Его величество случай Володарская Ольга
От обилия новых сведений у Ани голова пошла кругом, и она попросила:
– А можно я запишу? Мне все не запомнить…
– Сделаем проще, мы подберем вам косметику прямо тут… Как говорится, не отходя от кассы. Хотите?
– Хочу.
– Я вас красила «Эсте Лаудер», но вам такая дорогая ни к чему, ведь так?
Аня энергично закивала.
– «Л’Ореаль», думаю, вас устроит?
Аня кивнула уже не так энергично – вспомнила, сколько этот «Лореаль» стоит.
– Аллергии на него нет?
– Нет, – ответила Аня наугад.
– Тогда я сейчас принесу образцы, и мы соберем вам косметичку.
Она упорхнула, Аня тоже поднялась с кресла, направилась к вешалке. А Игорек все никак не мог налюбоваться на свое произведение: то под одним углом на Анины волосы глянет, то под другим, то на челку подует, то прядь поправит.
– Жду вас через месяц, – сказал он одевающейся Ане.
– Зачем? – удивилась она.
– Как зачем? Прическу поправлять! Раз в месяц обязательно надо ходить в парикмахерскую… А то опять в бездомного пуделя превратитесь.
Аня обернулась на висящее за ее спиной зеркало. Выгнула шею. Подставила под ламповый свет свой профиль, полюбовалась скулами, глянцево блестящими волосами, маленьким ушком, выглядывающим из-под рыжих бачков, и решительно сказала:
– Я приду.
– Отлично. Глядишь, через полгодика мы вас настоящей Золотой Леди сделаем… Пока вы, извините, только позолоченная… – Он в последний раз дунул на Анину макушку, пробормотал: «Опупительно», махнул ручкой, но когда Аня направилась к двери, остановил ее вопросом: – Хотите совет?
– Хочу.
– Выбросьте этот пуховик. Вы в нем похожи на чупа-чупс.
– Но в чем мне ходить?
– Купите дубленку. Короткую. Или утепленную кожаную куртку строгих линий. Приталенную. С воротником стойкой. Типа «Матрица-революция». Помните? Да должны помнить, это ж классика…
Нет, о такой революции Аня не слышала, только о Великой французской, Великой Октябрьской, сексуальной и технической, но решила своего невежества не показывать – кивнула.
– И не носите шапок!
– Но я замерзну!
– Купите дубленку с отстегивающим капюшоном, мороз ударит – пристегнете, а так ходите без головного убора… На весну можно бейсболку либо бандану, в зависимости от типа демисезонной одежды. Поняли, о чем я?
– Поняла, – слукавила Аня.
– Отличненько, тогда топайте к Лолошке, а я пока счет выпишу…
С Лоло Аня просидела около получаса, роясь в груде многочисленных пробников. Занятие это оказалось очень увлекательным и познавательным: например, она узнала, что румяна бывают шариковые, похожие на козьи какашки, тени жидкие, а духи сухие. Самое же грандиозное открытие, которое она сделала, было таким – помада может стоить гораздо дороже трехсот рублей… О стрижке, покраске, укладке умолчим – за те жалкие двести рублей, которые наивная Аня отложила, чтобы расплатиться, ей только помыли голову, все остальные манипуляции мастера международного класса стоили в двадцать раз дороже.
Когда Ане принесли счет, ее глаза поползли на лоб вместе с выщипанными бровями (три сотни за экзекуцию!) и надолго зависли под короткой асимметричной челкой, никак не желая возвращаться на свое привычное место.
Одиннадцать тысяч рублей стоили услуги Игоряши. Семь старания Лоло. А недорогая косметика потянула на двести долларов!
Пришлось Ане бежать в туалет, отстегивать булавку, доставать нагретые собственным телом баксы и навсегда прощаться с мечтой положить деньги в банк – такими темпами она растрясет их за месяц.
Когда Аня выползла из салона, утреннее недомогание опять вернулось: голова закружилась, к горлу подступила тошнота, а настроение стало даже хуже, чем в начале дня… Двадцать с лишним тысяч за два часа! Двадцать! Остригли, как овцу, лишили бровей, обозвали чупа-чупсом, отняли помаду, задурили голову какими-то приталенными революциями, и за все эти издевательства слупили больше двадцати тысяч! Считай, половину бабулиных подстаканников! Кошмар!
Аня хотела заплакать, она и платок достала, чтобы стирать с лица подтеки туши, но не заплакала. А все потому, что заметила, как стоящий у киоска «Роспечати» молодой человек, забыв о купленной газете, пожирает ее глазами. Аня обернулась, чтобы удостовериться в том, что этот пристально-вожделенный взгляд устремлен именно на нее: вдруг за ее спиной притаилась невесть откуда взявшаяся Дженнифер Лопес, но там никого, кроме золоченой леди в полумаске на вывеске, не было. Парень тем временем отошел от ларька, спрятал газету в карман, поправил шарф и… мама дорогая… направился к Ане с недвусмысленным желанием познакомиться поближе.
Ответного желания у свежеиспеченной красавицы не возникло, она проигнорировала пылкий взгляд и дурацкий вопрос о том, нужен ли ее маме зять, и отбежала к остановке.
Пока стояла в ожидании автобуса, трое мужчин ей подмигнули, двое посигналили клаксоном, а один пригласил в ресторан. Такое поведение представителей сильного пола было для Ани настолько непривычным, что она то и дело щипала себя за ляжку, чтоб убедиться, не снится ли ей это. К моменту, когда она поверила в реальность происходящего, ее бедро жгло и саднило. Но настроение тем не менее было приподнятым: остатки похмелья как ветром сдуло, и почему-то потраченных денег стало уже не так жалко.
Когда к остановке подъехала ее маршрутка (полупустая!), Аня ехать передумала. Вместо этого она направилась в ближайший магазин верхней одежды.
Отдел «Дубленки и кожа» нашла тут же – по запаху. Вошла. Осмотрелась. Молоденький продавец, оглаживающий на манекене замшевый френч, тут же сделал на Аню стойку – подскочил со словами:
– Вам помочь?
– Мне нужна революционная дубленка… Или куртка, – не очень уверенно проговорила Аня, некстати забывшая название революции. – Прямая, строгих линий, с воротником стойкой и отстегивающимся капюшоном.
– Вы сказали, революционная? – переспросил продавец.
Тут в Анином мозгу наступило прояснение, и она вспомнила:
– Матрица-революция, знаете?
– Ах вот вы о чем! – обрадовался парнишка. – А то я уж испугался, что у нас нет того, чего вы хотите…
– А у вас есть?
– Есть!
К Аниной радости, дубленка оказалась очень красивой, теплой, прекрасно сидящей на ее стройной фигуре. Стоила она двадцать пять тысяч. Еще вчера эта запредельная цена шокировала бы Аню, но сегодня показалась приемлемой: что стрижка-покраска, что дубленка из натурального меха – стоят одинаково, но стрижка через месяц отрастет, а дубленку она лет десять (двадцать при хорошем уходе) проносит. Выходит, она делает выгодное капиталовложение.
Выйдя из магазина в новой дубленке (куртку она не выкинула, как ей велели, а аккуратно сложила в пакет и взяла с собой), Аня решила немного пройтись: попривыкнуть к новой вещи и, что греха таить, покрасоваться. Прошагала всего лишь полквартала, как с неба посыпался мерзкий жидкий снежок, и она забежала в первый попавшийся магазин, чтобы уберечь прическу и дубленку от влаги.
Магазин, куда Аня влетела, оказался цветочным, что было очень кстати – она давно хотела прикупить какое-нибудь комнатное растение: чахлый фикус нуждался в компании. Здесь выбор был огромный: диковинные цветы, папоротники, пальмы, деревца-бонсаи и даже побеги ржи в кадках. Пока Аня выбирала друга своему убогому фикусу, из-за двери, ведущей в служебное помещение, за ней с интересом наблюдал некий господин в элегантном, но несколько старомодном твидовом костюме.
Когда Аня остановились у прилавка с кактусами, он решил обнаружить себя – вышел из своего укрытия и направился к ней.
– Это не ваши цветы, – с улыбкой заявил он, вставая рядом с девушкой.
– Что вы сказали? – переспросила Аня. Она была занята своими мыслями, поэтому не сразу обратила внимание на пожилого господина в странном клетчатом костюме.
– Я сказал, что кактусы не ваши растения… Вы ведь выбираете для себя?
– Да, мне нужен цветок в новую квартиру.
– Любите цветы? – спросил мужчина, внимательно посмотрев Ане в глаза.
– Очень.
– Я сразу это понял, как только вы вошли… В вашем лице было столько радости, когда вы смотрели на мои растения…
– Вы хозяин этого магазина? – осенило Аню.
Мужчина с достоинством кивнул.
– Позвольте представиться – Брянский Вениамин Антонович, для близких просто Веня.
Аня назвала свое имя. Веня нашел его обворожительным, после чего приложился сухими губами к костяшкам ее пальцев. Обладательница обворожительного имени дико смутилась – еще ни разу в жизни мужчины не целовали ей рук.
– Хотите я помогу вам выбрать цветок? – предложил Веня, закончив с лобзаниями.
– Очень хочу…
– Тогда пойдемте…
Он повел ее в самый дальний, но самый светлый (единственное окно располагалось именно там) уголок магазина. Там, на столиках из белого гипса, стилизованных под низкие античные колонны, стояли удивительные цветы в маленьких горшочках. Листьев на стеблях почти не было, зато огромные соцветия унизывали их буквально до спрятанных в землю корней.
– Какая красота! – восхитилась Аня. – Что это?
– Это орхидеи. Они великолепны, не правда ли? – Он взял со столика один из цветков: с нежными бледно-розовыми лепестками. – Посмотрите, вам не кажется, что эта орхидея похожа на вас?
Хм. С цветками ее еще не сравнивали. С птицами бывало: с курицей, например, или кукушкой, но не простой, а бестолковой, еще с животными: коровой (тупой), овцой (облезлой) и собакой (х…евой).
– Вы не представляете, Анечка, – продолжал щебетать Веня, – как умопомрачительно смотрятся орхидеи в естественной среде! Бывал я в Бразилии, в тамошних джунглях такие красавицы на деревьях висят, голова кругом… Кстати, в наших лесах они тоже есть, не столь, конечно, роскошные, а поскромнее: любка, или ночная фиалка, и ятрышник, именуемый в народе «кукушкиными слезами»…
Аня слушала лекцию вполуха: ей не было дела ни до бразильских орхидей, ни до лесных ятрышников, занимали ее только те, которые находились перед глазами. Особенно привлекал один цветок с розово-оранжевыми, как летний, предвещающий жару закат, соцветиями. По мнению Ани, именно такая орхидея походила на нее теперешнюю: нежная и нарочито яркая одновременно. Видимо, в цветках этого одомашненного чуда так же, как и в ней самой, боролись две стихии: жажда свободы и покорность судьбе…
– Могу я купить эту? – спросила Аня, ткнув пальцем в приглянувшуюся орхидею.
– Тигровую? – удивился Веня. – Но почему?
– Она самая красивая, – ответила она, умолчав про стихии.
Он снял орхидею со столика, нежно провел пальцем по краешку лепестка.
– На мой взгляд, она слишком контрастна, я больше люблю белые и розовые, но раз вы выбрали… – Он протянул Ане горшочек с цветком. – Держите…
Аня аккуратно приняла орхидею из его рук.
– Спасибо вам, – сердечно поблагодарила она Вениамина.
– Не за что, душа моя, – расплылся он в благодушной улыбке и без перехода по-деловому предложил: – А приходите ко мне работать…
– Как работать? Кем?
– Пока продавцом, а там посмотрим…
На Анином лице отразилось такое удивление, что Вениамин испугался.
– Я вас обидел? Извините меня, – затараторил он, взволнованно теребя пуговицу на Аниной дубленке. – Конечно, я должен был догадаться, что такая девушка… такая эффектная девушка уже имеет престижную работу… Господи, какой я дурак! Предложил эдакой нимфе трудиться обычным продавцом… Но и вы меня поймите, вы просто созданы для работы с цветами, я давно мечтал о подобной сотруднице…
– Вениамин Антонович, миленький, я нисколько не обиделась, – успокаивающе сказала Аня. – Наоборот, я рада. И мне бы очень хотелось у вас работать… Просто ваше предложение было так неожиданно, что я растерялась…
– Правда? Вы правда хотели бы поработать в моем магазинчике?
– Да, но не только. Еще я хочу узнать об орхидеях столько, сколько знаете вы…
– Анечка, приходите хоть завтра! Я возьму вас в штат даже без рекомендаций…
– Завтра не смогу, мне надо рассчитаться на прежнем месте работы, но на той неделе…
– В понедельник! И ни днем позже!
– Хорошо, – радостно улыбнулась Аня. – А сейчас мне нужно идти… Сколько стоит орхидея?
– Нисколько. Это подарок.
– Не смущайте меня, Вениамин Антонович, я не могу принять дорогой подарок, я знаю, что орхидеи недешевы…
– Я всем своим новым работницам дарю по цветку, чтоб учились находить с ними общий язык – цветы ведь очень капризны… Почти как женщины… – Он схватил Аню за кисть и вновь приложился к ней губами. – Вам я дарю орхидею авансом. Берите, не обижайте старика!
Ане ничего не оставалось, как принять подарок. В нагрузку к нему ей дали пакет специальной земли, брошюру «Орхидеи и уход за ними» и буклет с рекламой магазина, на белом ободке которого Вениамин Антонович записал номер своего мобильного.
Пожелав друг другу удачи, хозяин и потенциальная продавщица расстались, довольные друг другом.
Петр
Петр стоял у окна, подставив лицо и тело под струи выдуваемой из кондиционера прохлады. Ему необходимо охладиться! Щеки Петра пылали, под мышками было влажно, а там, где расположена ширинка, до сих пор наблюдалась выпуклость, появившаяся сразу, как только Ева вошла в его кабинет, и выросшая до немыслимых размеров, когда она прижалась к нему своими умопомрачительными грудями…
– Петр Алексеевич, – услышал он за спиной голос секретарши. – Я вам факс на стол положу… Пришел только что.
– Спасибо, – поблагодарил он Катю, не оборачиваясь. – Можешь сходить пообедать, ты мне пока не нужна.
Когда Катя упорхнула, Петр вернулся за стол, взял факс, прочел. Из текста следовало, что Анна Железнова появилась на свет в роддоме № 203 на два месяца раньше срока. Дальше указывался вес девочки (два килограмма семьсот граммов), рост (пятьдесят один сантиметр) и имя родившей ее женщины: Александра Викторовна Железнова…
Значит, все-таки Шура была Аниной матерью… Что ж, хотя бы не Полина, и то хорошо. Надо успокоить бедную девушку, посчитавшую ненормальную женщину своей родительницей…
Петр набрал номер Аниной квартиры. Трубку не взяли. Ушла, значит. Выходит, не так сильно переживает, как он думал… Либо переживает настолько сильно, что никого слышать не хочет и трубку не берет. На всякий случай Петр позвонил ей на сотовый, но ему вежливо объяснили: «Абонент выключен или находится вне зоны действия сети».
«Ладно, – решил Петр. – Вечером заеду к ней домой, уж к ночи-то она должна явиться…»
Он сел за стол, включил компьютер, но поработать не получилось – отвлек телефонный звонок:
– Это приемная господина Моисеева? – спросил приятный баритон.
– Это сам господин Моисеев, здравствуйте.
– Добрый день, Петр Алексеевич, вас Отрадов беспокоит.
– О, Сергей Георгиевич, очень приятно вас слышать… Вы что-то хотели?
– У меня просьба к вам… Не могли бы вы дать мне адрес Анны Железновой, я хочу с ней познакомиться.
Петра немного удивило его желание, но виду он не подал:
– Аня живет в квартире Элеоноры Георгиевны, вы разве не знаете, где она находится?
– Нет, – коротко ответил Сергей.
– Нет? – усомнился Петр, ему казалось, что тот должен знать.
– Я не знаю, где жила Элеонора, мы не виделись многие годы…
– И не переписывались?
– Я отправлял открытки на абонентский ящик. – В его голосе появился металл. – А к чему этот допрос?
– Нет, это не допрос, что вы! – устыдился своего неверия Петр. – Я могу не просто дать адрес, а сопроводить вас… Я сегодня после работы нанесу Ане визит. Если желаете, присоединяйтесь…
– Я подъеду к вашей конторе часов в шесть, хорошо?
– Отлично.
– Тогда до встречи.
Сергей Георгиевич отключился. А Петр так и не понял, зачем Отрадову понадобилось знакомиться с Аней, но ломать над этим голову он не стал – надо так надо.
Эдуард
Вульф не мог дождаться, когда закончится обед, а все потому, что изящный белоснежный стульчик, на котором он сидел, был явно маловат для его задницы. К тому же человек, деливший с ним трапезу, дул минералку вместо подобающего блюду (фаршированный красной икрой судак) вина, а Эдуард не привык пить один. Пришлось ограничиться символическим бокалом, а потом перейти на ту же газированную воду, что тянул сотрапезник. В итоге никакого удовольствия от обеда Вульф не получил, зато вышел из-за стола с совершенно трезвой головой и полупустым желудком – что было не так уж плохо, ведь на трезвую голову легче вести переговоры (за кофе он собирался уговорить гостя на одну сделку), а вставать из-за стола с чувством голода, говорят, вообще полезно…
Когда официант унес тарелки, Эдуард с гостем – известным коллекционером антиквариата и произведений искусства Штурмом Александром Антоновичем – перешли в малый зал ресторана, курительную, как здесь его называли, уселись в удобные кресла, закурили и, прихлебывая из тончайших чашечек крепкий черный кофе, начали разговор.
– Вы что-то хотели мне предложить, Эдуард Петрович? – спросил коллекционер, выпустив из ноздрей пахнущий ментолом дымок. Голос у него был очень высоким и визгливым, как у уличной торговки, поэтому он старался говорить полушепотом. – Что-то очень редкое, как я понимаю…
– Правильно понимаете, Александр Антонович, – почти заискивающе улыбнулся Эдуард Петрович, хотя ему страшно не нравился этот прощелыга с пидорским голоском, а от его бабьих сигарет Эдика вообще тошнило. – У меня имеется очень необычный браслет, и я готов поменять его на вашего Кандинского…
– Прошу вас, Эдуард Петрович, – прошелестел Штурм устало, – не будем вновь поднимать тему Кандинского… Я уже говорил, он не продается.
– Поэтому я предлагаю поменять его на очень ценную, очень редкую вещь, которой, как я слышал от одного антиквара, вы давно интересуетесь…
– О чем вы?
– Об османском браслете.
В глазах Штурма загорелся огонек, но тут же погас – коллекционер умел сдерживать свои эмоции. Нарочито медленно он стряхнул пепел с сигареты и лениво поинтересовался:
– Он у вас?
– Точно так, – подтвердил Вульф, прикусив сигару своими острыми, как у хищника, зубами.
– Можно взглянуть?..
– Всенепременно.
Тут же один из телохранителей Вульфа отмер, подошел к их столику и, положив на него черный кейс, отошел. Эдуард Петрович, набрав код, открыл его. Развернул к Штурму. При виде изумрудных глаз золотой змеи коллекционер так разволновался, что уронил пепел на колено, даже не заметив.
– Сколько вы за него хотите? – спросил он, справившись с собой.
– Я уже сказал: картина взамен браслета.
– Эдуард Петрович, я не могу отдать вам Кандинского. Возьмите взамен Шагала, его стоимость гораздо выше…
– Нет, мне нужен именно тот натюрморт, я влюбился в него, когда увидел фотографию в журнале «Коллекционер»…
Вульф говорил неправду – натюрморт ему ужасно не понравился: все кривое, косое, смазанное, графин похож на ночной горшок, яблоко на клубок ниток, а груша на кучу дерьма. Новицкий вообще-то терпеть не мог всех авангардистов, предпочитая классическую живопись, но, глядя на картину в журнале, поймал себя на мысли, что если она, гадость эта, будет висеть в его столовой, портя аппетит своими дрянными фруктами, то время его трапезы сократится, а значит, он станет меньше есть. А то сейчас, завтракая, он любуется натюрмортом какого-то малоизвестного голландца, а там прозрачный виноград, сочащиеся соком гранаты, нежные персики, от этого у Эдуарда Петровича разгорается аппетит, и вместо того чтобы встать из-за стола с чувством легкого голода, он выползает из-за него с ощущением, что сейчас лопнет.
– Ну что, Александр Антонович, – прервал затянувшуюся паузу Вульф, – готовы на обмен?
Штурм впился глазами в браслет, в его душе шла борьба. С одной стороны, очень не хотелось отдавать Кандинского – он купил его за гроши на блошином рынке Питера, будучи студентом художественного училища, сам отреставрировал – но, с другой… Этот браслет… необыкновенный браслет… Он мог бы стать жемчужиной его коллекции старинных украшений.
– Я согласен, – выпалил Штурм.
Вульф лучезарно улыбнулся. Он был страшно доволен собой. Как же, убил сразу двух зайцев: заполучил натюрморт и избавился от браслета, проделав все цивилизованно, без насилия и даже нажима, как и подобает честному бизнесмену, меценату, кандидату экономических наук…
– Вы позволите кое-что у вас спросить, Эдуард Петрович? – вновь заговорил Штурм.
– Пожалуйста…
– Вы ведь купили этот браслет у Абрама Шаца? У него еще ломбард на Лубянке.
– Скажем, он мне достался от антиквара Шаца, а вы с ним знакомы?
– Да. Но я не имею с ним дел… – Штурм поморщился. – У него нехорошая репутация… И я хотел бы вас предостеречь: не связывайтесь с ним больше…
– Почему?
– Он нечист на руку.
– Как так?
– Сбывает через свой магазин «фуфель».
– «Фуфель»? – переспросил Эдуард Петрович, хотя прекрасно знал значение слова, тем более этот «фуфель» Шацу поставляли именно его люди.
– Подделки. Искусственно состаренное золото, бракованные камни, фальшивое серебро.
– И что, покупают?
– Лохи – да. – Штурм пренебрежительно скривился. – Всякая разбогатевшая шушера, мы же, истинные коллекционеры, с ним дела не имеем… – В этот момент до него дошло, что сим замечанием он мог оскорбить Новицкого, причислив того к тем же лохам, и он тут же сконфуженно добавил: – Но вы-то, я уверен, у него, кроме браслета, больше ничего не покупали?
– Я и браслет-то не покупал. Тут какая история получилась… Отдал я ему на экспертизу одну вещь, а она пропала…
– Как пропала?
– Ограбили магазин, унесли все ценное, в том числе и мою вещицу. Шац, дабы возместить моральный и материальный ущерб, преподнес мне этот браслет…
– Что за вещь, стоящая? – заинтересовался Александр Антонович.
– Один старинный кинжал…
– Уж не кинжал ли Эль-Саладина? – со священным трепетом прошептал Штурм. – Я вижу, у вас и кольцо из того комплекта… Неужели вы владели всеми тремя предметами?
– Нет, конечно… – легко соврал Вульф. – Кинжал был другой. Тоже дамасский, но попроще, без истории… Взамен его Шац мне вот этот браслет дал, как считаете, я немного потерял?
– Я, конечно, не знаю, какой у вас был кинжал, но уверен – вы не прогадали. Этот браслет… э… потрясающая вещь… На другую я бы Кандинского не поменял.
– Вы меня успокоили, Александр Антонович, спасибо. – Вульф дал знак своему телохранителю, чтобы тот распорядился принести еще кофе, затем как бы между прочим спросил у Штурма: – А кроме того, что Шац нечист на руку, вам ничего о нем не известно? Я слышал, он сам коллекционер, а в вашем тесном мирке все прекрасно осведомлены друг о друге…
Штурм пожал узенькими плечами.
– Он собирает китайский фарфор, а я к нему равнодушен, поэтому мы практически не пересекаемся… Но, знаете, от своего приятеля Александра Чевчевадзе, он тоже коллекционер, я недавно слышал, что Шац тайно ищет покупателей на какие-то старинные украшения. Не фуфлыжные – настоящие.
Вульф подобрался, взгляд его из скучающего стал острым. Он понял, что сейчас убивает еще одного зайца: в праздной беседе получает важную информацию. Незаметно для Штурма он подал знак своему помощнику Андрею, скромно стоящему в сторонке, чтобы тот внимательно слушал, затем спросил у коллекционера:
– Ваш приятель их видел?
– Сами украшения – нет, но фотографии – да. Якобы еще отец Шаца, тоже антиквар, ныне покойный, когда-то составлял опись одной весьма ценной коллекции фамильных украшений каких-то графьев, тогда же их и сфотографировал, и вот теперь наследники надумали ее распродать… Ну, скажем, то, что от нее осталось, так как до наших дней целиком она не дошла…
– Нашлись желающие купить?
– О, да! Судя по описанию и снимкам, украшения роскошные! Мой приятель сам не прочь приобрести один гарнитур, несмотря на запредельную цену, только о чем можно говорить, если самих драгоценностей никто в глаза не видел?
– Значит, дорого за них дают?
– За гарнитур наследники могут выручить около миллиона долларов… Естественно, в случае, ежели он соответствует описанию. Но это не предел, если выставить его на аукцион. – Штурм прикурил очередную ментоловую сигарету, с наслаждением затянулся и, проследив за поднимающимся к потолку дымом, продолжил: – Но об этом речь не идет. Как я понял, сделки будут совершаться в обстановке строжайшей секретности, поскольку, если верить Шацу, наследники опасаются огласки – боятся, как бы их не грабанули, а по мне, с этим наследством не все чисто…
– Как так?
– Да, скорее всего, один из графских правнуков присвоил фамильные безделушки, а с остальными делиться не хочет. Поэтому к Шацу и обратился, не всякий возьмется за незаконные сделки…
– Ну за такие-то комиссионные!
– Да уж, комиссионные Шац получит не хилые! Тысяч двести, и все необлагаемые налогом…
– Он деньги любит…
– А кто их не любит? – резонно заметил Штурм. – Тем более что он на историческую родину собирается… В Израиль.
– На ПМЖ?
– Да.
– Вы уверены?
– Я слышал краем уха, быть может, это сплетня…
Эдуард Петрович нахмурился и погрузился в думы. Штурм еще что-то вещал своим срывающимся на визг шепотом, но, так как его россказни никакого отношения к Шацу не имели, Новицкий пропускал их мимо ушей. Он выстраивал в уме логическую цепочку.
Итак, два месяца назад он надумал подарить кинжал Эль-Саладина, коим владел больше пяти лет, послу Сирии, об этом своем решении он обмолвился Шацу, и буквально через несколько дней тот позвонил ему и огорошил новостью, что в их кругах ходят слухи, будто кинжал ненастоящий. Старинный – да, дамасский – да, но не тот, легендарный, из гробницы воина. Всего лишь искусная копия трехсотлетней давности. Вывалив на Вульфа эту новость, Шац тут же предложил провести детальную экспертизу кинжала. Не на глазок, а по науке, при помощи какой-то мудреной аппаратуры, определяющей возраст вещи с точностью до года. Вульф согласился, и на следующий же день нож был у антиквара, а еще через день ломбард ограбили. Пропало многое, в том числе кинжал, налетчики ворвались в помещение именно в тот момент, когда Шац снимал кассу и перекладывал деньги в сейф, где, собственно, он и хранился.
Воров искали и милиция, и мафия, но они как в воду канули. Кинжал канул вместе с ними. Шац, дабы компенсировать Вульфу утрату, подарил браслет из комплекта. Естественно, он не шел ни в какое сравнение с оружием Эль-Саладина, но тоже был ценен. Новицкий дар принял (куда ж деваться!), но надеялся кинжал вернуть – велел Шацу следить, не всплывет ли он на прилавке какого-нибудь ломбарда или на сайте интернет-магазина. Но месяц о нем не было ни слуху ни духу, а потом им убили его мать…
Это первое звено цепочки. Дальше второе: Шац ищет покупателей на старинные украшения. Но при этом не предлагает их Новицкому, должником коего является и который, собственно, мог бы их купить, так как располагает достаточными средствами. И третье: Шац собирается в эмиграцию, хотя никогда раньше не изъявлял желания покинуть Россию – здесь у него хороший бизнес, дом, родственники…
Три звена логической цепочки. Если соединить первое с последним, то получается вот какая штуковина: Шац не просто знаком с убийцей матери, но еще и в сговоре с ним…
Придя к такому выводу, Вульф растерялся. Он не верил в то, что Шац осмелился пойти против него. Осторожный, даже трусливый, тот не сделал бы такой глупости…
«Надо все проверить, – решил Вульф, – а потом делать окончательные выводы». Быть может, Шац никуда не собирается, а история с отъездом всего лишь сплетня. И цацки он продает не материны – мало, что ли, в России графьев да князьев было. А то, что ему не предлагает, легко объяснимо – с других можно дороже содрать, а с Вульфа он не посмеет…
Вот тебе еще одна цепочка! Осталось выяснить, какая окажется верной.
А тем временем Штурм, заметивший, что его не слушают, обиженно замолчал, а после и вовсе ушел, бросив напоследок, что обмен готов совершить в любое удобное для Эдуарда Петровича время.
Проводив болтливого коллекционера до двери, Вульф вернулся в кресло. Прикурил очередную сигару, опрокинул в себя остывший кофе, поморщился – он терпеть не мог несладкие напитки, пил через силу, теша себя иллюзией, что не набирает лишние калории.
– Андрюха, вели, чтобы мне принесли горячего кофе, – распорядился Вульф. – И не черного, а со сливками и сахаром… А лучше бутылку вина, думать буду.
– Здесь?
– Здесь, а что?
– Там администратор волнуется, говорит, клиенты покурить рвутся… А вы велели сюда никого не пускать.
– Пусть скажет, технический перерыв… Типа пепельницы моют. – Он поерзал на кресле, что-то ему и кресло стало мало. – Слыхал, что дурик ментоловый говорил?
Читать бесплатно другие книги:
