тебе хохочущих полуголых красоток в объятиях мертвецки пьяных джентльменов удачи, ни самозабвенной поножовщины над сундуком с добычей. Если не знать, что здесь обитают пираты, то ни в жизнь об этом не догадаешься. Тихий вечер, рыбаки тащат в дома корзины с уловом, из глубины острова идут босые загорелые люди в конусообразных соломенных шляпах, с мотыгами на плечах. Они явно возвращаются с полей. Женщины копаются в огородах, вытряхивают во дворах циновки, носят воду, возятся с посудой, вокруг них и вообще где попало бегают полуголые дети. Словом, ни дать ни взять – самый что ни на есть мирный край. Из этой пасторальной картины выбивалась разве что их процессия, идущая по середине улицы и большей частью состоящая из вооруженных мужчин сурового вида.
Кстати, процессия не особо-то и привлекала внимание поселкового люда, из чего следовал однозначный вывод, что чужаки, топающие со стороны моря, тут были привычным зрелищем. Нет, конечно, кое-кто из местных отрывался от работы, некоторые останавливались, провожали чужаков взглядами, даже выходили за ограду, хотя у большинства домов ограда отсутствовала, но все это любопытство было каким-то вялым, немногим превосходящим то, какое в деревне вызывает возвращение с пастбища стада коров.
Батюшки-светы! Артем аж сбился с шага, на секунду замер и продолжил движение только тогда, когда на него налетел Сато, идущий сзади, но продолжал оглядываться, не веря своим глазам. И было чему не верить. Но поскольку наваждение не рассеивалось, возможность оптического обмана отпадала, то следовало признать, что он видит то, что есть на самом деле, а именно – доподлинную негритянку, занимающуюся во дворе домашней работой. Она по чему-то там увлеченно лупила плоской деревяшкой.
Конечно, Артем, по прошлой жизни не профессор-универсал, а всего лишь цирковой гимнаст, много чего не знал про мир и его законы, и про географию в том числе. Однако он себе примерно представлял, где находится Африка и где – Окинава и какая прорва километров их разделяет! Так что же получается? Неужели на этих вот корытах окинавские чертяги ходят аж до самого Черного континента? Но почему здесь всего одна чернокожая барышня, а не больше? Ладно, плевать, почему не больше. Может, есть и другие, но все остальные как раз сейчас попрятались. Тут другое важнее. Что обнаруженный факт может дать ему, им всем? Можно ли из этого что-то извлечь, как-то это использовать? Или вообще не стоит обращать на это внимание? Вопрос громоздился на вопросе, и Артем понял, что путается в них как муха в паутине.
Ага, а вот обозначилась и цель, к которой они двигались – домишко, стоящий на вершине холма. Он заметно выделялся из общего ряда: и тем, что занимал господствующее положение над местностью, и тем, что в него утыкалась единственная поселковая улица, и тем, что между ним и прочим поселком проходила довольно широкая пустая полоса. Кроме того, этот домишко был заметно выше всех прочих поселковых строений и его окружал частокол из заостренных бамбуковых стволов. Эдакий форт, в котором при необходимости может укрыться все население поселка и довольно успешно держать оборону.
«Мощно, я погляжу, устроился тут внебрачный сын», – заметил Артем сам себе.
Однако до ворот этого форта они так и не дошли, свернули во двор одного из близлежащих домов. Пиратский конвой остановился посреди двора, остановились и члены посольства. Такамори и Ёсимунэ поставили на землю сундук, а женщины – узлы со своими вещами. Раненый Абуэ еще не дошел сюда. Он с первых же шагов стал заметно отставать. Его не стали подгонять и уж тем более не стали под него подстраиваться. Просто с ним остались двое пиратов, которые его и доведут до места рано или поздно.
С минуту все перетаптывались на месте, осматривались, хотя смотреть было особо не на что. Двор выглядел довольно неухоженным, запущенным, заваленным неубранной осенней листвой. Вскоре, не дав невольным гостям долго скучать, появился Кусанку и быстрой походкой подошел к Артему:
– Пойдем со мной, посол императора. Бери свои бумаги и идем. Мой отец ждет тебя.
– Как, прямо сейчас? Но я должен вымыться, привести в порядок сакаяки[11], побриться, надеть парадное кимоно.
– Отец сказал: «Хочу видеть его немедленно». Значит – немедленно. Потом будешь мыться и надевать парадное кимоно. Сперва отец должен подтвердить, что ты и вправду посол, а не выдаешь себя за него. – Кусанку сделал нетерпеливое движение.
– Твой отец хочет видеть меня одного или всех нас? – спросил Артем, не трогаясь с места.
– Зачем ему все? – похоже, совершенно искренне удивился Кусанку.
Не то чтобы Артем опасался идти один или боялся, что одному ему будет скучно. Чего опасаться, когда что один, что в компании – все равно ничего не спасет, ежели заварится что-то серьезное. Да и скучать ему не дадут. Отчего-то Артем был уверен в этом. Просто ему не помешала бы пара лишних глаз японского разреза, которые смогут подметить то, что не увидит Артем, человек иного происхождения и иной культуры-мультуры. Кроме того, во время переговоров на высшем уровне никак не вредно иметь под боком толкового советчика, который сможет нашептать на ухо что-то дельное, политически верное. Для надобности номер один как нельзя лучше подходит Такамори, зато Хидейоши, бывший чиновник сиккэна, явно лучше всех из посольской команды искушен в ведении переговоров, равно как и в прочих государственных делах. Конечно, этих двоих могла заменить одна Ацухимэ, но, во-первых, неизвестно, как тутошние пираты относятся к участию женщин в делах государственной важности, а во-вторых, и это главное, Артему ни в какую не хотелось тащить девушку на прием к пиратскому главарю. Вот не хотелось, и все тут.
– Я – посол тэнно Сидзё, – произнес Артем, придав своему голосу как можно больше официальности. – Согласно указам тэнно Сидзё и законам империи Ямато, посла всюду должны сопровождать двое доверенных лиц.
Что там на самом деле велел закон, Артем, разумеется, не знал, но и Кусанку знать тоже не мог. Было бы чудо из чудес, если бы неграмотный островной пират знал все параграфы и уложения законов Ямато.
Кусанку задумчиво помолчал несколько секунд, теребя кончик носа и пристально разглядывая Артема, потом выдал плод раздумий:
– Как только отец скажет, что ты и вправду посол, он немедленно пошлет слуг за теми, кого ты назовешь.
Кусанку повернулся, сделал несколько шагов к выходу со двора и остановился – дал понять, что разговор окончен, других уступок не последует. Артем же не нашел что возразить. Ну и ладно. Прикинув то да се, он решил не настаивать. Козырные карты сейчас не у него на руках.
Пока они шли к форту, Артему в голову пришло одно соображение. А что, если этот Кусанку не глуп, как считает Садато, а вовсе даже наоборот, то бишь крайне умен и искушен в политических интригах? Узнав, что в лапы к нему угодил не кто-нибудь, а посол тэнно Сидзё, молодой пират еще в море решил выжать из этого счастливого случая офигенную политическую выгоду для своего рода. Какую? А вот какую. Кусанку уже сбегал к папашке, так? Так. Значит, он мог с ним сговориться, и сейчас они разыграют спектакль перед императорским послом. Кусанку притворно покается перед отцом. Мол, не ведал, что творил. Отец устроит ему не менее притворный нагоняй. Мол, ладно ты не поверил, что перед тобой посол, но как ты посмел, так твою разэтак, посягнуть на лицо самурайского звания! Ну а потом глава рода устроит послу прием по высшему разряду, чтобы тот пришел в состояние полнейшего и неземного счастья. При этом представителю императорской власти будет вливаться в уши хвалебный елей. Ему будут вешать на уши лапшу о величии императорского дома, всех самураев и вообще всех яматонтю. Кроме того, аккуратно будет проталкиваться в мозг и еще кое-что. Например, то, что другие сыновья Сюнтэна и есть незаконные наследники, а мы – наоборот, единственно правильные. Их кланы все как на подбор состоят из сволочей, которые только и думают, как бы навредить Ямато и лично императору. Мол, это они-то и грабят всех честных людей, а сваливают на нас. Мы-то обязательно порядок наведем, дали бы нам только власть. Если бы император нам немножко помог воинами и поставил бы нас над всеми, то мы были бы так ему верны, как никто и никогда не был верен… Ну и так далее, в таком вот духе. Само собой, не обойдется и без поднесения подарков – и для императора, и для посла.
Вволю наотдыхавшись, посол продолжит свой путь. Небольшая задержка вряд ли что-либо всерьез расстроит. Зато потом, в своем отчете императору, письменном или устном, благодарный господин посол отметит лояльность Хаси императорскому дому, их стремление к всеобщему порядку на всех островах архипелага и готовность взять на себя всю ответственность за это. Глядишь, и придет кому-нибудь из важных людей в Хэйан такая мысль: а не проще ли и в самом деле иметь дело с одним вождем, а не с тремя?
И так и эдак прокатав в голове этот вариант, Артем пришел к выводу, что при всей своей безудержной оптимистичности он вполне даже реален. По крайней мере, он прекрасно объясняет все, что с ними произошло. Все камушки идеально укладываются в мозаику. Вот этими мыслями Артем и занимал себя всю дорогу, заметно улучшив себе настроение.
Они прошли добротные ворота из толстых досок, обитых по краям широкими медными полосами. Весьма примечательные ворота, надо сказать, потому что полосы были покрыты вязью, здорово смахивающей на арабскую. Во всяком случае, так показалось Артему, циркачу и акробату. У него сложилось впечатление, что ворота откуда-то сняли и привезли сюда, а не сработали на месте. За ними помимо главного строения с типично японской двускатной крышей обнаружилось множество строений мелких, в беспорядке разбросанных по территории форта. Для простоты Артем решил именовать это укрепление именно так, хотя это словечко, конечно же, принадлежало совсем другой эпохе и иной географии.
Артем разглядел синтоистское святилище с характерными воротами-торий, находящееся несколько наособицу от прочих построек. Прямо сказать, это было странно. Как правило, святилища располагались вдали от всяческой мирской суеты, там, где тишина и уединение, в горах, на берегах озер, возле водопадов, но никак не в непосредственном соседстве с хозяйственными постройками. Что ж, вот вам и еще одно напоминание о том, что здесь не Ямато.
Они двинулись к главному строению форта. Никаких рыбаков с крестьянами во дворе, разумеется, не наблюдалось. Тут им делать было нечего, здесь был мир воинов.
Кусанку и Артем взошли на широкое крыльцо, которое можно было бы назвать типично японским, если бы не балки, окрашенные в разные цвета, чего в Ямато никто никогда и нигде не делал. Дверь в дом была чуть отодвинута, изнутри доносились громкие голоса и смех. В оставленную щель в дом и из дома проскальзывали слуги с плошками и кувшинами.
Переступив порог, Артем сразу уловил запах жареного мяса. Этот аромат практически обжег ему ноздри – уж слишком отвык от него бывший циркач за последние четыре месяца.
Сколько Артем себя помнил, он всегда относился к еде довольно равнодушно. Не то чтобы ему было совсем фиолетово, чем набивать брюхо, но требования он имел крайне невысокие. Лишь бы не протухло и утоляло голод. За эдакое отношение к кулинарии ему следовало благодарить родителей, не избаловавших чадо изысканной домашней кухней. Тот, кто сызмальства питается все больше столовской пищей или разогретыми полуфабрикатами, вряд ли когда-нибудь сделается капризным гурманом с изысканными запросами. Видимо, по этой причине Артем легко и просто, без всяких душевных мук и желудочно-кишечных страданий, перешел на японскую кухню, совершенно не знакомую с пельменями, макаронами и блюдами из мяса, зато обильную рисом, овощами, рыбой и морепродуктами. Но вот поди ж ты, стоило ему унюхать запах жареного мяса, и Артема захлестнуло зверское желание это самое мясо даже не съесть, а именно сожрать, смачно хрустя поджаристой корочкой и по самые десны вгрызаясь в сочащуюся мякоть.
«Не о том ты думаешь, посол, – сам себя приструнил Артем. – Непонятная ситуация, подвешенное состояние, непонятные намерения крайне подозрительных личностей, кишащих вокруг, а ты – о мясе! Чего доброго, и в животе у тебя заурчит, громко и протяжно, на весь зал».
К тому же мысли о мясе были совершенно неуместны. Ему никак нельзя будет прилюдно лопать мясо. Он сейчас не сам по себе и не сам за себя ответчик. Он представляет страну Ямато и ее императора, значит, должен этому соответствовать даже в еде. Хорош же будет яматонтю, который на глазах утинантю трескает мясо. Как такому можно после этого доверять?
Жареное мясо, как и вся остальная еда и множество всяких кувшинов и жбанов с питьем, располагалось на узком низком столе, тянущемся через весь зал. За столом хватало едоков, которые отнюдь не грустили на пустой желудок, не смея притронуться к яствам, покуда не прибудет его высокоблагородие посол Ямато. Наоборот, цвет здешнего пиратства наворачивал за обе щеки все продукты питания, заработанные непосильным и опасным трудом. Присутствующие обильно запивали эти продукты, причем вряд ли хрустально чистой родниковой водой. Достаточно было просто приглядеться к некоторым товарищам, которые умудрялись заметно пошатываться даже в сидячем положении. Словом, труженики моря пировали, так сказать, отдыхали после трудовой вахты.
Оружие лежало на полу рядом с едоками или оставалось заткнутым за пояс. Безоружными здесь были лишь слуги и служанки, шныряющие за спинами едоков. Весь этот праздник жизни освещали фонари-гандо, подвешенные на крюки, торчащие из балок, и чадящие масляные светильники, расставленные вдоль стен.
Ух ты, вот это да! Вилки! Двузубые вилки! Кажется, серебряные. Да-а, вот уж чего он не видел в Ямато. Собственно, никаких иных столовых приборов, кроме палочек, он там и не видел. А тут вон оно как, оказывается. Правда, Ацухимэ однажды в ответ на рассказ Артема о том, с помощью каких приспособлений в его стране доносят пищу до рта, заявила, что и в Ямато было дело. Завезли из Китая или из Корё «вот то самое, о чем ты говоришь и что называешь ложками и вилками». Однако мода на это безобразие прошла молниеносно, потому что тех, кто пользовался этими приспособлениями, стали считать обжорами и лентяями, а таковыми никому не хотелось прослыть. Здешних же едоков, похоже, нисколько не пугала подобная перспектива.
Главного человека за этим веселым столом не смог бы вычислить разве что слепец или чертовски глупый человек. Главарь, он же глава рода по имени Хаси, возвышался над остальными, восседая на некоем подобии трона. Артем долго не мог понять, на чем же он так удобно устроился, потом, чуть позже, разглядел, что это ворох шкур. За спиной у атамана торчала какая-то сложная конструкция из металлических прутьев, прямых и гнутых, с навешенным на нее круглым деревянным щитом. Предназначение конструкции Артем, как ни силился, угадать не смог. Ради красоты? Хотя какая в этой фигне красота. Но вполне возможно, что и сам Хаси не был знаком с изначальным предназначением этой хреновины. Наверное, он захватил ее в одном из набегов, где греб подряд все мало-мальски ценное, а здесь уже задумался, к чему бы приспособить, и надумал с ее помощью выделить свое атаманское место за столом. Потом, возможно, Хаси усмотрел и утилитарную пользу, которую можно извлечь из хреновины. Когда она за спиной, намного сложнее подобраться к нему сзади и вонзить в спину что-нибудь острое.
«Если внимательно приглядеться, то тут наверняка можно будет обнаружить немало предметов, которых нет в Ямато, – подумал Артем. – Эти труженики моря много всего натаскали из набегов. Будет время – пригляжусь».
Ну а пока он по ходу дела отметил, что в углу пиратской залы красовалась полуметровая бронзовая статуя Будды, зато какэмоно[12], непременных в японских домах, на стенах не было.
Артем, следуя жесту Кусанку, остановился напротив пиратского атамана, по другую сторону стола. Кусанку обогнул стол и направился к своему папаше, главе рода.
Этот человек был весьма колоритен. На вид лет пятидесяти, коренастый, с бритой наголо головой. При взгляде на него на ум Артему пришел пенек векового кедра с торчащими из земли могучими щупальцами корней. Только у этого вместо корней толстые руки, перекрученные мышцами. А грудь его напоминала пузатый бочонок. Созерцать могучую мускулатуру здешнего главаря Артему ничто не мешало. Он сидел голый по пояс и по крайней мере по этот самый пояс был густо покрыт татуировками, состоявшими в основном из иероглифов, и шрамами. Судя по количеству и разнообразию рубцов, главарь руководил здешним кондоминиумом отнюдь не из спокойного кабинета.
Да и кроме него полуголых людей за столом хватало. Сие никак не нарушало здешний этикет, равно как не нарушали его такие манеры, как вытирание испачканных рук о тело или об одежду, громкое отрыгивание или сморкание в ладонь с последующим вытиранием этой самой ладони об штаны. Жарко было в помещении, так что без одежды сидеть, конечно, гораздо комфортнее, тут не поспоришь.
Пальцы папаши Хаси были унизаны кольцами и перстнями. Кстати, таковые имелись не только у него, но и у других пиратов, хотя у тех, ясное дело, поменьше и победнее. Между прочим, в Ямато Артем видел аналогичные украшения только в Киото и только у женщин. Оно и понятно. Подобное украшательство никак не сочеталось со строгим самурайским духом. Разве что оружие и доспехи можно чем-то украсить, посеребрить там или цветную ленточку приспособить, и то если не в ущерб боевым качествам. Короче, по всему было видно, что здешним морским воякам самурайский дух совсем не близок.
Между тем Кусанку обогнул стол и опустился на циновки по левую руку от атамана Хаси. По правую уже сидел молодой человек примерно того же возраста. Стоило Артему повнимательнее приглядеться ко всем троим, как у него пропали всяческие сомнения в том, что он видел перед собой папашку и двух его сыновей. В лице второго, по имени пока неизвестного, на взгляд Артема наличествовали некоторые признаки дефективности.
Этот атаман совершенно не походил на изнеженного, слабовольного правителя. Вряд ли он мог себе позволить купаться в роскоши и удовольствиях, ничего при этом не делая. Стоило только Артему повнимательнее приглядеться к обоим его сыночкам с волчьими взглядами, как ему сразу стало ясно, что их папаше расслабляться никак не стоит, ежели, конечно, он не хочет профукать свой трон.
Артем поклонился – вежливо, но без излишнего подобострастия. Надо же было поприветствовать главу рода, тем более происходящего от знатной самурайской семьи Минамото. Да и вообще перед ним как-никак был правитель. Пусть легитимность его державы и сомнительна, но послу положено кланяться первым, хоть он и зашел в гости не по своей воле.
Правитель ответил ему лишь легким наклоном головы.
Артем не мог сказать, что почувствовал бы и как бы повел себя на его месте другой императорский посол, принадлежащий к какому-то из самурайских родов. Счел бы он себя оскорбленным до невозможности, или подобное вполне укладывается в отношения императорского посла и чужого правителя? Эх, кабы кто подсказал…
Атаман тем временем жестом показал, что гражданин посол может садиться. Следующим жестом, опять же вполне понятным и по-другому не толкуемым, Хаси предложил, мол, ешь, гостюшка дорогой, не стесняйся, за все уплачено. Стоило послу усесться, как из-за его спины бесшумными тенями выдвинулись слуги и служанки, поставили перед гостем плошки, положили палочки и налили в серебряный стаканчик тоже не японской работы какой-то мутноватой бурды из глиняного кувшина с клювоподобным горлом.
«А батька-атаман что, разговаривать вообще не умеет, только жестами изъясняется? Или ему по статусу говорить не положено?»
Стоило Артему так подумать, как батька-атаман заговорил вполне человеческим языком:
– Ты – не яматонтю. – Он вытянул палец в сторону Артема.
– Ты прав, – сказал Артем. – Я – не яматонтю. Но я и не говорил, что я – яматонтю.
«Содержательный у нас с тобой складывается разговор», – подумал посол Ямато.
– Тогда откуда ты? – спросил Хаси.
Говорил он с тем же акцентом, что и его сынок – Кусанку, но это не был наследственный дефект речи. Артем слышал, что и другие участники застолья общаются между собой на этом же говором. Понять их речи без привычки можно было лишь с некоторым напряжением. Артем подметил, что многие сотрапезники непринужденно общались между собой на китайском. Скорее всего большинство здешних жителей свободно владело обоими языками.
– Я родом из страны под названием Русь, – ответил Артем. – Она находится очень далеко отсюда.
– Эй! – Стоило атаману чуть повысить голос, как в помещении вмиг все замолкли, притих даже самый слабый шепот. – Кто-нибудь слышал о такой стране – Русь?
Пираты переглядывались, пожимали плечами и разводили руками, некоторые выкрикивали: «Не знаем, никогда не слышали о такой!»
– Эй, господин Хаси! – В дальнем углу зала с циновок поднялся худощавый пират в китайской одежде. – Помнишь ту лоханку возле Чангфо с парусом из тряпки, на которой была намалевана красным какая-то птица? Эти псы еще не хотели бросать оружие, и нам пришлось убить их всех. Их короткие неудобные мечи, годные лишь для ковыряния в дерьме, должны еще храниться в чьих-то домах. Помнишь, тогда мы еще взяли много черных клыков зверя омаши? Не из той же земли твой гость, что и те, с птичьего корабля?
Хаси махнул рукой:
– Ты все позабыл, Гинован. Те были черны кожей и волосом, и у всех у них бороды были клиньями. А мой гость белокож, и волос у него красный. Ты забыл, Гинован, что потом мы видели такой же корабль в Хайфоне, на нем тоже были чернокожие и черноволосые люди. Нам говорили, что они приплыли из-за Грязного моря, но никто не произнес слова «Русь». Скажи, гость, – тут атаман вытянул из ножен широкий кинжал с золоченой рукоятью, наклонился к столу и отрезал ломоть ананаса, – а не в твоей ли стране люди ходят с ног до головы замотанными в шкуры и мажутся медвежьим жиром?
Честно говоря, этот обмен географическими познаниями в духе старика Хоттабыча начал утомлять Артема.
– Да, в стране Русь довольно холодно, – сказал он. – По полгода лежит снег, и все мужчины отращивают бороды, чтобы их лица не мерзли. У нас много лесов, в них много медведей, на которых ходят с рогатиной. Каждый мужчина должен добыть медведя с одной лишь рогатиной, иначе он не будет считаться мужчиной. Что еще ты хочешь знать, хозяин этого дома?
Атаман отбросил обглоданную ананасовую корку, утер губы ладонью.
– Когда ты попал в Ямато и сколько там прожил?
Артем не видел причин скрывать правду.
– Полгода как попал, полгода и прожил.
– А скажи нам что-нибудь на твоем языке.
Хаси замолк в ожидании.
Артем хотел было выдать ему сочную фразу, состоящую по меньшей мере из семи этажей, но посчитал, что это все же недостойно посла, пусть его никто здесь и не поймет. Долго думать ему не хотелось, поэтому он просто выдал первый пришедший на ум стишок, «Бородино» Лермонтова, хотя и прочитал его без вдохновения и выражения.
Хаси, видимо впечатленный звуками неведомого языка, некоторое время молчал, потом снова заговорил:
– Певучий язык. Вот еще что скажи, гость. Мы чтим бога ветра и воды Сусаноо, еще чтим китайского бога Наньдоу. Чтут ли у вас этих богов?
Артем не имел представления, что по протоколу должен делать посол в подобных случаях. Да и прописаны ли хоть в одном протоколе подобные ситуации, когда посла в гости зазывают силой? Сомнительно, знаете ли. Однако прописаны или нет, но от эдакого приема императорского посла главой сомнительного клана все явственней веяло абсурдом. Не было ни официального представления, ни неофициального. Атаман не спросил его имени, да и сам не представился, зато затеял идиотские географические и этнографические дознания. Хоть тресни, а расскажи ему, где расположена страна Русь и кто там мажется медвежьим жиром. Вздохнув про себя, Артем решил, что пора переламывать ситуацию. Иначе можно увязнуть в этом абсурде, как в зыбучем болоте.
– Нет, бога Сусаноо у нас не чтут. У нас его просто не знают, как и второго бога. Но почему мы говорим об этом? Да, я родом из страны Русь, но плыву я из Ямато. Я не вольный странник, а посол Ямато, назначенный на эту должность самим тэнно Сидзё. Я – даймё Ямомото, известный в Ямато как Белый Дракон и победитель монголов. Вот мои грамоты.
Артем достал из-за пазухи бамбуковый пенал с вложенными в него свитками рисовой бумаги, на которых придворными каллиграфами было прописано, кто есть таков податель сих бумаг, чью волю он исполняет и какие полномочия имеет. Все бумаги были заверены подписями императора и сиккэна, украшены императорскими печатями, все путем, короче.
Атаман пнул ногой сынка, того самого, что сидел одесную отца и чье лицо показалось Артему малость дефективным, и жестом приказал, мол, забери пенал у нашего дорогого гостя. Да живо, тварь такая! Сынок с поспешностью все исполнил.
Папаша Хаси вытер о штаны ладони, испачканные ананасовым соком, открыл пенал, вытащил бумаги и развернул их. Он даже не стал изображать, что читает, бегать глазами по строчкам, просто посмотрел печати, потрогал их пальцами, покивал и засунул бумаги обратно в пенал.
– Печати императорские, подлинные.
Он бросил пенал через стол. Артему пришлось ловить его. Конечно, пенал он поймал.
– Выходит, ты направляешься с посольством в родную страну?
– Выходит, так. А ты так и не назвал своего имени. Как мне к тебе обращаться?
– Я думал, ты и так знаешь мое имя! – Хаси показал на Кусанку. – Выходит, он тебе не сказал? Вот же обезьяний выкидыш!
Атаман двинул Кусанку в бок ногой, и тот повалился на циновки. Папаша захохотал.
– Дерьмо лягушачье! – без всякой злости огрызнулся Кусанку, потирая ушибленный бок. – Увидишь, как я тебе потом заеду!
– Ямомото, говоришь? Да еще даймё! А я – Хаси из рода Сюнтэн, правителей Окинавы.
Из плошки, которая стояла перед ним, атаман прямо рукой достал что-то белесое и продолговатое, похожее на маринованных червей, с которых стекали капли соуса, отправил это дело по назначению и продолжил говорить с набитым ртом:
– А вот скажи мне, Ямомото, как ты станешь добираться до своей страны, которая лежит так далеко, что даже я о ней не слышал?
– До Ханчжоу морем. Оттуда пойдем с торговыми караванами, пока не достигнем реки, которая зовется Днепр. По ней мы поднимемся на лодках. Ближе к верховью Днепра начнутся земли моей страны.
– О такой реке я не слышал. Я не стану спрашивать у своих псов, слышали они или нет. Все равно я туда не пойду. Мне и здесь забот хватит до конца жизни. Хотя кто знает, когда он наступит, этот конец жизни. – Он подмигнул Артему. – Вот ты знаешь, посол Ямомото, близок или далек конец твоей жизни?
Что-то не понравился Артему ни сам вопрос, ни тон, каким он был задан, как не нравился и весь этот так называемый прием. Как-то неправильно все проходило, с душком и с нехорошим подтекстом, хотя Артем и не знал, как бывает правильно, потому что это был его первый в жизни опыт посольской работы.
В этот момент над головой императорского посла мелькнуло нечто, как ему показалось, ячеистое, сзади навалились люди, прижимая руки.
Глава четвертая
Гостеприимство бывает разное
Артема застали врасплох. Он привык, что за спиной постоянно перемещаются слуги, носят плошки и кувшины, поэтому и не крутил головой, заслышав сзади чьи-то шаги. Поэтому люди Хаси подобрались к нему безо всякого труда, накинули сеть, потом навалились и скрутили.
Дальше и того проще. Туземцы в два счета избавили господина посла от мечей и так стянули его веревками, что руками нельзя было пошевелить.
Артем в веревках не бился и никаких проклятий не выкрикивал. Говоря откровенно, он был потрясен, растерян и все еще надеялся, что это какой-то дурацкий розыгрыш, какие-нибудь изысканные, но безобидные местные шутки.
Тем временем Хаси приказал своим людям выметаться и поторапливал их, хлопая в ладоши:
– Живее убирайтесь, ублюдки вшивые! Шевелись, кишки собачьи!
Какому-то вдрызг пьяному пирату дружки поддали ногой под зад. Он упал на стол и под общий смех проехался по нему, сшибая посуду. Другого участника застолья, уже не способного к самостоятельному передвижению, сотрапезники вышвырнули на улицу, предварительно со смехом раскачав. Да, нравы тут царили самые незамысловатые. Возможно, в другое время Артем, несколько утомленный церемонностью японской жизни, тоже посмеялся бы вместе со всеми.
Хаси взял кубок и отхлебнул из него. По его подбородку потекли мутные струйки, закапали на рифленый живот и на штаны. Опустошив посудину, он рыгнул и поставил ее на стол.
– Ну что, Ямомото, – утерев рот рукой, заговорил атаман. – А теперь ты похож на посланника потомка богини солнца Аматэрасу?[13]
– Издеваешься, Хаси-сан?
– Да что ты, Ямомото-сан! Это вот ему, моему сынку Аоки, этому члену дохлой обезьяны, не терпится поиздеваться над тобой. – Он мотнул головой в сторону сынка, сидящего справа. – Не любит он яматонтю. Даже тех не любит, кто не похож на яматонтю, но прибыл от их императора. Но я не спешу отдавать тебя в его руки. На то есть три причины. – Хаси поднял сомкнутый кулак и отогнул один палец. – Причина первая. Ты все-таки не яматонтю и не самурай. Эти мечи, что торчали из-за твоего пояса, ничего не значат. Их можно дать любой обезьяне или кому-нибудь из моих недоносков, но от этого они не станут самураями. То есть ты – не тупоголовая падаль, как все самураи. Это раз.
Когда атаман отзывался о самураях, в его голосе прозвучала неподдельная злость. Видимо, где-то как-то крепко они ему насолили. Кстати, Хаси был потомком знатного самурая Минамото.
«А может, в этом и дело? – пришло вдруг в голову Артему. – Он отчего-то вообразил, что японцы должны посадить его на окинавский трон, а те все не сажают и не сажают. Отсюда и ненависть ко всем самураям».
– Причина вторая. – Хаси отогнул следующий палец. – Я хочу точно знать, сколько ты стоишь, посол Ямомото… или кто ты там на самом деле. Я хочу знать, ты и один чего-то стоишь или только вместе со всеми своими людьми.
Атаман зачерпнул из плошки горсть чищенных лесных орехов и закинул их в рот.
– Выкуп собираешься требовать, – понятливо произнес Артем.
– А у кого я должен его требовать? – прищурившись, спросил Хаси.
– Тебе виднее. – Акробат пожал плечами, насколько позволяла опутавшая его сеть. – Тебе же это не впервой. Ты же, я так полагаю, этими делами на жизнь зарабатываешь. Должен знать расценки.
– Эй, Ямомото. – Атаман сделал паузу, чтобы смачно, от души рыгнуть. – Хочешь вина? Китайское, из гаоляна? Не хочешь? Ну как знаешь.
– Ты что, отец! – подал голос сынок по имени Аоки. – Хочешь поить вином этот кусок дерьма? Я бы лучше натолкал ему в рот песка.
– Заткнись, ублюдок! – рявкнул Хаси и швырнул в Аоки пустым кубком. – Ты такой же тупой, как твоя мамаша-тангутка. Вот его мать была умной женщиной. – Отец показал пальцем на Кусанку. – Потому что она – настоящая утинантю. Эй, ублюдок, кубок отдай! И не забудь наполнить его, сын тангутской шлюхи!
В другое время Артем, может быть, и счел бы важным тот момент, что папаша Хаси, по всей видимости, не случайно сталкивает лбами своих отпрысков и наследников его престола. За этим скрывался какой-то резон.
– Ямомото, есть и третья причина того, что твоя голова и головы твоих самурайских дружков все еще торчат на плечах, а не сложены в мешок. Тай-фу[14], Ямомото. Тай-фу – вот третья причина.
– Тайфун? – искренне удивился Артем.
– Да, Ямомото, он самый. Этой ночью будет тай-фу. Я вижу в твоих глазах удивление, посол. Ты, конечно, не можешь понять, откуда возьмется тай-фу? День был ясный, вечер тихий. А оттуда, что ветер весь день задувал с закатной стороны и только усиливался, горизонт набухал лиловым, а все вернувшиеся с моря рыбаки говорили, что рыба уходит на глубину. Вот увидишь, Ямомото, в ночь ветер обрушится со страшной силой. Это значит, что Мацумото никак не сможет появиться здесь завтра. Может, он и никогда уже не появится, если тай-фу накроет его в море. Но если Мацумото повезет, если он укроется на одном из островов или вовсе не выйдет в море…
– Подожди, подожди! – почти крикнул Артем. – Ты сказал «Мацумото»?! Ты говоришь о самурае сиккэна, об одном из самых доверенных его людей?
– О нем, шелудивом псе, о ком же еще! – Хаси отправил в рот еще одну горсть орехов и отряхнул руки от шелухи. – Видишь мешок у моих ног? В нем мы должны передать этому Мацумото твою голову и головы твоих самураев.
Атаман сказал об этом так просто, будто речь шла о картошке, а не о человеке, сидящем напротив него.
– Зачем? – глухо спросил Артем.
Хаси взял кубок, наполненный Аоки, отхлебнул из него и взмахнул рукой, расплескивая вино из гаоляна.
– Вот здесь, Ямомото, на твоем месте, не так давно сидел Мацумото. Только без рыболовной сети на плечах. – Атаман хохотнул. – Мацумото приплыл всего с двумя самураями на рыбацкой джонке. Самурай на лодке рыбаков! Сразу ясно, он хотел, чтоб все было тайно. Дескать, кто их случайно увидит, примет за рыбаков. Хотя из них рыбаки, как из этого выкидыша Аоки – китайский император!
Атаман опять зашелся смехом, не удержался от улыбки и Кусанку. Даже Аоки криво ухмыльнулся. Жаль, Артем не мог повеселиться с ними за компанию.
– Сидя здесь, Мацумомто предложил мне выгодное дельце. Он сказал, что за какую-то полудюжину голов я смогу взять себе все монеты, какие будут на корабле, а там, мол, найдется не одна связка серебряных и золотых монет китайской чеканки. Еще он сказал, что я смогу забрать себе весь груз, что будет на корабле, на котором поплывет большой красноволосый человек с белой кожей.
«Значит, прав оказался Такамори. Сиккэн действительно не собирался оставлять меня в живых, – отстраненно и холодно констатировал Артем. – Следует отдать сиккэну должное, он придумал простой и изящный способ раз и навсегда избавиться от Белого Дракона, причем так, чтобы подозрения не пали на него самого. Дескать, еще один корабль уплыл навсегда».
– Ты слушаешь меня, большой белый человек? Так вот, потом Мацумото добавил: «Сделай так, чтобы не осталось никаких следов. Разумеется, кроме отсеченных голов, которые ты отдашь мне. А так пропал корабль на море и все. Мало, что ли, их пропадает в морях!» Мацумото сказал, что это будет хорошая сделка, не так ли?
– Слишком хорошая, – произнес Артем. – Я бы на твоем месте сразу отказался. Но ты ведь не отказался, Хаси-сан? Почему? Из-за жадности?
– Смотри, Кусанку. – Хаси повернулся к сыну, сидящему слева, подмигнул ему. – Такая большая белая обезьяна, а тоже чего-то соображает. Да, Ямомото, ты прав, головы столько не стоят. Конечно, если это не головы чингизидов, манчжурских каганов или магараджей из страны слонов. Ты думаешь, я прямо так и сказал Мацумото? Нет, посол, нет. Я знал, что языком Мацумото со мной говорит сиккэн. Меня просил об услуге не какой-то вшивый самурай, могущий только исполнять приказы. Его ртом со мной говорил сам Ходзё Ясутоки. Можно было, конечно, отказать сиккэну, но нельзя сомневаться в том, что он этого не забудет. А кому охота иметь среди недругов сиккэна страны Ямато?! Вижу по твоему лицу, что и ты думаешь, как я. – Атаман опять отхлебнул вина. – Я всего лишь спросил у Мацумото: «Скажи мне, кто он, этот большой белый человек?» Он ответил, что у этого человека будут с собой посольские грамоты, но это всего лишь бумаги и ничего более. «Вот и все, что тебе надо знать, – сказал мне Мацумото. – Незачем тебе совать голову в наши дела». Тогда я спросил у Мацумото: «Ты останешься и дождешься голов?» Мацумото сказал, что нет, его, мол, ждут неотложные дела, он должен плыть обратно.
«Я примерно представляю себе эти дела, – подумал Артем. – Хм, а по всему выходит, что сиккэн до предела ограничивает круг посвященных, чтобы ни один лишний человечек не узнал, что же на самом деле должно случиться с Белым Драконом. Оно и понятно, слишком уж грязное дело задумал Ясутоки, ему никак нельзя допустить, чтобы это выплыло наружу. А раз так, то и Мацумото оказывается в группе очень большого риска».
– Мацумото сказал, что отплывет из Осаки на следующий день после тебя, значит, и здесь будет где-то через день, – продолжал Хаси. – Но, как я уже сказал, идет тай-фу, очень сильный тай-фу, который будет бушевать, думаю, не один день. Теперь ты понял, Ямомото, почему все еще жив? Ты понял, посол, почему не сброшен за борт, а твое тело, усеченное на голову, сейчас не обгладывают рыбы?
– Куда ему понять, недоумку! – вмешался сынок по имени Аоки.
Казалось, он не говорит, а выкрикивает каждое слово.
– Заткнись, объедок! Еще раз встрянешь, и я набью твой поганый рот рыбьими хвостами. А тебе, Ямомото, я объясню еще кое-что. Ты все поймешь, если не тупой, как эти вот пожиратели крысиного дерьма! – Атаман шумно, всей пятерней, почесал живот. – Наш род, смешавший кровь родов Сюнтэна и Сё, очень силен, но пока занимает недостойное место. Вот эти ублюдки, мои детишки, они как думают? Безмозглый Аоки считает, что если резать всех подряд и топить корабли без разбора, то нашему роду скоро не станет равных в подлунном мире. Вот этот вот пес смердящий Кусанку умнее своего братца, но тоже дурак дураком. Он считает, что если кто выберет себе сильного покровителя, скажем, этого твоего сиккэна, и будет верным ему как собака, то все будет хорошо, только господина надо выбрать правильно. Это, может, где-то в другом месте хорошо так рассуждать. Но мы живем посредине морей, между Ямато, империей Син, империей Цзинь, Корё, Чосон, Дайвьетом и разной мелочью вроде владений моих братишек, чтоб осьминог проел им кишки. Да, мы присягнули на верность императору Ямато и китайцам, ну и что? Пришлось присягнуть. Но завтра усилится, скажем, Корё, подчинит себе Ямато, и твой император станет вассалом верховного правителя Корё. Зачем нам тогда хранить верность Ямато? Себе на погибель? – Хаси звучно рыгнул. – Теперь я перехожу к главному, Ямомото. Прежде чем что-то сделать, я должен узнать все. Потому что, сделай я сегодня глупость, завтра об этом узнают эти вонючие твари, называющие себя сыновьями Сюнтэна. Они тут же перестанут грызться друг с дружкой, объединятся против нас, и нам придется туго. Чтобы не сделать глупость, Ямомото, я должен знать все, обо всех и обо всем. Я должен понимать, какую петлю, вокруг чьей шеи и кто затягивает. А вдруг вокруг моей? Я не знаю, может быть, ты врешь, Ямомото, и нет никакой страны Русь. Тогда кто ты такой на самом деле? Куда ты плывешь? Отчего на самом деле так боится тебя сиккэн? Я должен знать. В конце концов, твоя голова, может быть, стоит шести кораблей с медью, а не одного. Тогда я должен знать, кому ее можно продать за эту цену. А шесть кораблей – это уже деньги на неплохое войско из чосонских наемников, готовых за деньги резать кого угодно. Я должен все знать, Ямомото, вот в чем дело. Я слышал, у вас в Ямато был мятеж, но до моих ушей докатилось лишь эхо. Я хочу подробностей. Может быть, дни сиккэна сочтены, а я выступаю на его стороне. Вдруг завтра придут другие люди, которые скажут: «Кто убил нашего друга Ямомото, кто помогал сиккэну? Мы убьем всех, кто помогал сиккэну». Я тебе честно скажу, Ямомото, лучше всего было бы оставить тебя в живых, посадить под замок и держать там сколько потребуется. Но хитрому, недоверчивому Ясутоки нужны доказательства моей преданности, то есть ваши головы. Чью голову я должен отдать Мацумомто вместо твоей?
– Тайфун! – вдруг осенило Артема. – Ты можешь свалить все на тайфун! Скажешь, что перевернулся корабль, на котором твои люди везли тебе наши головы.
– Ты глуп как пальмовый клещ, Ямомото, если полагаешь, что я сам не смог додуматься до такой простой вещи. Однако сиккэн слишком умен, он никогда до конца не поверит в сказку о тай-фу. А потом я все время должен буду опасаться сиккэна и в случае чего вряд ли смогу надеяться на его помощь. Зачем мне это, Ямомото? Не знаешь? Вот то-то. Если я пойму, зачем мне это, тогда еще можно будет подумать. А чтобы понять, сперва я должен узнать все, до донышка, без остатка. От кого я могу все узнать? От тебя и твоих людей. А может, ты владеешь тайной, которая стоит шестидесяти кораблей с медью, и эту тайну вместе с тобой и пытается похоронить сиккэн. – Он хитро подмигнул.
«Вот оно, самое главное! – вдруг снизошло на Артема озарение. – Он хочет и рыбку съесть, и куш захапать. И мою голову всучить сикэнну, и вырвать из меня все тайны, какие, по его мнению, я могу знать. Он надеется, что сможет крупно поживиться или деньгами, или неким козырем, что позволит ему занять трон правителей Окинавы. Это как если бы в наши бандитские девяностые к крупному бизнесмену послали киллера, и тот, прежде чем выполнить оплаченный заказ, стал бы выпытывать у заказанного бизнесмена номера всех его банковских счетов. Значит, мне надо предложить этому пиратскому хмырю такую тайну, чтобы глазенки его поганые разгорелись от алчности и дух захватило бы. Я должен убедить его в том, что без меня до жирного куша ему вовек не добраться, и выторговать под это дело наши жизни».
– О чем призадумался, посол Ямато? Придумываешь, как бы обмануть меня?
– Я помогу тебе, отец, – встрял Аоки. – Доверь его мне, тогда он не соврет и не обманет.
– Это правда, – улыбнулся Хаси. – Аоки, мой добрый сын Аоки, умеет спрашивать. А как он сдирает кожу, Ямомото, если бы ты видел! Но я не отдам тебя ему, посол, если ты не станешь запираться, а говорить будешь только правду.
– Я не собираюсь тебе врать, Хаси-сан, – заговорил Артем, ощущая во рту прямо-таки пустынную сухость.
Знаете ли, мало приятного в том, что тебя собираются пытать.
– Что еще, дерьмо вам в глотки?! – вдруг рявкнул атаман, повернувшись к двери.
Там стоял, скребя пятерней в затылке, один из пиратов, у которого за поясом торчало аж две катаны, что для Артема, человека уже во многом японского, выглядело полной несуразностью и насмешкой над святым. Пират затараторил по-китайски, то и дело показывая рукой себе за спину. Когда он замолчал, Хаси что-то коротко сказал ему и взмахом руки отправил прочь.
– Тай-фу уже близок. Горизонт почернел, и ветер стал сильнее. – Хаси, поигрывая плечами и покряхтывая, поднялся со своего своеобразного трона, сделанного из шкур. – Надо идти и пинками подогнать этих ленивых псов. А то, как всегда, недосмотрят, недоделают и завтра недосчитаешься кораблей и лодок.
Первый из обещанных пинков глава пиратского рода-племени отвесил Аоки.
– Эй, Аоки, обезьянья моча, чего сидишь! Ты уже должен бежать впереди! А ты, Кусанку, отведешь Ямомото к яме. Пусть посидит до утра. Проведет там ночку и утром станет самым разговорчивым из людей.
– Послушай, Хаси, – торопливо заговорил Артем. – Я из тех, кто принимает вещи такими, какие они есть. Вот поэтому всего за полгода я, чужак, стал даймё и послом императора. Вот увидишь, мы с тобой договоримся, Хаси-сан. Я знаю, что предложить тебе. Но моим людям ничего не должно угрожать, без них все бесполезно…
Хаси махнул рукой, показывая, чтобы Артем замолчал.
– Успеешь еще наговориться. Некогда сейчас. Твоих людей никто не тронет… пока. Кусанку зайдет к ним и скажет, что ты остался у меня в гостях. – Он хмыкнул. – Очень, мол, тебе понравилось тут, у меня в доме. Завтра после беседы с тобой я решу, что с ними делать.
О дорожной казне Артем и не собирался заикаться, понимая, что на ней уже можно поставить крест. Хотя обидно. Пропало все, что нажито непосильным трудом.
Атаман неожиданно наклонился над столом и едва ли не задушевным тоном проговорил:
– Пойми, Ямомото, я не хочу тебе зла. Клянусь гневом Сусаноо, это так. Ты ж не яматонтю! И ты мне нравишься, клянусь посохом Наньдоу. За полгода возвыситься среди таких твердолобых ублюдков, как эти самураи, – такое достойно уважения. Это значит, что ты не полный ублюдок. Но поверь мне, Ямомото, я сам вот этими вот руками буду рвать твою шкуру на клочки, если ты разочаруешь меня, начнешь врать и запираться. Подумай об этом наступающей ночью.
Глава пятая
Три имени и крест
Воняло, как… Ну как может вонять непроточная лужа диаметром более чем в два кэна[15], вся заросшая гниющей травой, куда постоянно задувает ветром листья, сухую траву и прочий мусор, куда, не исключено, выплескивают отходы, и в которую наверняка время от времени мочатся всякие ублюдки? Вот так и воняло, короче.
От рыболовной сети Артема освободили еще во дворе атаманского дома. Туземцы развели его руки в стороны, примотали их шнурами тройного плетения к бамбуковому шесту и так и вели распятым до самой ямы, находившейся в дальнем конце форта, почти у самого бамбукового частокола.
Даже если бы эти ублюдки отвязали его руки от палки, прежде чем столкнуть вниз, в зловонную жижу, от этого путь к свободе не стал бы легче. Поди вскарабкайся по осклизлым глинистым склонам, где ни кустика, ни корня и ничего другого, во что можно вцепиться пальцами, а карабкаться до верхнего края ямы кэна полтора, не меньше. Особенно безнадежным подобное предприятие выглядело по причине наличия часового. Неизвестно, чем там занимался большую часть времени пират, оставленный Кусанку на часах, сидел ли на пеньке или ходил без устали, но, увы, точно не дрых, потому как время от времени подходил к краю ямы и заглядывал в нее.
Лужа была весьма глубока, Артему чуть пониже груди, во всяком случае в том месте, где он находился. Как там в других местах, он не проверял, но сомнительно, что тут могли быть серьезные перепады глубин, чай не океанское дно. Ноги утопали в толстенном, омерзительно жирном на ощупь слое ила, хотя к накоплениям дерьма на дне этого водоема как-то совсем не подходило благородное слово «ил», и переставлять ноги с места на место было затруднительно. Правда, не ощущалось и большой необходимости их переставлять.
Настроение у Артема было под стать царящей в яме вонище. Препоганейшим было это самое настроение. Правда, ощущение безнадеги пока не наступило, потому что пиратский атаман все-таки его не прикончил, хотя по контракту был обязан это сделать еще среди пучины океанской. Это вселяло кое-какие надежды, пусть дохленькие, но все же. Во-первых, можно будет поторговаться. Во-вторых, можно попробовать сбежать, для начала из этой ямы.
На первый взгляд выбраться из ямы было решительно невозможно, но попытаться надо. Хоть какой-то шанс на успех имел место быть. Все-таки Артем – цирковой акробат. Кто скажет «бывший», тот пусть плюнет сам в себе в лицо. Мышечную память так просто не профукаешь, к тому же он за последние полгода форму особо не растерял… ну так, разве что самую малость. Думать над побегом следовало изо всех сил. Может, и придет в голову что-нибудь дельное, скажем, из опыта чужих побегов, киношных или книжных.
Правую ногу узника в районе щиколотки пронзила боль, словно туда с размаху всадили раскаленную иглу. Зашипев не хуже иной змеи, Артем привалился плечом к стенке ямы и выдрал ступню из вонючей жижи. Сандалия-гэта осталась в иле. Разыскать ее на ощупь было бы непросто, не говоря про то, чтобы снова вдеть в нее ногу. Ну и хрен с ней! Под угрозой потерять голову вместе со всеми волосами по гэта не плачут. Он потряс ногой, сбрасывая повисшие на ней водоросли, и подтянул ступню к себе поближе. Вот, кстати, и сгодились акробатические навыки!
Между таби[16] и краем штанов-хакама проступал светлая полоса кожи. Вот там и торчала пиявка, жадно присосавшаяся к ноге и похожая на гадюку, недавно вылупившуюся из яйца, каких хватало в лесах под Ицудо.
Артем выругался себе под нос, сплетая самые гнусные слова из двух языков. Отчего-то у него не было ни малейших сомнений в том, что этой кровососущей пакости тут полным-полно. Мечта Дуремара, блин!.. Проявив недюжинные или, наоборот, вполне нормальные для акробата гибкость и ловкость, Артем несколько раз стукнул ногой о выступ глинистой стенки и сшиб пиявку. М-да, даже если твари не прокусывают одежду, то вряд ли они откажут себе в других маленьких радостях. Они способны находить неприкрытые участки кожи, проникать в прорехи, забираться под одежду. Стало быть, предаваться такому увлекательному занятию, как сбивание пиявок, можно всю ночь напролет. Ясен пень, силы при этом иссякнут быстрее быстрого. Встает вопрос: а нужно ли беречь эти силы? Для чего их беречь?
А над головой пленника вовсю свирепствовал ветер. Уже когда они шли к яме, он лупил навстречу, стремясь содрать одежду и заставляя жмуриться и пригибаться. Видимо, и вправду ночью на здешние берега обрушится полноценный тайфун. Уж больно отчаянно ветерок-то задувает, все набирая и набирая обороты.
Небо уже плотно заволокло тучами всех оттенков черноты, при взгляде на которые Артему как-то сразу стало ясно, что ничего хорошего от этой ночи ждать не приходится. Над головой завывало на все лады, стоял треск, в яму заносило листья, сломанные ветки, какую-то труху. Это притом, что частокол, расположенный поблизости, худо-бедно гасил ветер. От такого ветра могла приключиться только одна польза – если он завалит одно из соседних деревьев и его верхушка опустится прямо в яму. Тогда по нему можно будет забраться наверх, разумеется, только в том случае, если это дерево одновременно придавит и часового.
Гром прогремел как-то глуховато, словно сквозь вату, забившую небеса, а вот молния сверкнула вполне себе полноценно, эдакой гигантской фотовспышкой, словно бог ветра Сусаноо рубанул по небосводу катаной, сверкающей как тысяча огней. О боже! Артем вскрикнул, отшатнулся к стенке, поскользнулся и съехал по ней в жижу, поднимая брызги. На миг от пяток до макушки его прошил доподлинный суеверный ужас, сжал ледяными клещами живот и ледяной же волной прокатился вдоль позвоночника.
На другом конце этой зловонной ямы в свете молнии явственно обозначился силуэт живого существа. Артем поспешно выпрямился, мотая головой. Кажется, его вновь цапнула за ногу какая-то тварь, но он не обратил на это внимания.
Тут наконец заработал мозг, анализируя увиденное. К тому же небеса осветила вспышка, пусть и не столь яркая, как предыдущая, но и ее вполне хватило, чтобы рассмотреть, что к чему. Существо в яме было, оно не привиделось Артему. Это была вовсе не какая-нибудь коряга, это было не нечто сверхъестественное, а вполне себе человеческое существо. Более того, Артем разглядел бамбуковую палку и привязанные к ней руки, разбросанные крестом.
Ясно. Собрат по несчастью, тоже узник зловонной ямы. А что тут удивительного? Пираты – народ бедный. Не нашлось у них отдельной ямы даже для столь благородного пленника, как посол Ямато.
Очередная вспышка молнии позволила Артему рассмотреть, что его сокамерник, или сояменник, в отличие от него самого гол по крайней мере по пояс, по поводу чего ему стоило лишь посочувствовать. Ну разве что кровь у него намешана из жидкостей, несъедобных для пиявок.
– Эй, на палубе! – достаточно громко, чтобы перекрыть завывания ветра, позвал Артем. – Кто будешь, товарищ по несчастью?
Ответа не последовало.
– Эй, приятель, ты живой?
Артему пришло в голову, что в происходящем есть некоторая странность. Заключалась она в том, что его сокамерник как молчал, так и продолжал молчать, хотя был живым. Живой, точно. Во-первых, иначе он не стоял бы так прямо, а во-вторых, при очередной вспышке Артем разглядел, как тот пошевелился.
Артем произвел и еще одно ценное наблюдение. Он заметил, что его сокамерник довольно высок по местным меркам. Если, конечно, в той стороне глубина лужи была такая же, как и там, где стоял Артем.
– Не очень-то ты разговорчивый, я погляжу. Видимо, еще не насиделся как следует. Может, ты по-японски не говоришь?
А с каких щей он, собственно, должен был говорить по-японски, если подумать? Что мешало этому человеку быть китайцем, корейцем или жителем одной из тех стран, названия которых ни о чем Артему не говорили?
Тем не менее наш герой сделал еще одну попытку завязать общение:
– Меня зовут Ямомото, не слышал? Я послан императором во главе посольства. Далеко послан… Впрочем, не исключено, что уже приехал.
Но его товарищ по вонючей яме продолжал все так же загадочно молчать. Он пока так и не сказал ни слова даже на каком-нибудь таинственном наречии, не издал ни звука, не погугукал там или не присвистнул восторженно или удивленно, молчал как каменный.
«Может, ему язык отрезали? – подумал Артем. – Собственно, что же в этом такого странного-то?! На дворе беспробудно дикие века, вокруг пиратское логово, запросто могли и оттяпать язык под корень. Да еще заодно с ушами. А я его тереблю, раздражаю».
Артем, осторожно ступая, двинулся в сторону сокамерника. Осторожность стала совсем нелишней после того, как ил засосал и вторую сандалию-гэта. Теперь он передвигался по дну в одних лишь таби, которые никак не могли защитить ступню от какой-нибудь острой херни. А ведь в его положении для полного счастья не хватало еще и пропороть ногу, не правда ли?
Артем решил, что ему стоит рассмотреть этого человека поближе – на всякий случай и за неимением иных занятий. Вдруг как-то получится установить контакт? Допустим, жестами, скупыми по причине связанных рук, или выразительной мимикой. Вдвоем проще что-либо сочинить. Скажем, если взобраться на плечи… Нет, пожалуй, с руками, примотанными к палкам, им все равно не удастся выбраться наверх. Но веревки можно попробовать распутать зубами, перегрызть. Словом, ежели двое действуют сообща, то это уже какая-никакая сила.
– Когда-то давно, в прошлой жизни, я был цирковым акробатом, – заговорил Артем, переступая ногами по дну.
Раз у него объявился собеседник, пусть и такой, то чего же молчать, торча в вонючей жиже и слушая свист все усиливающегося ветра? Так и присутствия духа можно лишиться раньше срока, намеченного богами.
– Летал я по воздуху и крутил там всякие сальто-мортале. Поэтому сам понимаешь, что именно человек воздуха и высоты, то есть я, должен чувствовать, торча в этой луже. Но ведь я же еще и даймё, и посол, и богатый уважаемый человек. Это, понятно, еще более усугубляет мое сидение в дерьме. От этого я еще более удручаюсь. Какие-то два месяца назад меня принимал в Дайдари император, а теперь швырнули сюда, как какую-то собаку…
То ли Артем краем глаза углядел движение наверху, то ли пресловутое шестое чувство ему подсказало, однако факт – что-то заставило его задрать голову. Ну, так и есть! Над его головой на фоне несущихся туч и прочерчивающих их зигзагов молний выделялся силуэт часового, сидящего на корточках и пялящегося вниз.
Вертухай никак не отреагировал на перемещение по яме одного из пленников, однако Артем решил не раздражать его понапрасну и пока постоять на месте. Трудно сказать, что тот способен сделать, ежели захочет пресечь прогулки пленника. Он может ткнуть нарушителя острой бамбуковой палкой, помочиться ему на голову или просто станет торчать над головой, никуда не отходя. Впрочем, достаточно и последнего. Пусть этот поганец уберется, тогда можно будет и доковылять до сокамерника.
Артем замолчал, но вдруг подумал: а не попробовать ли ему разговорить вертухая? Зачем? Ну мало ли, вдруг да удастся что-нибудь полезное вытянуть или на что-нибудь подбить, задурить голову, застращать Белым Драконом. Вдруг он слышал о Белом Драконе? Тогда можно попробовать убедить этого пирата, что лучше служить Дракону, чем тем, кто действует против него. Заткнуться никогда не поздно.
– Эй, наверху! – позвал Артем. – Ты по-японски говоришь?
Ответом было молчание.
– А по-китайски? – зачем-то спросил Артем, разумеется по-японски.
Опять никто ничего не ответил.
– Ну что за дрянь! – напрягая горло, громко заговорил Артем. – Мало того, что сидишь в яме как последняя жаба, так еще и говорить с тобой отказываются. С послом императора, с Белым Драконом – и не говорят! Слышь ты, наверху, член дохлой собаки и обезьянья задница, хочешь, я тебе скажу, где под Шанхаем клад закопан? Вы же, пираты, сами не свои от этих кладов. Поделили бы честно, пополам, а? Нет, правда, есть клад, с места не сойти… М-да, не очень удачная клятва. Аматэрасу клянусь, Сусаноо клянусь, мамой родной и здоровьем тэнно Сидзё клянусь – есть клад, есть. Вот ты слышал о Шанхае? Молчишь. А ты, мой бедный друг, тоже не слышал? Никто, я смотрю, тут у вас ничего не слышал.
На самом деле насчет шанхайского клада Артем не врал. Во всяком случае детектор лжи, от которого здешних обитателей отделяло несколько сотен лет, вранья не зафиксировал бы, потому как Артем был убежден в том, что в Шанхае может что-то быть. Вернее, не в Шанхае, а на той территории, на которой в далеком будущем раскинется этот огромный город. Сейчас, судя по всему, поселения с таким названием все-таки не существует. Все японцы и китайцы, которых он расспрашивал, ни о каком Шанхае и слыхом не слыхивали, даже китайские моряки, которым вроде бы положено знать наперечет все прибрежные поселения своей страны.
Но это не значило, что на месте будущего Шанхая сейчас ничего нет. Там вполне может находиться какая-нибудь задрипанная рыбацкая деревушка с иным названием или вовсе такового не имеющая по причине своей полной задрипанности.
– Похоже, накрылся мой план крупным медным тазом, – произнес Артем по-японски, но тихо, исключительно для себя, потому что только он сам себя и мог сейчас понять.
У него был план, суть коего сводилась к следующему. По пути в далекую Русь сделать крюк, весьма небольшой, кстати, добраться до места, где впоследствии раскинется и зашумит мегалополис, старательно излазить там все, скрупулезнейше осмотреть все мало-мальски примечательное, а дальше… дальше действовать по обстоятельствам. Все это Артем хотел проделать ради того, чтобы найти… ну, скажем так, нечто. Ведь именно из Шанхая он прибыл, точнее сказать, провалился в древнее Ямато.
Давайте рассуждать логически. Если есть вход, значит, может быть и выход. Ну а где искать выход, как не на месте входа?
Читать бесплатно другие книги:
