Семь ангелов Усков Николай

Автобан A8

На следующий день Алехин попросил у Ирины Сергеевны разрешения посетить ливрею Хуго де Бофора. Протягивая увесистую связку бронзовых ключей, она сказала:

– Лизе тут доставили новый кабриолет. Она заказывала недели две назад… Я ничего не понимаю в машинах, но Лиза сказала, что это ваша любимая марка. Она хотела сделать вам сюрприз, – Ирина Сергеевна тяжело вздохнула, – возьмите его. На такси будет очень дорого.

– Ирина Сергеевна, я не знаю, как теперь жить… Но как-то надо, – Алехин чувствовал, что должен что-то сказать. Слова – плоские и фальшивые – прилипли к небу.

– Вчера пришла эта чертова машина, сегодня утром доставили платье от Алойя. С записочкой «Моей принцессе». Старый олух, – она имела в виду культового парижского дизайнера, – не читает газет, – Ирина Сергеевна закрыла лицо руками. – Сколько это будет продолжаться! Извините меня, – она вышла.

В сущности, Ирины Сергеевны давно не было. Была жена Климова и мать Лизы, потом только мать Лизы, а теперь – пустота, которая по недоразумению должна была говорить, ходить, есть и чем-то интересоваться. И тем не менее из этой пустоты вдруг возникли простые и теплые слова: «На такси будет очень дорого». Она остается матерью, решил Кен, заботиться и отдавать – это все, что она умеет. У нашего жестокого Бога есть чувство юмора… – теперь именно Ирине Сергеевне достанется состояние человека, который в этой жизни умел только брать.

Алехин сел за руль, обтянутый серой телячьей кожей. Он опустил крышу кабриолета и тотчас услышал клокотание Ксантиппы:

– Кенчик, какая красота! Кремовая кожа, коричневое дерево и этот благородный оттенок серого. – Она зачарованно смотрела на роскошный салон автомобиля. – Что это?

– Jaguar XKR. Лизина новая машина, – грустно ответил Алехин. – Машина пришла, а хозяйка ушла.

– Охренеть! Обожаю британцев! – при виде красивых вещей Ксантиппа была не в состоянии соблюдать приличия. – А этот пепельный голубой! – Кузов авто был окрашен в голубой металлик. – У меня были точно такие же тени. Диоровские! – Алехин вспомнил, как Лиза назвала Ксантиппу «лучшим средством для отключки мозга».

– А куда ты собираешся? – заискивающе спросила Пылкая.

– Хочу съездить в Авиньон и попытаться найти ответ на твой вопрос – где труп Климова? Полагаю, там был подземный ход.

– Подземный ход? И без меня?! – в голосе Пылкой чувствовалась обида.

Алехин обреченно процедил:

– Садись.

Всю дорогу Ксантиппа вспоминала, на каких машинах и с кем ездила. Алехин отметил закономерность. На дешевых машинах ей попадались «говновопросовы», и это было сразу очевидно по запаху пота или, в худшем случае, по какому-нибудь мелкому свинству, типа заросших подмышек или слова «лОжить». Поэтому отношения заканчивались, не успев толком начаться. Впрочем, на дорогих авто ездили те же «говновопросовы», но тщательно замаскированные белой фланелью и ароматом Terre от Hermes. Этим оборотням Ксантиппа и отдала лучшие годы жизни. Она, как правило, их спасала, лечила, прятала от разбойников, отпаивала, холила и бинтовала. Словом, была нянькой, жилеткой, грелкой и кошелкой, ожившей мечтой русской классической литературы, но с объемистым бюстом. Правда, как только в жизни Ксантиппиных мужчин что-то налаживалось, они безжалостно бросали ее. И непременно в тот самый момент, когда у Пылкой была страшная ангина, цистит, ремонт или заблокирована карточка.

Ксантиппа как раз заканчивала очередную сагу про бессердечного хозяина вещевого рынка, когда Алехин заметил нечто странное. Прямо за ними нарисовался огромный, зверского вида «Хаммер». Кен утопил педаль газа в пол, пятисотсильный двигатель «Ягуара» издал фирменный рев и выбросил машину вперед. Плетущийся перед ними «Ситроен» в ужасе ретировался в правый ряд. Но «Хаммер» не растерялся. Он мгновенно настиг «Ягуар» и – Алехин не мог поверить – боднул его хромированным кенгурятником. Все произошло так быстро, что Кен даже не успел испугаться. Машину подбросило. Впереди начинался вираж – дорога плавно изгибалась, опоясывая невысокие горы. От удара автомобиль несло прямо на металлическое заграждение. Кен рванул руль вправо, вылетел в другой ряд. Раздался вой клаксонов. Видимо, кто-то шел на него сзади и теперь бешено тормозил. Газ в пол – и «Ягуар» оторвался.

– Уу-х, – выдохнул Алехин.

– Мамочки! Что это было? – завопила Ксантиппа. Ответить Алехин не успел.

Они въезжали на мост. «Хаммер», который было пропал из виду, вновь образовался сзади. Новый удар был значительно сильнее. Алехин стукнулся грудью о руль и на секунду потерял контроль. Этого было достаточно, чтобы «Ягуар», не вписавшись в вираж, снес заграждение и сорвался вниз. Машина плюхнулась в воду, подняв облако брызг. Их спасло только то, что это был кабриолет.

Оказавшись под водой, Кен отстегнул ремень, Ксантиппа уже освободилась, но вела себя странно, выпускала каскады пузырей и показывала рукой куда-то вниз. В мутной речной воде автомобиля почти не было видно. Алехин не стал разбираться, он бесцеремонно обхватил Пылкую и потянул наверх.

Когда они, наконец, добрались до берега, Ксантиппа взвизгнула:

– Это е….й рок какой-то! Мои новенькие лодочки Prada. Вот дура! Я их сняла в машине. Кенчик, может, их еще можно спасти?

– Она всегда так много говорит? – раздался женский голос.

Алехин и Пылкая вздрогнули. Перед ними возникла девушка в спортивном костюме, на глаза у нее была надвинута бейсболка.

– Целы? Идти можете? – спросила она по-русски.

– Да, – растерянно признался Алехин.

– Тогда быстро. Он сейчас будет здесь.

– Но Антуан же мертв, – всполошилась Ксантиппа.

– Антуан… – она на секунду умолкла, пытаясь, вероятно, вспомнить, о чем идет речь. – При чем тут Антуан?!

– То есть как при чем?! – обиделась Ксантиппа.

– Вам надо уходить, – отрезала девушка, – этот человек убивает без сожаления.

– Кто это?

– Еще пять минут, и, думаю, вы с ним встретитесь, – они дошли до небольшой тропинки, уходящей в рощу.

– Труп Климова находится в доме, Иннокентий Александрович. Вы абсолютно правы, – продолжила девушка, – он пролежал там все это время. Я знаю, что вы знаете, где именно.

– Я? – удивился Алехин.

– Агалакова сделала дурацкий репортаж. Но Глускер обратил внимание на то, на что следовало.

– Вадик Глускер с НТВ? – уточнила Ксантиппа. – Обожаю его! Он такой большой умный сенбернар. А какие глаза?! Утонуть можно! Черная средиземноморская ночь, Гефсиманский сад, – мечтательно мурлыкала Пылкая. Хрустнула ветка, Алехин оглянулся, девушки в бейсболке нигде не было.

– Вы в рубашке родились, господа! – Кен услышал знакомый голос. – Я, признаться, был уверен, что вы расшиблись насмерть. «Страшная трагедия на автобане, – ернически объявил голос, – до каких пор эти сумасшедшие русские будут гонять по нашим дорогам на своих заряженных тачках?»

– Севастьянов! – вскрикнула Пылкая.

– Ах, Ксантиппа, все так отлично складывалось до тех пор, пока вы не вспомнили про труп Климова. Это был явный перебор. – Перед ними стоял полковник ФСБ Петр Евгеньевич Севастьянов.

– Судите сами, Иван убил Климова, Антуан убил Ивана, я застрелил Антуана. Все довольны. Нет же, Ксантиппе зачем-то понадобилось задавать лишние вопросы. А тут еще в репортаже НТВ был один момент. Иннокентий Александрович говорил про подземный ход, который связывал ливрею кардинала с домом его любовницы. Конечно, мой друг, вы же прочли дневник Хуго де Бофора. Я не сомневался, что вы – единственный человек, который в состоянии обнаружить тело Климова. Как бы удивились в полиции, если бы выяснилось, что олигарх погиб не от удара бронзовым канделябром, а от выстрела в голову. Когда Ирина Сергеевна позвонила мне и сказала, что вы собиратесь в Авиньон, я понял, что должен действовать. Добрая она душа, – расплылся в улыбке Севастьянов. – Кен, вы, кажется, заменили ей дочь…

– Так это вы убили Федора Алексеевича? – Алехин был потрясен.

– Конечно, я. Знаете, сначала мы разрабатывали традиционную операцию прикрытия. Климов якобы пропал, есть кровь, но трупа нет, вдруг его телефон оказывается в Лондоне, самолет летает по Европе и т. д. Скукота. У публики складывается ощущение, что с Климовым все в порядке, просто он пустился в бега. Скажем, прячется от жены, – Севастьянов обворожительно улыбнулся. – А потом меня осенило. Средневековье! Этот идиот дю Плесси был просто подарком судьбы. Лучше не придумаешь. Да и вы с Лизой ухитрились поднять такую волну, что я вообще перестал париться.

– Но зачем?

– Вы еще спрашиваете?! Я полжизни курировал бизнес Федора Алексеевича, знал все. В какой-то момент я понял, что мог бы двумя кликами мыши перевести его состояние в одну симпатичную конторку на Кипре. И заняться чем-нибудь по-настоящему прекрасным. Естественно, при живом Климове за эту эквилибристику пришлось бы ответить. Федор Алексеевич был жестоким и сильным противником. У меня не было шансов. А в случае его исчезновения миллиарды бы зависли. Нет тела – нет наследства. Потом состояние, конечно бы, перешло к Лизе, точнее, то, что от него осталось. Это меня вполне устраивало. Ирина Сергеевна – моя лучшая подруга. Она поверила бы в любую чушь.

– Опричник, – сдавленно пискнула Ксантиппа.

– Вообще-то, я надеялся, что вас укокошит дю Плесси там, в Авиньоне. Идеального убийства не получилось. Жаль! – Севастьянов достал пистолет из кобуры – она была спрятана под пиджаком, – вытянул из кармана брюк глушитель и принялся его прикручивать.

– Кровавая гэбня! – зашипела Ксантиппа. Она хотела сообщить полковнику нечто ужасное, но внезапно осеклась. Раздался хлопок. На лбу Севастьянова образовалась черная точка, он пошатнулся и рухнул.

– Извините, что я использовала вас в качестве наживки, – сказал знакомый женский голос. – Старый лис так упивался собой, что не заметил меня там, в кустах. – Девушка в бейсболке подошла и посмотрела на труп. В руках ее был пистолет с глушителем.

– Кто вы? – спросил Алехин.

– Меня зовут Катя, некоторые называют Махаоном, я агент этой скотины. Мне была поручена операция прикрытия, но потом он решил меня слить. Чертовски умный и беспринципный человек! Когда-то я была в него влюблена, считала своим учителем…

– У вас есть сигареты? – спросил Алехин, он бессильно опустился на траву и обхватил голову руками.

– Я не курю, – отрезала девушка, – вставайте, нам нужно уходить.

Они прошли по тропинке немного вверх. Там стоял знакомый «Хаммер». Еще через двести метров Алехин увидел съезд с автобана. Здесь был припаркован небольшой старенький «Фиат». Оказалось, что он принадлежит Махаону. На мосту уже были видны полицейские машины. Какие-то люди бегали вокруг сломанного заграждения.

– Успели, – удовлетворенно сказала Катя.

Через полчаса они сидели в небольшом кафе на площади крохотной деревушки. Надо сказать, компания выглядела престранно. Девушка в спортивном костюме и два мокрых субъекта в порванной одежде и в ссадинах. «Вам нужна помощь?» – с тревогой спросила полная сердобольная хозяйка. «Не беспокойтесь, – Катя говорила на отличном французском. – Мои друзья в порядке, они просто катались по пляжу на скутере и шлепнулись в воду». Хозяйка понимающе кивнула, словно сама занималась этим каждый божий день.

Ксантиппа увлеченно набросилась на жирный торт, заявив, что это у нее нервное. Алехин курил и пил коньяк. Катя рассказывала:

– Я устроилась к Климову под видом переводчицы с латыни. Севастьянов узнал от Ирины Сергеевны или Лизы – сейчас точно не помню, – что Федор Алексеевич обнаружил какие-то средневековые грамоты. Я по профессии филолог. Кстати, помню вас, Иннокентий Александрович, по МГУ, вы читали у нас спецкурс «Топика житийного жанра в Средние века». – Алехин кивнул головой. – Во-первых, я должна была изучить дом. Подземный ход обнаружил сам Климов. Он-то и показал мне его. Бедный Федя, – Катя мотнула головой.

На мгновение Алехину показалось, что у Кати был роман с Климовым. «Днем умная, а вечером стриптизерша», – вспомнил он характеристику, которую дала ей Ирина Сергеевна. Агент Махаон действительно была красивой девушкой, но умела прятать свою красоту. Она доставала ее в нужный момент, словно револьвер.

– Вторая задача, которую поставил передо мной Севастьянов, заключалась в работе с начальником климовской охраны.

– Игорем Петровичем? – уточнил Алехин.

– Да, я экспериментировала со всякими психотропными веществами, которые вызывают расстройство психики и галлюцинации.

– Бедняга совсем рехнулся, – мрачно заметил Кен.

– Тот день как нельзя лучше подходил для начала операции, хотя никаких команд из центра я не получала.

– Какой операции? – спросил Алехин.

– Структура Севастьянова в ФСБ занималась разработкой так называемого плана «Сиренко» – силовое решение нестандартных коллизий. Если конторе понадобится устранить какого-нибудь бизнесмена, она просто дает отмашку. Формально я работала над подготовкой этого плана применительно к Климову. Убивать его никто не собирался. Он же карманный и со всеми вась-вась. Это так, профилактическая мера.

– Ну, а почему же его тогда убили? – Ксантиппа застыла с открытым ртом.

– Севастьянов же вам сказал. Он решил прибрать к рукам деньги Федора Алексеевича, то есть начал свою игру.

– Так что же произошло в тот день?

– Говорю, что этот день как нельзя лучше подходил для начала операции. Климов зачем-то хотел лететь в Лондон. Мне об этом шепнул Игорь Петрович. Он единственный, кто знал о планах хозяина. Так что борт Климова уже запросил коридор. Потом вдруг неожиданно приехала Ирина Сергеевна, за ней Полина. Если бы мы начали операцию, на каждую из них пало бы подозрение. Когда все ушли, заявился Иван. Думаю, он следил за домом. Я слышала, как они с Федей ругались в кабинете. Что-то звякнуло, и Иван выбежал. Я поднялась. На полу лежал Климов. Иван его только слегка оглушил. Я бросилась вниз, чтобы вызвать «Скорую», потом передумала. Решила сообщить Севастьянову.

– А что Игорь Петрович?

– Он был в беспамятстве. Я вернулась наверх, привела Климова в чувство. Федя был очень расстроен, но велел никому ничего не говорить. Он явно не хотел портить жизнь Ивану. Климов попросил меня открыть окно, впустить воздух. Я подошла и увидела, как к дому подходит Севастьянов. В одну минуту мне все стало ясно. Ведь он же должен быть в Москве. Если он в Авиньоне, то почему мне об этом не сказал?

– О господи, – прошептала Ксантиппа, – вот это жизнь!

– Севастьянов решил меня подставить, чтобы слить.

– Это как? – удивился Алехин.

– Понимаете, я и раньше подозревала, нас учат просчитывать разные сценарии, что Севастьянов ведет собственную игру, то есть работает не на контору, а в своих интересах. Ему нужно было подготовить прикрытие для своего начальства. На лабуду вроде той, что Климов пустился в бега, там никто не купится. Агент вышел из-под контроля – гораздо более весомое объяснение.

– Ничего не понимаю, – признался Алехин.

– Я ведь сделала всю грязную работу. Вошла в доверие, докладывала обстановку, превратила Игоря Петровича в овощ. А дальше я – лишний свидетель. Думаю, там, рядом с трупом Феди, Севастьянов собирался уложить и мою тушку. Встает вопрос, как убрать агента, не вызвав вопросов у конторы. Ответ? – Махаон требовательно посмотрела на Алехина.

– Черт вас разберет, – хмыкнул Алехин.

– Это же элементарно, Иннокентий Александрович. Нужно получить от конторы санкцию на ликвидацию агента. А для этого агента надо подставить. Уверена, что сразу после убийства Климова он сообщил, что не давал отмашки на операцию «Сиренко», что это моя самодеятельность, что меня завербовал Иван Климов…

– Завербовал? Он что, тоже чекист?

– Разумеется, нет. Просто у него был внятный мотив для убийства. Ему срочно нужны были деньги. Однажды Севастьянов приказал мне вступить в тесный контакт с Иваном, – она поморщилась, – я все никак не могла понять, зачем ему понадобился этот девственно глупый поросенок. Теперь знаю: Севастьянову нужно было предоставить конторе нашу фотографию «ню».

– Гениально! – не удержался Алехин.

– Да, у Севастьянова были прекрасные мозги, – Катя отхлебнула воды и продолжила: – Так вот, когда я увидела полковника там, в окне, я поняла, что у меня есть минута, может быть, две, чтобы уйти.

– Но как Севастьянов узнал, что Иван собирается напасть на Климова?

– Петр Евгеньевич любил повторять: «Мы следуем тенью за человеком, просто в какой-то момент тень начинает действовать самостоятельно».

– Кровавая гэбня! – огрызнулась Ксантиппа.

– Он элементарно установил слежку за всеми членами семьи, знал о каждом их шаге. То, что Иван тайно, на рейсовом самолете, отправился в Авиньон, не могло не заинтересовать его. Он, вероятно, вылетел следом. Когда я сообщила Севастьянову, что Иван повздорил с отчимом, полковник начал действовать. Он хладнокровно застрелил Федю. Спрятал его труп и сразу же открыл охоту на меня.

– Но это же авантюра, – недоумевал Алехин, – ведь Иван мог и не напасть на Климова.

– Но напал же. Как-то Севастьянов сказал, что дверь судьбы открывается на одно мгновение. Он всегда подолгу жил в любой ситуации, знал ее до мельчайших подробностей, чувствовал болевые точки. В результате у него была молниеносная реакция. Там, где обычному человеку требовался час-два, чтобы только начать думать, ему хватало секунды, чтобы все сделать.

– То есть, когда вы увидели Севастьянова в окне, вы поняли, что открылась ваша дверь судьбы?

– Петя был хорошим учителем, – согласилась Катя. – И очень везучим. Вскоре судьба преподнесла ему новый подарок – смерть Ивана. Это было невероятное стечение обстоятельств. Разумеется, план «Сиренко» не предусматривал безумного кладоискателя с цианидом в кармане. Кстати, этот кладоискатель меня и спас.

– Неужели вы и с дю Плесси знакомы? – изумилась Ксантиппа. – Правда, гнида? Он мне лабутаны сломал. Представляете?! – Катя усмехнулась.

– Нет, с дю Плесси я не знакома. Мне искренне жаль ваших лабутанов, но именно он меня спас. Если хотите, это была очередная дверь судьбы. После убийства Ивана основной версией стала не самодеятельность агента, а авиньонская тайна. И тут на сцену выступили вы, Иннокентий Александрович.

– Я никуда не выступал, – обиделся Алехин.

– Я знала, что единственный способ переиграть Севастьянова – это тоже следовать за ним тенью. Не бежать – так поступил бы любой, а быть рядом и ждать момента, когда его внимание будет занято чем-то другим.

– Например, мной и Ксантиппой, – предположил Алехин.

– Я следила за вами, потому что знала: Севастьянов рано или поздно окажется у вас за спиной. Я была уверена, что вы вспомните про подземный ход. И тогда станете для Пети мишенью номер один.

– Откуда такая уверенность? – удивился Алехин.

– Мне ведь Климов говорил, что он нашел дневник Хуго де Бофора. А накануне смерти я спросила, не начать ли мне с ним работать. Федя сказал, что отдал его вам. Кстати, я должна признаться, – Катя замялась. – Тогда в парке… на вилле Климовых. Вы обнаружили меня, и мне пришлось вывести вас из игры.

– Так это были вы? – изумился Алехин.

– Я так испугалась за Кенчика, – вставила Ксантиппа.

– Мне очень жаль. Невольно я стала причиной гибели Лизы, – Катя внимательно посмотрела в глаза Алехина. – Вы меня простите?

– Жуткая история, – вздрогнул Кен.

– А я всегда говорила, что чекисты – главное говно, – Ксантиппе периодически нравился образ борца с кровавым режимом. Обычно Пылкая вступала в бескомпромиссную войну с «балтийской килькой» – так она называла Чекиста Номер Один, когда в ее жизни образовывалась пауза между суаре, шопингом, спа-процедурой и сердечными муками.

– Власть гораздо более человечна, чем кажется, – задумчиво сказала Катя, – и ничто человеческое ей не чуждо.

– И вы это называете человечностью? Да они все подонки, – возмутилась Пылкая.

– Быть подонком, Ксантип, – это как раз очень по-человечески, – заметил Алехин. – И что же вы теперь намерены делать? – обратился он к Махаону.

– Начать новую жизнь, где-нибудь подальше от России. Я не смогу ничего доказать, да и не хочу. Там давно все ведут свою игру. Порою кажется, что вся Российская Федерация – это такое тщательно разработанное прикрытие.

– Точно, – согласился Алехин. – Мы живем в какой-то галлюцинации. У нас якобы президент, якобы премьер, якобы конституция, якобы список Forbes, якобы свобода, якобы звезды, якобы телевидение, якобы мораль, якобы религия, якобы армия, якобы собственность. Якобы, якобы, якобы. В 90-е любили говорить «как бы» и смеялись над этим. Теперь никто не смеется. Может, уже никого и не осталось.

– А я считаю, что надо бороться, – решительно заявила Ксантиппа, – гнать балтийскую кильку ссаными тряпками.

– Ксантип, это якобы борьба. Якобы тряпки. Да и якобы килька. Надо просто жить.

– Вести свою игру, – улыбнулась Катя.

– Знаете, что забавно в нашей истории, – Алехин коснулся ее руки. – За нами везде следовал добрый ангел и злой. Ровно так представляли себе жизнь человека в Средние века. Один ангел защищает, другой – ждет, что ты оступишься.

– У мужчин проблемы с арифметикой! – возмутилась Ксантиппа. – Не два ангела, а четыре. Ты про Бриена с дю Плесси забыл.

– Действительно, четыре ангела. «Когда найдешь из них ты четверых…» – Алехин помолчал. – Прошло два дня, а ощущение, что это было так давно… В другой жизни.

Эпилог

Париж, октябрь 2010 года

– А что Полина? – Алехин мучительно искал темы для разговора с Ириной Сергеевной. Смерть Лизы эти темы исчерпала. Ирина Сергеевна осталась в той жизни и теперь цеплялась за Алехина как за последнюю ниточку, связывавшую ее с дочерью. У Кена жизнь продолжалась, но мать Лизы не хотела его отпускать и заставляла вновь и вновь возвращаться туда, где Алехину было больно.

Они договорились встретиться в ресторане «Бургер» на бульваре Сен-Жермен, чтобы потом отправиться на лекцию Бриена в Сорбонну. Это была не просто лекция, а триумфальный доклад профессора об авиньонских находках последних месяцев. Алехин специально назначил встречу с Ириной Сергеевной так, чтобы она не могла съесть весь его день. Конечно, ему было жалко не столько времени, сколько себя. Да и Ирине Сергеевне не мешало немного отвлечься. Уже то, что он заставил ее одеться, причесаться и приехать в Париж, было немалым достижением.

– А что Полина?! – хмыкнула Ирина Сергеевна. – Полина вот-вот родит. Я отдала ей наш дом в Барвихе и виллу в Кап-Ферра. Все равно после смерти Лизы я не смогу там жить. Кстати, хотите лодку? Она мне ни к чему.

– Лодку? – удивился Алехин. – Я не смогу ее принять.

– Всегда знала, что вы порядочный человек. И Лиза это знала. Боже! За что мне такое?! – Ирина Сергеевна стала вздрагивать. Алехин сжал ее руку и налил в бокал красного вина. Она выпила.

– Кто будет заниматься бизнесом?

– Понятия не имею. Я оставила себе треть состояния. Остальное отдала Полине и Светлане Петровне. Пусть делают, что хотят. Я никогда не вернусь в Россию, – она замялась, – кажется, Лена, дочка Феди от Светланы Петровны, собирается развивать туристический бизнес. У Феди была небольшая сеть отелей в Италии. Подарю-ка я ей лодку, переделает в отель. Для туристов ведь это отличная приманка – романтический круиз на яхте русского олигарха, загадочно погибшего в средневековом замке.

Принесли горячее – кусок аргентинской говядины, сочившийся кровью. Ирина Сергеевна поглядела на мясо, немного поморщилась и сложила приборы на край тарелки.

– Вы не обращайте внимания, голубчик, вам надо кушать. А я что-то совсем не могу… Хотите, я вам свою порцию отдам? – в глазах Ирины Сергеевны читались радость и надежда. «Если не лодку, то хоть кусок мяса, – подумал Алехин, – дарить и отдавать – это все, что она умеет в жизни».

О Бриене писали все газеты Европы. Молодой профессор сделал одну из самых громких публикаций в истории медиевистики. Общественности был представлен комплекс документов из личного архива кардинала Хуго де Бофора. Но главной сенсацией стала не духовная папы Климента VI. После обнаружения авиньонских сокровищ ее цитировал даже любекский «Вестник рыбака», в разделе «О чем поговорить с другом за стаканчиком шнапса». Бомбой, взорвавшей научное сообщество, был дневник Хуго де Бофора.

Алехин и Ирина Сергеевна сидели в переполненной аудитории Сорбонны и слушали профессора.

– В моем роду все были врачами – признался он. – Только я отступил от семейной традиции. Во-первых, я падаю в обморок при виде крови. – В зале раздались смешки. – А во-вторых, и в главных… – Бриен отхлебнул воды, – в детстве меня поразила вот эта книга, – профессор продемонстрировал томик, обтянутый коричневой кожей. – Это не продолжение «Твин Пикс», – заверил он собравшихся, зал хохотнул. – Это очень скучная книга. Молитвенник XIV века. Он хранился в нашей семье многие столетия. Род Бриенов прослеживается как раз до XIV века, когда в источниках впервые был упомянут некий Мордехай Брин, личный врач кардинала Хуго де Бофора. От него-то и сохранился этот молитвенник, который вручил Мордехаю сам кардинал перед своей смертью. Видите? – Бриен снова повертел молитвенник в воздухе. На обложке был выгравирован щит с шестью розами. – Это герб де Бофора. Очень хорошо, скажете вы. У нас тоже есть семейные реликвии. Настенные часы и дедушкин велосипед. Что дальше? Дело в том, что этот молитвенник привлек меня не сам по себе, – Бриен сделал драматическую паузу. – В него был вложен листок пергамента, покрытый корявыми буковками на старопровансальском, – профессор достал сизый кусочек кожи и предъявил ошарашенному залу. Юноша в последнем ряду, потихоньку оттягивавший юбку своей смуглой соседки, уже добрался до трусиков, но неожиданно замер. Соседка была явно расстроена, она украдкой глянула на парня. Тот, открыв рот, смотрел на кафедру, боясь шелохнуться. Бриен стал читать:

«Ты, хитрый и коварный хорек, – в зале засмеялись, – сделал большую ошибку, оставив свой мерзкий дневник на столе. Знай же, что выпил ты чашу, полную яда. Отправляйся к дьяволу, тебя породившему. Не князь церкви, а князь тьмы. Ты уже чувствуешь смерть. Надеюсь, умираешь в мучениях».

– Именно с этой записки началась моя страсть к истории, – торжественно объявил Бриен. – Кто, кому и когда налил чашу, полную яда? – профессор торжествующе оглядел притихший зал. – Мне шел девятнадцатый год, когда я опубликовал эту записку в журнале «Общества любителей древностей департамента Воклюз». Тогда я предположил, что она объясняет смерть папы Климента VI: «Не князь церкви, а князь тьмы» – очевидно, указывало на высокий церковный сан адресата. С критикой моей гипотезы выступил один немецкий профессор из Фрайбурга. Он настаивал, что смерть папы стала итогом длительной болезни, возможно, венерической, как о том свидетельствует хронист Маттео Виллани. Петрарка, напротив, приписывал папе другой порок – алкоголизм.

– Отпад! – воскликнул студент, который еще две минуты назад был всецело поглощен загорелыми ляжками соседки.

– Кроме того, тот же Петрарка указывал, что Клименту в 1343 году была сделана трепанация черепа. Так хирург предполагал справиться с малярией. По причине лихорадки в голове викария Христа якобы образовался избыток соков, который вызывал головную боль и красноту лица. Представьте себе – череп бедного Климента долбили ломиком.

– Мамочки! – взвизгнула какая-то девушка.

Профессор улыбнулся:

– Я люблю Средние века, но иногда я рад, что живу в XXI. – Студенты захихикали. – Пару лет понтифик правил христианским миром с дыркой в голове, в состоянии, которое Петрарка тактично описывал как «дебильное». К тому же в момент смерти понтифику шел 61-й год – возраст более чем преклонный для тех времен. Так что ничего загадочного в его смерти не было. Да и герб с шестью розами принадлежал не только папе, но и Хуго де Бофору, его племяннику, или, как мы теперь знаем, сыну. Соответственно, считал мой достопочтенный коллега из Фрайбурга, записка могла быть адресована самому де Бофору. Он-то как раз умер внезапно и в довольно молодом возрасте, в 27 лет. – Бриен опять отхлебнул воды. – Я был раздавлен и уничтожен. Хотя разгромная рецензия появилась на немецком, к тому же в «Записках общества изучения истории земли Баден-Вюртемберг», мне казалось, что мой позор очевиден решительно всем: и булочнику, и молочнику в родном Кап-Ферра. Я поклялся, что найду разгадку. Многие годы я пытался идентифицировать почерк отравителя, но так ничего и не нашел. Автор, очевидно, не являлся клириком. Он писал на старопровансальском, а не по-латыни, да и вообще владел пером паршиво. Убийца, кажется, взял перо в руки лишь однажды. Или не представлял для современников никакой ценности, а потому прочие его писания были либо стерты с пергаментов, чтобы дать место более талантливым, либо банально съедены крысами – да-да, крысами, – подчеркнул Бриен, – самыми страшными врагами исторической науки. Ясно было одно: убитый вел «мерзкий дневник», который попал на глаза злоумышленнику и стал причиной отравления.

И вот я нашел разгадку. Я нашел убийцу. Через 658 лет.

– Браво, профессор Бриен! – завопила подлиза, сидевшая в первом ряду.

– Мадемуазель, по правде сказать, ваши восторги должны быть адресованы моему коллеге из России, доктору Алехину. Прошу вас поприветствовать его. – Все стали оглядываться в поисках доктора, Алехин неподвижно сидел в темных очках.

– Доктор Алехин? – позвал его Бриен, Кен поднялся и быстро сказал:

– Бриен, не тяните. Интересно же.

– Скромность всегда отличает истинных ученых. – Профессор хотел присовокупить к этому еще какой-то витиеватый комплимент, но Алехин рявкнул:

– Кто убил де Бофора?

– Конечно, королева Иоанна, – ответил Бриен, – она приехала к Хуго в тот момент, когда поняла, что Климент умирает. Ей нужно было укрепить отношения с будущим папой… У них была бурная ночь…

– Э-э, профессор, а нельзя ли поподробнее, – попросил коротко стриженный верзила.

Бриен улыбнулся и сказал:

– Читайте мою публикацию, молодой человек. Там все есть. Так вот, Бофор долгие годы страстно желал королеву Иоанну, но она не замечала его. Мужчины для Иоанны делились на красивых и нужных. Де Бофор не был красив, но и в число нужных вошел не сразу. Теперь же он стал очень нужен королеве Иоанне. Вскоре ему предстояло взойти на трон викария Христа. Она явилась к нему. Прекрасная златовласая королева. Не удивительно, что де Бофор потерял голову и… совершил роковую ошибку – оставил свой дневник на столе в кабинете. Кстати, не забывайте, в ночь их любви скончался папа и кардинала срочно вызвали во дворец. Он просто забыл о мерах предосторожности. Вероятно, королева ходила по пустынным комнатам дома и случайно наткнулась на дневник своего друга. Да-да, она считала маленького некрасивого де Бофора преданным другом, тайно влюбленным в нее. Королева прочла дневник и поняла, что на самом деле Хуго был трезвым и коварным политиком, который методично разрушил ее королевство и саму ее жизнь с одной-единственной целью, чтобы папство смогло завладеть Авиньоном – жемчужиной ее короны. Она была потрясена, оскорблена, раздавлена. Она жаждала мести. Но что она могла сделать? Слабая женщина против всесильного кардинала, против будущего папы? Королева ничего не нашла лучше, чем подсыпать любовнику яда.

Днем де Бофор вернулся домой. Он хотел немного отдохнуть. С наслаждением Иоанна наблюдала за тем, как Хуго осушил кубок. Но этого было мало. Ей хотелось нанести последний удар. Де Бофор должен был узнать, кто стал его Немезидой. Ближе к вечеру кардинал снова отправился во дворец, чтобы участвовать в траурных мероприятиях. Яд уже начал действовать. Он медленно убивал де Бофора. Кардиналу оставалось не более четверти часа, когда ему доставили записку от Иоанны. Теряя последние силы, Хуго вложил ее в молитвенник и вручил моему пращуру, Мордехаю Брину. – Профессор умолк. Зал выдохнул и взорвался аплодисментами.

Бриен застенчиво улыбнулся, снял очки и стал тщательно протирать стеклышки. Он был невероятно смущен. Еще год назад, даже в самых смелых своих фантазиях, профессор не мог представить, что будет стоять здесь перед полной аудиторией и, подобно Саре Бернар, вызывать у зрителей то смех, то трепет, то удивление. Еще год назад ему удавалось вызывать только зевоту и крепкий молодой сон. Бриен вернул очки на нос и остановил овацию рукою:

– История изменила свой ход. Какие-то две-три минуты той памятной ночи изменили европейскую историю навсегда. Мы часто спрямляем прошлое, втискивая его в прокрустово ложе закономерностей. Между тем простая случайность может направить жизнь целых континентов по другому пути. 27-летний Хуго де Бофор, стань он папой, был бы самым молодым понтификом в истории Римской церкви. Он правил бы долго, быть может, 30–40 лет. И нет никаких сомнений в том, что апостольский престол навсегда бы остался в Авиньоне. Именно таков был завет папы Климента.

– А что случилось с королевой Иоанной? – выкрикнула подлиза из первого ряда.

– О, это очень грустная история! – Бриен мелодраматически сник, окончательно войдя в образ Сары Бернар. – Убийство де Бофора не принесло Иоанне ни удовлетвоврения, ни счастья. С мужем своим, Людовиком, они оставались всю жизнь врагами. В частности, он добился казни любовника Иоанны, камерария Энрико. После смерти самого Людовика королева снова вышла замуж, опять неудачно, потом еще раз. Все дети Иоанны умерли во младенчестве. Наконец, пришел и ее черед. Королеве шел 54-й год. К тому времени законно избранный папа уже находился в Риме. В Авиньоне сидел антипапа, которого, на свою беду, решила поддержать Иоанна[59]. В результате истинный папа отлучил ее от церкви, а трон передал ее племяннику. Престарелая королева была схвачена и заточена в уединенный замок в горах Базиликаты. Ее тюремщики обращались с ней жестоко. Кормили отбросами и даже сорвали с ее пальцев драгоценные кольца. Однажды она молилась в небольшой часовне при своей комнате. Строгие лики святых взирали на некогда прекрасную королеву, теперь морщинистую и совсем седую. В ту минуту Иоанна, быть может, вспоминала, как хладнокровно подсыпала яд в чашу де Бофору. Будь он папой, ее судьба сложилась бы иначе. А может, она сожалела о том, что отдала на расправу свою кормилицу и многих близких друзей в надежде спасти от наказания любовника, ставшего нелюбимым мужем. Или оплакивала своего первенца, которого бросила в Неаполе, когда туда вступил король Венгерский. Сейчас мальчик был бы уже мужчиной и защитил бы свою мать. Но он умер в Венгрии, одинокий и никому не нужный. Королева молилась и не слышала, как кто-то подошел к ней сзади. Убийца набросил ей шелковый шнурок на шею. Через мгновение Иоанна была мертва.

Ее могилу непросто найти в Неаполе. Она до сих пор отлучена от церкви. В монастыре Святой Клары есть небольшой закуток по пути из храма в покои монахинь. Где-то здесь без надгробия и упокоилась королева Иерусалима и Сицилии, графиня Прованса, Иоанна I из рода Анжу.