Слуга Люцифера Крючкова Ольга

– Нет, только не он! Я забыла рассказать Полине! А может оно и лучше… – рассуждала девушка. – Но она единственный человек, которому я могу довериться. Ведь откуда-то взялся этот кристалл, и он явно мне не приснился!

Она вбежала в бабушкину комнату и открыла ящик комода: цветастый платок лежал на месте. Веронику охватило острое желание извлечь кристалл и посмотреть в него.

– Не буду! – приказала она сама себе. – Дьявольская вещь! И откуда она у нас?

Вероника, не разворачивая платка, поместила кристалл в пакет с рекламой сигарет, быстро оделась и полная решимости направилась в центр к Полине.

Примерно через полчаса езды на Альфа-Ромео по Садовому кольцу, а затем и проспекту Мира, она удачно припарковалась и вышла из машины, включив сигнализацию.

Вероника открыла дверь кабинета, просунула в него голову и, убедившись, что Полина одна, вошла без приглашения.

– Вот смотри! – она поставила перед Полиной пакет прямо на стол.

– Вероника! Ты чего? Без записи, без стука! – возмутилась психолог.

– Прошлый раз ты все мои рассказы не приняла в серьёз! Достань из пакета, сама всё поймёшь.

Полина извлекла из пакета цветастый платок и развернула его.

– И что? Ты разбила бабушкину хрустальную вазу? – она внимательно рассматривала кристалл.

Вероника рухнула на кушетку с подушечками.

– Ты меня удивляешь! Какая ваза?! Посмотри, там бумажка должна лежать!

Полина порылась в платке и нашла сложенный вчетверо листок. Она развернула его:

– Приди, Анаэль, приди… Приди ко мне добровольно во имя Всемогущего отца, во имя мудрого сына и желающего добра и блага Святого Духа. Приди Анаэль, во имя Иеговы. Приди, Анаэль, властью, данной бессмертным Элоимом… – пробубнила себе под нос Полина. – Ты откуда эту лабуду списала?

– Вот опять не веришь! – возмутилась Вероника.

– Ну, как я могу! Я, прежде всего, специалист. Ты врываешься ко мне вся возбуждённая, суёшь какой-то обломок вазы. Зачем? И чему я должна верить?

– При помощи этого «обломка», как ты говоришь, я выследила Петра, а потом убила.

Полина схватилась за голову.

– Невозможно! Ты – самый трудный пациент! Хорошо, объясни, как при помощи этого стеклянного куска можно выследить человека, – сдалась Полина.

– Очень просто. Кто у тебя был на приёме перед моим приходом?

– Да, дама лет восьмидесяти. Вся такая ухоженная, позавидовать можно.

– А как её зовут? – не унималась Вероника.

– Екатерина Львовна, – вздохнула Полина, не в состоянии больше сопротивляться фантастическим идеям родственницы.

– Смотри в кристалл! – приказала Вероника и зачитала заклятие по бумажке, вставляя имя названной дамы.

Неожиданно матовая поверхность кристалла стала прозрачной: в ней отразилась Екатерина Львовна, она ходила по квартире доверху набитой всяким антиквариатом.

Видение исчезло. Полина так и осталась сидеть, таращась на «кусок стекла». После последних событий в её жизни, она была готова поверить во всё, даже в зелёных человечков.

Она круглыми от удивления глазами взглянула на Веронику:

– Откуда… – голос её сорвался. – Эта штука у тебя откуда?

– Фея, блин, прилетела и подарила за примерное поведение!

– Вероника, я ещё раз тебя спрашиваю… – прошипела Полина.

– Не знаю! Нашла у бабушки в камоде, завёрнутым в этот вот платок! – она ткнула пальцем в полинявшие от времени цветы.

– Ты вообще, поминаешь, чем владеешь?

Вероника примолкла, соображая:

– Ну, приблизительно…

– В этом куске хрусталя – огромная сила! – Полина быстро прикинула, что к чему и предложила: – Оставь его мне, а то ещё что-нибудь натворишь.

– Да, пожалуйста! С радостью! Теперь ты мне веришь?

Полина, понимая, что всё это происходит неспроста и, возможно, – часть игры Асмодея, ответила:

– Верю. Но давай договоримся: ничего не произошло, тебе всё приснилось. А потом тебя посетили пластические галлюцинации.

– Ага, – подтвердила Вероника, – а это чего?

– Это когда ты проснулась, но на самом деле не до конца, мозг ещё в состоянии сновидения, выдаёт различные образы. И померещиться может всё, что угодно!

Полина пришла домой вымотанная, молча открыла холодильник и достала сыр. На кухню прискакала Ленка:

– Мам, ты поешь, а я тебе потом такое расскажу!

Полина, резавшая хлеб, чуть палец себе ножом не оттяпала.

– Да, что же за день такой сегодня? Ну, что там ещё случилось? В школу вызывают?

– Не-а, – протянула дочь, – не угадала. Наш Сергей Петрович из окна собственной квартиры выбросился.

Полина так и села на табуретку.

– Мам, не переживай ты так за свою университетскую любовь! Чего с ним станется-то со второго этажа. Ногу, кажется, сломал.

Полина нашла старую записную книжку и трясущейся рукой набрала номер Ковалёвых.

Трубку подняла Надежда Павловна:

– Слушаю.

– Надежда Павловна, это я, Полина. Скажите мне правду: что с Сергеем?

– Ты бы лучше обо мне так заботилась, – фыркнула Ленка и заперлась демонстративно в комнате, оставив мать в коридоре наедине с телефоном.

– Он сейчас в двадцатой больнице, в травматологии: перелом шейки бедра.

Полина быстро сообразила: операция, будут вставлять специальный металлический шифт, в финансовом отношении Надежде Павловне такое не потянуть.

– В какой он лежит палате?

– В девятой.

На следующий день Полина ушла с работы пораньше, передав последнего пациента коллеге, и направилась прямиком в двадцатую больницу. Посещая подобные заведения, у неё всегда возникал один и тот же вопрос: если в наших больницах – медицина, то, что же тогда – жизнь?

Она прошла по обшарпанным коридорам с вытертым до дыр линолеумом, достигнув, наконец, девятой палаты.

…Сергей напоминал кокон из бинтов, из которого вот-вот должна появиться прекрасная бабочка, но подобного чуда явно не ожидалось.

– Серёжа! – тихонько позвала она и наклонилась над ним.

Сергей спал, он открыл глаза:

– Сон… Полина, ты такая красавица. О чём я дурак, в универе думал…

– Серёжа, – позвала Полина ещё раз и для верности тронула его за плечо.

Он захлопал глазами и окончательно пришёл в себя: сон как рукой сняло.

– Полина! Глазам не верю!

– Верь, это я, – она нагнулась и поцеловала Сергея в щёку. – Как ты?

– Пошевелиться лишний раз больно.

– Серёж, расскажи мне, что произошло.

Сергей замялся.

– Обещаю, выслушаю любой рассказ, даже фантастический… – заверила Полина.

– Да, я никому и не рассказывал, побоялся, что в психушку отправят. Ты будешь первой. В общем, ночью мне снился сон: будто я – Леонардо да Винчи и летаю на арнитопторе, ну, такая штука с крыльями типа дельтаплана. Вот я и приземлился со второго этажа.

– Интересно… – Полина задумалась. – А в своей книге ты упоминаешь да Винчи?

– Нет, только собирался.

– Ну, ты думал о нём?

– В принципе да… Я много читал о да Винчи, ведь он работал на Борджиа.

– Опять Борджиа! Я попрошу у медсестры бумагу и ручку, напиши всё, что тебе приснилось. Хорошо? Я постараюсь навестить тебя в ближайшее время.

– Полина, скажи честно: я с ума сошёл?

– Я не стала бы говорить, так категорично, но на лицо симптомы делирия или онейроида. Но здесь, я помочь не смогу, нужен опытный практикующий психиатр.

– А что такое делирий? – полюбопытствовал Сергей.

– Ну, если в двух словах, то существует два психопатических синдрома, сходных в своих проявлениях со сновидениями: онейроид и делирий. Онейроидные переживания очень широки, напоминают мифологические сюжеты, сопровождаются сильными эмоциями. Внешне они напоминают «сны на яву», фантазии. Делириозные переживания по своей структуре больше похожи на сновидения. И то и другое ведёт к галлюцинаторной паранойе, когда в жизни при бодрствовании кажется, что спишь и видишь сон.

– Понятно… Как ни прискорбно, но кажется это у меня и есть…

Цезарь Борджиа приказал заложить карету для длительного путешествия в Милан, дабы исполнить обязанности сына и преданного брата. Архиепископ решил схитрить и не стал предварительно сообщать Джованни Сфорца о своём прибытии.

После недельного путешествия эскорт Цезаря Борджиа пересёк границу Миланского герцогства и, сделав остановку в Павии, известной своими монастырями, направился в Милан. Прибытие Борджиа-младшего в сердце Миланского герцогства было скромным и прошло не замеченным горожанами: эскортами богатых вельмож здесь никого не удивишь.

Карета архиепископа подъехала к палаццо Гранпринсипе[53]. Когда камерарий[54] доложил Джованни Сфорца о приезде архиепископа Валенсии, Цезаря Борджиа, молодой герцог пришёл в смятение:

– Как? Он ничего не сообщал мне о своём прибытии! Это попытка застать меня врасплох! Но я, в конце концов, нахожусь не в Папском протекторате, а – в сердце Миланского герцогства.

После некоторой паузы, он добавил:

– Я готов лично принять гостей.

Когда Джованни спустился в зал, перед его взором предстал молодой мужчина, красивый, одетый в элегантный светский камзол и берет: всё это облачение мало напоминало служителя церкви.

– Рад, видеть вас, монсеньор, в Гранпринсипе. Что заставило вас проделать столь долгий путь из Валенсии?

Цезарь улыбнулся:

– Мной владело одно желание – увидеть своего нового родственника, супруга Лукреции.

Герцог смешался и начал выказывать волнение. В то же время Цезарь тянул паузу, она становилась не выносимой. Тогда Сфорца решил сменить тему:

– Вы, верно, устали с дороги. Прошу вас отдохнуть и отобедать со мной.

Архиепископ поклонился:

– Благодарю вас, герцог, за гостеприимство.

Он удалился в отведённые покои, обдумывая дальнейший план действий. Сфорца занялся тем же, решив не появляться к обеду, прислать Борджиа свои извинения и сказаться больным. Однако он понимал, что бесконечно такое поведение с его стороны продолжаться не сможет.

Не увидев за обедом новоиспечённого родственника, Борджиа не расстроился, напротив, понял, что сие есть проявление слабости: герцог не знает, что делать и как объяснить бегство из Санта-Мария-ин-Портико.

После сытного обеда архиепископа долго развлекали пасторалями[55], пока они окончательно не наскучили гостю. За время представления он решил занять выжидательную позицию и пробыть в палаццо Гранпринсипе ровно столько, пока не объясниться с герцогом Сфорца.

Три дня герцог Сфорца изображал больного. Борджиа же прекрасно проводил время с местными доступными красотками, находя их общество интересным и изысканным.

Наконец герцог устал скрываться, и появился к ужину. Борджиа не скрывал фальшивого восторга:

– Герцог! Счастлив, что вы справились с болезнью, так внезапно сразившей вас.

– О, да! Желудочные колики, знаете ли, крайне неприятная вещь, – попытался объясниться Джованни Сфорца.

– Вы видимо, много съели жирного или сладкого, ваше сиятельство. Или быстро бежали…

Сфорца сделал вид, что не понял намёка и налёг на стоявшее перед ним блюдо.

– Надо быть осторожнее, – как бы невзначай заметил Борджиа, цепляя нежный ломтик индейки ножом.

У Сфорца всё похолодело внутри: всем прекрасно известно, что семейство Борджиа владело секретом смертельного яда и травило неугодных вельмож.

Герцог испугался настолько, что сам начал разговор на деликатную тему:

– Мой скоропалительный можно объяснить: в Милане меня ждали неотложные дела.

– Да, прямо настолько, что ехать нужно было ночью, не предупредив молодую жену, – съёрничал архиепископ.

Сфорца чуть не подавился рыбой, не зная, что сказать.

– Каково было бедняжке обнаружить, что её муж бесследно исчез, – продолжал Борджиа в том же тоне.

Герцог закашлялся.

– Ваше сиятельство, не торопитесь за едой, это приводит к несварению желудка, да и подавиться можно. Вон, граф дель Рибо любил побалагурить за обеденным столом, и чем всё закончилось…

Сфорца вопросительно посмотрел на чуткого родственника, тот же продолжил свою мысль:

– Подавился и умер. Да, что-то мы всё не о том, ваше сиятельство. Ваш отец вице-канцлер Асканио Сфорца, просил передать вам наилучшие пожелания.

Последняя фраза окончательно убила герцога: он понял, что его родитель в бешенстве, иначе и быть не могло.

Лукреция, получив вожделенную свободу, не теряла времени даром. Она сама посещала покои Александра VI, пренебрегая всеми формальностями. Папа забыл о Джулии Фарнезе, настолько Лукреция смогла вовлечь его в ловко расставленные сети.

Наконец забытая любовница, не выдержала и сама вызвала понтифика на объяснения. Она явилась к нему в чёрном закрытом атласном платье без украшений, её волосы были гладко зачёсаны и скреплены в пучок на затылке.

Джулия поклонилась:

– Ваше Святейшество, – пролепетала она, пытаясь придать своему облику и поведению кротость и покорность судьбе.

– Дорогая, Джулия! Что привело тебя в мои покои?

– Лишь одно, Ваше Святейшество: избавить вас от своего нежелательного присутствия в палаццо Санта-Мария-ин-Портико. Я собираюсь отправиться к мужу в Басанелло.

Папа недоумевал:

– Отчего же?

– Я чувствую, что становлюсь вам в тягость, – сказала Джулия, – и понимаю, как вам тяжело сказать мне об этом.

Понтифик задумался: действительно присутствие Джулия тяготило, но в то же время он не мог порвать с ней, ведь противники и злые языки Рима только и ждали этого момента, дабы кричать на каждом углу об инцесте с дочерью.

– Я возражаю против твоего отъезда в Басанелло. Возвращайся в свои покои. Если хочешь, то можешь истолковать мои слова как приказ.

Джулия подошла к Папе, склонила колени и поцеловала его правую туфлю в знак почтения и покорности. Она была не глупа и понимала, почему понтифик не отпустил её. Причина всему – обожаемая дочь Лукреция Сфорца-Борджиа.

Путь из Милана в Ватикан был неблизким. Совместный кортеж герцога Миланского, Джованни Сфорца, и архиепископа Валенсии, Цезаря Борджиа, остановился на привал после дневного перехода, и разбил шатры недалеко от местечка Форново.

Джованни Сфорца пребывал в постоянном напряжении, он терзался мыслями о том, что ожидает его по возвращению в Ватикан: во-первых, недовольство отца, но это можно пережить; во-вторых, встреча с супругой, что гораздо хуже и, в-третьих, объяснения самим понтификом. У герцога пробежал холодок между лопаток при одном только воспоминании: каким нужно быть чудовищем, чтобы жить с собственной дочерью!

Вопросы возникали один за другим: «А что, если Папа догадался об истинной причине моего бегства? Что тогда? И так ходят слухи по Риму, что Лукреция – любовница своего отца. Я же – нежелательный свидетель их акта. Всем известно, как Борджиа расправляется с неугодными людьми…»

Утром, когда походный завтрак был окончен, Цезарь с удивлением узнал, что никто не видел герцога, даже его пажи.

В это время Джованни Сфорца приближался в Милану в окружении трёх телохранителей, решив прошедшей ночью, что не стоит искушать судьбу в Ватикане: отец поймёт, жене безразлично, ну, а понтифик… Как ни прискорбно, но герцог признал, что имя Родриго Борджиа, Папы Александра VI, наводит на него ужас.

Весть о недостойном поведении герцога Джованни Сфорца встретили в Ватикане, именно так, как он и предполагал. Дальновидный и проницательный вице-канцлер, Асканио Сфорца, догадывался об истинной причине нежелания своего сына возвращаться на супружеское ложе.

Однако он не намеривался портить отношения с понтификом, ему это было не выгодно. После некоторых раздумий, чётко оценивая сложившуюся ситуацию, он сказал Папе на одной из утренних аудиенций:

– Ваше Святейшество! Позвольте изложить соображения по поводу моего сына.

Лицо Александра покраснело от ярости, но он сделал жест рукой, позволяющий вице-канцлеру высказаться.

– Дело семейное и весьма щекотливое. Пройдёт ещё какое-то время, и в Риме будут судачить о том, что вы не можете навести порядок с собственными детьми. У вас много противников среди знати, словом, вы понимаете, чем всё может закончиться.

– Вы имеете в виду бунт против церкви, как при моём дяде Каллисте?

– Да, Ваше Святейшество!

Понтифик погрузился в воспоминания.

– Я помню, как чернь ворвалась в стены Ватикана и сметала всё на своём пути. Если бы не чёткое действие сбиров[56], неизвестно, чем бы всё тогда закончилось.

– Вот именно, мы не можем допустить повторение событий почти сорокалетней давности, – заметил вице-канцлер. – Я понимаю ваше негодование и возмущение по поводу Джованни, и я как отец, непременно, выкажу своё недовольство, но как вы понимаете, это ничего уже не изменит.

– Что вы предлагаете?

– Церковный развод.

Понтифик воззрился на Сфорца-старшего, поражаясь его предприимчивости и готовности поставить на карту честь своего сына, самого герцога Миланского.

– Это решение далось мне нелегко, поверьте. Будет задета честь Сфорца, – сказал вице-канцлер, угадывая мысли своего патрона.

– И чем мы обоснуем причину развода на заседании консистории[57]?

– Тем, что ваша дочь по-прежнему девственница.

От такого ловкого предложения у понтифика округлились глаза.

– Пожалуй, это веская причина, – согласился он.

Пока шла подготовка к заседанию консистории, Лукреция наслаждалась возобновлением отношений со своим братом Цезарем. С того момента, как Лукрецию отправили в Субьяко, а затем в Санта-Мария-ин-Портико, юноша превратился в сильного красивого мужчину. Лукреция также изменилась: её грудь округлилась ещё более, а бёдра приобрели соблазнительное свойство покачиваться при ходьбе, по всей видимости, эту манеру она переняла у Джулии Фарнезе, которая пыталась всяческими способами привлечь внимание понтифика.

Брат и сестра предавались постоянным ночным наслаждениям, в то время как у Папы Александра назревали мысли о том, что пора подчинить земли протектората непосредственно Ватикану, сосредоточив власть в одних руках, подавив тем самым, свободолюбивых спесивых аристократов.

Его давно привлекали Форли, Имола и Ровенна, принадлежащие вдовствующей Катарине Сфорца, двоюродной сестре вице-канцлера. Понтифик принял решение отдалить Асканио Сфорца от обязанностей главнокомандующего армией Папского государства, оставив ему лишь ответственность за внутренние дела Ватикана. А чтобы не было возмущения с его стороны, Александр VI собирался оставить Джованни, своему несостоявшемуся зятю, всё приданное Лукреции – тридцать тысяч золотых дукатов, как плату за покорность и согласие.

Через некоторое время страсть Лукреции и Цезаря не преминула привести к нежелательным последствиям. Лукреция постоянно чувствовала слабость и недомогание. Она поделилась подозрениями с Цезарем, чем привела его в неподдельное волнение.

Он, прежде всего, испугался, что на приближающемся заседании консистории Лукреция будет убеждать всех в своей невинности, но её тело будет доказывать обратное.

Но консистория прошла успешно, несмотря на то, что Лукреция была уже на четвёртом месяце беременности, она спрятала этот недостаток под широким платьем и услышала заветную фразу: a mensa et toro[58].

Понтифик прекрасно знал о состоянии дочери и виновнике, Цезаре, но не осуждал их, понимая, что против чар Лукреции устоять невозможно. Поэтому сразу же после развода заботливый отец отправил отяжелевшую дочь в монастырь Сан-Систо, что на Аппиевой дороге, ведущей в Бринзиди.

Жизнь в Сан-Систо была серой и однообразной, протекая infra guattuer[59]. Лукреция не думала о ребёнке, её более всего расстраивало отсутствие плотских наслаждений в виду её интересного положения. Она постоянно капризничала, изводила компаньонку Каберию и служанок.

По мере того, как приближались сроки родов, она становилась всё более невыносимой. Однажды Лукреции показалось, что еда недостаточно тёплая, и она запустила серебряной тарелкой прямо в компаньонку, та едва успела увернуться.

Каберия, сидя по ночам у ложа своей госпожи, была готова вскочить по первому её требованию и удовлетворить любые потребности. Однажды, не выдержав постоянного напряжения и недосыпания, компаньонка свернулась калачиком на кресле и крепко заснула.

Лукреция, пребывая скорее в забытьи, чем во сне, постоянно чувствовала шевеление ребёнка, и отчего-то была уверена, что носит девочку. Вот и сейчас, плод начал ворочаться, словно укладываясь как можно удобнее. Лукреция открыла глаза: над ней склонилась незнакомая женщина, вся в чёрном. Мадонна удивилась, но не испытала чувства страха. Таинственная фигура протянула Лукреции руки, и начала поднимать её с постели, та же безропотно подчинилась.

Женщина накинула на Лукрецию тёплый плащ и увлекла за собой, прочь из монастыря.

– Кто ты? – спросила мадонна.

– Не задавайте лишних вопросов, так надо. Вас ожидает Асмодео ди Неро в замке Creazione.

Таинственная женщина беспрепятственно вывела Лукрецию из Сан-Систо, чуть поодаль её ожидала карета. Мадонна благополучно села в неё при помощи маленького ушастого человечка. Малыш подал ей тёплый шерстяной плед и сказал тоненьким голосом:

– Накройтесь, мадонна, ранним апрельским утром ещё прохладно.

Затем он сел на место кучера и карета тронулась. Таинственная женщина осталась стоять посередине дороги.

Путь в Creazione по подсчётам Лукреции должен был занять часа четыре, не меньше, но достаточно скоро дверь кареты отворилась, перед ней стоял улыбающийся граф ди Неро.

– Дорогая Лукреция! Как твоё самочувствие? – участливо поинтересовался он.

– Благодарю вас, граф, вполне сносно, – ответила мадонна и протянула руку.

Он помог ей выйти из кареты.

– Но скажите, ваша светлость, отчего такая спешка? – спросила Лукреция, очутившись рядом с ди Неро.

– Оттого, моя соблазнительная, что тебе пора рожать.

– Вот как! – Лукреция удивилась. – Странно, а почему здесь?

– Я помогу тебе избавиться от ребёнка, – объяснил граф. Я заберу девочку себе.

Лукреция внимательно посмотрела на Асмодео: она и забыла кто перед ней!

– Мне тоже казалось, что ношу девочку, – вымолвила она.

– Идём, всё готово. Мы должны поторопиться.

Лукреция повиновалась, ничего не сказав.

Она очутилась в просторной комнате, посередине которой стоял узкий длинный стол, накрытый чёрной тканью. К ней подошли две женщины, очень похожие на ту, которая вывела её из Сан-Систо.

Женщины раздели Лукрецию, облачили в чёрный балахон и велели лечь на стол. Она повиновалась.

Одна из женщин приказала:

– Раздвинь ноги и согни в коленях.

Затем вторая появилась с книгой в руках, открыла её и начала читать. Лукреция, прекрасно владевшая испанским, французским, немецким и латынью не поняла ни слова. Через некоторое время она почувствовала схватки и слегка застонала.

Неожиданно загорелись факелы, образуя вокруг стола и женщин замкнутый круг. Схватки усилились. Чрево Лукреции раздирала адская боль. Она кричала всё громче и громче, наконец, не выдержав, она взмолилась:

– Не могу! Меня разорвёт на части! Помогите мне!

К ней подошла женщина и внимательно посмотрела между ног и ощупала низ живота.

– Девочка лежит неправильно, она и мать могут погибнуть, – констатировала она графу ди Неро, постоянно находящемуся в помещении, не вмешиваясь в происходящий процесс.

– Я умру? – в отчаянии прокричала Лукреция. – Я не хочу умирать! Ди Неро, вы всё можете! Помогите мне! – Взмолилась она из последних сил.

Асмодео покинул покои. Лукреция уже находилась в забытьи, потеряв счёт времени. Сквозь пелену она услышала голос Асмодео:

– Встань!

Лукреция открыла глаза, ощутив прилив сил: перед ней стояла Каберия.

Мадонна недоумевала:

– Зачем здесь моя компаньонка? Чем она мне сможет помочь?

– Она девственница и это обстоятельство поможет тебе разродиться, – сказала одна из женщин.

Лукреция, находящаяся в изнеможении, не стала задавать лишних вопросов. К ней подошёл ди Неро и вложил в руку стилет с тонким длинным лезвием, на нём играли отблески огня.

– Сделай тоже, что и с Сильвией. Тогда ты выживешь, – сказал граф.

Лукреция растерялась: значит, она убила Сильвию, и это был не сон!