Мастер собак Дивов Олег

– Отнюдь. И не дергайся, здесь «жучков» нет. Проверено.

Доктор несколько раз нервно моргнул.

– Ох, правда, я не думал, что дело зашло так далеко, – сказал он по-прежнему шепотом. – Я думал, это шуточки всё… Ты действительно еще мальчик. О, господи… Они же вас поубивают…

– Не «вас», а «нас», – поправил Мастер.

– Меня не тронут. Я им еще нужен. Но если тебя сейчас услышали, то у Бенни и Олеси будут очень большие неприятности. Ты ненормальный… Что же ты делаешь?

– Да что с тобой, Док?! Пять минут назад ты сам болтал своим болтом, как настоящий перебежчик. Я тебя сейчас Карме отдам! – возмутился Мастер. – Сочту провокатором и загрызу! Может, тебе объяснить, зачем Проекту очень нужен я, а? До тебя еще не дошло, что мы связаны одной веревочкой?

– Это ты о чем? – Доктор продолжал машинально оглаживать собаке шею. Он был уже трезвее трезвого и буквально на глазах Мастера постарел лет на десять.

– Я же единственный человек, который может тебя убить, – сказал Мастер неожиданно мягко.

– Ты не сможешь меня убить.

– Ой, не надо! – скривился Мастер. – Сейчас ты расскажешь, что я живу с установкой, которая не позволит мне всадить в тебя пулю? Да шел бы ты лесом! Сам понимаешь, мне плевать, какой ты сенс, а вот психотерапевт ты дерь-мо-вый.

– Это как все понимать? – спросил Доктор хрипло.

– Да еще не родился такой человек, которого я не мог бы продырявить из огнестрельного оружия. Я просто внушу себе, что это – шутка и в стволе холостой патрон. И накрылась твоя установка. Между прочим, тебя не защитит даже то, что ты сенс. Ты просто не почувствуешь опасности. Ведь я-то буду уверен, что не опасен… Думаешь, не пройдет номер? Давай проверим.

– Не надо, – проговорил Доктор очень медленно. – Ничего не надо. Как ты догадался про установку?

– Логика. Все говорят, что я умный, Док.

– Сенсы за тобой не пойдут. База – их дом. А База – часть Проекта.

– Пойдут, если ты им скажешь.

– Ты не знаешь, насколько они пугливы, мальчик. Они дико боятся смерти. Понимаешь, все наши сенсы мечтают дорасти до уровня сверхчеловека. И сейчас они только в начале пути. Представляешь?.. Все равно что сказать тебе сегодня: в сорок лет ты будешь властелином мира. А потом заставить пойти на верную смерть во имя сомнительных идеалов. Что ты выберешь?

– Я не хочу быть властелином этого мира. Мне плохо на этой планете. С самого детства. Так что либо я планету исправлю, либо мне на ней долго не протянуть. И мои идеалы не сомнительны. У меня вообще их нет. Я просто не терплю несправедливости. В отличие от тебя, – сказал Мастер и с удовольствием добавил, впервые в жизни обругав человека старше себя: – Пидора трусливого.

– Даже Бенни не рискнет, – сказал Доктор, пропустивший ругательство мимо ушей за явной его несправедливостью во всех отношениях. – А Олеся и подавно.

– Скажешь ей, что, если живы останемся, я на ней женюсь. Я знаю, она давно ко мне неровно дышит. Лишь бы поверила.

И тут Доктор, видимо, принял решение. Он расслабился, мягко улыбнулся Мастеру и протянул ему через стол руку. Мастер вцепился в нее, словно утопающий в спасательный круг. Рука была очень теплая и дружественная, из нее толчками выбивалась энергия, и Мастер вдруг почувствовал острое желание прижаться к этой руке щекой.

– И чего я тебя так люблю? – спросил Доктор.

– Слушай, а ведь я никогда не спрашивал: у тебя дети-то есть?

– Дочке целых двадцать пять.

– Ничего себе! А как у нее с э-э… – Мастеру очень не хотелось отпускать руку Доктора, и он просто сделал большие глаза.

– Будет лучше, чем у меня. Она уже четыре года как на Базе трудится. Ты чего так смотришь?

– Ну, ты силен… – уважительно протянул Мастер. – Ё-моё… А я ее видел?

Доктор хмыкнул. Похоже, ситуация начала его забавлять.

– Она тебе не пара. Тебе нужна женщина, которая могла бы эффектно оттенить твою наглую морду и барские замашки. И не теряться на твоем фоне. Либо очень яркой внешности, либо очень умная. А моя Леська в общем-то ни тем ни другим не блещет.

У Мастера отвисла челюсть. Машинально он потянулся к бутылке.

Охоту постоянно обслуживало не меньше восьми бригад сенсов. По две бригады на каждую ночь. Одна уходила с охотниками в зону расчистки. Другая оставалась в Школе, в специально оборудованной «глухой» комнате. Идеальная звукоизоляция не давала сенсам отвлекаться на внешние шумы. По идее, ничего им не оставалось, кроме как сидеть и «нюхать» окружающее пространство. В действительности же сенсы гоняли чаи, резались в «Монополию», травили байки, обрабатывали данные проводившихся на Базе экспериментов. Иногда они просто внаглую спали. Во-первых, «нюхать» им это не мешало. Во-вторых, «дырки» открывались только ниже поверхности земли, а Школа была предусмотрительно отрезана от своих подвалов толстой бетонной подушкой. Тварям пришлось бы выбраться наверх где-то в окрестностях и атаковать через периметр, о чем мгновенно предупредила бы охранная система. Так что сенсы в Школе с удовольствием валяли дурака, зарабатывая при этом солидный кусок масла на свой кусок хлеба.

Единственной женщиной среди этих разнокалиберных мужиков была Олеся – худенькая, легкая, невероятно подвижная темноволосая девчонка с хулиганскими искорками в карих глазах. Вся она была как на пружинах и, если даже по долгу службы стояла неподвижно, все равно украдкой отбивала такт носком сапога. Над всеми она издевалась, все и вся высмеивала и не боялась, кажется, ничего на свете. Вид у нее был совершенно несерьезный, вечно волосы лезли ей в глаза, вечно она совала нос куда не просят, тем не менее она была бригадиром и управляла пятью мужчинами в возрасте от тридцати до сорока. Одно удовольствие было наблюдать, как эти здоровенные дядьки буквально по мановению руки хрупкого лохматого существа носились по зоне расчистки как угорелые, занимая намеченные точки. И эта бригада никогда не ошибалась.

Охотники ее боготворили. Делали комплименты разной степени неуклюжести. Совали шоколадки в карман. Даже разрешали погладить собак. Она тоже не оставалась в долгу. Обозвала Хунту «Хитрая Рыжая Морда». В ответ на обещание Зигмунда надрать уши, если не перестанет соваться в опасные места, запросто могла ответить: «А я больше по заднице люблю!» Красавчик Саймон, уверенный в своей неотразимости, попробовал ухватить ее нежно за эту самую задницу, и так огреб сапогом по одному месту, что пришлось его снять с поста.

А однажды, в предыдущую зиму, она замерзла. В расчистку попала территория законсервированного строительства, недоделанного завода, настолько захламленная, что «Вторая» буквально с ног сбилась, пытаясь определить, где же может быть «дырка». Наметили пять точек, сенсы их старательно обнюхали и ничего не нашли. На улице было минус пятнадцать, мела поземка, и тут Олеся, привыкшая, что все у нее получается с ходу и запросто, неожиданно сломалась. Сенсы под прикрытием охотников начали прочесывать территорию, и девушка вдруг прямо на глазах начала слабеть. Прочесывание требовало большой сосредоточенности, и уже минут через пятнадцать движения у Олеси замедлились, она зябко обхватила себя руками, и куда-то пропала ее гордая осанка, а в глазах заблестели слезы. Олеся шла в «коробке», с четырех сторон ее прикрывали Хунта, Зигмунд, Абрам и Китаец, собаки веером развернулись впереди. Охотники чувствовали, что с девушкой неладно, но боялись ее потревожить – сенса лучше не трогать, когда он в работе. Он скорее все себе отморозит, чем выйдет из этого странного, почти гипнотического состояния, в котором он сканирует пространство на добрые две сотни шагов вокруг. Тем более что сейчас к Олесе сходились ниточки и от пяти ее подчиненных (партнеров? инструментов? черт их знает), с которыми она составляла загадочный для охотников, но очень эффективный в деле конгломерат. Поземка вскоре перешла в метель, потом в форменную пургу. Хунта начал озираться и нервничать. И тут шеренга собак почтительно расступилась. Сквозь белую пелену навстречу охотникам продирался Мастер. За ним, занимая свою излюбленную позицию в двух метрах позади хозяина, деловито топала Карма.

Мастер поднял руку, и «коробка» остановилась. Олеся слепо ткнулась в спину Абрама и машинально отступила на шаг назад. Секунду Мастер смотрел на нее, непривычно сникшую, трогательно беспомощную. Затем он шагнул к ней вплотную. Расстегнул свою куртку, развел ее борта в стороны и ими обнял девушку, прижав ее к себе, утянув в свое тепло, заслонив от холода и вообще от окружающего мира.

– Машину, – приказал он. – Бегом, сухари безмозглые!

Место было довольно открытое, и сенсы подогнали туда свой минивэн через несколько минут. Мастер и Олеся все так же стояли, обнявшись, а Карма бродила вокруг, охраняя их покой. «Берите, – сказал Мастер. – Только потихоньку». Он распахнул куртку, и изумленные сенсы подхватили совершенно бесчувственное, но уже теплое, упоенно сопящее носом тело. Девушка спала.

– Удачно вышло, – сказал Мастер. – А то у меня уже весь коньяк выпили. Двигайте на Базу, отцы, без вас справимся. А наряд я вам закрою. Отработали.

Охотники, матеря дурную погоду, оцепили зону расчистки и стали ждать возвращения твари, чтобы уже она вывела их к «дырке». Но тварь так и не пришла. Только на рассвете собаки почуяли ее и нашли – сорвавшуюся в котлован, распятую на торчащей из бетонного пола арматуре. Восходящее солнце, пусть и спрятанное за плотными тучами, неумолимо сосало из твари энергию, и та уже даже не шевелилась.

– Я ее вытаскивать не буду, – надулся Хунта, стоя на краю гигантской ямы и глядя вниз. – Эти штыри метра по три длиной. Как я ее вытащу? Их срубать надо у основания. На полдня работы…

– Крюгер! – позвал Мастер. – Что с этой стройкой, когда ее возобновят?

– Заморожена на пять лет, два года уже прошло, – доложил Крюгер.

– Сгниет эта гадость за три года, а? – с надеждой спросил Хунта.

Крюгер пожал плечами и указал подбородком на Мастера.

– Пошли отсюда, мужики, – сказал Мастер. – У нас есть дело поважнее.

Несколько часов Лысый, Горец, Хунта и Мастер колдовали в мастерской, доводя до кондиции новенький комплект зимней боевой формы. Его пришлось очень сильно ушить, что совсем не просто, когда имеешь дело со сверхпрочными материалами, да еще и стараешься не нарушить целостность систем обогрева и вентиляции. Работа велась, конечно, на глазок, но зорких глаз в Школе оказалось предостаточно. Большим подспорьем были и впечатления Мастера, который теперь кое-что себе представлял на ощупь. Удалось даже подобрать фирменные спецботинки всего на полразмера больше, чем нужно.

– Сто лет такого кайфа не получал, – сказал Лысый, утирая пот со лба. – И чего я шитье бросил?

Через сутки бригада Крота, возвращаясь с дежурства в Школе, привезла на Базу объемистый бумажный мешок, на котором была намалевана фломастером неофициальная эмблема Школы – голова кавказской овчарки.

– Это Леське, – процедил ревнивый Крот, заходя к Доктору и швыряя мешок на стол. – Не иначе как приданое. Когда салатик-то будем кушать?

Так что больше она не мерзла, даже когда уставала и сбивалась с ног. Еще она стала очень любезна с Мастером – по-своему, конечно, без лишних, по ее собственному определению, «телячьих нежностей». И охотно, хотя и туманно, рассказывала о специфике работы сенсов. Охотники вообще, на взгляд сенсов, были неумеренно болтливы, постоянно лезли с дурацкими вопросами, на что некоторые бригадиры жаловались Мастеру. Тот каждый раз обещал всех наказать, а тем временем аналитики Школы просто с ума сходили, пытаясь свести в хоть какое-то подобие системы поступающий от охотников ворох информации. Выводы звучали неправдоподобно, но ничего по-настоящему сверхъестественного в них тоже не было. Охотника вообще удивить сложно. Например, Батя, старший «группы Раз», на полном серьезе уверял, что Бенни умеет выгонять алкоголь из сахара, находящегося в собственной крови.

А потом стряслось такое, после чего вокруг Олеси на время образовался вакуум.

«Группа Раз» чистила длинный, но неглубокий подвал в идущей под снос пятиэтажке. Все шло сначала как по писаному, «дырку» мгновенно локализовали, очень быстро появилась тварь, ее легко подстрелили. И тут Батя не учел сложности момента. Сенсы на тварей смотреть не любят, остро чувствуя и переживая их чужеродность. Но сейчас у подвальной двери лежало два тела. Раскинув когтистые лапы, мучительно изогнувшись, конвульсивно подскребая по асфальту каблуком, распространяя жесткий и резкий, какой-то совсем не животный, а технический запах, окруженное тихо рычащими псами, в ярком свете фонарей умирало чудовище. А рядом бесформенной грудой драного тряпья лежала его сегодняшняя добыча – маленький оборвыш, донельзя грязная нищенка, девчонка лет двенадцати, с вытекшими глазами и широко раскрытым в беззвучном вопле ртом. Зимой твари чаще всего отлавливали именно таких.

Тварь почти по-людски всхлипнула, последний раз дернулась и затихла. Батя дал отмашку, кольцо охотников расступилось, пропуская Вавилова с его тест-кейсом и двумя ассистентами при носилках и пластиковых мешках. И вдруг, к полнейшему своему ужасу, Батя увидел, что за спиной медика стоит Олеся, пристально смотрит на мертвую девочку, и глаза у нее совершенно белые. Батя махнул было, чтобы Олесю увели, но та уже повернулась и ушла прочь. Тем не менее один боец тихонько последовал за ней и, вернувшись, доложил, что ничего особенного не случилось: Олеся стоит на предписанном инструкцией удалении от потенциальных точек боя, вне секторов обстрела, и к ней подтягивается ее бригада. Нормально так стоит, не кричит, не плачет, только и не шевелится совсем. Батя сплюнул и занялся делом.

Через пять минут, отправив в подвал техников в сопровождении Ветра и Лебедя, Батя подошел к сенсам. Мужчины стояли в кружок, пыхтя сигаретами и опасливо поглядывая на Олесю, которая глядела в стену и даже ногой не притопывала. И только-только Батя вознамерился шепнуть ей на ухо что-нибудь хорошее, как Олеся схватилась за голову и сказала:

– Ой, мама!

В подвале в этот момент творился форменный кошмар. Уверенно выйдя к «дырке», Ветер и Лебедь осветили ее фонарями и встали по обе стороны от техников, примерявшихся к чуть колышащемуся иссиня-черному зеркалу со своей пушкой. Техники с натугой подняли ствол лучемета, и в этот момент «дырка» звонко чавкнула и раскрылась. Взорам собравшихся предстали клубы темно-синего тумана, из которого появились четыре оскаленных черепа.

Техники, как и следовало ожидать, повели себя адекватно: уронили оружие и бросились наутек. Два здоровенных кобеля, рыча, подскочили к «дырке», отсекая врага от хозяев. Ветер мгновенно пристрелил двух тварей, они даже толком высунуться не успели и рухнули обратно в туман. Но остальные две выпрыгнули в подвал, одна Ветру навстречу, а вот другая, что гораздо хуже, – в боковой проход, в котором и скрылась с удивительной прытью. Действие развивалось уже целые секунды две, а Лебедь все не стрелял. У него вдруг заело пульсатор – видимо, запал контакт. Поэтому он бросил оружие на пол и, запустив руку за воротник, тянул из-за спины обрез помпового ружья – непременную аварийную деталь охотничьей амуниции.

Еще одну тварь собаки повалили и вскочили на нее сверху. В «дырке» клубилось синее и тошнотворное. Ветер, не раздумывая, метнулся в боковой проход. Он знал, что перед ним окажется длинный коридор, который тварь проскочить еще не успела. Он выстрелит ей в спину, потом развернется и прикончит эту – как раз собаки ее отпустят и уйдут в сторону. А вот и спина твари маячит впереди. Все нормально. Тут Ветер запнулся о невысокий порожек и полетел вперед носом. Однако даже в такой ситуации он поступил как настоящий охотник. Заорав: «Бля-я!» таким дурным голосом, что Батя наверху схватился за сердце, Ветер нажал в полете на спуск, попал убегающей твари четко промеж лопаток и вонзился лбом в кучу битого кирпича.

В этот же момент Лебедь трижды выстрелил «своей» твари в пах, развалив ей пополам таз и фактически лишив возможности пользоваться ногами. Тварь на спине отъехала к «дырке» и отчаянно заскребла когтями, пытаясь встать на четвереньки. Как только она перевернулась, Лебедь в два приема отстрелил ей голову и, не отводя взгляда от бьющегося в конвульсиях тела, начал перезаряжать ружье. Запихивая очередной патрон в магазин, он услышал, как державшиеся поодаль собаки разразились лаем, поднял глаза на «дырку» и остолбенел. Из потусторонней синевы на него таращился пустыми глазницами целый десяток черепов.

– Ну! – сказала Олеся своей бригаде. Они стояли, взявшись за руки, образовав кольцо, внешне спокойные, с закрытыми глазами и расслабленными лицами. Сбоку донесся стон – из подвала за ноги волокли техника, зажимающего руками лицо. Из-под перчаток обильно текла кровь. Этот человек только что оказался на пути штурмовой команды, бежавшей к «дырке». Судя по рваному комбинезону, его успели даже покусать. Вавилов осторожно разжал впившиеся в разбитое лицо пальцы, и стон перешел в отчаянный крик. Но крик этот вдруг прервался.

Сначала возникло тихое гудение, от которого хором взвыли собаки. Очевидцы говорили, что гудение это не было, собственно, звуком – ты просто чувствовал, что гудит. Как невидим луч пульсатора, но ты все-таки замечаешь голубую молнию… Потом гудение перешло в скрежет, потом в свист, по ушам очень резко и больно ударило ультразвуком, пятиэтажное здание натужно заскрипело, и все уцелевшие окна рассыпались в прах, усыпав охотников мельчайшей стеклянной крупой. Еще через мгновение шерсть у собак встала дыбом, и они замолчали так резко, будто им повернули выключатель, а люди ощутили, как их тела пронзает странная, ни на что не похожая вибрация. Как уверяли потом охотники, источник трясучки был не снаружи, казалось, он сидит где-то внутри тебя. Из подвала донесся оглушительный – не рев, не крик – хрип, такой, что совсем заложило уши. И все кончилось.

Сенсы разомкнули круг и безвольно опустили руки. Олеся медленно подняла голову, открыла глаза, и Батя потихоньку отступил за угол, потому что смотреть в эти глаза было в тот момент, по его словам, «ну просто невозможно». Несколько минут никто не в силах был пошевелиться, и тут заскрипела подвальная дверь. Из нее поползли собаки, вывалив языки, опустив хвосты и ошалело мотая головами. Штурмовая команда Пушкина, отдуваясь и пряча глаза, вынесла на руках наверх бесчувственного Ветра, уже с забинтованной наспех головой. Физиономии у охотников были здорово перекошенные.

– Это ты устроил? – заплетающимся языком спросил Батю Пушкин, и по его выражению лица Батя сразу понял, о чем речь.

– Пошел ты… – уклончиво ответил он.

– Да уж не откажусь… – Пушкин безумным взглядом обвел пейзаж и объяснил: – Очень эффективная тактика, старший. Поздравляю. Только вот с непривычки можно выпадение прямой кишки заработать. Иди, тебя там Лебедь ждет…

Лебедь уютно полулежал на куче мусора в углу, откинувшись на стену и пожевывая сигаретку. Серый с черными подпалинами Хант сидел рядом, и только по тому, как плотно хозяин обнял пса за плечи, можно было догадаться, насколько Лебедю не до шуток. У его ног стоял, ярко освещая помещение, мощный универсальный фонарь, оставленный командой Пушкина. От стены неподалеку шел синий дымок – верный признак свежезаглушенной «дырки».

Батя пнул башмаком расстрелянную Лебедем тварь. Плечи у нее были в порядке, то есть она вполне могла ползти на руках, ан нет – не ползла.

– Круто? – спросил Лебедь.

Батя кивнул. Более или менее он уже догадался, что тут происходило и какую роль в разгроме играли сенсы. Пушкин вышел к «дырке» явно с опозданием, и эту тварь не добивали из пульсатора. Ее просто что-то убило.

– Сама подохла? – спросил он.

– Сама, – кивнул Лебедь. – Только я ей башку снес, а она взяла и скопытилась. Дернулась, и все. Там, в коридоре, еще одна валяется, но ее, похоже, Ветер пришиб.

– «Дырку» ты глушил? – кивнул Батя на оставленный техниками лучемет.

– Не-а, – улыбнулся Лебедь.

Батя посмотрел на стену – дымок становился все жиже. «Дырка» у человека вызывает совершенно четкие реакции – легкий озноб и сухость во рту. От заглушенной «дырки» идет неприятный холодок, постепенно ослабевая, вот как сейчас. Здесь была «дырка», без всякого сомнения. Именно тут ее сенсы и засекли, именно сюда шли Лебедь и Ветер.

– Она сама затянулась, – объяснил Лебедь. – Из нее торчало с десяток тварей, я уж думал, нам хана. Слышу – Пушкин мчится, так ведь далеко, не успеть… И тут по ушам ка-ак шарахнет! И твари все разом ка-ак захрипят да ка-ак затрясутся! А потом «дырка» – хренак-с! – и нету ее… Я знаю, это Леська устроила. Я ее голос слышал.

– Голос? – Батя присел на корточки и посмотрел Лебедю в глаза. Лебедь был Батин ровесник, чуть старше тридцати, и в Школу пришел в самом начале. Галлюцинациями не страдал. Картина происшедшего вырисовывалась у Бати в голове все яснее.

– «Дырка» открылась внезапно, да? – спросил он. – Из нее полезли твари… У технарей с непривычки очко сыграло… Когда ты слышал ее голос и что она сказала?

– Она маму позвала. Вот через секунду после того, как «дырка» открылась. А у меня пульсатор заело – ничего себе, да? Ветер просто молодец. Чудо парень. И собачки молодцы. Вообще все мы классные ребята… Только вот что, начальник… – Лебедь замолк и сморщился.

– Ты долго был в активной зоне? – с тревогой спросил Батя. – Что ж ты молчишь, дурила!

– Я не был в активной зоне, – с трудом выдавил Лебедь. – Вообще. Но ощущение такое, что был… Прости, старший. Что-то мне хреново… – с этими словами Лебедь закатил глаза и мягко рухнул набок. Батя рванул из кармана рацию, совершенно забыв, что она еще не должна работать. И только вызвав Вавилова, осознал, что эфир чист как стеклышко. Остаточный фон «дырки», обычно по полчаса, а то и по часу намертво блокировавший радиосвязь на верных полкилометра вокруг, в этот раз исчез напрочь.

Лебедь оклемался за неделю и вернулся в группу. Ветер отлеживался две, отпустил челку подлиннее, чтобы не видно было шрама, и в промежутках между облавами бегал на процедуры в Институт красоты. Мастер в Штабе закатил сцену, требуя в сотый раз схему пульсатора и собственную «техничку». Вместо этого Школе увеличили финансирование. А Олеся со своей бригадой просто исчезла. «Куда ты ее подевал? – спросил Доктора Мастер. – Тут ей ребята хотят щенка подарить». – «У нее не будет времени на собаку», – холодно ответил Доктор, и Мастер понял: действительно не будет. И еще он почувствовал: выручив охотников, Олеся что-то сделала не так, и это ей даром не прошло.

Она появилась только через два месяца, и это был уже совсем другой человек. Спокойная, выдержанная, уравновешенная, она больше не прыгала на одной ножке и никуда не спешила. Охотники начали ее избегать. Некоторые не могли забыть, что в этой хрупкой девушке оказалась заключена неведомая сила, огромная и пугающая, которую им однажды довелось ощутить на себе. Даже употребленная во благо, сила эта ужасала. Но таких было совсем немного – и воспоминания о пережитом заслоняли от них главное, то, что с трепетом отмечало большинство и о чем между собой говорили шепотом: люди так не меняются за такой короткий срок.

– Что с ней, Бенни? – спросил Мастер.

– Я не знаю… – ответил Бенни. Мастер вглядывался в его лицо в поисках ответа, но Бенни недавно отпустил густую бороду и стал на себя не похож. Мастер так и не понял – то ли Бенни боится, то ли это страх сквозь злобу. А коли есть злоба…

– Как беременная, ей-богу, – сказал подошедший Хунта. – А может?.. И чего мы тогда психуем?

– Нет! – отрезали Мастер и Бенни в один голос. И на этот раз Мастер расслышал: Бенни действительно весь кипел.

– Слушай, Бенсон, – сказал Мастер, беря сенса за рукав. – Я тебя не прошу говорить ни «да», ни «нет». Но ты хоть намекнуть можешь, что произошло?

– Девочка потеряла невинность, – процедил сквозь зубы Бенни, вырвал руку и, довольно сильно толкнув Мастера, шагнул в метель. Пурга свирепствовала пятые сутки, приходилось надевать вязаные подшлемники, шел разговор о попонах для собак. Твари злобствовали, их было много, и они лезли отовсюду. Школа работала на пределе, группы выходили на расчистку через ночь, и сенсы этот безумный ритм выдерживали с трудом.

Хунта и Мастер переглянулись.

– У тебя на ресницах сосульки, – сказал Хунта. – Что он имел в виду, как ты думаешь?

– Одно из двух, – сказал Мастер. – Может быть, то, что случилось тогда, два месяца назад, имело для нее характер откровения. Что-то в ней раскрылось, ранее ей неведомое. Или…

– Вот именно: «или», – перебил его Хунта. – Батя говорил – она вела себя очень уверенно, как будто всю жизнь только «дырки» и глушила. Она вычистила все частоты, на которых «дырка» излучала. Начиная аж с инфразвука – ты мог себе представить, что человек в состоянии генерировать инфразвук?..

– Ну, когда-то я не мог себе представить, что человек может видеть сквозь бетонную стену. И вообще…

– Не уходи от темы, – снова перебил его Хунта. – Все она про «дырки» знала. И про свои возможности – тоже. Люди-то не пострадали. Люди с тварями взаимодействуют? Дохнут в активной зоне? Чувствуют приближение к «дырке»? Значит, частота одна. Но Леська каким-то образом людей не тронула. Ювелирная работа. А Лебедя зацепило, потому что он был в эпицентре…

– Доктор считает, что Лебедь был в активной зоне, – вяло возразил Мастер.

– Прости, но из твоего Доктора всю совесть на Лубянке выбили, когда мы еще под стол пешком ходили. Двурушник твой Доктор. И вашим, и нашим. Всех боится и всем врет.

– Недоговаривает.

– А это не одно и то же? Ладно, ладно… Замнем для ясности. Давай, приняли мою версию, начали думать, что второе. Девочка продемонстрировала в действии технологию, которую показывать нельзя даже нам, со всеми нашими подписками и допусками. Вопрос – кто ее за это вздрючил? Да еще до такой степени…

Мастер закурил. Они стояли в щели между двух машин, ветер обходил их стороной, и им даже в голову не приходило забраться в тепло салона. Отчасти потому, что еще двадцать человек в этот момент работали на ветру, подкрадываясь к домику лесника. Лесопарк разделял два больших жилых массива, и лесник, наверное, гордился тем, что неподалеку стоят громадные муравейники в шестнадцать этажей, а он вот живет в отдельном доме, настоящем доме…

– Бенни сказал лишь то, что хотел сказать, – произнес задумчиво Мастер. – Интонации, интонации… Он здорово разозлился. И совсем не на Леську. Он на жизнь злой, на судьбу, на что-то, что мешает жить, висит, как дамоклов лом…

– Третья сила?

– Вот именно. – Мастер хлопнул ладонью по борту «Рэйнджа». – Потерять невинность довольно сложно без помощи извне. Я ставлю полбанки на Техцентр. Отвечаешь?

Хунта поскреб под шлемофоном.

– Может, все-таки кто-то на Базе, а? – спросил он неуверенно. – Тот же самый Доктор.

– База – во! – Мастер отмерил руками примерно метр. – А Доктор всего-навсего руководитель сектора. Он поэтому и зашуганный такой. Он там совсем не главный. И к тому же База – это просто закрытый институт. Скажем так, медико-технологический. Эксперименты на стыке наук. Конечно, там есть свой «особый отдел», который блюдет секретность, но… Понимаешь, у сенсов круговая порука не хуже, чем у нас. И их не возьмешь голыми руками. Даже Штаб, который все координирует, старается на Базу не давить. Штабные стратеги отнюдь не главные в Проекте. Кстати, они плохо разбираются в биоэнерготехнологиях и поэтому их опасаются. Получается – и ставить Базе задачи, и давать по морде должен тот, кто во всем хорошо понимает и не боится ничего. Есть кто-то над сенсами, кто им одновременно и прямой начальник, и заказчик. Техцентр. Это Техцентр, старина.

– Интересно, что с ней было?..

– Ты заметил, как она теперь на нас смотрит?

– Как влюбленная корова. – Хунта сплюнул. Он так любил Олесю прежнюю, что нынешняя его совершенно не устраивала. – Особенно на тебя.

– Ей просто нужна защита, – сказал Мастер мягко, не упрекая. – Я уверен: ей хочется быть рядом с теми, кто способен защитить. Возможно, она сама еще этого толком не понимает.

– Суки! – выпалил Хунта в пространство. – Чем мы-то ее можем защитить? Она одна целой армии стоит.

– Значит, можем. И наше дело угадать, чем мы так хороши.

– Это все построено на песке, – внезапно сдал назад Хунта. – Ты посмотрел на потолок, – он поднял глаза к небу, – и увидел там красивую и страшную версию. Я, козлище такой, поддакиваю… а от Крюгера ни звука! Стой тут! – приказал Хунта и исчез в снежной пелене. Султан рванулся за ним следом и тоже пропал.

– Что, Кармашка? – спросил Мастер. – Как жить-то дальше будем? Ты со мной тоже не согласна?

Карма улыбнулась. Она с Мастером была согласна всегда. Даже когда вкусная кошечка вываливалась у нее прямо изо рта – от крепкого удара по затылку. Или когда на нее замахивались табуреткой. Или перетягивали по хребту поводком. Как и Мастер, Карма была своевольна и трудновоспитуема. Только вот в отличие от Мастера ее можно и нужно было иногда колотить. Тем не менее бита она бывала редко. Несмотря на все свои кавказские замашки, она была все-таки девочка, по самые обрубки ушей влюбленная в Мастера и готовая ради него ползать на брюхе и скакать через барьеры. Ее любила и побаивалась вся Школа – и Карма знала почему. Ведь она – с Мастером.

А Мастер знал, как всем в Школе нравится Карма, и часто размышлял о том, насколько бы хуже относились к нему люди, не будь всегда рядом эта рыжая красотка с очень низко купированными ушами и склочным характером. Он вышел из-за машин на ветер и с горечью подумал, что когда-то его любимым временем суток была ночь.

– Вот и прошла наша молодость, – сообщил он Карме.

Ветер свистел, цепляясь за машины. Вдалеке едва виднелась темная полоса леса. За спиной мутно светились огни большого города. Мастер тоскливо вздохнул. Карма посмотрела на хозяина и нервно зевнула. Мастер облокотился на борт «Рэйнджа».

– Крайне желательно, – процитировал он какое-то старое руководство, – чтобы владелец собаки жил не один…

Вдалеке затрещали пульсаторы, и вдруг шарахнул дуплетом знакомый обрез. Мастер скрипнул зубами. Все опять не так, как надо. Он повернулся спиной к выстрелам и уткнулся лбом в холодное стекло, ощущая себя совершенно запутавшимся, вдребезги несчастным и одиноким, как никогда.

В лесу Бенни выстрелил снова.

– Ох, надоело мне это все, – сказал Доктор, аккуратно расправляя кисточку на ухе у Кармы. – Сил нет, как надоело. Ты знаешь, мальчик, я ведь устал страшно… Ты в Проекте шестой год и попал в него, в общем-то, случайно. Тебя, откровенно говоря, не хотели даже. Пока не выяснили, что ты блокирован и этим ценен. А знаешь, откуда узнали, что ты блокирован? – неожиданно спросил он.

– Когда ты меня смотрел…

– Как бы не так! – рявкнул Доктор, выпуская Карму и хватаясь за бутылку. Карма озадаченно уселась и вытаращила глаза. Мастер, закусив губу, наблюдал – поставил локоть на стол, уперся щекой в кулак и смотрел, как Доктор заталкивает в себя водку, поспешно запивает ее колой и лезет в пачку за сигаретой. Когда он прикуривал, Мастер заметил, что руки у Доктора снова подрагивают. Несколько часов назад Доктор завершил работу с попавшим в беду репортером. Вопреки ожиданиям, парень с фотоаппаратом так и не понял, что в него стреляли из неизвестного современной науке оружия. А его напарника потряс до глубины души покойник Кучум. Что ж, больше эти двое никому не расскажут, какие странные вещи случаются ночью на московских улицах.

– Когда я тебя смотрел, – сказал Доктор, – я уже знал, что твой мозг закрыт. Причем данные об этом получил в самой безапелляционной форме. Ты почему меня не поймал на слове? Почему не схватил за руку, когда я проболтался, что лично подбирал охотников, а? Думаешь, ты самый хитрый? И тебе все на блюдечке принесут?

– Я действительно хитрый, Док. И еще у меня есть кавказская овчарка. – Мастер спокойно улыбнулся. – Так что ты давай рассказывай.

– Не могу, – вздохнул Доктор. – Вот хочу, а не могу. Минуту назад готов был – а теперь заклинило. Ты даже не представляешь, насколько это все дико. И страшно. Я через этот страх прошел, я его пережил, ясно? И я просто не в силах обрушить эту глыбу на того, кто мне дорог. Особенно на тебя. Ты с ума сойдешь, когда все узнаешь. Пойми, я не могу… Не могу, и все тут!

– Леську тогда в Техцентр забирали? – неожиданно сменил тему Мастер.

– Не знаю… – Доктор опустил глаза и сжал кулаки. – Я с самого начала был против того, чтобы она брала отдельную тему, чтобы получала эту гребаную бригаду. Но она решила по-своему. Все хотела себя проявить. Ага. Проявила… Выступила… И что? Приехали какие-то… Бухгалтерия ей командировку оформила… Пропала на целый месяц. А вернулась – не узнать… И молчит.

Доктор поднял глаза на Мастера, и тот невольно отвел взгляд – столько в этих глазах было боли. «А чего ты, собственно, хотел, любящий папаша? Если так за дочку переживаешь, держал бы ее взаперти. А то получается – никто ни в чем не виноват, и ты – пострадавшая сторона. Хотя ты-то скорее всего самое главное дерьмо в этой ситуации и есть». Высказывать свое мнение вслух Мастер не стал. Хотя бы потому, что ответная реакция Доктора его совершенно не интересовала. Да и что его стыдить – не поймет. Не то поколение. Мастер вздохнул и спросил:

– Кто-то из моих стукнул?

Доктор помотал головой.

– Был у нее в бригаде один деятель… Может, даже и не один, но этот слишком ревнивый оказался. Они же все по ней сохнут…

– И где он теперь? – поинтересовался Мастер невинным тоном.

– Сдох, – невесело усмехнулся Доктор. Так невесело, что Мастер не стал вдаваться в подробности. – Слушай… – В глазах Доктора вдруг проявился искренний и глубокий интерес. – Я все хотел спросить… А как это для вас? Ну, для твоих?

– Быть рядом с сенсами? – догадался Мастер. – Нормально. А как еще? Даже тот инцидент не очень ребят напугал. Конечно, некоторым показалось, что глушить «дырки» усилием воли – немного чересчур. Но тут дело скорее в конкретной личности. Уж очень Леська милая, не вяжется с ней такая мощь. Окажись на Леськином месте Бенни или Крот, парни бы и это скушали. Охота, милый Доктор, формирует у человека хорошую привычку – воспринимать мир таким, какой он есть, и не удивляться, когда он поворачивается к тебе невиданной стороной. Это же для нас вопрос, напрямую связанный с выживанием… Представь – как бы мы охотились, не доверяя сенсам? В способности которых, между прочим, не верит процентов восемьдесят мирного населения. А то и девяносто…

Доктор внимательно слушал. Он немного расслабился и теперь наслаждался общением. Внутренне Мастер вздохнул. «А может, действительно его стукнуть чем-нибудь тяжелым?» Все стало чертовски сложным теперь, когда Мастер узнал, что Олеся – дочь Доктора. Мастер и раньше догадывался, что судьба Доктора сложилась непросто. Но только сейчас он более или менее ощутил, насколько же тесно сплетены в душе старшего друга ненависть и страсть к его загадочной работе. Это живо напомнило Мастеру его собственные рассуждения об аналогичных проблемах охотников. Так что теперь Мастер совершенно не представлял, как себя дальше вести с Доктором, но прекратить разговор не решался, и беседа, на его взгляд, приобретала бредовые интонации.

Тем не менее он продолжал размышлять вслух, чуть ли не слово в слово воспроизводя свои жалобы на нелегкую судьбу охотника, которыми угощал Генерала с Очкариком. И всерьез обрадовался, когда его поток красноречия наконец-то приостановили.

– Ты идеализируешь своих подчиненных, – сказал Доктор. – Конечно, есть среди вас такие же, как ты, – не спорю. Но так относиться к жизни может далеко не каждый. Без ущерба для себя. За этим обычно следует роскошная психопатология…

– Ну, если она не идет в ущерб работе… Мне, например, наш Будда был глубоко симпатичен. Хотя второго такого психа еще поискать…

– Басов действительно был редкий тип, – усмехнулся Доктор в адрес первого старшего Школы, – мир праху его. Но при этом он был хороший человек. Он просто так люто тварей ненавидел, что иногда часть этой ненависти обрушивалась и на людей. Очень увлекающийся был мужик. В своем роде.

– Лучше бы он увлекался спортом, – хмуро сказал Мастер. – Или марки собирал. Нельзя так о покойниках, но я рад, что его съели. Уберегли ребят от греха. Будда под занавес стал таким злобным… А в Штабе считали, что он идеальный старший. Боялись, что мы распустимся. Впрочем, это было неглупое решение. Пока командовал Будда, не было шанса, что мы начнем выяснять, что же за штука Проект. Знаешь… Не исключено, что именно я бы мог в один прекрасный день… Ну… На расчистке это просто – толкнул невовремя, и охотник уже у твари в лапах. Я ведь тоже устал. И начал сомневаться в Проекте. Мне захотелось узнать его истинную задачу. А Будда стоял между этим знанием и мной. Он был ортодокс и не задавал вопросов.

– А ты стал задавать вопросы и нажил кучу неприятностей.

– Я уверен, что спасаю жизни двух сотен хороших ребят – людей и зверей. Хочешь – присоединяйся. Приглашаю всех желающих выжить.

– Я не чувствую серьезной опасности, – твердо сказал Доктор. – Я уважаю твое мнение, но сейчас ты ошибаешься. Ты разборки внутри Штаба принял за что-то большее. А это всего-навсего мышиная возня. Пожрут они друг друга, и все наладится. Так бывало уже, поверь мне.

– Ты опять сошел с нарезки, – скривился Мастер. – Только что играл на моей стороне, даже собирался откровенничать. А теперь на попятный. Никак не можешь взвесить, кто прав, а кто не прав? Ты сообразил уже, что я больше не могу на тебя давить. Я понял наконец-то, как глубоко ты увяз всеми лапами… И поверь, я давить не стану. Мне тоже Леську жалко. Как ее зовут-то хоть?

Доктор на секунду задумался.

– Нина.

– Тяжело жить в страхе, – сказал Мастер задумчиво. Он не стал объяснять Доктору, что страхи бывают разные и самый главный ужас – это тот, о котором мало знаешь, и поэтому воображаешь черт-те что. Доктор явно был склонен монополизировать право на страх. Он хотел быть главным страдальцем.

– В страхе жить очень тяжело, – согласился Доктор. – Я, например, здорово испугался, когда увидел твой файл. Не тебя испугался, нет. Я просто совсем не хотел вспоминать один свой очень большой страх.

«Есть!» – подумал Мастер. Если бы момент позволял, он бы сейчас громко хлопнул в ладоши. Или дал подзатыльник Карме, чтобы не сверлила глазом Доктора и не пугала лишний раз этого сильного, но забитого человека. Кажется, все получилось, все пошло, как надо. Если бы еще не этот проклятый озноб, холодок по позвоночнику…

Холодок страха.

– Это скорее похоже на медицинскую карту, – говорил Доктор, рассматривая в пепельнице окурки. – Пухлая книжечка такая, как в поликлинике. Файл приходит вместе с соискателем и заполняется по мере обследования. Почти чистый приходит. Только общие психофизиологические характеристики, порядковый номер, и все. А вот твой был уже частично заполнен, и на нем стояла отметка. И, открыв нужную страницу, я увидел запись: «Ментальный блок». И два жирных плюса в графе «Пригодность». И еще одну вещь, которой ты можешь, наверное, гордиться. Я бы гордился, наверное, если бы со мной так носились…

– Сейчас буду гордиться, – заверил Мастер. Лицо у него окаменело. Правой рукой он ухватил Карму за холку и потянул к себе. Карма по-прежнему ела Доктора недобрым глазом.

– Соискатель проходит тесты под номером, – говорил Доктор. – За всю свою практику я помню только два случая, когда в файле было указано рабочее имя. То, что вы называете кличкой. Клички заносятся в файл после зачисления охотника в Школу. Ведь именно в Школе кличка и вырабатывается, правда? Или утверждается, если охотник принес ее с собой. Но до этого момента ей в файле делать нечего. Ты откуда взял свое имя?

– Будда, – сказал Мастер. Голос его звучал хрипло. – На площадке сразу четыре пса сцепились, народ что-то замешкался, и я этих крокодилов раскидал. Терпеть не могу собачьи драки, жалко мне их, глупых… Вот, а Будда увидел, как я псов кидаю, подошел и сказал: «Оцените, мужики, какого мастера нам прислали!» И все – так и пошло… – Мастер задумался и вопросительно поднял на Доктора глаза.

– Итак, я еще до Школы был Мастер. А как звали второго? – спросил он жестко.

Доктор посмотрел на него, как дворняга на волкодава.

– Вообще-то приятно думать, что я хотя бы не один, – Мастер грустно усмехнулся. – А то уж больно тоскливо.

– Мы получаем файлы в первом отделе Штаба, – тихо сказал Доктор. – И после каждой профилактики отвозим туда на пару дней.

Не знаю для чего… Сам понимаешь, там лишних вопросов не любят. Но ты был мне настолько интересен, что я рискнул-таки, спросил мимоходом… Почти риторический вопрос – и откуда, мол, берутся такие экзотические личности? И один молокосос, очень гордый своей ответственной работой, возьми и ляпни, что таких в Техцентре выращивают…

Мастер тяжело вздохнул и отпустил Карму.

– Ты только буквально это все не воспринимай, – попросил Доктор. – Может, я тебе налью чуток, а?

– Мне работать! – рявкнул Мастер. – Так кто второй?

– Да второй к Школе вообще не имеет отношения. Просто это была личность такого масштаба… То, что тебя поставили с ним на одну доску, – вот это меня к тебе и привлекло.

– А все-таки? – спросил Мастер. – Давай, не темни.

– Я его видел-то всего один раз, – виновато, словно оправдываясь, сказал Доктор. – Правда, недавно, где-то год назад. Но это ничего не значит. Скорее всего его просто сейчас нет на земле. В смысле – на Земле. С заглавной буквы.

Мастеру пора было бы удивиться, но он только показал глазами: рассказывай.

– Форма нашего файла, – начал Доктор, – утверждена, как я понимаю, очень давно. Но кандидатам в охотники положен именно этот стандартный файл. И на большинство из ваших соискателей он уже был. Ты это учти. Девяносто процентов из тех, что работают с тобой, – совсем непростые ребята. Ими всеми давно интересовались, причем интерес этот был весьма специфического плана. Соображаешь?

– Мы – отходы какой-то старой программы, – кивнул Мастер. – Во всяком случае, ветераны. У нас ведь есть люди с улицы, ты знаешь… Мэдмэкс…

Услышав это имя, Доктор скривился, как от зубной боли. Как и многие, он высоко ценил старшего «группы Три», но общения с ним избегал. Особенно после того, как Мэкс отказался наотрез остаться на Базе. В Школе он быстро сделал карьеру и отдельно прославился тем, что привел несколько отличных ребят, и все они были Штабом и Базой допущены к охоте. Все до единого. В то время как много приличного народу, соблазненного другими охотниками, заворачивали либо Штаб, либо База. Хотя сами «отсеянные» об этом и не подозревали – им находилось место во втором эшелоне Школы, в Школе-2, ведущей ее легальную деятельность.

Мастер привел соискателя только однажды – и тот тоже подошел. Свое рабочее имя он вынес со двора – Саймон.

– Я это давно вычислил, только, знаешь, боюсь себе признаться, – говорил Мастер. – Очень уж неприятно сознавать, что какие-то дяди всю твою жизнь к чему-то тебя готовили. Кто его знает – может, мы все уроды… И я главный. Никогда не хотел быть главным. Нигде, ни за что. Ответственности не терплю. За Карму вот готов отвечать, а за человека – нет. А со Школой странно так вышло – понимаешь, Док, я их всех полюбил. Ненормальных…

– Вы не ненормальны, – мягко поправил Доктор. – Просто у вас нестандартная энергетика. И от этого, в частности, такой удачный склад характера – почти у всех. Одно с другим увязано… Нет, вы в порядке. У меня же богатый материал для сравнения. Я почему начал разговор про эти проклятые файлы? Ведь раньше к нам на Базу поступали самые разные люди. Попадались очень интересные экземпляры. Как я сейчас понимаю, мы их тестировали для работы в спецслужбах. Но иногда клиентов привозили – именно привозили – в состоянии легкого ступора, очень странного такого… как бы тебе объяснить – ты же не знаешь нашей работы, нашей терминологии… в общем, непонятного ступора. Я бы назвал это «зомбирование». Это было тогда модное слово. Им здорово баловались газеты.

– Это когда было?

– Во второй половине восьмидесятых. И самом начале девяностых. Давно, в общем. И вот с этих зомби нужно было снять данные по энергетической активности. Мы, разумеется, уперлись – что еще за живые трупы, откуда взялись? А нам вежливенько указали на место – работайте, товарищи. Мы и работали… Ты же понимаешь!.. – встрепенулся Доктор.

– Я понимаю, – сделал успокаивающий жест Мастер. – Не чувствую, но понимаю.

– Я же разрабатывал систему форсирования, – продолжал оправдываться Доктор. – Мы мечтали превратить всех людей в сенсов…

– Расслабься, – попросил Мастер. – Ты сделал большое дело. Если бы не ты, нас всех давно бы съели. На тебя вся Школа молится. Давай!

– В общем, пришел однажды файл, который меня ошеломил. Это был первый случай, когда в графе «рабочее имя» это самое имя стояло. И номер файла был очень короткий, без всяких дробей. Как сейчас помню – ноль двадцать восемь. – Доктор прищурился на Мастера и предугадал его вопрос. – У тебя не менее интересный номер. Сто пять.

Мастер глядел в стол, на его сигарете нарос длинный столбик пепла. Карма, не поворачивая головы, вращала карими глазами – с Доктора на Мастера и наоборот. Сегодня Доктор ей явно не нравился.

– Но главное, – продолжил Доктор, выдержав небольшую паузу в ожидании реакции Мастера и ничего особенного не разглядев, – это было совершенно невообразимое рабочее имя. Настолько странное, что я еще подумал – что они там, у себя, в индейцев, что ли, играют? Очень романтическое имя – Стальное Сердце. И смех, и грех. Вот. А человек взял, да и не приехал. Как я потом узнал, его просто не сумели привезти…

Карма встала, потянулась, отодвинула Доктора вместе со стулом, вышла из кухни и тяжело рухнула в коридоре. Мастер курил, ссутулившись и опустив голову так, что волосы закрыли глаза – от этого Доктору казалось, что он говорит в пустоту.

– Странное имя, – сказал Мастер, не поднимая головы.

– Слишком длинное, да?

– Бессмысленно длинное. Неудобное. Действительно романтическое – до дури, выспренное какое-то. Нескромное даже. Нужна чертовски веская причина для того, чтобы кто-то получил такое имя.

На слове «нескромное» Мастер слегка запнулся, и Доктор подумал – уж ты-то, пижон, от такого имени не отказался бы. Ты сейчас мучительно соображаешь, чем же этот «ноль двадцать восьмой» круче тебя, если вы оба вроде как одной крови…

– Ты ведь знаешь, – сказал Мастер, отбрасывая волосы со лба, – как называются в Школе мобильные группы. «Группа Раз», «группа Два», «группа Три» и «группа Фо». В смысле – four, четыре. Коротко и четко. Почему радиотелефонисты говорят не «пятьдесят», а «полсотни»?

– Когда помехи в эфире, не спутаешь с «шестьдесят», – блеснул эрудицией Доктор.

– Точно. Все должно быть утилитарно. Действительно странное имя, вот почему я так задумался. Прости, я внимательно слушаю.

– Я тоже в свое время обалдел от этой клички, – признался Доктор. – Просмотрел файл очень внимательно. И вдруг увидел, что одна страница изъята. Представляешь? И это страница, где фиксируются общие данные по взаимодействию со сложными системами. То есть насколько человек поддается контролю и сам способен влиять на других. А это хитрая страничка, друг мой. Там отмечаются голые факты. Она может быть заполнена только по оперативным донесениям… Страницы в файле довольно тонкие. А страницу общих данных заполняли, видимо, с нажимом. И кое-что отпечаталось на следующей. Так я узнал несколько интереснейших вещей. Во-первых, что страница была плотно исписана вся! Представляешь?

– Нет, – честно признался Мастер. – Стараюсь…

– Во-вторых, мне удалось разобрать запись, которая должна заинтересовать тебя. Там в графе «уровень обмена» было написано то же, что и у тебя, – «Ментальный блок».

Мастер выпрямился и потянулся за новой сигаретой.

– Точно, точно… – пробормотал он. – Обещал меня ошарашить? Вот ты меня и ошарашил.

– Только не пойди по ложному следу, – предупредил Доктор. – И не расстраивайся, но тебе до этого человека оч-чень далеко. Так вот, кроме того, в графе «Особые отметки» я увидел странный знак. Там стояла большая и четкая буква «П». И вопросительный знак. И не будь я сенс, если всю книжку не прошивало насквозь едва-едва заметное, но так и не стершееся пятно. Тот, кто ставил этот знак, сделал это в страхе, да еще в каком! С полными штанами. И вообще, как я сейчас понимаю по некоторым признакам, этот файл часто брали в руки испуганные люди. Этого файла боялись, и очень. Разумеется, я начал потихоньку копать, что же это за «пэ-вопрос». Представь себе, чтобы найти ответ, понадобились годы!

– Подумаешь! – усмехнулся Мастер. – Тут полжизни сообразить не можешь, что с тобой происходит…

– Пока большевиков не поперли и система не рассыпалась, прояснять эту историю со Стальным Сердцем было попросту опасно, – продолжал Доктор. – Но я о ней помнил. А потом оказалось, что ее знают многие, – это я, сидя на Базе, ничего не видел и не слышал. Да со мной и знаться не хотели! Продался гадам. Так ведь я им не за похлебку продался! И не за шкуру свою…

– Ну, потом-то тебе поверили, – сказал Мастер.

– Да, – грустно сказал Доктор. – Но только потом. А, ладно! Это я так, жалуюсь. И вообще, я об этом не думаю. Я совершил открытие, верно? Меня все зауважали. Да? Ну, вот и хорошо. Главное – я совершил локальное открытие. Никаких революций. Никакого всеобщего счастья! Я просто усовершенствовал то, что уже было. Нам разум дал стальные руки – крылья! – Доктор заглянул в рюмку. – Вот та сука, которая выдумала психотронную пушку, – вот она действительно совершила революцию. Я убил бы ее, если бы знал, где найти.

– Так психотронные пушки все-таки существуют? – спросил Мастер. Глаза его сузились.