Ночной смотрящий Дивов Олег

Лузгин перешел на шаг. Все было ясно. Теперь умнее отдышаться, а подробности ночного происшествия ему через несколько минут детально разъяснят. И вообще, развитие событий на ближайшие полчаса-час он мог предсказать со стопроцентной точностью.

Вот за домом матерятся, кто-то клянется «убить суку», рвется в погоню и других подбивает. А вот вмешался Сеня и объяснил – так нельзя. А теперь вступил Муромский и сказал, что этого не допустит. Ага, зверь уволок овцу! Действительно не стоит за ним гнаться сейчас, время упущено, вот если бы сразу, тогда еще да, а теперь уж нет, увольте… Лузгин обогнул дом.

– Андрей, сюда иди, – сказал Муромский. – Я тебе обещал следы – вот, ознакомься.

Муромский повел фонарем, Лузгин пригляделся, и сказал вполне искренне:

– Ой, мама… Зуб даю, это не Чубайс.

Чем значительно разрядил обстановку.

Скотный двор был бревенчатый, с прочными воротами, единственное слабое место – откидное застекленное окошко, через которое на улицу вышвыривали навоз. Зверь подобрался к окну по навозной куче, выдавил стекло, запрыгнул внутрь, сцапал овцу и ушел с ней. Из оставшихся на дворе животных ни одно не пострадало вообще. От этой информации у Лузгина неприятно засосало под ложечкой. Он вернулся к следам, и во втором приближении отпечатки лап зверя понравились ему еще меньше. С первого взгляда они просто вызвали оторопь. А тут…

– Кто сказал – росомаха? – спросил Лузгин. – Дядь Сень, ты где? Проконсультируй меня, пожалуйста.

– У росомахи вот так, – показал Сеня. – И здесь вот так. Хотя это не росомаха никакая. И не мишка. И не волк.

– А кто?

– Зверь, – емко ответил Сеня.

Лузгин впечатал в засохший навоз свой туристский башмак сорок третьего размера.

– Я в этом, конечно, ничего не понимаю, но узковат след для животного, тебе не кажется? И длинноват.

– Оборотень, – подсказали сзади и хихикнули. Нервно.

– Значит, вот! – заявил Муромский. – Сил моих больше нет терпеть. Слушайте предложение. Сейчас все по домам, спать. Эта сволочь овцу сожрет и будет дрыхнуть до вечера. А мы с утра в лес. Отыщем гада, шкуру спустим и чучело набьем. Вопросы? Нет вопросов. Ну, тогда до завтра. Пойду, что ли, Пирата отвяжу.

– Схожу-ка я с тобой, – вызвался Витя.

– И я, – сказал Лузгин.

Они не спеша шли по улице, курили, и говорить не хотелось, один Муромский бухтел, обещая зверю страшные кары.

– Следы надо будет обязательно сфотографировать, – сказал Лузгин.

– Завтра щелкнешь самого зверя, – небрежно бросил Муромский. – Первая овца легко ему далась, поэтому он далеко от села не убежит. Зверье, оно всегда по пути наименьшего сопротивления идет. Оттачивает успешную технологию. За эту-то слабину мы нашего хитреца и возьмем.

– Ну-ну, – буркнул Лузгин. Обернулся к Вите. – Можно у тебя переночевать?

– Спрашиваешь! Веранда свободна, хочешь, насовсем поселись там.

Лузгин отлично понимал, что этой ночью можно беззаботно дрыхнуть хоть посреди села на улице, хоть за околицей в кустах. Но…

– Прочувствовал? – спросил Муромский.

– Да, – кивнул Лузгин.

Привязанный к сосне Пират хозяина встретил неласково. Он его истерически облаял. Лузгин еще подумал: что бы там себе ни воображали господа зоологи, а говорить животные умеют. Во всяком случае, матом ругаться – точно.

Разбудил его солнечный луч. Лузгин перевернулся на другой бок, закрыл глаза, и понял, что спать больше не хочет. Он прекрасно себя чувствовал, хотя вчера, поддавшись на уговоры, прикончил с Витей бутылку тошнотворного самогона, а отдыхал чуть больше четырех часов.

В доме ощущалось нешумное деловитое шевеление – корова уже наверняка подоена, к завтраку будет парное молоко, вкуснейшее, пасут-то на клеверных полях…

Словно вторя мыслям Лузгина, на дороге раздался выстрел. Хлесткий, как удар бича. Собственно, это и ударил бич – не по живому, конечно, а просто для острастки.

– Эй-ё-твою-ма-ать!!! – задорно проорал кто-то. – Куда-а!!!

Тонкая стенка веранды содрогнулась – мимо протопало массивное животное.

– Давай-давай, – негромко сказала Витина жена. – Дуреха ты моя.

– Здорово, Татьяна! Эй-ё-твою-ма-ать!!!

– Доброе утро! На, пирожка возьми.

– О-о, благода-арствуем… Куда-а!!!

Бац! «Бе-е-е…».

– Со-овсем они седня одуревши… Эй-ё-твою-ма-ать! Ска-а-тина-а!

Бац!

«Хочу здесь жить, – подумал Лузгин. – И всегда хотел. Но что-то меня удерживало от этого шага. А сегодня не держит. Может, я взял от Москвы все, что она могла дать мне? И теперь – свободен? Хм… Допустим, зимой в деревне трудно. Но я не обязан хоронить себя тут. Как пожилые москвичи делают: полгода на даче, полгода в городе. Деньги – вот проблема. Деньги. Работа. Я далеко не культовая персона в русской журналистике, простой нормальный середнячок, каких много. Стоит такому надолго исчезнуть, читатель о нем забывает, а в редакции находится замена. Хорошо писателям – сидят и пишут, сидят и пишут… Когда я гляжу на бесконечные ряды книг в магазинах, мне иногда кажется, что наши писатели вообще ничего больше не делают, не едят, не пьют, не занимаются любовью, только пишут и пишут. Круглосуточно. Гонят вал, дают стране текст. Может, писателем заделаться? Мечтал ведь в юности – вот поработаю журналистом, накоплю опыта, и замахнусь на серьезный роман. Сооружу бестселлер, заработаю деньжищи, все меня будут любить… Увы и ах. Оказалось, что писатель это прежде всего крепкая задница, железная сила воли и умение концентрироваться. А ты, Андрюха, терпеть не можешь сосредотачиваться на одной проблеме. Тебе надо чтобы сегодня одно, завтра другое, послезавтра третье, иначе скучно. Но… Так было, кажется, вчера. А сегодня и ты заметно другой, и на дворе совершенно новый день. Ты молод, здоров, полон сил, в любую секунду можешь освободиться ото всех обязательств – лишь слово нужно сказать, короткое слово „прощай“. И целый мир вокруг. Странный, загадочный, непознанный, манящий. Светлый огромный мир, залитый солнцем. Вперед! А? Не испугаешься? Ну-ну. Думай, Андрей, думай. Еще есть время, брат».

За стеной завозился Витя.

Лузгин улыбнулся. Хороша была та история, о которой он вчера напоминал.

…Андрею тогда исполнилось лет семнадцать-восемнадцать, и как-то утром он помогал матери по огороду. На крыльце маялся с похмелья отец. Курил, щурился на солнце, потом встал, буркнул что-то вроде «Ну, я тут это…» и исчез, провожаемый неодобрительным взглядом жены и завистливым – сына. Прошло где-то с полчаса, и вдруг появился Витя. «Андрюха, пошли! – махнул он рукой. – Слышь, я Андрюху заберу, а? Нам там с Дмитрием надо камень передвинуть, вдвоем не получается». – «Конечно», – сказала мама. Витя почти бегом сорвался с места, Андрей, недоумевая – не лежало у Вити на дворе никакого камня – поспешил следом.

В сарае-гараже камня тоже не обнаружилось, зато там были пиво с водкой, недокопченная копченая рыба и отец, излучающий во все стороны позитивные эмоции. Андрею щедро плеснули «ерша», и через несколько минут он воспарил как на крыльях. Старшие чинно беседовали, младший благовоспитанно прислушивался, выпивка быстро кончилась. Отец сказал «Ну, я пройдусь», Витя отправился раскидывать навоз по картофельным грядкам. Андрей вышел на улицу и подумал: возвращаться к дому глупо – что на огороде требовало мужской руки, он сделал, а подвернуться матери, когда она занимается сельским хозяйством, почти наверняка означало быть припаханным.

Поэтому Андрей двинулся в центр села. Он настолько хорошо знал тут каждое бревнышко в каждой избе, что никогда не упускал случая посмотреть, как все меняется год от года. Зашишевье всегда было для него объектом пристального исследования. Любил он это место. К тому моменту он провел в селе верных шесть лет чистого времени. Даже первые в жизни деньги заработал не абы как, а крестьянским трудом, ворочая лопатой зерно на элеваторе. И еще – про Зашишевье он мог определенно сказать, что здесь никто и никогда не пожелает ему дурного и не захочет причинить вред.

Свернув с Крестов налево, он успел пройти метров сто, когда прямо на него выскочил из дома тот самый Козел.

– А ну, заходи! – позвал Козел. – Помоги нам с батей. У нас там, вишь ты, доска не пролезает.

Андрей не подумал удивиться, просто взял и зашел.

Доски не было. Зато отец на газете чистил селедку.

Бутылку прикончили в три захода. Потравили байки, посмеялись.

Отец сказал «Ну, пойду взгляну, как там у меня дома». Однако, выйдя на улицу, тепло попрощался с сыном и бодро зашагал в диаметрально противоположном направлении.

Андрей, чувствуя себя необычайно хорошо, правда уже слегка неустойчиво, решил вернуться, залезть на чердак и раскопать в грудах старых журналов что-нибудь интересное. С каковыми благими намерениями он проделал обратный путь до Крестов. Там дорогу ему преградил Витя при поддержке брата Юры.

– Андрюха, ты по-французски читаешь? – вопросил Юра сурово.

– Вот честное слово, два года учу этот язык, и до сих пор ни в зуб ногой. Полсотни слов знаю, конечно…

– Нам перевести надо что на бутылке написано. Пойдем.

– Спасибо, – сказал Андрей, – но с меня на сегодня хватит!

Братья засмеялись, как показалось Андрею – с уважением.

– Ну, передумаешь – заходи…

– Андрей, милок! – раздалось сзади.

Он обернулся. Из окна соседнего дома торчала встрепанная голова Сени.

– Баллон-то газовый! – напомнил Сеня.

Тут Андрей не ожидал подвоха. Действительно, нужно было забрать баллон с газом. Килограммов сорок или пятьдесят, нести от силы метров триста, если огородами. Даже с учетом некоторого заплетания в ногах для молодого парня не проблема.

Сеня ему такой отравы налил, что Андрей от одного запаха чуть не упал. Но отказать хорошему человеку не было сил. «Кажется, я впервые в жизни буду пить технический спирт, – пронеслось в голове. – Впрочем, Сеня-то ничего, хлещет эту мерзость и не жалуется. Глядишь, тоже выживу». Ощущая себя не то самоубийцей, не то настоящим индейцем, а в общем и целом полным идиотом, Андрей опрокинул прозрачную жидкость в рот.

– Что… Это… Было?.. – прохрипел он, отдышавшись.

– Как – что?! – почти возмутился хозяин. – Самогон!!!

После граненого стакана Сениного пойла Андрей баллона не почувствовал вовсе. Просто уложил красный цилиндр на плечо и, небрежно придерживая его одной рукой, пошел узкими тропками, ловко открывая и закрывая за собой калитки, прыгая через канавы… Своего участка он достиг поразительно быстро, а баллон, не переводя дух, загрузил на место и подключил. После чего сказал «Мам, я прилягу» и вырубился.

Отца он нашел уже в темноте на Крестах – при большом стечении народа, под дикий хохот, Дмитрий Лузгин клянчил у проезжего мотоциклиста шлем. Домой сходить…

На веранду осторожно выглянул Витя.

– Ага, проснувши! Вставай, умывайся, пайка уже на столе.

«Пайка» оказалась вчерашней картошкой с тушенкой в большой сковороде и селедкой на районной газетке. Поверх раздела объявлений. Лузгин нацепил на вилку кусок осклизлой рыбы и прочел:

Н_Е_Ж_Е_Л_А_Т_Е_Л_Ь_Н_А_Я

Б_Е_Р_Е_М_Е_Н_Н_О_С_Т_Ь

Б_Ы_С_Т_Р_О

К_А_Ч_Е_С_Т_В_Е_Н_Н_О

Н_Е_Д_О_Р_О_Г_О

– Бля! – только и сказал он.

Опохмеляться Лузгин отказался наотрез. Заявил – и так хорошо. Ему действительно было хорошо. Зашишевский воздух прекрасно лечил похмельный синдром, точнее, не давал синдрому разгуляться в теле.

– А я выпью, – решил Витя. – Мало ли как дела пойдут, верно?

Лузгин смысла фразы не понял, но на всякий случай кивнул.

Народ собрался, естественно, на Крестах. Лузгин вспомнил, как много лет назад, совсем еще мальчишкой, провожал отсюда местных на волка. Тогда поддатая орава укатила в прицепленной к трактору ржавой телеге со страшно перекошенными колесами. Добыли они волка или нет, память не сохранила. Кажется, не добыли. Может, не особенно и хотели?

Сейчас мужики оказались практически трезвы. По некоторым заметно было, что они усилием воли заставили себя обойтись без дежурного утреннего стакана. Выглядело ополчение мрачно-деловито, с тем неуловимым оттенком холодной отрешенности, какой можно прочесть на лицах мужчин, готовых к убийству. Кажется, после ночного происшествия тут восприняли зверя окончательно всерьез, как равного себе противника, и шли на него тоже нешуточно.

Сеня привел Найду, свою гончую – старую криволапую псину, некогда гладкошерстную, а теперь просто в лишаях и проплешинах. С заплывшими гноем скучными глазками. Поверить в то, что эта развалина способна идти по следу, да еще давно простывшему, мог лишь тот, кто знал Найду в деле. Лузгин – знал. Но все равно не верил. Найда сильно одряхлела за последние годы, как и большинство зашишевских, как и все село.

– Хорошо, что ее зверь не заел, – сказал Муромский.

– У меня не заешь! – напыжился Сеня.

– Это ты, дедушка, молодец. Ну, погнали?

Найда взяла след с полуоборота. Снюхала прямо с навозной кучи. И уверенно пошла в лес. Лузгин только языком цокнул.

– Я ее сюда ночью приведши, – объяснил Сеня. – Пока след теплый.

А ей все равно, она слепая, ничего не видит.

Будто желая проиллюстрировать, насколько ей все равно, Найда попробовала врезаться в дерево, но за секунду до удара носом сменила курс. Лузгин припомнил: собаки к старости действительно слепнут и ориентируются нюхом.

– Ночью она испугавши была, – сказал Сеня негромко. – Ой, милок, испугавши… Но в лес прямо рванувши. Будто и страшно ей, и взять зверя все одно надо. Значит плохой зверь. Сильно плохой, однако.

– Чего это ты как чукча заговорил? – удивился Лузгин.

Сеня в ответ хмыкнул. Лузгин понял: не одна собака «испугавши». Она еще с ночи заразила страхом хозяина. А Сеня в жизни не был трусом. Осторожным, внимательным, осмотрительным – да, был. Предпочитал не связываться с опасностью попусту. Но, допустим, когда на него однажды решила поохотиться рысь – видимо, Сеня, низкорослый и худой, показался киске добычей подходящего формата, – он охотницу переиграл и завалил с блеском, злорадно.

Что рассказало поведение Найды опытному народному умельцу, Лузгин воображать не хотел, а спрашивать в лоб постеснялся. Здесь это не было принято. Захотят, сами расскажут. В Зашишевье один Муромский, испорченный городской жизнью, вел себя естественно, раскрепощенно, где-то обходя, а где-то и прямо нарушая местный этикет. С остальными приходилось держать ухо востро, ловить малейшие оттенки речи – именно в нюансах крылась самая важная информация.

Охотники миновали подлесок и углубились в сосновый бор. Найда уверенно тянула хозяина за поводок, Сеня подтормаживал, не давая собаке чересчур разогнаться.

– Дедушка, не пора нам цепью? – спросил Муромский.

– Да что ты, милок! – отмахнулся Сеня. – Километр еще, не меньше. Зверь, он вон там, в завале. Больше некуда ему.

– Это где старый бурелом? – уточнил Лузгин.

– Ну да, милок, завал.

Такие вещи Лузгин привык спрашивать. В Зашишевье элементарный напильник звали то «подпилок», то «распилок», а водку либо «вино», либо «белая». Остальное питье – «красное». Что важно, не «цветное», а «красное», будь оно хоть белое полусухое. Когда вокруг сплошные лингвистические казусы, неровен час недопоймешь какую-нибудь сущую ерунду – может выйти глупо. Тут, было дело, Юра помогал Муромскому массандру строить. Вот массандра она, и хоть ты тресни.

– А ручей? – встрепенулся Муромский.

– Да пересохши тот ручей.

– Не весь. И если зверь по руслу прошел?..

– На что ему?

– Не знаю, – сказал Муромский и насупился. – Я бы прошел.

– Ты ж не зверь! Они не любят.

– Не знаю, – повторил Муромский. – Я-то, допустим, точно не зверь. А что за гадость эта сука…

Он будто в воду глядел – и иносказательно, и буквально. За ручьем Найда встала, задрала нос вверх, покрутилась на месте, потом вознамерилась заложить дугу, но Сеня собаку придержал.

Следов в русле было не разглядеть, их замыло течением. А ручей тянулся себе и тянулся по лесу. Вовсе он не пересох.

Вдалеке маячила линия бурелома. Здесь лет десять назад повалило множество деревьев, и прятаться зверь мог где угодно.

– Разделимся, и в разные стороны по берегу? – предложил Муромский.

– Авось увидим, где он выходил.

Сеня подумал и не очень уверенно сказал:

– Это конечно да. А может, ну его?

– Ты чего, дедушка?

– Предчувствие у меня, – буркнул Сеня виновато. – Пошли-ка до села.

– Думаешь, пока мы тут, он – там?!

– Нет, милок, нет. Только ничего у нас в лесу не получится. В селе надо зверя брать. Ночью. Он придет же, зверь-то.

– Бабы нас убьют! – бросил издали Витя.

– Это точно, – поддержал Юра. – Моя уже того. С утра на кочергу нехорошо смотревши!

– А моя-то! – пожаловался вчерашний пострадавший.

– Баб и детей сгоним в одну-две избы, выставим охрану, – заявил Муромский. – И устроим засидки по дворам, где скотина. Куда-то зверь непременно сунется. Тут мы его и возьмем. Хорошо ты придумал, дедушка. Теперь вопрос, людей-то у нас хватит? Или скотину тоже… Уплотнить?

– Если на совхозный двор? – предложил Витя. – Там крыша проваливши, а так ничего. Окна досками заколотим. Пусть зверь через крышу лезет, точно никуда не денется. Электричество я сделаю. Как он запрыгнет, а мы рубильник – бац! Полная иллюминация.

– Дело говоришь, – оценил Муромский. – Все слышали? Значит когда стадо вернется – сразу его туда. Ничего, бабы с ведрами прогуляются, не графини. Ну что, потопали на дворе порядок наводить?

– Главное в суматохе не пострелять скотину! – ляпнул что пришло на ум Лузгин.

– И не говори, Андрюха! Тогда нам точно п…ц! – хохотнул Витя.

– Я лучше грохну свою корову и съем, чем зверь ее утащит, – сказал Муромский. – Всё, решили. Возражения? Нет возражений. Пошли.

Возвращались они, нервно перешучиваясь.

И поминутно оглядываясь.

«Совхозный двор» оказался длинным коровником из белого кирпича. С отсутствующей крышей. Внутри было разломано всё. В полу зияли громадные дыры. Отличная натура для кино про светлую жизнь русской деревни после ядерной войны.

– Нормально, – сказал Муромский с удовлетворением в голосе. – Стойла в общем есть, цепи кое-где тоже. Коров зафиксируем, овец вон в тот угол загоним…

– А зверь возьмет, и по курам пойдет, – предположил Лузгин. – Вот смеху-то будет!

– Птицу – в те дома, где бабы с детишками. Пометить надо будет, а то потом не рассортируем. Не боись, Андрюха, справимся. Некуда деваться, иначе нас не сегодня-завтра бабы прикончат. Баба, она пострашнее зверя будет!

– Знаю, – кивнул Лузгин.

– Натравить бы их друг на друга! – выдал идею Витя.

Ополченцы хором расхохотались.

– Пол бы поправить… – вздохнул Муромский, ковыряя сапогом гнилые доски. – Ноги переломаем. Ладно, сойдет. Вить, как у тебя с проводами? И лампочки еще нужны, тут же ни одной не осталось.

– Не боись, все найдем.

Мужики быстро поделили обязанности и разошлись за материалами и инструментом. Лузгина забрал с собой Витя, таскать провода.

– Думаешь, зверь придет к коровнику? – спросил Лузгин.

– Конечно, – без тени сомнения ответил Витя. – Позже вчерашнего, но явится. Он сначала возле домов покрутится. Унюхает, что там одни люди, и двинет в обход села выяснять, куда скотина девши. Аккурат к совхозному двору выйдет. Мы еще окна забьем со щелями, чтобы запах шел. Это если у зверя нюх слабый, хуже собачьего. С хорошим-то нюхом он мимо села прямо ко двору пойдет, как по ниточке…

– Дядя Витя, тебе не кажется, что такого странного зверя убивать нельзя? – забросил удочку Лузгин. – А лучше бы поймать?

– Как тебе сказать, Андрюха… Нельзя-то оно, может, и нельзя. А придется. Что мы его, прикладами замесим? Он, сука, быстрый, резкий, прыгучий. Разве сетью? А порвёт? Это еще откуда он запрыгнет. Не бегать же за ним по всему двору с бреднем! Сам подумай. Тут ни петли ни капканы не поставишь. Только стрелять его.

Витя поразмыслил и добавил:

– Да и страшно такую пакость ловить. Ты-то не боишься?

– Очень боюсь, – честно признался Лузгин, и почувствовал, как от самих этих слов побежали мурашки по спине.

– Ну, вот и грохнем.

– Если удастся поймать, Зашишевье на всю Россию прославится. А может, и на весь мир, – сказал Лузгин, превозмогая накативший страх.

– А нам оно надо?

– Реклама вещь полезная.

– Андрюха, ты что, не понял – мы тут не живем, а доживаем. Ко мне Серега, дружок-то твой, в последний раз пять лет назад приезжавши. Сын родной, мать его ети! Всё письма шлет, да звонит иногда. Мол занят, а то с билетами проблема. Никому мы не нужны, и никогда уже не понадобимся. Реклама! Нам бы кладбище побольше, да на помин винца. Скоро как начнем один другого хоронить… Тьфу. Совсем ты меня расстроил. Пошли в сарай, я там кой-чего заначил…

К вечеру добрая половина ополчения распространяла вокруг себя мощный сивушный дух. Забивая выхлопы остальных мужиков, от которых пахло слабее. Тем не менее, и в селе, и в коровнике все было налажено как договаривались. Женщины, конечно, поматерили своих благоверных от души, но в положение вошли. Скотину никто не спрашивал. Кур переловили и надписали зеленкой, какая чья. Радовались приключению одни дети, сплошь чьи-то внуки, угодившие в Зашишевье на лето отдохнуть.

– Какого черта детей-то к родителям не отослали? – спросил Лузгин у Муромского. – Трудно позвонить и сказать, что тут опасно? Приехали бы, забрали. Да ты и сам при машине, мог бы отвезти.

Муромский почесал в затылке и выдал оценку ситуации, лишний раз напомнившую Лузгину, где он находится.

– Знаешь, – сказал Муромский, – в общем-то ничего чересчур опасного. Ну, зверь. А что, волки лучше? Конечно, если сегодня не получится, тогда может быть… Ты не паникуй. Водочки хочешь? Немножко? Чисто для успокоения нервной системы?

– Я уже. И как раз от этого забеспокоился.

– Значит, неправильную дозу принял. Добавь.

– Или убавь, – подсказал Витя, прислушивавшийся к разговору. – Серега, он тут идею толкнул, что зверя поймать надо. Реклама нам будет, говорит.

Муромский с живейшим интересом посмотрел на Лузгина.

– Ты, Андрей, не обижайся, но вы, журналисты, все е…анутые. Это я не про тебя лично, а вообще.

– Да я понимаю, – Лузгин вздохнул. – Мне просто в какой-то момент показалось…

– Не перекрестился? Обязательно крестись если чего кажется. Идея твоя прекрасная, но совершенно невыполнимая. Я сам об этом думал. Не выйдет. Вот, смотри…

– Да мне уже дядь Вить объяснил.

– Ну, и замечательно, – Муромский закурил, сплюнул под ноги, поправил ружье на плече, и вдруг сказал: – А было бы здорово поймать зверя. Ай, как здорово! Он ведь, э-э… Особенный. Мы бы с него настригли шерсти. Я даже не в смысле денег. Просто чтобы места наши прославить. Чтобы знали о нас. И вообще, сначала поймаем, а там уже поглядим. Вить, а Вить! Где подельник-то твой ошивается? Ведущий браконьер всего на свете?

– Ерёма? Бухой небось лежит в Филино.

– Жалко. У него сетей два километра, и оба который год без дела валяются. А свои-то ты не дашь сети, верно?

Лузгину стало тесно – это народ сгруппировался вокруг Муромского и Вити.

– Крыши-то практически нет над двором, – говорил Муромский. – Так, огрызки по краям. Но их хватит, чтобы закрепить сеть. Пустим в три слоя, ее тогда и бык не разорвет. Закроем сверху весь двор. По краю продернем трос. Зверь через стену прыгнет и собственным весом уже частично застегнется. Хвост от троса надо кинуть через балку, и когда зверь в кошеле окажется, протянуть со всей силы. Четверо с тросом бегом наружу через ворота, чтобы зверь на ноги не встал а остальные его – прикладами и чем попало. Отпи…дим душевно, к балке подтянем, горловину кошеля перехватим, самого зверя проволокой спеленаем, а дальше разберемся… Времени светлого в обрез хватит все устроить. Значит, решать надо быстро. Что скажете, мужики?

– Насчет отпи…дить – это я за! – сообщил вчерашний пострадавший, имени которого Лузгин так и не вспомнил.

– Получится, а, дедушка?

– Да как сказать, милок… Если быстро трос потянуть, вроде должно. Стены высокие. Главное дело чтобы зверь сеть не углядел. По ручью-то пройти у него мозги хватило.

– Будем надеяться, что голодному мозговать некогда. Ну чего, народ, голосуем, или все уже «за»?

– Экий ты быстрый! – возмутился Витя. – Я сети-то вам еще не дал.

– А ты не дашь?!

– Дам конечно. Только ты сначала меня спроси.

– Витя, дай нам сеть! Пожалуйста!

– Да хрен с ней, берите!

Впервые за последние сутки Лузгин услышал в Зашишевье настоящий смех.

С сетями управились до темноты. По идее не должны были успеть, но вот очень захотели – и смогли. Мало того, что соорудили вполне работоспособную на вид ловушку, так даже испытали ее! Один из мужиков, употребив стакан допинга, бросился с крыши в сеть и был успешно пойман, отделавшись пустяковыми ушибами, а попутно заработав второй стакан и ласковое прозвище «Каскадер».

Правда, скотину перепугали – беготней и оглушительным матом в процессе теста, – но коровы быстро успокоились, а за ними и овцы кое-как притихли.

С испытательным прыжком здорово угадали – Лузгин сразу заметил, как переменилось в настрое ополчение. К мужикам пришла спокойная уверенность, которой не хватало раньше. Они придумали, как поймать страшного опасного зверя. А если ты кого в состоянии поймать, значит, не столь уж он страшен и опасен.

Ловушку вновь натянули, уже до того сноровисто, будто всегда с ней работали. У Лузгина эта сосредоточенная деловитая спешка наложилась на предыдущие жизненные наблюдения, и он утвердился в печальном выводе: Россия умеет всё на свете кроме одного – у нее не получается остро хотеть.

Он не выдержал и сказал Вите – эх, если бы в этой стране все с такой охотой трудились…

– На всех зверей не напасешься, – отмахнулся Витя.

– А за бабки слабо?

– За бабки скучно. Мы народ морально-нравственный, нам идею подавай. Ты, что ли, за одни бабки работаешь?

– Могу еще за бухло.

– Да не п…ди! – натурально обиделся Витя. – Я же тебя с детства знавши. Понял? То-то!

– Ладно, я пошутил, – признался Лузгин. – Хотя…

– Кабель там продерни! – скомандовал Витя. – Ага, есть. Теперь сюда бухту тащи. Помаленьку трави… И чего «хотя»? Смотрю я, херово тебе, парень. К Маринке-то вернуться думаешь, или уже того, насовсем?

– На самом деле мне хорошо, – сказал Лузгин, медленно вытягивая из бухты тяжелый черный провод. – Потом, наверное, будет херово, а сейчас хорошо. Вернуться… Она уверена, что да. А я пока ни в чем не уверен. Жить хочу. Просто жить. Успеть нечто особенное сделать, пока силы есть. Без оглядки на то, что обо мне думают, и чего от меня хотят. Кажется, именно это называется кризис среднего возраста. Черт побери, у родителей он наступал в сорок, а то и позже. А у моего поколения гораздо больше возможностей чего-то достичь, реализоваться, вот мы и начинаем фигней мучиться в тридцать с небольшим. Красиво, радостно мучиться. Ходил на встречу сокурсников, все жалуются, до чего им плохо. Сплошь начальники, хозяева, попадаются известные люди, настоящие знаменитости – и всем нехорошо. Потом один в меня пальцем ткнул – а вот у этого, говорит, вообще нет кризиса среднего возраста. Ка-ак я начал тельняшку рвать – мол у кого нет кризиса?! Да у меня такой кризис, прямо такой кризис, хоть ложись и помирай!..

– Ы-ы, – протянул Витя, изображая глубокое понимание.

Подошел Муромский и спросил:

– Ну?

– Да вот, Андрюху на философию потянувши.

– Хер с ним, с Андрюхой! Ну?

– Спокойно, даю свет.

Витя перебросил рубильник, и слабенькое дежурное освещение потонуло в ярком блеске мощных ламп. Раздались одобрительные крики.

– Можем же, когда хочем, – сказал Муромский удовлетворенно. – Эх, если бы в этой стране все с такой силой вкалывали!

– На всех зверей не напасешься… – машинально ответил Витя и прыснул. – Да хоть работай, хоть сачкуй… Чего вкалывать, если никто лампы и кабель загодя не припрятавши?

– Тебе зачтется, – пообещал Муромский. – Эй, народ! Разошлись по номерам! Дедушка, проследи! Курим по сигарете и сидим, ждем. Готовы? Витя, отбой.

Иллюминация погасла, и Лузгин моментально ослеп от навалившейся темноты. Витю и Муромского он не столько видел, сколько ощущал. Это должно было пройти, но первым впечатлением стала полная беспомощность.