Дуэлянты Крючкова Ольга

– Ну, что ж, дорогой мой, раз карта тебе сегодня идет, может, продолжим? – ненавязчиво поинтересовался Еремеев.

– Можно и продолжить! – расхорохорился Григорий. – Какие делаем ставки?

– По пять рублей! – предложил один из игроков. – Согласитесь, по полтиннику – уж слишком мало!

И все согласились с этим железным доводом и поставили на кон по пять рублей каждый: все, кроме Еремеева.

– Ах, не задача. Знаете ли, друзья, у меня некоторые финансовые проблемы…

– Так я тебе одолжу, – тотчас предложил Григорий.

– Ах, дорогой мой, ты же знаешь – не люблю занимать. Ладно, запишите на меня долг, потом расплачусь.

На том студенты и порешили, продолжая игру в бридж. На удивление карта снова пошла прямо Григорию в руки.

– Вельяминов! – возмутился один из игроков. – Ты что, слово какое знаешь секретное?

– Да, нет, поверьте – это случайность. Мне давно так не везло!

Действительно, поначалу игры Еремеев хотел несколько поддаться Григорию, дабы тот сорвал банк, но напрасно. Фортуна сегодня просто благоволила к стеснительному Вельяминову!

И когда закончился очередной кон – он снова взял банк.

– Нет уж, друзья! С Вельяминовым за стол играть более не сяду! – пообещал Еремеев. – Я изрядно продулся… Идем, Григорий выпьем.

– Поверь мне, Еремей, я и сам не знаю, что сегодня такое! Я никогда постольку не выигрывал. Сам удивляюсь…

– А ты, друг мой любезный, не удивляйся. Жизнь она, знаешь ли, полна неожиданностей.

– Ну, полноте, Еремей: какие еще неожиданности?

– Да разные: сегодня беден – завтра богат, сегодня влиятельный уважаемый человек, а завтра – в Сибирь в кандалах… И так далее…

– Что-то ты, Еремей, сегодня чрезмерно пессимистичен, – заметил Григорий.

– Пожалуй… Послушай, а ты не возьмешь мой долг одной интересной вещицей? Ручаюсь, она тебе понравится.

Григорий уже изрядно выпил и был весьма сговорчив.

– Что ж, охотно посмотрю на нее…

– Идем в спальню, она – там.

В спальне царил полумрак. Еремеев зажёг свечу.

– Садись в кресло… Вот она, сия вещица, – он взял статуэтку с комода и потянул Григорию.

Тот внимательно на нее посмотрел.

– Бронза… Похожа она очень старинная.

– Точно, угадал. Ты – прямо Генрих Шлиман[5]! – воскликнул восхищенный Еремеев.

– Это восточная работа? – предположил Вельяминов.

– Опять – в цель! Ты сегодня меня удивляешь, Григорий!

– И что это за фигурка? Напоминает какого-то божка…

– Это индийская богиня плодородия и любви… Правда не помню точно ее имени… – пояснил Еремеев.

– М-да… Ну за уплату твоего долга вполне пойдет. У матушки – скоро именины, вот и будет ей подарок. На камин можно поставить…

– Ты подожди с камином-то, – оборвал размышления друга Еремеев. – Это очень ценная вещица, необычная…

– Да? И чем же? – искренне удивился слегка опьяневший Григорий.

– Она содержит в себе магическую силу.

– Да брось, ты Еремей…

– Точно, говорю. Ее привезли из самой Индии, на нее наложено специальное заклятие. Не сомневайся!

Григорий совершенно растерялся: он смотрел то на шестирукую богиню, то на друга. Наконец, неприлично икнув, он спросил:

– А что оно делает, это заклятие?

– Вот-вот, мой друг, мы подошли к самому главному. Существует поверье: если владелец статуэтки будет постоянно носить ее с собой, то непременно расположит к своей особе представителей противоположного пола. Это своего рода – талисман!

– Ты меня разыгрываешь… Как я раньше не догадался?! Это же – шутка!

– Ну, какая – шутка! Я совершенно говорю серьезно, сам на себе проверил.

Григорий приоткрыл рот.

– Да, ну! И что же?

– Получил то, что хотел. Ну, ты же понимаешь: честь женщины – прежде всего! – Гордо произнес Еремеев, приосанившись. – Возьми… Не пожалеешь. Сразу почувствуешь прилив сил – точно тебе говорю.

– Не знаю, не знаю… как насчет прилива сил, а матушке ее точно можно подарить.

Григорий покрутил статуэтку в руке.

– Смотри, здесь что написано, – неожиданно обнаружил он надпись на санскрите.

– Где?

– Да вот, смотри!

Еремеев присмотрелся – действительно, на небольшом постаменте «богини» виднелась причудливая надпись.

– А я, что тебе говорил: магическая вещица. А ты мне не верил.

– Право, не знаю… – снова промямлил Григорий.

Еремеев чуть за голову не схватился – его план терпел катастрофу! Вельяминов оказался не столь податливым!

– Давай, выпьем, я принесу вина. Сиди здесь…

Еремеев удалился на кухню, открыл бутылку вина, затем пошарил в буфете и извлек небольшую коробочку, в которых обычно в аптеках продаются различные порошки.

– То, что надо…

Он чуть-чуть добавил порошка в бокал, затем налил в него вина… и поспешил в спальню.

– Ты еще не заснул? – Поинтересовался Еремеев у друга. Но тот внимательно рассматривал богиню, вовсе протрезвев. – Вот выпей…

– Благодарю… – Григорий отпил вина. Еремеев замер – снотворное, которое на прошлой неделе прописал ему доктор Вайнберг от периодически случавшейся бессонницы, могло подействовать в любой момент.

– Ну, так что? По рукам?

– Да, я возьму твою богиню и поставлю ее на камин.

– Вот и славно…

Внезапно Григорий начал клевать носом: Еремеев подсыпал порошка совсем немного, дабы ввести дуга в дремотное состояние.

– Устал я что-то сегодня, – едва слышно произнес Григорий.

Еремеев дождался, когда его приятель задремал, открыл ящик комода, где он хранил блестящий медальон, которым по его разумению немецкие психиатры вводили в катарсис[6] своих пациентов. Безусловно, он давал себе отчет в том, что даже Зигмунду Фрейду[7] не всегда удавалось достичь должных результатов при катарсисе, ибо этот способ лечения нервных расстройств и воздействия на психику человека был совершенно новым и мало изученным. Еремеев вот уже несколько лет следил за изданиями по психологии и психотерапии и, будучи в курсе событий в этой науке, читал о том, что немецкие специалисты осудили Фрейда за его новаторские методы, сочтя их чрезмерно опасными для пациентов. Но, несмотря на это, Зигмунд Фрейд продолжал свои исследования. Еремеев же, как любитель, увлекающийся психологией и психиатрией, считал Фрейда гением, сожалея, что в России у него нет последователей, и психиатрия на кафедре медицины преподается по-старинке, что его совершенно не привлекало.

Достав из ящичка комода медальон, Еремеев разволновался: «Опасное дело… Но я не могу пойти на попятную, иначе как же мой авторитет?» Пожалуй, в размышлениях Еремеева потеря его авторитета среди друзей-студентов – самое страшное. Поэтому он, отметя все сомнения и волнение в сторону, принялся за дело, которым никогда не занимался, имея лишь чисто книжное представление о данной проблеме.

Он приблизился к Григорию, держа медальон в руке, он свободно свисал и поблескивал в скудном свете свечи. Еремеев выбрал таковую позицию, дабы блеск медальона не прекращался и слегка тронул приятеля за плечо. Тот очнулся.

– А? Что? Я заснул? – сонным голосом поинтересовался тот.

– Да, мой друг. Но пусть это тебя не волнует. – Спокойным уверенным тоном, как подобает заправскому психиатру, сказал Еремеев, буквально поднеся к глазам Григория блестящий медальон.

Тот, несколько очнувшись, не понял, что происходит. Еремеев, не давая опомниться своему первому «пациенту», произнес.

– Тебя окутывает сон, ты ощущаешь легкость во всем теле, твои глаза закрываются… Ты засыпаешь…

Он крутанул медальон, Григорий воззрился на него, словно удав на кролика и тотчас отключился.

Еремеев опасался, что снотворное в данном случае может помешать, ибо Фрейд никогда не применял оного. Но, увы, дело было сделано – Григорий принял сонный порошок, правда, совсем немного…

– Ты слышишь меня? – ровным голосом четко, как и прописано в книгах Фрейда, спросил Еремеев. Но Григорий безмолвствовал. – Спит, как сурок… Эксперимент не удался. Увы, но Петербург не увидит нового Казанову. – Разочарованно констатировал Еремеев, но все же решил еще раз задать тот же вопрос своему подопечному: – Ты слышишь меня?

К своему вящему изумлению новоиспеченный «психиатр» услышал ответ:

– Да…я слышу….

Еремеев чуть не подпрыгнут от радости, но все же взял себя в руки.

– Скажи мне: отчего ты так робок с барышнями?

– Потому, что они все рано или поздно будут похожи на мою маменьку… – последовал ответ «пациента».

Еремеев удивился подобному ответу и продолжил:

– Отчего же? Разве твоя маменька уродина?

– Нет… В молодости она была даже красива…

– Тогда может быть у нее дурной характер? – предположил Еремеев.

– Да, весьма скверный. Она постоянно меня тиранит… И покойного отца тоже тиранила…

Из последних слов Еремеев сделал простой вывод: властный характер матушки отбил у несчастного Григория всякую охоту общения с женским полом. Он попросту боялся женщин, оттого и робел…

– Слушай меня… – увещевал доморощенный «психиатр». – Ты – умный, красивый, сильный, уверенный в себе мужчина. Все женщины жаждут знакомства с тобой. Они просто мечтают, чтобы ты обратил на них внимание… При встрече с девушкой из университета, той что тебе нравится, ты будешь действовать следующим образом: подойдешь к ней и представишься, затем спросишь ее имя… После этого поцелуешь ей ручку и скажешь, что давно мечтал с ней познакомиться. Ты сможешь… А маменьке скажи, что ты – не ребенок и дай отпор. Статуэтка же, богиня любви, принесет тебе удачу. Храни ее. Не будет статуэтки – не будет удачи. Ты все понял?

– Да… – пролепетал Григорий.

– Теперь на счет «три» ты очнешься: раз, два, три…

Григорий очнулся и открыл глаза, увидев перед собой довольное лицо Еремеева.

– Еремей, ты? Я кажется заснул… Сколько времени?

– Да не поздно еще… Правда, все потихоньку начали расходиться…

– Я тоже, пожалуй, пойду… – Решил Григорий.

Еремеев не стал его останавливать – на сегодняшний вечер вполне достаточно впечатлений.

Григорий вышел на улицу и тотчас поймал экипаж, который довез его до Мойки. молодой человек ощущал себе несколько странно, приписывая сие состояние главным образом действию вина. Но отчего подобного с ним не случалось раньше?

Григорий держал в руках статуэтку, затем, покрутив ее, подумал: «Богиня любви… А что, если она действительно обладает магической силой? Буду носить ее с собой… Благо, что она небольшого размера».

К дому на Мойке Григорий подъехал достаточно поздно, время приближалось к одиннадцати вечера. Обычно в такое время он бывал дома, дабы матушка не беспокоилась. Он тотчас представил ее недовольное лицо и то, как она станет ему выговаривать. Так и случилось…

Не успела Анфиса открыть дверь, как Григорий услышал поспешные шаги матушки, она спускалась в прихожую со второго этажа.

– Григорий! – Воскликнула она. – Ты знаешь, который час?

– Да, почти одиннадцать.

– Я волнуюсь. Где ты ходишь? – не унималась госпожа Вельяминова.

– Я был у приятеля… Немного засиделись… – спокойно пояснил Григорий, снимая пальто и кепи.

– Это не оправдание для столь позднего возвращения! – наседала матушка.

Неожиданно, сам того не желая, Григорий ответил то, что хотел высказать уже давно:

– Я – взрослый человек. В моем возрасте уже женятся и заводят детей. Прошу вас, матушка, более не повышать на меня голос. Простите, я устал и хочу спать…

Закончив сию тираду, он спокойно поднялся на второй этаж и проследовал в спальню.

Госпожа Вельяминова буквально оторопела от такого поведения сына, она стояла в прихожей, не понимая: что же происходит? Отчего Григорий так с ней разговаривает? Разве не она любила него, сдувала с него пылинки? И вот дождалась! Какая неслыханная грубость!

Затем, очнувшись, и все еще пребывая в замешательстве, госпожа Вельяминова не знала: как должно ей поступить? – отправиться ли в спальню сына и сделать ему выговор? – или не придавать сему обстоятельству серьезно значения?

Наконец она приняла эзопово решение:

– Анфиса, сделай чаю и отнеси барину в спальню. Да внимательно посмотри, как он там…

– Слушаюсь барыня, – сказала Анфиса и поспешила на кухню, дабы заварить свежего чаю, так как чайник был еще горячим. Но она совершенно не могла взять в толк: что хотела сказать барыня? – зачем надобно смотреть на Григория?

Анфиса приготовила чай, сервировала поднос и отправилась в спальню Григория. Когда вошла горничная, молодой человек развязал галстук, запонки и начал расстегивать рубашку.

– Барыня велела вас чаем напоить.

– Спасибо, что-то не хочется…

Анфиса замерла от удивления.

– Барин… так вы же всегда любили выпить чаю на ночь… – робко возразила она, памятуя о том, что случилось в прихожей и, опасаясь попасть под горячую руку.

– Ладно, наливай, выпью…

Анфиса поставила чайные принадлежности на стол, наполнила чашку, щипчиками подхватила кусочек сахара…

– Все спросить тебя хочу, ты что – не замужем?

Анфиса встрепенулась.

– Право не знаю, барин… Так вот получилось…

– А сколько уж тебе лет? – продолжал расспрашивать Григорий.

– Почти двадцать два, барин…

Григорий многозначительно хмыкнул и приблизился к горничной.

– А помнишь в прошлом году, как ты меня на этом самом диване раздевала?

Анфиса невольно покраснела.

– Простите, барин… Не по своей воле…

– Да, ладно, не красней. Догадываюсь, что матушка велела из меня мужчину сделать.

Горничная смутилась.

– Барин, вы сегодня какой-то другой… – призналась она.

– И какой? – поинтересовался Григорий, обхватив горничную за талию.

– Другой… не такой, как прежде… – прошептала она. – Уверенный…

Но Анфиса не успела договорить, ибо Григорий страстно прильнул ее губам.

Время приближалось к полуночи, а Анфиса все не выходила из спальни Григория. Госпожа Вельяминова не спала, решив дождаться горничную, дабы узнать: как там ее великовозрастное чадо?

Она долго сидела в гостиной, пытаясь занять себя чтением, но, увы, ничего не получалось, ибо голову посещали совершенно другие мысли…

– Где же она? Что там можно делать столько времени?

Наконец госпожа Вельяминова не выдержала и решила подняться к сыну – лучше бы она этого не делала…

Приоткрыв дверь, она сразу же услышала мужские стоны, затем охи и ахи, явно издаваемые горничной.

– Ах, Гриша… еще… еще… Ах, такой вы сильный…

– Закинь на меня ноги…. Вот так… – вторил горничной мужской голос.

Госпожа Вельяминова даже сначала не поняла, что сей голос принадлежит сыну. Внутри у нее все похолодело: неужели ее сын может вот так поступить? Да еще с горничной? А что она ожидала? Ведь сама же в прошлом году подсылала к нему Анфису? Неужели горничной удалось соблазнить его?

Утром Григорий пробудился, как обычно, и позвонил в колокольчик, дабы Анфиса готовила завтрак. Он смачно потянулся, смутно припомнив, как он накануне оседлал горничную.

– Действует, однозначно – действует! Как я мог подумать, что Еремеев решил надо мной подшутить?! Несомненно, сия богиня любви имеет магическую силу.

Григорий умылся и спустился в гостиную к завтраку. Госпожа Вельяминова также поднималась рано и имела привычку пить утренний чай вместе сыном.

– Доброе утро, матушка! – сказал Григорий и сел за стол.

Анфиса разливала чай в чайки, несколько смущаясь, но Григорий чувствовал себя совершенно уверенно, словно ничего вчера вечером не произошло.

Молодой человек взял свежеиспеченную булочку и смачно откусил.

– Гриша! Я смотрю, ты очень голоден. – Как бы невзначай начала разговор госпожа Вельяминова. – Иди, Анфиса.

Григорий, ничего не говоря, уплетал булочки с чаем. Но матушка не унималась.

– Как тебе спалось?

– Прекрасно, матушка! Давно так крепко не спал.

– Не удивительно, – заметила она.

Григорий тотчас понял, куда она клонит.

– Я ничего не хочу с вами обсуждать. – Решительно заявил он. – Не вы ли этого сами хотели? А теперь ищите окольные пути, дабы меня упрекнуть?!

– Но… я… – пыталась возразить госпожа Вельяминова, неожиданно ощутившая холодность и уверенность сына.

– Простите, я тороплюсь в университет, – коротко отрезал Григорий и вышел из-за стола, оставив матушку в растрепанных чувствах.

– Григорий! – не удержалась она, окликнув сына. – Признайся, ты не посещаешь запретные кружки?

Григорий от души рассмеялся.

– Даже не волнуйтесь, матушка. Я еще в здравом уме и не желаю ради сиюминутного романтизма провести остаток жизни на каторге. До вечера! Я отобедаю в трактире…

Госпожа Вельяминова вслед перекрестила сына.

– И то, слава Богу…

Поймав экипаж, Григорий направился в университет. На протяжении всего пути он машинально прижимал портфель к груди, где в одном из отделений лежала таинственная статуэтка.

По мере приближения к университету, он ощутил прилив сил, намереваясь, во что бы то ни стало, именно сегодня познакомиться с симпатичной барышней, будоражившей его воображение.

Экипаж остановился недалеко от здания университета, Григорий расплатился с извозчиком и решил немного пройтись. Погода стояла прекрасная, на небе проплывали редкие облака, что для Петербурга было редкостью, свежий воздух бодрил. Апрель нынче выдался хорошим.

Пройдя немного, Григорий заметил коляску, он знал точно – та принадлежала прекрасной незнакомке. По мере ее приближения, сомнения окончательно развеялись, он увидел предмет своих тайных желаний.

Девушка собиралась распахнуть дверцу, а кучер – подать ей руку. Повинуясь сиюминутному порыву, Григорий поспешил навстречу, как считал в тот момент, своей судьбе.

Опередив кучера, он протянул девушке руку.

– Простите меня за дерзость! Прошу вас!

Девушка удивленно вскинула брови, но все же протянула руку.

– Я видел вас в университете… – Григорий пытался завязать разговор. – Вы – студентка, или – вольный слушатель.

– Вольный слушатель, – спокойно ответила барышня.

– Позвольте представиться: Григорий Вельяминов, учусь на факультете филологии, в особенности люблю посещать лекции по истории и культуре.

– Я это заметила.

– Несказанно рад этому. Могу ли я узнать ваше имя?

Барышня улыбнулась.

– Полина Матвеева.

– Прекрасное имя. Позвольте проводить вас до аудитории.

– Конечно, – не возражала девушка. – Вы так долго бросали на меня пламенные взоры, право я не думала, что вы когда-нибудь решитесь подойти ко мне… – призналась она.

– Да, я и сам несколько удивлен своей смелостью.

Полина рассмеялась, неожиданно ощутив, что кавалер ей приятен.

Еремеев шел по университетскому коридору, ужасно хотелось спать… Но неожиданно он увидел впереди парочку, молодого человека несколько франтоватого на вид и миловидную девушку, отчего сон и вовсе улетучился.

– Бог мой! Так это же Григорий с той самой барышней! Он что-то ей говорит! Неужели мой эксперимент сработал?!

Еремеева нагнали сокурсники.

– Смотри, Еремей, вон как Вельяминов обхаживает прекрасную барышню! – заметили они.

– Да уж видел!

– Того гляди, Казановой станет, как ты и предвещал! – сокурсники рассмеялись.

– Все может быть, – неопределенно ответил Еремеев.

Вельяминов проводил девушку до аудитории, поцеловал ей ручку, введя тем самым в волнение ее подруг, и направился дальше.

– Полина! – воскликнули Мария и Ирина одновременно. – Ты делаешь успехи!

– Право же, не знаю … Григорий помог мне выйти из коляски, затем мы непринужденно беседовали, – пояснила девушка.

– Непринужденно?! – удивились подруги. – Так он подойти к тебе боялся!

– Да. Но сегодня он меня удивил. Вы не представляете, как он любезен и обходителен.

– И, пожалуй, красив, – потихоньку заметила Мария, невольно поймав себя на мысли, что завидует Полине.

– Идемте, до начала лекции осталось пять минут. Надо еще занять места… – сказала Полина, направляясь в аудиторию.

Подруги последовали ее примеру.

На протяжении всей лекции мысли Полины занимал, отнюдь, не рассказ профессора, а Григорий Вельяминов.

«Как странно, – рассуждала девушка, – еще несколько дней назад он и подойти ко мне не решался… А сегодня – какая смелость и уверенность в себе! И откуда что взялось?! А это взгляд! Боже правый, мне кажется, что я не на шутку увлеклась им… А что в этом плохого? Григорий производит впечатление достойного и воспитанного человека из приличной семьи…»

Подруги Полины делали вид, что поглощены лекцией, но…

Мария также заметила разительные перемены в молодом человеке, который буквально чудесным образом превратился из робкого воздыхателя в солидного кавалера. И это не давало ей покоя. Женская интуиция подсказывала Марии, что Григорий – не так уж прост, и даже дело не в том, что он изменился, выказав уверенность в себе. Она, как девушка, опытная в любовных делах, неожиданно почувствовала в нем некую таящуюся мужскую силу и шарм, что по ее мнению являлось признаком страстности.

Мария даже позавидовала Полине: «И на что он ей? Ведь она совсем не опытна в такого рода делах… Ах, я бы…» И фантазия Марии тут же в красках нарисовала, что она бы сделала с красавцем филологом, если бы они остались наедине в подходящем месте.