Криминальный репортер Сухов Евгений

– Да, – ответила женщина. – Только он жил на втором этаже, а я живу на третьем.

– А в день, когда это все случилось, вы видели Санина? – осторожно спросил я.

– Видела. Из окна. Он выходил во двор.

– И что он там делал? – спросил я.

– Разговаривал с мужиками, – сказала женщина.

– С какими мужиками? Вы их знаете? – пока все шло так, как надо.

– Да кто ж их не знает? – она взглянула на меня с удивлением, будто этих мужиков и я должен был знать.

– И вы можете их назвать? – спросил я.

– А мне ничего за это не будет? – она с некоторой опаской посмотрела на меня.

– Ничего, кроме нашей благодарности, – улыбнулся я в ответ.

– Все равно вы пока не снимайте, ладно? – попросила она.

– Как скажете, – ответил я и, прекрасно зная, что он сделает наоборот, приказал Степе: – Выключи камеру! Ну, вот, – повернулся я к женщине, опустив микрофон так, чтобы он исчез из ее поля зрения. – Теперь вы спокойно можете говорить.

– Он разговаривал с Васькой Писемским и Гришкой Коноваловым. Наши алкаши. Нигде не работают, а каждый день пьяные. И откуда только деньги берут?

– Ну, на выпивку деньги в России всегда находятся, – философски изрек я.

– Это вы точно говорите, – уважительно посмотрела на меня женщина. – На хлеб и молоко денег нет, а на выпивку – есть… Мне бы вот так!

– Ну, значит, он поговорил с мужиками, и что дальше? – спросил я, глянув на Степу и удостоверившись, что он продолжает снимать.

– А дальше, он им, наверное, денег дал, я этот момент проглядела, чайник закипел… – женщина немного виновато посмотрела на меня. – И когда в окно снова глянула, третьего с ними уже не было. За водкой, видно, побежал… А Санин с Гришкой и Васькой к дому пошли…

– Погодите, погодите, – я немного растерялся. – Вы говорили, что Санин разговаривал во дворе с Гришкой и Васькой. А потом они пошли к дому. А кто ж тогда за водкой-то побежал?

– Я ж говорю – третий, – женщина посмотрела на меня, как смотрят взрослые на несмышленого ребенка. – Третий мужик еще с ними был. Только я его не знаю. Приблудный какой-то, не из нашего дома…

– Приблудный? – переспросил я, и мне показалось, что одна ниточка в этом деле уже появилась.

– Ну, да, – ответила женщина. – Не наш, точно…

– А какой он был из себя? – я посмотрел на женщину взглядом, с каким просят милостыню нищие на папертях церквей в религиозные праздники.

– Да он какой-то неприметный… – задумчиво ответила женщина. А потом добавила: – В кепке…

– В кепке?! – спросил я и переглянулся со Степой. Тот, похоже, также был поражен последним ответом женщины.

– Ну да, в кепке… – подтвердила она.

С минуту, наверное, я молчал, и женщина время от времени поглядывала на меня, ожидая новых вопросов. А в моей голове, словно пчелы в потревоженном улье, носились мысли…

Неужели мужик в кепке – это тот самый неприметный мужик, что тогда, в интервью, высказал своим последним желанием убить Санина? И убил, вызнав про его квартиру-норку и выследив Санина. Но тогда он просто камикадзе какой-то. Сначала он нарисовался перед нами, съемочной бригадой, и будущими телезрителями передачи, потом – перед этими Васькой и Гришкой и прочими жителями дома, где проживал Санин… Неужели все так просто? Впрочем, правильный ответ очень часто бывает самым простым…

– Скажите, а этого неприметного мужчину в кепке вы тогда, в день убийства Санина, видели впервые? – задал я, наконец, новый вопрос заскучавшей было женщине.

– Нет, я его видела уже не в первый раз, – охотно ответила женщина. – Он с неделю или около того с Васькой и Гришкой гужевал…

– Вот как… А вы имели беседу со следователем по поводу случившегося?

– Да. У нас многие в доме были опрошены по поводу убийства Санина, и я тоже, – сказала женщина.

– И о чем вас спрашивали? – поинтересовался я.

– Про шум, – посмотрела она на меня. – Не слышали ли мы какого шума накануне или в день убийства.

– А вы что? – посмотрел я на женщину.

– Что? – глянула она в ответ на меня.

– Шум-то был? – спросил я.

– Нет. Никакого шума не припомню, – ответила женщина. – Санин, когда здесь появлялся, часто просто сидел у себя в квартире. Иногда бывал не очень трезв и водил к себе мужиков, как в тот день, когда его убили. Но шума не бывало никакого. Васька Писемский говорил, что они просто пили и беседовали «за жизнь».

– Вы с этим Васькой разговаривали о Санине? – спросил я.

– Да. Васька хвалился, что Санин им с Гришкой сказал однажды, что с ними он будто бы «отдыхает душой» и «сбрасывает нервное напряжение»… – ответила женщина и хмыкнула. – Ох, не понять этих мужиков!

Что ж, все правильно. За разговорами «за жизнь» с дворовыми выпивохами к Санину приходило успокоение. Сбросив таким образом скопившееся напряжение, он затем возвращался к жене и детям, к работе над ролями, с нервотрепкой и ежедневной съемочной гонкой…

– Скажите, а вы говорили о третьем мужике в кепке тому, кто вас допрашивал по поводу смерти Санина? – задал я весьма интересующий меня вопрос.

– Нет, – ответила женщина.

– Почему?

– Они и не спрашивали об этих алкашах, – чуть виновато ответила она. – И мне в голову не пришло говорить о них. Вот вы спросили – и я ответила. А не спросили – не ответила бы. Полиция только про шум спрашивала. И про подозрительных лиц в день убийства или накануне. А в алкашах – чего подозрительного? Тем более они на виду у всего дома. Алкаши – и есть алкаши, верно? Чего с них возьмешь.