Сессия: Дневник преподавателя-взяточника Данилевский Игорь
– Ясно. Я тогда им так и передам…
– …Именно!
– Ладно. Ну, я пойду тогда, Игорь Владиславович?
– Да, хорошо…
Саматова встает, одергивает юбку и, убрав ручку с бумагой обратно в сумку, забрасывает её на плечо:
– До свидания, Игорь Владиславович!
– До свидания, Элеонора! Но вы поспрашиваете насчет того, о чем мы с вами говорили?
– Конечно!
Дверь за ней закрывается, и удаляющийся стук каблуков возвращает мне ощущение привычного хода вещей: конец семестра, собрание со старостами, акт сдачи-приемки денег. Правда, есть и отличие: тот риск, которому я сейчас себя подвергаю, пытаясь дважды войти в одну реку и едва не раскрыв тайну своих отношений с шефом.
Допустим. Ну, и что с того? В конце концов, она не обязана докладывать о моих предполагаемых связях с Бочковым немедленно. Надеюсь, у нее хватит ума пока этого не делать. Ха! А как она будет тогда убеждать народ? И вообще: говорю о ней, а сам умно, что ли, поступил? Мог бы тоже как-то посерьёзнее себя вести! Зачем не стал? Затем, что сегодняшний издевательский тон и ужимки Бочкова с Трофимовым вывели меня из себя. Это не считая их свинства с профкомовским списком. С партнерами так себя не ведут – поделом им. Пусть, если что, жарятся на сковородке вместе со мной, черти!
Надо отправить эсэмэску Трофимову: выяснить, когда он завтра будет. Жалкая штука от Донсковой и Пензовой – теперь, к сожалению, тоже деньги, которыми нельзя разбрасываться. Найдя в справочнике мобильного «РуслТроф», посылаю текст и в ожидании ответа начинаю рассматривать вид из окна. Вместо привычных глазу пересекающихся друг с другом потоков студентов-дневников и вечерников, напоминающих стаи рыб, идущих на нерест, сейчас лишь неторопливо расходящиеся по домам одиночки. А всегда забитая «поляна» перед Г-корпусом, своими шеренгами автомобилей похожая на ряды акульих зубов, теперь больше похожа на выбитую в драке челюсть: нужные зубы то здесь, то там отсутствуют. Оно, конечно, понятно – все-таки экзамены уже почти закончились – а все равно как-то жаль. Хотя, казалось бы, чего здесь жалеть? Особенно если деньги уже получены и оценки в ведомости проставлены?…
Наконец раздается сигнал входящего сообщения. Нажимаю на клавишу и читаю на экране:
«Буду завтра с девяти. Липовые оценки подписывать не стану».
Вот сучонок! Надо ему ответить, гаду!.. Как бы это поточнее ему вмазать?… Ага, вот так пойдет:
«Кажется, шеф при тебе сегодня сказал, чтобы я делал, как считаю нужным. А вы там с ним, можно подумать, не липовые оценки ставили по списку профкома! Я просто накалять обстановку не стал – притворился, что поверил. Ну, ладно – дело твое: не хочешь – не надо».
Стукнув по клавише, отправляю написанное послание в плавание по волнам электро-магнитного океана. Надеюсь, что нужного острова оно достигнет очень быстро. Теперь надо бы навестить Пушистикову…
Я вхожу в приемную начальницы учебно-производственного отдела и вижу сидящую в гордом одиночестве одну из ее секретарш Аделаиду – весьма занятную штучку, студентку одной из технических групп. У нее мелкие, но приятные черты лица, еще более приятный тембр голоса и хорошая грудь. По виагроподобному эффекту, который она производит, ее можно смело зачислять в призовую тройку среди секретарш и прочего персонала нашего института.
– Здравствуйте, Аделя! Как поживаете?
– Здравствуйте, Игорь Владиславович! Неплохо. А вы?
– Да неважно, если честно…
– Правда? А что так?
– Есть причины. Когда в отпуск пойдете?
– Ой, нам не скоро. Все лето тут будем, как обычно. Трудиться на благо института.
– Да уж, наслышан!
Я пытаюсь определить, уловила ли эта сексигерл подтекст в моих словах. Судя по тому, что она опустила глаза, да.
– Где ваша напарница? Домой убежала? – киваю я на пустующее рядом с ней место.
– Она болеет. Я пока за двоих, – улыбается Аделаида.
– Ясно… А что – Наталья Александровна скоро будет?
– Да должна уже… А вот и она!
Я уже и сам слышу, как позади меня открылась дверь. Повернувшись, вижу на пороге саму госпожу Пушистикову.
– Здравствуйте, Наталья Александровна! Сто лет жить будете!
– Здравствуйте! Вы ко мне? – слегка улыбнувшись, задает она вопрос, ответ на которой очевиден.
– К вам.
– Проходите, пожалуйста!
Эту формулу вежливости Пушистикова произносит без особого энтузиазма: видать, попой чувствует, что я не красоты иорданской Петры обсуждать к ней пришел.
Мы устраиваемся друг напротив друга: она – в своем рабочем кресле, я – на придвинутом почти вплотную к столу низком стуле, и секунду-другую я просто смотрю на ее прикид, не говоря ни слова. Черные брюки, голубой свитер, ярко-розовая помада и столь же ярко-зеленые тени на веках… М-да – со вкусом здесь большие проблемы. Ну, ладно – черт с ней и ее вкусом: не до этого сейчас…
– Наталья Александровна! Мы с вами всегда были в прекрасных отношениях, поэтому я хотел у вас спросить, чем вызвана одна непонятная вещь в моих делах с Нателлой…
– Какая вещь? – Пушистикова подпирает кулаком подбородок.
– Ну, вы знаете, что происходило месяц назад; какая ситуация была у меня с группами, в том числе её группой…
– …Нет, не знаю!
– …Да ну, ладно вам! Про это все знают. А вещь вот какая. Перед экзаменом, уже после того, как к студентам приходил Кузнецов, Нателла прислала мне эсэмэс, в котором предложила всё организовать по-старому, как было раньше…
– Как организовать? – продолжает строить из себя дурочку Пушистикова.
– Уверен, вы понимаете, о чем я. Так вот, мне сказали, что после прихода Кузнецова Нателла во всеуслышание объявила, что она этим заниматься не будет…
– …Правильно, это я ей пригрозила: «Нателла, мне проблемы из-за тебя не нужны, поэтому…» – тут же опровергает собственное «незнание» Пушистикова.
– Да-да, это было вполне естественно тогда, – примирительно говорю я. – Но зачем в таком случае ей нужно было делать потом это предложение? Как мне сообщили чуть позже, меня ждали и хотели взять, как товарища с кибернетики…
Пушистикова бледнеет (что, ловлю я себя на мысли, само по себе почти каламбур), но быстро берет себя в руки и начинает тараторить, как заведенная:
– Ну, это не Нателла, не Нателла! Она не могла так сделать! Я не знаю, кто там чего планировал, но то, что Нателла к этому непричастна, совершенно точно.
– Я вам верю, Наталья Александровна, – мой голос звучит задушевно, как у дворецкого, склонившегося над постелью пятилетнего отпрыска лорда. – Но факт остается: эсэмэска с ее стороны была, и затем вот эта информация. Насчет того, что меня ждали.
– Нет! Вы даже не думайте об этом!
– Хорошо-хорошо! Именно потому, что я вам полностью доверяю («Можно ли не доверять такой честной, как ты?»), я и хотел задать вам еще один вопрос: не могла бы Нателла сказать мне, кто ее попросил написать то сообщение? Ну, и еще дать мне кое-какую информацию?
– А именно?
– Это я расскажу ей. Не хочу вас загружать лишними подробностями…
– Ну, вы все-таки скажите: это ведь и мой ребенок тоже!
– Да нет: ни к чему, я думаю.
– А вы что – снова всех старост собираете? – настораживается Пушистикова.
– Нет, – отвечаю я почти искренне. («Только некоторых.»)
– Ну… дело в том, что Нателла уже сдала сессию и со дня на день уезжает…
– Опять в Москву к папе?
– Да, он там коммерческий директор в одной фирме, а мама здесь…
– Если не секрет, Наталья Александровна: мама у нее где работает?
– Не секрет – в «Проммаше»…
«Оп! В спонсорском предприятии нашего универа!»
– Ясно… Ну, что ж – неплохо. В материальном плане… – не удерживаюсь я от реплики. – Нателла, наверное, в Москве хорошие клубы посещает?
– Редко! Там ведь всё очень дорого…
– Дорого, да? – почти издевательски переспрашиваю я, сохраняя, впрочем, невинное лицо.
– Конечно. Здесь – ладно. Они с мамой, конечно, регулярно в Египет ездят, в самый лучший отель…
«Не сомневаюсь!»
– Да и вы, наверное, тоже с ними…
– Я обычно в другое время. У меня ведь, сами знаете, свободные деньки появляются только ближе к октябрю-ноябрю, когда уже все студенты пристроены…
«Ага, в курсе!»
– Ах, ну да, верно! Значит, возвращаясь к нашим баранам, она уже сейчас не может, Наталья Александровна? И душой, и почти уже телом – в Москве? Ну, тогда само собой! Извиняюсь, что потревожил.
– Ничего-ничего! Вы заходите, если что, но в данном случае уж нет. Не обессудьте, ладно?
– Конечно. Не буду отвлекать вас от дел. Вы еще не скоро домой-то? Седьмой час уже московское время…
– Да, наверное, тоже скоро.
– Ну, ладно. До свидания!
– До свидания!
Поднявшись со стула и уже направившись к выходу, краем глаза замечаю, как дежурная улыбка сходит с лица Пушистиковой. Но стоило мне, открыв дверь, повернуться на прощание, как набор фарфоровых коронок снова являет мне свое сияние:
– Всего хорошего!
– И вам того же!
Щелкаю замком, бросаю на ходу секретарше «Чао, бэлла Аделаида!» и выбираюсь на оперативный простор уже опустевшего коридора: не видно ни студентов, ни представителей заседающего по соседству административного аппарата. Все ушли на фронт. Линия этого фронта, разумеется, проходит где-то между диваном в зале и телевизором там же. Либо на кухне. Пора бы уже и мне туда.
Выхожу из корпуса и вдыхаю удивительно душный воздух – потомство резкого ветра и надвигавшейся, но так и не получившей шанса состояться грозы. Надо на всякий случай поторопиться, а то вдруг Зевс передумает и решит-таки пульнуть сверху молниями со всеми вытекающими отсюда последствиями. Даже если такое и случится, к этому времени я должен быть в безопасности.
ДЕНЬ СЕМНАДЦАТЫЙ: 26 ИЮНЯ 2009 ГОДА, ПЯТНИЦА
Утром, в одиннадцать, я встречаюсь с Татьяной Лащинской и моделью Яузовой (как выяснилось вчера на экзамене, ее зовут Марианной) в фойе Д-корпуса.
– Здрасте!
– Здрасте-здрасте! Разрешилки уже взяли?
– Да!
– Гусейнова не видели случайно сегодня?
– Нет.
– Ну, вообще-то – конечно. Он придет только на заседание, к часу. Зачем ему приходить раньше, верно?
– Угу! – девчонки радостно кивают.
– Виталий Владимирович в принципе дал мне карт-бланш, – я вчера с ним говорил, – так что не волнуйтесь. Но мы сейчас все-таки речь ведем о четверках, а не о пятерках, хорошо? А то как-то некрасиво получается: было два или три, а стало пять…
– Ладно-ладно!
– Тогда получите… Где разрешилки – не вижу? Доставайте!
Пока они копошатся в сумках, я успеваю задать еще пару ехидных вопросов:
– А где ваш джентльмен?
– Он уже уехал, – говорит Яузова.
– И двойка за экзамен его не волнует?
– Не-а…
– Интересно… Ага, вот правильно – вместе со стержнями наготове…
Я поочередно беру от девочек разрешения на сдачу и взведенные шариковые ручки, ставлю оценки, расписываюсь. Забирая разрешилки, говорю обеим:
– Отнесу их в деканат сам. Вы уж не серчайте, что не смог вам поставить пятерки, как договаривались…
– Да ладно – мне лично и четверки достаточно, – комментирует Яузова.
– А мне сейчас уже все равно, – грустно улыбается Лащинская. – Стипендии уже лишилась…
– Как? – восклицаю я. – Вы получали стипендию, Татьяна?
– Да!… – она тяжело вздыхает.
– А вы не ходили с вашим начальником к Бочкову? Все-таки он – руководитель отдела, мог бы и помочь…
– Ходили! – машет рукой Лащинская и чуть отворачивается. – Бочков, сказал, что раньше надо было обращаться.
Да, это на него похоже! Услышав слова Татьяны, я тут же вспоминаю разговор шефа с Мандиевой годичной давности. Точнее, не разговор, а инструктаж по поводу того, как ей, Мандиевой, следует принимать экзамен у Володи Абрикосова – хорошего, надо сказать, незаносчивого парня – внука одной заслуженной дамы, занимающей у нас пост проректора по воспитательной работе. «Тех, кто легко выполняют просьбы начальства, не уважают. Уважают только тех, кто настаивает на своем. Она хотела, как обычно, просто выбить оценку для своего внука? Нет! Ему не преподали еще должных уроков нравственности, и на экзамене – я попрошу вас особо, Захира Бараковна, – он должен получить всё, что ему причитается…».
– М-да… Я вам очень сочувствую, Татьяна! Если бы я чем-то мог вам помочь, я бы обязательно сделал это…
– Ладно – спасибо, конечно. Я уже это почти пережила!…
У Лащинской не слишком большие, но по-домашнему теплые глаза с исходящими из уголков многочисленными лучинками. Их цвет светло-голубой, ассоциирующийся у меня со временем моего раннего детства. Сейчас они непривычно заискрились, став еще притягательней, чем обычно, но в данный момент мне от этого становится только неловко.
– Ну, хорошо, девочки! – решаю я отреагировать так, как будто ничего не произошло. – Тогда разбегаемся, если у вас нет больше ко мне вопросов.
– До свидания! – кивают они мне.
Я провожаю взглядом Татьяну и мысленно шлю Бочкову пожелание всяческих – лучше всего непоправимых – фиаско в делах за то, что он любит, пользуясь своим положением, создавать проблемы зависящим от него людям – особенно хорошим. Затем смотрю на часы: пора заглянуть в Д-208. Скоро мои троечники должны защищаться, и, если у них нет ко мне особых вопросов (а я надеюсь, что это именно так), то я проигнорирую свою не то, чтобы обязанность, но тем не менее долженствующую миссию присутствовать на их защите (все равно таких балбесов как-нибудь, да выпустят), и отправлюсь в один из соседних корпусов, чтобы спокойно, без оглушительного шума, царящего вблизи нашей главной аудитории, дождаться положенных тринадцати ноль-ноль, когда я буду вынужден вернуться туда снова.
А пока что я захожу в деканат и вижу, как мне навстречу сразу же устремляется Азиза.
– Здравствуйте, Игорь Владиславович!
– Привет! Ты хотела чего-то?
– Да. Пожалуйста уж подпишите!… – она кокетливо стреляет в меня глазками.
– Уж не тому ли парню, который вчера двояк у меня на экзамене схватил?
– Ему самому! Он ведь братишка моего мужа, если чё!
– Серьезно? А я-то не в курсе. Слушай, ты ему намекни, что не знать, воспроизводимые ли ресурсы – нефть и газ, стыдно!
– Ну, ладно уж! Он вчера вообще не в форме был!
– Мягко говоря! Давай…
Она протягивает мне подготовленный листочек, и я быстро ставлю автограф:
– Четверки хватит?
Это я спрашиваю, конечно, для вида. В случае сопротивления придется объяснить, что после такого ответа ставить «Отл.» – выше моих сил.
– Хватит! – облегчая мне задачу, улыбается Азиза.
– Он, наверное, как диплом получит, сразу к брату работать пойдет? В славный наш «Проммаш»?
– Да наверное!
«Полный п…дец наступит российской промышленности лет через пятнадцать. Даже если цены на нефть будут высокими…».
Я вывожу в графе оценки «Хорошо», добавляю в скобках цифру «4» и возвращаю разрешилку.
– Спасибо, Игорь Владиславович! – Азиза, как всегда, обаятельна, и я готов выполнять для нее подобные просьбы штамповочным методом. Даже если знаю, что впоследствии в главной производственной конторе республики будут работать люди, не отличающие в некотором отношении нефть от ветряных мельниц. Впрочем, особенного выбора у меня все равно нет: портить отношения со «своим» деканатом – одно из последних дел для любого преподавателя. А при моей специализации на финансовых отношениях с паствой – тем более…
Заседание кафедры начинается точно в намеченное время. Почти у всех почему-то хорошее настроение, особенно у Мандиевой и Бочкова. У меня оно тоже вроде бы ничего, но смущает излишняя веселость Бочкова, да и Мандиева о чем-то слишком много хихикает с Жезлаковой.
– Уважаемые коллеги! – торжественно провозглашает Бочков. – Сначала – о главном. В целом результаты защиты выглядят неплохо…
Я, как буддийский монах, мысленно отключаюсь, впадая в подобие медитативного транса, чтобы не слышать всю эту дежурную трескотню насчет успеваемости наших дипломников, и возвращаюсь в обычное состояние только, когда улавливаю следующую фразу:
– …Напоминаю вам, что присутствовать на оставшихся экзаменах друг у друга нужно обязательно. На следующей неделе в это же время последнее заседание – всем принести заполненные индивидуальные учебные планы на следующий год. Теперь – о неприятном. Я только что из ректората и, к сожалению, у меня не самые хорошие новости. Мне было прямым текстом сказано, что кафедра ни на что не способна, кроме как брать взятки…
У меня обрывается сердце. Зачем же он это говорит вслух, да еще с таким радостным видом, ублюдок! Не мог, что ли, с глазу на глаз мне сказать, даже если ему опять про меня накапали!?
– …Посему я был вынужден опять оправдываться; говорить, что мы вернем ситуацию в нормальное русло. Как это было в прошлый раз: возникли проблемы с господином Соколом – мы с Трофимовым пришли и приняли экзамены…
«Вот сука! Ты специально меня так перед всеми шпуняешь, да?»
– Но это ладно – будем считать, текучка. У нас сегодня с вами есть более важный вопрос. Надо что-то делать с учебной нагрузкой Галимзяна Галимзяновича Кизаншина. Мне была передана служебная записка заведующего кафедрой ПЛС, в которой он просит передать часть нашей учебной нагрузки его кафедре. К великому сожалению, это мотивируется так: Галимзян Галимзянович не справляется с возложенными на него задачами.
Тишина становится почти всепоглощающей. Слышно только поскрипывание стула Кизаншина.
– По многочисленным свидетельствам Галимзян Галимзянович не может на должном уровне дать студентам материал, относящийся к экономической части дипломного проекта. Конкретно – речь идет о показателях стоимости воды, электроэнергии и так далее. Он просто отвечает, что не знает данных вещей…
– Можно мне сказать? – подает голос Кизаншин, поднимаясь со стула.
– Да, конечно – пожалуйста, Галимзян Галимзянович! – Бочков великодушно улыбается. – Вы у нас сегодня главный герой…
– …Я даю им все общие формулы для расчета. Какие сейчас точные цифры стоимости того, другого, третьего, я не знаю…
– …Вот они поэтому и говорят – отдайте эти часы под консультирование наших студентов нам! Они-то знают, что и сколько сейчас стоит!
– …Общие формулы я даю им уже двадцать лет, и никогда никаких претензий не было! – продолжает обиженно бубнить Кизаншин.
– Им нужна конкретика, Галимзян Галимзянович! А то они жалуются: мы что ни спросим – он, то есть вы, студентам говорите – ищите сами!
– Да!…
…То здесь, то там, как светлячки в темноте, на лицах присутствующих начинают появляться усмешки.
– Ну, вот поэтому и возник весь этот вопрос! – раздвигает губы в глумливой ухмылке Бочков. – Их специалисты знают все детали, но они своим дипломникам вынуждены их объяснять сами, и фактически они работу делают за вас. Поэтому они и говорят: или отдавайте эту нагрузку нам, или поставьте на место Кизаншина Жданова – он в курсе дела.
– Абсолютная глупость! – лопочет Кизаншин, чем вызывает вспышку смеха Савельевой и хихиканье всех остальных. – Я пойду к Дуранову.
– Глупость это или нет – вопрос уже так не стоит. На мое имя и на имя Дуранова пришли служебные записки с требованием освободить вас от консультирования дипломников кафедры ПЛС. Посему я вынужден теперь обратиться к Олегу Петровичу Жданову принять данную нагрузку.
– Нет, а почему я? – взвивается Жданов. – Лекции у групп на факультете, к которому относится кафедра ПЛС, читает еще и Инесса Алексеевна.
– Но они любят вас, Олег Петрович, – вставляет с ехидной улыбкой Савельева.
– Серьезно? Я уверен, что если бы вы читали именно у тех групп, которые сейчас пожаловались, они бы вас выбрали консультантом за ваше обояние.
– Да что вы?!
– Да! И еще…
– Одна реплика, Олег Петрович! – выкрикивает Савельева.
– Нет, подождите – можно я все-таки отвечу на поставленный передо мной вопрос?
– Пожалуйста.
– Спасибо. Так вот. У меня, в случае принятия данной нагрузки становится уже полторы ставки. Доплачивать мне за эту переработку – весьма ответственную, стоит заметить, – никто, насколько я понимаю, не собирается. Поэтому я вынужден отказаться от сделанного мне предложения.
Препирательство продолжается еще минуты три. Устав от повторения сказанного по энному кругу, Бочков пускает в ход «тяжелую артиллерию»:
– Ну, коллеги – ну, что мы сейчас будем делать вид, что ничего не происходит, что всё нормально? Все мы прекрасно помним, какую невообразимую ересь порой говорит Галимзян Галимзянович на госэкзаменах и защите. Мы смеемся над этим, а сейчас, когда речь идет о репутации кафедры, не можем принять объективно оправданное решение. Я ставлю вопрос на голосование: кто за то, чтобы освободить Галимзяна Галимзянович от консультирования дипломных проектов студентов выпускающей кафедры ПЛС?
Нулевая реакция присутствующих, похоже, не становится для Бочкова сюрпризом. Он постукивает пальцами о стол, щиплет бородку, еще раз обводит всех тяжелым взглядом. Затем по-актерски быстро меняет выражение лица и осанку, принимая вид мудрого судьи из американских фильмов:
– Видит Бог – я хотел, как лучше, но, судя по всему, так не получится. Поэтому решение я буду вынужден принять сам. Исходя из интересов кафедры. Всё, спасибо…
Со своего места быстро поднимается Зайфуллина – прирожденная рыцарша печального образа, что давно и без сбоев служит ее бейджиком, как у продавцов в магазинах. Она всегда чем-то или расстроена, или недовольна, или и то, и другое одновременно.
– Планом редподготовки запланировано издание методического пособия по менеджменту…
Она осекается и застывает в молчании. Ее незаконченная фраза звучит настолько неподходяще к контексту всего собрания, что взрыв всеобщего хохота прожигает атмосферу в аудитории. Даже я улыбаюсь, хотя мне сейчас совсем не до веселья.
– Заседание окончено, – сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, говорит вновь Бочков. – Господа Жданов и Сокол – ко мне в кабинет.
Народ начинает расходиться. Я стараюсь выскользнуть из аудитории как можно незаметней и, добравшись до выхода, спешно сворачиваю налево в коридор, ведущий к аудиториям кафедры кибернетики. Он почти никогда не бывает запружен людьми, как это происходит со всеми остальными площадями на нашем этаже, и можно прогуляться, чтобы попытаться хоть в какой-то степени вернуть себе самообладание. Все равно вначале он будет беседовать со Ждановым, так что немного времени у меня есть.
Через несколько минут я захожу к Бочкову. Он не один – вместе с Трофимовым, зато Жданов из кабинета испарился.
– Давай-давай, – Бочков смотрит на меня с блуждающей улыбкой, немедленно рождающей у меня желание хорошенько врезать ему по фейсу. Я усаживаюсь рядом с хозяйским столом, на котором, как сразу бросается в глаза, появилась фигурка бычка с надписью «Профессор».
– Ну, что?! – все так же мерзко улыбаясь, говорит мой шеф. – Хреновые твои дела. Очень неблагоприятную вещь мне про тебя сказали. Говорят, что ты со мной делишься…
«Так! Неужели Саматова, стерва?! Интересно: она – сука-провокаторша или просто дура – язык-помело?»
– Виталий Владимирович! – с возмущением начинаю я. – Но вы же понимаете, что это кто-то сболтнул наугад!
– Тихо, тихо! – по-прежнему улыбаясь, делает ладонью успокаивающий жест Бочков. – Верю. Но ведь говорят!
– Кто говорит? Зинаида Максимовна, что ли?
По переглядыванию Бочкова и Трофимова я понимаю, что попал в точку.
– Она, наоборот, мне сказала, что ты учился с ее сыном…
Все ясно: стараешься прикрыть свой источник информации, начальник! А улыбочку забыл спрятать, урод!
– Да это всё дулкановская компания – она, Мандиева. Зинаида Максимовна мне просто завидует, что я получаю теперь больше ее сынка – коммерческого директора какой-то там крутой конторы. Ладно – неважно, кто сказал. И что теперь?
– Теперь мне будет почти невозможно сделать так, чтобы с тобой не разорвали контракт. Потому что дело дошло до того, что Фахрисламов звонит ректору и требует навести порядок. Что это, мол, такое: один раз ему сказали, он снова деньги собирает…
– Ну, я надеюсь, что вы справитесь с этим, Виталий Владимирович. Ведь, чтобы разорвать контракт, нужны очень веские причины. А попытки собирать деньги со студентов в нашем вузе таковой причиной не считаются, верно?
– Не знаю, не знаю, – улыбается Бочков. – Твои клеветники крутятся в непосредственной близи от ректора, поэтому – сам понимаешь…
…Мы расстаемся через минуту. У меня поганое ощущение от разговора – как будто всего вымазали какой-то слизью. Но сейчас делать нечего – остается только надеяться на остатки совести своего шефа. В этот момент я проклинаю тот день, когда арестовали Дулканову, так же сильно, как я тогда радовался. Уж лучше бы оставалась Дулканова. С ней, по крайней мере, у меня было налажено сотрудничество иным, нефинансовым способом, и шпильки, которые она мне периодически вставляла по зову своей черной души, можно было сравнительно легко перетерпеть. А вот что делать теперь?…
Мы встречаемся с Галой, как обычно, вечером, около шести. Теперь я в ее глазах человек, за которого надо выходить замуж как можно быстрее. Ее дочь набрала двести двадцать семь баллов по ЕГЭ, а даже в самые блатные наши вузы проходная сумма – двести двадцать пять, не говоря уже о всяких технических конторах. Ergo, на бюджетное отделение родного для меня и Галы нефте-хима ее Ленку даже проталкивать не придется – поступит сама, а, значит, на ближайшие пять лет дитя пристроено. Зарплата у меня, как у топ-менеджера – особенно с учетом наличия свободного времени. Значит, развод с мужем ни на что – по крайней мере, в материальном отношении – не влияет и можно расслабиться. Мое будущее и её собственное – со мной – видится ей в розовых тонах (даже свекрови со свекром у нее не будет – мои родители погибли три года назад), поэтому она обнимает меня, как солдата, вернувшегося с войны.
– Привет! – выдыхает, наконец, она, оторвавшись от моих губ.
– Привет. Ну, что – похоже, все счастливы? Ты, твоя Ленка и ее папа?
– О! Ты бы знал, как мы все это дело отмечали!
– Сколько она у тебя выпила в этот день?
– Не очень много. Она в меня – я ведь почти не пью, ты же знаешь!…
– Знаешь!… А кто мне рассказывал, как в пьяном виде на третьем курсе путешествовал из Молдавии в Москву, а на картошке круто бухал вместе с парнями?
– Об этом я ей не рассказывала…
Я щипаю Галу за бок и мы вместе смеемся.
– А Сережка? Хотя вообще-то он за рулем…
– Он за рулем, поэтому он наклюкался уже ближе к вечеру. Ленка его всё подначивала: говорит, решишь те же задания по математике, которые у меня были – выпьешь. Мы тебе на бутылку насечки сделаем – А, В и С. Справишься только с «А» – выпьешь только треть. Если «С» не решишь, допивать до конца не будешь!
– Забавно! – улыбаюсь я. – Ну, а Серёжка ваш чё на это сказал?
– «Сволочи!»
– Ха-ха! Понятно. Ты смотри – она теперь относительно независима от тебя будет на целых пять лет. А характер у нее, сама говорила, не подарок…
Читать бесплатно другие книги:
