Новая Зона. Тоннельная крыса Бурносов Юрий

22

Прогулочный теплоходик сидел в воде по самые борта, чуть накренившись. Подплывший к нему Снифф легко забрался на борт и с трудом перевел дух.

С дерева он спустился довольно просто. Смастерил две петли, которые привязал к запястьям, а потом накинул на рукояти ролика. Мысленно попросил бога, а точнее, куда более хорошо знакомого Сниффу отца Никона о помощи свыше, набрал побольше воздуха и ринулся вниз.

Давно не смазанный подшипник завизжал, трос вибрировал, водная гладь неслась навстречу. Внизу промелькнули мертвогрызы, размахивающие руками, кто-то вскользь цапнул капитана за ботинок.

Еще миг – и Снифф врезался в воду, подняв вокруг тучу брызг. Он дергался, пытаясь снять петли с рукоятей; казалось, что покойники лезут за ним в реку и вот-вот ухватят. Но нет, когда Снифф освободился, то увидел, что мертвогрызы следом лезть не спешат. Отнюдь: они бродили туда-сюда по берегу в полуметре от линии воды, разочарованно урча и стеная. Какой-то тщедушный мертвечонок сунулся было дальше, но, едва замочив ноги в изодранных кедах, зашипел и вернулся.

– А нечистым трубочистам – стыд и срам, стыд и срам! – наставительно сказал переполнившийся радостью спасения капитан. – Не любите мыться, подонки!

Он стоял в довольно теплой Москве-реке по грудь, чувствуя ногами дно. Покойники толкались и тянули руки; наиболее сообразительные уже развернулись и двинулись обратно. Другие ковыляли вдоль по берегу – видимо, в надежде, что Снифф где-то там вылезет. Насчет мыслительных способностей мертвогрызов капитан ничего не знал, но кое-кто из них вел себя относительно разумно.

А вот сам Снифф вел себя как дурак. И до него только сейчас дошло, что он стоит в воде, где могут прятаться куда более жуткие твари, чем уже привычные и частично изученные покойники.

Как доказательство в полусотне метров на воде вздулся огромный радужный пузырь и лопнул со звуком проколотого воздушного шарика. Снифф отшвырнул в сторону ролик, который зачем-то до сих пор держал в левой руке, и быстро поплыл в направлении теплохода. Где, собственно, теперь и сидел.

Палуба теплохода хранила следы панического бегства пассажиров. Перевернутые столики, женская сумочка, давно сдохший смартфон, туфля со сломанным каблуком-шпилькой, сложенный зонтик, соломенная шляпа, несколько пледов, полная бутылка пива… Капитан осторожно заглянул в дверной проем – там было темно. Лестница какая-то, наверное, в машинное отделение. В рубке наверху тоже оказалось пусто, и Снифф сел в мягкое дерматиновое кресло, бросив в угол истекающий водой рюкзак. Кряхтя, разулся, долго распутывая шнурки корявыми распухшими пальцами. Да ладно, сушиться, так целиком, решил он и разделся догола. Разложил одежду на солнышке, хотел было провести ревизию запасов – что пострадало от воды, а что выжило, – но плюнул. Проверил только пистолет, а потом завернулся в один из найденных на палубе пледов и задремал, стараясь не обращать внимания на жжение в ладонях.

Снифф не успел поднести ко рту ложку – внезапно на него обрушилось нечто живое, тяжелое и, повалив на спину, прижало к земле. Снифф в ужасе понял, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. И что перед самым его носом находится уродливый серый пятачок. Псевдоплоть, а эта была она, помыргивала мелкими глазками и плотоядно сопела. Снифф попытался дернуться, но мутант ощерил мерзкую пасть и обдал добычу таким смрадным дыханием, что Снифф чуть не потерял сознание. Лучше бы уж и потерял – пронеслась тоскливая мысль, – чем осознавать, как тебя заживо съедают…

Снифф закрыл глаза. Почувствовал, как по щеке словно провели грубым наждаком, после чего хватка ослабла, и мутант, перескочив через голову поверженной добычи, умчался прочь. Живой капитан Снифферов медленно открыл глаза и посмотрел в серое унылое небо. Сейчас ему даже показалось, что он видит солнце… В следующую секунду он уже был на ногах и дал очередь вслед мутанту. Хотел дать. Но в последний момент напарник пнул по стволу, и пули ушли в небо.

Снифф почувствовал, как глаза наливаются кровью. Последний раз он впадал в такую бешеную ярость год назад. Когда поток мутировавших крыс вырвался из тоннеля на станцию «Адмиралтейская» и смел походя два десятка мирного населения. Еще полсотни людей отделались укусами средней и легкой тяжести. До конца своих дней Сергей будет помнить, как бежали мутанты по стенам, колоннам, рельсам, на ходу вгрызаясь в человеческие тела… Вот тогда он с бешеными, налитыми кровью глазами орал на начальника безопасности линии. Тот мямлил что-то невнятное по поводу ремонтных работ, хотя был предупрежден за сутки, что в его район прорывается крупная стая. И было рекомендовано – заблокировать ветку в этом районе вообще. Соседнюю перекрыли, и там все обошлось! А этот герой решил, что справится со своими бойцами. «Бойцы» блевали по углам после всего, что произошло, десять единиц личного состава, из них два юнца-стажера и четыре женщины, которые, кстати, держались получше остальных. А всего-то требовалось – хотя бы не жрать растворимую лапшу в подсобке, когда объявлена тревога, а следовать инструкциям…

– Какого черта? – заорал Снифф. – Это же мутант! Он вернется!

– Это Скарлатина, – лениво ответил напарник, вычищая банку консервов хлебным мякишем.

Снифф потерял дар речи. Похоже, когда эта тварь набросилась на него, эти все, включая Аспирина, даже не перестали жрать. Происходило что-то из ряда вон выходящее. Снифф почувствовал, что слишком устал от того, что не понимает – где свои, где чужие, кого бояться, кого убивать… Он опустился на пень и аккуратно положил «узи» рядышком. Напарник молча протянул ему заживляющий коллаген, глазами показал на щеку. Снифф потрогал ее рукой и только сейчас понял, что она саднит и кровоточит. Ощущения такие, словно проехался мордой об асфальт.

– Ты ей понравился, – жизнерадостно заключил напарник. У Сниффа округлились глаза.

– Абанамат? – просительно вякнуло из-за кустов.

Снифф вздрогнул, рука автоматически дернулась к «узи». Напарник отрицательно покачал головой, размахнулся и метко запустил в кусты кусок колбасы.

– Гутыньки-гутыньки-гутыньки, – заблеяло и зачавкало в ответ.

Снифф понял, что окончательно сходит с ума. Напарник, похоже, тоже понял, что Снифф на грани, и счел, что лучше прояснить кое-что задиристому москалю:

– Это полезный мутант. Прирученный. Она нам жизнь спасла. Не раз.

Снифф уставился на напарника и неожиданно понял, что перед ним – брат. Вадим.

А потом стало темно, и капитан понял, что сейчас Вадим – это он сам. И история с болтливой псевдоплотью – одна из историй, что происходили с Вадимом еще в той Зоне… Причудливо переплетенная притом с воспоминаниями самого Сниффа…

А потом Снифф снова увидел себя в подвале. Серые стены, покрытые отвратными потеками, зарешеченная лампочка, огнетушитель. Давящий низкий потолок. И человек в металлической маске, склонившийся над ним. Маска из тонкого сплава, красноватого, в прорезях – внимательные глаза. Вкрадчивый голос, шепчущий:

– Создатель всего здесь сущего, мы в милостивой власти твоей. Помилуй и спаси нас имени твоего ради. Прости нам все согрешения вольные и невольные и наставь на истинный путь, для которого и создал все здесь сущее. Благослови нас в доме и в пути, сохрани нас под кровом твоим святым от тех, кто приходит с другой стороны, от всяких видимых и невидимых врагов, от всякой болезни, очисти от всякой скверны и облегчи нам душевные страдания. Ибо есть одна сторона, что создал ты, и есть другая, что поругана и попрана, и только в новой жизни здесь обретем мы тебя, чтобы соединиться с тобой навсегда, когда придет Срок…

– А когда придет… Срок? – прошептал Снифф… или Вадим?!

– Скоро, – кивнул человек в маске. – Совсем скоро… И ты должен нам в этом помочь…

Неожиданно все вокруг закружилось, лицо в маске исчезло яркой вспышкой, низкий потолок стремительно понесся куда-то вверх, словно Снифф падал в бездонную пропасть…

С громким воплем капитан открыл глаза.

– Твою мать… Приснится же, – хрипло произнес он и посмотрел на часы. Ну и ну, поспал всего-то двадцать минут…

Чуть слышно плескалась о борта теплоходика вода, на берегу брюзгливо ныли мертвогрызы. Расходиться они не собирались, штук двадцать маялись только в зоне видимости. Путь на берег, стало быть, закрыт.

В одних трусах Снифф принялся осматривать свой дредноут. Как плавсредство он не представлял никакой ценности, даже если капитан умудрился бы откачать воду – наверное, какие-то помпы тут предусмотрены. Ни завести, ни управлять… Не машина, в конце концов. А вот спасательная шлюпка Сниффа заинтересовала. Старая, покрытая многими напластованиями краски, но зато не слишком большая – мест на шесть, наверное, и весла тут как тут. Правда, в реке есть тот, кто пускает пузыри. Если только это не обычные донные газы, метан какой-нибудь, тем более грязи в Москве-реке на дне поболее, чем в ином болоте…

Капитан похлопал шлюпку по горячему боку и поморщился – руки продолжало жечь. Много он так нагребет веслами-то. Мересьев, блин, недоделанный. А самое грустное, тут плыть-то осталось всего ничего…

Да-да, сказал ехидный внутренний голос, плыть-то недалеко, а вот что ты дальше будешь делать? Надо еще проникнуть на территорию предприятия, которую Выжившие явно охраняют. А там найти брата, которого тоже явно охраняют. И человек в маске откусит тебе на хрен голову, пока ты будешь своими забинтованными ручками перед ним размахивать. И никакая Квазиморда тебе не поможет, и отец Никон с его мелкими дрессированными клептоманами – тоже…

Кранты, Снифф. Приплыл ты, капитан.

– Да хрен тебе, – ехидно сказал внутреннему голосу Снифф и принялся разбираться, как тут отцепить и спустить на воду шлюпку.

Мертвогрызы на берегу продолжали стонать.

23

Елена Григорьевна оказалась вовсе не очередным кошмарным порождением Зоны, призванным заманивать путников в свое логово в образе милой старушки. Обычная пенсионерка, она жила здесь со времен постройки дома и никуда перебираться не желала, даже когда началась эвакуация. Вернее, несусветный бардак, который московские власти гордо именовали эвакуацией.

– Я еще помню, как с американцами все собирались воевать. И мама-покойница учила, что в доме всегда запас должен быть. – С этими словами Елена Григорьевна продемонстрировала свои закрома. В кладовке, а также в двух комнатах хранились поистине ценные вещи: картонные ящики с тушенкой, рыбными и овощными консервами, крупой и макаронами, растворимыми супами, бульонными кубиками, бутылками растительного масла, мукой, сахаром, сухим молоком, дешевой водкой… Пятилитровые бутыли с водой для питья и хитрая емкость на лоджии для сбора дождевой воды, которая использовалась для технических нужд. Стройные ряды банок с маринованными огурцами и помидорами.

– С пенсии всегда старалась прикупить то одно, то другое в неприкосновенный запас, – поясняла старушка, показывая портативную газовую плитку и красные баллоны. – Огурчики сама закрывала, да… А потом еще сериал посмотрела, этот, как его… ну, когда почти все померли от чумы какой-то, а кто остался, по домам сидели и друг с другом воевали… Ну и подумала: надо ко всему быть готовой, ага. К труду и обороне.

С этими словами Елена Григорьевна отодвинула штору, за которой стояло прислоненное к стене охотничье ружье.

– Круто, чува-а… Елена Григорьевна! – похвалил Аспирин.

Соболь тут же схватил ружье и принялся осматривать, бормоча:

– Нормально… Двенадцатый калибр, модернизированный ударно-спусковой механизм системы «Энсон-Диллей»… Ствол из первых, семьдесят пять сантиметров, это потом два сантиметра отрезали… Черный хром, тройное запирание, эжектора нет, предохранитель автоматический, но само не выстрелит, хоть бросай, это не «Зимсон» какой-нибудь… Ложе ореховое… Хорошее ружье, когда-то больших денег стоило, при Советском-то Союзе, и в отличном состоянии…

– Ухаживаю, смазываю, – с достоинством произнесла старушка.

– Где взяли-то?

– У соседа купила, из четырнадцатой квартиры. Когда уже началось всякое. Он бы все равно пропил, на водку все менял, говорил, Армагеддон пришел, кроме водки, ничего теперь не поможет… Я и сменяла за пятнадцать бутылок. Еще патроны в придачу и этот… ремкомплект. А стрелять я умею, вон, тренировалась.

И бабуся показала на балкон противоположного дома, весь в пробоинах.

– Мощно.

– Простите, а вас можно снять? – встрял продюсер Михайловский. – Для кино.

– Ох… Да конечно, только что же так… – всполошилась Елена Григорьевна. – Дайте я хоть переоденусь, в порядок себя немножко приведу…

Старушка торопливо скрылась в спальне и чем-то там забрякала.

В дверь забарабанили – это вернулись Бармаглот и Сантехник, которые ходили в ближайший гастроном за солью. С имеющейся в квартире вышла незадача: припасенный пенсионеркой большой ящик с картонными пачками оказался негодным к употреблению, так как подмок в какой-то дряни и вонял химией.

– Все тихо, – сообщил Сантехник, выгружая пакеты. – Никакого движения… Магазин, кстати, почти не размародерен, только бухло покрали. Так что бабуся может иногда сама выбраться, если возникнет нужда, он прямо за углом.

– У нее и ствол есть тем более, – закивал Соболь.

– Можно снимать! – крикнула Елена Григорьевна из спальни. Продюсер и оператор устремились туда, а Белов бродил по комнате.

– Слушайте, нельзя же ее здесь оставлять! – сказал он наконец, остановившись.

– А что делать? – спросил Упырь.

– С собой забрать!

– Она не хочет, – пожал плечами сталкер. – Не связывать же.

Елена Григорьевна и впрямь уже объяснила им, почему не стала эвакуироваться и не собиралась делать этого сейчас:

– Тут у меня квартира, еда вон всякая, библиотека собрана… А то увезли бы из города, родных никого нету, сама я бабка старая… Куда меня – в дом престарелых? Перловкой там давиться и ждать, покудова медсестры удавят, чтоб не возиться со мной? Нет уж, я здесь проживу, сколько получится, а там уж будь что будет…

По ее словам, жизнь не особенно отличалась от прежней, разве что не было электричества и воды. Кое-что старушке даже нравилось: машины под окном не гудели, соседи сверху, плясавшие обычно по ночам под музыку для кретинов, уехали, по телевизору всякие гадости больше не показывали… Довольствовалась она немногим, позволяя себе слегка покутить лишь по праздникам, спала крепко, на улицу не выходила. Местные обитатели, мародеры и прочие обитатели и посетители Зоны Елену Григорьевну тоже не трогали, хотя она их регулярно видела.

– Какой только дряни нету, прости меня, господи, – качала она головой. – И летают, и ползают… Воют да кричат. Я все боялась, что на балкон полезут, на ружье одна надежда, но так и не лез пока никто.

Вступить в контакт с их отрядом старушку вынудило отсутствие соли и, как ни странно, вид Упыря.

– Я подумала, что коли негр, то уж точно не из наших-то жуликов. У старухи последнее небось не отнимет, не говоря про то, чтобы насильничать.

Упырь был несколько иного мнения о неграх в целом, но разубеждать Елену Григорьевну не стал, тем более вряд ли ей светило в ближайшее время еще раз столкнуться с таковыми.

– …Я понимаю, что старуху не переубедить, – продолжал актер Белов, – но и оставлять же нельзя…

– Слушайте, Владимир, – сухо сказал Упырь. – Мы тут тоже люди, у нас тоже сердца есть, и нам тоже жалко бабушку. Но все, что я могу сейчас сделать, – это пообещать, что по возвращении непременно сообщу куда следует, и отряд военсталкеров попытается ее эвакуировать. Правда, сомневаюсь, что у них получится, но все равно сообщу. А с собой брать ее нельзя. Бабушка не солдат, не сталкер, она даже нашу скорость на марше не выдержит. А если перестрелка? Или мутанты? Тут она в безопасности, пусть и в относительной… И вообще мне однажды уже пришлось выводить из Зоны гражданских. Врагу не пожелаю.

– Да, наверное, так в самом деле лучше, – пробормотал Белов. – Но, елки, я же все время о ней буду теперь думать, как она тут…

Старушку Елену Григорьевну тем временем досняли. Она появилась из комнаты в сопровождении Михайловского и оператора Кости, нарумяненная, с накрашенными губами и в накинутой на плечи пуховой шали.

– Я так думаю, Володя, будем делать художественно-документальное кино, – деловито сказал продюсер Белову. – Что-то типа «Калины красной» Шукшина, помнишь там гениальнейшее интервью старушки-матери? Зрители будут рыдать.

Белов ничего не ответил.

– Давайте-ка собираться, – велел Упырь. Все завозились, уходить никому, естественно, не хотелось – столько уюта и тепла было в старушкиной квартире…

– И что же, даже по рюмочке не выпьете?! – огорчилась пенсионерка. – Я вот и помидорчиков открою, никогда вы не пробовали таких помидорчиков, я их с виноградом и рябиной мариную!

Аспирин уставился на Упыря, просительно шевеля усами.

– С виноградом и рябиной… – как бы просто так повторил за бабусей Соболь.

– Ладно, – сказал Упырь. – Но только по рюмочке! А то у нас и без того непредвиденная остановка.

– Вот и хорошо, вот и правильно! – обрадовалась Елена Григорьевна. Тут же вытащила из-под стола трехлитровую банку, открыла, в комнате остро запахло маринадом и пряностями. И Упырь понял, что рюмочкой они точно не ограничатся.

Впрочем, ему тоже никуда не хотелось уходить. И в конце концов, почему бы здесь не переночевать? Место значительно лучше многих других, хотя находящийся в нескольких сотнях метров стадион «Текстильщик» с сотнями мертвецов настораживал. Елене Григорьевне по понятным причинам Упырь ничего о нем говорить не стал.

Устроились с милостивого изволения хозяйки прямо на полу в зале, потому что маленький кухонный столик всех просто не разместил бы. Аспирин с Соболем, раз такое дело, метнулись в разведанный магазин, чтобы не растрачивать старушкины запасы. Приволокли шпротов, деликатесных консервов типа копченого угря и французского паштета из утиной печени, а главное – огромный пластиковый мешок с сухариками. Им Елена Григорьевна, давно маявшаяся без хлеба, особенно обрадовалась.

– Зубы-то у меня свои, – с гордостью поведала она, – погрызу! А то лепешки пеку иногда, но это ж не черный хлебушек, а так, баловство…

За трапезой Белов предпринял еще одну попытку убедить старушку (которая его знала и любила как актера) эвакуироваться. Напирал он теперь на «мы пришлем за вами специальный отряд». Упырь не стал встревать, хотя мог бы добавить, что для этого как минимум нужно вернуться, а потом еще уговорить военсталкеров, которые ради одного человека в Зону могут и не сунуться. Елена Григорьевна была непреклонна:

– И слышать не хочу, Володенька! Я уже говорила: тут я сама себе хозяйка, что на роду написано, то пускай со мной и происходит. У меня в этой квартире муж умер, своими руками каждая обоинка приклеена…

– А зимой как же?

– А зимой придумаю. Буржуйку, может, смастерю.

Неожиданно на лоджии что-то завозилось, грюкнуло. Все замерли, Бармаглот потянулся к автомату, но старушка успокоила:

– Это Петька вернулся. Двое суток носило где-то.

Петька оказался поджарым черным котом. Он внимательно оглядел собравшихся, утробно мяукнул и тут же сунул морду в банку со шпротами.

– Сам приблудился, – сказала бабка. – Утром проснулась, а он на столе сидит. С тех пор ему просвет на лоджии оставляю, а уж как он туда на второй этаж забирается, ума не приложу. Иной раз долго нету, сам где-то кормится, дела какие-то у него…

Референт погладил Петьку по спинке; тот чавкал, не обращая внимания на ласку.

– Вот видите, Володенька, я тут даже не одна. Защитник у меня имеется… Ох, а что же я сижу-то? Тоже мне, хозяйка…

И Елена Григорьевна, быстро оглядев импровизированный стол, заторопилась в столовую за новой бутылкой.

Упырь пресек застолье, когда допили третью, крайне запоздало помянув притом погибшего Игоря.

– Елена Григорьевна, если мы у вас переночуем, вы не будете против?

– Да ночуйте сколько хотите! – махнула рукой старушка.

– Нет-нет, мы утром снимемся. У нас своя программа… Мы прямо тут и разместимся, кто в креслах, кто на полу.

– А где у вас вон чего… – скромно начал Аспирин. – Ну, это… Куда, короче, по надобностям ходят…

– По надобностям у меня давно не работает, как воду отключили, – улыбнулась Елена Григорьевна. – Приходится в мусоропровод. Ты пакетик полиэтиленовый возьми, на кухне целый рулон, висит, ну и, значит, на площадке в пакетик наделай, и в мусоропровод. Оно вроде и нехорошо, но что поделать, если жилищно-коммунальных услуг теперь нету и не предвидится.

– Идем, я тебя прикрою, – сказал Соболь, поднимаясь с пола. – А потом ты меня.

Смущенный Аспирин потопал на кухню за полезными пакетиками. Упырь подумал, что неплохо бы и ему на сон грядущий… Но решил, что в мусоропровод отливать не обязательно, можно и под кустик. А потому поинтересовался, не хочет ли с ним кто-нибудь выйти, подышать свежим воздухом.

Вызвались Сантехник и неожиданно референт Эдуард. Последнего Упырь как-то не очень видел в спутниках по причине сомнительной ориентации, но потом решил, что вряд ли тот подглядывать идет. А малость вжиться в Зону не помешает, с Эдуардом еще по ней идти и идти.

Покинув подъезд, они мимо заросших клумб и оставленных на дорожке автомобилей прошли к углу здания.

– Вон магазинчик, – сказал Сантехник, указывая на вывеску «Продукты». – Я дверь на всякий случай проволокой прикрутил, чтобы не влезло чего неразумное.

– Молоток, – одобрил Упырь, расстегивая «молнию».

Референт отошел на пару метров в сторону. Стеснялся, никак. Упырь сделал свои дела и хотел было двинуть обратно, предварительно осмотрев периметр перед ночевкой, но тут его окликнул Эдуард:

– Эй… Смотрите, что тут…

И показал за угол.

Упырь и Сантехник осторожно выглянули и увидели, как по Можайке что-то движется, расталкивая машины. Наверное, так шел бы невидимый слон… Вот незримая нога со скрежетом вдавила в асфальт капот «Волги» с медицинскими красными крестами на бортах, вот съехал в сторону, прижавшись к ограждению, черный «Рейндж Ровер», покачнулась маршрутка…

– Надо Косте сказать, чтобы снял, – дернулся было референт, но Упырь схватил его за локоть и удержал на месте.

– Тихо сиди, понял? Пусть лучше уходит…

Невидимый монстр все так же двигался по Можайскому шоссе в сторону центра. Скрипели задеваемые и растаптываемые им автомобили, встал на попа и с грохотом упал набок грузовичок-рефрижератор с надписью «Мясокомбинат «Царицыно». Шум постепенно удалялся вместе с тем, кто его производил. Упырь вытер со лба выступивший пот и сплюнул. Только такого не хватало… Невидимая опасность всегда во сто крат хуже видимой. Ладно, когда такая штука идет, ее хотя бы заметно. А если она стоит? И ты в нее с ходу упрешься? Любой псевдогигант в сравнении с этой дрянью – цыпленок…

Цыпленок жареный, цыпленок пареный…

– Зря вы меня не отпустили, – склочным голосом произнес референт Эдуард. – Оскар Никитович будет весьма недоволен.

– Ничего, ты ему все красочно расскажешь. А потом на компьютере еще красивее сделаете.

В квартире, конечно же, слышали шум и встревожились. Возвращение их встретили с радостью, и Эдуард тут же принялся описывать увиденное, не преминув пожаловаться, что Упырь не дал ему позвать оператора. Впрочем, Михайловский, уже осознавший, кто здесь кто и почему нужно слушаться всех советов и приказов, бурчать не стал.

– Потом наши нарисуют, технике подвластно все, – подтвердил он предложение Упыря. – Но давайте хотя бы название придумаем, раз в вашем сталкерском фольклоре такого явления нет. На правах первооткрывателей, так сказать.

– «Слон», – тут же произнес референт Эдуард. Видимо, ему в голову пришло то же сравнение, что и Упырю несколько минут назад. Сминаемые невидимой ногой капоты… Перевернутый, словно картонная коробка хоботом, грузовичок…

– Пускай будет «слон», – согласился сталкер. – Надеюсь, возражений нет?

Возражений не было, и Эдуард с гордой улыбкой неожиданно попросил:

– Налейте тогда, что ли, по такому поводу…

Ну как ему было отказать?! И даже про «накапать йода» никто не вспомнил.

24

Поужинав консервами, которым купание в реке было по барабану, Снифф решил, что переночует на теплоходе. Руки у него мало-помалу приходили в норму, но с веслами пока не сладить. Да и в темноте плыть – дело опасное. Притом можно проскочить мимо цели.

Мертвогрызы на берегу, кажется, сообразили, что занимаются бесперспективным делом, и понемногу разбрелись. У воды маячили в опускающихся сумерках лишь несколько – то ли самых глупых, то ли самых настырных. Среди них, как отметил капитан, его давешняя подружка – девочка в футболке с Пятачком. Наверное, можно было и ему вернуться на сушу, уж с этой маленькой группой он бы справился даже при помощи «макарова». Но зря, что ли, рисковал и весь промок, как собака? Да и со шлюпкой Снифф разобрался, хотя и поглядывал недоверчиво на воду. Давешние пузыри вспоминал.

Москва-река с той поры никак о себе не напоминала. Текла себе и текла; никакие ихтиандры и лох-несские чудовища из нее не вылезали, у борта плавали мелкие рыбки, с виду совершенно обычные. Кстати, Вадим рассказывал, что и в старой Зоне в водоемах ничего особенно жуткого не водилось, хоть без нужды туда старались и не соваться. Возможно, и в бывшей столице дела так же обстоят…

На ночлег Снифф устроился во внутренних помещениях, прикинув, что рубка хоть и закрытая, но там слишком много окон. Лишняя уязвимость – то, что сейчас ему нужно меньше всего. Задраив двери, он расположился в небольшой каюте, где имелась койка. С палубы капитан предварительно перетащил туда целый ворох разбросанных пледов и устроил уютное гнездо. Пока через иллюминатор внутрь еще проникал серый свет, произвел обыск каюты, нашел початую бутылку молдавского коньяка, но, поразмыслив, пить не стал. Снифф и так чувствовал себя измочаленным, руки продолжали ныть и чесаться, и добавлять к этому похмелье он не собирался.

Забравшись в кучу пледов, капитан лежал и слушал, как тихо плещутся волны и что-то постукивает о корпус. Наверное, тот самый канат, по которому он взобрался на теплоход. Завтра, бог даст, он доберется наконец до завода имени Хруничева, а там уже прикинет, как проникнуть на территорию. Жаль, автомат потерял из-за чертовых мертвяков…

Размышляя о своих наполеоновских планах, Снифф и заснул.

А проснулся из-за треска деревьев.

Сначала он даже не понял, где находится. Низкий потолок, металлические стены – все это словно являлось продолжением только что начавшегося сна. Потом Снифф понял, что он в каюте теплохода, попытался вскочить с койки, запутался в пледах и упал на четвереньки, больно ударившись коленями.

Деревья трещали совсем рядом, на берегу; слышно было, как они ломаются и падают. Капитан поднялся и затаился, глядя в иллюминатор. В лунном свете он отчетливо увидел, как огромный дуб с корнем вывернулся из песчаной почвы – сам по себе! – и рухнул, подминая под себя более мелких соседей. Мертвогрызы, все еще стоявшие на прибрежной полосе, повернулись к источнику шума и внимательно смотрели.

Теплоход качнулся, и тут же двое ходячих покойников превратились в безобразные лепешки, смятые чем-то невидимым. Остальные заторопились прочь, а незримая нога опустилась в воду, подняв столб брызг.

Снифф подхватил рюкзак и бросился прочь из каюты. Дернул рукоятку, разблокируя дверь, но выскочить в коридор уже не успел – теплоход сильно накренился, и капитан снова полетел на пол. Задрав нос и замерев под углом градусов сорок пять, теплоход замер в таком положении на несколько секунд, а потом с грохотом упал на прежнее место. В следующий миг средняя часть теплохода вмялась внутрь, рубка с треском развалилась, а мачта согнулась. Сам кораблик вдавился в речное дно, в стороны хлынули мутные волны…

Когда Снифф выбрался наружу, он понял, что в очередной раз чудом уцелел. Останься он в рубке, неведомая хрень раздавила бы его, как тех мертвогрызов на берегу. Перемешала бы кости и мясо с железом и пластиком. Сейчас оно ушло, а живой капитан остался на своем разбитом корабле, почти по палубу погрузившемся в воду. Но самое главное – погибла шлюпка. Теперь ему оставалось дождаться утра и вернуться на берег. Ладно хоть покойники разбрелись, перепуганные ночным визитом огромного невидимки… Только один копошился, придавленный упавшим деревом. Под его стенания Снифф и дождался первых лучей солнца, сидя на уцелевшей скамье. Заснуть он, конечно же, не мог и от безделья вспоминал, как после училища пришел поступать на службу. Он-то думал, что в обычные спасатели, каких в стране тысячи, если не десятки тысяч… Там его и еще парочку юных летёх, Гнома и Солидола, встретил Ильич, тогда еще подполковник с вызывающими уважение двумя орденами Мужества. Отвел в сторонку в коридоре и поинтересовался, хотят они служить в славном спецотделе Управления МЧС по Санкт-Петербургскому метрополитену? А может, предпочитают «отращивать булки» в какой-нибудь пожарной части или спасать кошек с деревьев и старух из квартир с испортившимися дверными замками?

Снифф, Солидол и Гном, конечно же, сразу повелись на термин «спецотдел». И не прогадали. Хотя как сказать – Солидол погиб примерно через полгода, зачищая старое бомбоубежище. Да-да, спецотдел занимался не только метрополитеном, но и фактически всем, что находилось в Питере под землей. И даже иногда тем, что находилось под водой…

Особенно непривычно было узнавать, что городские легенды и страшилки о подземных монстрах, оказывается, во многом правдивы. А во многом недоговаривают, потому что реальность выглядела значительно хуже. Коллектор с грудой обгрызенных бомжовских скелетов поверг его в шок, а первая встреча с кислотными тараканами оставила неизгладимые впечатления, в том числе на коже.

Но здесь было хуже.

Любая мутировавшая тварь из питерской подземки при всей своей мерзости принадлежала его, капитана Сниферова, миру. Порождения Зоны к нему никаким боком не относились, даже те, кто еще недавно был обыкновенным человеком. Как вон тот мертвогрыз, беспомощно копошащийся под упавшим деревом.

Рассказы Вадима, конечно, Снифф слышал не раз, многому удивлялся, чего-то даже пугался, но полагал, что у них примерно одинаковая работа. Теперь он так не думал, а ведь столкнулся-то, по сути, с ерундой. Собаки, покойники, эта невидимая лабуда, которая раздавила теплоходик… Аномалии. Синие крупинки, от которых все еще зудели опухшие руки. Блин, да один телевизор чего стоил, хотя ничего особо жуткого не вытворял, просто сам по себе включился…

Капитан вздохнул и посмотрел на чернеющие на фоне лунного неба верхушки деревьев, слегка качающиеся на ветру. Вот зачем он полез заниматься не своим делом? Сейчас сидел бы у залива, пил пиво. Поисками Вадима занимались бы те, кому положено такими вещами заниматься…

А сны?

Что бы он делал со снами?

– У-ы-ы-ы! – подтвердил с берега мертвогрыз. Добить его надо будет утром, что ли, подумал Снифф. Проявить гуманизм. Сам же не вылезет, а братва не поможет. Интересно, а они друг друга едят?

– У-ы-ы… – снова печально взвыл покойник.

– Да помолчи ты, – сердито буркнул капитан. – Без тебя тошно.

И закутался в плед, потому что от реки поднималась сырая прохлада. Где-то неподалеку заквакала лягушка, к ней присоединилась вторая. Прямо как на даче ночью… Поди ж ты, и лягушки выжили, приспособились как-то. Или то не лягушки, а мутанты? Жабы-убийцы. Снифф улыбнулся.

«Позвонить», что ли, священнику? Ремешок под рукой, купание ему вряд ли повредило… Нет, не надо. Что он скажет? «Я снова в заднице, батюшка, помогите»? Самому, самому выбираться, тем паче ничего шибко страшного не случилось. Только утра дождаться…

Сон пришел неожиданно, хотя он собирался вот так и просидеть, бодрствуя – на случай, если вдруг вернется невидимый топтун или же полезет на борт другая напасть. И почти сразу Снифф очутился все в том же подвале. И все тот же человек в маске из красноватого сплава бормотал, словно уговаривая:

– …Мы в милостивой власти твоей. Помилуй… согрешения вольные и невольные и наставь… сохрани нас под кровом твоим святым от тех, кто приходит… очисти от всякой скверны и облегчи… одна сторона, что создал ты… соединиться с тобой навсегда, когда придет Срок… Срок… Срок…

Обрывки горячечного шепота неожиданно перекрылись четко оформленными словами:

– Выручай, братан. Я не знаю, получилось ли у меня, слышишь ли ты, но другого выхода нет. Это я, Вадим. Выручай, братан. Мне очень мало осталось. Срок. Скоро придет Срок…

И опять вокруг завертелись серые стены, вспыхнули ослепительно лампы, трубы и кабели сплелись в ирреальный клубок. Снифф хотел проснуться, но не мог: он летел по подземным проходам, заваленным почему-то костями, проваливался в бездонные колодцы, захлебывался в густой черной воде. И где-то в глубине головы отдавалось, словно удары метронома:

– Срок! Срок! Срок! СРОК! СРОК!! СРОК!!!

Когда Снифф открыл глаза, было почти светло. Он отбросил в сторону плед, чувствуя себя куда более разбитым, чем перед тем, как уснул. Кофе бы сейчас, и не какой-нибудь пыли растворимой, а настоящего, молотого, сваренного в турке… на песке желательно… Но вместо этого капитан хлебнул водички из бутылки и сжевал завалявшуюся в кармане фруктовую карамельку. Гигиена, блин, типа зубы почистил.

– Ы-ы-а-а! – напомнил о себе мертвогрыз на берегу. Наверное, доброго утра пожелал.

– Погоди, – сказал ему капитан, – сейчас соберусь и прикончу тебя по дороге. Ночь ждал, еще минут двадцать погоды не сделают.

Еще раз проверил, ничего ли важного не забыл. Повертел в руках Квазимордину тетрадку, упакованную в пакет. Вода ей ничего не сделала. Выбросить пожалел, сунул зачем-то во внутренний карман куртки.

Чтобы не мочить ботинки и штаны, Снифф спустился с борта теплохода голым по пояс. Снизу. В самом глубоком месте оказалось по колено, и через несколько шагов он уже одевался, стараясь, чтобы в обувь не попал песок. На берегу неподалеку квасились лепешки, оставшиеся от незадачливых покойников, растоптанных ночным гостем. Одна едва заметно шевелилась и подергивалась.

Когда капитан подошел к придавленному деревом мертвогрызу, тот попытался освободиться, но не смог, хотя и вырыл в песке изрядную яму. Это был толстый мужик в зеленой форме заправщика с бензоколонки. Он косился на Сниффа, щелкал зубами и урчал.

– Патрон на тебя тратить не стану, уж извини, – сказал Снифф, поднял обломанный сук потолще и обрушил на голову покойника. Тот замер только после третьего удара. Капитан ополоснул забрызганный мозгами ботинок в реке и пошел по берегу в сторону предприятия имени Хруничева, в очередной раз понимая, насколько его затея – идиотская.

Но возвращаться было поздно.

25

Утреннее прощание с Еленой Григорьевной было весьма трогательным. Старушка обняла и поцеловала всех членов отряда, пыталась всучить «на дорожку» пару трехлитровых банок с соленьями (еле отговорили) и напоминала, чтобы не дурили и никого за ней не присылали, «а вот если будете мимо проходить, то непременно жду в гости!».

Черный кот Петька получил свою порцию поглаживаний и почесываний за ухом, но тем не менее относился к пришельцам настороженно. Видимо, отвык от нормальных людей. Упырь его понимал, и не только из-за схожей масти.

Елена Григорьевна клятвенно пообещала, что в магазин будет выходить лишь при самой крайней необходимости, каковая если и наступит, то не скоро.

Когда они перебирались через Можайку между раскуроченными вчера «слоном» машинами, Упырь оглянулся на дом старушки и неожиданно почувствовал себя одиноким и несчастным.

Похоже, остальные ощущали нечто подобное.

– Интересно, а сколько таких бабушек по всей Москве живет… И не только бабушек, – задумчиво произнес Михайловский, то ли действительно сопереживая, то ли прикидывая, а не снять ли фильм и на эту тему. Зритель обрыдается.

– Кого-то не успели вывезти, кто-то сам не захотел, – неожиданно поддержал разговор Эдуард. – Когда вернемся, надо поднять этот вопрос. Люди все же. Это негуманно. Правда, Оскар Никитович? Я подготовлю ваше обращение к Государственной Думе, они не смогут не прислушаться к мнению деятеля культуры такого уровня!

– Подумаем, потом подумаем…

– Давайте заканчивать вот с этим «когда вернемся», – нервно сказал Упырь, косясь на раздавленную ногой «слона» медицинскую «Волгу». – Суеверие, конечно, но слишком уж часто я стал это слышать. Планов понастроили… Вон Игорь, который оператор, тоже, наверное, планы строил. Уже мысленно гонорар с премиями тратил.

– Больше не буду, – затряс головой референт.

– То-то же.

Утренний воздух покинутого города был прохладен и свеж. Длиннющая «китайская стена» многоэтажки отбрасывала тень на сквер, по которому они двинулись, форсировав Можайское шоссе. Сквер слегка зарос, причем кое-где обыденные березки и клены были опутаны неприятного вида бурыми лианами, с которых свисало перепутанное мочало.

Впереди виднелась почти пустая парковочная площадка, посередине которой дико выделялся ярко-оранжевый «Хаммер» с аэрографией в виде летящих винтовых истребителей. Кто-то старался, украшал этот огромный и никчемный в общем-то автомобиль. Чтобы он теперь тут поржавел и сгнил, если только особо глупый мародер или брат-сталкер сдуру не заведет и не попытается уехать.

Передвижение по Зоне на колесном транспорте Упырь не одобрял. Были мастера, катались, но до добра это чаще всего не доводило. Технику Зона не любит. Пешочком, на своих двоих – а где и на четырех – вот это правильно.

Бармаглот приотстал, рассматривая что-то на деревце у дорожки.

– Что там у тебя? – окликнул его Упырь.

– Воробей, – отозвался Бармаглот.

– А что ты на него уставился?

– Во-первых, ты давно воробья в Зоне видел? А во-вторых, у него зубы.

Упырь опешил и вернулся к Бармаглоту. Тот пялился на серую птичку, сидевшую на ветке метрах в трех над землей. Птичка – точнее, воробей, – в ответ пялилась на Бармаглота. Чирикнула, открыв клюв, и Упырь в самом деле увидел внутри мелкие зубы, словно у пираньи.

– Херня какая, – с отвращением сказал Упырь, испытывая сильнейшее желание вытащить пистолет и разнести мутанта в клочья.

– Ну.

– Идем, пока он тебя не сожрал. – Упырь дернул товарища за куртку. Бармаглот с сожалением оторвался от созерцания птицы и пошел за Упырем.

– Никогда таких не видел. Он, правда, один, но это ж воробей. Где один, там и сотня. Вон про тараканов говорят, что если ты одного увидел, значит, их в квартире около полумиллиона. А если меньше, ты можешь с ними жить и даже не засечь ни разу… Кстати, зубастые птицы существуют, прикинь. Называются зубчатоклювые шалашники… Правда, у них не совсем зубы, а роговые зазубрины, чтобы пищу перемалывать. Живут, кажется, в Австралии.

– Сколько же ты знаешь всякой ненужной хрени, старина, – покачал головой Упырь и отметил, что воробей пристально следит за ними. Шлепнуть бы его, но Бармаглот обидится. Любит он всяких отвратных тварей, и, надо сказать, не без взаимности. Да и Упырю в свое время одна псевдоплоть изрядно помогла, ответила добрым делом на доброту… Однако зубатый воробей доверия нисколько не вызывал.

– Вы бы не отставали, чува-аки… – наставительно сказал Аспирин, пиная бордюр. – Стоим, ждем… А нас, может, пасут.

– Извини, брат, – буркнул Упырь. – Там воробей с зубами на дереве сидел.

У актера Белова в буквальном смысле отпала челюсть. Интересные все же эти люди: полный стадион трупов его, кажется, не так поразил.

– Обсудим на привале, – пресек возможные вопросы Упырь. – А то в самом деле слишком открытое место. Давайте-ка через стоянку, мимо вон того «Хаммера», а там будем размышлять, как железную дорогу переходить.

– Да под ней, чува-ак, – махнул рукой Аспирин. – Если и долбанет, то не сильно. Там мост с железкой высоко над дорогой, бетонный, не должно сверху вниз пробить. И метрошные рельсы тоже по мосту перескочим. Только сверху.

– Перескочит он… Не сильно долбанет… Скажи еще, что не всех ведь, а одного. А потом контактная пара разрядится, ага. Может, первым пойдешь?

– И пойду! – обиделся Аспирин. – Ты думаешь, я зассу, чува-ак?! Я и не на такое ходил! Или ты скажешь, нет? Ты со мной за Периметром не был, что ли? Мы плечом к плечу в одной канаве против бандосов не лежали, что ли, с одной обоймой на двоих?!

– «С одной обоймой на двоих» – хорошее выражение, надо запомнить для диалогов, – некстати сказал Михайловский. Аспирин испепелил его взглядом, снял с ремня автомат (продюсер испуганно отшатнулся) и зашагал впереди.

Так они шли, свернув на Рублевское шоссе, пока впереди не показались сказочные готические арки и зеленые крыши железнодорожной станции Кунцево. Проезд под путями был сравнительно пуст, но весь замусорен рассыпавшимися из перевернутого грузовика бумагами. Упырь ради интереса взглянул на один – какой-то бланк. Из типографии везли, видать. И не довезли…

Перед мостом Аспирин, который так и двигался в авангарде, демонстративно остановился и сложил руки на пузе. На мосту стояла электричка с раззявленными дверьми, несколько окон почему-то выбиты. Наверное, народ ломился наружу…