Диана. Жизнь, любовь, судьба Брэдфорд Сара

5. «Что бы ни значило слово „любовь“…»

Диана была совсем простой девушкой, обычной школьницей с румяными щеками. Воплощенная невинность… Все были в восторге.

Воспоминания одного из придворных о первом визите Дианы в Беркхолл в 1980 году

Леди Диана Спенсер, высокая, светловолосая, с соблазнительными (по крайней мере в то время) формами, истинная английская роза, юная, с безукоризненным происхождением и идеальной репутацией, прекрасно подходила на роль королевской невесты. Поскольку принцу нужно было жениться, а Диана была ему симпатична, Камилла, недооценив силу характера девушки, сочла, что женитьба Чарльза на этой скромнице ничем не угрожает ее собственному положению в сердце наследника престола. Она решила подружиться с Дианой и подтолкнуть к ней Чарльза. Камилла искренне считала, что это наилучший выход для всех. Она уже вполне успешно избавилась от Анны Уоллес. Юная и неискушенная Диана казалась ей гораздо более приемлемой претенденткой на руку Чарльза.

Судя по всему, Чарльз успел благополучно забыть о Диане. Встретившись с ней в июле 1980 года в Петворте, он изумился – по крайней мере, так вспоминала сама Диана: «… Вошел Чарльз. Он буквально преследовал меня, и это было очень странно. Я подумала: „Это не очень хорошо“. Я считала, что мужчины не должны вести себя так откровенно, и поведение принца показалось мне необычным. В первый вечер мы сидели рядом на барбекю. Он только что расстался с Анной Уоллес. Я сказала: „В церкви на похоронах лорда Маунтбаттена вы выглядели таким печальным! В жизни не видела более грустного зрелища. Когда я на вас смотрела, у меня сердце кровью обливалось“. Я думала: „Это неправильно, что вы один, рядом с вами должен быть близкий человек!“

В следующее мгновение он меня буквально повалил, и я снова подумала, что это очень странно. Я не знала, как мне с этим справиться. Вот только что мы разговаривали о разных вещах – и вдруг такое… Сказать, что я не испытывала никакого желания пасть в его объятия – значит не сказать ничего. Он заявил: „Вы должны завтра вернуться со мной в Лондон. Я буду работать в Букингемском дворце, и вы должны работать со мной“. Я подумала, что это уж слишком. „Нет, я не могу“, – ответила я и подумала: „Как я объясню свое присутствие в Букингемском дворце, если должна провести уикенд с Филиппом [сыном хозяев дома]?“»[76]

Диана была очаровательной юной девушкой, «веселой, энергичной и жизнерадостной» – такой запомнил ее один из родственников принца. «В ней было много хорошего, по-настоящему непритворно хорошего». Диана, в частности, обладала уникальной способностью к сочувствию: «Я нюхом чую страдания», – говорила она, и это явно привлекало принца. Диана сумела понять глубокую печаль принца после смерти Маунтбаттена и искренне ему соболезновала – это, конечно, тронуло Чарльза. Юная девушка, которую чувство собственного достоинства заставило отвергнуть домогательства наследника престола, его заинтересовала. Он пригласил ее быть гостьей на королевской яхте «Британия» во время ежегодной парусной недели в Коузе. На этот раз он проявил большую чуткость: попросил помощника своего личного секретаря, Оливера Эверетта, присмотреть за Дианой. «…У него [Чарльза] было много друзей гораздо старше его. Я ужасно боялась, но они меня практически не замечали. Все это было очень, очень странно», – вспоминала Диана позднее[77].

Странно чувствовал себя и сам Чарльз. Как пишет его официальный биограф, он «удивил одну из ближайших своих подруг… сообщив ей о том, что встретил девушку, на которой хочет жениться». «Подруга» посоветовала ему не распространяться о своих планах. Чарльз же продолжал восхищаться открытостью и общительностью Дианы… ее теплотой… любовью к сельской жизни… прекрасным происхождением… Кроме того, она мало знала о королевской семье и, по мнению принца, не должна была бояться тягот королевской жизни[78]. Впрочем, и сам Чарльз не представлял, что означает для девушки подобный брак. Он так никогда и не понял, какому давлению подверглась Диана, войдя в королевскую семью.

На «Британии» Диана сразу стала очень популярна у экипажа. Тому способствовала открытая, спокойная манера общения с людьми, унаследованная Дианой от ее родителей. По словам Барри, «в нее были влюблены все до единого человека». Она нравилась и королевским слугам, которые твердили: «Ну разве леди Ди не очаровательна?» Все считали, что она идеально подходит для «дела» – из нее должна была выйти прекрасная супруга наследника престола. Что бы ни испытывал Чарльз к Диане, он старался вести себя как обычно. «Вначале принц уделял ей не слишком много внимания, но она буквально не отрывала от него глаз», – вспоминал Барри[79].

Диана не знала о роли Камиллы Паркер-Боулз в своей судьбе. В сентябре, когда сестра Дианы, Джейн, с мужем, Робертом Феллоузом, были гостями Балморала, Диана тоже получила приглашение. «Я остановилась в замке, поскольку журналисты меня буквально преследовали, – вспоминала Диана. – Там же постоянно находились мистер и миссис Паркер-Боулз. Я была там самой младшей. Чарльз обычно звонил мне и говорил: „Не хотите присоединиться к нам на прогулке или отправиться на барбекю?“, а я отвечала: „Да, с удовольствием“. Я думала, что все идет прекрасно»[80].

Старинные друзья Чарльза предостерегали Диану – уж слишком счастливой она казалась, а принц оказывал ей чересчур явные знаки внимания. Одна из ближайших подруг принца, Патти Палмер-Томкинсон, вспоминала, как очаровала ее Диана с первого взгляда: «Мы отправились на прогулку, было жарко, все устали, она провалилась в болото, вылезла – грязная с головы до ног… Но она хохотала, вытирая грязь с лица… Волосы прилипли ко лбу, потому что шел дождь… Она была похожа на настоящую английскую школьницу, для которой все вокруг – игра. Диана была очаровательной, очень естественной и очень юной. Она явно была влюблена в принца и очень хотела его заполучить»[81].

Один из тех, кто в то время гостил у королевы-матери в Беркхолле, вспоминал, как к ним заехали гости из Балморала. Среди них были Николас Соме, друг детства принца, Камилла Паркер-Боулз и Диана. «Я был поражен, увидев, как Диана в фиолетовых чулках сидит на полу перед королевой Елизаветой. Камилла Паркер-Боулз явно посмеивалась над этой бедной девочкой, которая не представляла, во что ввязалась», – вспоминал этот человек[82].

В октябре Диану вновь пригласили в Шотландию, на этот раз в Беркхолл – дом, который Чарльз обожал с самого детства. Когда Чарльз уходил на прогулки, Диана оставалась в доме и занималась вышиванием. Надо отметить, что королева-мать сама пригласила Диану: она явно одобряла выбор любимого внука. Некоторые считают, что значительную роль в этом сыграла Рут Фермой, другие же категорически опровергают. «Рут была не против, – признается одна из придворных дам. – Честно говоря, она была даже очень „за“. Конечно, она могла что-то сказать королеве Елизавете. Но, на мой взгляд, главную роль сыграла не Рут, а Синтия Спенсер. Она всегда была верной подругой королевы, а Спенсеры считались „друзьями королевской семьи“».

Описывая визит Дианы в Беркхолл, та же дама рассказывает: «Она нас удивила. Простая, румяная, как школьница. И очаровательная. Воплощенная невинность… Все были в восторге. До ее приезда одна из фрейлин королевы позвонила мне и сказала: „Разузнай все об этой девочке. Думаю, это серьезно“. Королеву-мать это явно волновало. Она сама проверила, готова ли спальня и другие комнаты, чего никогда не стала бы делать ради девятнадцатилетней девушки. Словом, все вокруг понимали, что готовится нечто необычное…» Когда Диана и Чарльз уехали, продолжает эта дама, «Рут встретила нас в аэропорту. Она подбежала ко мне и спросила: „Ну как все прошло? Она справилась? Все было хорошо?“»[83].

Подталкивая Диану к браку с принцем, Рут Фермой поступала весьма цинично. Она прекрасно знала о Камилле и не могла не догадываться, на что толкает внучку. Ей следовало устоять перед искушением стать бабушкой будущей королевы – ведь она знала характер внучки и понимала сущность этого ухаживания. Когда во время помолвки подруга заметила, как это хорошо, что юная невеста любит музыку, Рут загадочно заметила: «Ей это понадобится». Единственное, что сделала бабушка, чтобы подготовить Диану к ожидающему ее будущему, так это предупредила о том, что чувство юмора королевской семьи заметно отличается от ее собственного. Рут Фермой приняла сторону семьи Спенсеров – и сторону Дианы тоже! – и всеми силами способствовала заключению этого брака.

Когда же брак дал трещину, Рут Фермой, как и подобает придворной даме, с легкостью сменила мнение. Джонатану Димблби, автору официальной биографии принца Уэльского, она заявила, что в глубине души всегда была против этого брака, но (как приближенная королевы) «считала неправильным высказывать свои сомнения». Говорят, что на смертном одре она повторила Димблби то же самое. Она сказала также: «Если бы я предупредила Чарльза: „Вы совершаете ужасную ошибку“, то он, скорее всего, не обратил бы на мои слова ни малейшего внимания, потому что слушал других людей»[84]. Этими «другими» были не только его родственники, но и Камилла, которая продолжала играть важную роль в его жизни. К тому же принц должен был жениться – общество ожидало от него исполнения династического долга.

Барри, непосредственный и заинтересованный свидетель, считает, что «все уладилось» после поездки Дианы в Берк-холл. Чарльз пригласил ее в Хайгроув, свой новый дом в Глостершире. Это был его первый собственный дом. Чарльз обожал Хайгроув, но на Диану, по словам Барри, дом не произвел впечатления. Это был обычный особняк, каких немало в Котсволде, небольшой по меркам Олторпа. В доме шел ремонт, и жилыми оставались всего три комнаты. Диана не догадывалась, но главным преимуществом Хайгроува для Чарльза было то, что от Боулхайд-Мэнора, имения Эндрю и Камиллы Паркер-Боулз, его отделяло всего пятнадцать миль. А совсем рядом находилось любимое место охоты принца, Бофор, где все знали об отношениях Чарльза и Камиллы и относились к ним весьма снисходительно.

Принц и принцесса Кентские приблизительно в то же время собрались покупать загородный дом поблизости – им приглянулся особняк Незер-Лайпьят. Принц Майкл был страшно удивлен, что Чарльз выступил категорически против этого приобретения. Только под давлением других членов королевской семьи он согласился, чтобы семья брата жила вблизи от Хайгроува. Друзья полагали, что единственной причиной возражений принца было нежелание демонстрировать родственникам близость с Камиллой, что стало бы неизбежным, поскольку принцесса Кентская была большой любительницей охоты.

Той осенью Барри привозил Диану в Хайгроув три раза. Она гуляла по дому и саду и ожидала, когда Чарльз вернется домой с охоты – она еще не догадывалась, что именно это и ждет ее после свадьбы. После чая и раннего ужина Чарльз отвозил Диану обратно в Лондон. Ей было достаточно находиться рядом с предметом своего обожания. Общество Чарльза с лихвой компенсировало ей часы ожидания. Возможно, Диана воспринимала такое поведение принца как проявление старомодного ухаживания в духе Барбары Картленд.

Публичный интерес к роману Дианы и Чарльза достиг апогея. «ОН ВНОВЬ ВЛЮБЛЕН! ЛЕДИ ДИ – НОВАЯ ДЕВУШКА ЧАРЛЬЗА» – с таким заголовком 8 сентября 1980 года вышла газета Sun. Источником стал Джеймс Уитакер. Осматривая со специальной платформы реку Ди, где рыбачил Чарльз, он заметил, что из-за дерева за ним самим в маленькое зеркальце наблюдает Диана. Позже Уитакер писал: «Я подумал: „Какая хитроумная девушка! Она еще задаст нам жару… Нужно быть настоящим профессионалом, чтобы в зеркало подглядывать за тем, как мы за ними подглядываем!“»[85] В том же месяце Найджел Демпстер подтвердил в Daily Mail информацию о том, что Диана – новая девушка Чарльза и что «две находящиеся в счастливом браке женщины, которые оказывают на него сильнейшее влияние, леди Трайон и Камилла Паркер-Боулз» вполне одобряют его выбор[86].

Лондонские репортеры буквально осадили Коулхерн-Корт, дом Мэри Робертсон и детский сад «Юная Англия». Именно там была сделана знаменитая фотография против света – в контражуре, как называют это фотографы: Диана стоит, держа, как мадонна, одного ребенка на руках, а другого за руку. Солнце просвечивает сквозь длинную, летящую юбку, и всем видны ее стройные, длинные ноги. Этот снимок сразу же сделал Диану предметом обожания всех мужчин мира. Репортеры, осадившие ее квартиру, немедленно в нее влюбились. Она всегда была вежливой, терпимой и уравновешенной. Ей удалось превратить их в друзей. Она флиртовала с ними, посылала свои «фирменные» взгляды из-под опущенных ресниц. «В глубине души мы понимали, какую игру она ведет, очень умную, но не циничную, – вспоминал репортер Гарри Арнольд. – Однако ей удалось покорить наши сердца»[87]. Самым неприятным для Дианы были не камеры, поджидавшие ее возле дома, а полночные звонки от журналистов. Она скрывала свое раздражение, но, оставшись одна, горько плакала.

Чарльз предпринял все меры к тому, чтобы встречаться с Дианой в Лондоне, не привлекая внимания прессы. Диана звонила Барри, говорила: «Это Диана» – и сообщала, где ее можно забрать: из квартиры Рут Фермой на Итон-сквер или из дома Джейн Феллоуз в Кенсингтонском дворце. Возвращаясь домой, она выходила из машины за квартал от Коулхерн-Корт, чтобы журналисты возле дома не заметили, кто ее привез. Барри видел в ней обычную девушку-подростка, большую любительницу сладкого – она постоянно таскала с собой шоколадные батончики и пакетики с конфетами. Но Диана уже пыталась влиять на внешний вид принца – покупала ему свитера и галстуки в его любимой синей гамме, а привычные ботинки, которые шили специально для него, заменила на более современные мокасины. «Не стоит этого делать, – предостерег ее Барри. – Он всегда носит сшитые на заказ ботинки». Диана только усмехнулась, и в тот же вечер Барри увидел, как принц ходит в новых мокасинах, пытаясь к ним привыкнуть.

1 ноября 1980 года Диана присутствовала на праздновании тридцатидвухлетия Чарльза. Торжество проходило в семейном кругу в Сандрингеме. Общество расположилось в Вуд-Фарм – этот дом на десять спален использовали, когда главный особняк был закрыт. В субботу состоялась охота. Но толпы журналистов испортили Диане все удовольствие от визита. Из-за репортеров они с Чарльзом даже не сумели погулять. Поэтому ей пришлось тайком уехать, и запланированный долгий уикенд оказался неожиданно коротким. Диана спокойно вернулась на Коулхерн-Корт, а все репортеры остались мерзнуть в Норфолке у ворот Вуд-Фарм. И журналисты, и придворные были убеждены, что на празднике последует объявление о помолвке. Герцог Эдинбургский остался очень недоволен тем, что «чертовы писаки» испортили ему охоту.

Пока Диана еще находилась в Сандрингеме, разразился скандал с «Королевским любовным поездом». 16 ноября газета Sunday Mirror опубликовала материал, из которого следовало, будто 5 ноября Диана села в королевский поезд, который стоял на запасных путях в Уилтшире, чтобы провести ночь с Чарльзом. Журналисты ошибались насчет Дианы: в тот вечер она присутствовала на вечере у принцессы Маргарет, и репортеры фотографировали ее там. Домой на Коулхерн-Корт она вернулась около часа ночи. Чарльз же уехал гораздо раньше – в десять или в половине одиннадцатого – и на поезде отправился с официальной миссией. Таинственная женщина якобы проскользнула в поезд около полуночи.

Статья произвела фурор. Королева была в ярости! Ее пресс-секретарь Майкл Ши написал редактору письмо с требованием опровержения. Газета опровержение напечатала. «Дамой из поезда», разумеется, была не Диана, но многие решили – и считают так по сей день, – что ею была Камилла. Официально же было заявлено, что в этой истории нет ни слова правды. Но Джеймс Уитакер, который в то время работал в Daily Star, решил провести собственное расследование. Информация поступила от местного журналиста. «Я пробрался на запасные пути… дал денег диспетчеру, чтобы он позволил мне заглянуть в журнал. В журнале было зафиксировано, что кто-то вошел в поезд… на дороге у вокзала… В журнале была официальная запись о том, что какая-то женщина вошла в королевский поезд»[88].

Вполне уважаемый журналист считает реакцию дворца насквозь фальшивой. «Диана в то время абсолютно точно находилась в Лондоне – тому есть масса свидетелей. Дворцу достаточно было заявить: „Диана находилась в Лондоне, она никогда не была в королевском поезде, и вот доказательства“. Почему они этого не сделали? Потому что история напугала бы саму Диану: ведь кто-то же был в том поезде! И они решили полностью все отрицать»[89].

Под градом опровержений редактор Sunday Mirror Боб Эдварде и сам поверил в то, что совершил ошибку – по крайней мере, в отношении Дианы. А на Рождество 1986 года он получил поздравительную открытку от Вудро Уайетта, лорда Вифорда, журналиста, представителя партии лейбористов. Несмотря на свои политические убеждения, лорд Вифорд вращался в королевских кругах. В открытке значилось три слова: «Это была Камилла».

Инцидент с королевским поездом окончательно переполнил чашу терпения герцога Эдинбургского, который поставил принцу Чарльзу «ультиматум»: или он делает предложение леди Диане Спенсер, или прекращает встречаться с ней, поскольку его действия вредят ее репутации и подвергают девушку преследованию со стороны журналистов. Королевская семья, да и сам Чарльз, считали, что Диану им послало само небо. «Королева, – писал Димблби, – как обычно, предпочла не высказывать своего мнения, но королева-мать, которая имела огромное влияние на Чарльза, активно поддерживала идею брака, как и ее фрейлина Рут Фермой… бабушка Дианы»[90].

В одном из разговоров королева-мать сказала Чарльзу: «Диана Спенсер – вот девушка, на которой тебе нужно жениться. Но если ты ее не любишь, не женись. А если любишь, то поторопись, потому что найдется много других, которые уведут ее у тебя». Рут Фермой внесла свою лепту в давление на принца. Она твердила, что, если после всего этого Чарльз не женится на Диане, ее репутация будет погублена навсегда. Один из придворных королевы-матери за чаем в Кларенс-хаусе сказал: «Чарльз должен определиться. Если он отвергнет Диану, у нее не будет будущего…» Ему возразили: «Ты шутишь! Она красивая девушка, ей всего девятнадцать! Разве это беда, если принц Уэльский не сделает ей предложения? Ты живешь в каком-то другом мире!» Но Рут Фермой по-прежнему твердила: «Она будет просто раздавлена, если принц Уэльский ее отвергнет». «Полная чепуха!» – не верили придворные[91].

После Рождества в Олторпе, где, по словам мачехи, Диана большую часть времени провела в парке, оплакивая нежелание Чарльза сделать ей предложение, она вернулась в Лондон и с подружками встретила Новый год, а потом уехала в Сандрингем на семейную королевскую вечеринку. Она отправилась в путь на бабушкином серебристом «фольксвагене-гольф», а не на собственном «мини», который был слишком хорошо известен журналистам. Но пресса вновь испортила герцогу Эдинбургскому охоту, доведя его этим до бешенства. Журналисты настолько вывели из себя Чарльза, что он пожелал их редакторам «ужасного Нового года». Диана сидела дома, дожидаясь, когда Чарльз вернется с охоты, или уезжала в свой старый дом, Парк-хаус, который стоял пустым и заброшенным.

И все же чувства крепли, что не могли не замечать окружающие. Одна из фрейлин вспоминала, как Чарльз и Диана свернули в зале ковер, чтобы потанцевать, и «танцевали, как сумасшедшие, – они явно были влюблены друг в друга». Позже та же дама спросила у парочки: «Вы же влюблены друг в друга, верно?» И оба, не сговариваясь, кивнули[92].

Вторую поездку в Сандрингем пришлось отменить из-за навязчивого внимания прессы, но Чарльз и Диана устроили тайное рандеву в Хайгроуве. Диана провела там ночь, а на следующий день Барри отвез ее в Лондон, прямо в детский сад, где она работала. Барри вспоминал: «Она выглядела очень счастливой… была спокойна, улыбалась – и не болтала». Чарльз не сделал предложения, но произошло нечто такое, что вселило в Диану уверенность. Позже Диана говорила подругам, что Чарльз сделал ей предложение в саду Камиллы Паркер-Боулз в Боулхайде[93]. Действительно ли принц сделал ей там предложение или просто недвусмысленно дал понять, что готов жениться на ней, мы так никогда и не узнаем.

Близкие друзья Чарльза (а впоследствии главные враги Дианы) встревожились. Внук Маунтбаттена Нортон Ромси и его жена Пенни были с самого начала настроены против Дианы. Им казалось, что она хочет стать принцессой Уэльской, а сам принц ее не интересует. Они заметили, как спокойно Диана относится к вниманию журналистов и с каким удовольствием позирует для фотографов. Димблби сообщает, что в январе 1981 года супруги Ромси поделились своими сомнениями с принцем, но безуспешно. Другие люди, в том числе и Барри, полностью отвергали подобные обвинения. «Она явно была влюблена в своего принца, – писал он. – Всегда принимала его приглашения, всегда была готова подстраиваться под его планы. Ей безумно нравилось быть рядом с ним. В январе принц дал распоряжение своему секретариату отправлять Диане копию его деловых планов на неделю, чтобы она знала, где он находится»[94], – впервые он сделал нечто подобное для девушки.

Что бы ни думали окружающие, Диана была страстно влюблена в Чарльза и продолжала любить его даже после того, как он ее отверг. «Она буквально поклонялась ему», – вспоминает один из ее помощников. Принц Чарльз в ее глазах был взрослым мужчиной, которому, как ей казалось, можно доверять, который будет любить ее и заботиться о ней, как никогда не любил и не заботился отец.

Николас Соме не обсуждал эту тему с принцем, но сказал личному секретарю герцога Эдинбургского, лорду Руперту Невиллу, что он думает об «ультиматуме» герцога и назвал возможную помолвку «ошибкой». Соме, внук Уинстона Черчилля, был ровесником и давним другом Чарльза. Они еще подростками вместе рыбачили в Шотландии. Впервые Соме встретил Диану в Беркхолле и был «поражен» тем, что Чарльз собирается жениться на «этой очаровательной девушке-подростке». «Она была очень мила, – вспоминал он, – но в разговоре производила впечатление обычного подростка, причем не самого умного». Соме и Ромси были близкими друзьями Чарльза. Их преданность была безгранична, и они не лукавили, когда говорили, что этот брак станет катастрофой. В конце концов они оказались правы, хотя вовсе не по тем причинам, которые приводили.

Чарльз, по собственному его признанию, «находился в смятенном состоянии духа». «Необходимо сделать необычный шаг в неизвестных обстоятельствах, и это не может меня не тревожить, но полагаю… я все же сделаю верный шаг». Принц писал другу: «Я действительно хочу совершить правильный поступок во имя страны и моей семьи, но порой я просто в ужасе от того, что дам обещание, а потом всю жизнь буду жалеть об этом»[95]. Чарльз боялся – и для того были основания. Он был влюблен в Камиллу, которая удовлетворяла каждое его желание. Она была его «девушкой Пятницей»[96] и его любовницей. Диана Чарльзу нравилась, однако он не был влюблен в нее. Но все подталкивали его к решительному шагу. В обществе супругов Палмер-Томкинсон он отправился кататься на горных лыжах в Клостерс. Палмеры всегда с симпатией относились к Диане и полагали, что принцу следует жениться на ней.

«Я устала, – вспоминала Диана. – Мне хотелось, чтобы принц Чарльз поторопился и покончил со всем этим. Королева тоже была раздражена. А потом Чарльз позвонил мне из Клостерса: „Мне нужно с вами поговорить“. Женский инстинкт подсказал мне, что происходит. Мы всю ночь сидели с девчонками [соседками по квартире] и обсуждали, что нужно сказать и как поступить. …На следующий день я отправилась в Виндзор, приехала около пяти часов. Он сел рядом со мной и сказал: „Я так скучал без вас“, но даже не попытался ко мне прикоснуться. Это казалось необычным, но мне не с чем было сравнивать: у меня никогда не было бойфренда. Мужчин, даже самых настойчивых, я обычно держала на расстоянии. И никаких чувств к ним не испытывала. Теперь я считаю, что была очень зажата. Как бы то ни было, он спросил: „Вы выйдете за меня замуж?“, а я засмеялась. Решила, что он шутит, ответила: „Да, хорошо“ – и засмеялась. Но он был ужасно серьезен. „Вы понимаете, что когда-нибудь станете королевой?“ – спросил он. Внутренний голос подсказал мне: „Королевой ты не станешь, но тебе предстоит трудная роль“. Я справилась с собой и ответила: „Да“. „Я очень люблю вас, – сказала я, – очень люблю“. А он добавил: „Что бы ни значило это слово – „любовь““. Он сказал это именно тогда. В тот день мне это очень понравилось! Я думала над его словами. А потом он поднялся наверх и позвонил матери»[97].

Диана стала замечать, что Камилла буквально вездесуща, и начала задумываться над ролью этой женщины в жизни Чарльза. «К тому времени я уже понимала, что есть кто-то еще, – вспоминала Диана период тайной помолвки. – Мне много времени приходилось проводить в Боулхайде [резиденции Паркер-Боулзов], и я не понимала, почему она [Камилла] твердила мне: „Не заставляй его делать это, не заставляй его делать то“. Она слишком много знала о его личной жизни в Бродлендсе… Я не сразу поняла, что это значит. [Бродлендс ныне принадлежит внуку Маунтбаттена, Нортону Натчбуллу, лорду Ромси, близкому другу Чарльза и Камиллы.] Разумеется, я начала задумываться и нашла доказательства. Да и люди мне многое рассказывали»[98].

Тем не менее сияющая от счастья Диана улетела в Австралию и провела три недели у матери, готовясь к свадьбе. Фрэнсис считала, что перед свадьбой Диане нужно отдохнуть в полном покое. Хотя журналисты буквально осадили ранчо Шэнд Киддов в Яссе, Питер Шэнд Кидд объявил им, что Диана находится на другом континенте. Фрэнсис и Диана в это время жили в арендованном пляжном домике в Моллимуке, в двухстах километрах к югу от Сиднея. Диана наслаждалась полным инкогнито. Она плавала и занималась серфингом на великолепном пляже, но сопровождать мать в походах по магазинам не могла, боялась, как бы ее не узнали. Во время отдыха в Моллимуке она, по ее собственным словам, «последний раз имела возможность прогуляться в одиночестве». Позднее она с обидой вспоминала, что Чарльз ни разу не позвонил ей в Австралию, а когда звонила она, его никогда не было на месте, и потом он не перезванивал. Впрочем, Диана, вероятно, как всегда, несколько драматизировала ситуацию.

По словам Барри, Диана с Чарльзом «постоянно разговаривали по телефону, но очень сдержанно». В телевизионном интервью Чарльз рассказывал, что в первый раз, когда он позвонил в дом Шэнд Киддов, они так боялись журналистов, что даже не позволили ему поговорить с Дианой. Ему было нелегко доказать, что это действительно он, а не хитроумный репортер. Когда Диана вернулась в Англию, Чарльз ее не встречал: Майкл Колборн послал сержанта Льюиса с «огромным-преогромным букетом душистых цветов». «Я знала, что цветы не от Чарльза, – с горечью вспоминала Диана, – потому что там не было записки. Просто в секретариате оказался по-настоящему тактичный человек».

24 февраля о помолвке принца Уэльского и леди Дианы Спенсер было объявлено официально. Будущие супруги дали интервью в парке Букингемского дворца на фоне королевской резиденции. Диана казалась очень юной. Ей сделали неудачную укладку и подобрали довольно неуклюжий, старомодный синий костюм, и все равно она выглядела более спокойной и уверенной, чем Чарльз, который терпеть не мог отвечать на личные вопросы в телевизионных интервью. Обстановка казалась скорее неловкой, чем счастливой. «Какими словами вы описали бы свои сегодняшние чувства?» – спросил интервьюер. «Трудно подобрать нужные слова, – ответил Чарльз, взглянув на Диану (она кивнула). – Мы просто рады и счастливы. Я поражен тем, что она оказалась настолько смелой, чтобы выйти за меня».

«Полагаю, вы влюблены?» – продолжал репортер. Диана мгновенно отозвалась: «Конечно» – и по-девичьи хихикнула. Что же ответил принц? «Что бы ни значило это слово – „влюблен“…» Во всем мире люди, смотревшие это интервью, затаили дыхание. Слова принца показались плохим знаком. Через четыре дня после интервью Диана своим круглым детским почерком писала ответы на поздравительные письма. «Я читала все эти письма, и меня поражало то, сколько людей твердили мне, что жизнь в браке – это настоящее счастье. Интересно, а что сама я скажу через двадцать лет?»[99]

В день официального объявления о помолвке Диана переехала в лондонский дом королевы-матери Кларенс-хаус, чтобы укрыться от журналистов. Коулхерн-Корт более не подходил для невесты принца. Полицейский из Скотленд-Ярда сказал ей: «Это последняя ночь свободы в вашей жизни». Диана, по-прежнему склонная к драматизму, позже говорила, что эти слова «кинжалом вонзились ей в сердце». В своей спальне на постели она нашла письмо от Камиллы с поздравлениями и приглашением вместе пообедать. (Совместный обед состоялся немного позже, когда Чарльз уехал в Австралию и Новую Зеландию. Камилла бесцеремонно и настойчиво выспрашивала, собирается ли Диана охотиться с принцем. Ей хотелось понять, сможет ли она по-прежнему встречаться с Чарльзом на охоте – например в Бофоре.)

Но что бы она ни говорила позже, в тот вечер у Дианы голова кружилась от счастья. На ужине присутствовали пожилые дамы – королева-мать и Рут Фермой, а также личный секретарь и большой друг королевы-матери, сэр Мартин Гиллиат. Когда все отправились спать, Диана заглянула к пажу королевы-матери Уильяму Тэллону, нашла у него складной велосипед, собрала его и целый вечер каталась по комнате, распевая: «Я выхожу замуж за принца Уэльского! Я выхожу замуж за принца Уэльского!»[100]

Ветеран королевского дворца Хьюго Викерс воспринимал все произошедшее по-другому: «Принц Чарльз – слабый человек, который сам не знает, чего хочет. Неудивительно, что он предпочитает общество замужних дам старше себя. Это почти что королевская болезнь. Долгое время его держала в руках леди Трайон… Но главное его увлечение – Камилла Паркер-Боулз.

Можно только представлять, в какой угол принц сам себя загнал. Несомненно, значительную роль в этом выборе сыграл его отец. Именно он приказал принцу принять решение и жениться. Но на ком? Если принц предпочитает зрелых женщин, он оказывается в ловушке. Он не может жениться на женщине с прошлым. Это не означает, что он не может иметь с ними отношений. Но это очень печально, если он по-настоящему любит миссис П-Б.

…Принц почувствовал давление и понял, что должен жениться. Миссис П-Б полагает, что она без труда обведет леди Диану вокруг пальца, в результате чего мы получим принцессу Уэльскую, а она продолжит владеть принцем Уэльским… Мне не раз говорили, что задержка с помолвкой была вызвана тем, что миссис П-Б никак не могла решиться „передать“ кому бы то ни было принца.

А леди Диана… Что ж, она этого хотела… Она, несомненно, все знает и настолько влюблена в него, что преисполнена решимости завоевать его сердце. Судя по всему, они еще не спали друг с другом. („Не до свадьбы, помни“, – таким был совет миссис П-Б.) Но по справедливости нужно сказать, что все за этот брак, потому что она – хорошая девушка, и я не сомневаюсь, что она сделает его счастливым»[101].

«Я была совсем юной и абсолютно неопытной, – вспоминала Диана. – Мне казалось, он страстно влюблен в меня, и так оно и было. Но у него постоянно был какой-то озадаченный вид, словно он никак не может поверить в произошедшее: „Откуда взялась эта удивительная девушка?“ Впрочем, он тоже мало что понимал, потому что, как и я, был очень незрел в этом отношении»[102].

Через два дня после объявления о помолвке Диана переехала в Букингемский дворец. Этот переезд символически отрезал ее от нормальной жизни – навсегда. Для чужаков Букингемский дворец – не самое лучшее место. Огромный двор за оградой с воротами, полицейские будки, барьеры службы безопасности – все это отделяет дворец от людей. Это официальная королевская резиденция в Лондоне, главный офис «семейной фирмы». Огромное серое здание способно напугать любого. А внутри вас ждет лабиринт коридоров, идущих вокруг центрального двора, темных и полных воспоминаний о прошлом. Вдоль стен выстроились мраморные бюсты, на стенах рядами висят картины. Дворец не выглядит жилым – повсюду придворные, слуги в униформе. Создается ощущение, что ты попал в огромный улей, в центре которого находится далекая и невидимая королева. Это физическое воплощение британской монархии – формальное, великолепно организованное, покоящееся на достоинстве и почтении.

Диана, которую один из служителей дворца описывал так: «девятнадцать, а выглядит на пятнадцать», была подавлена. Стены дворца изолировали ее от подружек с Коулхерн-Корт и даже от собственной семьи. Ей отвели апартаменты с видом на Мэлл. Когда-то здесь жили королевские гувернантки и няни, мисс Пиблз и знаменитая Мэйбл Андерсон. Эти комнаты были меньше других дворцовых помещений. У Дианы была гостиная, спальня и ванная, а также кухня. Здесь она проводила время за шитьем, чтением и просмотром телевизора – как раз шла ее любимая мыльная опера «Перекрестки». Она ждала, когда принц Чарльз вернется в свои апартаменты, расположенные в том же коридоре. У Дианы был собственный помощник в секретариате принца Уэльского, расположенном на первом этаже. Оливер Эверетт ранее служил помощником личного секретаря принца, затем вернулся к дипломатической карьере – работал в английском посольстве в Мадриде. Но в феврале 1981 года принц лично попросил его вернуться, чтобы работать у Дианы. Компаньонкой Дианы стала леди Сьюзен Хасси. Она должна была ввести молодую принцессу в курс всех дел. У Дианы был и собственный личный секретарь, достопочтенный Эдвард Оден, который в качестве приближенного принца Уэльского сменил Дэвида Чекетса.

Эдвард Оден был прирожденным придворным. Он был праправнуком знаменитого лорда Стэмфордхэма, личного секретаря королевы Виктории и Георга V, и сыном лорда Одена, личного секретаря Георга VI и Елизаветы. Остроумный и эрудированный, он обладал прекрасным чувством юмора и независимым умом, что довольно необычно для придворного. Когда он почувствовал, что принц Уэльский не прислушивается к его советам, то предпочел уйти. Он был очень добр к Диане, хотя порой они ссорились, – он в жизни своей не встречал таких очаровательных, хотя и абсолютно необразованных подростков! Диана поддразнивала его, пыталась заставить бросить курить, но относилась к нему с глубокой симпатией. «Эдвард Оден замечательный человек, – говорила она. – Мы прекрасно ладили. Он был холостяком, и я постоянно старалась найти ему идеальную женщину, но так в этом и не преуспела. Он говорил: „Я знаю замечательных дам, которые могли бы стать фрейлинами. Не хотите познакомиться с ними?“, и я соглашалась принять их всех во фрейлины, хотя практически не знала… Мне тогда не хотелось ничего делать самой. Я была слишком напугана. Поэтому я соглашалась со всем, что делал Чарльз»[103].

Несмотря на всеобщую готовность помогать, никто по-настоящему не знал, что нужно делать с первой принцессой Уэльской со времен Первой мировой войны. Корень проблемы крылся в том, что никто не представлял, какую роль предстоит ей играть. Все знали лишь, что она будет супругой принца Уэльского. Люди во дворце занимались своими обычными делами, а Диана не знала, чем себя занять. Она часто оставалась одна, поскольку Чарльз уехал с официальным визитом в Австралию и Новую Зеландию. «Меня удивляло, что в семье не нашлось никого, кто взял бы ее под крыло и объяснил, что делать», – вспоминает один из служащих дворца. Сказка неожиданно оказалась страшной, одинокой и холодной.

Диана тянулась к «обычным людям», с которыми всегда чувствовала себя наиболее комфортно. Таким человеком для нее стал личный секретарь принца, Майкл Колборн, который в силу своего положения был осведомлен о перипетиях личной жизни Чарльза. Колборн изо всех сил старался руководствоваться обычным здравым смыслом. Он получил неформальное поручение – «присматривать за леди Дианой». Это ему твердили с момента первой встречи с ней, еще до помолвки. Первая встреча Колборна и Дианы произошла в Хайгроуве. В тот день любимый жеребец Чарльза, Алибар, неожиданно умер прямо под ним во время преодоления барьера. Принц был страшно расстроен, но у него были дела, и он вылетел в Бристоль на вертолете. «Пожалуйста, присмотри за ней, – сказал Чарльз Колборну перед отъездом. – Ей всего девятнадцать. Она еще слишком молода».

«Я находил Диану очень привлекательной, – вспоминал Колборн. – При нашей встрече она сразу же спросила: „Могу я называть вас Майклом?“ Я ответил: „Его королевское высочество всегда меня так называет. Конечно, можете“. „А можете ли вы называть меня Дианой?“ – спросила она. „Нет, – ответил я, – потому что вы станете принцессой, и тогда это будет недопустимо. Так что лучше и не начинать. Я буду просто называть вас „мадам“… Так будет лучше“. Мы прекрасно ладили. В период между помолвкой и свадьбой она часто бывала в моем кабинете… Ей не нравилось, когда я уходил обедать, она просила меня остаться и поболтать с ней».

Да, конечно, Диана была «леди Дианой». Она родилась в аристократической семье, но беспорядочное воспитание и образование в уютных, почти домашних школах не подготовило ее к жизни верхушки высшего класса британского общества, где не было принято считаться с чувствами других людей. Несмотря на то, что в семье Дианы уже были придворные – муж ее сестры Роберт Феллоуз служил помощником личного секретаря королевы, – Диана относилась к придворным с подозрением и обидой. Для нее они были «взрослыми» – все старше ее годами, – к тому же свято соблюдали невидимую социальную границу. Они не понимали ее и хотели изменить по собственному усмотрению. Диана часто пользовалась словом «взрослые», всегда вкладывая в него негативный смысл: «взрослые» жили в суровом, чуждом ей мире. К сожалению, к «взрослым» относились и многие люди, обслуживавшие королевскую семью, в том числе Оливер Эверетт и леди Сьюзен Хасси, которые должны были ей помогать. Диана была девушкой «бесклассовой» – а это доступно только тем, для кого понятие «класс» действительно ничего не значит. И она была бунтаркой, не терпевшей, когда ей диктовали, что нужно делать.

Врожденная холодность и отстраненность членов королевской семьи бросалась в глаза и в Букингемском дворце. Все весьма замкнуто жили в своих апартаментах, и никто не озаботился тем, чтобы Диана почувствовала себя как дома. «Больше всего во дворце меня удивляло то, что все апартаменты абсолютно изолированы друг от друга, – вспоминал один из служащих. – Я не мог понять этих отношений: как королева может не знать, что делает герцог Эдинбургский, а он понятия не имеет, чем занята она. Потом они куда-нибудь отправлялись, а королева-мать оставалась в полном неведении»[104].

С почтением Диана относилась только к королеве, но та была постоянно чем-то занята. Диана пришла навестить ее и даже подарила небольшие фарфоровые фигурки. Хотя многие считали, что королева враждебно настроена по отношению к Диане, один из помощников принцессы вспоминает, что Елизавета «очень поддерживала» юную невесту. Чарльз был добр, но вечно занят. У него на невесту попросту не хватало времени. Диана тосковала по смеху и веселью, царившим в ее прошлом. «Я так сильно скучала по своим девчонкам! Мне страшно хотелось вернуться в нашу квартирку, сидеть там, смеяться, меняться одеждой, болтать о всяких глупостях – снова оказаться в моей уютной и безопасной скорлупке… Я не могла поверить, что вокруг меня [в Букингемском дворце] все такие холодные!»[105]

Диана несколько раз принимала у себя «девчонок» с Коулхерн-Корт, мать и сестру Джейн, но чаще всего она сидела в полном одиночестве. Чтобы успокоиться, она отправлялась к «нормальным людям», то есть к тем, кто работал в Букингемском дворце. Точно так же она поступала в Парк-хаусе и Олторпе. Диана целые вечера просиживала у Колборнов – его самого она называла «дядя Майкл». Она подружилась и с другими служащими. Одним из них был Марк Симпсон (он числился лакеем при детской, хотя никакой детской во дворце давно не было), которому тоже было поручено помогать Диане.

Симпсон был замечательным человеком, обладавшим потрясающей фантазией. Этого гея романтика королевской жизни влекла, как огонь свечи влечет к себе мотыльков. Марк начал работать во дворце в семнадцать лет. Он присматривал за принцем Эдуардом, возил его в школу и к дантисту. Симпатичный, обаятельный, всегда готовый помочь, он сопровождал королевскую семью повсюду, в том числе и на яхте «Британия». Через два дня после свадьбы, когда молодожены находились в Бродлендсе, Диана написала Симпсону «благодарственное» письмо: «Хочу поблагодарить вас за доброту и терпение, которые вы проявляли по отношению ко мне, когда я переехала в Букингемский дворец. Мое пребывание там стало гораздо проще и приятнее благодаря вашему обществу. Я чувствовала себя очень одинокой, а с вами мы столько смеялись, что мне никогда не отблагодарить вас за это». Марк тайком приносил Диане кукурузные хлопья (позднее она говорила, что именно в то время начала переедать, а затем вызывать рвоту; страсть к кукурузным хлопьям, судя по всему, была симптомом заболевания). Письмо написано чисто по-школьному, со «смайликами», которые Диана всегда любила. «Жаль, что с тех пор мне больше не доставалось хлопьев – плачу-плачу! Как я буду справляться без моих кукурузных хлопьев…»[106]

1 июля 1981 года Диане исполнилось двадцать лет. Она устроила небольшую вечеринку для шести друзей из служащих дворца. Один из поваров специально для нее испек великолепный шоколадный торт. Диану поздравляли ее камеристка Ивлин Дагли, стюард дворца и самый старший из всех служащих Сирил Дикман, полицейский телохранитель, горничная, которая убиралась у нее в комнатах, и повар, который и принес торт.

Через год Диана писала Марку Симпсону: «Конечно, я помню свой последний день рождения – я выпила слишком много газировки и съела огромный кусок шоколадного торта»[107]. А вот что вспоминал Сирил Дикман: «Днем она пришла в мой кабинет… и раздала парням по куску торта. Ей никак нельзя было объяснить, что это не принято. Вот таким человеком она была». «Поначалу, еще до свадьбы, Диана часто спускалась на кухню. Дворец – очень одинокое место, если ты предоставлен сам себе… Конечно, у нее не было ничего общего с этими людьми, но члены королевской семьи были заняты – у всех имелись свои дела», – вспоминал другой сотрудник. «Она часто ходила повсюду, особенно в Сандрингеме и Балморале, – рассказывал мне еще один человек. – Заглядывала в чуланы и на кухню… Думаю, ей хотелось с кем-нибудь поговорить… В Сандрингеме она часто приходила после чая. Останавливалась поболтать с помощниками буфетчика, а потом пила чай с Мервином [шеф-поваром]. Ей просто было одиноко»[108].

«Нам порой даже смешно становилось, – замечает Стивен Барри. – Она просто не хотела вести себя по-королевски». Некоторые осуждали такую фамильярность с персоналом. Тем, кто руководил прислугой, не нравилось, что их подчиненные рассказывают Диане дворцовые сплетни. Как-то раз в Сандрингеме один из служащих сделал ей выговор. «Она сидела на столе в буфетной и болтала ногами. Посмотрела на меня и спросила: „Вам не нравится, что я здесь?“ Я ответил: „Нет, ваше королевское высочество, не нравится. Совсем не нравится. Это помещение для прислуги, а вам следует находиться в гостиной и заниматься своими делами“. С этими словами я повернулся и вышел», – вспоминал этот человек[109].

Единственным членом семьи, который целиком и полностью поддерживал Диану, была ее мать, Фрэнсис Шэнд Кидд. Рейн не подпускала к Диане отца – впрочем, он еще не оправился от инсульта. Дворцовые слуги запомнили его «обаятельным, но не всегда полным сил… милым, но не готовым к решительным действиям». Болезнь тяжело сказалась на нем. А вот Фрэнсис всегда была «очень, очень решительной… она во все вникала и задавала множество вопросов». Однако если Джонни Спенсер всегда был желанным гостем во дворце, то Фрэнсис в определенном отношении оставалась персоной нон грата. И ее настороженность по отношению к окружающим неизбежно влияла на ее дочь.

«С февраля по июнь Фрэнсис постоянно приезжала и уезжала. Мне она очень нравилась: у нее были красивые голубые глаза, как у Дианы. Но потом она исчезла», – вспоминал один из работников дворца. Во время подготовки к свадьбе Фрэнсис занималась покупками для приданого. Она пыталась заставить официальных помощников рассказать ей, сколько денег получит ее дочь на покупки, но ее лишь заверили, что недостатка ни в чем не будет. Именно Фрэнсис порекомендовала Диане дизайнера интерьеров – уроженца Южной Африки Дадли Поплака. Поплак занимался оформлением апартаментов Дианы в Хайгроуве – свои комнаты Чарльз приказал выкрасить в белый цвет, а комнаты Дианы не трогал.

Главной проблемой Дианы была ее неуверенность в сочетании с твердым желанием остаться самой собой. Неуверенность делала ее подозрительной по отношению к тем, кто присутствовал в жизни принца до ее появления и кто был безгранично предан именно ему. К таким людям относились леди Сьюзен Хасси и Оливер Эверетт.

Кто-то из придворных назвал Сьюзен Хасси «Маунтбаттеном в юбке»: «Сью Хасси была целиком и полностью предана принцу. Она была для него самым близким человеком… в силу своей близости к королеве и долгой жизни при дворе она знала принца с рождения. С ней он мог чувствовать себя абсолютно свободно. Она всегда оставалась одним из его ближайших друзей». Леди Сьюзен «при ее абсолютной преданности Чарльзу страстно хотела, чтобы у Дианы все получилось, и была готова во всем ее поддержать… Невозможно было найти человека, настроенного более дружески, готового во всем помочь и умного»[110]. Диана внешне неплохо ладила с леди Сьюзен, но в глубине души относилась к ней с подозрением. Она спрашивала у Колборна: «Какое влияние эта женщина оказывает на моего мужа?»

Оливер Эверетт изо всех сил старался помочь Диане вникнуть в ту роль, которая ее ожидала. Он приносил ей биографии других консортов и даже предлагал заняться гэльским перед обязательной поездкой в Уэльс. Но она не прислушивалась к его советам. Диана никогда не читала подобных книг, а на предложение поучить гэльский со смехом ответила: «Вы шутите?» Ей не нравилось, когда люди указывали на ее невежество, обижалась, когда ей диктовали, что нужно делать. Если бы она почитала о жизни других принцесс Уэльских, то лучше представляла бы, что ее ждет: узнала бы о страданиях королевы Александры, супруги Эдуарда VII, о его неверности и длительном романе с Элис Кеппел, прабабушкой Камиллы Паркер-Боулз.

Диане стало трудно справляться с пристальным вниманием прессы к каждому ее шагу. Стоило выйти из дворца, как любое ее движение попадало в объективы фотокамер. Она нервничала и страшно боялась совершить ошибку. И все равно совершала – взять хотя бы эпизод с «тем платьем». 9 марта Диана надела черное вечернее платье без бретелек на торжественный вечер в Гилдхолле, лондонской ратуше. Сама того не подозревая, она нарушила строжайше соблюдавшуюся королевскую традицию: члены семьи надевают черное только в знак траура, о чем и сообщил ей принц Чарльз. Декольте тоже показалось слишком откровенным по королевским меркам.

«Я прекрасно помню мой первый [королевский] выход, – рассказывала Диана Эндрю Мортону. – Я страшно волновалась. Выбрала черное платье от Элизабет и Дэвида Эммануэль [Элизабет и Дэвид шили для Дианы и свадебное платье тоже]. Оно казалось мне идеально подходящим для этого случая – любая девушка моего возраста выбрала бы именно его. Но я забыла, что теперь принадлежу к королевской семье… Черный цвет был самым стильным для девятнадцатилетней девушки. Это было настоящее взрослое платье. Тогда у меня была довольно пышная грудь, и платье смотрелось замечательно… Но это оказался один из самых ужасных вечеров в моей жизни. Я не знала, можно ли выходить первой, не знала, в какой руке нужно держать сумочку – в левой или правой. Я была в настоящей панике – все получилось неправильно»[111]. Когда Диана рассказала о своих чувствах принцессе Грейс, которой искренне восхищалась, та ответила: «Не волнуйтесь, бывает и хуже!» В другой раз Диана ехала в машине с пресс-секретарем королевы Майклом Ши. Увидев огромный плакат со своим изображением, она разрыдалась. «Я не могу больше этого выносить!» – всхлипывала она.

С этого момента у Дианы начались проблемы с весом. У нее развилась булимия – она съедала огромные количества кукурузных хлопьев с заварным кремом, а потом вызывала у себя рвоту. Позже она говорила, что причиной тому стало случайное замечание принца Чарльза в момент помолвки. Он обнял ее за талию и пошутил: «О, есть за что подержаться!» Диана, как и все страдающие булимией, не могла смириться с тем, что она толстая. Ей казалось, что она сможет лучше контролировать собственную жизнь, если заставит себя похудеть.

Никто не замечал, что происходит с Дианой, кроме Кэролайн Бартоломью. Кэролайн вспоминала: «Она переехала в Букингемский дворец, и начались сплошные слезы. Малышка так похудела и побледнела, что я начала беспокоиться за нее. Она не была счастлива, постоянно находилась под давлением, и это было для нее кошмаром. У нее кружилась голова – ее бомбардировали со всех сторон. Она попала в водоворот…»[112]

Счастье ее любви к Чарльзу омрачали постоянные мысли о Камилле – этих страхов ее жених не понимал. Он считал, что, коль скоро обручился с Дианой, этим все сказано. Если другие мужчины в подобных ситуациях стараются скрывать свои чувства, то принц Чарльз, по словам его друга, «всегда открыто их демонстрировал». Он был слишком честен и слишком эмоционален, чтобы вполне осознавать последствия своих слов – об этом говорят многочисленные цитаты из его писем к друзьям, приведенные Джонатаном Димблби в официальной биографии принца.

Диана продолжала идеализировать его. «Чарльз – очень глубокий человек», – говорила она Роберту Ранси, архиепископу Кентерберийскому, когда он напутствовал невесту перед свадьбой. Чем больше она идеализировала принца, тем быстрее превращалась в ревнивую собственницу. Ходившие о принце слухи были связаны исключительно с Камиллой.

Накануне отъезда Чарльза в поездку по Австралии и Новой Зеландии Камилла позвонила как раз в тот момент, когда Чарльз и Диана беседовали в библиотеке. Поняв, что звонит Камилла, Диана демонстративно вышла из комнаты, чтобы они могли поговорить без помех. Однако на следующий день в аэропорту разрыдалась – позднее она говорила, что слезы были вызваны звонком Камиллы, а вовсе не отъездом Чарльза. В другой раз Диана услышала, как Чарльз разговаривает с Камиллой по телефону из ванной. «Что бы ни произошло, я всегда буду любить тебя», – сказал он. Друзья утверждают, что подобную фразу принц мог сказать любой из знакомых дам – такова была его манера общения, но Диана услышала в ней подтверждение своим подозрениям. «Мы страшно разругались», – вспоминала она.

За две недели до свадьбы в Аскоте состоялись скачки, и это стало еще одним испытанием для Дианы. Девятнадцатилетней девушке пришлось справляться с вниманием прессы, словно опытной кинозвезде. «Диана оказалась в нелегкой ситуации и отреагировала на нее чем-то вроде настоящей клаустрофобии», – вспоминал один из наблюдателей. За чаем в королевской ложе она не сумела сдержать слез. Ей пришлось довольно рано уехать домой[113].

На той же неделе Чарльз поделился своим беспокойством со старинной знакомой, одной из фрейлин матери: «Она настолько моложе меня. Как вы думаете, это не важно?» Позже эта дама вспоминала: «Он говорил не как романтический жених, который собирается жениться и мечтает прожить со своей избранницей всю жизнь. Другому человеку я, конечно, сказала бы: „Беги со всех ног!“ …Если бы кто-то из моих детей не был уверен в себе перед свадьбой, я бы посоветовала ему: „Если ты не уверен, не делай этого!“ Но принцу я такого сказать не могла, потому что все уже было предрешено. Были выпущены кружки с их портретами и прочие сувениры… Не думаю, что он действительно хотел жениться – просто ему хотелось поступить правильно… Но у него оставались сомнения, и это было очень печально»[114].

К июню нервозность Дианы и ее ревность к Камилле (то, что Чарльз называл «другой стороной» невесты) начали раздражать принца. Веселый, жизнерадостный подросток, который полгода назад в Балморале очаровывал всех вокруг, таинственным образом превратился в эмоционально неустойчивую молодую женщину. Чарльз вырос в семье, где никто не задумывался над тем, как окружающие воспринимают манеру их поведения. Реакция Дианы его озадачила. Он просто не понимал, что его поведение или королевская среда, в которой он вырос, могут как-то влиять на другого человека. Еще в марте, вскоре после помолвки, Чарльз писал друзьям: «Мне очень повезло найти такую девушку, как Диана. Она меня очень любит. Я уже понял, как это замечательно, когда рядом с тобой человек, с которым можно всем делиться». Но тут же добавлял: «Радость и энтузиазм других людей по поводу этого события меня очень вдохновляют. Я горжусь, что все восхищаются Дианой и любят ее»[115].

Ни Спенсеры, ни Виндзоры не сомневались, что свадьба состоится. За три недели до объявления о помолвке герцог Эдинбургский говорил другу, как он доволен предстоящим событием: «Ну разве не чудесно, что они поженятся? Мы в полном восторге!» Так оно и было. Друг герцога вспоминал: «Казалось, все складывается идеально… Они так хотели, чтобы он женился, что не задумывались о мелочах. Зная, что девушка выросла в семье, пережившей развод, они были уверены, что семейная атмосфера залечит все раны…»[116] Если у Рут Фермой и мелькали какие-то сомнения, о чем она впоследствии говорила Димблби, она была слишком светской дамой, чтобы высказывать их вслух. Она всего лишь предупредила Диану: «Дорогая, ты должна понимать, что их чувство юмора и образ жизни отличаются от нашего. Не думаю, что тебе это подойдет».

Остальные не разделяли мнения Рут. Кузен Джонни, Роберт Спенсер, рассказывал: «Я помню, какой восторг охватил нас всех, когда мы узнали, что принц выбрал нашу Диану. Все считали (и не без оснований), что она достаточно молода, чтобы из нее можно было сделать идеальную будущую королеву»[117]. Только осторожная принцесса Маргарет предвидела определенные проблемы, о которые впоследствии и разбился этот брак. Подруга заговорила с ней о том, как замечательно, что принц женится. Маргарет ответила: «Мы все вздохнули с облегчением, но она [Камилла Паркер-Боулз] не собирается его отпускать»[118].

Настоящий скандал произошел, когда Диана нашла браслет, купленный Чарльзом для Камиллы, с гравированными буквами «GF» (Girl Friday – девушка Пятница). Браслет лежал на столе Майкла Колборна среди других безделушек – прощальных подарков бывшим подружкам, в том числе и Сьюзен Джордж. Колборна кто-то окликнул, и в эту минуту в кабинет вошла Диана. Она увидела пакет, открыла его и выскочила прочь вся в слезах. «Что ты сделал леди Диане? – спросил Колборна личный секретарь принца Эдвард Оден. – Она выскочила от тебя вся в слезах и исчезла». Позже Колборн тоже заметил покрасневшие глаза леди Дианы.

Когда Диана спросила у Чарльза о браслете, тот честно ответил, что безделушка предназначена для Камиллы и что он собирается пригласить ее на прощальный ланч 27 июля, за два дня до свадьбы. 25 июля на матче по поло в казармах Тидворт, где стоял Уилтширский гусарский полк, Диана выглядела подавленной. Она никак не могла избавиться от мыслей об этом прощальном ланче. У нее были все основания сомневаться в том, что этот ланч действительно станет прощальным.

Димблби подчеркивает, что любовники смирились с судьбой: «Его чувства к Камилле Паркер-Боулз не изменились, но оба понимали, что близость более невозможна…»[119] Если чувства Чарльза к Камилле и ее к нему не изменились, то остается лишь удивляться, как это он решился жениться на двадцатилетней девушке, которая его обожала. 80-е годы XX века не были похожи на 90-е XIX века: отношения в стиле Элис Кеппел – Эдуард VII могла пережить лишь безропотная страдалица вроде королевы Александры, а Диана не была готова к подобной роли.

В тот день, когда Чарльз подарил знаменитый браслет своей любовнице, Диана обедала с сестрами, Джейн и Сарой, и призналась, что не уверена в успехе своего брака. «Не волнуйся, Дач. Твое лицо красуется на целой куче полотенец, так что слишком поздно отступать», – прагматично заметила Сара, и все они расхохотались. Да, Диана обожала Чарльза, однако она вполне обоснованно сомневалась в своей способности справиться со всеми последствиями этого брака.

Подруга Дианы, Кэролайн, рассказывала Джеймсу Уитакеру, что Диану беспокоила не только разница в возрасте между нею и Чарльзом. Она неожиданно поняла, что не провела с ним наедине ни одного уикенда – только в Боулхайд-Мэнор, где рядом всегда была Камилла. Когда Чарльз был в Австралии, Диана в слезах пришла к отцу и рассказала о своих сомнениях[120]. На репетиции свадьбы в соборе Святого Павла за сорок восемь часов до церемонии Диана снова разрыдалась. «Это был полный кошмар… Во всех смыслах… Пока тянулась помолвка, я не могла избавиться от мыслей о Камилле. Изо всех сил старалась отнестись к ситуации спокойно, но не могла этого сделать. И я ни с кем не могла об этом поговорить»[121].

Если Диана и правда погрузилась в «полный кошмар», делала она это в одиночестве. Одна из подружек невесты, Сара Джейн Гассли, которой тогда было одиннадцать, вспоминала: «Никогда бы не подумала, что она переживала какой-то стресс. В глаза это уж точно не бросалось. Помню только, что они с Чарльзом были искренне влюблены друг в друга – насколько это могла оценить девочка-подросток. Я видела, как они обнимались на диване, а во время репетиций все время держались за руки. Это было настоящее счастье – или мне только так казалось»[122].

Вечером 27 июля в Букингемском дворце состоялся королевский бал, на котором двое гостей все же видели Диану в слезах. Чарльз танцевал с ней один лишь раз, а остальное время, бросив невесту, не отходил от Камиллы (47). Однако история о том, что после бала Чарльз провел с Камиллой ночь в Букингемском дворце, отправив Диану ночевать в Кларенс-хаус, не соответствует действительности. В ночь после бала Диана ночевала не в Кларенс-хаусе, а в своих апартаментах в Букингемском дворце. Они с Чарльзом ушли с бала одновременно. Камилла была на балу с мужем. Крайне маловероятно, что принц решился бы на такое рискованное свидание накануне свадьбы. Да, Чарльз и Камилла, возможно, провели на балу какое-то время наедине, но тот факт, что они были вместе ночью, о чем Джеймсу Уитакеру поведал Барри (кстати, сам он в своей книге эту историю не подтверждает), категорически опроверг Майкл Колборн: «Я абсолютно точно могу сказать, что ничего подобного не было… потому что немедленно стало бы известно множеству людей…»

Позже Эндрю Паркер-Боулз говорил Найджелу Демпстеру, что эта история лжива от начала и до конца. Чарльз не был с Камиллой накануне свадьбы: вместе с Дианой он устраивал вечеринку в «Маркс Клабе» в Мэйфере для тех своих помощников, которые не были приглашены на свадебный бал[123]. По окончании вечеринки Диана вернулась в Кларенс-хаус, а Чарльз – в Букингемский дворец. Посмотрев фейерверк в Гайд-парке, он некоторое время стоял у окна, наблюдая за толпами на Мэлле и беседуя с леди Сьюзен Хасси.

В Кларенс-хаусе рядом с Дианой накануне свадьбы находилась ее сестра Джейн. Диана страшно нервничала, ее тошнило. Но в тот вечер Чарльз прислал ей кольцо-печатку, украшенное гербом принца Уэльского, и нежную записку: «Я так горжусь тобой. Когда ты завтра пойдешь по проходу собора, я буду ждать тебя у алтаря. Брось только один взгляд на приглашенных, и они хлопнутся в обморок от восторга». Из Кларенс-хауса Диана слышала грохот фейерверка в Гайд-парке, устроенного в честь ее свадьбы. Действительно, менять что-либо было уже слишком поздно.

6. Начало сказки

Главная причина этой трагедии в том, что, выходя за него замуж, она была действительно влюблена в него…

Виктор Эделстайн, кутюрье

В день свадьбы, которая состоялась 29 июля 1981 года, Диана стала международной медиазвездой. Это было величайшее событие в истории королевской семьи – телевидение транслировало церемонию на весь мир. Семьсот пятьдесят миллионов человек следили, как «леди Ди» стала «принцессой Ди». С этого момента Диана всегда находилась в центре внимания. Она превратилась в такую же культовую фигуру, как Мэрилин Монро или Джеки Кеннеди. В ослепительной красавице почти невозможно было узнать ту застенчивую, пухлую девочку, какой она была в день помолвки всего пять месяцев назад. Стройная, хрупкая, в шелковом платье цвета слоновой кости с длинным шлейфом, Диана буквально источала сияние. Воздушную вуаль удерживала фамильная тиара Спенсеров. За тем, как на балконе Букингемского дворца влюбленная невеста целует в губы своего не столь влюбленного жениха, наблюдали миллионы людей, для которых это было живое воплощение сказки.

Архиепископ Кентерберийский скрепил союз Чарльза и Дианы, и в эту минуту произошло окончательное – и опасное – слияние частного и публичного лица английской монархии. Романтика королевской свадьбы привела к росту популярности монархии. Опросы показали результаты, каких не было ни во время коронации королевы Елизаветы, ни в дни двадцатипятилетия ее восшествия на престол. Свадьба Чарльза стала высшей точкой развития монархии в XX веке. Но она же представляла огромную опасность для Дианы: мир воспринимал ее жизнь как свою собственную историю, сказочная принцесса и ее принц стали его собственностью.

Чарльз и Диана под приветственные крики толпы проехали по улицам Лондона. Люди кричали, размахивали флагами, плакали. Стояла прекрасная погода, ярко светило солнце, и все забыли о своих сомнениях и терзаниях. Диана, несмотря на охватившую ее предыдущим вечером печаль, сумела справиться с собой. Подаренное Чарльзом кольцо вселило в нее уверенность в будущем. Во время свадебной церемонии произошел неприятный инцидент: семья Спенсеров не пожелала видеть на свадьбе Барбару Картленд, сводную бабушку невесты, а Диана категорически запретила Камилле и леди Трайон появляться на свадебном завтраке.

В соборе Святого Павла главной заботой Дианы был отец. Джонни все еще неважно себя чувствовал, и ему нелегко было довести дочь до алтаря. Один из присутствовавших на церемонии священников рассказывал друзьям, как трогательно было видеть отца с дочерью. Диана почти несла отца на себе, они двигались очень медленно. У алтаря невесту ждал Чарльз. «Я была так влюблена в мужа, что не могла оторвать от него глаз, – вспоминала Диана. – И была уверена: я – счастливейшая девушка в мире»[124]. «Ты прекрасна», – шепнул ей Чарльз. «Я прекрасна для тебя», – ответила она.

Ревность к Камилле, которая терзала ее во время помолвки, исчезла. Чарльз был ее мужем, а «другая женщина» – всего лишь лицом в толпе. Шествуя об руку с Чарльзом, Диана заметила среди публики в соборе Камиллу в светло-сером костюме и шляпке-таблетке. Ее сын Том, крестник Чарльза, стоял за ней на стуле. Тогда Диана подумала: «Ах, вот ты где… Надеюсь, на этом все кончится…»[125]

Однако семейство Паркер-Боулз было неразрывно связано с королевским окружением. Муж Камиллы, Эндрю, в качестве командира первого и второго батальонов полка почетного караула ехал за королевской каретой в собор Святого Павла и обратно во дворец, а затем сопровождал Чарльза и Диану, когда они выехали из Букингемского дворца в Бродлендс, где им предстояло провести первую часть медового месяца.

Несмотря на царившее вокруг всеобщее безумие, Диана сохраняла присутствие духа. Она присматривала за отцом, заметила, что у одной из девочек, которые несли ее шлейф, пятилетней Кэтрин Кэмерон, распухло лицо и слезятся глаза – у нее оказалась аллергия на лошадей, а девочки ехали в Букингемский дворец в конном экипаже. На снимке, сделанном Патриком Личфилдом, ясно видно, как Диана волновалась за девочку. Диана наклоняется, чтобы утешить ее, а королева ласковым жестом протягивает к Кэтрин руку. «Я удивился, как быстро Диане удалось успокоить ребенка, – вспоминал Личфилд. – У нее было столько забот: предстояло выйти на балкон приветствовать толпу, снова и снова сниматься на групповых фотографиях – у нее минутки свободной не было, и все же она нашла время для больного ребенка. Это было очень трогательно…»[126]

Ближе к вечеру Диана выкроила время и на то, чтобы позвонить и поблагодарить всех, кто ей помогал, в частности стилиста Барбару Дэли. «Я была удивлена и растрогана, – вспоминала Дэли. – Немногие бы так поступили в день свадьбы. В мире много хороших людей, но Диана была особенной. Она с искренней симпатией относилась к людям, у нее было любящее сердце, способное на сочувствие»[127].

Свадьба проходила в теплой, семейной обстановке, и свидетельством тому стал неформальный снимок Личфилда: уставшая Диана рухнула на пол в облаке кремового шелка и тафты, ее окружили хихикающие подружки, радостный муж и сдержанно улыбающиеся братья мужа. Когда молодожены уезжали в открытом экипаже, за ними волочился хвост из пустых жестянок и воздушных шариков – это постарались Эдвард и Эндрю. Даже королева побежала за экипажем, махая рукой. Все бросали в воздух конфетти. «Атмосфера была абсолютно семейной, – вспоминала внучка Маунтбаттена Индия Хикс, которая была одной из подружек невесты, – пока они не выехали за ворота. И тогда все изменилось…»[128]

Первые два дня медового месяца Диана и Чарльз провели в загородном доме Маунтбаттена Бродлендс, который ныне принадлежит Нортону и Пенни Ромси. Всего десять лет назад Чарльз ухаживал здесь за Камиллой. Молодожены спали в той же спальне, где в ноябре 1947 года проводили медовый месяц Елизавета и Филипп. Затем Чарльз и Диана (к неудовольствию испанцев – испанская королевская чета не посетила свадьбу) вылетели в Гибралтар, где их ожидала яхта «Британия». Медовый месяц на яхте с экипажем из двухсот человек трудно назвать романтическим приключением. Вот что пишет официальный биограф Чарльза: «Даже интимный ужин при свечах не был чисто личным делом, поскольку за столом собирались старшие офицеры, а музыку исполнял оркестр королевских моряков»[129].

Все романтические надежды Дианы растаяли, как только они покинули Бродлендс. «На вторую ночь Чарльз углубился в книги ван дер Поста, которые еще не успел прочитать. В свадебное путешествие он взял с собой семь его книг. Мы читали их, а за обедом каждый день обсуждали», – вспоминала Диана[130]. Когда фрейлина в Балморале делилась с Дианой ужасами медового месяца, та заметила: «Думаю, ваш муж по крайней мере не читал постоянно книги старикана по имени Юнг!»[131]

Никакой романтики нет и в корреспонденции молодожена. «Могу сказать лишь, что свадьба была очень веселой и нам очень хорошо вместе на „Британии“, – писал он на второй день круиза. – Диана с удовольствием болтает с моряками и коками на камбузе. А я веду отшельническую жизнь на верхней палубе, наслаждаясь одной из книг Лоуренса ван дер Поста…»[132]

Судя по всему, книги доставляли Чарльзу куда больше наслаждения, чем общество юной супруги. Он напоминает спокойного хозяина, который с улыбкой наблюдает за проделками только что купленного щенка. Кроме того, медовый месяц на «Британии» омрачила тень Камиллы, с которой, как Диана надеялась, он расстался навсегда. «Она звонила ему каждый день, – вспоминала подруга Дианы. – И на „Британию“ тоже. Я точно это знаю, потому что бедная девочка очень страдала и рассказывала об этом после возвращения»[133]. Когда из бумажника Чарльза в один прекрасный день выпали две фотографии Камиллы, Диана была просто раздавлена.

Через несколько дней на борту яхты должен был состояться банкет в честь президента Египта Анвара Садата и его супруги. Диана заметила, что Чарльз выбрал запонки с монограммой «СС» (Charles & Camilla) – подарок Камиллы. Чарльз сам сказал об этом Диане и никак не мог понять, почему носить эти запонки в медовый месяц не следует. Спустя много лет Диана довольно откровенно рассказывала подругам, что их супружеские отношения на «Британии» тоже складывались не лучшим образом[134]. Красавица Диана была молода и неопытна, потому не могла соперничать с теми женщинами, с которыми Чарльз общался ранее. Как ни старался принц, избавиться от образа Камиллы он так и не смог.

В официальной биографии принца Чарльза Димблби неоднократно подчеркивает, что Чарльз любил Диану. В биографии, опубликованной после нашумевшего развода, он придерживался официальной версии и старался преуменьшить роль Дианы в жизни Чарльза, объясняя его поступки непростым характером и «сложным» поведением принцессы.

После гибели Дианы Чарльз не раз говорил близким друзьям: «Одно время мы были страстно влюблены друг в друга»[135]. Родственник вспоминает: «Когда он порой заговаривал о ней… в его голосе проскальзывала тоска: „Было время, когда мы очень любили друг друга“»[136]. Всю жизнь Диана утверждала, что до свадьбы Чарльз был влюблен в нее – но, судя по всему, очень недолго и так, как уж он умел. Один из постоянных посетителей Балморала вспоминал, что первые несколько лет, «когда они приезжали на пикники или отдохнуть, казалось, что они искренне друг друга любят».

Рассказывая о медовом месяце Чарльза и Дианы, проведенном на «Британии» и затем, в сентябре, в Балморале, Димблби особое внимание уделяет «неправильному» поведению Дианы. По его мнению, Диана не понимала мужа и это омрачало их отношения: «Для принца пребывание в Балморале было счастливым временем единения с родным домом. Здесь были его книги, его удочки, его друзья. Он считал, что Диана разделяет его чувства… но ей не нравилось, что не она центр внимания молодожена; он словно бы сознательно избегал моментов близости, которых она так ждала. Он предпочитал (или это ей лишь казалось) одиночество или общество друзей»[137].

В Балморале, как и на «Британии», витал дух Лоуренса ван дер Поста. У Чарльза было свое представление о счастье: ему хотелось вслух читать Диане книги своего кумира во время прогулок. А Диана никак не могла забыть о Камилле, которая часто бывала в Беркхолле. Камилла ей даже снилась. Диана постоянно подозревала Чарльза, что он звонит старинной подруге, рассказывает о своем браке. Эти мысли превратились в настоящую манию. Димблби пишет: «Неуверенность в чувствах Чарльза усиливала чувство ревности, которое разъедало ей душу».

Вспоминая то время, и Диана, и Чарльз явно преувеличивали свои страдания. На неофициальной фотографии, сделанной во время прогулки по берегу реки Ди, супруги выглядят вполне счастливыми. Диана сияет. От скромной серой мышки ничего не осталось. Диана превратилась в блондинку; длинные стройные ноги, легкий загар – она не просто обворожительна, а прекрасна. Сара Маккоркодейл говорила Джеймсу Уитакеру, с которым постоянно общалась, что в Балморале Диане нравилось больше, чем на «Британии». Чарльз был очень мил, оставлял ей на подушке любовные записки и безделушки, и «она находила это очаровательным»[138]. Однако, разглядывая фотографию, можно заметить ускользнувшие от первого взгляда подробности: Диана улыбается, собственническим жестом положив руку на плечо мужа, но Чарльз выглядит недовольным и обеспокоенным. У его ног лежит только что пойманный лосось.

В Балморале, как и в Букингемском дворце, Диане было трудно приспособиться к образу жизни королевской семьи. Ей хотелось преодолеть невидимый барьер, отделявший ее от мира, частью которого она стала. «Все гости, которые приезжали в Балморал, разглядывали меня и обращались со мной как с хрупкой безделушкой, – вспоминала она. – Но мне-то хотелось быть Дианой»[139]. Она не испытывала к членам королевской семьи того почтения, с каким к ним относилось общество, не чувствовала даже благодарности за то, что ее приняли в особый круг. Она считала, что ее новые родственники, их друзья и даже прислуга относятся к ней критически. Диана полагала их старомодными и напыщенными, они же видели в ней «глупую девчонку». Она пыталась сохранить свое «я», но страдала от чувства неуверенности. Ее поведение, обиды и слезы, ранний уход из-за стола и отказы спускаться к ужину многие расценивали как проявления грубости и невоспитанности.

Семья жила по собственным правилам и традициям. Отказ Дианы следовать этим правилам или хотя бы попытаться их понять озадачивал королевских родственников. Они не привыкли сталкиваться с подобным поведением. В отцовской семье Диану не научили вести себя «правильно»: она, к примеру, обижалась на то, что Чарльз всегда предлагал напитки сначала королеве и королеве-матери и лишь потом ей. «Мне должны были объяснить, что это нормально, ведь я-то считала, что сначала нужно уделить внимание жене», – жаловалась позже Диана[140]. Один из родственников королевской семьи вспоминал: «Во время медового месяца в Балморале Диана часто отказывалась спускаться к ужину. Королева просила Чарльза подняться и уговорить жену. Он возвращался весь красный, разводил руками и говорил: „Я не смог“. Можете представить, чтобы кто-нибудь из нас, да и вообще кто угодно, во время медового месяца отказывался делать то, что просит свекровь?»[141] Странное поведение Дианы, по-видимому, объясняется тем, что отец почти не обращал на нее внимания в Парк-хаусе и позволял ей вести себя как угодно. Но в Балморале это считалось недопустимым, и королева была в ярости.

Неудивительно, что отношения Дианы с новыми родственниками складывались непросто. Хотя она с уважением относилась к королеве, но холодность и отстраненность Елизаветы вкупе с врожденной скромностью и застенчивостью Дианы не способствовали сближению. Однажды Диана сказала, что считала своей обязанностью помочь мужу наладить отношения с родителями: Чарльз обожал мать и боялся отца.

Диане очень скоро стало ясно, что ни муж, ни его родители не одобряют ее усилия, хотя герцог Эдинбургский всегда с симпатией относился к очаровательной молодой девушке, старался развеселить ее и развлекал за ужином, когда ей было трудно преодолеть свою застенчивость. Принца Эндрю она знала и любила с детства. На принца Эдварда Диана не обращала внимания. Принцесса Анна обладала самым сильным характером, но на Диану у нее не хватало времени. Королева-мать оставалась для Дианы загадкой, хотя те, кто хорошо ее знал, почувствовали, что она недолюбливает жену внука. Тот факт, что собственная бабушка Дианы, Рут Фермой, впоследствии присоединилась к хулителям внучки, очень точно отражает настроение ее подруги и работодателя.

Единственным настоящим другом Дианы стала принцесса Маргарет, младшая сестра королевы Елизаветы. В молодости она, как и Диана, была настоящей звездой и любимицей журналистов. Красивая, энергичная, ведущая свободный образ жизни Маргарет не раз подвергалась жестокой критике. Она сочувствовала Диане, видя в ней отражение собственного бунтарского «я».

И все же люди, близкие к королевской семье, отрицают, что это сугубо закрытый круг: «У них нет каких-то особенных шуток – только для посвященных… Они не производят впечатления близких людей; даже удивительно, насколько они отстранены друг от друга. Посторонним несложно войти в этот круг, потому что не приходится сталкиваться со сплоченной семьей, где пользуются известными только родственникам прозвищами и отпускают только им понятные шуточки. Но если вы не любите гулять на свежем воздухе, мокнуть под дождем, бродить в резиновых сапогах, то вам в этой семье не место. Мне кажется, что главная проблема Дианы заключалась в том, что она не слишком любила подобные развлечения»[142].

По линии бабушки, Рут Фермой, Диана унаследовала толику шотландской крови и отрицала обвинения в том, что не любит Шотландию: ей очень нравилось бывать у матери на острове Сейл. «Меня удивило, насколько категорически она настроена против Балморала, – говорила одна из фрейлин. – В Беркхолл на выходные она приезжала с удовольствием. Они долго гуляли по холмам, и ей это очень нравилось. Думаю, это просто обычная невоспитанность»[143].

Но Диане не нравилась не Шотландия, а строго упорядоченная жизнь в Балморале. На прогулки здесь отправлялись в любую на погоду. Сюда приезжали ради рыбалки и охоты, а Диана это просто ненавидела. Хотя Балморал был предназначен для отдыха, королевская семья очень строго относилась к соблюдению этикета: гости должны были переодеваться четыре раза в день – сначала к завтраку, потом, к ланчу, в костюм в спортивном стиле для прогулки или охоты, затем сменить одежду к чаю и явиться на ужин в вечернем туалете. Придворные к этому привыкли, но для молодой Дианы все это было мучительно и страшно скучно.

Внимательным наблюдателям довольно скоро стало ясно, что супруги абсолютно несовместимы. Оба были психологически зависимы, искали друг в друге утешения, преданности и поддержки, но оба не могли дать этого друг другу (впрочем, Чарльз находил все, что ему было нужно, в Камилле). Чарльз был слишком взрослым для своих лет, Диана – слишком юной для своих. Несмотря на свойственную ему доброту, Чарльз был избалованным эгоцентриком и даже не старался понять Диану. Диана же была слишком не уверена в себе и необразованна, чтобы понять мужа и пойти ему навстречу.

Образ жизни Чарльза формировался годами, и он не собирался менять его ради кого бы то ни было. Подавленная Диана начала вести с ним ту же игру, что и с отцом: обиды, слезы, молчание, полный уход в себя. Расстроенный и встревоженный Чарльз старался сделать все, чтобы успокоить жену. Он приглашал ее подружек, вызывал из Лондона «дядю Майкла», чтобы развлечь Диану.

«Меня, – рассказывает Майкл, – вызвали в Шотландию. Позвонили в субботу вечером: ночным поездом я должен прибыть в Балморал. Это был самый тяжелый день в моей жизни. Я завтракал на кухне, вошел Чарльз и сказал, что они с лордом Ромси идут на прогулку… А потом пришла принцесса, и мы с ней засели в гостиной… и просидели там до четырех вечера. В гостиной стояли большие белые часы. Мне казалось, что это самые медленные часы на свете, и даже помнилось, что они идут назад. В тот день я был свидетелем слез, истерик – словом, полный набор…»[144]

Когда Майк Колборн спросил, чем принц провинился именно сегодня, Диана ответила: «Он развлекается, предоставляя меня самой себе»[145]. Ей это не нравилось, но прогулки по холмам доставляли еще меньше удовольствия. Для сеанса психоанализа Дианы Чарльз пригласил Лоуренса ван дер Поста, чьи книги испортили ей медовый месяц. Разумеется, из этого ничего не вышло. «Лоуренс не понимал меня, – позднее вспоминала Диана. – Все видели, что я худею, что мне все хуже и хуже день ото дня. Они считали, что я научусь быть принцессой Уэльской в мгновение ока…»[146]

Ее отправили в Лондон к психоаналитикам и психиатрам, которые выписали ей валиум. Все было тщетно, потому что от несчастья лекарства нет, а несчастья Дианы были связаны с катастрофической неуверенностью в себе и мучительными страхами нелюбимой женщины. Тень Камиллы омрачила этот брак с самого начала. По словам Димблби, друзья Чарльза, с которыми он делился своими страданиями по поводу расставания с Камиллой, считали, что у Дианы «сформировалась настоящая мания».

Интерес прессы к Диане достиг таких масштабов, каких никто не мог предвидеть. Неуверенная и нервничающая Диана изо всех сил пыталась справиться с тем, что она оказалась в центре внимания журналистов и всего мира. Первую официальную поездку по Уэльсу Чарльз и Диана совершили в октябре. Такого внимания прессы никогда не испытывал даже Чарльз. Японские и американские телевизионщики осадили уэльские городки и деревни, о которых раньше никто из них и не слышал.

Диана чувствовала себя ужасно. На второй день поездки она поняла, что беременна. Ее тошнило, внимание окружающих раздражало ее. «В машине я постоянно плакала, говорила, что не могу выходить, не могу ни с кем говорить… Чарльз сказал мне: „Просто выйди и сделай это“… Он старался… утешить меня, помогал выбраться из машины. И, оказавшись среди толпы, я сразу брала себя в руки»[147].

Диана обладала врожденной способностью к общению. Она вставала на колени, чтобы поговорить с детьми, наклонялась к старикам в инвалидных креслах, излучала симпатию и сочувствие. «Она вела себя просто замечательно, – вспоминал один из ее помощников. – Мы еще не успели сообразить, что нужно делать, а она тут же все поняла: присаживалась на корточки перед детьми, сжимала, пытаясь согреть, в своих ладонях руки стариков – ведь они долго ждали ее на холоде. Многие, встретившись с принцем и принцессой Уэльскими, просто теряли дар речи, но она… знала, как нужно разговаривать с людьми, почувствовала с самого первого дня… И тогда было решено, что она выступит с речью на гэльском языке». Несмотря на всю свою неуверенность, Диана прекрасно справилась с этой непростой для двадцатилетней девушки задачей, хотя язык она учила совсем недолго.

«Это был ее первый официальный визит, – вспоминает Дики Арбитер, один из официальных корреспондентов, освещавших поездку. – И она справилась с этим превосходно… Старалась сделать так, чтобы все были довольны… переходила с одной стороны улицы на другую, потому что люди скандировали: „Мы любим Ди, мы любим Ди, мы любим Ди!“ И ему [Чарльзу] нужно было привыкать… к тому, что ему досталась роль второго плана, а вовсе не главная. И это началось сразу же, с первой их поездки»[148].

«Люди хотели видеть Диану, а не его, и он не мог этого переварить», – рассказывал его помощник. «Я был рядом с принцем Чарльзом, но к нам никто не подходил, – вспоминает бывший полицейский телохранитель. – Все хотели видеть только ее. Вот так все и началось: люди стали видеть в ней некое божество, а она тоже в это поверила…»[149]

Конечно, она еще не была той гламурной красавицей, какой стала позже, но никто из тех, кто наблюдал Диану в первой поездке, не сомневался в ее умении добиваться полного взаимопонимания с толпой. Начиналась новая эпоха, хотя в королевской семье еще никто этого не понимал. Даже принц Чарльз, поддерживавший и оберегавший Диану во время поездки по Уэльсу, оценил, как великолепно справилась со своей задачей молоденькая девушка, которую никто к этой роли не готовил. Однако ему и в голову не пришло произнести это вслух.

Один из ее придворных вспоминал: «Диану удивило, что после поездки в Уэльс никто ей и слова не сказал. Королева не позвонила, чтобы похвалить. Ее мучило… отсутствие признания – главным образом, со стороны принца Чарльза… Он мог бы отметить ее успехи… Но Чарльз выполнял подобные обязанности всю свою жизнь и не понимал, что значит этот первый опыт для скромной двадцатилетней девушки»[150].

Из-за беременности Диана постоянно недомогала и сильно нервничала. В конце октября супруги вернулись в Лондон. Собственного жилья у них не было – только тесные апартаменты на верхнем этаже Букингемского дворца: спальня, гостиная, кабинет, ванная и две гардеробных. Лишь в собственной гардеробной Диана чувствовала, что она – дома. Ее помощник вспоминал: «Никто не подумал о том, где она сможет принимать своих подружек или просто выпить чашку кофе. Знаете, эти милые мелочи… Если она хотела выпить кофе или чая или сварить яйцо, ей приходилось вызывать лакея»[151].

Чарльз к этому привык, он родился и вырос во дворце. Однако со стороны это казалось странным. Помощник Дианы вспоминал: «Удивительно, что тридцатидвухлетний мужчина продолжал жить в материнском доме и это его не угнетало… Чтобы навестить Диану, посетителям приходилось входить в парадные ворота, пересекать огромный двор на глазах у всего мира. Ее двадцатилетним подружкам было страшновато. А потом их еще провожал в ее апартаменты лакей…»[152]

«Некоторых подруг Дианы беспокоило ее одиночество, – рассказывал другой придворный. – Когда она была беременна Уильямом, она звонила им и спрашивала, можно ли ей приехать… Ей было ужасно одиноко»[153].

Различие между пустым, малосодержательным существованием Дианы и активной жизнью Чарльза становилось все заметнее. У него был целый список официальных обязанностей – ей совершенно нечего было делать. «Она не могла смириться с тем, что существует такое слово „долг“, – говорит один из сотрудников секретариата Чарльза. – Однажды мы с ней заговорили об этом. Я сказал: „Вы можете взять ежедневник на следующий год и сразу пометить: церемония выноса знамени, служба в Поминальное воскресенье, несколько королевских поездок, выезд в Балморал, выезд в Сандрингем, охота… Уже сейчас можно заполнить половину дней, и все это вам нужно будет сделать. К сожалению, ваш муж считает это своим долгом. Он бесконечно предан матери, и вам никогда его не изменить“»[154].

Диана ссорилась с Чарльзом, потому что никак не могла понять, почему он проводит с ней так мало времени. А хуже всего было то, что никто не воспринимал ее слова и чувства всерьез. «Она обижалась, и это мучило ее больше всего», – говорит один из ее помощников. Другой вспоминает, что она жаловалась на «отсутствие равенства в браке. Принц Чарльз никогда не воспринимал ее как равную, а для нее такая ситуация была неприемлема»[155].

Покровительственное отношение к окружающим было характерно для всех старших членов королевской семьи. Они никогда не думали (и не думают) о других людях, об их жизни, чувствах и точке зрения. Почти все придворные живут по этим же правилам, а людям другого круга это трудно понять. Диана всегда стремилась оставаться самой собой. В королевской семье, где никто не задумывался над ее судьбой, она мучилась и страдала.

Только в сентябре, через три месяца после свадьбы, у Дианы появились фрейлины – раньше об этом просто никто не вспомнил. Фрейлинами Дианы стали Лавиния Беринг, Хейзел Уэст и Анна Беквит-Смит. Анна Беквит-Смит была на десять лет старше Дианы, но она училась в Вест-Хите и знала ее сестер, поэтому у них было что-то общее. Большую часть времени они разбирали огромное количество подарков и поздравительных писем, полученных в связи со свадьбой и последующей беременностью Дианы.

Им помогала одна «замечательная женщина», которая недавно вышла на пенсию после долгих лет службы на Даунинг-стрит. «Она была просто находка! Писала прекрасные ответы на письма детям и взрослым и вела реестр полученных подарков и писем. Мы разобрали около двадцати восьми тысяч писем, подарков и открыток, предназначенных только для Уильяма. Каждая пожилая дама в королевстве стремилась связать что-нибудь будущему наследнику, какие-нибудь пинетки и все такое прочее. Мы всегда откладывали то, что могло понравиться Диане, или какие-то особенные подарки»[156].

После нескольких месяцев в мрачном Букингемском дворце Рождество в Виндзорском замке стало редким для Дианы и Чарльза периодом счастья и покоя. Рождество – самый радостный и веселый праздник даже в королевской семье. Шутки, дурачества, подарки – причем самые полезные и обычные, что Диану страшно удивило. Чарльз писал другу: «Мы прекрасно провели Рождество – вдвоем. Мы были очень счастливы. Было так уютно [наивысшая похвала в устах принца!]. Я рад, что мы встретили этот праздник вместе… На следующий год, я уверен, будет еще лучше – ведь с нами будет малыш…»[157]

А вот в Сандрингеме, куда они прибыли в январе, все сложилось иначе. Диана вообще не любила туда ездить, хотя совсем рядом находился ее любимый Парк-хаус. Этот заброшенный дом напоминал ей об утраченной свободе и обманутых надеждах. В Сандрингем, как и в Балморал, приезжали охотиться, а Диана охоту ненавидела. Чарльз же, несмотря на все свои заигрывания с восточной философией, был страстным охотником. И охота стала очередным источником конфликтов.

В январе произошел инцидент, о котором Диана рассказывала Эндрю Мортону: «[В Сандрингеме] я бросилась с лестницы. Дело было так: Чарльз упрекнул меня, что я плачу попусту, а я ответила, что от отчаяния у меня слезы сами собой льются… Чарльз со словами: „Не собираюсь тебя слушать. Ты вечно меня мучаешь. Я уезжаю кататься“ – отвернулся от меня, и тогда я бросилась с лестницы. Из своей комнаты вышла королева. Она была в ужасе, вся дрожала – так испугалась. Я знала, что не потеряла ребенка – только синяков набила. Чарльз вернулся с прогулки. Ему было все равно, абсолютно все равно. Он просто ушел к себе»[158].

Конечно, Диана специально драматизировала события, чтобы шокировать Эндрю Мортона. Возможно, она действительно поссорилась с Чарльзом: ей не хотелось, чтобы он уезжал и оставлял ее одну. Но она не бросалась с лестницы, а просто споткнулась о невысокую ступеньку в самом низу и растянулась на полу перед королевой-матерью. В тот день Диана даже позвонила своей помощнице и рассказала о том, что произошло: «Должна вам рассказать – впрочем, вы, наверное, об этом уже слышали. Я споткнулась и упала с лестницы. Все бы обошлось, но меня угораздило приземлиться прямо у ног королевы-матери. Господи, если уж я и должна была споткнуться, то почему это произошло у нее на глазах?..»[159]

Подобные преувеличения весьма характерны для Дианы. Она всегда приукрашивала прошлое, искажала реальность. Судя по газетам того времени, Чарльз вызвал местного врача и сидел рядом с Дианой, пока тот не приехал. Обследование показало, что ни Диана, ни ребенок не пострадали. Диана отдохнула и через несколько часов уже отправилась на королевское барбекю.

В следующем месяце Чарльз с Дианой отправились в Уиндермир, поместье Брэбернов на Багамских островах. Там они отдыхали вместе с сыном хозяина дома Нортоном и его женой Пенни. Чарльз называл эти дни вторым медовым месяцем. Но желтая пресса превзошла саму себя. Джеймс Уитакер из Star и Гарри Арнольд из Sun следили за каждым шагом Дианы и сделали весьма откровенные фотографии принцессы, находящейся на пятом месяце беременности. На пляж Диана выходила в бикини, в таком виде она и оказалась на фотографиях. «БЕЗЗАБОТНАЯ ДИ ЗАБЫВАЕТ ОБ ОСТОРОЖНОСТИ, ЧТОБЫ ПОКРАСОВАТЬСЯ В ОТКРОВЕННОМ КУПАЛЬНИКЕ», – гласил заголовок Sun.

Королева была в ярости. Она обвинила таблоиды в «беспрецедентном вмешательстве в личную жизнь». Насколько беззаботна была Диана, судить трудно. Ромси рассказывал биографу принца, что она вечно ругалась с Чарльзом, когда тому хотелось читать или рисовать, и открыто говорила о том, что ей с ним скучно. Существовал «узкий круг самых близких друзей», с которыми Чарльз обсуждал свои отношения с Дианой. Друзья советовали ему взять себя в руки и прекратить терзаться жалостью к себе. Чарльз во всем винил себя. Он твердил, что выйти замуж за наследника трона – это огромное несчастье для любой женщины. Возможно, так оно и есть, однако принц, похоже, был попросту слеп. Он не понимал, что причина несчастий его жены крылась в ее убеждении, что муж ее не любит.

Внимание желтой прессы к Диане усиливалось. Медиаэксперт Рой Гринслейд считает, что фотографии в бикини стали поворотной точкой в отношениях принцессы с прессой. «К этой женщине возник сильнейший интерес – по-настоящему сексуальный. Пресса – редакторы и репортеры – были влюблены в Диану… Она выглядела великолепно, ее фотография на обложке увеличивала продажи, люди хотели видеть ее снова и снова»[160].

Ажиотаж возрастал. 21 июня Диана родила сына. Принца назвали Уильямом Артуром Филиппом Луи. «Роды пришлось стимулировать, – рассказывала Диана Мортону. – Мне хотелось, чтобы все поскорее закончилось: внимание прессы стало невыносимым. Люди следили за каждой минутой моей жизни»[161]. Защита тайны личной жизни стала для Дианы навязчивой идеей, но придворные считали рождение сына принца и принцессы Уэльских важным светским событием, которым следует поделиться с народом. Все рождения, смерти и свадьбы в королевской семье – это государственные мероприятия. У Дианы случилась настоящая истерика, когда ей сообщили, что помощники должны дежурить в больнице, чтобы сообщать о ее состоянии народу. «Вы что, с ума сошли?» – в ярости кричала она[162].

Уильям родился за месяц до годовщины свадьбы. Диана еще не успела привыкнуть к положению принцессы Уэльской, а теперь ей предстояло привыкать к роли матери – не обычной, а матери будущего короля. Чарльз, который присутствовал при родах, был в восторге. Своей крестной, Патриции Брэберн, он писал: «Я по-настоящему рад, что провел у постели Дианы целый день. К вечеру мне стало казаться, что я и сам участвовал в процессе родов. Я был вознагражден появлением крохотного создания, которое целиком и полностью принадлежит нам, хотя, конечно, и всем остальным тоже! Никогда не видел ничего подобного тому, что творилось возле больницы тем вечером. Казалось, все с ума сошли от счастья…»[163]

Когда Диана вернулась в свой новый дом – Кенсингтонский дворец, принцесса Маргарет устроила в парке торжественный прием. Все приветствовали Диану и радовались. Это был звездный час принцессы Уэльской. Она исполнила свой долг перед короной.

7. «Дианомания»

В Австралии… между ними стала заметна легкая напряженность. Он [Чарльз] просто не понимал, почему люди хотят ее видеть.

Помощница Дианы в австралийском турне, март 1983 года

Теперь у Дианы был ребенок и лондонский дом – апартаменты 8 и 9 в Кенсингтонском дворце. Дворец представлял собой ряд окруженных парком краснокирпичных строений XVII века. Члены королевской семьи жили здесь более трех веков. Здесь умерли королева Мария (супруга Вильгельма III) и королева Анна, родилась и жила до коронации королева Виктория. Георг VI, Эдуард VIII и их братья называли дворец «тетушкиным лежбищем». Сегодня мы назвали бы дворец «королевским кондоминиумом». Однако апартаменты ничем не напоминают современные квартиры. Это отдельные дома в несколько этажей, где есть официальные залы и жилые помещения.

Когда во дворец, в совмещенные апартаменты 8 и 9, переехали Чарльз и Диана, в апартаментах 10 жила принцесса Маргарет с многочисленной прислугой. Другими соседями молодых родителей были принцесса Алиса, герцогиня Глостерская, которой исполнился восемьдесят один год (она родилась 25 декабря 1901 года), с сыном и невесткой (принцем Ричардом, герцогом Глостером, с супругой Бригиттой) и принц и принцесса Кентские. Герцог и герцогиня Кентские располагались рядом в Рен-хаусе. Сестра Дианы с мужем, Робертом Феллоузом, жили в Старых казармах. Все они считались пансионерами милостью королевы. Чарльз и Диана могли поселиться в более роскошном Спенсер-хаусе с видом на Грин-парк. Этот особняк был оставлен молодым Спенсерам по завещанию отца, но на реставрацию пришлось бы потратить огромные деньги. Кроме того, считалось неприличным, чтобы принц Уэльский жил в доме, принадлежащем семейству супруги.

Жизнь во дворце представляется нам роскошной, но у Кенсингтонского дворца имелись свои недостатки, и очень серьезные. За великолепным южным фасадом скрывался лабиринт дворов и садов, окруженных жилыми особняками. Апартаменты принца и принцессы Уэльских совершенно не подходили для потребностей наследника трона и его семьи. «Помещение было небольшое, – рассказывал один из слуг принцессы. – Им требовалось больше места. У каждого была гостиная и кабинет, а также общая гостиная и столовая, которая служила одновременно и залом приемов. Очень узкие коридоры… Словом, не самые комфортные условия. Зал для приемов должен был располагаться внизу, чтобы верхние помещения оставались жилыми, но никто об этом не подумал. Да и вообще, маленькая квартира была им попросту противопоказана. Уверен, что некоторые их конфликты были связаны именно с теснотой… Они мешали друг другу, и это сказывалось на их отношениях»[164].

Патрик Джефсон, который вошел в свиту принцессы в январе 1988 года и стал поначалу ее конюшим, а вскоре личным секретарем, был поражен теснотой и мрачностью апартаментов Уэльсов. По контрасту с огромными газонами и пышной зеленью Кенсингтонского парка квартира принца и принцессы казалась темной и неуютной. Дом, где они жили, располагался в центре дворцового комплекса. О личной жизни здесь можно было забыть. «Всем было слышно каждое сказанное слово, – писал Джефсон в биографии принцессы. – Для уединения здесь просто не было места»[165].

Чаще всего в доме царила мертвая тишина: принц и принцесса уезжали по делам, а персонал занимался своей работой. На улице сияло солнце, пели птички и играли дети, но тут царили торжественная тишина и полумрак. «Если отправить по домам прислугу, закрыть шторы и не включать весь свет, то никакие телевизоры, музыка и телефоны не смогут рассеять мрак», – вспоминал Джефсон[166]. Дворец, удобно располагавшийся в центре Лондона, так и не стал для Дианы домом. Скорее тюрьмой.

Желая привести жилище в порядок, Диана пригласила дизайнера Дадли Поплака, который прежде оформлял ее апартаменты в Хайгроуве. В интерьере дворца сочетались традиции и современность. Центральный зал XVII века с величественной лестницей и барочной лепниной на потолке (потолок был разрушен во время бомбардировок Второй мировой войны и восстановлен позднее) был отделан в зеленых и серых тонах и украшен геральдическим знаком – перьями принца Уэльского. Этот мотив повторялся и в интерьерах других помещений. На первом этаже располагались залы для приемов, гостиная и столовая. Здесь расставили свадебные подарки, мебель, украсили стены картинами и гобеленами из королевской коллекции, одной из жемчужин которой была картина Веронезе «Мистическое обручение святой Екатерины».

Кабинеты Дианы и Чарльза располагались на одном этаже. Гостиная Дианы была отделана в женственных розовых и голубовато-серых тонах. Розовый диван, стол перед окном, школьная шкатулка с надписью «Д. Спенсер», где Диана хранила самые дорогие вещицы… Ее комната стала взрослым вариантом комнаты девочки-подростка: мягкие игрушки, подушки с надписями: «Хорошие девочки попадают в рай, плохие – куда угодно», школьные рисунки на стенах. Повсюду стояли фотографии в рамках, эмалевые коробочки, фарфоровые статуэтки. Комната Дианы была веселой, девичьей и сильно захламленной. Здесь пахло ее любимыми цветами – лилиями. Для запаха декоратор использовал надушенные саше и ароматизированные свечи.

Комната Чарльза выглядела подчеркнуто мужской. Здесь стояла лежанка его любимого кремового Лабрадора Харви. Стол украшала фотография принца с герцогом Эдинбургским, на которой Чарльз когда-то написал: «Я не рожден, чтобы идти по стопам отца». В спальне Чарльза центральное место занимала огромная дубовая кровать, которую перевезли из его апартаментов в Букингемском дворце. Плюшевые игрушки супругов смотрелись в этой спальне почти что жалко: потрепанный мишка Чарльза, которого тот всегда брал с собой – камердинер каждую ночь клал его в постель, – и «семейство» Дианы из Парк-хауса перекочевали с кровати на полки. Неловко уделять слишком много внимания любви царственных особ к игрушкам, но все же трудно представить подобную коллекцию в спальне, скажем, банкира с Уолл-стрит и его жены – светской львицы.

Хайгроув Диана и Поплак отделали скорее во вкусе Дианы, чем Чарльза. Друзья принца называли идеи Дианы и Поплака «ужасными»: «полное отсутствие традиций… Дизайнер именно так представляет себе гостиную современной принцессы… три свежих журнала на низком столике и дневные газеты… Это просто ужасно»[167].

После медового месяца в Балморале Чарльз и Диана вернулись именно в Хайгроув (апартаменты в Кенсингтонском дворце были еще не готовы). Стивен Барри вспоминает, что Чарльз не видел дома после свадьбы. «Восторженная принцесса повела его по особняку, показывая комнату за комнатой. „Тебе нравится?“ – спрашивала она. Ответ она прочитала по его лицу. „Ему все понравилось! – радостно сообщила она мне. – И теперь это дом моей мечты!“»[168] Но со временем Диана возненавидела Хайгроув. Это был не ее дом, а Чарльза. Зимой он здесь охотился, летом играл в поло и общался со своими друзьями-лошадниками. Кроме того, совсем рядом находился особняк Паркер-Боулзов – Боулхайд-Мэнор.

Сразу после развода Чарльз, вкусы которого заметно отличались от вкусов Дианы, пригласил собственного декоратора Роберта Кима, чтобы тот переделал интерьер дома. Хотя Хайгроув Диана назвала «домом своей мечты», позже она твердила, что он ей никогда не нравился. Чарльзу же Хайгроув представлялся воплощением идеала. Он сам выбрал этот дворец вместо Шевенинга – роскошного дворца XVIII века в Кенте, который должен был стать его официальной резиденцией. Обосновывая свой выбор, Чарльз пояснил тогдашнему премьер-министру Маргарет Тэтчер, что Шевенинг находится слишком далеко от его поместий в герцогстве Корнуолл (герцогство Корнуолл принадлежит наследнику престола и является источником его персональных доходов). На самом деле Хайгроув нравился принцу, потому что находился в самом центре «страны лошадников». Здесь Чарльз мог без помех отдаться своим любимым увлечениям – поло и охоте. В Хаигроуве Чарльз к тому же смог реализовать давнюю мечту – создать роскошный сад. В этом ему помогали большие специалисты по садоводству, среди которых были ландшафтные дизайнеры Розмари Верей и Молли, маркиза Солсбери.

Диана ненавидела «лошадников». После рождения Уильяма она неуклонно скатывалась в глубокую послеродовую депрессию. В июле ей исполнился двадцать один год, но никто – даже ее родственники Спенсеры – не подумал устроить для нее праздник. К обеду пришла новая подруга, Сара Фергюсон, с которой Диана познакомилась на поло в Каудрей-парке двумя годами раньше, когда Чарльз еще только начинал ухаживать за ней. Сара близко подружилась с Дианой спустя четыре года, когда стала супругой принца Эндрю. Оставалось утешаться лишь тем, что в день первой годовщины свадьбы Чарльз устроил для Дианы пикник при свечах в доме королевы в Кью.

Осень супруги, как всегда, проводили в Балморале. Диана похудела, осунулась, часто устраивала истерики и плакала. Чарльз тревожился, но не понимал, что это следствие послеродовой депрессии. Никто из членов королевской семьи и не заподозрил, что у Дианы развивается булимия.

Нервная булимия – это пищевое расстройство, для которого характерно переедание и следующие затем попытки вызвать рвоту. О болезни можно говорить, если такие симптомы проявляются хотя бы два раза в неделю на протяжении трех месяцев и более. Причины болезни до конца не выяснены, но многие ученые считают, что она связана с эмоциональными, физическими и социальными факторами. Булимия может быть вызвана низкой самооценкой (что очень характерно для Дианы), перепадами настроения – например депрессией, которая развилась у Дианы после рождения сына. Кроме того, причиной булимии может стать негативный эмоциональный фон – в частности, плохие отношения в семье.

Врач, который лечил Диану позднее, считал основной причиной ее булимии проблемы в отношениях с Чарльзом. Неудивительно поэтому, что в обстановке, которая пробуждала неприятные воспоминания, а также в сложных ситуациях – например на семейных праздниках в Сандрингеме или Балморале – болезнь обострялась.

В королевской семье Диану считали «очень утомительной девушкой» «с плохим характером», «с массой недостатков, которые трудно терпеть»[169]. Диана пребывала в состоянии постоянной депрессии. Даже ее собственный персонал называл ее «непредсказуемой». По ее словам, она, чтобы привлечь внимание Чарльза, начала наносить себе раны. Впрочем, порезы были неглубокими – иначе она не смогла бы носить открытые вечерние платья. Но в результате Чарльз снова отвез Диану в Лондон к психиатру. Аналитик, изучив семейную историю Дианы, счел причиной, лежащей в основе всех ее проблем, развод родителей. Разумеется, подобный вывод никоим образом не улучшил обстановку[170].

Принц просил своих друзей ничего не рассказывать посторонним (в письмах, где делился проблемами супруги), но неадекватность ее поведения уже заметили в обществе. Самый неприятный эпизод имел место в Поминальное воскресенье, на мемориальной церемонии в память о погибших в военных конфликтах, проходившей в Альберт-холле 13 ноября 1982 года. На этом ежегодном мероприятии всегда присутствуют старшие члены королевской семьи.

Тем вечером Чарльз и Диана в очередной раз поссорились, и Диана отказалась идти с мужем. Он уехал без нее. Но затем она передумала и решила поехать, хотя ее предупреждали, что делать этого не стоит: она приедет в Альберт-холл позже королевы, а это недопустимое нарушение протокола. Диана не обратила никакого внимания на эти слова и появилась в зале, вызвав полный переполох: ей пришлось искать место. Ссора с Чарльзом стала достоянием общественности.

Анна Робинсон, редактор Sunday Mirror, вызвала к себе Джеймса Уитакера: «Джеймс, необходимо выяснить, почему принцесса Диана так ужасно выглядит… Она так похудела! Иди и узнай все, что сможешь». Уитакер позвонил своему главному информатору, Саре Маккоркодейл. Та подтвердила, что родные встревожены состоянием Дианы: «Нам кажется, что у нее развивается анорексия…» Робинсон напечатала материал Уитакера, вызвав неудовольствие дворца, и это стоило ей работы.

Стремление репортеров узнать, что же на самом деле происходит с Дианой, достигло апогея. Самый информированный репортер Найджел Демпстер, знакомый со многим друзьями Чарльза, сначала опубликовал статью, а потом выступил по американскому телевидению, где называл Диану «исчадием ада» и «чудовищем». Он утверждал, что Диана стремится «все держать под контролем», а Чарльз «абсолютно несчастлив». Впоследствии Демпстер заявлял, что получил информацию «непосредственно от человека из окружения принца Чарльза». Оберон Во иронично озаглавил свою статью «РЕПОРТЕР СВЕТСКОЙ ХРОНИКИ РАЗВЕНЧИВАЕТ СКАЗКУ О ПРИНЦЕССЕ. НАРОД В ЯРОСТИ».

Но обществу вовсе не хотелось, чтобы развенчивали его кумира. Сразу после рождения принца Уильяма Роберт Лейси, историк и писатель, автор книги о ставшей принцессой кинозвезде Грейс Келли, слышал, как сотрудница Королевской библиотеки Виктория Глендиннинг говорила: «Для нас всех очень важно, чтобы магия не кончалась. Вот почему мы надеемся, что сказка завершится должным образом и принцесса, ее принц и их сын будут жить долго и счастливо». Проблема, как ее видел Лейси, заключалась в том, что «Чарльз получил женщину, которую хотели „мы“, а не он сам». Впрочем, никто не желал верить, что этот брак несчастлив. Широкая публика получила свою сказку, которая постепенно превращалась в мыльную оперу в духе американских «Династии» или «Далласа», где царили неверность, шантаж и мошенничество.

«Однако в какой-то момент все стало очевидно. Диана рыдала на людях, меняла свои планы в последнюю минуту, и принцу приходилось в одиночестве появляться там, где ожидали их вдвоем… Пошли слухи о том, что брак дал трещину, – рассуждал известный медиааналитик. – Прессе это нравилось, потому что журналисты получили драму… к которой – в силу сложившегося у королевской династии отношения к прессе – никогда не получили бы доступа. Королевские пресс-секретари руководствовались принципом „не подтверждать, не опровергать“. А вот истории о Ди всегда показывали реальное состояние дел в этом браке – достаточно было заметить, что он был в Хайгроуве, а ее не было, или наоборот… Королевская „крысиная стая“ начала состязаться в том, кто заметит нечто самое невероятное и успеет написать об этом раньше других…»[171]

Внимание прессы лишь усугубляло несчастье Дианы. Она злилась на журналистов, но буквально жила их статьями. Официально в ее апартаменты доставляли только The Times и Telegraph, но через черный ход она получала все таблоиды. Журналисты заметили, как критически относятся к Диане в королевских кругах и в особенности среди друзей Чарльза. Это добавило враждебности газетным заголовкам, что повергало Диану в отчаяние. Рут Фермой, всегда выражавшая мнение двора, в марте 1982 года заявила Рою Стронгу, что «Диане еще многому нужно учиться в королевской жизни»[172]. Ей вторил архиепископ Ран си: «Рут очень огорчало поведение Дианы. Она всегда была абсолютно предана Чарльзу: он вырос у нее на глазах и она любила его, как все придворные дамы. Рут считала Диану актрисой и манипуляторшей»[173].

Чарльз никак не хотел признать болезнь Дианы. Во время охоты в марте 1983 года он повернулся к двум своим спутницам и спросил: «А вы когда-нибудь были больны, очень-очень больны? Я этого не понимаю, и моя мать тоже…»[174]

Остается только гадать, почему семья Дианы не пришла ей на помощь, ведь ее худоба бросалась в глаза. Сара и Фрэнсис отлично знали, что это означает: Сара сама прошла через пищевой невроз. Фрэнсис Шэнд Кидд на целых два года после свадьбы полностью устранилась из жизни дочери. Диане не нравилась откровенность, с какой Фрэнсис рассказывала журналистам о своем разводе. К тому же в интервью газете Daily Mail она сообщила: «Я твердо верю в родительское невмешательство. Когда дочери выходят замуж, они начинают жить новой жизнью и не хотят, чтобы свекрови им мешали. Они должны быть совершенно свободны, чтобы принимать собственные решения и, возможно, совершать собственные ошибки». Но ведь Фрэнсис была матерью, а не свекровью, и даже в свите принца удивлялись, что она не принимает никакого участия в жизни дочери. «После свадьбы она просто исчезла», – вспоминал один из придворных.

Сестра Дианы, Джейн, находилась в неловком положении. Она была замужем за помощником личного секретаря королевы, поэтому ей нужно было соблюдать осторожность в общении с четой Уэльсов. К тому же Джейн, женщину спокойную и здравомыслящую, драмы Дианы мало трогали. Она изредка навещала сестру, но помочь ей или не могла, или не хотела.

У Дианы сложились более близкие отношения с сестрой Сарой, но та с мужем жила в Линкольншире и особого желания общаться с Дианой после свадьбы не проявляла. Брат Чарльз постоянно отсутствовал – сначала учился в Итоне, потом в Оксфорде. Одним из первых Диану в Кенсингтонском дворце навестил Джонни Спенсер – об этом свидетельствует запись в книге посетителей.

Вскоре после его выздоровления Рейн начала распродавать сокровища Олторпа, из-за чего ее отношения с детьми Джонни окончательно испортились. Известие о продажах вызвало ожесточенную критику в прессе. Как писали журналисты The Times, в декабре 1982 года Спенсеры продали произведений искусства на два миллиона фунтов. Средства должны были пойти на реконструкцию и смену обстановки в Олторпе, но в сентябре этого же года Спенсеры купили три дома в Богнор-Реджис, поэтому подобные утверждения казались более чем сомнительными.

В течении депрессии – как и любой другой болезни – случаются временные ремиссии. В сентябре Диана почувствовала себя относительно здоровой и даже решилась поехать на похороны принцессы Грейс, которая погибла в автокатастрофе. Диана всегда восхищалась Грейс и испытывала к ней глубокое сочувствие. Они обе были чужаками, вошедшими в королевские семьи. И семейная жизнь обеих оказалась отнюдь не сказочной. «Помню, как познакомилась с принцессой Грейс, – говорила Диана о вечере, когда она надела „то платье“. – Она была замечательно красивой и очень спокойной. Но было ясно, что она несчастлива. Я это чувствовала»[175].

Чарльз воспротивился решению Дианы поехать в Монако на похороны, где ей впервые предстояло представлять королевскую семью в одиночестве. Но Диана была преисполнена решимости. Она написала письмо королеве и получила ее согласие. Один из придворных Дианы, сопровождавший ее в Монако, позже рассказывал тележурналистам: «Она держалась великолепно. Поехала одна. Только [на обратном пути] в самолете Диана разрыдалась от усталости, спросила: „Чарльз встретит нас?“ Мы видели, с каким нетерпением она смотрит на летное поле. Разглядев встречающих, Диана разочарованно сказала: „Только полицейская машина“. Это означало, что Чарльз не приехал». Другой придворный вспоминал: «Она позвонила и спросила: „Вы видели газеты?“ Я ответил: „Все в восхищении, мадам“. Она вздохнула: „Спасибо за добрые слова, потому что в Балморале об этом никто даже не упомянул“»[176].

«Для Дианы с детства было очень важно, чтобы ее ценили, – рассказывал Чарльз Спенсер в интервью после смерти сестры. – Она навсегда осталась ребенком – „Я все правильно делаю?“».

В марте 1983 года Диана и Чарльз вместе с маленьким Уильямом отправились в Австралию и Новую Зеландию. Поездка проходила, казалось бы, с блестящим успехом, но сопровождавшие заметили «легкую напряженность» между супругами. Началась мировая «дианомания». Вместо семи фотографов вокруг четы Уэльсов теперь крутилось семьдесят. Раньше визиты принца освещал один репортер от каждой газеты и несколько фрилансеров. Теперь же фотографы и репортеры приехали из Франции, Германии, Америки и Японии. Сто тысяч человек приветствовали Чарльза и Диану в Брисбене.

«Полиция была встревожена всеобщей истерией, охватившей людей, которые вышли встречать королевскую чету на улицы городов Нового Южного Уэльса – Сиднея, Ньюкасла и Мейтленда…» – писал журналист. Офицер службы безопасности признавался репортеру: «Мы никогда прежде не сталкивались ни с чем подобным во время королевских визитов. Больше похоже на битломанию». Обожание толпы сначала напугало Диану, а потом вдохновило. Общаться с толпой поклонников она умела, и делала это хорошо. Она будто родилась для этой роли.

Окружающие впервые заметили ревность, с какой принц Чарльз отнесся к успеху своей жены, что еще больше испортило отношения супругов. Хотя Чарльз вел себя сдержанно и даже шутил, но для мужчины, который с детства находился в центре внимания, было унизительно оказаться в тени женщины, бывшей абсолютным новичком в королевской жизни. Ему было неприятно слышать, как в толпе кричат: «Мы уже по горло сыты старым Ушастиком!», когда он оказывался рядом. Еще более неприятно было слышать истерические вопли: «Леди Ди! Леди Ди!» Он с беспокойством писал другу: «Такое безумное обожание и внимание не сумеет выдержать никто, не говоря уже о двадцатилетней девушке»[177].

Димблби видел письмо Дианы, где говорилось, что ее меланхолия исчезла и ей очень стыдно за то, как она вела себя в прошлом. Теперь, писала она, я думаю только о Чарльзе и о работе. И об Уильяме, которого они оставили с няней. Чарльз сообщал Хью и Эмили ван Катсем: «…Мы очень счастливы, когда нам удается ускользнуть. Какая радость, что мы снова наедине друг с другом…»[178] В то же время он не скрывал своего раздражения из-за отношения людей, какого он прежде никогда не испытывал. «Может быть, все это из-за чудесной свадьбы, которая была блестяще организована и произвела впечатление сказочного голливудского фильма? У людей сложилось совершенно искаженное представление о реальности! Как бы то ни было, это меня пугает, и я точно знаю, что Диана в ужасе»[179].

Может быть, она и была в ужасе – временами. Но в целом обожание публики ей нравилось. Диана открыла в себе талант оправдывать ожидания людей, разговаривать с ними, вдохновлять их. Общение с обычными людьми давало ей силы и успокаивало. Ее статус в средствах массовой информации утвердился раз и навсегда. В испанском журнале статью о королевском визите озаглавили так: «ДЕВУШКА С ОБЛОЖКИ». В журнале Tatler ее назвали женщиной «номер один, абсолютным лидером бренда».

Семнадцатидневная поездка по Канаде увенчалась таким же успехом – особенно для Дианы. В одной газете писали о том, как нравится она журналистам. В другой газете, Ottawa Citizen, Чарльза вообще назвали «вечным неудачником».