Дети Ангелов Козловский Юрий
— Как это «какой»? — в свою очередь удивился Захар. — А ты кого имеешь в виду?
…Их разговор закончился под утро. Захар отправил Виктора спать в подготовленную для него комнату, а сам просидел до рассвета в глубоком раздумье. Когда на дворе стало светло, он набрал номер и приказал к обеду собрать круг двадцати четырех. После этого он позвонил в офис Фотиеву и назначил встречу, чтобы сообщить последние новости из обиталища изгнанников. Ему очень не хотелось этого делать, но нарушить давние договоренности он не мог.
2
Человек по имени Вениамин, скончавшийся у ворот Генеральной прокуратуры от кровоизлияния в мозг, был следователем по особо важным делам и одновременно входил в число двадцати четырех, составляющих верхушку ордена миссионеров. Более того, он был одним из двух ближайших и старейших сподвижников Ивана Матвеевича Фотиева, которых тот посвящал во все свои замыслы и без совета с которыми не принимал ни одного решения (второй после длительного перерыва и в новом обличье снова работал в архиве ФСБ). И до такого человека сумел добраться проклятый выродок! Фотиев не сомневался, что смерть товарища на совести Сидорина, и был вне себя от ярости. Дальнейшее расследование подтвердило уверенность Ивана Матвеевича. Камеры наблюдения зафиксировали человека, прошедшего мимо Вениамина в момент его смерти. Человек был опознан как один из телохранителей Сидорина, но разыскать его не удалось. Или олигарх его надежно спрятал, или… Фотиев склонялся ко второму «или».
В первый момент после гибели Вениамина он готов был даже согласиться с Захаром и попытаться физически уничтожить Сидорина, но интересы дела перевесили, и он оставил эту мысль, тем более что олигарх держался очень осторожно и подобраться к нему близко не было никакой возможности. Вооруженный налет мог вылиться в настоящую войну, потому что в арсенал охраны олигарха входили тяжелые пулеметы, и прикрыть последствия такого сражения могло оказаться не под силу даже ордену.
Иван Матвеевич приказал Бойцову отслеживать все передвижения Сидорина, чтобы в любой момент знать, где тот находится. Но с условием — ни один миссионер не должен приближаться к олигарху и его людям, чтобы не подвергнуться смертоносному излучению. Как и олигарх не должен был даже случайно приблизиться к кому-либо из миссионеров. Степан задействовал не только членов ордена, обеспечивающих его безопасность, но и подразделение армейского спецназа, подчиненное ему по службе. Поместье олигарха было обложено со всех сторон по всем правилам тайной войны, а когда он выезжал за ворота, его машину на безопасном отдалении сопровождали, сменяя друг друга, несколько автомобилей спецназовцев.
Жуковского уже сейчас можно было выпускать против Сидорина, тем более что его дочь уже была на свободе, но Фотиев решил выждать. Захар честно выполнял условия соглашения и вовремя делился добытой информацией, работала и разведка ордена, поэтому Иван Матвеевич знал, что Сидорин еще не готов к открытому выступлению. Но по разработанному сценарию Жуковский должен был появиться на сцене в самый критический момент, а для этого надо было позволить Сидорину завершить работы по установке излучателей. И не допустить, чтобы ему помешал в этом клан. Вот только неожиданный утренний звонок от Захара…
Прошло почти двести лет с того дня, как Иван Матвеевич, в то время епископ Иоанн, отправил в вечное изгнание хранителя Кирилла, участника круга двадцати четырех и одного из лучших мыслителей (так тогда называли аналитиков) ордена. С тех пор он с тревогой ждал возвращения из ссылки каждого из изгнанников. Всего с той поры их было пятеро. Место ссылки было полностью изолировано от внешнего мира, вести о происходящих там событиях приходили только с вернувшимися изгнанниками, поэтому между орденом и кланом было принято делиться новостями оттуда. Вчера вернулся отступник Виктор, почему-то с опозданием на два года, и это опоздание еще больше тревожило Фотиева. Сейчас было самое неподходящее время, чтобы вскрылся его старый грех.
Как обычно в таких случаях, разговор с Захаром не усилил тревоги, но и не унял ее. По лицу старого цыгана невозможно было понять, обнимет он тебя сейчас по-дружески или воткнет в спину острый нож. Выслушав рассказ Захара, Фотиев посокрушался о печальной доле Кирилла, оставшегося в тайге в полном одиночестве, и выразил надежду, что никто не составит ему компанию в ближайшую тысячу лет. Что до ушедшего в Индию Тимофея, то Иван Матвеевич только развел руками. Изредка, может быть раз в сто лет, находились то в клане, то в ордене любопытные, обычно из молодых, которые уходили на поиски индийских или китайских «братьев». Никто не знал, удачны ли были поиски, потому что ушедшие никогда не возвращались. А те, кого они искали, ни разу не вышли на контакт, хотя представители ордена постоянно находились в составе дипломатических миссий России в обеих странах. Про них знали только, что они существуют, — и все.
В конце разговора цыган сказал, сменив тему:
— А не пора ли, Ваня, кончать с миллионеришкой? По-моему, твой человек уже в состоянии справиться с ним.
Фотиев знал, что после посещения Захаром Магадана тому известно о силе Жуковского, поэтому не стал играть в игру: «я знаю, что ты знаешь, что я знаю, но оба будем делать вид, что не знаем», и ответил:
— Я считаю, что он еще не готов.
— Смотри, как бы не оказалось поздно, — с сомнением сказал Захар. — А то, может, займемся этим Сидориным сами? У нас получится.
Фотиев отрицательно покачал головой, и цыган усмехнулся:
— Или не по чину? Не царское это дело? Ну что же, было бы предложено…
На этом они распрощались, и Иван Матвеевич пошел к выходу. У самой двери он обернулся и поймал на себе пронзительный взгляд старого цыгана. Внутри у него похолодело — так много понимания было в этом взгляде.
А в это время в прокопченной избушке, спрятанной посреди бескрайней заснеженной тайги, при свете заправленной медвежьим жиром лампадки и под потрескивание сухих дров в добротной каменной печи, бывший миссионер Кирилл в десятитысячный, наверное, раз вспоминал события давно минувших лет. Был он тогда офицером по особым поручениям при ставке главнокомандующего, осуществляя связь с агентами разведки среди местного населения. Француза уже гнали к Березине, но он огрызался, и Кирилл ежедневно встречался с людьми, приносящими сведения о передвижениях противника. И вот как-то к нему под видом агента пришел малознакомый ему молодой миссионер Тихон и от имени Иоанна попросил свести его с начальником артиллерии корпуса.
Кириллу было известно, что в расположенном неподалеку хуторе готовились переговоры «владыки Иоанна» с главой клана отступников. Табор Захара уже стоял на месте, а завтра туда должен был прибыть епископ. Кирилл решил, что просьба Тихона связана с обеспечением безопасности встречи, и отвел его в палатку полковника, сказав, как тот и просил, что агент имеет сведения, представляющие интерес для артиллеристов. Кирилл уже вышел из палатки и собрался уходить. Еще бы пять секунд, и история могла пойти немножко не так, как пошла. Но Тихон поторопился. Не успев отойти и десяти шагов, Кирилл почувствовал мощный мысленный напор и сразу понял, что дело неладно. Он вернулся к палатке и через полотняную стенку услышал разговор, который о многом ему сказал. Не разговор даже, а подкрепленный мысленным внушением приказ, которому полковник не мог противиться. Сводился он к тому, что кочующий вблизи расположения войск цыганский табор на самом деле вовсе не табор, а гнездо злейших врагов государя и Отечества, замысливших убить главнокомандующего. Поэтому полковник силами подчиненных ему батарей должен завтра ровно в три часа пополудни накрыть табор огнем, чтобы живым не ушел ни один человек.
Измена! — мелькнуло в голове у Кирилла, который знал, что именно в это время к цыганскому главарю приедет Иоанн. Он вихрем ворвался в палатку и увидел, что Тихон нависает над сидящим полковником, а тот механически кивает головой. Решив, что полковником можно будет заняться позже, Кирилл все внимание обратил на Тихона. Он знал, что ни по силе, ни по опыту тот не сможет сравниться с ним, поэтому с ходу нанес ему мысленный удар. И — ничего не произошло. Удар отразился от изменника и рассеялся в пространстве. Пока Кирилл сообразил, что это сработала защита, поставленная Тихону кем-то очень сильным, тот вытащил из-за пояса кинжал и бросился на него. Но у Кирилла была хорошая реакция и всегда наготове два надежных заряженных пистолета. У него не было времени целиться, поэтому одна пуля попала изменнику в плечо, а другая разнесла череп, и ему не удалось зафиксировать последний всплеск мыслей Тихона.
Когда на выстрелы прибежали встревоженные офицеры, Кирилл успел уже заменить полковнику память последних пяти минут. Теперь тот мог свидетельствовать под присягой, что к нему проник вражеский лазутчик и только вовремя подоспевший майор Осинин спас его от неминуемой гибели.
Назавтра Кирилл предстал перед глазами Иоанна с докладом о небывалой измене в рядах ордена.?
Но все повернулось совсем не так, как он ожидал. Иоанн приказал немедленно взять его под стражу, обвинив в убийстве члена ордена, выполнявшего важное секретное задание. Не прошло и трех дней, и круг двадцати четырех под давлением авторитета своего главы приговорил Кирилла к пожизненному изгнанию. И вскоре он оказался в избушке посреди дремучего леса в обществе Тимофея и покойного ныне Виссариона.
Шло время. За почти два века изгнания Кирилл во многом разобрался, и теперь обостренный дар предвидения шептал ему, что терпеть осталось недолго…
3
Когда Сидорин узнал о побеге, он внешне никак не показал своей ярости. Со спокойным выражением лица он приказал до особого распоряжения изолировать смену охраны, которая в тот день дежурила в подвале. Провинившихся женщин отвели в камеру, и Роберт лично занялся ими. Он натянул на руки кожаные перчатки и, не задавая ни одного вопроса, долго смотрел на них, определяя меру наказания.
Мужеподобную охранницу он свалил на пол одним ударом кулака в подбородок, но так, чтобы она не потеряла сознания. Потом долго бил ногами, не желая расходовать на эту мокрицу ментальную силу. Бить старался в низ живота, потому что знал заветную мечту сучки — она хотела когда-нибудь родить ребенка. Когда после особенно сильного удара женщина слабо охнула, Роберт понял, что цель достигнута, и приказал убрать ее. После этого он поставил стул напротив забившейся в угол маленькой медсестры и несколько минут наслаждался ее ужасом. Потом, определив предмет особой гордости женщины, смазливое кукольное личико, он приподнял за волосы ее голову и, глядя в глаза, сильным ударом сломал ей нос. После этого, швырнув ее на пол, долго уродовал каблуками залитое кровью лицо, пока она не затихла.
Вымывшись в душе и полностью сменив одежду, Сидорин прошел в свой кабинет. Он не испытывал никаких сожалений по поводу проведенной экзекуции, хотя отлично понимал, что ни женщины, ни охрана не виноваты в том, что произошло. Но все равно кого-то следовало наказать, а заодно он привел в порядок нервы.
Как Роберт ни старался, у него не получалось восстановить цепь событий. Он рассматривал два варианта. Первый — девчонка выбралась из поместья сама. Но этого просто не могло быть, он лично заглянул ей в черепушку и не увидел там ничего, кроме комка страха. Обыкновенная перепуганная до полусмерти сопливая девчонка, хотя сначала она показалась ему сильнее. Второй вариант — ей кто-то помог, проникнув в дом. Возможно, ее отец. Но тогда получается, что Жуковский способен в любой момент добраться и до него? Нет, этого не могло быть, потому что если бы был способен, то обязательно расправился бы с похитителем дочери. Во всяком случае, сам Сидорин не преминул бы разделаться с врагом.
Запись с видеокамер наблюдения ничего не дала, потому что система по непонятной причине отключилась в тот день, а когда снова заработала, то зафиксировала лишь удаляющийся по дороге «фольксваген».
С Жуковским надо было что-то решать. Роберт знал, где тот остановился в Москве, слежка вы явила адрес сразу после его прилета. Но когда Сидорин несколько дней назад захотел сам посмотреть на здание этого медицинского фонда, то еще в двух кварталах от него в голове у него возник шум, похожий на гудение пчелиного улья. Чем ближе подъезжала машина, тем сильнее становился гул, и Роберт приказал поворачивать назад. Он понял, что обитатели особняка могут не только шуметь, но и жалить не хуже разозленных пчел.
Зато теперь стало известно обиталище долгожителей, и Роберт решил первый же готовый к работе генератор установить в этом районе, чтобы одним ударом покончить и с долгожителями, и с Жуковским, потому что затея с поиском их по Москве провалилась. Окрыленный первым успехом у ворот генеральной прокуратуры, Сидорин целый день посвятил прочесыванию города, но не обнаружил больше ни одного долгожителя, после чего пришлось оставить попытки из-за дефицита времени.
Возобновилась и работа над проектом, приостановившаяся со смертью доктора Лифшица. Продолжил ее ученик доктора, молодой кандидат наук Чеботарев, один из свидетелей гибели старика. Работал он и за страх, и за совесть. Роберт провел с ним сеанс внушения, и теперь ученый испытывал мистический трепет перед хозяином. А еще Сидорин купил семье Чеботарева квартиру в хорошем районе Москвы, привязав его еще и благодарностью. Правда, домой Роберт его не отпустил, мотивировав задержание соображениями секретности. Для семьи Чеботарев уехал в срочную заграничную командировку.
Остальным свидетелям смерти доктора Роберт стер память об этом эпизоде, но то ли в силу не опытности в подобных делах, то ли по какой другой причине, задел что-то важное в их сознании. После этого они стали неспособны к творческой научной работе, и их можно было использовать, в лучшем случае, в качестве простых лаборантов. Неизвестно, понимал ли Чеботарев, что его ждет после завершения работы, но трудился он не покладая рук и обещал скоро выдать результат.
За всеми этими заботами Роберт ни на минуту не забывал о предстоящей встрече с финансистом из Женевы Карлом Вайсманом. Тем самым представителем закрытого круга западных банкиров и промышленников, письмо от которого получил недавно. Как ни странно, но интуиция совершенно ничего не подсказывала Сидорину, и он не понимал, чем привлек внимание этих людей. Но раз им заинтересовались, значит, он достиг какого-то определенного уровня, причем не только в финансовом отношении. Поэтому, решив не заморачиваться раньше времени, он стал готовиться к встрече.
Место встречи Вайсман выбрал сам, отклонив предложения Сидорина — его поместье или дом приемов одной из фирм Роберта. На правах приглашающего он выбрал офис московского представительства крупного европейского банка. Вышколенная прислуга провела Сидорина в уютный кабинет на шестом этаже здания в центре Москвы, где его ожидал Карл Вайсман. На первый взгляд этот человек был абсолютно никаким. Ничего примечательного во внешности — серый костюм, неприметное лицо нездорового серого оттенка, тускло-серые глаза. На вид — лет пятьдесят. Если присмотреться к пигментным пятнам на руках, можно накинуть еще лет десять — пятнадцать. Роберт обладал еще и вторым зрением, поэтому разглядел в невыразительных глазах банкира опыт многих поколений, а в поджаром мускулистом теле почувствовал недюжинную силу. Но настоящий возраст, как ни пытался, так и не смог определить.
— Рад познакомиться с вами, как это правильно сказать по-русски… наяву? Так, господин Сидорин? — оскалил в улыбке ровные, но желтоватые зубы Вайсман. — Ведь заочно я с вами знаком уже давно.
— Приятно слышать, — Роберт наклонил голову в знак признательности. Вайсман скромничал, его русский язык звучал почти без акцента. — Чем обязан такому вниманию?
— О, господин Сидорин! Ни один европейский банкир никогда не выпустит из вида персону вашего масштаба! Мы долго наблюдали за вашей деятельностью и пришли к выводу, что наши цели и интересы совпадают. У нас есть к вам некоторые предложения.
Вайсман заглянул в глаза Сидорину и добавил:
— Давайте звать нас просто Карл и Роберт, так будет проще.
— Пожалуйста, — кивнул головой Роберт. — Я готов выслушать вас, Карл.
— Я не буду начинать с, как это у вас говорят? Алфавит? Или букварь? В общем, с самого начала. Вам известно, что я представляю скромную организацию с кое-какими возможностями. Объединяет нас не жажда денег или власти, как можно подумать со стороны, а ответственность. Да-да, представьте себе, вместе с большими деньгами мы получили и большую ответственность за жизнь народов.
Роберту стало скучно, потому что он ожидал услышать что-то более интересное, чем лекцию по политэкономии. Вайсман, видимо, заметил это, потому что сразу сменил тему.
— Хочу убедить вас, Роберт, те, кого мы принимаем в свои ряды, никогда не жалели об этом. Они перестают знать, что такое неудача в делах, наша поддержка — это о-о-о! — он многозначительно поднял вверх указательный палец и благоговейно закатил глаза. — Главное, чтобы вы правильно поняли нашу работу. Мы уже навели порядок в большинстве стран Европы, у нас много единомышленников за океаном и на Ближнем Востоке, они есть даже в Азии.
Вайсман снова сбился на высокий стиль, и Роберт перебил его, не слишком церемонясь:
— А конкретно от меня что требуется, Карл?
Вайсман помолчал, как-то по детски обиженно, но быстро оправился:
— В ваших интересах, Роберт, выслушать меня с подробностями, иначе вы многого не поймете. Согласны?
Сидорин молча кивнул. Он никак не мог пробиться в сознание банкира, и это нервировало его. Оно не было сознанием обычного человека, но и не походило на сознания ни колдуна Волкова, ни кого-либо из долгожителей. Какая-то серая пелена окутывала его голову, и от нее не отталкивался, а увязал в ней, как в болоте, весь напор Роберта.
— У нас есть не только общая работа, но и общие враги. В Европе мы как-то справляемся с ними, но в России… Думаю, вы согласитесь, что в России надо наводить порядок?
Роберт промолчал, ожидая, что еще скажет банкир.
— Одна из главных проблем — церковь. Клерикалы завладели не только огромной собственностью, но и умами миллионов людей. И как они этого добились? Возвеличили распятого сына нищего плотника, выкрали его тело и заставили миллионы поверить в чудеса! И многие ведь купились, поверили в эту ерунду!
Сидорин улыбнулся. В этом он был полностью согласен с собеседником.
— На Западе удалось кое-как обуздать эту заразу, там клерикалы не слишком мешают наводить порядок. Но в России они снова подняли голову, и это плохо, потому что под их влиянием быдло начинает считать себя людьми. Европе опасно иметь под боком буйного соседа, опасно это и для самой России, поэтому разум должен взять верх в этой стране. Вы согласны со мной, Роберт?
Карл снова увлекся, и Сидорин понял, что банкир не ждет от него ответа.
— Вторая проблема, и тоже в России, вам известна. Это тайная организация, которая причиняет и нам, и вам, Роберт, много хлопот.
Сидорин насторожился. Вот оно! Наконец Вайсман подошел к главному, что его интересовало. А то — церковь, мировой порядок! Еще бы о золотом миллиарде заговорил! Он сам знал, какой порядок ему нужен, и не нуждался в подсказчиках. А вот получить новые сведения о долгожителях и, может быть, обрести сильных союзников в борьбе с ними — это совсем другое дело.
— Их немного, но они проникают везде, — продолжал Вайсман. — Они постоянно вставляют нам палки в колеса, и, главное, мы не знаем, зачем они это делают, в чем их цель. Нет сомнения, что она ни в чем не совпадает с нашей целью, а непонятное всегда тревожит, не так ли?
— Что же требуется от меня? — спросил Сидорин.
— Вы знаете себе цену, Роберт. Такие люди, как вы, — наклон головы Вайсмана выглядел преувеличенно почтительно, — рождаются нечасто. Еще реже они имеют правильное мировоззрение и идут в нужном направлении. Мы давно следим за вашими успехами и надеемся, что вы согласитесь объединить с нами усилия.
— А вы не преувеличиваете мои способности? — усмехнулся Роберт.
— Ни в коем случае. Хотя и у нас случались промахи. Расскажу один случай. Как-то мы заметили одного очень способного молодого человека. У него был талант увлекать и вести за собой людей. А еще у него был дар избегать опасностей. Количество совершенных на него покушений не оставляло ему, казалось бы, ни одного шанса выжить, но ему постоянно везло. Мы поставили на него очень много, но он отбился от рук, натворил много глупостей и в конце концов сгорел, облитый бензином. Весьма печально! Но относительно вас мы уверены на сто процентов. Вы именно тот человек, который может справиться с мешающими нам всем врагами, а после этого стать во главе России и навести в ней настоящий порядок.
— Что же вы можете мне предложить в обмен на мои услуги? — бесцеремонно спросил Роберт, поняв, что Карл нуждается в нем больше, чем он в Карле. — Чем сможете облегчить мою задачу?
— Любая финансовая поддержка, — Карл не задумался ни на секунду. Видно было, что он ожидал этот вопрос, и разговор пошел чисто деловой. — Информация о названной организации. Думаю, у нас она обширнее, чем ваша. Главное, ваше принципиальное согласие.
— Считайте, что вы его получили. Но нужно обсудить детали.
Они проговорили еще около двух часов и расстались, внешне довольные друг другом. Оставшись один, Карл Вайсман подумал, что нелегко будет заставить этого русского монстра, незаслуженно владеющего такими уникальными способностями и укравшего драгоценные технологии, действовать в нужном направлении. Но ничего, главное — добиться цели, а там найдется способ справиться и с ним. Организация имеет богатый опыт по обузданию подобных типов.
А Сидорин по дороге домой смеялся про себя над этим напыщенным европейским индюком, представляя, как легко будет ощипать его, заставив профинансировать не только схватку с долгожителями, но и другие его проекты. Все слова и заверения Вайсмана он не принял всерьез, справедливо полагая, что тот не открыл и сотой доли правды о своей организации, отделавшись общими фразами. Да еще его, Сидорина, этот индюк сравнил с фюрером, это же надо!
От помощи, финансовой и информационной, Роберт не собирался отказываться, а дальше будет видно. Он был уверен, что при любом развитии событий этим масонам (так он назвал про себя анонимную организацию Карла) не удастся подчинить его себе. Пока же их цели совпадали, поэтому он и дал согласие на сотрудничество.
Когда Василию Андреевичу Романову доложили о появлении в Москве банкира из Швейцарии Карла Вайсмана, он схватился за сердце. Хоть они никогда не сталкивались лично, но генералу не раз приходилось заниматься делами, которые шлейфом тянулись за незваным западным гостем. Банкир не был публичным человеком, в отличие от знаменитых Арманда Хаммера или Джорджа Сороса, его имя не мелькало на страницах газет, лицо не появлялось на телеэкране. Про него вообще мало кто знал, кроме того узкого круга, к которому принадлежал генерал Романов.
Этот «специалист по России» неизменно возникал на горизонте в дни кризисных ситуаций. Во время горбачевской перестройки он появлялся в Москве по нескольку раз в год. Замечен был и во время подписания беловежских соглашений. Не преминул он посетить Россию в девяносто первом и девяноста третьем, в дни августовского «путча» и октябрьского танкового усмирения.
4
Когда же Романов узнал, что Вайсман неофициально встретился с олигархом Сидориным, он сразу вспомнил про таинственного старого цыгана и приказал разыскать его, чтобы передать просьбу о встрече. Но отправленные в цыганский поселок люди вернулись ни с чем. Цыгане пожимали плечами — Вансович? Кажется, был такой… Точно, был, да уехал куда-то. А куда — кто его знает? Больше ничего от них не добились.
Ни к президенту, ни к премьеру Василий Андреевич не пошел, памятуя прошлые неудачи. Он решил поделиться своими подозрениями с одним из вице-премьеров, в порядочности которого имел случай убедиться, и теперь рассчитывал на его поддержку. Но тот вылил на Романова ушат холодной воды, выразив удивление: что опасного для страны увидел генерал в наведении контактов между национально мыслящим предпринимателем и представителем крупного западного капитала? Мало того, вице-премьер намекнул — кое-кто в самых верхах считает, что активность Романова может вызвать нежелательный рецидив тридцать седьмого года…
Свою ошибку Василий Андреевич осознал, когда ведущие Вайсмана агенты с некоторым опозданием доложили, что их поднадзорный виделся с вице-премьером незадолго до встречи с ним. После этого банкир поехал в Кремль, но кто его там принимал, осталось тайной. Романов стал подумывать о том, чтобы плюнуть на все и отойти в сторону. Сделать это не позволяли ему только опасение за судьбу страны. Понимая, что ставки в игре слишком высоки, генерал реально оценил свои возможности и понял, что опираться он может лишь на бывшего сослуживца, заместителя директора ФСБ с его подразделениями. И то — не выкладывая некоторых фактов, выглядевших настолько невероятно, что от Романова могли отшатнуться последние верные люди.
Занимающийся разработкой олигарха отдел в последнее время преследовали постоянные неудачи. Проникнуть на территорию поместья Сидорина не было никакой возможности, поэтому пришлось устанавливать спецаппаратуру в лесу. Но техника, надежность которой была проверена в самых тяжелых условиях, постоянно выходила из строя, и толку от нее оказалось чуть. Технари чесали затылки, но не могли дать объяснения подобному феномену. Было высказано даже предположение, что поместье расположено в аномальной зоне, потому что оперативники, которые устанавливали аппаратуру, совершенно здоровые мужики, слегли в госпиталь с диагнозом сердечной недостаточности. Полной неудачей закончилась и попытка взломать принадлежащие Сидорину компьютеры, хотя хакеры на службе ФСБ были первоклассные.
Начальник отдела полковник Никитин передал Романову рапорт Скворцова, помощника олигарха. Генерал не испытывал большого доверия к бывшему коллеге, решившему в очередной раз сменить хозяина, поэтому всю поступившую от него информацию тщательно проверял. На этот раз Скворцов доносил, что под видом частного медицинского благотворительного фонда в Москве окопался исследовательский центр, занимающийся какими-то секретными разработками по заказу Сидорина. Суть работ Скворцову была неизвестна, но он полагал, что они связаны с генетикой и влиянием различных излучений на человеческий организм.
— Горячо! — подумал Романов, прочитав рапорт. Вансович тоже говорил о генетике и излучениях. Назавтра же была организована плановая проверка деятельности фонда специалистами Минздрава, в число которых затесались трое оперативников во главе с заместителем Никитина. Президент фонда, Иван Матвеевич Фотиев, принял комиссию лично. Он провел проверяющих по всем помещениям, даже подвальным, где хранились коробки с препаратами для лечения онкобольных, поставляемыми зарубежными партнерами в качестве гуманитарной помощи. Не было найдено ничего похожего на исследовательские лаборатории, о чем Никитин с чистой совестью доложил шефу.
Отсутствие результата — тоже результат, решил Романов. Не от себя же придумал Скворцов про тайную деятельность фонда. Следовательно, кому-то выгодно обратить внимание спецслужбы на эту незаметную организацию. Скорее всего, наводка исходила от самого Сидорина. Генерал поручил Никитину понаблюдать за медиками и поводить их главу Фотиева. И тут началась настоящая мистика. Офицеры наружного наблюдения, матерые специалисты, начинавшие службу еще при советской власти, в комитете, потеряли выехавший из ворот автомобиль Фотиева ровно через пять минут. Причем водитель не делал никаких попыток оторваться от наблюдения, не исполнял каскадерских трюков, а просто свернул из переулка на оживленную улицу, влился в поток машин — и пропал.
Пометавшись по району в поисках исчезнувшего автомобиля, бригада решила вернуться в исходную точку, то есть к особняку фонда, и… заблудилась.
Спецы, знавшие Москву как собственную квартиру, целый час блуждали по переулкам, пока нашли нужный дом. А «понтиак» Фотиева уже стоял около крыльца за ажурной кованой оградой. Офицеры клялись и божились, что не пили ни грамма, рвались добровольно пройти экспертизу на алкоголь, но Романов приказал Никитину оставить их в покое и не проводить никакого служебного расследования. Сам он не впервые сталкивался с явлениями, превосходящими человеческое понимание, поэтому не хотел, чтобы подчиненные потеряли веру в собственные силы.
Генерал даже не удивился звонку Захара Вансовича, хотя тот позвонил по закрытой линии на номер, которого не мог знать в принципе. Но ведь знал! Цыган посоветовал Романову не тратить силы на разработку фонда, а лично познакомиться с Фотиевым, который может оказаться полезен генералу. На вопрос, знает ли он о приезде в Москву Вайсмана и встрече его с Сидориным, Вансович ответил: пусть господина Романова не заботит деятельность банкира, им уже занимаются. Больше Василию Андреевичу не удалось ничего спросить, потому что цыган положил трубку. Откуда он звонил, определить не удалось, даже задействовав возможности ФСБ.
Как любой генерал, Романов не любил оказываться в положении марионетки в руках у неизвестного кукловода. Поэтому он не стал звонить Фотиеву и испрашивать разрешения на посещение его фонда, а официально вызвал его на Лубянку для дачи показаний.
Фотиев явился точно в назначенное время. Вел он себя спокойно, казалось, его совершенно не волнует причина вызова в столь серьезную контору. Войдя в кабинет в сопровождении дежурного прапорщика, он вежливо поздоровался и сел напротив полковника Никитина, выжидающе глядя на него. Романов примостился за соседним столом так, чтобы солнечный свет из окна падал на Фотиева, и украдкой изучал его лицо. Будучи неплохим физиономистом, генерал сразу определил врача как человека, которому не зазорно подчиняться. Ни малейшей суетливости, которую обычно проявляют клиенты этого кабинета, взгляд, исполненный скрытой внутренней силы. Романов подумал, что не хотел бы иметь этого человека в числе своих врагов.
— Вас не удивляет наше приглашение? — спросил Никитин, слегка озадаченный поведением Фотиева. Обычно люди, вызванные на допрос в ФСБ, вели себя иначе.
— Удивляет меня лишь то, что вы называете это приглашением, — усмехнулся врач. — А вообще-то я давно уже ничему не удивляюсь, потому что происходящее в нашей стране перестало подчиняться законам логики.
— Хорошо, я учту ваш скептицизм. Ответьте тогда на вопрос — занимается ли ваш фонд исследованиями в области генетики? — Никитин следовал инструкции, полученной от шефа.
Фотиев удивленно посмотрел на него, и тон его ответа звучал слегка иронично:
— Фонд не занимается исследовательской и вообще научной работой. Лично я даже опасаюсь растерять свои профессиональные навыки. Функции фонда чисто бюрократические — распределение гуманитарной помощи, контроль правильности применения препаратов, сбор данных о результатах проведенного лечения. Да вы должны были сами убедиться в этом по результатам последней проверки.
— Спасибо, по этому вопросу достаточно, — бесстрастно остановил его Никитин, умело скрывая смущение информированностью допрашиваемого. — Вопрос второй. Известен ли вам человек по имени Роберт Капитонович Сидорин?
— А вот об этом, с вашего позволения, я буду разговаривать только с господином генералом, — Фотиев кивнул в сторону Романова. — Наедине.
— В этом кабинете… — начал было возмущенный полковник, но шеф резко оборвал его:
— Выйди, Николай Павлович. И выключи аппаратуру.
Никитин с недовольным видом щелкнул тумблером в ящике письменного стола и вышел из кабинета. Романов сел на его место и, глядя на Фотиева, сказал:
— Надеюсь, наша встреча не окажется напрасной, Иван Матвеевич.
— Если вы на самом деле рассчитываете на конфиденциальный разговор, Василий Андреевич, — ответил врач, — то вам придется вынести стол и разбить вон ту стену. Микрофон в столе принадлежит вашему полковнику — любому человеку свойственно думать о будущем. А закладку в стене сделали еще при Андропове по приказу председателя комитета. Для кого она пишет сейчас, догадывайтесь сами. Так что нам, думаю, проще будет сменить помещение…
5
Сергей провожал Веру с Настей в Магадан. Настояла на отъезде Вера, хотя Бойцов советовал семье оставаться в Москве. Жить можно было пока в здании фонда, а позже купить квартиру, благо дела у золотодобывающей компании «Пахом» шли как нельзя лучше. За остаток лета на месторождении намыли металла больше, чем добывает средней величины прииск, и по итогам года Жуковскому причитались солидные дивиденды. Но Вера не хотела ничего слышать о Москве, где похищают детей и вообще жить невозможно. А девочке надо продолжать учебу, и так вон сколько пропустила! Вопросов о подробностях похищения и таинственного освобождения, которых ожидал от жены Сергей, она не задавала, и он понял, что с Верой поработал кто-то из ордена, скорее всего Фотиев. Конечно, самому объясняться с женой было бы затруднительно, но Жуковский не испытывал благодарности к Ивану Матвеевичу за такую помощь. Он сам не хотел прикасаться лишний раз к сознанию близких и уж тем более позволять это посторонним. Сергей не задавал Насте лишних вопросов, потому что и так понял — у них в семье произошел уникальный случай передачи дара напрямую от отца к дочери. Это открытие и обрадовало Сергея, и одновременно напугало. Обрадовало тем, что теперь не придется наблюдать старение собственного ребенка, а напугало… Жуковский чувствовал, что Настя обладает не меньшим потенциалом, чем он сам, а возможно, даже и большим. В критические моменты ее подсознание использовало дремлющие в ней силы без участия сознания, что можно было принять за чудо.
И еще Сергей чувствовал — им обоим не приходится ждать легкой судьбы. Поэтому он потребовал у Фотиева, чтобы Настю не трогали, пока он сам не объяснится с дочерью и не примет окончательного решения об ее пробуждении. Это в том случае, если у Насти не возобновится самоактивация, начавшаяся во время заточения в подвале у олигарха.
Сама Настя, конечно, кое о чем догадывалась, но Сергей объяснил ей случившиеся чудеса наследственной способностью к гипнозу. Якобы его прабабушка слыла в деревне колдуньей, умела заговаривать болезни, снимать порчу и успокаивать буянов, и в экстремальной ситуации этот дар очень вовремя проявился у Насти. Поверила дочь такому объяснению или только сделала вид, Жуковский не знал, потому что свои эмоции Настя скрывала теперь без всякого напряжения, на подсознательном уровне.
Она ничего не имела против возвращения домой, потому что все ее друзья остались в Магадане. Тем более что единственный человек, из-за которого она бы захотела остаться в Москве, Андрей Синицын, должен был лететь вместе с ними под предлогом продолжения работы в «Пахоме», а на деле для обеспечения безопасности семьи Жуковских. С этой же целью в Магадан отправлялся и капитан Павел Шевцов с пятеркой своих подчиненных. Но кроме охраны матери и дочери, перед ними была поставлена Степаном Бойцовым еще одна задача, напрямую связанная с их диверсионной подготовкой. Они должны были вывести из строя строго определенное оборудование на вышках сотовой связи в столице золотой Колымы, не затронув ничего другого, чтобы не нарушить связь.
Прощались в аэропорту Домодедово. Синицын деликатно отошел в сторону, но Сергей отчетливо чувствовал исходящие от него по направлению к Насте токи, которые можно было оценить как нежное, но безнадежное обожание. Вера Андрею симпатизировала, и Сергей видел, что она не имела бы ничего против развития его отношений с дочерью. Сам же он не определился, как к этому относиться, и решил просто дожидаться дальнейшего развития событий.
Когда в зале регистрации появился капитан Шевцов со своей командой, Вера и Настя уже направлялись к выходу на посадку. И тут, заметив обращенный на дочь взгляд капитана, Сергей чуть не расхохотался. Ну и Настя, ну и тихоня! Потому что он увидел — Павел, закаленный двадцатисемилетний боец, прошедший через ад войны на Кавказе, чуть ли не впервые в жизни влюбился как мальчишка в его дочь и твердо намерен в Магадане объясниться с ней.
Перед входом в накопитель Сергей шепнул дочери:
— Ты смотри уж там, глупостей не делай. — Он очень надеялся, что Настя поймет его правильно.
Степан ждал его в машине на стоянке перед аэропортом. Он уже не боялся оставлять Жуковского одного, зная, что тому под силу самостоятельно справиться с любой угрозой. Сергей долго молчал, переживая разлуку с семьей, но чем ближе подъезжали к Москве, тем больше его начали занимать насущные вопросы. Он не понимал, почему Фотиев оттягивает нанесение окончательного удара по Сидорину, и собирался в ближайшее время серьезно поговорить с ним об этом. Сейчас, по дороге, Сергей решил посоветоваться со Степаном, но быстро понял, что напрасно тратит время, настолько Бойцов уверовал в непогрешимость решений главы ордена.
— Ты видишь только свою часть задачи, — терпеливо, как несмышленому младенцу, объяснял он Сергею, — я смотрю чуть-чуть дальше, потому что опыта у меня больше, а Иван Матвеевич видит всю картину целиком и никогда не ошибается. Вот и сейчас он сам определит, когда настанет время действовать. Со временем это придет и к тебе, для этого надо не так уж много, всего лишь триста-четыреста лет тренировки…
Жуковский же не был так уверен, потому что за всеми этими обтекаемыми формулировками чувствовал двойной и даже тройной смысл, какую-то непонятную игру, и это ему не нравилось. Он часто вспоминал разговор с главой клана отступников, старым цыганом Захаром, и все больше убеждался, что далеко не все в его словах было ложью и демагогией, как настойчиво уверял в том Бойцов. Сергей хотел бы продолжить тот давний разговор, потому что теперь он знал, какие бы задал вопросы. Но где искать цыгана? Не спрашивать же об этом в ордене…
Когда Сергей вошел в здание, дежурный на входе сообщил, что его хочет видеть председатель. Дежурный был обычным вольнонаемным, не имеющим отношения к ордену. Фотиев ждал его в своем кабинете, хмурый и чем-то недовольный, но при появлении Жуковского согнал с лица задумчивость и изобразил радушную улыбку. Сергей испытывал двойственное чувство по отношению к этому человеку. Конечно, он знал, что обязан Фотиеву жизнью, и был за это бесконечно благодарен ему. Но одновременно Жуковский сознавал, что спасал его Фотиев лишь по той причине, что он представлял определенную ценность для ордена. Понимание того, что будь он обычным человеком, не представляющим интереса для Фотиева, то гнить бы ему давно в холодной магаданской земле, доставляло Сергею мало радости. Но отмахнуться от этого факта не получалось.
Войдя в кабинет, он сразу ощутил попытку проникнуть в его мысли. Это было похоже на легкое дуновение ветра около головы. Фотиев при каждой встрече пытался застать его врасплох, надеясь, что Сергей когда-нибудь расслабится и раскроется. Ему это удалось только однажды, когда тот находился в бессознательном состоянии, но Фотиев до сих пор не оставлял своих попыток, будто для него это превратилось в своего рода игру.
Потерпев очередное поражение, он ничуть не смутился, сделал вид, будто ничего не произошло, поздоровался и спросил:
— Ну как, отправил своих?
— Спасибо, все нормально. — Сергей понимал, что вовсе не забота о его семье занимает сейчас главу ордена, поэтому, опережая события, задал вопрос первым: — Что-то случилось?
Фотиев поморщился. Он никак не мог привыкнуть к манере Жуковского постоянно нарушать субординацию. Любого другого члена ордена он давно бы уже одернул, поставил на место, но с этим выскочкой так поступать было нельзя, слишком важное место он занимал в планах Ивана Матвеевича. Поэтому он спрятал свое недовольство и спокойно сказал:
— Нет, ничего особенного пока не произошло. Но мне кажется, что ты хотел спросить меня о Сидорине? Не так ли?
— Откуда вы знаете? — удивился Сергей. Неужели он где-то дал промашку и Фотиев сумел проникнуть в его мысли?
— Знаю, — усмехнулся Иван Матвеевич, — оттого я и руковожу орденом, что умею догадываться.
Тут до Сергея дошло, что ничего сверхъестественного в осведомленности главы ордена нет, просто Степан успел доложить шефу об их разговоре, а Фотиев, пользуясь случаем, напускает таинственного тумана, чтобы подчеркнуть свое величие. Но он не стал разочаровывать собеседника и слушал его с самым почтительным видом.
— Так вот, — продолжил Фотиев, — я не зря оттягиваю начало активных действий. Есть причины, по которым мы можем выступить только тогда, когда мутант сам готов будет нанести удар. Это связано с действиями отступников, готовых повернуть ситуацию в свою пользу. Но ждать осталось недолго. До Нового года Сидорин установит свои генераторы, и тут-то нам нельзя будет медлить. Тогда ты и нанесешь удар и навсегда снимешь эту проблему. Потом тебя ждут большие дела, о которых я пока не могу тебе ничего сказать, время еще не пришло. А сейчас продолжай готовиться, схватка не будет легкой.
Выйдя от Фотиева, Сергей прокрутил в голове разговор с ним и понял, что тот не сообщил ему абсолютно ничего, не привел ни одной причины, почему отложены решительные действия. Он только хмыкнул удивленно, но возвращаться и требовать объяснений не стал.
Назавтра он решил съездить в Свято-Данилов монастырь, потому что испытывал настоятельную потребность поблагодарить тамошнего священника за участие и пророческие слова о скором разрешении всех проблем. Поехал он туда на метро, попросив Степана не сопровождать его. Конечно, Сергей понимал, что Бойцов все равно отправится следом за ним или отправит своих людей, выполняя приказ шефа не оставлять Жуковского без надежного прикрытия. Но ему хотелось ощутить хотя бы иллюзию свободы.
Суета в метро напомнила ему о студенческих годах. Совсем недавно, кажется, это было, но как далеко он ушел от того беззаботного времени! Сергей вспомнил, как они с ребятами дурачились на эскалаторе. Надо было найти на бегущей навстречу лестнице красивую девушку и, не отрываясь, смотреть ей в глаза, пока она не заметит нацеленного на нее взгляда. Некоторые смущались, краснели, отводили взгляд, некоторые показывали язык, кто-то крутил пальцем у виска. Все равно движущиеся эскалаторы разносили их в разные стороны, и вряд ли существовала какая-то возможность встретиться вновь в многомиллионном городе.
Он невольно усмехнулся, подумав — сейчас бы те заботы!
Когда Сергей вошел в храм, там оказалось почти безлюдно, потому что он попал как раз в перерыв между службами. Он подошел к пожилой женщине, сидевшей около входа за столом с разложенными иконками, свечами и литературой, и спросил ее:
— Скажите, когда я смогу увидеть отца Романа?
— А батюшки здесь больше нет, милый, — ответила женщина, с любопытством глядя на Сергея, — он уехал в деревню, под Нижним Новгородом, недалеко от Дивеево. Приход он там получил. Давно батюшка просился, давила на него Москва. Другие, вон, сюда рвутся, а он отсюда. Вот владыка и уважил его просьбу…
Жуковский разочарованно вздохнул и хотел уже выйти из храма, но его внимание привлек стоящий перед распятием высокий русоволосый и бородатый человек, которого можно было бы принять за священника, если бы не его мирская одежда. Сергей насторожился, потому что, вспомнив встречу с Захаром, по ауре незнакомца сразу определил в нем отступника. Тот явно ждал его. Встретив взгляд Жуковского, он слегка наклонил голову и сделал приглашающий жест. Сергей прислушался к ментальному фону и, поняв, что ему ничего не грозит, подошел к мужчине.
— Я пришел сюда по просьбе одного знакомого нам обоим лица, — тихо произнес незнакомец, не отводя глаз от распятия. — Меня зовут Виктор, и я недавно вернулся из изгнания.
Сергей сразу понял, кто стоит рядом с ним, и недоуменно спросил:
— Почему именно вы?
— Потому что пока только я и глава клана знаем то, что должны узнать вы. Это очень важная информация. Важная для ордена, для клана и для вас лично.
— А почему вы думаете, что я поверю вам на слово? — спросил Сергей.
— Поверите! — сказал Виктор значительно. — Потому что я откроюсь перед вами.
Теперь до Жуковского дошла серьезность намерений неожиданного собеседника. Он знал, что открыться — значило распахнуть свое сознание до дна, не оставляя себе никакой возможности скрыть что-либо потаенное. И отступники, и миссионеры крайне редко прибегали к этому способу, потому что это было делом строго добровольным, а любому человеку есть что таить от окружающих. Значит, дело, которое привело к нему Виктора, было чрезвычайно важным.
— Мне нелегко было решиться на это, — отступник будто бы прочитал мысли Жуковского. — Даже на суде я не стал открываться, правда, лишь по причине гордыни. Я не хотел склоняться перед Фотиевым. Но сейчас положение слишком серьезно, чтобы давать волю страстям. Вы не член ордена, во всяком случае не вступали туда официально, поэтому не обязаны испрашивать у его главы санкцию на контакт со мной. Так вы согласны выслушать меня?
Сергей растерянно кивнул. Как он мог отказать человеку, добровольно пошедшему на такую жертву?
— Тогда, с вашего позволения, мы проделаем это прямо здесь. Надеюсь, Господь простит нам этот грех. За стенами храма есть люди, которым вовсе не нужно знать то, что сейчас узнаете вы.
Прошло не больше нескольких минут, но Сергею показалось, что минул не один час, настолько велик был объем обрушившейся на него информации и невероятно ее содержание. Теперь он понимал, почему Виктор вынужден был открыться перед ним — никакие слова не могли бы заставить его поверить в то, что он узнал только что. А так он поверил и согласился с планом, предложенным Захаром, правда, решив кое-чем его дополнить. Но о задуманном говорить Виктору он не стал.
6
По приезде в Магадан Андрей Синицын узнал ошеломившую его новость — на «Пахом» наехали по полной программе. Вчера в офис фирмы ввалились плечистые ребята и нагло потребовали предъявить учредительные документы. На вопрос, кто они такие, старший из них ответил, что они представляют некую ассоциацию золотопромышленников Северо-Востока, проводящую политику слияния золотодобывающих предприятий в единый холдинг. Он даже предъявил какое-то удостоверение с золотым тиснением. Узнав, что все начальство сейчас в Москве, он дал три дня, заявив, что если за это время не появится кто-то из принимающих решения, они просто вытряхнут из офиса всю документацию и отберут лицензию на право ведения горных работ.
Синицын немедленно связался с Бойцовым и уже через два часа знал, что Сидорин не имеет к наезду никакого отношения. Организатором оказался некто Орешкин, местный криминальный тип, каким — то образом умудрившийся получить юридическое образование. Собрав крепких ребят своего круга, он зарегистрировал фирму под громким названием «Независимая ассоциация золотопромышленников Северо-Востока России» и занялся тем, что сейчас почтительно именуют «рейдерским захватом», а по сути — обыкновенным бандитизмом. Вместо развалившихся государственных предприятий к этому времени золото добывали множество старых и новых старательских артелей. Правда, теперь они именовались не артелями, а всяческими товариществами, обществами с ограниченной ответственностью и так далее, но суть от этого не менялась.
Так вот, эти ребята являлись к председателям артелей, превратившимся в собственников и директоров предприятий и где угрозами, где шантажом, добивались переоформления учредительных документов на новых хозяев. Конечно, наезжали только на тех, кто не имел мощной милицейской или эфэсбэшной крыши, и, разумеется, даже не приближались к предприятиям, принадлежащим через подставных лиц чинам из администрации области.
Как правило, председатели не выдерживали нажима и предпочитали, получив кое-какие отступные, уехать из области от греха подальше. Редких упрямцев, решивших отстаивать свои права, вразумляли радикальными методами. У них неожиданно возникали пожары и дотла сгорали автомобили, бульдозеры и даже помещения золотоприемных касс. В конце концов сдавались и они, но в наказание за причиненное беспокойство оставались без отступных.
«Ассоциация», таким образом, разрослась и насчитывала к этому времени не один десяток объектов не только на Колыме, но и на востоке Якутии. Все, кому надо, знали о методах Орешкина, но тот, видимо, не жалел средств для обеспечения неприкосновенности своей фирмы, и его никто не трогал. А когда он провел шумную избирательную кампанию и оказался депутатом областной думы, то стал вовсе недосягаем. И вот теперь он добрался и до «Пахома», но если бы он знал, кому на самом деле принадлежит эта фирма! Наверное, не десятой даже, а двадцатой дорогой обошел бы он ее…
Синицын решил не откладывать дело в долгий ящик и немедленно позвонил в офис Орешкина и предложил встретиться завтра с представителями ассоциации для решения всех спорных вопросов. Андрей был уверен, что сам Орешкин не появится в «Пахоме», для этого у него имелись специально обученные люди, умеющие нагонять страх на клиентов. Поэтому он поручил капитану Шевцову достойно встретить гостей, а для себя определил более деликатную задачу.
Назавтра в одиннадцать часов, точно в назначенное время, в кабинет директора «Пахома» снова ввалились четверо накачанных быков. За столом сидел Павел, со своими скромными габаритами совсем потерявшийся на фоне внушительных визитеров. Посчитав, что такой сморчок никак не может быть опасен, старший из них сказал бесцеремонно:
— Ты, что ли, москвич? У нас к тебе предложение. Деловое. Ты получаешь на счет вот эту сумму, — бык вытащил из кармана мятую бумажку и положил ее перед капитаном, — и больше никогда не появляешься в Магадане. Это наш город. Нотариус, чтобы переделать документы, уже ждет, так что давай, пошустрее ворочай мозгами…
— А если я скажу — нет? — перебил его Шевцов. Голос его звучал совершенно спокойно, и эта его непонятливость только развеселила незваных гостей.
— Тогда и разговор будет другой! — объяснил туповатому клиенту старший, делая вид, что сейчас он может потерять терпение. — У тебя много техники на объекте зимовать осталось?
Шевцов пожал плечами вместо того, чтобы ответить. На самом деле он понятия не имел о количестве техники. А старший бык продолжал со значительным видом:
— Охрана-то на объекте надежная? А то, не дай бог, случится чего, пожар например? Это же какие убытки!
Капитану надоел бессмысленный разговор, и он коротко сказал:
— До свидания, господа бандиты.
— Что? Что ты вякнул? — взревел разгневанный бык и грозно навис над Шевцовым. Тот щелкнул пальцами, раскрылась дверь в соседний кабинет, и через несколько секунд все четверо оказались в позиции «носом в пол», скованные наручниками в цепочку, причем крайние оказались пристегнуты к трубе отопления. Оружия ни у кого из них не было, визитеры рассчитывали на свои мускулы, никак не предполагая, что обреченные на стрижку бараны могут взбрыкнуть. Капитан, который так и не встал из-за стола, предоставив действовать подчиненным, сказал, не повышая голоса:
— Если кто-то вякнет, заклеим пасть скотчем. Лежим смирно и ждем распоряжений.
Синицын в это время сидел в кабинете помощника губернатора. Тот только что вызвал по телефону Орешкина и теперь угощал молодого московского предпринимателя кофе. Ждать пришлось недолго, вскоре в кабинет без стука вошел крепкий мужчина лет сорока с волевым, несколько даже жестким лицом и поздоровался с чиновником. На Андрея он даже не посмотрел. Лишь когда помощник губернатора отрекомендовал Синицына как влиятельного бизнесмена из Москвы, он насторожился.
— Я представляю интересы организации — владельца компании «Пахом», — сообщил Андрей. — Ваши люди сейчас находятся в нашем офисе, поэтому, я думаю, нам нужно отрегулировать некоторые вопросы.
Орешкин изумленно посмотрел не на Андрея, а на помощника губернатора. Весь его вид красноречиво говорил — кого ты притащил сюда? Неужели нельзя было разобраться тихо, по-семейному?
А Синицын невозмутимо продолжил, обращаясь к хозяину кабинета:
— Вы разрешите воспользоваться вашим телефоном? Мне нужно позвонить в Москву.
— Пожалуйста, — согласился тот.
Андрей набрал номер, немного подождал и, услышав сонное «да!» (в Москве была глубокая ночь), представился, несколько секунд слушал абонента, потом протянул трубку помощнику губернатора:
— С вами хотят поговорить.
Хозяин кабинета взял телефон с опаской, как берут в руки боевую гранату. Звук у аппарата был громкий, и было хорошо слышно, что абонент не стесняется в выражениях, переходя временами на сплошной мат. Помощник губернатора слушал не перебивая, и за это время цвет его лица несколько раз менялся с багрового на зеленовато-бледный. Потом произнес: «Да… да, Николай Егорович. Будет исполнено…». Осторожно положил трубку, некоторое время уничтожающе смотрел на Орешкина и вдруг взорвался, вымещая на нем злобу за только что полученный нагоняй:
— Ты хоть знаешь, кто это был? — Он показал на телефон. — Ты понимаешь, куда влез, засранец?
Орешкин пытался что-то возразить, но чиновник оборвал его:
— Молчи, придурок! Слишком много стал себе позволять! Да я тебя в порошок сотру, скотина! Неужели не мог посоветоваться?
Он понял, что сболтнул лишнего, и снизил тон:
— В общем, приносишь извинения и навсегда забываешь о «Пахоме». Иначе вылетишь не только из ассоциации, но и из депутатов и вообще из области!
Из кабинета Синицын вышел одновременно с Орешкиным. Тот хотел улизнуть не прощаясь, но Андрей придержал его за локоть, набрал номер на мобильнике и протянул ему трубку:
— Вы ничего не хотите сказать своим подчиненным?..
В офисе «Пахома» Шевцов взял со стола трубку радиотелефона, слушал недолго абонента, потом передал трубку подчиненному, кивнув на распластанного на полу главаря быков. Тот дал бандиту выслушать шефа, после чего быков расковали, и они понуро поплелись к выходу.
Ближайшей темной ночью на все мачты антенн сотовой связи по очереди как тени скользнули одетые в стиле японских ниндзя люди. Они быстро откручивали крышки с дюралевых коробок, из которых выходило несколько кабелей, что-то там закорачивали, снова прикручивали крышки и исчезали бесследно. Телефонная связь не прерывалась при этом ни на секунду, но для своего дополнительного назначения аппаратура больше не годилась.
На следующий день капитан Шевцов приступил к охране Насти Жуковской. Он не доверил эту обязанность подчиненным и сам целый день околачивался около института, а потом ходил следом за девушкой по городу. Но решимость, владевшая бравым капитаном в Москве, в Магадане покинула его. Он так и не отважился заговорить с Настей.
7
Болваны! Какие болваны!
Роберт прочитал сообщение от агента из Магадана и не мог сдержать смеха. Как легко удалось их провести! Это же надо — лазить по всем мачтам и выводить из строя оборудование! Следует отдать им должное, проделали они все ловко, никто и не заметил бы, если бы не установленный на одной из мачт сигнализатор. Но эффект операции противника равнялся нулю, скорее она даже принесла Роберту пользу, потому что не зря говорят — предупрежден, значит вооружен.
По большому счету, уничтоженное в Магадане оборудование сослужило свою службу и давно не было нужно Роберту. Пусть теперь они дежурят около всех антенн сотовой связи в Москве, ожидая, когда на них полезут люди Сидорина. Ждать им придется до китайской пасхи, потому что его лаборатория разработала на днях принципиально новое решение. Теперь не требовалось устанавливать оборудование на мачтах. Нужную частоту можно было сформировать на одном мощном генераторе и передать сигнал по кабелю на антенны. Генератор мог размещаться в любом месте, и сейчас в поместье срочно строился подземный бетонный бункер, облицованный свинцовыми плитами, чтобы при включении генератор не повредил хозяину. Сигнал от него по специально проложенному кабелю должен был поступить на установленную около поместья антенну, а потом распространиться по всей Москве, а при необходимости и дальше.
У Чеботарева, сменившего покойного Лифшица, дела шли не так быстро, но Роберт был уверен, что к концу декабря он сумеет разделаться с организацией долгожителей и, возможно, с надоевшим неуязвимым Жуковским. Потом, расчистив дорогу, можно будет двигаться дальше. Роберт придумал беспроигрышный ход, намереваясь использовать страх москвичей перед чеченскими террористами, особенно усилившийся после взрывов жилых домов. Нужно организовать еще один теракт, чтобы освежить воспоминания, это будет несложно, а потом включить генераторы и сделать заявление в прессе. И все. Не нужно даже уничтожать чеченскую диаспору, чтобы не выглядеть перед миром жестоким чудовищем, достаточно для острастки уложить всех чеченцев Москвы в больницу, и толпа будет носить героя-освободителя на руках.
Если такая демонстрация силы не убедит верхушку, придется эту верхушку слегка проредить, и власть сама упадет ему в руки. В первую очередь следует обратить внимание на уверенно идущую вперед группу молодых, но борзых политиков во главе с новым премьером, имеющим все шансы стать новым президентом. Пока еще мало кто раскусил его, но Роберт давно понял — хоть тот и лоялен к нему, но вместе им не ужиться.
Роберт отметил возросшую активность ведомства генерала Романова, но это не сильно волновало его, потому что свои замыслы он не доверял ни людям, ни бумаге, держа все планы исключительно в голове. Действия же спецслужб во многом укладывались в разработанную им схему и часто даже направлялись им. Иногда в голову приходила мысль — не заиграться бы! Но чутье подсказывало, что риск оправдан, без него не достичь успеха.
От Вайсмана Роберт узнал кое-что о структуре организации долгожителей. Как он и подозревал, они делились на две противоборствующие группировки, но, судя по всему, генетически не отличались друг от друга. Поэтому излучение должно было одинаково подействовать на обе «фракции», как он назвал их. То, что вместе с ними погибнет много всяких колдунов, ведьм, знахарей и других людей с паранормальными способностями, мало заботило Сидорина. Чем меньше останется потенциальных конкурентов, тем лучше. Народ Сидорин обижать не собирался. Народу достаточно внушить чувство обожания правителя и трепет перед ним. А следующему поколению и внушать ничего не придется, потому что эти чувства уже будут у него в крови.
Карл Вайсман педантично исполнял свои обязательства, хотя иногда он напоминал Роберту старого скрягу — ростовщика. Безропотно переводя на счета Сидорина несколько сот миллионов, предназначенных для оптовой закупки депутатов и политических партий, он мог с пеной у рта отстаивать какой-нибудь десяток тысяч долларов, который показался ему излишней тратой.
Роберт уже понял, что при первой встрече недооценил банкира. Конечно, представитель кругов, вершащих судьбы мира, не мог быть простаком, но только теперь он убедился, с какой акулой ему пришлось столкнуться. Мало того, что ему никак не удавалось пробиться в сознание Вайсмана, тот однажды чуть не подловил самого Роберта. Заговорил его, оплел словами так, что Роберт расслабился и чуть было не раскрыл перед ним свои козыри, но вовремя спохватился каким-то чудом. После этого случая он держался с банкиром настороже, окружая себя непроницаемым для гипнотического воздействия барьером. А начальнику своей службы безопасности он поручил раздобыть если не образец крови Вайсмана, то хотя бы прядь его волос. Роберт хотел на всякий случай иметь генетическую карту банкира.
Обширность сферы интересов Карла Вайсмана поражала. В один день он мог встретиться с представителями коммунистов и либералов, крайних националистов и ортодоксальных евреев. Несмотря на антиклерикальную риторику, наносил он и негласные визиты руководству московских католиков и других религиозных общин, вплоть до кришнаитов, не побрезговал даже сатанистами, проведя в их логове несколько часов. Но при этом тщательно обходил стороной православную церковь, в том числе и старообрядческую. Почему он это делал, оставалось только догадываться. Роберт положился на свою интуицию, и она подсказала, что в данный момент банкир не представляет для него опасности, даже наоборот, действует в его интересах.
Одним из главных инструментов Роберта служил, сам не догадываясь об этом, ренегат Скворцов. Сидорин регулярно заряжал его нужной информацией и отправлял по разным адресам. Предатель теперь работал не только на генерала Романова, но и еще на двух хозяев — одного из вице-премьеров и, что особенно устраивало Роберта, на какую-то непонятную спецслужбу, по его подозрениям, тесно связанную с долгожителями. Сидорин понимал, что в конце концов тройной агент будет разоблачен и уничтожен, поэтому использовал его на износ.
Анализируя стекающуюся к нему информацию, Роберт пришел к выводу, что страна стоит на пороге важных событий, и строил планы, исходя из сформулированного им самим правила — власть лучше всего брать в момент перемен. Пока все складывалось так, как он задумал, но следовало учитывать каждую мелочь и соблюдать крайнюю осторожность.
Вот и сегодня, допустив при Скворцове очередную «утечку информации», он тщательно подчистил в его сознании все следы, которые могли навести на него. Но Роберт не знал того, что на этот раз представителем таинственной «спецслужбы» окажется лично глава клана Захар, способный пробить любую поставленную Робертом защиту — слишком велика была разница в опыте.
8
Разговор Романов и Фотиев продолжили в небольшом ресторанчике, выбирал который Василий Андреевич. И почему-то это оказалось то самое заведение, которое использовалось для конфиденциальных встреч главы ордена с Захаром Вансовичем. В зале, разумеется, никого, кроме них двоих, не оказалось, но Романов все равно демонстративно вытащил из кейса портативный сканер для обнаружения подслушивающих устройств и прошелся с ним по всем углам. Иван Матвеевич отнесся к этим манипуляциям совершенно спокойно. Не объяснять же генералу, что его память зафиксирует разговор не хуже любого магнитофона.
— Итак, вас интересует человек по имени Роберт Капитонович Сидорин, — продолжил Фотиев начатый на Лубянке разговор, — и вы по каким-то причинам связываете это имя с нашим фондом.
Романов молчал, предоставляя инициативу собеседнику, чтобы в удобный момент задать нужный вопрос. Иван Матвеевич, разумеется, понял нехитрую уловку матерого гэбэшника, но виду не подал.
— Так вот, — продолжил он, — должен вас заверить, что Сидорин не имеет к нам никакого отношения. Более того, я считаю, что его тайная деятельность несовместима не только с установлениями общечеловеческой морали, но и с основными Божьими заповедями. Наш фонд — не спецслужба и не замаскированная силовая структура, как вы могли бы предположить. Да, в силу своих обширных связей я имею доступ к кое-какой информации, но не могу без посторонней помощи предотвратить готовящееся преступление. Поэтому я и организовал нашу встречу. Можете считать это исполнением гражданского долга.
— Ну, предположим, встречу организовали вовсе не вы, — не выдержал генерал.
— Конечно, конечно! — легко согласился Фотиев. — Будем считать, что вы просто воспользовались советом известного нам обоим лица.
А ведь игра идет в одни ворота! — восхищенно подумал Романов. Получается, что этот врач и старый цыган — одного поля ягоды? Если так, то не стоит дергаться напрасно. Но ситуацию нужно использовать с максимальной пользой, то есть выжать из собеседника как можно больше информации. Как говорят, постарайся расслабиться и получить удовольствие.
Фотиев будто понял, что собеседник готов сдаться, и усилил напор.
— Если даже я дам письменные показания против Сидорина, вы никуда не сможете их предъявить. Информации много, но она бездоказательна. Поэтому мы поступим по-другому. Я дам вам человека, который за две недели сможет добыть неопровержимые данные о готовящемся государственном перевороте, с которыми можно будет идти хоть к самому президенту. Вы готовы рискнуть?
— И кто же этот человек, способный сделать то, чего не смогла сделать федеральная служба безопасности? — недоверчиво спросил Романов.
— Вы будете смеяться, Василий Андреевич, но этот человек у вас под рукой. Он арестован ФСБ за то, что у вас называется преступлением в сфере высоких технологий, и уже месяц как сидит в вашем следственном изоляторе. Это компьютерный гений и в то же время совершенно безбашенный и аморальный тип. Арестовали его за то, что он облегчил счета одного из банков на десятки миллионов долларов. И знаете, из-за чего? Он так отомстил банку за то, что во время прошлогоднего дефолта у него, видите ли, сгорел там вклад в полторы тысячи долларов. И думаете, он сам поимел с этого хоть копейку? Нет, деньги просто разошлись по счетам пострадавших вкладчиков, а их тысячи, так что искать концы можно годами. Для него главное — доказать свою крутизну. Он и попался-то совершенно случайно. Его ловили бы до сих пор, если бы он не похвастался своими подвигами в Сети.