Победитель свое получит Гончаренко Светлана

1

– Что такое? Стреляли, что ли?..

– Покушение! Двоих замочили!

– Разойдись, опасно!

– Вон один мигает – живой. Тащите его из-под трупа!

– Мигает? Дура, это агония!..

– Посторонних вон! Машина заминирована!

– Что за хрень? Второй тоже мигает!

– Разуй глаза: он помер!

– Как помер? Да где же они все? Отодвинься! Не видно!

– Не наступите на руку! Зарезали депутата Снупаренко!

Что могут кричать случайные свидетели страшного происшествия, кроме ерунды? Ведь им приходится на все глядеть издали.

Охранники торгового комплекса «Фурор», сцепив руки и образовав нерушимый хоровод, стали теснить очевидцев на тротуар. Воздух весело пах порохом.

– Опасно! Разойдитесь! – требовали охранники.

Толпа только прибывала от этих призывов. Вдруг из первых рядов донесся бодрый старушечий голос:

– А я видела, как тут шастали двое в кепках. Вы бы, парни, чем на месте толкаться, за мусорку бы сходили. Эти двое на мусорку пошли…

– И до сих пор сидят там в дерьме, – саркастически закончил один из охранников.

Он животом отодвинул активную старуху в толпу и стал бдительно вглядываться куда-то поверх голов.

– Сходили бы, ноги не отвалятся. Так, на всякий случай, – посоветовал кто-то сиплый.

– Ну и сходи, если дурак.

– И схожу!

Илья наблюдал суматоху как зачарованный. Казалось, что все это устроили специально для него. Становилось все интересней и интересней. Только блюза он уже не слышал – то ли машину повредил взрыв, то ли крики заглушили музыку. Но и без музыки было на что посмотреть.

В своей тени Илья был уверен, что сам он тоже просто тень. Он даже чувствовал себя неуязвимым зрителем, который щелкает себе беспечно мышью и меняет картинки на мониторе.

Так продолжалось, пока совсем рядом не возникли какие-то двое. Кто они были, Илья не разобрал – они просто вырезались громадными черными силуэтами на фоне освещенного «Фурора». Силуэты были безлики, но не бесплотны: они тяжело дышали, потому что минуту назад кричали всякую чепуху, а еще раньше долго пили пиво. Земля под ногами незнакомцев содрогалась так основательно, что Илья чувствовал это своими подошвами.

Когда позже Илья вспоминал этот вечер, то всякий раз кусал локти. Ведь можно было просто вжаться в стену склада и затаиться. Тогда двое гигантов не заметили бы его – никого они не искали, а просто бегали вокруг «Фурора», возбужденные шумом, криками и неразберихой.

Но Илья, застигнутый врасплох, не успел пораскинуть мозгами. То, что за спиной у него помойка, о которой говорила бдительная старуха, он тоже забыл. Вернее, о помойке он совсем не думал. Зато он видел, что какие-то двое бегут прямо к нему.

Бессловесные первобытные инстинкты проснулись намного раньше разума: Илья подпрыгнул на месте и неожиданно для себя побежал прочь.

– Ага! Вон он! – сипло возликовал один из гигантов.

– Вау! – поддержал его напарник.

Помойку, указанную старухой, Илья миновал, что называется, на автопилоте. Там не было никаких двоих в кепках – лишь несколько кошек, одинаково серых в темноте, лениво прыснули из баков.

От помойки Илья свернул на длинный тротуар, обсаженный тополями. Эта аллея вела к его дому. Если бы он мог соображать, то просто шарахнулся бы в ближайшие знакомые кусты. Затем хорошо было бы попетлять по дворам и скрыться на каком-нибудь пустыре.

Однако Илья все бежал и бежал по прямой дорожке, высветленной бледной луной. Тени тополиных стволов лежали на асфальте, как неровные черные шпалы. Казалось, о них можно споткнуться. Илья двигал ногами с усилием – так бывает во сне.

Думать он совсем не мог. Его объял страх: сначала внутри, в груди, вдруг оплыло и потекло что-то вроде куска мороженого. Потом коленки сделались чужими, а шаг неуправляемым. Бег Ильи оказался настолько плох, что он все еще ощущал свою длинную фигуру на проклятой аллее, рядом с очередной помойкой, тогда как его мысль и душа уже ловко заворачивали за угол, где начинались безопасные людные места и стоял его собственный дом. Домой хотелось сейчас, как никогда.

А ведь поначалу сегодняшний вечер не обещал ничего странного или нехорошего. Был он, правда, темноват, но в октябре все вечера темные и хмурые. Закончив работу, Илья некоторое время еще бродил у служебного входа торгового комплекса «Фурор». Покупателей внутрь уже не пускали, служащие постепенно расходились по домам.

Однако Илья никуда не шел – темнота не отпускала его. С этим он ничего не мог поделать, и случалось так каждый вечер. Когда сгущалась тьма, одна за другой исчезали тысячи дурацких подробностей, из которых состоял дневной мир. Этот мир был неинтересен, некрасив и суетился по пустякам.

В сумерках все преображалось: предметы меняли очертания и постепенно сжирались потемками. Оставалась одна сплошная черная пустота, которая могла наполниться чем угодно. Вернее, чем Илье было угодно – то за оградой «Фурора» перед ним открывались дикие громадные пространства, то росли небоскребы, то поселялись странные существа, вроде тех, что обитают в компьютерных замках.

В темноте и сам Илья оказывался другим – могущественным, мудрым, незнакомым самому себе. Он мог совершать любые, даже самые дерзкие поступки, на какие днем не решился бы ни за что. Но проще всего было просто раствориться в потемках и наблюдать, что происходит вокруг. Это было веселое занятие.

Сегодняшний вечер тоже начинался весело. Ничего и придумывать не пришлось! Свет фонаря над дверью и реклама, жиденько подмигивающая розовыми трубками, освещала крыльцо «Фурора», но не могла осилить слепое, суровое здание склада. Склад стоял в стороне и днем смотрелся крайне невзрачно. Сейчас же он высился за «Фурором» мрачной глыбой и даже стал напоминать средневековую цитадель. В тени цитадели стоял никому не видимый и оттого всесильный Илья.

Из-за склада поначалу он мог наблюдать немногое – крыльцо и парковку. На парковке стояли рядком четыре машины работников магазина «Фурор». Очертания черного «лексуса» не случайно были самыми солидными – машина принадлежала Алиму Петровичу Пичугину, хозяину «Фурора».

Наверное, именно из «лексуса», из-за закрытой двери, нежно тянуло блюзом. Подобная музыка самой обыденной картинке придает если не величие, то значительность. Илья прищурился, и фонарь стал туманным шаром, а все прочее расплылось до неузнаваемости. Таким этот вечер можно запомнить – загадочным и печальным. Слабо реяли над крыльцом «Фурора» рекламные флаги продовольственных компаний, тьма дышала холодной влагой, и пульсировал в «лексусе» блюз – тихо, ровно, почти невнятно, как жилка на теплом запястье. Все это было похоже на начало фильма из чьей-то великолепной и опасной жизни.

Вскоре появились и герои – сам Алим Петрович и два его телохранителя, Тазит и Леха. Телохранители были роста неправдоподобного, чуть ли не вдвое выше хозяина. Несмотря на холодный вечер, все трое оделись легко. Светлый деловой костюм Алима Петровича лунно мерцал на фоне черных одежд охранников. Такой костюм годился бы даже в разгар лета: хорошие машины позволяют своим владельцам не кутаться в любую погоду.

Трое деловых людей на минуту застыли на крыльце. Они вдыхали живой стылый воздух, немного от него опешив. Лысая голова Алима Петровича поймала розовый блик рекламы и нарядно заблестела.

Через минуту Пичугин двинулся с крыльца. Синхронно, как подтанцовка, шагнули за ним телохранители.

То, что произошло в следующий миг, Илья потом пытался выстроить в нужной последовательности, но получалось плохо. Машины, флаги, блюз он помнил отчетливо, а все остальное смешалось в кучу. Сначала он, конечно, услышал хлопки – не слишком громкие, но все-таки надавившие на уши. Или хлопки были потом? Видел он и карнавальный столб белого сыпучего пламени, который озарил гладкие тела машин. Но вот сколько было хлопков – и слабеньких, и покрепче? Три? Или больше? Что все-таки было вначале – огонь или звук? Хлопок или треск? И которая из искр вызвала в мир пышное облако дыма, мутно-розовое от рекламных огней?

Погоня на аллее продолжалась бесконечно, то есть уже минуты две. Могучие преследователи начали выдыхаться. Они топотали теперь не так дружно, зато плевались обильнее и чаще.

– Ну его на… Димон, – наконец взмолился один. – Ты ж знаешь, дыхалка у меня ни к черту.

– Потерпи, Серый! Вон он, близко. Не уйдет, – сипел энергичный Димон.

– А если у него пушка?

– Он бы уже стрелял.

– А если он пока выжидает?

– Какого хрена? Да мы его бить-то сильно не будем. Лучше совсем не трогать. Вот поглядим, где он заляжет, и ментам отзвонимся.

– Ментам?

– А то! Они пусть его и берут. А нам этот, из «Фурора», которого взрывали, бабок навалит.

Ободренный такой перспективой, Серый затопотал старательней, задышал слышней. По этим звукам Илья понял, что расстояние между ним и преследователями сокращается. Он из последних сил задвигал ногами, но от этого угол дома в конце аллеи ничуть не стал ближе. «Обман зрения какой-то. Я все время бегу, а на том же месте. Не снится же мне это все?» – в панике думал Илья.

Вдруг и угол дома, и дорожка под ногами, и дырявые кружева тополиных крон, и небо с единственной звездой, которая все время маячила впереди, – все это куда-то делось. Зато колени, локти, ладони и даже подбородок больно поехали по корявому холодному асфальту.

Илья понял, что упал. Он услышал, как Серый с Димоном, торжествуя, перешли на прыжки. Их силуэты быстро делались того же громадного размера, какими Илья увидел их впервые на фоне автостоянки «Фурора». Конец!

В голове Ильи моментально пронесся ряд отрывочных картинок. Такое всегда бывает, когда герой оказывается на волосок от гибели. Илья видел в детстве по телевизору много фильмов и знал, что теперь перед ним обязаны мелькнуть лучшие минуты жизни – первый бал, букет ландышей, родная природа. В случае Ильи сгодилась бы заслуженная тройка по физике или соседка Нина Борисовна, загорающая на своем балконе, этажом ниже, в розовом нижнем белье.

Однако почему-то его видения оказались иными. Он касались исключительно будущего и были кошмарны. Ему рисовались неминучие тумаки и пинки, бешеный гнев Алима Петровича, ментовка, идиотские показания Димона и Серого, нелепый приговор и клетка в зале суда, похожая на те, какими в цирке ограждают зрителей от хищников. Даже тигриный рык в ту минуту послышался Илье. Рык не растаял и тогда, когда вспомнилось, что тигров поблизости быть не может, – он только набрал силу и перешел в рев.

– Ай! Серый! – совсем недалеко засипел Димон. – Что за…? Ой!

– Говорил, ну его на… а ты! – взвизгнул и Серый. – Линяем!

– А бабки?

– Какие на… бабки! – отвечал Серый.

Димон снова ойкнул басом, затрещал кустами.

Топот чудовищных ботинок двух жадных друзей стал тише, зато крики громче и беспорядочней.

Илья приподнялся на локте и повернул голову в сторону криков. Серого и Димона он увидел чуть в стороне, на ближайшей детской площадке. В свете единственной лампы, обреченно склонившейся с высоченного фонарного столба, двое бывших преследователей бегали кругами, тяжело оступаясь в сыром песке. За ними носилось что-то невероятно проворное, большое, черное. Оно норовило ткнуться жертве сзади в штаны. Немного придя в себя, Илья сообразил, что черное – это собака.

– Снарк! Ко мне! Ко мне! – на комарино-тон-кой ноте зазвенел чей-то голосок.

Эти призывы, кажется, раздавались и раньше, но не были слышны за собачьим ревом и воплями Димона и Серого.

Разохотившийся Снарк не спешил выполнять команду и еще некоторое время гонял несчастных вдоль дворовой песочницы и шведской стенки. Он стал отставать, только когда все трое вдоволь напрыгались. Наверное, ему просто сделалось скучно.

Димон с Серым улучили момент и растворились в темноте. Снарк спокойной рысцой покинул поле боя и прибыл на аллею. Илья уже стоял на ногах – бежать и даже идти он не решался.

Снарк спокойно подошел к Илье, обнюхал его колени. Затем пес привстал и положил на грудь спасенному такие тяжелые лапы, что тот покачнулся от неожиданности. Громадный горячий язык быстро накрыл Илье пол-лица. Стало очень больно, и Илья понял, что основательно ссадил подбородок.

Не убирая лап, пес спокойно глядел Илье куда-то в переносицу. Морда у Снарка оказалась громаднее, чем можно было предположить, глядя на нее издали, и походила на ящик. Крупный нос поблескивал в свете звезд. Небольшие глазки Снарка были расставлены невероятно широко, и от этого его морда выражала нечто неопределенное, но очень сложное. Такую мину человеческими словами описать нельзя, поскольку она встречается только у собак.

– Вы сильно ушиблись? Идти сможете? – спросил тоненький голосок.

Снарк снял лапы с груди Ильи, позволив тому обернуться и увидеть девчонку ничтожного школьного возраста – лет, скорее всего, одиннадцати. После того как сам Илья вырос, он перестал разбираться, сколько лет может быть таким малявкам. Поэтому хозяйку Снарка он мысленно отправил в пятый класс. Да, что-то в этом роде: ножки-спички в кукольных джинсах, куртка с глупым светящимся зайцем на груди, помпон на шапочке. О чем с такой говорить!

Илья потер друг о дружку грязные сбитые ладони, отряхнул штаны.

– Я цел, – сказал он небрежно и успокоительно. – Это твоя собака?

– Моя. Снарк.

– И какой она породы?

– Ротвейлер. Ему четыре года. А почему за вами гнались?

Илья задумался. Разумно ответить на этот вопрос было сложно.

– Сам не знаю, – признался он.

Почему Серый с Димоном припустили за ним по аллее, объяснить было некому – преследователи сбежали. А зачем он сам бросился от них наутек? Неизвестно! Все началось с происшествия на парковке. А там что, собственно, было? Кажется, тоже ничего серьезного – что-то вроде доморощенного новогоднего фейерверка. Илье даже показалось, что трое героев на крыльце упали еще до шума и дыма. Да, они упали, как подкошенные! Первым свалился Леха, на него от ловкой подсечки Тазита рухнул Алим Петрович, а уж сверху – сам Тазит. Своим крепким широким телом Тазит полностью накрыл Алима Петровича. Когда хозяин высунул было наружу свою лысую голову, чтобы хлебнуть воздуху, Тазит быстро затолкал ее под себя.

Все эти чудеса случились в мгновение ока. Уже через минуту к заднему крыльцу сбежалась целая толпа и заслонила от Ильи тела лежащих. Оглушительно завизжала какая-то женщина, неразличимая в темноте. Дежурные работники «Фурора» в форменных бирюзовых костюмах и случайные прохожие, кто в чем, стали вопить истошными голосами.

– Тут у «Фурора» была заварушка, – сказал Илья, пытаясь объяснить дело доступно для детского понимания. – Кто-то в машину что-то подложил. Может, взрывное устройство было, может, просто петарда. Шарахнуло, и хозяин «Фурора» – с копыт.

– Насмерть? – с надеждой спросила жестокая владелица Снарка.

– Кажется, нет.

Точно сказать, были ли жертвы, Илья не мог.

Убегая, он оглянулся на «Фурор». Кажется, в толпе мелькнул лунного цвета костюм Алима Петровича? Или какой-то прохожий тоже нарядился в этот вечер во все белое и повелительно размахивал короткими руками? А вот Тазит и Леха точно выжили после взрывов – они были на голову выше всех и отлично узнавались даже мельком и издали.

– Нет, не насмерть, – уже определенно ответил Илья.

– Жаль. Тогда почему за вами бежали?

– Да черт его знает! Я просто стоял, смотрел, а эти двое болванов за мной увязались. Лохи какие-то.

Теперь сбежавшие Димон и Серый, несмотря на их устрашающий вид и могучий топот, уже не казались такими грозными.

– А вы куда петарду сунули – прямо внутрь, в салон, или под низ? – со знанием дела поинтересовалась девчонка.

Илья рассердился:

– Ничего я никуда не совал! С чего ты взяла?

– Но вы же бежали! А эти двое за вами. Было страшно, вот и пришлось отпустить Снарка. Мне не очень нравится, когда двое на одного, хотя так, конечно, интереснее. Только те, что за вами гнались, очень уж противные! Они у нас возле первого подъезда всегда сидят пьяные.

Снарк шумно и согласно задышал. Он уже успел обежать всю аллею, усердно задирая в нужных местах могучую ногу.

Илья осторожно потрогал свой разбитый подбородок. Как все глупо! Могучие таинственные преследователи – всего лишь местные алкаши. Они позорно сбежали от собаки, которую вывела по нужде сопливая девчонка. Эх, ничего не напророчил настоящего и грозного сладкий, нездешний блюз! Все как всегда: мир тесен, зло мелко и липко, как выплюнутая жвачка, а спасение случайно и нелепо. Конец фильма. Зрители давно ушли, скучая и бранясь.

– Ладно, спасибо вам обоим, – сказал Илья, стараясь не поворачиваться к Снарку спиной. – Я бы, конечно, и сам с алкашами разобрался, но все равно спасибо.

– Пожалуйста, – серьезно ответила девчонка. – Вас проводить домой?

– К чему это? – удивился Илья. – Тебе самой пора! Маленьким в такое время положено кашку кушать и «спокушки» глядеть. А то по вечерам на улице всякая шпана бродит.

– Со Снарком я никого не боюсь.

Снарк громко фыркнул в подтверждение этих слов. Он, конечно, молодец хоть куда: грудь шире и крепче, чем у Ильи, лапы громадные, голова бычья, зубы крокодильи.

– Ну, пока, – сказал Илья.

Он пошел по аллее спокойно, не оглядываясь.

Та же звезда, что и прежде, маячила над головой, а вот луна куда-то пропала. Угол нужного дома на этот раз послушно приближался, ночь скучнела на глазах и стала почти прозрачной. У Ильи болело колено и ныл разбитый подбородок, облизанный Снарком. Самым противным было то, что внутри все-таки засела холодная неуправляемая дрожь и никак не хотела успокоиться. Уговорить ее было невозможно.

Дома Илья долго стоял под горячим душем. Потом он съел две тарелки огненных макарон, нарочно осыпав их самым злым, вышибающим слезу перцем. Слезы текли, как положено, однако холод внутри оставался. Тогда Илья включил компьютер, и тьма осталась снаружи, на постылой тополиной аллее. Тьма не бывает сплошной и вечной. Такой она остается, пока не вспыхнет божественная синева, а в этой синеве не разверзнется мир, который ты сам выбрал.

Например, сегодня сквозь зыбкие облака блеснуло море. Ничего курортного: море это холодное и светлое, как сталь. В мгновение ока на его берегу поднялись скалы, серый замок стал на вершине горы. Зубцы его стен бесчисленны, коридоры гулки, подземелья глубоки. Из углов, мутных от паутины, один за другим сразу полезли уроды с красными огнями глаз. Бояться их нечего – всех сокрушит твой светлый меч. Он громадный, но ничего не весит в верной руке. Теперь бей! Пусть нечисть дрогнет и разлетится в прах!

Стучат, катятся по камням гнилые черепа, гаснут скверные огни. Надо теперь шагнуть вперед, туда, где тьма и ужас родят новых чудовищ. Долго ты должен будешь, гулко ступая, крушить и крушить их. Твой меч лучом реет перед тобой и раздвигает потемки. Снова нечисть падает ниц кучкой костей и пепла, а впереди…

– Кто бы мог подумать – наша Барахтина! Илюша, ты должен ее помнить: я тебя водила на «Зайку-зазнайку». Ты еще сказал, это не зайка, а тетенька. И вот полюбуйся… Да подойди же на минутку!

От подобного крика шарахнется любой призрак – чудесное не выносит чепухи!

Бездонные глубины и бесконечные дали съежились и убрались в прямоугольник компьютерного монитора. Меч в руке обернулся половинкой серого пластикового яйца и стал называться мышью. Зато мир малоинтересный и скучный тут же разросся вокруг. Первыми возникли ближние предметы: стол, шторы в синюю полоску, пузатый, накренившийся к свету кактус на подоконнике. За шторами проступили ночные огни. Их тусклые созвездия обозначили окрестности: двор, соседний дом, детский сад, переделанный в парикмахерскую.

– Илюша, иди глянь на Барахтину!

Это звала из соседней комнаты мать. Она полулежала на диване. Ее лицо освещал пестрый фонарь телевизора, в глазах прыгали огоньки. Из телевизора кто-то кряхтел.

– Скорей же, Илюшка, не то сейчас что-нибудь другое покажут!

Илья уселся рядом с матерью на диван и запустил руку в пакет с жареными семечками. Дождалась-таки Барахтина – он тоже на нее взглянул! В «Фуроре» о Барахтиной целыми днями говорили как о родной. Эта артистка Нетского ТЮЗа недавно перебралась в Москву и уже снималась в сериале. Сериал, правда, был из самых завалящих, про младенцев, которых, как водится, подменили в роддоме. Роль Барахтиной тоже досталась не главная и отрицательная. Но Нетск все равно гордился землячкой и всякий вечер поджидал ее явления на экране, чем укреплял рейтинг сериала, который в других регионах дышал на ладан.

Мать Ильи, Тамара Сергеевна Бочкова, не пропускала ни одной серии. Сегодня она всласть насмотрелась, как какой-то злодей топил знаменитую уроженку Нетска в громадной ванне. Актеры ловко тянули время сто восемьдесят четвертой серии. Сначала Тамара Сергеевна следила за утоплением в одиночестве, потом призвала сына. Илья тоже посидел, посмотрел, нащелкал горсть семечек. Барахтину за это время можно было прикончить раз тридцать, даже не будучи таким атлетом, как напавший на нее супостат. Однако супостат, обхватив череп Барахтиной огромной лапой, окунал его в воду без всякого результата: двужильная Барахтина выныривала вновь и вновь. Она хрипела, громко икала, плевалась, а когда уходила на дно ванны, выбрасывала над радужной пеной то одну, то другую крепкую коричневую ногу с растопыренными пальцами.

– Очень сильная драматическая актриса, – со знанием дела отметила Тамара Сергеевна. – Я старая театралка и разбираюсь в актерской игре. Барахтина еще в Нетске обратила на себя внимание. Играет потрясающе!

– Чего тут играть? – не согласился Илья. – Дрыгай ногами да ори.

– Илюша, ты не понимаешь! Это очень убедительная сцена. Ты слишком мало видел в жизни, чтобы судить. Вот если б хоть раз тебе что-то всерьез угрожало…

Это ему-то ничего не угрожало? Как бы не так! Да если бы не победоносный пробег по компьютерному замку и не груды поверженных там врагов, коленки бы дрожали до сих пор! И Димон с Серым, плюясь, скакали бы перед глазами.

Памятная дрожь, привязавшись еще на аллее, все еще давала о себе знать. Это значило, что все сегодняшнее было на самом деле, а не привиделось в отвратительном сне, какие донимают утром перед самым звонком будильника. Впрочем, будильник у Бочковых не звенел – он гнусаво издавал песнь из «Лебединого озера». Просыпаться под такую заунывную музыку было особенно противно.

Оставив Барахтину пускать пузыри до конца серии, Илья снова устремился в стылые лабиринты своего нордического замка.

Прошло с полчаса, прежде чем к Илье вернулось спокойствие и уверенность в том, что он всесилен. Он перестал думать о погоне, чувствовать сбитый подбородок и видеть перед собой странно вдумчивую морду дурашливой собаки.

Плевать на собаку! У самого Ильи в прекрасном нордическом мире имелся свой верный зверь – огнедышащий дракон, тоже черный и когтистый, но куда крупнее и свирепее любого пса. Илья подумал, не назвать ли дракона Снарком. Звучное имя! С драконом не мог сладить ни один враг, даже сама волшебница Изора, облаченная в железное бикини и море розового газа.

Илья щелкнул мышью и вызвал белокурую Изору. Она раскачивалась перед ним в портретном окошке, как лист на воде, – тонула, всплывала, сыпала искрами раскосых глаз и сулила чудовищные беды.

Да, все женщины замка восхитительны, даже злодейки. Их совершенство пугало Илью – он слишком пригляделся к бренной телесности живых красавиц. Чего-чего, а красавиц в «Фуроре» пруд пруди! Однако их прелесть уравновешивается обидными пороками – глупыми нарядами, плохо прокрашенными шевелюрами, резкими голосами, мокрыми носами с мороза.

А вот Изора во всем безупречна – так же как Тара, верная сообщница Ильи в лабиринтах замка. Куда до нее фуроровским дурам! Длинноволосая Тара бесподобно владела мечом, луком и нунчаками. Она щеголяла в мрачных разбойничьих ботфортах, дырявом мини-платьице из кожи и была намного краше самой Изоры. Илья, конечно, понимал, что никакой Тары не существует, что скроена она из примитивных грез неведомого разработчика игр и потому выглядит старательно выточенной из дерева, холодной и гладкой, как учительская указка.

Ну и пусть! Сам Илья, отправляясь на встречу с нордической нечистью, тоже мало напоминает собственное отражение в зеркале ванной. Во-первых, зовут здесь его не Ильей, а Альфилом, и лет ему не семнадцать, а никак не меньше тридцати. Он, высокий, атлетического вида блондин с тяжеленным подбородком и густыми бровями, не только носит во лбу сияющую Звезду Избрания – за плечами у него клубится бесконечный плащ, меч бьет без промаха, а враги на суше и на море трепещут от одного его вида.

В торговом комплексе «Фурор», где Илья уже три месяца работал грузчиком, его вид ни у кого не вызывал трепета. Зато его тут по-своему любили – и как самого младшего члена коллектива, и как сына Тамары Сергеевны Бочковой, Томочки, как все ее звали. Илья вырос в «Фуроре» – вернее, в безымянном гастрономе, куда лет пятнадцать назад попала Тамара Сергеевна после того, как ее сократили в библиотеке завода «Мехмаш». Ничего не скажешь, лихие были времена!

Библиотекарша Тамара Сергеевна устроилась тогда в молочный отдел. Все, всегда и везде ее любили – полюбили и здесь. Ее покладистость и мягкие манеры не выветрились за годы, проведенные за прилавком. Конечно, ее голос в гастрономе сильно окреп, но своих покупателей, как прежде читателей, она неизменно звала голубчиками, душечками и «моими хорошими». Знала она и целую кучу других ласковых слов.

Такое обращение многих голубчиков поначалу возмущало и отталкивало. Придя в себя, они невольно начинали скандалить и ругаться матом, но в ответ нарывались лишь на бархатный взгляд Томочки и ее милую улыбку. Улыбка никогда не сходила с Томочкиного лица – круглого и для молочного отдела адекватно белого, как сметана.

Постоянных покупателей в «Фуроре» больше всего было именно у Тамары Сергеевны. Своим голубчикам она так умела расписать прелести товара, что его хотелось не только купить, но и съесть на месте, жадно разгрызая упаковку. Даже если кефиру случалось уродиться пронзительно-кислым, а в йогурт производители перекладывали ароматизатора, идентичного натуральному (это, как известно, ацетон), Тамара Сергеевна распродавала все. И ведь она ничего от покупателей не скрывала – лишь перекисшее называла пикантным, а пересохшее плотным. Это была правда в той же степени, в какой ее клиенты могли считаться душечками. Переварив плотное и пикантное, бедолаги наутро вновь брели к Томочке, чтобы принять дозу теплых словечек, на которую они давно подсели. Их ждала очередная сметана, «перед которой домашняя просто вода».

Илюша Бочков водворился в молочном отделе одновременно с матерью. И он, розовый, хорошенький и послушный ребенок, быстро сделался всеобщим любимцем. Из гастронома он пошел прямо в школу. После уроков он обычно устраивался позади прилавка, решал задачки и строил замки из стаканчиков с йогуртом. В отличие от Тамары Сергеевны он был молчалив, зато в неимоверных количествах поглощал всякие молочные отходы – давленые сырки, кефир из раскисших пакетов и сметану из коробочек, которые дали течь.

Так шли годы. Из-за своего бело-голубого прилавка Тамара Сергеевна без всякого злорадства наблюдала, как библиотека «Мехмаша», откуда ее безжалостно вышвырнули, закрылась окончательно. Скоро и сам орденоносный «Мехмаш» обратился в прах и неживописные развалины. Он зарос бурьяном и выглядел теперь даже печальнее, чем остатки крепости XVII века – главной достопримечательности Нетска.

А вот заштатный гастроном, где осела Тамара Сергеевна, окреп и раздался, поглотив соседние химчистку, телеателье и цветочную лавку. Он сменил нескольких хозяев, получил звучное имя «Фурор» и смотрелся теперь вполне прилично, хотя далеко не элитно.

Несмотря на все переделки и перепродажи «Фурора», Томочка до сих пор улыбалась из-за витрины с тем же молоком. Все хозяева как один ее любили – и за «голубчиков», и за полное отсутствие амбиций (она даже никогда не мечтала возглавить молочный отдел, так как хромала по математической части). К тому же Тамару Сергеевну отличала редкая душевность, что для работника ее скромного ранга означает готовность работать 8 марта и под Новый год, идти в отпуск в ноябре и быть при этом искренне счастливой.

Даже теперешний владелец «Фурора» Алим Петрович Пичугин, натура вообще-то крайне сложная и неуживчивая, очень ценил Тамару Сергеевну и ей одной доверял уборку своего личного кабинета. За это он доплачивал особо и щедро.

Когда нынешним летом сынок Тамары Сергеевны закончил школу, то не стал поступать на мясо-молочный менеджмент, о чем мечтала его мать, крепко свыкшаяся с молочным делом. Он замахнулся на университет, на информатику и, конечно, провалился. Уважая Томочку, Алим Петрович без разговоров принял Илью грузчиком – другой вакансии в «Фуроре» не оказалось.

Да, Илья больше не был тем милым бутузом, каким все знали его прежде, – покладистым, румяным, перемазанным клубничным йогуртом. Он вырос и изменился. Теперь это был тощий сумрачный подросток с заметной сутулостью компьютерного фаната, бесстрастным взглядом и репликами невпопад. Когда Илье было тринадцать лет, он опился жирными сливками. С того дня он перестал любить молочное, улыбаться покупателям и наивно рассказывать всякому любопытному, как у него дела.

Дела его были теперь таинственны и касались его одного. Скучный день, скучный «Фурор», скучная улица Радужная, глухая и пыльная, на которой он жил, – все это было только унылой необходимостью и почти сном (бывают же навязчивые сны, которые повторяются снова и снова!).

А вот ночь была смутна и непредсказуема. Она не управлялась никем, не принадлежала никому – вернее, принадлежала тому, кто ее желал. Скажем, Альфилу, суровому рыцарю с лазерным мечом, неустрашимому и свободному. Он был своим в потемках и играючи вершил в бессолнечном мире свое правосудие.

2

Илья оказался прав: Алим Петрович Пичугин в самом деле не пострадал от дыма и искр вечерних взрывов. Его телохранители отделались несерьезными пятнами на костюмах, да и машины все как одна остались целы.

Несмотря на это, уголовное дело о покушении было возбуждено. Алим Петрович, человек состоятельный, стало быть, мнительный и упрямый, поднял правоохранительные органы на дыбы. Он во всеуслышание заявил, что его кончину спят и видят конкуренты из сети гастрономов «Вкуснота», а также соседи по элитному поселку Суржево и какой-то Самсонов по кличке Смык, бывший бандит, а теперь владелец автомойки.

Машины, накануне озаренные фейерверком, к утру были свезены на экспертизу. Осмотр места происшествия выявил остатки взрывных устройств в виде цветных бумажек с китайскими иероглифами и пригоршни конфетти.

Эти красноречивые детали свидетельствовали: для покушения на Алима Петровича использовалась бытовая шутейная пиротехника. Она была приклеена к дну машины Тазита жвачкой и подорвана искрой, бежавшей по шнуру, который тянулся из-за ближайшего куста.

Дело на глазах упрощалось. Следственная группа, что работала на месте, воспрянула духом. Тихими радостными голосами сыщики уже сговаривались переквалифицировать покушение в мелкое хулиганство, учиненное шкодливыми подростками.

– Какие подростки! Почему подростки? – кипятился Алим Петрович Пичугин.

Он негодовал. Его элегантный галстук в оливковую и лимонную полоску вздувался на горячей груди и норовил выхлестнуть из жилетного выреза.

– Не было никаких подростков! – кричал Пичугин. – Это Смык, шакал, подстроил! Чтоб следствие запутать, он и бумажек нарвал, и жвачки нажевал, и людей своих в кустах поставил!

– Смык дядя серьезный, – заметил один из следственной группы, самый внушительный на вид. – Он не стал бы мелочиться с хлопушками, а послал бы к вам снайпера или заложил кило тротила, чтоб вас разнесло в бефстроганов.

– И разнесет! А сейчас предупреждает, запугать меня хочет! – кричал Алим Петрович и тряс своими короткими руками.

Если Смык или зловредные подростки желали запугать Алима Петровича, то им это удалось. Охрана Пичугина была максимально усилена. Грозные Тазит и Леха в целях безопасности теперь лепились к шефу так тесно, что издали всех троих можно было принять за сиамских близнецов, не сросшихся только разновысокими головами. Когда Алим Петрович сидел в своем кабинете, кто-нибудь из его стражей обязательно оставался у дверей и стоял, широко расставив ноги и глядя исподлобья.

Накануне вечером оперативники работали по горячим следам, а наутро начали подробный опрос свидетелей. Алим Петрович был крайне влиятельным в округе лицом. Помочь ему жаждал каждый, и свидетелей набралось много. Даже не верилось, что такая пропасть народу могла толкаться у «Фурора» в одиннадцатом часу вечера в неважную погоду.

Показания свидетелей были самые противоречивые. Охранники и менеджеры «Фурора», выходившие вчера вечером на крыльцо покурить, взрывников не видели – за машинами простиралась пустота и дикая непроглядная темь. Зато посторонние прохожие наблюдали и могучих верзил, и толпы шпаны, и хохочущих девиц, и кого угодно. Конечно, все эти разномастные лица вполне могли мелькнуть у бокового крыльца «Фурора», причем без всякого злого умысла – там как раз пролегала тропа к аллее, по которой Илья вчера удирал от алкашей. Аллея вела на Радужную улицу. Любой, кто не брезглив и не чурается помоек, мог там вчера пройти.

Свет в конце туннеля не забрезжил даже тогда, когда явилась старуха, которая накануне кричала про негодяев в кепках. За ночь ее память прояснилась до невозможной степени – она подробно описала не только пуговицы и надписи на кепках преступников, но и рубчик на ткани их брюк, и бородавки на их губах и под носами. Физиономия у свидетельницы была настолько правдивая, что сразу стало ясно: верить ей нельзя.

Алим Петрович сам отверг ее показания:

– Врет, все врет! Она хочет, чтоб я ей с утра налил. А ведь вчера ночь была темная, фонарь у нас на крыльце слабый, энергосберегающий – что увидишь? Нет, пусть не ждет – не налью!

Работники «Фурора», которые еще не разошлись по своим отделам, злорадно хихикнули.

– О, Илюха? Ты как тут? – вдруг спросил, оглянувшись, один из милиционеров, молоденький лейтенант с пергаментным лицом восточного принца.

– Наиль? Откуда? – в свою очередь изумился Илья.

Он явился на работу в самый разгар следственных действий и не успел еще понять, что к чему. Наиля он не видел года три. Раньше семья Мухаметшиных дружно соседствовала с Бочковыми на лестничной площадке, но квартиру разменяла и уехала. Теперь Наиль обитал на другом конце города, в Березках. Он не только успел закончить школу милиции и поступить в уголовный розыск, но до того в этом розыске пообтерся, что дело о покушении на бизнесмена Пичугина не вызвало у него ни малейшего трепета.

– Подростки шалят, – пояснил он Илье. – Вчера вот петарду взорвали на парковке, у машины владельца фирмы. Знаешь его?

– Еще бы! Я здесь работаю, пока грузчиком. На следующий год поступаю на информатику, – сообщил Илья.

– Это здорово, – одобрил Наиль и на всякий случай осведомился: – Ты тут вчера вечером не был? Взрыв не видел?

– Нет, я раньше ушел, – соврал Илья.

При этом совесть его дрогнула, но помочь следствию он в самом деле ничем не мог: покушавшихся не видел. Ну да, стоял он вчера в тени склада, но как раз в это время мысленно грузил темноту невероятными опасностями и чудовищами. Как-то не до мелочей было! Взрыв на парковке вышел плевый, достойный детсадовской елки, а погоня на аллее и вовсе не относилась к делу. И пластырь на подбородке – его личная мелкая проблема.

Илья очень хотел расспросить Наиля о его интересной службе, но не решался. Вообще-то Наиль всегда был парнем простым и дружелюбным, но на шесть лет старше, поэтому в приятелях Ильи не ходил. Теперь оба они вполне взрослые и могут общаться на равных, без скидок на малолетство и желторотость Ильи.

Однако беседы не вышло: первой на Наиля успела наброситься Тамара Сергеевна. Она была уже в бирюзовом халате с надписью «Тома» на беджике. Как честная гражданка, Тамара Сергеевна сначала сообщила лейтенанту, что ничего вчера не видела, так как убежала домой еще до исторического взрыва (на кухне у нее с обеда размораживалась курица). Еще Тамара Сергеевна добавила, что Алим Петрович мухи не обидит, и потому какие у него враги? А вот у Ильи уже сколиоз и, наверное, развивается косоглазие, а Бочков из Сургута так и не пишет. Да, Покулитова с первого этажа в прошлом году попала под автобус и теперь живет в Новокузнецке!

После этого Тамара Сергеевна перешла к расспросам. Она выведала у Наиля, как поживают его мама и братья, а также более дальние родственники, о каких Илья по молодости лет даже не подозревал, а его мать, напротив, знала всю подноготную. Еще ей было интересно, сколько сейчас платят в милиции и страшно ли стрелять в живого человека из пистолета. Несмотря на все потрясения, «Фурор» должен был открыться в обычные девять часов, так что выведывать информацию у Наиля приходилось на бешеной скорости.

– Строго тут у вас, – заметил Наиль, когда Тамара Сергеевна осеклась на полуслове и убежала в свой молочный отдел (ее спугнул мелькнувший вдали светлый костюм Алима Петровича).

– Да, у нас дисциплина, – подтвердил Илья.

Сам он тоже облачился в фирменный лазоревый халат и лазоревую шапочку. В этом наряде он немного напоминал медика-практиканта. В руках он держал свое профессиональное орудие – большой стальной крюк. Было в этом крюке нечто средневековое, и Илья предпочитал его вульгарной тележке. А если, сжимая крюк, принять напряженную позу и напустить на лицо побольше озабоченности, никто не догадается, что ты бьешь баклуши.

– Этот ваш Пичугин в самом деле такой миляга, как тетя Тома говорит? – осведомился Наиль. – Неужели мухи не обидит? Почему же ему угрожают?

– Насчет мух не знаю. Может быть, он их и любит, – ответил Илья. – А вот человека обидеть ему – раз плюнуть. Наши девчонки каждый день от него ревут.

– Сексуальные домогательства?

– Да нет! Это наши девчонки бы стерпели. Алим отлучаться с рабочего места не дает и готовить в подсобке не разрешает. Коллектив давится чипсами и лапшой, паренной в кипятке. Я-то лапшу люблю даже сухую, а девчонкам супчик подавай. Чашку с лапшой они под прилавок прячут. Покупатель подходит – бросай лапшу. Это унизительно.

– Как, и обеденного перерыва нет? – посочувствовал Наиль.

– Да разве девчонкам только в обед жрать хочется?

Наиль нахмурил тонкие брови:

– Нет, лапша не повод для покушения.

– Значит, что-то другое есть. Пичугин выглядит очень противно. Костюмов у него сотни три. Ты только посмотри на него!

Наиль посмотрел и пожал плечами. На первый взгляд в Алиме Петровиче ничего подозрительного не было – разве лишь то, что никто не знал, какой он национальности.

Пичугин отличался небольшим росточком. Его фигура заметно расширялась от плеч к бедрам, а затем так же энергично сужалась к небольшим ступням, отчего пичугинский силуэт напоминал юлу. Однако эта далекая от идеала фигура всегда была наряжена в костюмы, доставленные прямиком из Милана и Лондона.

В одежде Алим Петрович предпочитал мягкие, пастельные тона. Его костюмы, рубашки и галстуки были настолько тонко подобраны друг к другу, что захватывало дух. Маленькие ножки Алима Петровича неизменно были обуты в пару светлых, тоже миланских туфель, и каждую из них можно было бесконечно рассматривать, находя все новые красоты. А ведь подобной обуви – то с пряжками, то с ручным плетением, то с фигурной строчкой и прочими чудесами – Алим Петрович имел горы. Девчонки из «Фурора» много раз принимались ее считать попарно, но всякий раз сбивались.

На пальцах Алима Петровича блестели перстни (один, как говорят, был с изумрудом, но Илья считал, что это просто крупная стекляшка).

Однако стоило отвести взгляд от ботинок, галстуков и колец Алима Петровича, как сразу становилось ясно, что он вовсе не безобидный щеголь зрелых лет. Прямо на пухлое тело Пичугина без всякой шеи была посажена идеально круглая мужественная голова, лысая до блеска. Недаром шар у древних воплощал совершенство: черты лица Алима Петровича пугали своей правильностью. Его лиловая смуглость вообще отдавала чем-то инопланетным. Глаза-яхонты искрились.

Не будь Илья ночным рыцарем Альфилом, он, как и все в «Фуроре», просто боялся бы Пичугина, как боятся начальников-бурбонов. Но Альфил знал, что Алим Петрович скрывает свою истинную сущность. Он не кто иной, как черный маг Бальдо – тот самый, что плодит чудищ и заправляет нечистью в нордических замках.

Внешне Илья не слишком походил на могучего Альфила, зато Алим Петрович смотрелся настолько внушительно, что мог дать Бальдо сто очков вперед. Все лики зла, придуманные разработчиками игр, казались глупыми мультяшками в сравнении с угрожающе-правильной физиономией Алима Петровича. Резкий голос Пичугина, переходящий то на визг, то на сип, не дался бы ни одному из артистов московских театров, вопивших и скрежетавших в знаменитых RTS. Все прочее у Алима Петровича еще хуже: его черная как ночь машина глядит на мир адски раскосо, его телохранители имеют бессмысленные, нечеловеческие лица, его гражданская жена Анжелика Шишкина как две капли воды похожа на беловолосую колдунью Изору. Какие еще нужны доказательства? Все и так понятно! Но как рассказать об этом Наилю?

– Пичугин очень противный, – повторил Илья.

– Не пойдет! Быть противным не преступление, – строго сказал Наиль. – Вот когда у вас здесь случится что-нибудь странное или нехорошее, тогда звони.

Он вручил Илье свою визитку и попрощался.

– Тете Зиле привет! – крикнул ему вслед Илья.

Следственная группа удалилась, и начался обычный скучный день.

Смену в «Фуроре» составляли трое грузчиков. Злоязычные девчонки-продавщицы звали эту бригаду тремя богатырями. Кроме длинного и тощего Ильи, в нее входили пенсионер Снегирев и Толян Ухтомский, член великой ложи местных алкоголиков.

Толян был необщителен и держался в сторонке. Его товарищи по пороку весь день слонялись у «Фурора». Они заходили в магазин, выходили сами, выводились охраной, перемигивались с Толяном, строили друг другу какие-то многозначительные гримасы и делали тайные, дикие для непосвященных знаки. От этого всего Ухтомский к концу дня соловел, тяжелел и начинал дышать перегаром, хотя ничего не пил и ни на минуту никуда не отлучался. Сдав трудовую вахту, он радостно воссоединялся с соратниками. Они уходили дружно, втроем или вчетвером, обняв Нинель, единственную на всех прекрасную даму.

– Толян только на вид квелый, – с сожалением говорил тогда старик Снегирев. – Он ведь чудовищной силы парень! Первый был на «Машстрое» гиревик! Естественно, он числился сборщиком, но больше честь завода защищал, рекорды ставил. Спился Толян уже тут, у нас, в «Фуроре». Это, кстати, неплохой вариант. Пошел бы в братки – давно бы уже закопали. Вот покойный Капитонов…

Снегирев любил поговорить о покойных и напомнить, что все там будем.

– Илюшенька, поди-ка сюда, зайчик! – позвала сына Тамара Сергеевна около полудня.

Илья решил, что пора ставить молоко в холодильник и матери требуется помощь. Но он ошибся.