Оракулы перекрестков Шауров Эдуард

— Что там у тебя? — кося вниз нарочито равнодушным глазом, спросил Джозеф.

Бенджамиль нагнулся, подобрал с пола пакетик и протянул Шестерне. Тот взвесил упаковку на широкой ладони, выковырял из нее один маркированный эллипсоид, понюхал, потом лизнул и удовлетворенно кивнул головой. Затем этот невероятный последователь Авиценны вытряхнул из пакета еще три таблетки и опустил их в карман.

— Пойдет, — коротко сказал он, возвращая Мэю остальные таблетки.

— Берите, берите все! — взмолился Беджамиль. Он совсем позабыл про эти чертовы таблетки.

Шестерня опять хмыкнул, и пакетик с остатками стимулятора перекочевал в карман его брюк.

— Джизбелла, — заорал он в сторону двери, — разбуди Сандру! — И добавил, обращаясь к Бену: — Пошли.

— А ты, — Джозеф ткнул пальцем в сторону Мучи, — стой здесь да держи свою задницу подальше от моих стульев.

— Хорошо, Джос, — покорно согласился батон. — Разве я без понятия?

Шестерня, шевеля вислыми плечами и лавируя между полиситановыми айсбергами, двинулся в противоположный конец комнаты. Там он открыл неприметную дверь в стене и поманил за собой Бенджамиля.

Операционная все-таки оказалась отделана белым кафелем, не таким ослепительно-белым, как в фантазии Бенджамиля, но хотя бы достаточно чистым. Окна были занавешены плотной тканью, посреди комнаты возвышался стол на железных ножках, над столом висели светильники невиданного фасона, сбоку притулилась пара столиков пониже, накрытых широкими салфетками в желтых акварельных разводах.

— Раздевайся! — скомандовал Шестерня, направляясь к одному из низких столиков.

Бен оторвал глаза от операционного стола и начал расстегивать куртку.

Шестерня возился с какими-то инструментами.

— А куда класть одежду? — спросил Бенджамиль, оглядываясь по сторонам.

— На пол.

Бенджамиль аккуратно сложил френч и рубашку возле ботинок, немного замявшись, снял брюки и обреченно спросил:

— Носки с трусами тоже снимать?

— Угум.

Бенджамиль снял носки, стянул трусы и положил их сверху на брюки. Он стоял совершенно голый посреди ярко освещенного кабинета, ощущая себя несчастным и беззащитным. Босые ступни мерзли на холодном кафеле, по спине бежали мурашки.

«Хоть бы все это поскорее закончилось», — подумал Бенджамиль, стараясь унять дрожь.

Но все только начиналось. Позади негромко скрипнула дверь.

— Санди, вечно тебя не дождешься, — проворчал Шестерня. — Клиент уже готов, а ты ползешь, как сытая гнида.

Бенджамиль оглянулся и вздрогнул. За его спиной стояла крупная, светлокожая и светловолосая девица лет двадцати. Мягкий овал лица, пухлые губы, а вместо глаз… Вместо глаз на Бенджамиля в упор смотрели два блестящих металлических окуляра. Никаких век, никаких ресниц, никаких бровей, кожа вокруг сияющих полировкой цилиндров казалась лоснящейся и немного воспаленной. Оптические протезы изучали голого Бенджамиля холодно и нагло. Линзы объективов, подсвеченные изнутри красным, медленно двигались, меняя фокусировку, еле слышно пищали моторчики сервоприводов. Бенджамиль сглотнул.

— Хватит таращиться! — сердито прикрикнул Джозеф. — За работу.

— Чего ты орешь, Джос? — лениво сказала девица, обходя Бенджамиля кругом, голос у нее оказался шершавый, хрипловато-бархатный. — В воскресенье не даешь поспать. Чертова Джиз вытянула меня прямо из койки.

Шестерня хмыкнул. Девушка остановилась прямо перед Беном. Из всей одежды на ней была лишь прозрачная ночная рубашка до середины бедра. А на Бенджамиле вообще ничего не было. Ему невыносимо хотелось прикрыться ладонью, но он боялся пошевелиться и стоял столбом. А тут еще проклятый Джос так пялился исподлобья своими злыми бусинками, что становилось совсем не по себе.

— Меня зовут Кассандра, — проворковала девица, обращаясь к Бену. — А тебя?

Темные пятна сосков отчетливо выделялись сквозь паутину тончайшей ткани.

— Бенджамиль, Бенджамиль Мэй, — выдавил из себя Бен и тут же подумал, что, наверное, нужно было назвать чужое имя.

— За работу, за работу, Санди, — нетерпеливо повторил Шестерня.

Девушка повернула к нему свои объективы:

— Что будем искать?

— Клеща с меткой… активного.

Кассандра зашла Бену за спину, и через секунду он почувствовал легчайшее волнообразное движение теплых пальцев по лопаткам и вдоль позвоночника. Его тело обследовали и ощупывали сантиметр за сантиметром.

— На заднице гляди повнимательнее, — посоветовал Шестерня то ли серьезно, то ли издеваясь.

В это время девица громко сказала:

— Есть!

Она провела чем-то влажным пониже правой лопатки, наметив на коже Мэя небольшую окружность, и отступила назад. А Джозеф Шестерня подхватил со столика сегментированную трубку с воронкой и быстро прижал ее к метке.

— Ай!!! — вскрикнул Бенджамиль.

Его спину пронзила острая боль.

— Стой смирно! — процедил сквозь зубы Шестерня, осторожно отделяя воронку от кожи.

Бен почувствовал, как вниз по правой ягодице побежала горячая струйка, которую тут же подобрали ватным тампоном. Шестерня сноровисто обрызгал саднящую ранку каким-то аэрозолем, немного подождал и залил пластырем. Затем панибратски хлопнул Бена по плечу и разрешил одеваться.

— Только с рубашкой погоди, — сказал он, — пускай пластырь застынет.

Пока Бенджамиль под невозмутимо-бесстыдным взглядом Кассандры торопливо натягивал брюки, Шестерня отошел в глубь операционной, бросил свой инструмент в керамитовый утилизатор и нажал ногой педаль. В комнате слегка запахло горелой пластмассой. Девушка, потерявшая всякий интерес к пациенту, зевнула и, раскачивая полными бедрами, вышла из операционной.

— Одно б…во на уме, — задумчиво проговорил Шестерня, глядя ей вслед.

— Можно мне надеть рубашку? — робко спросил озябший Бен.

Джозеф тронул пальцем нашлепку пластыря и вытер руку о штаны.

— Можно. Одевайся, бери своего помоечного приятеля и вали отсюда! Будут проблемы — заходи. А теперь чтоб духу вашего здесь не было! Джиз за вами закроет.

Уже на лестничной площадке Бенджамиль спросил у Мучи:

— Видел девушку с оптическими протезами?

— А то! — ответил батон. — Вот она, говорят, точно Джосова дочка, а еще говорят, будто дивайсы он ей сам поставил. Может, врут, может, нет, но то, что имплантаты, установленные в гражданина, можно проверить только с санкции суда — это факт. — Он замолчал и, прислушиваясь, поднял кверху указательный палец.

Кто-то шел по лестнице им навстречу. Кто-то крупный и уверенный, шумно сопящий в такт тяжелым шагам.

— Может, вернуться наверх? — прошептал Бен.

Мучи покрутил головой.

— Не успеем, — сказал он тихо. — Это не стоп. Легавые по одному не ходят. Пошли тихонько, авось пронесет.

Они спустились на один марш и увидели рослого дородного мужчину. Тот остановился посреди площадки, переводя дух. Верхние пуговицы его полосатой рубахи были расстегнуты так, что в разрезе виднелась мощная волосатая грудь. Тщательно выбритая голова здоровяка поблескивала. Крупный нос в красных прожилках торчал вперед, будто ручка кофейной кружки, небольшие светлые глазки походили на пуговицы, а узкие бакенбарды разделяли гладкие щеки ровными плавными дугами. Человек приветливо улыбнулся.

— Что, старина Джозеф уже на ногах? — Голос у него был под стать фигуре, значимый и сильный.

— Угу, — сказал Мучи, — на ногах. — И, спохватившись, добавил: — Вы о чем, сударь?

Мужчина усмехнулся благодушно и понимающе и, ни слова не говоря, двинулся дальше. А наши герои поспешили вниз и перевели дух, только оказавшись на улице.

Бродяга остается бродягой до тех пор, пока ему все равно куда идти. Сообразуясь с вышеозначенным манифестом всех батонов, Мучи почти сразу согласился проводить Бенджамиля до станции тубвея. Он гордо заявил, что этот крюк до поры до времени не нарушает его планов.

Несмотря на дискомфорт, причиняемый порезом на спине, Бен исполнился бодростью и оптимизмом. Впервые за последние сутки он был на сто процентов уверен в благополучном исходе своего приключения. Полное отсутствие денег немного омрачало его боевое настроение, но Бен решил, что главное — это добраться до станции трубы, а там уж он что-нибудь придумает.

Хаджмувер Мучи говорил почти без умолку. Сначала он хвастался своими связями с полезными и нужными людьми, которые не чета даже Джозефу Шестерне, потом в очередной раз ударился в теософские рассуждения.

Бенджамиль внимал ему с большим интересом. Во-первых, потому что ему было все равно, чему внимать, во-вторых, потому что так было веселее, в-третьих, потому что время от времени Мучи говорил по-настоящему удивительные вещи, которым нельзя поверить, но и не поверить которым тоже нельзя. От него Бенджамиль узнал много нового об устройстве мира, а также о личности Всевышнего, о Его чаяньях и насущных нуждах.

По словам Мучи получалось так, что Господь уже больше ста тысяч лет занимался планетой по имени Земля, в поте лица курировал двуногих прямоходящих. Что земная цивилизация зародилась отнюдь не сама по себе, да и не зародилась вовсе. Просто по необозримым просторам космоса рассеянны миллиарды миров, населенных различными multimodus sapiens (простите за тавтологию, сударь). И миллиарды Богов на протяжении вечности следят каждый за своим уголком вселенной, пекутся о том, чтобы всякое сотрудничество было продуктивным, а всякая деятельность — благотворной, чтобы правители любили вверенные им народы, мужья — своих жен, жены чтоб не чаяли души в детях, а дети не дрались в песочнице.

На планетах, вверенных заботам многочисленных Всевышних, не случается войн или техногенных катастроф, не бывает болезней и старости, там не найдешь маньяков, насильников или просто обманщиков, даже лень там считается серьезным отклонением от нормы.

— Какие-то идеальные получаются у вас миры, невероятно счастливые!

— Конечно, сударь! Чертовски счастливые миры! Но до идеальных чуточку недотягивают, как говорится: семья не без урода.

Вся беда не совсем идеальных миров в аномалах. Время от времени то там, то здесь рождаются на свет люди с пресловутыми отклонениями от нормы. Как выразился Мучи, нечто среднее между генетическим дефектом и заразным заболеванием. Такие аномальные субъекты нарушают гармонию мира, сеют пороки, причиняют массу неприятностей себе и окружающим. Тогда-то и возникает нужда в планетах вроде Земли. Именно там воплощаются во временные тела все опасные ублюдки. На родных планетах этих существ держать нельзя просто категорически, поскольку они заразны в самом прямом смысле этого слова. Вот и приходится собирать их в одном определенном месте.

— Выходит, Земля — это что-то вроде тюряги? — удивился и огорчился Бенджамиль.

Мучи был не согласен с подобным определением.

— При чем здесь тюрьма? — воскликнул он, горестно поднимая домиком светлые брови. — Скорее уж изолятор в лечебнице!

И одетый в лохмотья бродяга принялся рассказывать Бенджамилю Мэю про то, что каждому ущербному индивиду отпущена тысяча жизней, прожив которые он либо избавится от своей болезни и вернется в лоно родной цивилизации, либо канет в небытие. Это может показаться жестоким решением, но это крайняя необходимость, вроде лепрозория. Главный врач лечебницы под названием Земля проявляет массу изобретательности для того, чтобы направить своих пациентов на путь истинный, чтобы вытравить из них вирус жестокости, лени и эгоизма, спровоцировать лейкоциты души на борьбу с заразой. Способы лечения разнообразны, но случается, что и Создатель заходит в тупик. Тогда-то и происходит то, что невежды почитают концом света, — кардинальное изменение мира, то самое, чему соответствует число шестьсот шестьдесят шесть. Мир становится с ног на голову, революции сметают целые государства, меняются технологии, катастрофы гонят людей с места на место. Неудачный эксперимент стирается из емкостей с памятью, и все начинается сызнова.

Мучи замолчал, победоносно глядя на собеседника.

— Мда, — проговорил Бен, собираясь с мыслями. — Но откуда у вас такие познания? И где гарантии, что это правда?

— Я же говорю — от Него, — терпеливо повторил батон. — А гарантии — в правдивости слова Божьего. Кое-что я додумал сам, хотя, смею вас уверить, картину я не исказил ни на йоту. Да неужели ж вы сами не чуете, где правда, а где вранье?

Бенджамиль на минуту задумался:

— Все так странно. Ничего подобного я никогда раньше не слышал. Вы думаете, ваше паломничество тоже способ божественной терапии?

— А ваше?

Бенджамиль развел руками:

— Я, право, не знаю.

— А я знаю. — Мучи нагнулся к спутнику поближе. — Господь работает не один. Он — как глава фирмы, генеральный директор, но никто не способен работать в одиночку. Я уверен, у Него есть хайдраи. Те, в чьи уста Он вкладывает свои слова, а в головы — мысли, чьими руками Он творит историю. Будда, Иисус, Заратустра, Мухаммед, готов голову дать на отсечение, они сидят в кабинете Господа Бога и обсуждают бизнес-план на ближайшие сто лет.

— И вы рассчитываете попасть в эту компанию? — догадался Бен.

— Рассчитываю?! — горько воскликнул бродяга. — Как я могу рассчитывать? Я могу лишь ждать и надеяться. Когда Бог говорил со мной, Он явно намекал на эту перспективу, а когда я бросил все и пришел к Нему сюда, Он начал изъясняться все путаней и непонятней. Я по-прежнему видел Его, но уже не понимал ни слова. Я обошел весь буфер, я побывал в Сити! И что? — Мучи полез за пазуху, достал пустую уже бутылку, старательно вытряс на язык последние капли и в сердцах бросил бутылку далеко в сторону. — Когда я удирал из Сити и лез в дыру под стеной, я в первый раз увидел Его наяву. Дело было ночью, но я видел Господа, будто днем. Он сказал мне одно-единственное слово: «тщеславие», а потом замолчал и уже никогда больше со мной не разговаривал. Посудите сами, сударь! Разве я был тщеславен?

— Значит, больше вы его не видели, Мучи? — осторожно поинтересовался Бен.

— Отчего не видел? Видел, — равнодушно отозвался Мучи. — Я часто Его вижу.

— И что же он делает?

— Да все, что угодно! Всякую хреновину. Только ничего не говорит, — пожаловался батон. — Мне кажется, Он испытывает меня. Только на что? Хотите Его лицезреть? Да вот, полюбуйтесь! — Приятели как раз вошли в подворотню, и Мучи указал пальцем куда-то вперед. — Смотрите, вот Он собственной персоной… Там, на углу. Присел на корточки, гадит и ухмыляется. Ну, как мне это понимать?

Бенджамиль поглядел в указанном направлении и ровным счетом ничего не увидел.

— Эй! Мистер-мастер! — раздался позади голос с высокой птичьей хрипотцой. — Подскажи время, ни в суку.

Бенджамиль обернулся и увидел белобрысого мальчишку лет пятнадцати. Волосы его торчали забавными пучками, правая бровь была тщательно сбрита и вместо нее вытатуирована разноцветная радуга. Подросток стоял в десяти шагах от Бена, голова чуть набок, кисти рук засунуты в рукава свободного фиолетового френча, губы сложены в вежливую улыбку.

— Ни в суку, — повторил он просительно.

Бенджамиль машинально поднял руку к глазам, но разноцветный кубик экрана не появился над запястьем. С ночи злосчастной пятницы часов на руке не было. Под свод длинной арки сквозного проезда вошли еще двое мальчишек. Один низенький, в желтом френче, расшитом бисерными узорами, второй повыше, в долгополом сюртуке. Они обошли белобрысого слева и справа, охватывая Бенджамиля подковой.

— Одиннадцать часов или около того. Я точно не знаю, — сказал Бен.

Он оглянулся, соображая, есть ли у Мучи часы, но батона за его спиной уже не было. Оборванец испарился, словно мираж или приведение. В какой момент он успел уйти так бесшумно и незаметно? И главное, почему? Может, его планы неожиданно изменились?

— Хорошая прическа! — похвалил белобрысый и смачно плюнул себе под ноги.

Отступив на шаг, Мэй провел ладонью по обесцвеченным волосам. В подворотне появились еще трое ребят. Двое парней и девчонка в платье наподобие того, что Бен видел на Джизбелле из квартиры Шестерни, только у этого живот был чуть поменьше, а подол чуть подлиннее.

— Из каких ты мест, мастер? — поинтересовался белобрысый. — Я тебя здесь раньше не видел.

— Я не местный. — Бен отступил еще на шаг. — Был тут у друзей.

— Ковярка, Червяк, — сказал остановившийся слева вышитый френч, — плека да свой манфер? Да?

Слова были произнесены на черном трэче с легким местечковым акцентом. «А если у него и вправду здесь друзья? Может получиться неудобно», — бездумно перевел Бенджамиль.

— Худля суй? Гон, в фарсунку! Халид начу сар, а Поршень ва ступу ломы в медь, на хата клатцы! — ответил белобрысый Червяк.

«Чего ссышь? Сразу видно, что врет! Халид нам за чужого ничего не скажет, а Поршень вчера ногу сломал, он вообще дома лежит!» — понял Бенджамиль, и у него нехорошо засосало под ложечкой.

— Поршень поршень ломы (Поршень сломал поршень), — хихикнул низенький в желтом.

— Натопы хафай, отпуда мне (Хорошие ботинки, чур, мои), — без всякого выражения проговорил парень в сюртуке, глядя на Беновы ноги.

— Натопы нами! Не студна вам ковяр! Да сектар мади манфер! (Эти ботинки мои! Возьмете их — будут неприятности! У меня есть друзья в вашем секторе!) — отчаянно заявил Бенджамиль, стараясь, чтобы голос звучал как можно решительней.

Обалдевшие подростки застыли на месте. Потом тот, которого звали Червяком, крикнул:

— Это крыса! Легавая крыса! Туба ду, манфы! Бей его, суку!

Он быстро выдернул обе руки из рукавов. Два тонких лезвия скользнули вперед, словно змеиные жала. Длиннополый сюртук апатично потянул из-за пазухи обрезок металлической трубы, забренчав, развернулась тяжелая цепь от инерпеда, девчонка с торчащим вперед животом страшно оскалила малиновые зубы. И тогда Бен побежал.

Аль-найковские связки позволили ему совершить невероятный, противоречащий всем законам физики прыжок. Коротышка в вышитом френче столкнулся с парнем в белой каскетке. Длиннополый сюртук, взмахнув трубой, кинулся справа, поскользнулся и кубарем полетел по асфальту.

Никогда еще Бенджамиль не бегал так быстро, как нынешним утром. В одну секунду он пролетел неширокий двор, стремясь к арке проезда на той стороне замкнутого колодца. Но маленькие твари уже сообразили, куда торопится их жертва. Двое мальчишек с трубами метнулись ему наперерез, перекрывая единственный путь к спасению. Бенджамиль понял, что не успевает, и кинулся к двери ближайшего подъезда. «Если закрыто — я пропал», — вертелась в голове жуткая мысль, и спина покрывалась холодной испариной. Взвизгнув несмазанными петлями, старая железная дверь распахнулась, Бен нырнул в подъезд и, не останавливаясь ни на секунду, побежал вверх по лестнице. Каким-то уголком, самым краем сознания он понимал, что стучаться в квартиры скорее всего бесполезно, но, может быть, наверху есть лаз на чердак. Оттуда на крышу. А что дальше? Что дальше, он пока не думал.

Лестничную клетку шестого этажа перегораживала решетка из толстой арматуры. Положительно Бенджамилю сегодня везло — дверца в решетке была чуть приоткрыта. Снизу уже топали азартные преследователи. Надеясь неизвестно на что, Бенджамиль прикрыл за собой дверку, и… О чудо! Замок с тихим жужжанием закрылся. Не дожидаясь погони, Бен пробежал четыре лестничных марша и оказался на последнем этаже. Люка на чердак не было…

Двумя этажами ниже задергали и затрясли решетку. Бенджамиль отступил в глубь лестничной площадки и прислонился спиной к простенку между дверьми. Снизу орали то на трэче, то на цивильном. «Пропал!» — подумал Бен. Ему захотелось плакать.

Углы лестничной площадки тонули в полумрае, окошки с выбитыми стеклами были вкривь и вкось забиты пластиковыми щитами. А если попытаться оторвать щит?

Молодые трэчеры на шестом этаже перестали орать и колотить по решетке трубами. Бенджамиль прислушался.

— Может, он туда и не поднимался? Закрыто же, — сказал девчачий голос.

— А куда делся, хабаля?! (Это, похоже, Червяк.)

— Давай по дверям провальнемся?

— Дурак! Это дом Халида. Будешь здесь хозяйничать, он тебе яйца отрежет. Да и мне тоже.

— Буцца во всем виноват! — заявил бойкий ехидный голос.

— С какого хера? — подозрительно спросил Буцца.

— С такого, что если бы ты не асфальт брюхом тер, а трубой легавого достал, мы бы его еще там умудохали! — подтвердил Червяк. — Чего ты завалился?

— Насрал там кто-то на углу… целую кучу, — равнодушно отозвался Буцца, — а я втюхался…

Вся компания залилась веселым гоготом. Когда взрыв безудержного веселья немного утих, ехидный голосок вдруг проблеял:

— Смотрите, обмылки! А здесь на стенке код нацарапан!

«Вот и все», — подумал Бен.

Он слышал, как грохнула решетка…

Дальнейшее происходило будто в диковинном сне. Дверь в квартиру номер двести семнадцать тихонько приоткрылась, цепкие пальцы ухватили Бена за воротник френча и втащили в темноту коридора. Бенджамиль слабо дернулся, но кто-то невидимый настойчиво притиснул его спиной к стенке, зажав готовый кричать рот горячей сухой ладошкой. Темнота перед глазами молодого человека дважды перевернулась вверх тормашками, ноги подкосились, и Бенджамиль Френсис Мэй потерял сознание.

Глава 11

Жиденький, подкрашенный розовым свет с натугой сочился через плотные лиловые занавески. Бенджамиль лежал на кровати в своей маленькой спальне и сквозь полуприкрытые ресницы смотрел на потолочный светильник. Светильник, купленный еще в позапрошлом году, представлял из себя цилиндрическую лампу с кожухом, окруженную восемью фонариками на восьми изогнутых ножках. С виду — простенько, но с три-М-эффектом: когда кожух раздвигается, вокруг лампы начинают роиться насекомые. Если сидеть тихо, то можно даже услышать мерное постукивание крыльев о прозрачный корпус. Правда, через полгода после покупки в светильнике что-то сломалось, и теперь толстые мохнатые бабочки стучались о стекло совершенно бесшумно.

Бенджамиль слегка скосил глаза на окно. Воскресное утро, в отличие от субботнего, имеет чуточку горьковатый привкус. Но не стоит быть привередливым, когда впереди еще целый выходной. Бен сладко улыбнулся и попробовал вспомнить, когда он успел сменить желтые шторы на лиловые. Перед его мысленным взором почему-то всплыл вишнево-красный прыгун мастера Ху-Ху, потом грязный бетонный пол и жухлые лепестки красного платья… «Господи! — подумал Бен. — Какой скверный сон».

Кто-то осторожно присел на краешек постели… Ирэн? Наверняка Ирэн! Кто, кроме Ирэн, может в такой час ходить по его квартире? «Проснись, раззява! — вкрадчиво произнес чужой голос в голове Бенджамиля. — Не далее как вчера Ирина фон Гирш прислала тебе уведомление о разводе». Бенджамиля прошиб озноб. Стало невыносимо страшно и тоскливо, так страшно, что захотелось кричать. Но тут кровать слабо скрипнула, и Бен с облегчением догадался, что сон продолжается, что это всего-навсего новая серия. «Я сплю, — подумал Бен, — и в новом сне вспоминаю про сон старый. Я твердо знаю, что оба сна исчезнут, как только я открою глаза». Ему сразу же жутко захотелось взглянуть, кто в новом сне присел на его кровать, но он никак не решался открыть глаза, наоборот, он еще плотнее смежил веки, оставив совсем узенькие щелочки.

Смутная тень появилась на самой периферии зрения. Теплые кончики пальцев коснулись лба Бенджамиля. От ладони исходил еле различимый аромат незнакомых специй. Тень тихонько вздохнула и наклонилась ближе. Бен почувствовал, как нежные губы прижались чуть выше его правой брови. Он вздрогнул и открыл глаза.

Прямо перед ним в розовом полумраке светилось лицо молодой женщины. Бенджамиль не очень хорошо представлял себе, как выглядят ангелы Господни, но это точно был ангел. Темная волна чуть вьющихся волос, смуглая кожа, внимательные, слегка раскосые глаза, наполненные изнутри неизъяснимым божественным светом…

Губы ангела дрогнули и приоткрылись, глаза испуганно распахнулись, заливая комнату золотым сиянием. «А может быть, я уже умер? — как-то вскользь пронеслось в голове у Бенджамиля. — Может, я уже на небе? Лежу голышом перед дверями волшебного сада?» Смесь восторга и возбуждения обрушилась на него, переворачивая вверх тормашками светильник и окно с лиловой занавеской. Как это часто случается во сне, тело вдруг превратилось в баллон, наполненный гелием, а руки обрели независимость, предоставив изумленному хозяину со стороны наблюдать за своими действиями. Пальцы левой руки запутались в копне пушистых волос, а пальцы правой настойчиво теребили складки одежды, отыскивая пуговичку за пуговичкой. Ангел слабо сопротивлялся, пытаясь освободиться, а Бен все целовал, целовал, целовал. Целовал губы, глаза, подбородок, снова губы, шепча слова на позабытом древнем наречии, упиваясь поцелуями и звуками непонятных слов, которые знал уже много столетий. А пальцы уже скользили по узкой прохладной спине, по острым беззащитным ключицам… Тихий прерывистый вздох перешел в еле различимый стон, и Бен почувствовал горячую ладошку у себя на шее, под ухом.

Дальше был сладостный провал, волшебная пустота, наполненная прикосновениями и поцелуями. Бен потерялся, растворился в чудесном сне. Время и пространство утратили смысл и привычные очертания. Бен уже не мог с уверенностью сказать, где кончается он, а где начинается девушка-ангел. Дурманящий водоворот нес их все быстрее и быстрее, кружил, вытягивая в струны, готовые лопнуть от одного прикосновения медиатора, вращал в первобытном безумном ритме, сжимая влажные объятья все сильнее и сильнее, пока они наконец не закричали разом от острого мучительного наслаждения и не откинулись один от другого в полном изнеможении, оглушенные, обессилевшие и невероятно счастливые…

…Жиденький, подкрашенный розовым свет с натугой сочился через плотные лиловые занавески. Бенджамиль лежал под сшитым из цветных лоскутков одеялом и удивленно озирался вокруг. Окно было ему знакомо, лампа тоже, но все остальное… Чужие стены, чужая старенькая мебель, чужие полки с домашними растениями и безделушками, прозрачный шар аквариума. Чужая дверь с матовым стеклом скрипнула, пропуская в чужую комнату высокую черноволосую девушку в сшитом на китайский манер платье и легких цветастых шароварах до лодыжки. Удивительно знакомое лицо… Бенджамиль приподнялся на локтях и почти осязаемо наткнулся на испуганный взгляд внимательных, слегка раскосых глаз… Боже мой!

— Куда?! Вам нельзя подниматься! — воскликнула девушка, моментально оказываясь возле кровати.

— Почему? — пробормотал Бен.

— Потому что вам нужно лежать! Обморок может быть спровоцирован сердечной недостаточностью! Хотите пить?

— Хочу. — Удивленный Бенджамиль покорно опустился на подушку.

— Сейчас принесу! — сказала девушка, устремляясь к двери. — Не вздумайте подниматься!

— Послушайте, а… — начал Бенджамиль, но ангел уже выскользнул из комнаты.

«М-да. Ситуация… — подумал Бен. — Как бы спросить поделикатнее?» Он на всякий случай ущипнул себя за мочку здорового уха, потом сунул руку под одеяло и быстро провел ладонью по своему бедру. Так и есть! Голая ляжка. Хотя трусы вроде как на месте. Френча нет, и рубаха расстегнута. Оракул?! Уф-ф, оракул на месте, но брюки неизвестно где. Значит?.. Или ничего не значит? Или я схожу с ума?

Бенджамиль уже вознамерился приподняться, чтобы поглядеть, не лежат ли его брюки на полу возле кровати, но дверь опять скрипнула, и в комнату вплыла девушка-ангел с высоким пластиковым бокалом в руках. Скорее угадав, чем заметив движения укрытого одеялом мужчины, она укоризненно и трагически приподняла черные прямые брови:

— Не надо садиться! Сейчас я помогу.

Бенджамиль лежал довольно далеко от края, и его добровольной сиделке пришлось забраться на кровать с ногами. Стараясь не расплескать воду, девушка ловко приподняла голову своего подопечного и прижала край бокала к его губам. Легонько стукаясь зубами о твердый пластик, Бенджамиль сделал несколько жадных глотков. Холодная струйка пробежала по подбородку. Отставив пустой бокал, девушка аккуратно опустила Бена на подушку и вытерла его мокрую шею.

— Еще хотите? — Ангел уселся по-турецки, разглядывая Бенджамиля с нескрываемым интересом.

Бен отрицательно покачал головой.

— У меня хорошая вода, отфильтрованная, — тревожно сообщила девушка, потом подумала и добавила виновато: — Вчера было еще немного томатного сока, но я его выпила.

— Да ерунда, — сказал Бен. — Все хорошо.

Отчего-то он почувствовал свою персональную ответственность за отсутствие сока. Это было так смешно и нелепо, что Бен улыбнулся.

— Очень вкусная вода, — сказал он.

И девушка с готовностью улыбнулась в ответ. У нее была чудесная улыбка. Словно маленькое солнышко вспыхнуло на миг в полутемной комнате. Именно так улыбаются ангелы. И Бенджамиль, забыв про сомнения и неловкость, во все глаза уставился на свою небесную спасительницу. Стройные коленки, обтянутые фальшивым ситцем, над ними короткое, когда-то яркое до вычурности платье, застегнутое спереди на смешные пуговки в виде маленьких золотых рыбок, чуть выше острые беззащитные ключицы в вырезе открытого ворота, еще выше смуглые высокие скулы и темные лепестки губ, которым не нужно изысков макияжа. Струйка арабской, а может, азиатской крови, выкрасившая кожу девушки в цвет молочного шоколада, приподняла к вискам уголки задумчивых темно-карих глаз, наполнив их медом полуденного солнца. Девушка-ангел из сновидения. Но как такое возможно? Может ли явь становиться сном, а сон обращаться явью? «Мне нужен знак, — беспомощно подумал Бенджамиль, — малюсенький намек, иначе я действительно усомнюсь в своем рассудке. Ведь не могу же я спросить: „Простите, мисс, мы уже любили друг друга или мне это только померещилось?“»

— Простите, мисс, э-э-э… — начал Бенджамиль, ощущая себя последним кретином.

— А давай на «ты», — неожиданно предложила девушка.

Она быстро нагнулась и поцеловала Бенджамиля прямо в губы. Сумбурные мысли в голове молодого человека перемешались окончательно.

— Так принято делать, когда хочешь перейти на «ты», — объяснила девушка, расцветая своей очаровательной улыбкой. — Теперь ты можешь звать меня Марси. Мое настоящее имя Марьям, но друзья зовут меня Марси. Мы ведь достаточно близки, чтобы считаться друзьями?

Бенджамиль раскрыл рот, собираясь ответить, но девушка быстро приложила ладонь к его губам.

— Иногда я становлюсь страшно болтливой, — сообщила она доверительно. — Наверное, к старости буду говорить без умолку. — Потом прищурилась, пристально глядя собеседнику в глаза, и спросила: — А как зовут тебя?

— Бенджамиль. Бенджамиль Френсис Мэй.

— Красивое имя, — вздохнула девушка. — А друзья как называют?

— У меня нет друзей, — сказал Бенджамиль.

— Шутишь?

Бенджамиль покачал головой. Ему вдруг стало так грустно, так жалко себя самого, что в горле запершило, а глаза наполнились слезами. Тонкие пальцы осторожно коснулись его жестких обесцвеченных волос. Бен поднял глаза и увидел влажную дорожку на смуглой щеке.

— Дай мне руку, — сказала Марси.

Бен послушно протянул девушке правую ладонь.

— Ага. — Марси взялась за ладонь обеими руками. — Ты не замечал, что, когда глядишь на кого-нибудь снизу вверх, чувствуешь себя ужасно дискомфортно? Можно я лягу тут с краю? Нет, не надо подвигаться, кровать широкая.

Не выпуская из рук мужской ладони, девушка легла на спину, положив голову на край подушки.

— Вот теперь совсем другое дело, — произнесла она удовлетворенно и принялась кончиком ногтя массировать мизинец Бенджамиля. — С моей мамой, покой ее праху, обмороки случались раз в неделю, так что в этом вопросе я настоящий профи.

— Бен, — сказал Бенджамиль решительно. — Ты можешь звать меня Бен или Бенни.

Марси улыбнулась.

— Еще я придумаю тебе прозвище, — сказала она тихо. — Потом, когда узнаю тебя получше.

— Что? — спросил Бен.

— Так, ничего. Тебе легче?

— Угу.

— Голова не кружится?

— Нет. Слушай, Марси, а долго я был без сознания?

— Часа два, — задумчиво сказала девушка. — Я уже беспокоиться начала.

— А почему на мне нет брюк?

— Брюки… брюки… Разве ты пришел ко мне в брюках?

Бенджамиль почувствовал, что его собеседница улыбается.

— Марси, я совершенно серьезно. — Бен приподнялся на локте.

— А сердце не болит?

— Ничего не болит и не кружится.

— Тогда подожди минутку, сейчас принесу твои брюки. — Девушка легко соскочила с кровати. — Ты ввалился в мою дверь и сразу бухнулся в обморок. Не оставлять же было тебя в прихожей. Но для такой куртки и таких штанов даже моя прихожая была слишком чистой, пришлось положить одежду в стирку. Кстати, я изрядно повозилась, стаскивая с тебя шмотки, а потом втаскивая тебя на кровать. Так что с вас, сударь, причитается. — Марси подмигнула. — Можешь как-нибудь поносить меня на закорках. Когда будешь в форме.

Бенджамиль подождал, пока Марси выйдет, и сел на кровати. Бедра и пресс слегка ныли, чуть побаливала голова. Почесав переносицу, Бенджамиль глянул на приоткрытую дверь и задумчиво взялся за медальон. Тяжелый кругляш с готовностью лег в руку, как будто только того и дожидался. Так штепсель входит в гнездо розетки, так… Бен покачал оракула на открытой ладони, решительно спрятал под рубашку и принялся застегивать пуговицы.

Марси возникла на пороге комнаты со стопкой одежды в руках.

— Почти сухое, — сообщила она, опуская брюки и френч на край постели.

«Ага! — подумал Бен. — Сейчас я вылезу из-под одеяла и стану натягивать брюки. Поглядим, отвернется мой ангел или станет бессовестно рассматривать мои голые ноги». Мысль была дурацкой, но Бену она почему-то показалась вполне резонной. Придерживая рукой одеяло, он спустил ноги на пол.

— А есть ты хочешь? — быстро спросила Марси.

— Хочу, — бездумно ляпнул Бенджамиль, и дверь скрипнула в очередной раз.

Испытывая легкое разочарование, Бенджамиль поднялся с кровати и запрыгал на одной ноге, стараясь попасть в узкую штанину.

— В конце концов, мысль была дурацкая, — сказал он самому себе, застегивая брючный ремень и осматриваясь.

Спальня Марси оказалась совсем маленькой. Большую ее часть занимала просторное складное ложе совсем древней модели. У родителей Бена было почти такое же. Оно должно откидываться к стене. Бенджамиль машинально поискал глазами пульт, не нашел его и зачем-то заглянул под кровать. Под кроватью было пыльно. Судя по всему, ложе давно не поднимали. Помимо кровати в комнате имелся маленький столик, пара кресел с выцветшей обивкой и полки. Полки занимали две стены от пола до потолка и были уставлены сухими цветами в разнокалиберных стеклянных вазочках, живыми кактусами в горшочках под керамику, коробочками, смешными зверюшками, сложенными из цветного жесткого пластика, интерактивными портретами незнакомых людей и невзрачными на вид камушками. Между пиалами из синего стекла, доверху наполненными горохом инфокапсул, расположился целый выводок стареньких игрушечных медвежат, которые умеют ходить на задних лапах и говорить смешными голосами. Самую широкую полку занимал большой, сплюснутый с боков шар аквариума. В нем, то сжимаясь до размеров мизинца, то вырастая с добрый ботинок, меланхолично кружили четыре рыбки: три черные с серебристыми полосками на боках, и одна оранжево-золотая с безвольным веером полупрозрачных плавников. Прямо над аквариумом топорщилась острыми краями настоящая морская раковина, а справа от раковины лежал планшет для чтения и стояло несколько настоящих книг, точно таких же, как мамина Библия. Никто из знакомых Бена не собирал бумажных фолиантов, более того, ни в одном антикварном каталоге даже не упоминалось о книгах, но от засаленных истертых обложек просто веяло раритетом. Бенджамиль осторожно коснулся пальцами гладкого выпуклого корешка с надписью «Эдмон Ростан».

Позади раскрылась дверь, Бенджамиль, вздрогнув, убрал руку и обернулся.

— Это настоящие книги, — сказала Марси, опуская на столик поднос с парой высоких чашек. — Страшно редкая штука, один друг достал. Блажь, в сущности, но мне нравится. Э… Ты не против, если мы здесь поедим, а то у меня на кухне не очень чисто?

— Можно и здесь. — Бенджамиль приблизил лицо к другой обложке с плохо различимой длинной надписью. — Наверное, стоят уйму денег?.. Антуан де Сент…

— Де Сент-Экзюпери, — подсказала Марси. — Не знаю, сколько они стоят и покупает ли их кто-нибудь вообще, просто их трудно достать, вот и все.

— Может, и так, — с сомнением пробормотал Бен.

Он оторвался от книг и подошел к зашторенному окну.

Страницы: «« « 345678910 » »»