Хлеб по водам Шоу Ирвин

Глава 1

Он лежал в постели в каком-то незнакомом месте. Вокруг шепот, шорохи, мелькание белого. Непонятные приборы. Отдаленный рокот морского прибоя. Или это приливы и отливы крови, пульсирующей в висках?.. Он плыл – неизвестно куда. Открыть глаза было трудно, веки страшно отяжелели. Потом вдруг появился человек. Он шагал в лучах весеннего солнца. У него возникло ощущение, что где-то он уже видел этого человека. А потом вдруг понял: да это же он сам…

Аллен Стрэнд ступил в зеленую благоухающую прохладу Центрального парка. Шум Пятой авеню стих у него за спиной. Двигался он лениво и медленно, праздной походкой. По будням он не ходил, скорее бегал вприпрыжку, длинными скачками – высокая худощавая фигура, увенчанная небольшой головой. Длинный острый нос напоминал бушприт корабля, овеваемый океанскими ветрами. Крылья серо-стальных волос то вздымались, то опускались в такт неровной походке. Как-то раз его дочь Элеонор случайно столкнулась с ним на улице и потом часто говорила, что не хватало только волн, которые отец рассекал бы на своем пути, проплывая в потоке движения.

Он с удовольствием подумал, что сегодня вечером увидит Элеонор. У девочки наблюдательный глаз, и на язычок она тоже остра. И хотя реплики, которые юная особа отпускала за столом, вовсе не всегда были уничижительны, ее присутствие придавало семейным обедам ощущение балансирования на острие ножа. Ему страшно захотелось поскорее увидеть дочь. Шагая по тропинке, вдоль которой стояли скамейки, Стрэнд вдруг подумал, что без Элеонор семейный обед превратился бы в тоскливый, утомительный ритуал.

Утро выдалось серенькое, да к тому же еще и ветреное. Выходя из школы, он решил, что неплохо бы сейчас сесть на автобус и поехать в Музей современного искусства, почетным членом совета которого он являлся – тоже одна из его причуд, – и посмотреть перед обедом какой-нибудь фильм. Кажется, сегодня там показывают «Форт апачей». Прелестный пересказ наивного героического американского мифа, настоящее противоядие для любого скептика. Стрэнд уже видел картину пару раз, но она ему вовсе не наскучила – наоборот, он прикипел к этой незамысловатой истории всей душой. Как ребенок, который требует, чтобы на ночь ему непременно рассказывали одну и ту же сказку.

Но к полудню ветер немного стих, небо прояснилось, и Стрэнд решил пожертвовать фильмом ради одной из любимейших своих прогулок: пройти по парку несколько миль к западу, по дороге от школы, где он преподавал, к дому.

Трава пахла сильно и незатейливо, как за городом, свежая листва деревьев отсвечивала под майским солнцем бледно-лимонным. Он брел ленивой походкой зеваки. Остановился и, усмехаясь, понаблюдал, как пудель гоняет голубя. Потом какое-то время смотрел, как мальчишки играют в мяч. Полюбовался парочкой – красивым молодым человеком и миловидной девушкой. Те брели, мечтательно и заговорщицки улыбаясь, лица светились чувственным предвкушением. Они шли по тропинке навстречу ему, но не замечали, не видели его.

«Вот она, плоть мая, – подумал Стрэнд. – Да благословен будь Господь – за то, что подарил нам весну и эту пятницу!..» Он никогда не считал себя таким уж праведным христианином, но в этот день душа пела и взывала к благодарности.

Сегодня он свободен. Дела сделаны. Проверены все контрольные на тему «Последствия Гражданской войны». А работы по Аппоматтоксу[1] и Реконструкции[2] оставлены в столе. На протяжении целых двух дней дети, которых он учил, будут предоставлены сами себе, и никакой ответственности он за них не несет. Наверняка носятся сейчас по школьной площадке, играют. А может, проводят сексуальные эксперименты где-нибудь на чердаке или прячутся по подворотням и покуривают марихуану. Или же наполняют шприцы только что купленным героином – так, во всяком случае, утверждал тот толстяк в кепке-бейсболке, что постоянно торчал на углу неподалеку от здания школы.

Руки у Стрэнда были ничем не заняты. Он наклонился, подобрал с земли маленький круглый камешек и некоторое время нес его, вертя в пальцах и с наслаждением ощупывая нагретую солнцем гладкую жесткую поверхность.

Обед у них подают поздно, ждут, пока соберется вся семья. И он решил, что вполне может позволить себе свернуть с дорожки и задержаться у теннисных кортов. Там должна была играть сегодня его младшая дочь, Кэролайн. Девочка росла заядлой спортсменкой. Никаких там марихуан или героина, с удовлетворением подумал он, от души сочувствуя менее удачливым родителям. Нет, весна, выходные и погода явно настраивали на мирный и благородный лад.

Даже издалека Стрэнд сразу узнал Кэролайн – по манере двигаться. Она играла резко, напористо, слегка подпрыгивая, решительно бросалась на мяч. И еще ее отличала какая-то мальчишеская привычка запускать пальцы в коротко остриженные светлые волосы и приглаживать их – всякий раз, когда удавалось отыграть очко.

Стройная, довольно высокая для своего возраста девушка в теннисных шортах. Крепкие, хорошо развитые груди, широкие плечи, длинные стройные ноги, которые всегда привлекали внимание зрителей. Как заметил Стрэнд, ими в данный момент любовался какой-то зевака. Молодой человек, с которым играла Кэролайн, выглядел в сравнении с ней хрупким и худосочным.

О марихуане и героине не может быть и речи, подумал Стрэнд. А вот как насчет секса?.. Семнадцать лет, в наши-то дни… Он покачал головой. А чем, интересно, занимался он сам, когда ему было семнадцать? Да что там, даже меньше! А сколько лет было тем девчонкам, с которыми он проделывал все это?.. Уж лучше не вспоминать. Как бы там ни было, но вопросы полового воспитания находились в ведении матери Кэролайн. И он был совершенно уверен, что та справлялась. Сам он уже успел откровенно обсудить эту тему с сыном и, надо сказать, не заметил у того какого-либо отвращения, страха или нездорового интереса.

Несмотря на то что молодой человек, партнер Кэролайн, показался Стрэнду довольно хилым, бил он по мячу сильно, и обмены ударами были резкими и частыми. Стрэнд дождался, пока дочь не ответит на высокий пас сокрушительным смэшем, и крикнул: «Браво!» Кэролайн обернулась, увидела отца, приветственно махнула ракеткой, подошла к изгороди, за которой он стоял, и послала ему воздушный поцелуй. Щеки девушки раскраснелись, волосы взмокли от пота, но Стрэнд нашел, что выглядит дочь восхитительно. Хотя и заметил, какое напряженное и осунувшееся у нее лицо. От этого нос, который, увы, являл собой уменьшенную копию его собственного, казался еще более длинным и острым, чем обычно.

– Привет, пап! – улыбнулась девушка. – Он меня просто убивает, этот Стив!.. Эй, Стив! – крикнула она. – Иди, поздоровайся с моим отцом.

– Не хочу вам мешать, – сказал Стрэнд.

– Зато я хотя бы смогу перевести дух, – отозвалась Кэролайн. – Грех не воспользоваться.

Стив подошел к изгороди, откидывая прилипшие ко лбу волосы.

– Рад познакомиться, сэр, – вежливо произнес он. – Кэролайн говорила, вы были ее первым учителем по теннису.

– О, она начала обыгрывать меня уже с девяти лет! Теперь только наблюдаю, – ответил Стрэнд.

– Меня она тоже обыгрывает, – сказал Стив и грустно улыбнулся краешками губ.

– Только в те дни, когда ты пребываешь в глубочайшей депрессии, – заметила Кэролайн.

– Мне не нравится, когда ты говоришь такие вещи, Кэролайн! – огрызнулся молодой человек. – Просто иногда бывает трудно собраться, вот и все… И никакая это не депрессия.

– Да перестань ты! – Кэролайн дружески хлопнула его по плечу. – Я ж не имела в виду ничего такого особенного. Не говорила, что, проиграв сет, ты потом всю ночь рыдаешь в подушку. Пошутила, и ладно.

– Не хочу, чтобы у людей складывалось обо мне превратное впечатление, – упрямо продолжал юноша.

– Слишком уж ты чувствительный. Не стоит лишний раз это демонстрировать, – рассердилась Кэролайн. – Вообще-то он не всегда такой, пап, – добавила она. – Просто не любит, когда за ним наблюдают во время игры.

– Что ж, можно понять, – дипломатично согласился Стрэнд. – Я бы и сам продолжал играть в теннис, если бы можно было изобрести способ делать это в полной темноте. Ладно, мне, пожалуй, пора…

– Был очень рад познакомиться, сэр. – И юноша двинулся на свое место по ту сторону сетки, нервно теребя прилипшие к шее волосы.

– Ты уж извини его, па, – сказала Кэролайн. – У него было трудное детство.

– Однако это, похоже, ничуть не помешало ему освоить теннис, – заметил Стрэнд. – Интересно знать, повлияло ли на тебя трудное детство?

– Ну, папа! – Кэролайн отмахнулась ракеткой. – Перестань дразниться!

– Увидимся дома. Смотри, не очень опаздывай!

Еще какое-то время он смотрел, как молодые люди обмениваются ударами. Металлические ракетки так и сверкали в воздухе. Сам он в их возрасте не был столь силен и скор. Зато быстро читал, подумал он, направляясь к дому. Но медленно бегал… Каждому свое. У всякого свой талант и свой выбор. Впрочем, не важно. Он нашел, чем компенсировать быстроту движений.

Александр, управляющий домом, стоял, прислонившись к стене, возле стеклянной входной двери, и курил сигару. То был довольно светлый мулат с шапочкой коротко подстриженных седых волос. Улыбался он крайне редко. Впрочем, это можно было понять, если учесть, в каком районе находился их дом. Дальним своим концом улица выходила на взывавшую к респектабельности Коламбус-авеню, а здесь, под окнами, частенько завывали полицейские сирены.

– Добрый вечер, Александр, – поздоровался Стрэнд.

– Добрый вечер, мистер Стрэнд, – ответил тот, не вынимая изо рта сигары. Он был, наверное, последним человеком в Нью-Йорке, до сих пор носившим мундир времен Второй мировой. Словно для него эта война еще не кончилась, а просто перешла в некую иную фазу.

– Славный нынче выдался денек, верно? – Стрэнду нравился этот человек. Он не переставал восхищаться тем, как удавалось Александру содержать их старый, постройки 1910 года, дом в относительно приличном состоянии.

– Да, денек хоть куда, – ворчливо отозвался старик. – А чего еще ждать после такой сучьей зимы?.. Хотя хорошая погода – это ненадолго. Завтра обещали дождь. – Оптимизм, как и улыбчивость, не были присущи Александру. – Ваша хозяйка уже дома, – вдруг сообщил он. – И сынишка тоже… – Таким образом управляющий как бы давал понять, что следит за тем, кто входит в его дом и кто выходит. Он во всем любил порядок и записывал все посещения по дням, часам и минутам. Очевидно, это помогало свести к минимуму разного рода неприятные неожиданности.

– Спасибо, – ответил Стрэнд. На Пасху он подарил Александру двадцать пять долларов и бутылку виски «Уайлд Терки». Жена было запротестовала при виде такой расточительности, на что Стрэнд возразил: «Мы в долгу у этого человека. Он тот страж, который защищает нас от хаоса». Александр коротко поблагодарил Стрэнда, но отношения к жильцу, во всяком случае внешне, не изменил.

Открыв дверь в квартиру, Стрэнд услышал музыку – звуки фортепиано из гостиной и тихое треньканье электрогитары. Из кухни пахло чем-то страшно аппетитным и вкусным. Он улыбнулся – его ждали и готовились встретить должным образом. Игра на пианино объяснялась просто: Лесли давала очередной урок музыки. В свое время жена поступила в Джуллиард[3] с намерением стать профессиональной пианисткой. Выучилась и играла хорошо, но, очевидно, недостаточно хорошо для того, чтобы концертировать. Теперь же она давала частные уроки на дому и еще три раза в неделю преподавала историю музыки в соседней школе, внося тем самым существенный вклад в семейный бюджет. Из этих денег частично оплачивалось обучение Кэролайн. Если учесть постоянно растущую плату за жилье, то без заработков Лесли они вряд ли смогли бы позволить себе содержать эту квартиру в старом доме с просторными комнатами и высокими потолками.

Робкое бренчание гитары доносилось из-за закрытых дверей комнаты сына, Джимми. Мальчик унаследовал музыкальные способности от матери, чего нельзя было сказать о вкусах – их взгляды на достоинство того или иного композитора серьезно расходились.

Стрэнд не стал беспокоить музыкантов и направился в столовую. Звуки гитары сюда не проникали, зато он отчетливо слышал то игру ученика, то Лесли. Отличить было несложно, а исполняли они отрывок из этюда Шопена. По манере игры он тут же догадался, кто этот ученик: сценарист с телевидения, который почему-то питал особое пристрастие к Шопену. Заняться игрой на пианино этому человеку посоветовал психоаналитик – чтобы снять напряжение. Быть может, ему удалось снять это самое напряжение, подумал Стрэнд, прислушиваясь к аккордам, вот только бедняга Шопен ничуточки от этого не выиграл.

Ученики к Лесли ходили самые разнообразные. К примеру, некий полицейский с очень хорошим слухом и корявыми, непослушными пальцами – бедняга посвящал музицированию все свободное время. Ходила тринадцатилетняя девочка, родители которой вообразили, что у нее талант. Их мнения Лесли не разделяла. Посещал уроки некий адвокат – он уверял, что с большей радостью готов бренчать на фортепиано в борделе, нежели выступать в суде. У Лесли брали уроки и несколько преподавателей музыки, когда хотели получше подготовиться к занятиям. Словом, работа у жены была живой и интересной, к тому же на дому.

Сам Стрэнд любил музыку и, когда мог себе это позволить, возил Лесли в оперу. И хотя звуки, доносившиеся из гостиной и комнаты Джимми, порой заставляли его морщиться, ему нравилось, что дом их почти всегда наполнен музыкой. А когда надо было поработать, он запирался в своей спальне, где стоял письменный стол.

Тихонько мурлыкая мелодию, которую сейчас исполняла жена для нервного сценариста, Стрэнд устроился за старинным круглым дубовым столом в столовой, стены которой украшали пейзажи, написанные Лесли в свободное время. Взял свежий выпуск «Нью-Йорк таймс», лежавший на столе. Вот она, судьба, подумал он и достал яблоко из вазы с фруктами, стоявшей посередине. Надкусив, начал проглядывать заголовки статей – Лесли всегда оставляла ему газету, поскольку утром у него просто не было времени дочитать ее до конца. Он сжевал уже половину яблока, когда звуки пианино стихли, двери между столовой и гостиной растворились. Вошла Лесли, а следом за ней – сценарист. Стрэнд поднялся им навстречу.

– О, да ты уже дома! – Жена чмокнула его в щеку. – А я и не слышала, как ты вошел.

– Сидел и наслаждался концертом, – ответил Стрэнд. От жены исходил запах свежести. Длинные белокурые волосы, собранные в пучок на затылке, немного растрепались – она имела привычку энергично встряхивать головой во время игры. Как приятно приходить в дом, где тебя ждет такая славная женщина, подумал он. Он был ее преподавателем в старшем классе и, впервые увидев Лесли, скромно сидевшую в первом ряду, тут же подумал: вот на этой девушке я и женюсь. Школы в ту пору в Нью-Йорке были совсем не те, что теперь. Девушки носили платья и аккуратные прически, и никто не считал, что выглядеть скромно неуместно и глупо. Он узнал ее адрес и терпеливо ждал, пока девушка окончит школу. А потом вдруг заявился к ней домой – к изумлению Лесли и неудовольствию ее родителей, убежденных, что работа в школе – удел неудачников. Поженились они, когда Лесли окончила первый курс в Джуллиарде. Потом родилась Элеонор, и родители изменили мнение о нем – впрочем, не слишком кардинально. Как бы там ни было, теперь родители Лесли проживали в Палм-Спрингс, и он никогда не читал их писем к дочери.

– Надеюсь, мы не слишком вам помешали, – проговорил телевизионщик.

– О нет, напротив! – воскликнул Стрэнд. – У вас, надо сказать, очень неплохо получалось, мистер Кроувелл.

– Ну, вы, должно быть, имеете в виду игру жены, – возразил Кроувелл. Похоже, музыка ничуть не помогла ему снять стресс.

Стрэнд рассмеялся.

– Я всегда узнаю ее игру, мистер Кроувелл.

– Уверен в этом, – кивнул тот.

– Мы с мистером Кроувеллом собирались выпить по чашке чаю, – сказала Лесли. – Ты будешь, Аллен?

– С удовольствием.

– Тогда извините меня, я на минутку. Чайник уже на плите. – И Лесли направилась в кухню. Стрэнд любовался ее стройной фигурой, изящным изгибом шеи, синей юбкой и белой простенькой блузкой, точь-в-точь такой, какие носят школьницы. Сильные крепкие ноги, светлые волосы – старшая дочь была очень похожа на Лесли.

– Замечательная женщина… – пробормотал Кроувелл. – У нее просто ангельское терпение.

– А вы женаты, мистер Кроувелл?

– Был. Дважды, – мрачно ответил тот. – И сейчас собираюсь, в третий раз. По уши увяз в алиментах.

У него было одутловатое измученное лицо, напоминавшее несвежую очищенную картофелину. Лесли говорила мужу, что этот человек придумывает трюки и смешные шутки для комедий положений. Судя по выражению лица Кроувелла, то была изматывающая профессия. Он брал уроки дважды в неделю и платил за полчаса занятий по двадцать долларов. Его мучения, по всей видимости, были не напрасными, особенно с тех пор, как он по пять раз на неделе стал бегать к психоаналитику. Вот она, модель современной американской экономики в действии, подумал Стрэнд. Построчная оплата, визиты к психоаналитику и алименты.

– Как-нибудь, – говорил тем временем Кроувелл, – нам с вами надо посидеть, выпить. И вы откроете мне секрет: как это мужчине удалось сохранить брак в наши дни и в таком возрасте.

– Понятия не имею! – с улыбкой отозвался Стрэнд. – Просто везение, наверное. А может быть, лень. Консервативное неприятие каких-либо перемен.

– Да… – недоверчиво протянул Кроувелл. Затем покосился на газету, лежавшую на столе. – Неужели вы все еще можете читать эти ужасные газеты?!

– Порочная привычка.

– Лично меня они просто с ума сводят!

– Садитесь, садитесь, – вмешалась Лесли.

Она принесла из кухни поднос, на котором стояли чайный сервиз и блюдо с печеньем. Разлила чай – Стрэнд отметил, какая твердая у нее рука, – и стала предлагать печенье. Кроувелл печально покачал головой.

– Сижу на диете, – объяснил он. – Холестерин, давление. Масса болячек.

Стрэнд взял целую пригоршню печенья. Много он не пил, никогда не курил, но был страшным сладкоежкой. И несмотря на это, с двадцати лет не прибавил и фунта. Он заметил угрюмый взгляд гостя, устремленный на горку печенья. Кроувелл предпочитал чай с молоком, но, когда на его вопрос, обезжиренное ли это молоко, Лесли ответила «нет», решил выпить чай без молока и сахара.

Лесли, радушная хозяйка, исправно поддерживала беседу – спросила, нет ли у Кроувелла желания на время оставить Шопена и попробовать заняться Моцартом. Кроувелл ответил отрицательно. Нет, на его вкус, Моцарт был слишком уж самоуверенным типом.

– Однако конец его был трагичен, – напомнила Лесли. – Он умер таким молодым.

– Как бы там ни было, – заметил Кроувелл, – он всегда очень четко осознавал, что делает. В Шопене есть по крайней мере хоть какая-то меланхолия…

Лесли вздохнула.

– Как скажете, мистер Кроувелл. Тогда в следующий вторник продолжим работать над вальсом ми-бемоль мажор.

– Он у меня в голове, – сообщил Кроувелл. – Слышу ноту за нотой, все замечательно. А когда начинаю играть, почему-то не выходит.

– Практика, – тактично вставила Лесли. Голос у нее был мелодичный, низкий и напоминал тихий минорный аккорд. – Все получится, все придет.

– Вы это серьезно, миссис Стрэнд? – подозрительно спросил Кроувелл.

Лесли заколебалась.

– Нет, – ответила она наконец и улыбнулась.

Стрэнд, продолжая жевать печенье, тихо засмеялся. В конце концов Кроувелл не выдержал и тоже расхохотался.

Когда он ушел, Стрэнд помог жене отнести чайные чашки и блюдца на кухню. Когда Лесли стала надевать фартук, он подошел, обнял ее сзади и поцеловал в шею. А потом положил руку ей на грудь.

– Догадайся, чем мне хочется сейчас заняться? – спросил он.

– Тсс!.. – шикнула на него Лесли. – Джимми дома. Сам знаешь, у него привычка входить без стука.

– Я же не сказал, что займусь. Я сказал, что мне очень хотелось бы заняться…

– Должно быть, ты в чем-то провинился, раз так обхаживаешь меня сегодня, – улыбнулась Лесли. – Или просто день выдался удачный?

– Да. Прекрасно погулял по парку. Кругом все зеленеет. – Он отпустил жену. – Видел, как Кэролайн играет в теннис.

– Ох уж эта девчонка! – вздохнула Лесли. – Скоро ножищи у нее будут как у штангиста!

– Не преувеличивай. Похоже, пока такой опасности не предвидится.

– И с кем же она играла? – спросила Лесли, помешивая соус в низенькой кастрюльке.

– Новенький, – ответил Стрэнд. – Вообще удар у него неплохой, но на первый взгляд мальчик показался мне слишком тощим.

– Надеюсь, ты не стал смущать парня и изображать сурового старого отца дочери-девицы?

– О чем это ты?! – воскликнул Стрэнд, хотя прекрасно понимал, что имеет в виду жена. После двадцати трех лет совместной жизни им удалось выработать определенные стандарты поведения – особенно в том, что касалось отношения к детям. Эмоциональная, наделенная широким кругозором Лесли частенько говорила мужу – порой с улыбкой, порой без оной, – что, несмотря на семилетнюю разницу в возрасте, их на самом деле отделяли друг от друга целых три поколения.

– Ты отлично знаешь, о чем, – сказала она. – Я помню, как ты однажды уставился на того несчастного молодого человека, с которым у Элеонор завязался роман. Да ребята превратились в сталагмиты, еще и порога не успев переступить!

– Они должны быть мне благодарны, – возразил Стрэнд, испытывая странное удовольствие от этого спора. – Я сразу дал понять, чем может кончиться их дальнейшая совместная жизнь. А ты сама-то помнишь, какой климат царил в твоем доме, когда я там впервые появился?

Лесли хихикнула.

– Полярный, – ответила она. – А знаешь, что мне больше всего тогда в тебе нравилось? То, что ты словно и не обращал на все это внимания. Но с другой стороны, тогда ты был уже достаточно взрослым…

– Это твой отец помешал мне по-настоящему повзрослеть.

– Что ж, – кивнула Лесли, – думаю, тебе это только на пользу пошло.

– Спасибо, дорогая. – Стрэнд отвесил ей шутливый поклон.

– В любом случае, раз Кэролайн решила поиграть с парнем, который представляет собой достойного соперника, так ли уж важно, как он выглядит и чем занимается вне корта?.. К тому же, кажется, я его знаю. Она вас познакомила?

– Парня зовут Стив. Очевидно, дочь решила, что фамилию называть не стоит.

– Стив… Да. Точно, Стив! Он как-то пару раз заходил днем. Очень славный мальчик.

Стрэнд вздохнул.

– Думаю, ты бы изменила мнение о прекрасной и невинной молодежи, если бы тебе, как мне, приходилось воевать с этими чертенятами по пять дней на неделе.

– Попроси, чтобы тебя перевели в более приличную школу, – сказала Лесли. – Я тебе тысячу раз говорила…

– Лучше скажи это Совету по вопросам образования. – Стрэнд взял еще одно печенье. – По их мнению, такого понятия, как приличная школа, просто не существует. К тому же мне нравится принимать вызов. Да каждый дурак может преподавать в Сент-Поле[4] или Экзетере[5]. – Сам он был вовсе не уверен, что дело обстоит именно так, но голос звучал убедительно.

– Ты позволяешь помыкать собой всем и каждому! – сказала Лесли и гневно тряхнула головой.

Стрэнд снова вздохнул. Ну вот, завела свою песню…

– Знаешь, – буркнул он, – готов поспорить, что жена герцога Веллингтона тоже считала, что он позволяет собой помыкать.

Лесли хихикнула.

– Как только ты начинаешь засыпать меня именами разных исторических личностей, я тут же теряюсь, – призналась она. – А ну, прочь из кухни! Мне надо сосредоточиться на приготовлении обеда.

– Кстати, запах просто божественный!.. Что там у нас?

– Пикката из телятины и пиццайола. Правда, оставь меня в покое. Хочу настроиться на итальянский лад.

Выходя в столовую, Стрэнд обернулся и заметил:

– Надо все же попробовать убедить Джимми, чтоб не врывался в комнаты без стука. Особенно по выходным.

– Он твой сын. Вот и убеди, – ответила Лесли. И жестом показала: вон отсюда!

«Что ж, – подумал Стрэнд, снова усевшись за стол и взяв газету, – одно совершенно ясно: нам с женой всегда есть о чем поговорить».

Он читал, когда в комнату ленивой, разболтанной походкой вошел Джимми. Босиком, в джинсах и майке, на шею спадает волна густых кудрявых черных волос – некое генетическое отступление от семейной традиции, где все поголовно рождались блондинами. Хотя нос у сына, несомненно, был отцовский.

– Привет, папашка. – Джимми плюхнулся в кресло. – Ну что? Совсем тебя тут заклевали?

– Ничего. Пока держусь, – ответил Стрэнд. Джимми был единственным в семье, кто называл его папашкой. Прищурившись, он посмотрел на сына. – А вот ты меня беспокоишь. Ты давно последний раз смотрелся в зеркало, а?

– Я выше этих мелких приступов тщеславия, – отмахнулся Джимми.

– Ты превратился в настоящий скелет. Люди могут подумать, что мы тебя не кормим. Кстати, ты ел что-нибудь сегодня?

– Да я только пару часов назад поднялся… Ничего, воздам должное мамочкиному обеду.

– А во сколько ты лег?

Джимми пожал плечами:

– Какая разница? В четыре, пять… Разве упомнишь?

– Иногда, Джимми, – заметил Стрэнд с оттенком иронии в голосе, – ты все же должен рассказывать старику, чем занимаешься до пяти часов утра.

– Искал новый звук, папашка, – ответил Джимми. – Я или играю, или просто слушаю музыку.

– Насколько мне известно, трансляция концертов из «Карнеги-холла» прекращается задолго до пяти утра.

Джимми захихикал, а потом поскреб пятерней под майкой.

– В этом году «Карнеги-холл» у нас не котируется. Ты разве не знаешь?

– У тебя круги под глазами, скоро они до самых плеч будут сползать.

– Девчонкам это жутко нравится, – отмахнулся Джимми. – Я похож на изможденного гения, так сказала мне одна на днях. Разве ты не хочешь, чтобы твой сын походил на изможденного гения?

– Знаешь, как-то не очень.

Джимми извлек из кармана джинсов измятую пачку сигарет, достал одну, закурил. Стрэнд с неодобрением наблюдал за тем, как сын вдохнул дым, а потом выпустил через ноздри. Джимми был единственным в семье, кто курил.

– Джимми, – осторожно начал Стрэнд, – а тебе известно, что пишут ученые о связи между курением и раковыми заболеваниями?

– А ты когда-нибудь читал, что пишут ученые о радиоактивном загрязнении среды?

Стрэнд вздохнул – уже третий раз за вечер.

– О’кей, – пробормотал он. – Ты достаточно взрослый, чтобы решать самому.

Джимми было восемнадцать, и он подрабатывал на карманные расходы – где именно и чем, Стрэнд не знал, тем более что сын ни разу не попросил подыскать ему какую-нибудь работу. Год назад парень весьма успешно окончил среднюю школу, но когда отец спросил, не хочет ли он поступить в колледж, лишь рассмеялся в ответ.

– Скажи-ка мне вот что, Джимми, – не сдавался Стрэнд. – Я просто сгораю от любопытства. О каком таком новом звуке ты толкуешь?

– Да если б я знал, папашка, я бы, наверное, его не искал! – воскликнул Джимми.

– Ну а когда найдешь, скажешь мне?

– Весь наш дом просто пронизан сарказмом, скоро дышать будет нечем… – проворчал в ответ Джимми, впрочем, довольно беззлобно. – Ладно, так и быть. Тебе скажу. Если найду.

Стрэнд поднялся.

– Пойду приму душ и переоденусь к обеду, – сказал он. – И тебе советую.

– А-а… Сегодня, значит, пятница… – протянул Джимми и тоже поднялся. – Спасибо, что напомнил, папашка. Не волнуйся. – Он любовно обнял отца за плечи. – Буду сверкать и блестеть как новенький! – Он насмешливо фыркнул. – Смотрю, у мамы еще не кончился итальянский период. Если я и остаюсь, так только ради еды.

– Можно внести одно предложение? Тебе не мешало бы побриться.

– Предложение принято к сведению. – Джимми снял руку с плеча Стрэнда. – А знаешь, возникла грандиозная идея. Почему бы тебе не пойти со мной пошляться как-нибудь вечером, а? Представлю тебя как одного из основоположников новоорлеанского буги-вуги. Все девчонки так и попадают к твоим ногам!

– И перестанут обращать внимание на тебя.

– Ладно… Позволь мне тогда тоже задать один вопрос. – Голос Джимми звучал серьезно. – Ты когда-нибудь смотришься в зеркало?

– Время от времени.

– А тебе время от времени не кажется, что ты выглядишь не самым блестящим образом, а? – Теперь он был сама искренность, а в глазах светилась озабоченность. – Ты выглядишь усталым, папашка.

– Чувствую себя нормально, – коротко ответил Стрэнд.

– Знаешь, я тут скопил малость баксов, – сказал Джимми. – Скоро каникулы, у тебя отпуск. Почему бы вам с мамой не махнуть куда-нибудь к морю на пару недель? Я субсидирую.

– Спасибо, Джимми, – ответил Стрэнд. – Прибереги денежки для себя. И потом мне нравится в городе летом.

– Ну, дело твое. – Джимми пожал плечами. – Если передумаешь…

– Не передумаю.

– Вот упрямый старый пижон!.. – Джимми покачал головой, отпустил плечо Стрэнда и глубоко затянулся сигаретой. – Поступай как знаешь. А если сам найдешь какой-нибудь новый звук, не забудь поделиться. Мои двери для тебя всегда открыты. – Он двинулся к кухне. – Хочу посмотреть – что это так обалденно пахнет?..

В ванной комнате Стрэнд взглянул на себя в зеркало. Джимми прав. Он действительно выглядит неважно. Глаза какие-то тусклые, кожа бледная. Под глазами мешки. Стрэнд с трудом поборол искушение немедленно отправиться в спальню и вздремнуть. Если Лесли войдет и увидит его спящим, тут же забеспокоится – у Стрэнда никогда не было привычки спать днем. И ему вовсе не хотелось, чтобы жена начала твердить, что он переутомился и что следует обязательно показаться врачу.

Он довольно долго стоял под душем, а под конец включил совсем холодную, ледяную воду. И, начав переодеваться, почувствовал себя лучше, хоть в зеркале и отражалось все то же изможденное лицо. Но пятьдесят – это ведь еще не старость…

Вернувшись в столовую, он увидел там старшую дочь. Элеонор накрывала на стол.

– Привет, детка, – сказал Стрэнд и поцеловал ее. – Как жизнь?

– Делаю бешеную карьеру, взлетаю, как ракета, – усмехнулась она, раскладывая салфетки. – Босс говорит, лет через десять я смогу стать первой женщиной – вице-президентом компании. И еще говорит, что, работая вместе со мной, даже забывает, что я хорошенькая. Ну как тебе, а?

– Лично мне кажется, он с тобой просто заигрывает.

– Конечно! – весело согласилась Элеонор. – Причем на этом фронте ему абсолютно ничего не светит. Что ж, придется потерпеть. Через пару лет он все равно уйдет. На повышение.

Элеонор работала программистом в крупном концерне, главный офис которого находился на Парк-авеню. Она всегда отличалась блестящими математическими способностями, прошла в колледже курс компьютерной подготовки, была быстра, сообразительна и уверена в себе. Проработала она в концерне всего два года, но ей уже доверяли составление компьютерных баз данных для разного рода предприятий и учреждений как в самом Нью-Йорке, так и за его пределами. Ее любовь к работе была сравнима разве что с пристрастием Лесли к музыке. Элеонор пыталась объяснить это отцу, опасавшемуся, что его любимую дочь ждет всего лишь заурядная и скучная конторская работа в безликом технократическом мире. «Но это все равно, что делать из хаоса порядок, и здесь нужны и полет фантазии, и талант!.. Ну вот, к примеру, приходишь ты в больницу. Знаешь, сколько ошибок делают врачи? Сколько неверных диагнозов они ставят? А ведь это порой может стоить человеку жизни! Зато специальная диагностическая машина способна исправить все эти ошибки за считанные секунды. Врачи перестанут шуршать бумажками и займутся своими прямыми обязанностями. Стоит только установить такую систему – пожалуйста, все расставлено по своим местам, все работает. И ты – то есть я – твердо знаешь: тут есть и мой вклад, моя заслуга! То же самое в бизнесе. Простейшими средствами ты можешь освободить несчастных замученных чиновников от массы утомительной бумажной работы. Ты облегчаешь и улучшаешь им жизнь!.. Нет, пап, ты не прав. Компьютеры делают человека более человечным».

Стрэнд восхищался одержимостью дочери, но в том, что касается компьютеров, оставался при своем мнении. Дочери было мало считаться просто хорошенькой девушкой, и он радовался этому. Когда Элеонор поступила в колледж, то летом, на каникулах, подрабатывала и еще давала уроки – чтобы оплатить свое образование. И вот теперь живет в маленькой квартирке отдельно от родителей. В день получения диплома девушка объявила, что не желает больше жить с родителями и делить спальню с младшей сестрой. Стрэнд опечалился, однако ни он, ни Лесли не возражали. Они говорили друг другу, что Элеонор – дельная и разумная девушка, что она вполне способна о себе позаботиться. И что покидать родительское гнездо – явление вполне нормальное для молодых людей, твердо знающих, чего они хотят в этой жизни. Сама же Элеонор заявила: «Я ведь не в Лапландию или Перу переезжаю. Буду жить совсем рядом, через парк, и если что случится, подниму такой визг, что на другом конце города будет слышно». Визжать ей, слава Богу, пока не приходилось. Вскоре она устроилась на работу и сообщила отцу, какая у нее будет зарплата. Стрэнд поздравил ее, правда, не без оттенка горечи, поскольку девчонка, едва успевшая окончить колледж, получала больше, чем он, проработавший в системе среднего образования двадцать семь лет.

– Этим летом мне дали отпуск на целых три недели, – похвасталась Элеонор и, вооружившись штопором, начала открывать одну из двух бутылок кьянти, стоявших на буфете. – Две недели оплачиваются, одна за свой счет. И я хотела бы поехать в какое-нибудь новое, интересное место. Что посоветуешь, пап?

– Гм… – Стрэнд задумчиво потрогал мочку уха. – Ну, все зависит… Ты едешь одна?

Пробка с хлопком вылетела из бутылки, Элеонор поставила вино на стол. Потом подняла глаза на отца и ответила коротко и определенно:

– Нет.

– С молодым человеком, надо полагать…

– Надо полагать, – улыбнулась она.

– Ну а он-то куда хочет?

– Сам толком не знает. Но вообще начал молоть нечто на тему того, что здорово было бы отправиться на греческий остров, лежать на солнышке, плавать и загорать.

– Что ж, звучит совсем неплохо, – заметил Стрэнд.

– Он обещает, что на этом острове не будет никаких компьютеров. Даже пишущей машинки не будет. И уверяет, что потом я примусь за работу с утроенной энергией. – Элеонор взяла маленький букетик цветов, который принесла с собой, и поставила в вазочку в центре стола. – Просто он бывал там раньше. С другой дамой.

– Он сам тебе это сказал? – искренне изумился Стрэнд.

– Он вообще мне все рассказывает, – ответила дочь. – Он из таких.

– Другие времена… – растерянно пробормотал Стрэнд. – Совсем другие. В мое время… – Тут он спохватился и умолк. – Да ладно. Это не важно, как и что там было в мое время. А ты ему тоже все рассказываешь?

– Все, но избирательно, – рассмеялась Элеонор.

– Почему бы не пригласить его к нам как-нибудь вечером?

– Он не очень уверенно чувствует себя в семейной обстановке – так, во всяком случае, говорит. И вообще я пока не знаю, стоит ли… Пока. А там посмотрим. Посмотрим, как он пройдет трехнедельное испытание. Вполне возможно, что после этого мне придется расщепить его на атомы.

– Ладно, – сказал Стрэнд. – Пришлешь мне открытку. Я бы и сам с удовольствием съездил на какой-нибудь остров в Грецию. И не на какие-то там три недели. Может, когда выйду на пенсию…

Элеонор подошла к отцу, обняла за шею и озабоченно взглянула ему прямо в глаза. Она была ниже ростом и стройнее Кэролайн и унаследовала от матери аккуратный прямой носик и темно-синие глаза.

– Ужасно несправедливо, верно? – пробормотала девушка. – Проработав всего два года, я могу сорваться и махнуть в Грецию, а вы…

Стрэнд нежно похлопал ее по спине.