Черный кот в мешке, или Откройте принцу дверь! Александрова Наталья

И пока я пыталась взять себя в руки, Альбина начала свою речь.

— Это даже хорошо, что ты все узнала от постороннего человека, — говорила она быстро-быстро, чтобы я не успела ее прервать. — Постороннему человеку все равно, он высказал тебе все, не утруждая себя жалостью. Жалость унижает! Мы же близкие люди, нам было трудно начать этот разговор, мы слишком привязаны к тебе…

— Мы? — не веря своим ушам, прохрипела я. — Вы хотите сказать, что все знали?

— Да! — гордо выкрикнула Альбина. — Конечно, я все знала! К кому сын должен пойти, с кем он может еще поделиться, как не с собственной матерью?

«И вы молчали?» К счастью, я не произнесла этих слов вслух. Подумать только, какая сволочь! Володька уезжал из дому на целый день, а мы с ней оставались одни. Сколько чашек кофе подала я ей прямо в постель, когда этой заразе, по ее же собственному выражению, «не моглось»! «Что-то мне с утра неможется, голова кружится, Васенька, детка, принеси кофейку!» И я, как последняя дура, таскалась с подносами, где был не только кофе, но и горячие булочки, рецепт приготовления которых Альбина любезно вытащила для меня из Интернета, и свежевыжатый сок из спелого ананаса, а потом под ручку провожала ее вниз и целый день бегала вокруг нее, принося то плед, то грелку, то минеральную воду, то журнал, то еще что-нибудь!

А она, оказывается, все знала и покрывала этого негодяя, моего муженька! Я представила, как они обсуждают все за моей спиной, он обманывал меня с полного одобрения Альбины! Вот что я ей сделала плохого?

— Что ни дается, все к лучшему! — вещала Альбина. — Бог внял моим мольбам, ты все узнала! Бог решил позаботиться о маленьком беспомощном существе!

— Что вы несете, при чем тут Бог? — машинально спросила я, потому что голова неожиданно заболела и в ушах как будто застучал паровой молот или какой-нибудь формовочный пресс.

— Да-да, Оленька беременна! — торжественно заявила Альбина. — И Володя наконец станет отцом!

— Что значит — наконец? — возмутилась я. — А что ему раньше мешало? Не ты ли, дорогой, всеми правдами и неправдами уговаривал меня подождать с ребенком?

Муженек снова не удостоил меня ответом, вернее, фурия ему не дала и слова вставить.

— Теперь это уже неважно! — Ее голос перекрывал даже шум у меня в ушах. — Нужно думать о малыше! Жизнь сама расставила все по местам! Ребенок должен родиться в законном браке — это раз!

— Что-о? — Откровенно говоря, я не ожидала, что она так быстро повернет дело к разводу. Я-то к такому не была готова. Ну, поскандалили бы, потом я стала бы прикидывать все «за» и «против»… Все же мы прожили шесть лет, я узнала об измене только час назад… А они, оказывается, уже все рассчитали! Еще бы, у них было время, почти год!

— Да! — с жаром продолжала Альбина. — В противном случае у ребенка могут возникнуть комплексы, и это отразится на его здоровье и всей дальнейшей жизни! И к тому же имеет очень большое значение, какую жизнь ведет мать во время беременности, так что Ольге срочно нужно переехать к нам!

— К нам? — как эхо повторила я.

— Ну да, в этот дом, на свежий воздух!

Альбина стояла насмерть, ее пасынок, мой муженек, все же не выдержал и отвел глаза. Если бы не эта… не могу даже подобрать эпитета, он бы не посмел такое мне предложить!

— Вы рехнулись? — спросила я. — Вы думаете, что я позволю ей жить со мной под одной крышей?

— Разумеется, вместе вам жить было бы неудобно! — снисходительно рассмеялась Альбина. — Но мы все посоветовались и нашли выход! У Оленьки есть комната, конечно, квартира коммунальная, но зато в центре. Ты временно, подчеркиваю — временно! — переезжаешь туда, раз уж у тебя нет своей жилплощади…

— А вы не забыли, что свою квартиру я отдала, когда мы покупали этот дом? — против воли заорала я.

Альбина нарочно забалтывала меня бесконечными разговорами, вязкими, как сироп, втягивала в какие-то разборки, вместо того чтобы дать серьезно поговорить с мужем.

— И теперь вы хотите выгнать меня из этого дома, который я создала своими руками?

— Ты только домом и занималась! — вступил Володька, почувствовав твердую почву под ногами. — Вечно возилась со своими цветочками, только о них и говорила!

— Тебя больше ничего не интересует! — вступила Альбина. — Посмотри на себя — волосы, как пакля, глаза размазаны, губы — что это за губы? Сколько раз говорила тебе, что нужно заниматься лицом!

Это точно, сама она вечно накладывает кучу всяких масок и кремов, вон и сейчас еще морда из-под чепчика жирно блестит!

Мне захотелось сдернуть со старой ведьмы чепчик, скомкать его и запихнуть ей в пасть. А потом смотреть, как она будет давиться и кашлять, спокойно наблюдать за ее выпученными глазами и багровыми щеками.

Не помогло.

— Я никуда не поеду! — сказала я по возможности твердо. — Я еще ничего не решила. И если вы не будете вклиниваться между нами, то, возможно, нам все же удастся поговорить с Володей серьезно.

— Да о чем тут говорить? — завопили они хором, я прямо физически чувствовала, что Володька черпает поддержку от Альбины. — Все уже решено!

— Конечно, я понимаю, как тебе дорог этот дом, — сказал муженек рассудительно и весомо, таким голосом он, наверное, разговаривает с богатыми клиентами, — но и ты должна понять. Сейчас у меня трудное положение, но со временем я, конечно, выплачу тебе деньги, чтобы ты смогла купить себе приемлемое жилье, удобное и комфортабельное…

— Может, еще кредит поможешь в банке оформить? — прищурилась я. — С твоими-то связями…

— Возможно, — согласился он, не моргнув глазом, — это будет зависеть от твоего поведения.

— Скотина! — Я снова сорвалась. — Имей в виду: я никуда отсюда не уеду! Я имею полное право на половину этого дома. И мне плевать на твоих внебрачных детей!

— Вот как? — снова вклинилась Альбина. — Я тебе говорила! — заорала она визгливым голосом. — Я тебя предупреждала! Я сразу все про нее поняла! Но ты разве слушал свою мать? Чтобы ты, молодой человек из приличной семьи, женился на какой-то… на какой-то приблудной кошке! Без роду, без племени, без отца, без матери!

— Что значит — без отца, без матери? — по инерции завелась было я.

— А то и значит! — победно заявила Альбина. — Это ты ему могла впаривать про то, что родители тебя бросили! Да нет их у тебя вообще! И никогда не было! Подкидыш ты! Ублюдок! Мать родила тебя неизвестно от кого и бросила на такую же бабку!

— Оставь мою бабушку в покое! — озверела я. — Ты ногтя ее не стоишь!

— Она еще надеялась ребенка родить! — надрывалась Альбина голосом пароходной сирены. — Да как тебе в голову пришло, что мы тебе это позволим? Да это какая же у ребенка будет наследственность? При такой-то мамочке!

Вот как! Оказывается, для того, чтобы вкалывать как проклятая по дому и на участке, я гожусь. И для того, чтобы подавать ей кофе в постель, тоже! И для того, чтобы выносить за ней горшки! (Бывало пару раз и такое, когда у этой ведьмы, по ее собственному выражению, был полный упадок сил. Ведь и тогда я чувствовала, что она врет, а вот не нашла в себе сил отказаться!)

А теперь я им не подхожу. Тоже мне, голубая кровь, благородные!

И я шагнула к Альбине с намерением вцепиться в чепчик. Но наткнулась на Володьку, который отшвырнул меня плечом. Я больно ударилась о перила и сломалась. Именно сломалась, как кукла. Руки и ноги перестали гнуться, все чувства отказали.

Не помню, как я выбралась из дома, как спустилась по лестнице, как прошла по саду. Очнулась я в сарайчике на окраине участка. Тут-то на глаза мне и попалась бутылка с концентрированным удобрением, и я глотнула его, долго не думая.

Из попытки отравиться ничего не вышло, однако я очухалась и, умывшись холодной водой, решила, что нужно немедленно уходить. Иначе я просто не выдержу — либо повешусь в этом самом сарае, либо убью лопатой Володьку или Альбину. И тогда закончу свои дни в тюрьме или в сумасшедшем доме. Возможно, потом я найду в себе силы вступить с мужем в переговоры, но сейчас я просто не могу видеть их обоих.

Дверь была не заперта. Сняв туфли, я прокралась через холл и поднялась по лестнице. Наша семейная постель была пуста. Я подавила смешок, представив, как Володька спит на кровати Альбины, а она охраняет его сон, стоя у двери и держа на изготовку ножку от табуретки. Да нет, вот его храп слышен из комнаты для гостей. Все к лучшему, я смогу спокойно собрать вещи.

Я собрала небольшую сумку, прихватила документы и все деньги, что этот жмот выдавал мне на хозяйство. Прямо скажу, там было негусто.

На улице занимался рассвет.

— Простите меня, — сказала я кустам и цветам в саду, — знаю, что вам будет без меня плохо, но ухожу навсегда. Прощайте!

Калитка не скрипнула, а собаки у нас не было, у Альбины аллергия на шерсть, и они не разрешали мне завести даже хомяка.

— Мисс Картер?

Голос в трубке был женский, немолодой, уверенный в себе. Моника Картер считала себя знатоком человеческой природы — а как же иначе, если она торгует недвижимостью? Так вот, она могла с уверенностью сказать, что эта женщина достаточно обеспечена, одинока и решительна. И что она обладает тяжелым, но сильным характером.

— Мисс Картер, вы не могли бы показать мне дом Флемингов? Я видела его только снаружи, но он мне очень понравился! Если внутри все на уровне, я его куплю!

Моника мгновенно изменила мнение о незнакомке: она — просто ангел! Святая! Шестикрылый серафим! Ведь этот злополучный дом Моника не могла продать уже целый год!

Вся беда была как раз в том, что он всем клиентам казался удивительно мрачным. Темный, приземистый, с массивными кирпичными стенами и маленькими окнами, дом Флемингов был расположен на отшибе от городка, среди угрюмых холмов.

Так что, если дом понравился этой женщине внешне, можно считать, что большая часть дела сделана. Внутри дом вполне удобный и комфортабельный.

— О конечно, я с радостью покажу вам этот дом, миссис…

— Мисс Джонсон, — ответила незнакомка.

— Я с радостью покажу вам дом, мисс Джонсон! Когда вам было бы удобно?

— Прямо сейчас! Подъезжайте к дому прямо сейчас, я тоже буду там, и, если дом мне понравится, мы тут же оформим сделку!

— Прекрасно, мисс Джонсон! Я выезжаю! — И Моника поцеловала телефон.

Неужели ей удастся отделаться от этого мрачного кирпичного урода, да еще и получить большие комиссионные?

Владелец дома уже отчаялся продать его и в случае успеха обещал Монике огромное вознаграждение. Такое большое, что, если все выгорит, Моника сможет перебраться в Сидней, оставив свой захолустный городишко в австралийском штате Квинсленд.

Моника поспешно привела себя в порядок, прыгнула за руль своего «Лендровера» и помчалась к дому Флемингов.

«Лендровер» она купила не от хорошей жизни и не из соображений престижа. Ей, как риелтору, необходима была мощная машина с отличной проходимостью.

Свернув с шоссе на широкую подъездную дорогу, Моника увидела злополучный дом и невольно вздрогнула. Да, надо признать, что он выглядит довольно зловеще, и человек, которому он мог понравиться, — настоящий оригинал! Но Монике нет дела до психического здоровья покупателя, ей важно состояние его счета…

И тут она увидела рядом с домом Флемингов неприметный темно-синий «Фольксваген».

Торговля недвижимостью — бизнес глубоко психологический.

Настоящий риелтор должен владеть техникой убеждения, чем-то вроде «цыганского гипноза», он должен суметь внушить покупателю, что тот всю свою сознательную жизнь мечтал именно о том доме, который ему предлагают, что именно в этом доме он, покупатель, будет жить долго и счастливо. Причем подвести покупателя к этой мысли нужно незаметно, исподволь, так, чтобы тот не почувствовал, что им манипулируют, чтобы ему казалось, что он сам пришел к такому решению.

Если приходится иметь дело с семьей, риелтор должен с первого взгляда понять, кто в этой семье принимает окончательное решение, кто в этой семье глава. И именно на этого человека нужно направить свои основные усилия. Это может быть муж, может быть жена, может быть старая властная бабушка, распоряжающаяся в семье всеми финансами, это может быть капризный ребенок, которого все близкие боготворят и чье мнение оказывается самым важным. В практике Моники Картер был даже такой случай, когда таким «главным членом семьи» оказалась собака, огромная канадская лайка, которая приехала на просмотр вместе с хозяевами. Когда хозяин увидел, что собака почувствовала себя как дома, он вытащил чековую книжку и решительно сказал: «Ну, раз Снапу здесь нравится, то и нам будет хорошо!»

Но, может быть, еще важнее, чем умение найти главу семьи и убедить его в необходимости покупки, это способность быстро понять, действительно ли этот конкретный покупатель настроен на приобретение дома и позволяют ли ему финансы такую покупку. Потому что часто попадаются люди, которые в виде бесплатного развлечения осматривают десятки выставленных на продажу домов, вовсе не имея намерения и возможности купить один из них. Такие люди просто бессовестно тратят время риелтора. И в практике Моники такие типы встречались нередко, поэтому она выработала целый ряд приемов, чтобы сразу определить серьезность покупателя.

Одним из таких критериев является его машина. Если человек прибыл на просмотр на дорогом, ухоженном автомобиле, это говорит в его пользу. Хотя иногда встречаются эксцентричные миллионеры, которые из принципа разъезжают на подержанных «Шевроле», считая, что тратить деньги на машину — это выбрасывать их на ветер…

Старый «Фольксваген», который стоял на подъездной дороге, не говорил о высоком материальном уровне покупательницы. Но, в конце концов, лучше потратить впустую лишний час, чем упустить выгодную сделку…

Моника заглушила мотор, поставила машину на ручник и выбралась из нее, предварительно натянув на лицо самую приветливую из своих улыбок.

— Мисс Джонсон? — проговорила она, приближаясь к «Фольксвагену». — Я не опоздала?

— Нисколько, милочка! — ответила, неловко выбираясь ей навстречу, высокая немолодая дама. Дама эта выглядела весьма необычно: она была одета в широкие брюки из плотного черного шелка в узкую полоску, в длинный жакет удивительно яркой расцветки, да еще и расшитый блестками, и маленькую черную шляпку с воткнутым в нее пером серой цапли. На левом локте у нее болталась небольшая театральная сумочка в блестках и облезлой позолоте. Как будто этого было мало, на руках клиентки были черные кружевные перчатки, а на шее болтались на золотой цепочке очки в черепаховой оправе. Казалось, что странная дама посетила лавку старьевщика и нацепила на себя все самое яркое и необычное, что ей там попалось.

— Итак, милочка, мы говорили об этом доме. Мне кажется, он такой готический… такое впечатление, что он буквально вышел из ночного кошмара! В нем наверняка живут привидения…

Моника всполошилась. Неужели за полчаса, прошедшие после их телефонного разговора, клиентка успела изменить свое мнение о доме и раздумала покупать его? При такой необычной внешности она наверняка очень взбалмошная…

— Что вы! — воскликнула Моника, поворачиваясь к дому Флемингов. — На мой взгляд, он очень, очень милый… вполне уютный дом для одинокой пожилой леди…

— Вы меня разочаровываете, милочка, — процедила покупательница, поджав губы. — Где вы видите одинокую пожилую леди?

Моника прикусила язык: надо же так проколоться на первых же минутах разговора! Что с ней сегодня? Назвать женщину пожилой, несмотря на ее возраст, совершенно недопустимо! И кто ей сказал, что эта мисс Джонсон одинока? Только потому, что она мисс, а не миссис?

— А главное, милочка, — продолжила покупательница, несколько смягчившись. — Где вы видите милый и уютный дом? Такой дом никогда бы меня не заинтересовал! Я хочу купить именно мрачный, безрадостный особняк, навевающий тягостные мысли… И кажется, это как раз такой дом, какой я ищу! В поисках чего-то подобного я объехала весь Квинсленд…

«Точно чокнутая! — подумала Моника. — Но мне-то что за дело? Лишь бы денежки заплатила…»

— Это именно то, что вам нужно! — воскликнула она с энтузиазмом. — Вряд ли во всем штате вы найдете дом мрачнее этого! Он одним своим видом вгоняет в депрессию…

— А как насчет привидений? — с сомнением осведомилась странная дама.

— Привидений? — удивленно переспросила Моника. — Что-то я не слышала ни о каких привидениях…

— Жаль! — вздохнула клиентка. — Ну что ж, пойдемте посмотрим внутри… если мне понравится, я прямо сейчас внесу залог…

— Это замечательно! — вздохнула Моника, вставляя ключ в замочную скважину и открывая дверь особняка. — А скажите, если не секрет: почему вы ищете именно такой мрачный, депрессивный дом?

— Дело в том, милочка, — ответила клиентка, внимательно оглядываясь по сторонам. — Дело в том, что я — писательница, автор «черных», готических романов. Может быть, вы читали один из них — «Кровавое подземелье», «Призрак возвращается в полночь», «Близнецы-монстры», «Безжалостный карлик»?

— Нет, к сожалению! — вздохнула Моника. — Но я непременно прочту…

— Так вот, чтобы написать новый бестселлер, я решила купить такой мрачный особняк и погрузиться в готическую атмосферу… Но внутри этот дом вовсе не такой мрачный, как я думала! И вы уверены, что в нем нет привидений?

— Надо будет спросить у владельца… — проговорила Моника машинально. — Вот здесь — кухня… в столовой замечательные дубовые панели… наверху шесть спален…

— А здесь что? — с интересом осведомилась мисс Джонсон, толкнув невысокую дверь темного, словно закопченного дерева.

— Здесь кладовая… — заученно сообщила Моника. — Очень просторное помещение, вы можете хранить в нем не только продукты, но и ненужные вещи…

— А что, здесь довольно мрачно! — радостно воскликнула покупательница. — Эти каменные полы… и крючья на потолке… пожалуй, я устрою здесь свой кабинет! А насчет привидения… я более чем уверена, что оно здесь скоро появится! Я чувствую, что меня уже охватывает вдохновение!

— Рада за вас, — пробормотала Моника, которой действительно стало неуютно в полутемной кладовой.

— Кажется, я даже знаю, как будет называться моя новая книга! — не унималась странная леди. — «Призрак риелтора»!

— Как, простите? — переспросила Моника, шагнув к выходу.

— Неважно, милочка, — мисс Джонсон махнула рукой. — Скажите, как вы относитесь к старинным украшениям?

— Честно говоря, никак, — ответила Моника, пытаясь обойти клиентку, которая преградила ей дорогу к двери. — У меня их никогда не было.

— Взгляните на эту вещицу, — продолжала старуха, вытаскивая из своей экстравагантной сумочки старинную золотую заколку с длинным, тщательно заточенным острием.

— Какая странная вещь, — пробормотала Моника, мельком взглянув на заколку. — А теперь давайте осмотрим второй этаж…

— Не сейчас! — ответила старуха и вдруг сильным ударом вонзила острие заколки в грудь Моники, чуть ниже ее левой ключицы.

Моника удивленно открыла рот.

Она хотела то ли закричать, то ли просто вздохнуть… но крик застрял в ее горле, а вдохнуть было нечего — воздух внезапно кончился в этой мрачной кладовой…

На несчастную Монику навалилась страшная, невыносимая тяжесть — как будто вся мрачная громада дома Флемингов придавила грудь.

Последней мыслью, которая промелькнула в ее угасающем сознании, было: все-таки она ошиблась в этой покупательнице, ее подвело на этот раз профессиональное чутье… и еще — никто никогда не купит этот проклятый дом после того, что здесь сегодня произошло…

Ноги Моники Картер подогнулись, и она мертвой упала на холодные каменные плиты пола.

— Ну вот, — проговорила «мисс Джонсон», опускаясь на колени возле трупа. — Я была права насчет вдохновения!

Она прикоснулась двумя пальцами к шее Моники, убедилась, что та мертва. Затем, открыв свою нелепую сумку, достала оттуда складной нож с перламутровой ручкой и небольшой бархатный футляр. Выщелкнув из ножа короткое квадратное лезвие, словно маленькой гильотинкой она отрезала у мертвой женщины первую фалангу мизинца. Открыв бархатную коробочку, она достала оттуда маленькую красную звездочку с портретом круглолицего кудрявого мальчика. Положив отрезанный мизинец в освободившийся футляр, она приколола звездочку на лацкан строгого делового костюма Моники. Убрав футляр с трофеем в сумку, ловко поднялась и вышла из кладовой.

Прежде чем покинуть дом Флемингов, несостоявшаяся покупательница остановилась перед изящным столиком в холле, достала из своей сумочки сложенный вдвое листок бумаги и тонкий, тщательно заточенный карандашик.

Развернув листок, она бегло просмотрела столбик из нескольких имен и адресов.

Два из них были уже зачеркнуты.

Женщина вычеркнула третье имя — Моника Картер, — сложила листок и убрала обратно в сумку.

После этого она вышла из особняка, заперла дверь на ключ и спрятала ключ под камень возле порога.

Подойдя к своему «Фольксвагену», она бросила последний взгляд на дом Флемингов. Мрачное, приземистое здание как будто неприязненно смотрело на нее всеми своими окнами.

— Что ж, теперь здесь точно появится привидение! — проговорила странная дама.

Она села за руль и поехала в сторону Брисбена, где располагается ближайший крупный аэропорт.

В кафе заскочил водитель маршрутки, чтобы купить бутылку воды из холодильника. Рубашка у него была такая же, как у того парня, что подобрал меня утром на шоссе после неудачной попытки самоубийства и подвез до города, не взяв денег. По дороге сквозь дрему я сообразила, куда ехать. Собственно, выбора у меня не было: только Петюня.

Петюня приходится мне троюродным братом — он внук той самой бабушкиной сестры из Новгорода. Но, кажется, не простой внук, а неродной — не то сын ее женился на женщине с ребенком, не то невестка нагуляла Петюню, пока сын служил в армии, а может, досужие кумушки все врали нарочно. Короче, я предпочитаю не разбираться и считаю Петюню родней. Он, кстати, тоже. Потому что в свое время, лет пятнадцать назад, когда я еще училась в школе, Петюня свалился к нам как снег на голову из своего Новгорода и жил несколько месяцев, пока не устроил свои жилищные проблемы. Что-то он там продавал и покупал, судился с родственниками и в результате пропал примерно на три года. Потом опять появился и стал ходить два раза в неделю — обедать и занимать у бабушки деньги. После чего снова пропал на какое-то время, а вернувшись, пригласил меня на новоселье, бабушка к тому времени уже не выходила из дома. Петюня оказался обладателем жалкой двухкомнатной квартирки в пятиэтажке, но не мне бы говорить тогда…

Я простила ему все долги, потому что Петюня здорово поддержал меня после смерти бабушки, очевидно, для этого и нужна родня. Так что Петюня меня приютит на первое время.

Я допила остывший кофе и сердечно простилась с Милой. Пора идти. Однако идти мне было некуда, и я еще немного посидела в скверике под кленом, делая вид, что просматриваю газету с вакансиями. Газета была старая, она завалялась у меня в сумке с тех самых пор, когда я купила ее после того, как сумела выйти от Петюни. Три дня я валялась у него на диване и тупо смотрела в стенку. Надо отдать должное Петюне, он сделал единственно возможное в данной ситуации — оставил меня в покое. За три дня я малость оправилась от шока и начала соображать. Денег было маловато, и сколько Петюня будет меня терпеть? О возвращении в милую семейку нечего и думать — как только я вспоминаю про мужа и его мамочку, тут же хочется схватиться за лопату или вилы. Стало быть, нужно искать работу. И я стала прилежно изучать все печатные издания, в которых предлагали работу.

Надо сказать, предложений было множество, но все они в основном мне совершенно не подходили. К сожалению, я не программист с высшим образованием в возрасте до тридцати лет, не системный администратор, не инженер-технолог с огромным опытом работы, не водитель с петербургской пропиской и без вредных привычек и даже не пекарь-кондитер высшего разряда. Все перечисленные специалисты требовались в неограниченном количестве. Правда, требовались также бухгалтеры, а по этой специальности я какое-то время работала, но это было еще до замужества, и я уже тогда поняла, что бухгалтерия — не мой профиль, и без постоянного надзора могла запросто перепутать дебет с кредитом. А с тех пор я забыла и то немногое, чему научилась в техникуме.

Так что приходилось с грустью признать, что по своей квалификации я могу рассчитывать только на работу горничной или экономки.

Однако даже в этих малопрестижных номинациях мне не из чего было выбирать: горничные требовались исключительно до двадцати пяти лет, а экономки — непременно с отличными рекомендациями…

Так что волей-неволей пришлось достать со дна сумки диплом бухгалтера и трудовую книжку. Также попался мне блокнот с записями времен учебы, а в нем телефонный номер той самой девочки, что училась со мной в техникуме, — Вали Топтуновой. Я обрадовалась, посчитав это знаком свыше. Позвоню Валентине, попрошу посодействовать в поисках работы, все-таки мы с ней знакомы с пятого класса.

Днем трубку никто не брал — понятное дело, человек на работе, а телефон домашний. Но если надо, то я могу быть упорной, тем более что времени было навалом. Так что через три дня к вечеру Валентина ответила. Я узнала ее сразу — по резкому скрипучему голосу.

— Здравствуй, Валя! — жизнерадостно начала я. — Ты ни за что не догадаешься, кто тебе звонит!

В ответ я услышала короткие гудки и вспомнила, что Вальку в классе все считали жуткой занудой. Я набрала номер снова.

— Извините, пожалуйста, я, наверное, ошиблась… — заговорила я как можно серьезнее, — мне нужна Валентина Топтунова…

— Валентина Сергеевна, — поправила она.

— Валя, ты, наверное, меня не узнаешь… — растерялась я. — Я Вася, Василиса Круглова… то есть не Круглова, а Селезнева (я вовремя вспомнила, что Валя знала только мою девичью фамилию).

Я ожидала, что Валентина сейчас рассмеется, заахает, и мы станем болтать о житье-бытье и перебирать общих знакомых. Та, однако, голосом не потеплела, хотя и призналась неохотно, что меня помнит.

— Как ты живешь? — Против воли голос мой звучал неуверенно.

— Вы извините, — сухо ответила она, — я много работаю и ценю время, отведенное для отдыха. Вы звоните по домашнему телефону, так что не занимайте мое свободное время пустой болтовней. В виде исключения я согласна вас выслушать.

— Слушай, что за официальный тон? — принужденно рассмеялась я. — Зачем ты говоришь мне «вы»? Мы же сидели за одной партой!

— Мы никогда не сидели за одной партой, — последовал твердый ответ, — ты сидела с Геной Козловым, а я — одна.

Точно, я вспомнила, Генку в шестом классе посадили к Вале на исправление, он выдержал ровно неделю и сбежал ко мне в угол, хотя там безбожно дуло от окна, и Генка вечно ходил с красным носом. Он признался мне тихонько, что от Валькиного скрипучего голоса его пробирает дрожь и он скоро начнет заикаться. Мы посмеялись и до девятого класса так и сидели вместе, прекрасно уживаясь друг с другом, а потом его родители купили квартиру, и Генку перевели в другую школу.

Сейчас я должна была догадаться, что Валентина еще тогда затаила на меня обиду, однако не сообразила.

Вообще, вы как относитесь к народным пословицам и поговоркам? Моя бабушка их очень уважала и часто цитировала, не уставая повторять, что народ в своей массе очень талантливый и что коль слово ушло в народ, стало быть, есть в нем смысл, и не грех прислушаться к гласу этого самого народа.

Не могу сказать, что я полностью с ней согласна, однако некоторые выражения очень подходят к случаю. Вот, к примеру, «Задним умом крепка». Это точно про меня. Разговор с Валентиной это лишний раз подтвердил.

Ведь чувствовала же я, что ничем она мне не поможет! Но вместо того, чтобы вежливо закончить разговор, пожелать Вальке всего наилучшего и повесить трубку, я фальшиво обрадовалась, стала вспоминать смешные случаи из нашей школьной жизни. То есть попыталась вспомнить, но Валя прервала меня, сказав, что будет лучше, если я коротко изложу ей свою просьбу.

И снова я не доперла, что никто из бывших одноклассников не звонит ей просто так, чтобы поболтать, никому она неинтересна, оттого она сразу поняла, что мне от нее что-то нужно.

— Мне нужна работа, — промямлила я. — Видишь ли, так получилось, что я долго не работала по семейным обстоятельствам, а теперь…

— А теперь куда делись эти самые семейные обстоятельства? — В Валином голосе не было и тени насмешки, только поэтому я решилась продолжать:

— Мы расстались… так получилось… Я подумала, что ты что-нибудь посоветуешь… — тянула я.

— Видишь ли, я занимаю в своей фирме пост главного бухгалтера! — заявила Валентина.

— Рада за тебя… — совершенно искренне вставила я, но она не дала мне продолжить.

— И я не могу взять тебя к себе, потому что я слишком хорошо тебя знаю! — продолжала она. — Ты ленива, безответственна, невнимательна, неаккуратна и плохо соображаешь! То есть о карьере бухгалтера следует забыть навсегда!

И пока я молчала в полной растерянности от таких слов, она продолжала:

— По этой же причине я не могу рекомендовать тебя в другие фирмы, хотя, скажу без ложной скромности, меня в городе знают и ценят, к моему слову прислушиваются, и если бы я захотела…

Как ни плохо я соображаю, все же дошло, что эта зараза просто надо мной издевается или мстит за школьные годы. Но что я ей сделала? Неужели она так ненавидела меня за то, что Генка Козлов пересел за мою парту?

— Что еще остается? — продолжала Валька голосом, напоминающим звук несмазанной двери, ведущей в ад. — Должность делопроизводителя? Опять-таки ты рассеянна и забывчива, даже имена клиентов по телефону перепутаешь. И те ошибки, которые некоторые начальники мужского пола простят неопытной девчонке, в твоем случае будут выглядеть вопиюще. Остается ставка уборщицы…

— Ну знаешь! — опомнилась я.

— И то я не уверена, что ты умеешь держать в руках швабру!

— Угу, руки у меня не из того места растут, — согласилась я насмешливо. — С детства мамки да няньки за мной ходили… Валя, ты хоть отдаешь себе отчет, с кем разговариваешь? Я с бабушкой жила, больше никого у нас не было!

— Прекрасно отдаю! — теперь в скрипучем голосе прорезались торжествующие нотки. — Ты и сама понимаешь, что я права! Потому что вот даже в семейной жизни, несмотря на броскую внешность, ты потерпела полный крах! А все из-за того, что и в семейной жизни необходимы ответственность, трудолюбие и сообразительность!

Тут я подумала, что ей-то, в полной мере обладающей всеми этими качествами, в семейной жизни они не помогли. Ясно, что мужики, несмотря на ее видное положение, бегут от ее жуткой физиономии и скрипучего голоса как черт от ладана. А может, все дело в ее непроходимом занудстве? В моем случае, однако, Валентина проявила некоторые человеческие черты — злобу и зависть. Это же надо — завидовать мне со школы! Девчонке без отца, без матери, без денег и связей! Просто патология какая-то! Вот бы Генка Козлов узнал!

— Успокойся, — устало сказала я. — Муженек бросил меня, потому что нашел другую — помоложе и понахальнее. Так что трудолюбие тут ни при чем. Будь здорова, желаю дальнейших успехов в работе!

Если вы думаете, что этот разговор меня сильно расстроил, то глубоко ошибаетесь — после того что устроили муж и Альбина, мне многое стало нипочем. Но до чего же Валентина меня ненавидит! А может, не меня, а всех мало-мальски привлекательных женщин. Казалось бы, каждому свое — кто-то удачно выходит замуж, кто-то делает карьеру, твердо стоит на ногах и так далее.

«Будь довольна тем, что у тебя есть!» — всегда говорила бабушка. Я-то была довольна своей семейной жизнью, да что там — я была просто счастлива и досадную неприятность в виде Альбины с ее капризами и болезнями воспринимала стоически.

Нет, такую зависть надо в себе гасить, а то еще заболеешь…

В одном Валентина права: на карьере бухгалтера можно поставить крест, я и вправду ничего не помню из того, чему училась.

Пойти в поломойки я всегда успею. Да это для меня не выход. Мне нужна хорошо оплачиваемая работа, чтобы можно было снимать квартиру. Потому что о том, чтобы начинать процедуру развода и раздела имущества, я не могла и подумать. Только представить себе, что эти двое вывалят на меня на суде! Да еще наймут адвоката, который докажет, что я вообще ни на что не имею права.

То есть со временем все это придется сделать. Но не сейчас, когда при одном воспоминании о той ночи у меня начинают трястись руки, в ушах стучит паровой молот и в тело вонзаются тысячи иголок.

Какое-то время я перекантовалась у Петюни. Правда, это был тот еще вариант: Петюня по части аккуратности что-то среднее между ангорским хомяком, страдающим тяжелой формой шизофрении, и орангутангом подросткового возраста, и дома у него обстановка, как на складе хозтоваров после девятибалльного землетрясения. Я попыталась было навести там какое-то подобие порядка, но он меня чуть не убил. Оказывается, на тех рваных и скомканных бумажках, которые я вымела из-под обеденного стола, у него были записаны важные телефоны и еще более важные мысли. А гнилая деревяшка, отправленная мной в мусоропровод, — ритуальный жезл шамана северного племени цевен. И вообще, он долго внушал мне, что каждая вещь в его доме лежит на специальном, проверенном временем месте, и переложить ее — это акт вандализма и глубокого неуважения к его сложной и ранимой личности.

Так что волей-неволей мне пришлось терпеть этот устоявшийся «порядок».

Кроме того, представьте, каково молодой женщине, не совсем еще махнувшей на себя рукой, жить в одной квартире с одиноким мужчиной, пусть даже и родственником! Нет, не подумайте, что Петюня ко мне вязался, он ведь действительно мне брат, хоть и троюродный, но ежедневно натыкаться на него, выходя из ванной, завернувшись в махровое полотенце… согласитесь, это нервирует.

Однако положение мое было безвыходным, и я стоически терпела все эти неудобства. Тем более что Петюня старался помочь мне с работой по мере сил — вот узнал, что на киностудии проходит кастинг, и пристроил меня туда. Я пошла с надеждой, что меня выберут и появятся работа, слава и деньги. И Володька еще очень пожалеет, что так по-свински со мной обошелся.

Возле неприметной двери сидел на корточках маленький тощий человек с полуприкрытыми коричневыми глазами.

— Здорово, Ченг! — проговорил Сидни, остановившись перед дверью.

Ченг приоткрыл коричневые глаза, посмотрел на белого пристальным, немигающим взглядом змеи, приподнял полу куртки, так что стал виден узкий кривой нож.

— Ты с ума сошел, Ченг! — прошипел Сидни, попятившись. — Ты знаешь меня сто лет!

Ни один мускул на лице Ченга не шелохнулся.

Сидни полез в карман, достал оттуда стершуюся монету с дыркой посредине, показал Ченгу. Тот расплылся в фальшивой улыбке, забормотал:

— Задравствуйте, гасападин Лэнс! Как падживаете, гасападин Лэнс! Чито-то вас давно не было, гасападин Лэнс!

Он открыл дверь, и Сидни проскользнул в душную темноту, бросив привратнику мятую пятерку.

Пройдя по темному кривому коридору, где пахло кровью и специями, он толкнул следующую дверь и на мгновение оглох.

В низком зале, тускло освещенном несколькими качающимися под потолком лампами, яблоку негде было упасть. Сотни лиц — желтых, кофейных, нездорово серых, почти черных — сливались в сплошную колышущуюся массу, жующую, орущую, ругающуюся на десятке языков. Здесь были бледные, истощенные лица курильщиков опиума, завсегдатаев китайских притонов и неестественно блестящие, возбужденные глаза любителей гашиша. Но сейчас все они были охвачены одной всепоглощающей страстью.

В центре зала, в единственном ярко освещенном квадрате, бешено наскакивали друг на друга, отступали и снова бросались в атаку два бойцовых петуха.

Бой продолжался уже достаточно долго, и петухи были залиты кровью, как будто уже побывали под ножом мясника. С первого взгляда было видно, что один уже обречен — сбитый на сторону окровавленный гребень, неуверенная походка, а самое главное — тусклые, потухшие глаза, в которых уже погасла воля к победе, к жизни…

Второй петух прыгнул вперед, нанес сильный, безжалостный удар — и зал взорвался криком: бой закончен.

Старый китаец вышел на ринг, прошелся тряпкой, стер кровь, бросил в ведро побежденного — и на ринг вынесли новых бойцов.

Сидни торопливо протолкался к Массису.

Толстый малаец торопливо принимал ставки, писал на клочках бумаги свои условные значки.

— Здравствуй, Ли… — проговорил Сидни, и собственный голос показался ему фальшивым.

— Здравствуйте, мистер Лэнс! — Круглое лицо букмекера стало еще круглее, словно у сытого кота при виде сметаны. — Никак вы принесли мне должок?

— Нет, Ли, я пока не принес тебе денег… — пробормотал Сидни, самому себе становясь отвратительным. — Я скоро с тобой рассчитаюсь. Не мог бы ты поверить мне в долг?

— В долг? — Букмекер перекосился, как будто раскусил лимон. — Мистер Лэнс, сколько вы мне должны?

— Я точно не помню, Ли…

— Зато я помню! Я очень хорошо помню!

— Последний раз, Ли, последний раз!

— Мистер Лэнс, вы мне это уже говорили! — Букмекер поскучнел и отвернулся к высокому филиппинцу, который трясущимися руками тянул ему смятые деньги.

— Но Ли, мы с тобой знакомы уже сто лет! — тянул Сидни в толстую спину малайца, но тот его больше не замечал.

— Мистер Лэнс? — раздался вдруг совсем рядом негромкий вкрадчивый голос.

— Допустим, — отозвался Сидни, поворачиваясь. Обычно такие оклики в толпе не сулили ничего хорошего.

Перед ним стояла женщина, что само по себе было удивительно. Женщины в этом зале почти никогда не появлялись. Это был мужской мир — мир крови и насилия, денег и страсти.

Но, как будто этого мало, это была белая женщина. Более того — пожилая белая женщина!

Она выглядела в этом зале нелепо и неуместно, как английская королева в борделе или мать Тереза в пивной во время трансляции боксерского поединка. Но, кажется, сама эта женщина нисколько не чувствовала неловкости положения и держалась совершенно уверенно. Она была довольно высокого роста, одета просто и неброско, седые волосы коротко острижены, глаза скрыты за темными очками, в руке — небольшая холщовая сумка.

Когда один из игроков, проходя мимо нее, задел ее локтем, странная особа так поддала обкурившемуся китайцу, что тот едва устоял на ногах, удивленно огляделся, хотел ответить ударом на удар, но, встретившись взглядом с женщиной, внезапно поскучнел, попятился и торопливо смешался с толпой.

— Кто вы? — спросил Сидни. — Что вы делаете в этом сумасшедшем доме на самом краю света? Здесь не самое подходящее место для пожилой белой леди!

— Что я здесь делаю? — переспросила женщина. — Я ищу вас, если вы — действительно мистер Сидни Лэнс.