Алмазная колесница Акунин Борис

– Лепиньш, – вздохнул филёр, вытаскивая верхнего. – Саплюкин. А внизу Кутько…

Пятый труп нашёлся в спальне, в щели за платяным шкафом.

– Не знаю, как ему удалось расправиться с ними поодиночке… Скорее всего, дело было так, – принялся восстанавливать картину Фандорин. – Те, что вошли в боковые комнаты, погибли первыми, от стрел, и были спрятаны в з-зазеркалье. Этот, в спальне, убит голой рукой – во всяком случае, видимых повреждений нет. У Саплюкина и этого, как его, Лепиньша, переломлены шейные позвонки. Судя по разинутому рту Лепиньша, он успел увидеть убийцу. Но не более… Акробат умертвил этих двоих в прихожей и оттащил в правую комнату, бросил поверх Кутько. Я одного не пойму: как это Мыльников уцелел? Должно быть, развеселил японца своими воплями «банзай!»… Ну всё, довольно лирики. Главное дело у нас впереди. Вы, – ткнул он пальцем в одного из филёров, – берите своего скорбного разумом начальника и везите его на Канатчикову дачу. А вы двое – со мной.

– Куда, господин Фандорин? – спросил тот, что постарше.

– На Москву-реку. Черт, уже половина первого, а нам ещё искать иголку в стоге сена!

Поди-ка отыщи на Москве-реке неведомо какой склад. Грузового порта в Первопрестольной не имеется, товарные пристани начинаются от Краснохолмского моста и тянутся с перерывами вниз по течению на несколько вёрст, до самого Кожухова.

Начали прямо от Таганки, с пристани «Общества пароходства и торговли Волжского бассейна». Потом был дебаркадер «Торгового дома братьев Каменских», склады нижегородской пароходной компании г-жи Кашиной, пакгаузы Москворецкого товарищества и прочая, и прочая.

Искали так: ехали вдоль берега на извозчике, вглядываясь в темноту и прислушиваясь – не донесётся ли шум. Кто станет работать в этот глухой час кроме людей, которым есть что скрывать?

Временами спускались к реке, слушали воду – большинство причалов располагалось на левом берегу, но изредка попадались и на правом.

Возвращались к коляске, ехали дальше.

С каждой минутой Эраст Петрович делался все мрачнее.

Поиски затягивались – брегет в кармане звякнул дважды. Словно в ответ пробили два раза часы на колокольне Новоспасского монастыря, и мысли инженера повернули в сторону божественности.

Самодержавная монархия может держаться лишь на вере народа в её мистическое, сверхъестественное происхождение, думал хмурый Фандорин. Если эта вера подорвана, с Россией будет, как с Мыльниковым. Народ наблюдает за ходом этой несчастной войны и с каждым днём убеждается, что японский бог то ли сильнее русского, то ли любит своего помазанника больше, чем Наш любит царя Николая. Конституция – вот единственное спасение, размышлял инженер, несмотря на зрелый возраст всё ещё не изживший склонности к идеализму. Монархии нужно перенести точку опоры с религиозности на разум. Чтоб народ исполнял волю власти не из богобоязненности, а потому что с этой волей согласен. Но если сейчас начнётся вооружённый бунт, всему конец. И уж неважно, сумеет монархия залить восстание кровью или не сумеет. Джинн вырвется из бутылки, и трон всё равно рухнет – не сейчас, так через несколько лет, при следующем сотрясении…

В темноте тускло заблестели пузатые железные цистерны – нефтяные резервуары общества «Нобель». В этом месте река делала изгиб.

Эраст Петрович тронул возницу за плечо, чтоб остановился. Прислушался – издалека, от воды, отчётливо донеслось мерное, механическое покряхтывание.

– За мной, – махнул инженер филёрам.

Рысцой пробежали через рощицу. Ветерок донёс запах мазута – где-то близко, за деревьями, было Постылое озеро.

– Есть! – выдохнул старший агент (его фамилия была Смуров). – Вроде они!

Внизу, под невысоким спуском, темнел длинный причал, у которого было пришвартовано несколько барж, причём одна, самая маленькая, сцеплена с крутобоким буксирчиком на парах. Это её попыхивание уловил слух Фандорина.

Из склада, вплотную примыкающего к пристани, выбежали двое грузчиков, неся ящик, скрылись в трюме маленькой баржи. За ними появился ещё один, с чем-то квадратным на плечах – и по сходням взбежал туда же.

– Да, это они, – улыбнулся Фандорин, вмиг забывший о своих апокалиптических видениях. – Торопятся, с-санкюлоты.

– Кто? – заинтересовался непонятным словом второй филёр, Крошкин.

Более начитанный Смуров, пояснил:

– Это были такие боевики, навроде эсэров. Про французскую революцию слыхал? Нет? А про Наполеона? И на том спасибо.

Из склада выбежал ещё грузчик, потом сразу трое проволокли что-то очень тяжёлое. В углу причала вспыхнул огонёк спички, через секунду-другую сжавшийся до красной точки. Там стояли ещё двое.

Улыбка на лице инженера сменилась озабоченностью.

– Что-то многовато их… – Эраст Петрович осмотрелся вокруг – Это что там темнеет? Мост?

– Так точно. Железнодорожный. Строящейся окружной дороги.

– Отлично! Крошкин, вон в той стороне, за Постылым озером, станция Кожухово. Берите извозчика, и скорей туда. На станции должен быть телефон. Звоните подполковнику Данилову, номер 77-235. Не будет подполковника – говорите с дежурным офицером. Обрисуете с-ситуацию. Пусть сажает на дрезины караул, дежурных – всех, кого сможет собрать. И сюда. Всё, бегите. Только револьвер отдайте. И запас патронов, если есть. Вам ни к чему, а нам может п-пригодиться.

Филёр сломя голову бросился назад к пролётке.

– Ну-ка, Смуров, подберёмся ближе. Вон превосходный штабель из рельсов.

Пока Дрозд прикуривал, Рыбников взглянул на часы.

– Без четверти три. Скоро рассвет.

– Ничего, успеем. Основную часть погрузили, – кивнул эсэр на большую баржу. – Осталась только сормовская. Ерунда, пятая часть груза. Поживей, товарищи, поживей! – подбодрил он грузчиков.

Товарищи-то товарищи, но сам ящиков не таскаешь, мимоходом подумал Василий Александрович, прикидывая, когда лучше завести разговор о главном – о сроках восстания.

Дрозд не спеша двинулся в сторону склада. Рыбников за ним.

– А московскую когда? – спросил он про главную баржу.

– Завтра речники перегонят в Фили. Оттуда ещё куда-нибудь. Так и будем перемещать с места на место, чтоб глаза не мозолила. Ну, а маленькая прямо сейчас пойдёт в Сормово, вниз по Москве-реке, потом по Оке.

Ящиков на складе уже почти не осталось, лишь плоские коробки с проводами и дистанционными механизмами.

– Как по-вашему «мерси»? – ухмыльнулся Дрозд.

– Аригато.

– Ну, стало быть, пролетарское аригато вам, господин самурай. Вы своё дело сделали, теперь обойдёмся без вас.

Рыбников веско заговорил о самом важном:

– Итак. Забастовка должна начаться не позднее, чем через три недели. Восстание – самое позднее через полтора месяца…

– Не командуйте, маршал Ояма. Как-нибудь без вас сообразим, – перебил эсэр. – По вашим нотам играть не станем. Думаю, ударим осенью. – Он осклабился. – До тех пор пощипите с Николашки ещё пуха-перьев. Пускай он перед народом совсем голеньким предстанет. Вот тогда и вмажем.

Василий Александрович ответил на улыбку улыбкой. Дрозд даже не догадывался, что в эту секунду его жизнь, как и жизнь его восьми товарищей, висела на волоске.

– Право, нехорошо. Мы же договорились, – укоризненно развёл руками Рыбников.

Глаза революционного вождя вспыхнули озорными искорками.

– Держать слово, данное представителю империалистической державы, – буржуазный предрассудок. – Попыхтел трубкой. – А как по-вашему будет «покеда»?

Подошедший рабочий вскинул на спину последнюю коробку и удивился:

– Чего-то больно лёгок. Не пустой ли?

Поставил обратно на землю.

– Нет, – объяснил Василий Александрович, открывая крышку. – Это набор проводов для разных нужд. Вот этот бикфордов, этот камуфляжный, а этот, в резиновой оболочке, для подводного минирования.

Дрозд заинтересовался. Вынул ярко-красный моток, рассмотрел. Подцепил двумя пальцами металлический сердечник – тот легко вылез из водонепроницаемого покрытия.

– Ловко придумано. Подводное минирование? Может, грохнем царскую яхту? Есть у меня там в команде свой человечек, отчаянная голова… Надо будет подумать.

Грузчик поднял коробку, побежал на пристань.

Тем временем Рыбников принял решение.

– Что ж, осенью так осенью. Лучше поздно, чем никогда, – сказал он. – А забастовку через три недели. Мы на вас надеемся.

– Что вам ещё остаётся? – бросил Дрозд через плечо. – Всё, самурай, мы расстаёмся. Катитесь к вашей японской матери.

– Я сирота, – улыбнулся одними губами Василий Александрович и снова подумал, как хорошо было бы переломить этому человеку шею – чтоб посмотреть, как перед смертью выпучатся и остекленеют его глаза.

В этот миг тишина кончилась.

– Господин инженер, похоже, всё. Закончили, – шепнул Смуров.

Фандорин и сам видел, что погрузка завершена. Баржа осела чуть не до самой ватерлинии. Была она хоть и небольшая, но, похоже, вместительная – шутка ли, принять на борт тысячу ящиков с оружием.

Вот по трапу поднялась последняя фигура – судя по походке, с совсем не тяжёлой ношей, и на барже одна за другой загорелись семь, нет, восемь цигарок.

– Пошабашили. Сейчас покурят и уплывут, – дышал в ухо филёр.

Крошкин побежал за подмогой без четверти три, прикидывал инженер. Предположим, в три он добрался до телефона. Минут пять, а то и десять у него уйдёт на то, чтоб втолковать Данилову или дежурному офицеру, в чем дело. Эх, надо было послать Смурова – он поречистей. Положим, в десять, нет в пятнадцать минут четвёртого поднимут караул. Прежде половины четвёртого не тронутся. А ехать от Каланчевки до Кожуховского моста на дрезине не менее получаса. Раньше четырех жандармов ждать нечего. А сейчас три двадцать пять…

– Доставайте оружие, – приказал Фандорин, беря в левую руку свой «браунинг», в правую крошкинский «наган». – На три-четыре палите в сторону баржи.

– Зачем? – всполошился Смуров. – Их вон сколько! Куда они с реки денутся? Придёт подмога – берегом догоним!

– Откуда вы знаете, что они не отгонят баржу за город, где безлюдно, да не перегрузят оружие на подводы, пока не рассвело? Нет, их надо з-задержать. У вас сколько патронов?

– Семь в барабане, да семь запасных, и всё. Мы же филёры, а не башибузуки какие…

– У К-Крошкина тоже четырнадцать. У меня только семь, запасной обоймы не ношу. Я, увы, тоже не янычар. Тридцать пять выстрелов – для получаса маловато. Ну, да делать нечего. Действуем так. Первый барабан высаживаете подряд, чтоб произвести впечатление. Но потом каждую пулю расчётливо, со смыслом.

– Далековато, – прикинул Смуров. – Их борт наполовину прикрывает. По поясной фигуре с такой дали и днём-то попасть непросто.

– Вы в людей-то не цельте, все-таки соотечественники. Стреляйте так, чтоб никто с баржи на буксир не перелез. Ну, три-четыре!

Эраст Петрович поднял свой пистолет кверху (все равно от него, короткоствольного, на таком расстоянии проку было мало) и семь раз подряд нажал на спуск.

– Вот тебе на, – протянул Дрозд, услышав частую пальбу.

Осторожно высунулся из дверей. Рыбников тоже.

Огоньки выстрелов вспыхивали над грудой рельсов, сваленных в полусотне шагов от пристани.

С баржи ответили беспорядочной пальбой в восемь стволов.

– Шпики. Выследили, – хладнокровно оценил ситуацию Дрозд. – Только их мало. Трое-четверо, навряд ли больше. Сейчас мы эту закавыку решим. Крикну ребятам, чтобы обошли слева и справа…

– Стойте! – схватил его за локоть Василий Александрович и заговорил быстро-быстро. – Нельзя ввязываться в бой, они именно этого от вас и хотят. Их немного, но они наверняка послали за подмогой. Перехватить баржи на реке нетрудно. Скажите, на буксире кто-то есть?

– Нет, все были на погрузке.

– Полицейские появились недавно, – уверенно сказал Рыбников. – Иначе здесь уже была бы целая рота жандармов. Значит, погрузку главной баржи они не застали, мы чуть не час провозились с сормовской. Вот что, Дрозд. Сормовским грузом можно пожертвовать. Спасайте большую баржу. Уходите отсюда, вернётесь завтра. Идите, идите. Я уведу полицию за собой.

Он взял у эсэра моток красного провода, сунул в карман и, двигаясь зигзагами, выбежал наружу.

Чёрные силуэты на барже как ветром сдуло, исчезли и алые огоньки. Но вместо них секунду спустя над бортом заполыхали белые вспышки выстрелов.

Из склада к судну, петляя, пронеслась ещё одна фигура – её инженер проводил особенно внимательным взглядом.

Сначала пули свистели высоко над головой, потом боевики пристрелялись. От рельсов, рассыпая искры и издавая противный визг, зарикошетили кусочки свинца.

– Господи, смерть моя пришла! – ойкал Смуров, то и дело ныряя с головой за штабель.

Фандорин не сводил глаз с баржи, готовый стрелять, как только кто-нибудь попробует сунуться на буксир.

– Не робейте, – сказал инженер. – Чего её бояться? Столько уже народу на том свете, нас с вами дожидаются. Встретят как родного. И ведь какие люди, не ч-чета нынешним.

Удивительно, но выдвинутый Фандориным аргумент подействовал.

Филёр приподнялся:

– И Наполеон дожидается?

– И Наполеон. Любите Наполеона? – рассеянно пробормотал инженер, щуря левый глаз. Один из боевиков, посообразительней других, полез с баржи на буксир.

Эраст Петрович всадил пулю в обшивку – прямо перед носом у умника. Тот юркнул обратно под прикрытие борта.

– Внимательней, не зевайте, – сказал Фандорин напарнику. – Теперь они поняли, что им пора уходить, и полезут один за другим. Не пускать, отсекать огнём.

Смуров не ответил.

Инженер коротко взглянул на него и чертыхнулся.

Филёр привалился щекой к рельсам, волосы на макушке блестели от крови, открытый глаз заворожённо смотрел в сторону. Убит…

Встретится ли с Наполеоном, мелькнуло в голове у инженера, которому в этот миг было не до сантиментов.

– Товарищ рулевой, в рубку! – донёсся с баржи звонкий голос. – Скорее!

Фигура, спрятавшаяся на носу снова полезла на буксир. С тяжёлым вздохом Фандорин выстрелил на поражение – тело с плеском упало в воду.

Почти сразу же сунулся ещё один, но его было хорошо видно на фоне белой палубной надстройки, и Эраст Петрович сумел попасть ему в ногу. Во всяком случае, подстреленный заорал – значит, жив.

Патроны, доставшиеся Эрасту Петровичу от Крошкина, кончились. Фандорин взял револьвер мертвеца, но и у того в барабане было всего три пули. А до четырех часов оставалось ещё целых восемнадцать минут.

– Смелей, товарищи! – крикнул все тот же голос. – У них патроны на исходе. Руби швартовы!

Корма баржи отползла от причала; мостки, заскрипев, рухнули в воду.

– Вперёд, на буксир! Все разом, товарищи!

И тут уж поделать было ничего нельзя.

Когда с баржи к носу кинулась целая гурьба людей, Фандорин и стрелять не стал – какой смысл?

Буксир изрыгнул из трубы сноп искр, зашлёпал колёсами. Канаты натянулись, зазвенели.

Отправились в три сорок шесть, посмотрел по часам инженер.

Удалось задержать на двадцать одну минуту. Плата – две человеческих жизни.

Он двинулся по берегу, параллельно барже.

Сначала поспевать было нетрудно, потом пришлось перейти на бег – буксир постепенно набирал скорость.

Когда Эраст Петрович миновал железнодорожный мост, сверху, с насыпи, донёсся грохот стальных колёс. Из темноты на полной скорости неслась большая дрезина, густо наполненная людьми.

– Сюда! Сюда! – замахал Фандорин и выпалил в воздух.

По скосу к нему тяжело бежали жандармы.

– Кто с-старший?

– Поручик Брянцев!

– Вон они, – показал Эраст Петрович в сторону удаляющейся баржи. – Половину людей по мосту на тот берег. И с обеих сторон. Догоним – огонь по рубке буксира. До тех пор, пока не сдадутся. Марш!

Странная погоня пеших жандармов за плывущей по реке баржой продолжалась недолго.

Ответный огонь с буксира быстро ослабел. Боевики все реже рисковали высовываться из-за железных бортов. Стекло в рубке вылетело, пробитое пулями, и рулевой вёл судёнышко, не высовываясь – вслепую. Из-за этого через полверсты от моста буксир налетел на мель и остановился. Баржу стало медленно разворачивать боком.

– Прекратить огонь, – приказал Фандорин. – Предложите им сдаться.

– Клади оружие, болваны! – кричал с берега поручик. – Куда вам деться? Сдавайтесь!

Деться эсэрам и в самом деле теперь было некуда. Над водой клубился неплотный предрассветный туман, тьма таяла на глазах, а по обе стороны реки засели жандармы, так что даже поодиночке, вплавь, было не уйти.

У рубки кучкой собрались уцелевшие – похоже, совещались.

Потом один выпрямился во весь рост.

Он!

Акробат, он же штабс-капитан Рыбников – несмотря на расстояние, ошибиться было невозможно.

На буксире нестройно запели, а японский шпион разбежался и перескочил на баржу.

– Что это он? Что делать? – нервно спросил поручик.

– «Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», пощады никто не желает!» – донеслось с буксира.

– Стреляйте, стреляйте! – воскликнул Фандорин, увидев, как у Акробата в руках вспыхивает маленький огонёк, похожий на бенгальский. – Это динамитная шашка!

Но было поздно. Шашка полетела в трюм баржи, а фальшивый штабс-капитан, дёрнув с борта спасательный круг, прыгнул в реку.

Секунду спустя баржа вздыбилась, переломленная надвое несколькими мощными взрывами. Передняя половина подпрыгнула и накрыла собою буксир. В воздух летели куски дерева и металла, по воде растекалось пылающее топливо.

– Ложи-ись! – отчаянно заорал поручик, но жандармы и без команды уже попадали на землю, прикрыв голову руками.

Подле Фандорина в землю врезалось согнутое винтовочное дуло. Брянцев с ужасом смотрел на шлёпнувшуюся рядом с ним ручную гранату. Та бешено вертелась, поблёскивая фабричной смазкой.

– Не бойтесь, не взорвётся, – сказал ему инженер. – Она без взрывателя.

Офицер сконфуженно поднялся.

– Все целы? – браво рявкнул он. – Выходи строиться, перекличка. Эй, фельдфебель! – крикнул, сложив руки рупором. – Твои как?

– Одного зацепило, вашбродь! – донеслось с того берега.

На этой стороне обломками зашибло двоих, но несильно.

Пока перевязывали раненых, инженер вернулся к мосту, где давеча приметил будку бакенщика.

Назад, к месту взрыва, приплыл на лодке. Грёб бакенщик, Фандорин же стоял на носу и смотрел на щепки и масляные пятна, которыми была покрыта вся поверхность реки.

– Позволите к вам? – попросился Брянцев. Минуту спустя, уже оказавшись в лодке, спросил. – Что вы высматриваете? Господа революционеры на дне, это ясно. После приедут водолазы, поднимут трупы. И груз – сколько найдут.

– Здесь глубоко? – повернулся инженер к гребцу.

– Об эту пору сажени две будет. Местами даже три. Летом, как солнце нажарит, помельчает, а пока глыбко.

Лодка медленно плыла вниз по течению. Эраст Петрович всё не отрывал глаз от воды.

– Этот, что шашку кинул, отчаянный какой, – сказал Брянцев. – Не спас его круг. Глядите, вон плывёт.

И в самом деле, впереди на волнах покачивалось красно-белое пробковое кольцо.

– Ну-ка, г-греби туда!

– На что он вам? – спросил поручик, глядя, как Фандорин тянется к спасательному кругу.

Эраст Петрович снова не удостоил говорливого офицера ответом. Вместо этого пробормотал:

– Угу, вот ты где, голубчик.

Потянул круг из воды, и стало видно, что с внутренней стороны к нему привязана красная резиновая трубка.

– Знакомый фокус, – усмехнулся инженер. – Только в древности использовали бамбук, а не резиновый провод с выдернутым сердечником.

– Что это за клистирная трубка? Какой ещё фокус?

– Хождение по дну. Но я вам сейчас покажу фокус ещё интересней. Засекаем время. – И Фандорин сдавил трубку пальцами.

Прошла минута, потом вторая.

Поручик смотрел на инженера с все возрастающим недоумением, инженер же поглядывал то на воду, то на секундную стрелку своих часов.

– Феноменально, – покачал он головой. – Даже для них…

На середине третьей минуты саженях в пятнадцати от лодки из воды вдруг показалась голова.

– Греби! – крикнул Фандорин лодочнику. – Теперь возьмём! Если не остался на дне – возьмём!

И, разумеется, взяли – спасаться бегством хитроумному Акробату было некуда. Он, впрочем, и не сопротивлялся. Пока жандармы вязали ему руки, сидел с отрешённым лицом, прикрыв глаза. С мокрых волос стекали грязноватые струйки, к рубашке прилипла зелёная тина.

– Вы сильный игрок, но вы проиграли, – сказал по-японски Эраст Петрович.

Арестованный открыл глаза и долго рассматривал инженера. Так и неясно было, понял он или нет.

Тогда Фандорин наклонился и произнёс странное слово:

– Тамба.

– Что ж, амба так амба, – равнодушно обронил Акробат, и это было единственное, что он сказал.

Молчал он и в Крутицкой гарнизонной тюрьме, куда его доставили с места задержания.

Вести допрос съехалось всё начальство – и жандармское, и военно-судебное, и охранное, но ни угрозами, ни посулами от Рыбникова не добились ни слова. Тщательно обысканный и переодетый в арестантскую робу, он сидел неподвижно. На генералов не смотрел, лишь время от времени поглядывал на Эраста Петровича Фандорина, который участия в допросе не принимал и вообще стоял поодаль.

Промучившись с упрямцем весь день до самого вечера, начальники велели увести его в камеру.

Камера была специальная, для особенно опасных злодеев. Ради Рыбникова приняли и дополнительные меры предосторожности: койку и табурет заменили тюфяком, вынесли стол, керосиновую лампу убрали.

– Знаем мы японцев, читали, – сказал комендант Фандорину. – Расшибёт себе башку об острый угол, а нам отвечай. Или керосином горящим обольётся. Пускай лучше при свечечке посидит.

– Если такой ч-человек захочет умереть, помешать ему невозможно.

– Очень даже возможно. У меня месяц назад один анархист, ужас до чего отпетый, две недели пролежал спелёнутый, как младенец. И рычал, и по полу катался, и пробовал башку об стенку расколотить – не желал на виселице подохнуть. Ничего, сдал голубчика палачу, как миленького.

Инженер брезгливо поморщился, бросил:

– Это вам не анархист. – И ушёл, чувствуя непонятную тяжесть на сердце.

Загадочное поведение арестанта, который вроде бы сдался, а в то же время явно не собирался давать показания, не давало инженеру покоя.

Оказавшись в камере, Василий Александрович провёл некоторое время за обычным для заключённого занятием – постоял под зарешеченным оконцем, глядя на кусочек вечернего неба.

Настроение у Рыбникова было хорошее.

Оба дела, ради которых он не остался на илистом дне Москвы-реки, а вынырнул на поверхность, были сделаны.

Во-первых, он убедился, что главная баржа, нагруженная восемьюстами ящиков, осталась необнаруженной.

Во-вторых, посмотрел в глаза человеку, о котором столько слышал и столько думал.

Кажется, всё.

Разве что…

Он сел на пол, взял коротенький карандаш, оставленный арестанту на случай, если захочет дать письменные показания, и написал японской скорописью письмо, начинавшееся обращением «Отец!».

Потом зевнул, потянулся и вытянулся на тюфяке во весь рост.

Уснул.

Василию Александровичу снился чудесный сон. Будто он мчится в открытом экипаже, переливающемся всеми цветами радуги. Вокруг кромешный мрак, но далеко, на самом горизонте, сияет яркий и ровный свет. На чудо-колеснице он едет не один, но лиц своих спутников не видит, потому что его взгляд устремлён только вперёд, к источнику быстро приближающегося сияния.

Спал арестант не долее четверти часа.

Открыл глаза. Улыбнулся, ещё находясь под впечатлением от волшебного сна.

Усталости как не бывало. Всё существо Василия Александровича наполнилось ясной силой и алмазной твёрдостью.

Он перечитал письмо отцу и без колебаний сжёг его на огне свечи.

Потом разделся до пояса.

Пониже левой подмышки у арестанта был прилеплен пластырь телесного цвета, замаскированный так ловко, что тюремщики его при обыске не заметили.

Рыбников содрал пластырь, под которым оказалась узкая бритва. Сел поудобней и стремительным круговым движением сделал надрез по периметру лица. Зацепил ногтями кожу, сорвал её всю, от лба до подбородка, а потом, так и не произнеся ни единого звука, полоснул себя лезвием по горлу.