Генерал-марш Валентинов Андрей
На Усинском тракте Иван Кузьмич и родился, то ли еще в России, то ли уже в Беловодье, на землях, управляемых китайским губернатором-дуцзюнем. Кречетовы были не первые и даже не тысячные на этом долгом пути. Сайхот русские начали заселять еще при Петре Великом, сперва раскольники-староверы, после – крестьянская голытьба. Земли было много, и китайские власти не слишком возражали. Потом в Сайхот начали заглядывать сибирские купцы и промышленники, а следом за ними и деловые люди из русских губерний. Неподалеку от древнего дацана Хим-Белдыр, где обитал Пандито-Хамбо-Лама, духовный глава местных буддистов, начал расти русский город Беловодск.
В последние годы XIX века далеким краем заинтересовался державный Петербург. При дуцзюне появился русский консул, через горы потянулись телеграфные провода, Беловодск же после рождения наследника престола торжественно переименовали в Цесаревич.
Китайские власти не обращали внимания на суету северных варваров, сайхоты же, особенно из числа немногочисленной знати, начали поглядывать на русских с немалым интересом. Российский Орел был им более по душе, чем жестокий ханьский Дракон.
А в 1911-м от Рождества Христова, по-здешнему – в год Белого Кабана, в Сайхот из далекой китайской земли пришла Синхайская Революция.
Ветры перемен почти не касались станицы Атамановки (по-сайхотски – Суг-Бажы), где поселилась Кречетовы. Земли и леса было вдоволь, переселенцы жили дружно, ненавистное «начальство» осталось далеко за горами. Поистине Беловодье! Оружие никогда не прятали, но не видели в том беды, даже стали поговаривать о вступлении всей станицей в казачье войско. Сперва в Сибирское, куда уже посылали гонцов, а после, глядишь, и в свое, Сайхотское.
Но ветры были настойчивы, добираясь до самых глухих углов. В 1914-м грянула Германская война. Сперва забрали двух старших братьев, в начале 1916-го настал черед Ивана. Так Кречетов-младший впервые попал в Россию.
Из всех троих домой вернулся он один, старшие пропали без вести во время великого отступления 1915-го. Унтер-офицер Иван Кречетов приехал в Атамановку в марте 1918-го, поклонился отцовой могиле на станичном погосте, а затем собрал сход таких же, как он, фронтовиков.
Через месяц на чрезвычайном съезде Русской общины Сайхота, созванном в Цесаревиче, была провозглашена советская власть.
– Оно, пожалуй, еще хуже выходит, гражданин Рингель. И не в бумагах сила…
Иван Кузьмич кивнул на заваленный папками стол.
– Это при Николае Кровавом выше МВД власти не было. Сейчас такие дела Центральный Комитет решает, а наркомат лишь печать прикладывает. Сколько мы им обращений и прошений за эти два года послали? А воз и ныне там. Не признавали Сайхотскую Аратскую Республику и признавать не хотят. Понять их, конечно, можно. В масштабе всепланетной революции наш Сайхот уж больно неприметен, вроде как гриб среди леса. Опять же товарищ Шумяцкий умную политику ведет, шелковыми халатами цекистов одаривает. Может, и нам чего послать? Верблюда, скажем, или даже двух?
Бывший статский советник, вздернув редкие брови, кисло усмехнулся – оценил. Захлопнул папку, отложил в сторону.
– Еще лучше, господин Кречетов, отправить им осла… А я еще жаловался на некомпетентность правительства Его Императорского Величества! Сайхот – уникальная стратегическая позиция в самом сердце Азии. Только слепой от рождения и российский бюрократ не могут этого увидеть. Сейчас к сим господам прибавился третий – комиссар… Не целесообразнее ли вам, милостивый государь, самому поехать в Столицу? Ослов там, поверьте мне, и так хватает.
– Это верно. И верблюдов – тоже, – согласился Иван Кузьмич. – Может, и придется. При монголах все равно нам не жить. Помните, как в 1919-м русских резать начали? И кто? Его светлость князь Максаржав, который сейчас «товарищ» и первый боец Мировой революции. Ох, не достал я его тогда, хунгуза недобитого…
В 1919-м и вправду было плохо, хуже не придумать. Юг заняли китайцы-гамины, Цесаревич, к тому времени вновь ставший Беловодском, захватил колчаковский есаул Бологов, а на севере зверствовали монголы. Пытаясь выжить, русские станицы и села создали Оборону – военный союз, в который вошли и «красные», и «белые». Бывший унтер Кречетов был избран командующим сперва в родной Атамановке, а следом и во всей округе. Именно ему довелось прогнать обнаглевшего князя Максаржава, которого уже успели окрестить Мамай-жабой. С Бологовым пришлось повозиться, но тут пришла подмога – через Усинский перевал прорвались «заячьи шапки» товарища Щетинкина.
В начале 1921-го русские и сайхоты на совместном съезде-хурале провозгласили независимую Сайхотскую Аратскую Республику.
– Вот как мы сделаем, – рассудил Кречетов. – Вы, Вильгельм Карлович, бумаги оформите по-быстрому, только, пожалуйста, без шариков и печатей с позолотою. Все-таки народную республику строим, соответствовать надо. А я с местными товарищами поговорю, прикину, кого в Столицу лучше взять. Они же, чудики, обращение во ВЦИК в стихах написали. Жаль, переводчика толкового нет, чтобы на русский переложил.
Ответом вновь была кислая усмешка.
– Вы, батенька, с местными, извиняюсь, «товарищами» осторожней будьте. Надеюсь, помните, что они хотели в Конституции, в раздел «права и обязанности граждан» записать? Китайцев всех из Сайхота изгнать, корейцев же не изгонять, зато перерезать, невзирая на пол и возраст. Гражданская лирика здесь весьма специфична.
Спорить не приходилось. Иван Кузьмич присел к столу, без особой нужды придвинул к себе ближайшую папку, приударил ею о зеленое сукно столешницы.
– А все одно – не сдадимся. Когда Бакич-генерал к самой Атамановке подступил, еще хуже было. Ничего, сдюжили.
Гражданин Рингель, служивший при Бакиче советником, взглянул без лишней симпатии, хотел возразить. Не успел, стук в дверь помешал.
– Разрешите, товарищ командир?
– А не разрешаю, – откликнулся товарищ Кречетов, даже не оглянувшись.
В дверях – лопоухое недоразумение лет четырнадцати в огромных старых галифе и такой же, не по росту, гимнастерке, из которой торчит худая гусиная шея. На ремне пылает кавалерийская бляха, сбоку – фляжка в чехле, из-под краснозвездной фуражки светлые волосы выбиваются.
Аника-воин, и только.
– Так я же по делу! – В ярких голубых глазах – обида.
Иван Кузьмич не шелохнулся:
– Сгинь, Кибалка! Не до тебя.
Аника-воин не послушал, в комнату шагнул.
– Не Кибалка, а красноармеец Кибалкин. Это, во-первых. А во-вторых, дядя, сам же учил, что донесения выслушивать нужно. Вдруг белые уже в городе?
Товарищ Кречетов и гражданин Рингель переглянулись. Бывший статский советник ухмыльнулся не без яду:
– Многообещающе звучит, молодой человек. Вашими бы устами!..
Иван Кузьмич бросил укоризненный взгляд на разошедшегося «спеца», тяжело шагнул к порогу.
– Ты, Кибалка, так не шути и гражданина Рингеля не смущай. Вечно у тебя белые в городе. Я ведь, Вильгельм Карлович, этого орла чего из Атамановки вызвал? Он, паршивец, вздумал систему оповещения проверить. Четыре станицы переполошил, в ружье поставил!..
Орел, он же паршивец, и ухом не повел.
– Только две, дядя, остальные даже не проснулись. Вот тебе и боевая готовность… Белых в городе нет, однако чужак через все посты прошел, и через внешние, и через те, что возле площади. И не предупредил никто! Теперь у входа стоит, тебя спрашивает.
Товарищ Кречетов подошел к подоконнику, раскрыл пошире раму, выглянул.
Повернулся резко.
– Через все посты, говоришь? И как такое случиться могло? Ваши соображения, красноармеец Кибалкин?
Аника-воин подобрался, вздернул острый подбородок.
– Вы, товарищ командир, местных в караул ставите. А у них в башке не пойми что, то ли устав, то ли ихний будда. Вот и проворонили.
– В корень смотрите, юноша, – Вильгельм Карлович кивнул одобрительно. – Говорил я вам, господин Кречетов! С сайхотами ухо востро держать надо. Стихи-то они, конечно, писать горазды…
Иван Кузьмич на провокацию не поддался, лишь светлые брови к переносице свел. Бороду огладил, повел крепкими плечами.
– А ну-ка пойдем, племяш! Значит, меня требует? Ну-ну, поглядим…
Племянник, сын старшей сестры, товарищу Кречетову достался в качестве жернова на шею. Сестрин муж на Германской сгинул, вот и пришлось тезку, Ваню Кибалкина, на воспитание брать и разуму учить. А как воспитаешь, когда что ни день – война, если не поход, то перестрелка? Вот и вырос Аника-воин, такой, что оторви и выбрось. Матери – горе, всем прочим – забота великая. Правда, с некоторых пор Иван Кузьмич понял, что жернов хоть и тяжел, но полезен, хотя бы иногда. Год Кибалка честно прослужил адъютантом, а потом серьезно занялся связью. Между станицами – ни телефона, ни телеграфа, одна тайга. Как народ по тревоге поднять, чтобы быстро и не слишком заметно?
Кое-что придумал сам товарищ Кречетов, кое-что друзья-фронтовики подсказали. Кибалка же, собрав мальчишек, создал команду связных. Взрослый мужик на коне слишком приметен, да коню не везде сподручно, особенно через тайгу напрямки. Кибалкина команда старалась не зря. Именно она подняла соседние станицы, когда пришел Бакич. Под Атамановкой генерала встретили главные силы Обороны Сайхота.
После боя Иван Кузьмич выдержал еще один, с собственной сестрой, чуть не сошедшей с ума от страха за «робёнка». А потом и с самим Кибалкой, требовавшим зачисления всей его босоногой команды в Красную Армию.
Товарищ Кречетов понимал, что это – только начало. Даже не понимал, сердцем чуял.
2
В книге «Далекий Сайхот», изданной в Петербурге перед самой войной, автор, известный репортер Янчевецкий, обратил внимание господ читателей на одну из достопримечательностей города Цесаревича – самую большую в мире центральную площадь. Высказав должный восторг, автор уже вполне по-деловому предположил, что недалек тот день, когда на эту площадь будут садиться российские аэропланы.
С аэропланами Янчевецкий угадал, а вот насчет прочего слегка слукавил. Гигантский пустырь в центре города никто не планировал и площадью не считал. Это было незастроенное пространство между русским поселением и сайхотским Хим-Белдыром с его знаменитым дацаном. Оба города стояли друг против друга, дистанция, их разделяющая, сокращалась, но без излишней спешки. В последние годы из-за войны строиться перестали, и площадь по-прежнему расстилалась от горизонта до горизонта. Для предупреждения пожаров – очень удачно, для обороны же не слишком хорошо. Есаул Бологов, загнанный повстанческой конницей в Хим-Белдыр, ощутил на своей собственной шкуре.
Этим утром простор огромного пустыря скрашивал конный разъезд в мохнатых шапках с луками при седлах. Вид у сайхотских вояк был слегка растерянный. Ближе стояло двое русских ополченцев при «арисаках». Увидев появившегося на крыльце Кречетова, старшой шагнул вперед, привычным движением подбросив ладонь к белой, застиранной фуражке.
– Товарищ командир, докладываю. Гражданин сопровожден, оружие изъято. Сопротивления не оказывал. Вот!..
«Вот» – мосинский кавалерийский карабин лег на ступени крыльца.
Виновник всей этой суеты стоял тут же – высокий, плечистый, в новой красноармейской форме, увенчанной «богатыркой» с синей звездой на лбу. На ярко-красном, словно после сильного ожога, лице странно смотрелись светлые, почти белые глаза.
Вещевой мешок-«сидор» у ног, нашивки на рукаве, желтый пояс, щегольские сапоги. Будто с парада пришел, только кожа сапожная слегка запылилась.
– Здравия желаю, товарищ Кречетов!
Иван Кузьмич недоуменно моргнул, затем еще раз…
– Товарищ Волков? Да откуда ты?! Вот дела… Товарищи, тревога отменяется, свой это человек, проверенный. А на постах не спите, вечером лично погляжу.
Сбежал с крыльца, схватил гостя за широкие плечи.
– Ну удивил, комполка!.. Откуда только взялся?
Обнялись, ладонями по спинам похлопали. Остальные глядели уважительно и с легкой опаской. О товарище Волкове, командире легендарного 305-го полка, была наслышана вся Сибирь. Воевал он под старой партийной кличкой Венцлав, но фамилию его тоже помнили. Всеслав Игоревич Волков жил в Сибири еще до 1917-го, как говорили злые языки, выйдя на поселение после многолетней каторги. Другие, не столь предвзятые, рассказывали не о каторге, а о молодом офицере, отказавшемся в 1905-м расстреливать восставшую Читу и вышедшем из-за этого в отставку. О комполка Венцлаве можно было услышать всякое: и хорошее, и плохое, и вовсе страшное. Все сходились в одном: там, где товарищ Волков, врагу придется туго.
Про Венцлава и его Бессмертных Красных Героев Иван Кузьмич впервые узнал еще в далеком 1918-м. А два года назад довелось и знакомство свести при обстоятельствах необычных, можно сказать, чрезвычайных.
– Посты у тебя, Иван Кузьмич, и вправду дырявые, – комполка Волков поднял с земли «сидор», закинул за плечо. – Подтяни народ, а то не ровен час… Откуда я взялся, доложить могу, не тайна. На аэроплане к тебе летел, но за десять верст от города сел на вынужденную. Подмоги ждать не стал, пешком пошел. Ну, принимай гостя!
Товарищ Кречетов кивнул в сторону крыльца, прикинув, что разбираться придется не только с постами, но и с разведкой. Аэроплан сел в десяти верстах от города, а ему не доложили.
Не годится!
3
Поговорили в бывшем кабинете красноярского купца Юдина, виноторговца и золотопромышленника, которому в недавние годы принадлежало и само это здание, и еще очень многое в городе. Юдин, известный меценат, подарил русской общине Сайхота богатую библиотеку и обещал основать сельскохозяйственный институт. Библиотеке повезло – чудом уцелела после городских пожаров в 1919-м, когда добивали Бологова, а вот недостроенное здание института попало под огонь партизанских пушек. Вероятно, поэтому вид у длиннобородого мецената на портрете был суровый и обиженный.
От завтрака гость отказался, пили желтый китайский чай. Товарищ Кречетов положил на стол красный кисет с махоркой-самосадом, Волков, усмехнувшись тонкими бесцветными губами, достал пачку американских папирос «Вирджиния». Иван Кузьмич лишь головой покачал. Откуда?
– Телеграмму про авиаперелет получили? – поинтересовался гость, щелкнул зажигалкой.
Товарищ Кречетов наивно моргнул:
– Про то, что ты летишь? Ни сном ни духом, Всеслав Игоревич. Рейс из Красноярска раз в две недели, сам, наверное, знаешь.
Комполка понимающе кивнул, отставил пиалу и расстегнул нагрудный карман. На стол легла сложенная вчетверо бумага.
– Мои полномочия. Читай, товарищ конспиратор!
Иван Кузьмич развернул твердый пергаментный лист. По верху страницы-бланка – четкие ровные буквы, словно солдаты на царском параде. «Всероссийская Коммунистическая партия (большевиков). Центральный Комитет». Исходящий номер, несколько строчек текста. Печати…
– Понял, – уже без улыбки сообщил Кречетов, возвращая удостоверение. – Шифротелеграмму о перелете получили вчера. Рейс ожидается сегодня ближе к вечеру. Из-за этого я караулы выставил, чтобы без неожиданностей обошлось…
Взгляд скользнул по папиросной пачке. Волков заметил, пододвинул американское диво ближе к хозяину, зажигалку положил рядом.
– Угощайся!
Иван Кузьмич взял папиросу, хотел по привычке сложить ее гармошкой, но пожалел. Закурил, вдохнул незнакомый душистый дым, подумал немного.
– Резкая, однако. И крепкая, китайские и японские слабее будут… Я потому вчера вечером за документы сел и гражданина Рингеля мобилизовал, чтобы пакет с аэропланом передать.
Гость еле заметно дрогнул губами.
– Документы? Все надеешься, что Сайхот в Столице признают? Наши сейчас ведут переговоры с правительством Сунь Ятсена в Кантоне. Он, конечно, революционер, но отдавать китайскую территорию едва ли захочет.
Кречетов кивнул.
– Слыхал, как не слыхать? И про Шумяцкого с его монголами, и про то, что денег на Сайхот в бюджете нет и что войск в Сибири мало. Но должны же они понимать?
Вирджинский табак внезапно стал горчить. Иван Кузьмич отложил папиросу, подался вперед:
– Нельзя Сайхот отдавать, неправильно будет! Даже если земля эта не нужна, если об интересах Союза Республик совсем забыть. Здесь же нас, русских, тысяч сорок, а то и больше. Не выживем при монголах, а китайцы защитить не смогут, у них самих война…
Не договорил, схватил папиросу, резко затянулся.
– Не горячись!
Бесцветные глаза Волкова посуровели, на красном лице обозначились резкие скулы.
– Влезли в большую политику – терпите! Сайхот – ключ к Тибету, дорога в Непал и Британскую Индию. Думаешь, чего беляки за этот край так цеплялись? Войска СССР сейчас сюда ввести не может, ни дивизию, ни даже роту. Китайцы в ответ могут запросто забрать себе КВЖД. А мы еще с Британией переговоры ведем на предмет дипломатического признания. Что такое «Большая игра», слыхал? Англичане еще полвека назад на эти земли глаз положили, если бы не война в Афганистане, давно были бы здесь.
Ивану Кузьмичу внезапно почудилось, что он в окружении. Со всех сторон враги, при пулеметах, при артиллерии, у его ребят одни «берданы» и охотничьи дробовики. Хоть песни пой, хоть митинг проводи, хоть письмо в Коминтерн пиши, все одно крышка. Сейчас начнут обстрел, закидают осколочными…
– Вижу, осознал, – голос Волкова был холоден и тверд. – Потому и не спешили в Столице, ждали. Вождь был болен, без него никто не хотел такие вопросы решать. Ваша монетка вроде как на ребре стояла. Влево упадет – орел, вправо – решка.
Немного подождал, улыбнулся.
– Кто-то у нас сегодня везучий.
Иван Кузьмич взглянул недоуменно. Гость вновь полез в нагрудный карман, достал еще один листок.
– Выписка из решения Политбюро. В руки не дам. На стол положу, а ты прочитаешь.
Малая бумажка, не на бланке даже. И печать всего одна. Вверху – «слушали», чуть ниже, как и положено, «постановили»… Кречетов не без опаски взглянул…
– Мене, мене, текел, упарсин, – негромко, словно самому себе, – сказал Волков. – Взвесили царствие твое, князь Сайхотский…
Иван Кузьмич не услышал, строчки разбирал. Вчитался, пальцем по той, где «постановили», провел, выдохнул резко. А потом и брякнул первое, что в голову прикатило:
– А они там, того, не передумают?
Потом, спохватившись, на гостя исподтишка взглянул и еще более удивился. Комполка смеялся – беззвучно, почти не разжимая губ. Вспомнилась чья-то байка о том, что товарищ Волков единственный раз в жизни улыбнулся – когда о свержении Николая Кровавого узнал.
– Не передумают, не бойся! – отсмеявшись, махнул широкой ладонью гость. – С аэропланом прибудет курьер, официальный документ привезет. Я выписку захватил, чтобы тебя заранее порадовать.
Товарищ Кречетов помотал головой, чувства утрясая, провел пальцами по вспотевшему лбу, затем наконец-то улыбнулся:
– Прямо гора с плеч! Признали-таки, решились!.. Это ж какую ты радость всем привез, товарищ Волков! Да что там говорить, эх!..
- Не горюйте, не печальтесь – всё поправится,
- Прокатите побыстрее – всё забудется!
- Разлюбила – ну так что ж,
- Стал ей, видно, не хорош.
- Буду вас любить, касатики мои!.. —
на этот раз не выдержал, в голос завел. Комполка вновь засмеялся, подхватил:
- Ну, быстрей летите, кони, отгоните прочь тоску!
- Мы найдем себе другую – раскрасавицу-жену!
В дверь уже заглядывала чья-то встревоженная физиономия. Кречетов дернул рукой, отсылая бдительного товарища подальше, сжал пальцы в кулак, по сукну столешницы пристукнул.
– А вот так им всем!.. Хрен печеный вам, товарищи монголы, вместо Сайхота. И товарищу Шумяцкому – тоже хрен с прибором! И Сунь Ятсену…
– Погоди ты! – поморщился Волков. – Пошумели, и хватит. О том, что знаешь, пока молчи, не трезвонь раньше времени.
Отхлебнул остывший чай, поставил пустую пиалу на край стола.
– О другом подумай. Признали твою Сайхотскую Аратскую, а почему?
Иван Кузьмич честно попытался, но без особого результата. Не думалось совершенно. Даже настоящей радости пока не было, только страшная глухая опустошенность – и непонятная дальняя тревога где-то у самого горизонта. Почему-то вспомнилось, как они с товарищем Волковым впервые встретились. Очень похоже на сегодняшнее утро, только вокруг расстилалась желтая степь Северной Халхи, у подножия поросшего сухой мертвой травой холма змеилась маленькая речушка, которой даже нет на карте, а в небе неслышно парили две большие черные птицы.
– Товарищ Кречетов, здесь кто-то чужой, не наш!..
Всеслав Игоревич тогда тоже явился при полном параде, только на «богатырке» синела не звезда, а буддийская «лунгта». И карабина не было, лишь маузер в деревянной кобуре.
Про аэроплан в тот день речь не шла. Товарищ Волков, предъявив удостоверение, небрежно пояснил, что решил лично произвести рекогносцировку местности. Что ж, самое обычное дело – командир красного полка, сам-один, без коня, даже без мотоциклетки, посреди монгольских просторов. Тогда Кречетову было не до загадок, но после пришлось поломать голову.
А еще Иван Кузьмич понял, что разведка не виновата. Никакой аэроплан возле Беловодска этим утром на вынужденную не садился. Ни в десяти верстах, ни даже в сотне.
– Мне сейчас, Всеслав Игоревич, о другом думать надо, – наконец рассудил он. – За признание, конечно, земной всем поклон. И тебе поклон за весть радостную. Только это, как понимаешь, не конец, а всего лишь начало. Теперь можно и как ее… Конституцию принимать, и комитеты трудящихся аратов организовывать…
Не договорил, с товарищем Волковым взглядом встретился.
– Долг платежом красен, Иван Кузьмич! Мене, мене, текел, упарсин… Вам в Сайхоте повезло больше, чем царству Валтасара, но взвешивали вас не боги, а люди.
Широкая ладонь легла на стол, словно печать поставила.
– Руководство СССР пошло на риск обострения отношений с соседями, чтобы иметь верного союзника в центре Азии. Сейчас мы устанавливаем дипломатические отношения с Западом и Востоком, а значит, ряд, скажем так, акций проводить своими силами не можем. Поэтому Совнарком и Центральный Комитет будут просить… – По красному лицу промелькнула снисходительная усмешка. – Да, именно просить наших сайхотских товарищей об оказании помощи по решению ряда вопросов.
Привычные казенные слова прозвучали недобро, даже зловеще. Но Кречетов уже пришел в себя и пугаться не стал, равно как и особо удивляться. Это только на первый взгляд Союз Социалистических Республик, держава «от тайги до британских морей», в помощи их маленькой страны нуждаться не может. «Сайхот – уникальная стратегическая позиция в самом сердце Азии». Его бывшее высокородие Вильгельм Карлович знал, что говорил.
– Перейдем к делу. Прошу подумать и ответить. Какой вы, товарищ Кречетов, занимаете официальный пост в Сайхотской Республике?
Иван Кузьмич улыбнулся. А не в ГПУ ли ты служишь, комполка Волков? Уж больно «манер» подходящий. Еще бы в зубы двинул – для верности.
– Депутат Малого Хурала. Вроде как член ВЦИК, если с Россией сравнить…
Отвечал, думая совсем о другом. Это очень хорошо, что товарищ Волков взял подобный тон, на казенное «вы» перепрыгнув. Когда давят и права качают, сразу полная мобилизация настает. Никаких тебе буржуйских сантиментов, сплошная готовность к бою.
– …А еще заместитель председателя Русской общины по военным делам. Нашу Оборону вроде как распустили по случаю окончания войны, но кадры остались. И оружие есть. Так что, считай, командующий местной Красной Армией.
Иван Кузьмич вспомнил паршивца Кибалку, вздумавшего станицы по тревоге поднимать, и обругал себя за лень и нерасторопность. Самому надо этим заниматься, а не мальчишкам на откуп отдавать. Зарылся он тут в бумагах, ровно хряк в отрубях!
Ничего, наверстаем.
– Не обижайся, товарищ Кречетов, по делу спрашиваю.
Волков попытался улыбнуться, но не слишком удачно. Лишь зубы крепкие показал, фамилии собственной соответствуя.
– Значит, нужные бумаги оформить можешь? Чтобы со всеми печатями, с визой вашего главного попа… Как его кличут? Хамбо-Лама, кажется?
– Он самый и есть, – степенно кивнул Иван Кузьмич, окончательно приходя в доброе расположение духа. – Его Святейшество Пандито-Хамбо-Лама. Умный старичок и не вредный. С пониманием, можно сказать.
Он вдруг понял, что не зря потратил эти годы. Поначалу в независимый Сайхот мало кто верил. Местных товарищей вполне устраивал российский протекторат и даже возвращение под перепончатые крылья китайского Дракона (при условии, что грабить будут меньше и позволят перебить всех корейцев). А русской общине очень хотелось выжить. Но большевистской Столице и колчаковскому Омску было не до земель за Усинским перевалом. Единственно, в чем были единодушны и белые, и красные, так это в категорическом нежелании ссориться с Китаем. Все советы сводились к одному: «Сидите тихо!»
А если режут?
И вот – Сайхотская Республика. Раскачали местных, уговорили хитрого и осторожного Хамбо-Ламу, отбили монголов, заставили уйти китайцев-гаминов…
Иван Кузьмич поспешил себя одернуть и устыдить. Если и есть его заслуга, то не столь великая. Дело вершили вместе, и зря товарищ Волков «князем» дразнится.
Князь Сайхотский, член РКП(б) с июля 1917 года товарищ Кречетов поглядел прямо в глаза своему странному гостю.
– Так чего от нас требуется, Всеслав Игоревич? Ты уж прямо скажи, а мы думать будем.
Как Иван Кузьмич и предполагал, паршивец Кибалка топтался у крыльца да на окна поглядывал, не иначе томясь в ожидании новостей. Кречетов усмехнулся в густые усы. Новостей тебе, герой? Сейчас будут!
– Красноармеец Кибалкин!..
Спешить не стал. Сперва стойку «смирно» отработал, затем велел ремень подтянуть, а заодно и намекнул, что стричься самое время. Обычно племянник начинал обижаться да губы надувать, но в этот раз даже лицом не дрогнул, видать, что-то понял. Наконец товарищ Кречетов, смилостивившись, скомандовал «вольно» и в сторону кивнул. Отойдем, мол, нечего глаза мозолить.
Прошли за угол, где глухая стена. Кречетов поглядел по сторонам для пущей надежности, подумал немного… Эх, этому орлу да годков пять бы прибавить!
– Какая часть у нас в Обороне самая надежная, как считаешь?
– Серебряная рота, понятно, – рассудил Иван-младший, ничуть не удивившись. – Все воевавшие, многие еще с Японской. И «егорий» почти у каждого.
Иван Кузьмич согласно кивнул.
– Это верно, сплошь кавалеры. А чего ж они приказов не слушаются, без спросу в атаку лезут?
На этот раз Кибалка задумался, но не слишком надолго.
– Умными себя считают, дядя. Мол, им виднее, и когда в атаку, и с какой руки заходить. Есть там бузотеров с дюжину, они всех и мутят. Да ты их и сам знаешь.
Товарищ Кречетов вновь головой покивал, а потом взглянул племяннику прямо в глаза.
– Приказ тебе дам со всеми, значит, полномочиями. Лети в Атамановку и бойцов подбери, но только добровольцев. Первым делом, понятно, из Серебряной роты, но чтобы без бузотеров, ясно? Людей ты знаешь, так что с понимаем к вопросу подойди. И не слишком мешкай, считай, что мы на войне.
Кибалка дернул худой шеей, глазами блеснул.
– Ясно, товарищ командир, как на войне. А скольких брать? И кого именно? Пулеметчиков, при пушках которые?
Иван Кузьмич сдержал улыбку. Молодец парень, не теряется.
– Все в приказе будет, прочитаешь. Только учти, Иван, теперь ты – главный. Пусть перед тобой хоть десять унтеров с полным Георгиевским бантом горло дерут, а ты все одно решай по делу, а не как они хотят. Справишься?
Можно было и не спрашивать, а просто на конопатый нос взглянуть. Ишь, в небо смотрит, прямо как противосамолетная пушка системы Лендера! Как говорили господа офицеры – амбиция! Само собой, с каждым добровольцем самому говорить придется, причем не один раз. Но все одно забот вполовину меньше.
– Дядя!.. Товарищ командир! Я и насчет оружия могу… – совсем осмелел младший.
– Отставить! – осадил его Кречетов, брови насупив. – Чего сказали, то и выполняй, а то разжалую и пошлю в конюшню, кобылам хвосты крутить. Оружие, оно опыта требует. А ты молодой еще, Кибалка!
Ответом был взгляд, от которого спичка загореться может.
– Так точно, молодой, товарищ командир… Зато ты, дядя, старый да еще и бородатый!
Хотел Иван Кузьмич дать наглецу по шее, но не поднялась рука. Вздохнул, бороду огладил. Уел, паршивец! Бороду он после Германской отпустил, чтобы старше казаться. В отряде чуть не половина стариков, кое-кто еще Шипку от турка оборонял. Покомандуй такими! А теперь уже и казаться не надо. Хоть и не старик, а, считай, в летах. Двадцать восемь годков, не шутка.
Эх…
- Как, бывало, к ней приедешь, к моей миленькой —
- Приголубишь, поцелуешь, приласкаешься.
- Как, бывало, с нею на сердце спокойненько —
- Коротали вечера мы с ней, соколики!..
– Дядя, не надо, не огорчайся, – заспешил Кибалка, сообразив, что перестарался. – Не такой ты и старый, просто пожилой…
Объясняться с молокососом Иван Кузьмич не стал, а направился прямо через площадь к краснокирпичному двухэтажному дому, где размещалась библиотека, подаренная городу бородатым меценатом Юдиным. Библиотекарю решил ничего не объяснять, а попросить хороший атлас, чтобы Азия во всех подробностях была. Для начала следовало определиться, в какие края комполка Волков откомандировать его желает. Название казалось знакомым, уже слышанным.
Пачанг…
4
Аэроплан появился над площадью в начале пятого пополудни. Его уже ждали. Не сплоховала северная застава, вовремя пустив в небо черную дымную ракету. А еще через несколько минут послышался негромкий рокот мотора.
Авиалинией Красноярск – Беловодск в Сайхоте гордились, и не без оснований. Пусть летали редко, пусть машины старые, пусть каждая лишь одного пассажира берет. Зато в мире не одни! И уже не так страшно, что вокруг на сотни верст тайга и горы, а игольное ушко Усинского перевала каждую зиму запирает страну на недели. Аэропланы возили почту и лекарства, а самые смелые из горожан решались даже купить билет, чтобы посетить СССР, благо вся Русская община еще год назад получила советское гражданство.
Последний плановый рейс был всего три дня назад. Прилет новой машины, слухи о котором, несмотря на всю секретность, уже разнеслись по округе, вызвал немалое оживление. Шифротелеграмму никто посторонний не читал, но, когда полсотни всадников на невысоких мохнатых лошадках начали объезжать площадь, советуя прохожим поскорее ее покинуть, все всё поняли. На одной стороне громадного пустыря собрался чуть ли не весь Беловодск, от мальчишек до членов правительства. На другой стороне, ближе к стенам дацана, ждали сайхоты. Издали можно было хорошо разглядеть желтые монашеские плащи.
Ближе пока не подходили. Сядет аэроплан, мотор заглушит, тогда уж…
Первым машину заметил гражданин Рингель, видать, очки вовремя протер. Всмотрелся, головой покрутил.
– Однако, господа! Что-то новенькое.
Бывший статский советник не ошибся. Вскоре и все остальные поняли, что таких аэропланов в небе Сайхота еще не было: большой, ширококрылый, сверкающий ярким светлым металлом. Закрытая кабина, темные окошки, красная надпись на борту…
Аэроплан сделал над площадью круг, словно желая покрасоваться. Самые зоркие сумели прочитать надпись на борту. Семь букв киноварью: «ДОБРОЛЁТ», а рядом – «№ 4».
– Немецкий, – пояснил товарищ Волков, прикрываясь от солнца ладонью. – «Юнкерс», модель «F-13», двигатель фирмы «Мерседес». В Столице сейчас таких уже с десяток. Четыре пассажира, и все, между прочим, Иван Кузьмич, к тебе в гости.
Кречетов молча кивнул, принимая услышанное к сведению. Один из тех, кто в небе, – курьер из Столицы с долгожданными документами, если, конечно, комполка не пошутил. А остальные кто? Самое время обидеться на товарища по партии. Если рейс такой секретный, стоило ли сажать машину прямо посреди города? Конечно, иной посадочной площадки в Сайхоте пока нет, но в любом случае через несколько минут все секреты станут видны, как на ладони. Оцепление из надежных местных ребят, конечно, выставлено, зевак близко не подпустят, но глаза-то у людей есть, в том числе и у тех, кто аэроплан охранять назначен. Тем более к нему, к Ивану Кречетову, гости спешат, не к кому другому. Неужели нельзя заранее предупредить?
– Не говорю, потому что сглазить боюсь, – понял его комполка. – Машина немецкая, новая, но пусть уж сначала сядут.
На этот раз его улыбка не походила на волчью. Иван Кузьмич, решив не обижаться, усмехнулся в ответ.
Вокруг уже шумели, громко обмениваясь впечатлениями, мальчишки, не слушая окриков, забегали за оцепление, стараясь получше рассмотреть приближающийся аэроплан.
– Летит! Близко уже! Летит!.. На посадку пошел!..
Наконец черные каучуковые колеса коснулись истоптанной сухой земли. Аэроплан пробежал по полю, постепенно замедляя ход, а затем ловко подрулил к встречающим. Остановился, заглушил рычащий мотор. Из открытого окна кабины выглянул пилот, махнул рукой.
Конники уже окружали машину, не подпуская зевак. Оружия не доставали, но грозно щелкали в воздухе кожаными нагайками-камчами.
– Пойдем, пожалуй, – рассудил Кречетов. – А то неудобно получится, если не встретим. Гости все-таки.
Комполка молча кивнул – кажется, все еще боялся сглазить.
Между тем открылась врезанная в борт металлическая дверь. Первым из машины выбрался летчик, которому и достался целый шквал приветствий. Пилот, вновь помахав рукой, белозубо улыбнулся и заглянул внутрь. Иван Кузьмич прикинул, что следующим должен выйти курьер. При старом режиме фельдъегерям всюду была зеленая улица.
Ошибся.
Из чрева машины на землю соскочил крепкий мужчина неопределенного возраста в командирской форме РККА, но без знаков различия. Вздыбленные иссиня-черные волосы оттеняли загорелое лицо с резкими морщинами на лбу и щеках, издалека походившими на шрамы. Желтая кобура на ремне, в руке – небольшой фанерный чемоданчик.
Товарищ Кречетов, не без удивления поглядев на нежданного гостя, повернулся к невозмутимому Волкову, дабы разъяснить личность, но не успел.
– Граждане трудового Сайхота! Товарищи!.. Слава Российской коммунистической партии – партии большевиков!..
Громкий, пронзительный крик спугнул слетевшихся птиц. Громко заржала лошадь. Люди, напротив, онемели.
– Привет вам, товарищи, из Красной Столицы! Привет от великой державы – Союза Советских Социалистических Республик! Ура, товарищи!..
На этот раз не оплошали. Ответное «ура» разнеслось до самых краев громадной площади. Черноволосый энергично кивнул, поставил чемоданчик на землю, шагнул вперед:
– Вы, товарищи, передовой отряд Мировой революции! Ее волны уже захлестывают Азию, будят от вековечного тяжкого сна эксплуатации…
– Господа, какая прелесть! – восторженно воскликнул кто-то. – К нам большевики клоуна прислали!
Гость отреагировал молниеносно. Острый длинный палец взметнулся, словно шпага:
– Ты!.. Ты, вражий голос! Я – клоун, над которым смеются только один раз. В нашем Союзе такие, как ты, уже отсмеялись до смертной икоты. Последние хихикают в Соловецком лагере особого назначения. Скоро и ты, недобиток, будешь вечно скалиться, как шут Йорик у прогрессивного английского поэта Шекспира. Ну, похохочи, поупражняй челюсти!
В ответ и вправду хихикнули, но как-то неуверенно. Черноволосый немного подождал, резко вскинул голову:
– Вот она, классовая борьба, товарищи, в ее чистом, незамутненном виде! Не нам, большевикам, ее страшиться. Ибо коммунист – это тот, кто сдаст оружие в арсенал только после полной победы великого учения Маркса!..
Услышав «ибо», Иван Кузьмич невольно сглотнул. В Сайхоте имелись собственные комиссары, куда без них, но подобное ни от кого из здешних не услышишь. Гость между тем, быстро осмотревшись, указал на крыльцо купеческого дома:
– Пройдемте туда, товарищи! Здесь нет трибуны, но она не нужна. Я не собираюсь возноситься над вами, я не вождь и не учитель. Я – голос победоносного российского пролетариата и расскажу вам о Столице, о том, чем живет сейчас великая советская страна. В Сайхоте нет радио. Не беда! Теперь я – ваше радио. На митинг, на митинг!..
Читать бесплатно другие книги:
