Выбраковка Дивов Олег
Необходимые пояснения
Непосредственная работа над «Выбраковкой» заняла четыре месяца чистого времени. Но обкатка идеи, включая эксперименты на фокусных группах, шла с 1994 года. Тогда же начался подбор материала. Фактически я делал «Выбраковку» пять лет. Ни одна книга не давалась мне настолько тяжело.
Помимо самой идеи, выдумывать было почти нечего. Множество ситуаций и разговоров взято прямо из жизни. Далеко не все персонажи – вымышленные. Далеко не все истории – плод воображения автора. Некоторые подсмотрены не мной, а рассказаны заслуживающими доверия и компетентными людьми. С вашего позволения я проведу границу между фантастикой и реальностью, пояснив, откуда что взялось. Отмечу только самые яркие моменты.
А читателю этот набор копирайтов, надеюсь, покажется забавным.
Некоторые реплики Пэ Гусева (с) Пэ Краминов.
Происшествие с участковым Мурашкиным (с) частный охранник, бывший милиционер.
Образ мичмана Харитонова, блуждающего героя русской фантастики (с) Александр Громов, писатель.
История дома на Гоголевском бульваре (с) озверевшие жильцы, в том числе и автор.
Случай с бездомной собакой в метро (с) автор и собака.
Имя, фамилия, внешность, мимика и автомобиль Porsche-944 Алексея Валюшка (с) Алексей С. Валюшок.
Все реплики азербайджанца в видеосалоне (с) азербайджанец в видеосалоне.
Информация о порядках на территории Центральной Клинической Больницы (с) группа доброжелателей.
Вывеска «Православное братство священомученика Епидифора. Оптовый склад» (с) оптовый склад другого священомученика.
Разговор слабоумных бабушек в клинике и реакция больного Пети (с) анонимный психотерапевт.
Инцидент с сумасшедшим на эскалаторе (с) анонимная пострадавшая.
Эпиграфы к главам (с) «Вокруг Света» 12-1991, А. Случевский, «„Орлиное гнездо“ валашского князя».
Концепция выбраковки родилась у автора в 1994 году в результате бесед с немолодыми или откровенно пожилыми людьми.
Всем старикам России, потерявшим себя в вихре «эпохи перемен» и мучительно ищущим выход, я и посвящаю эту книгу.
Олег Дивов, март 1999 г.
От публикатора
Со дня первого издания этой книги прошел без малого век.
Многое стерлось из памяти народной, спросить уже некого (и не с кого). В то же время, успели потрудиться историки и архивисты. Благодаря их стараниям добыто и обработано немало объективной информации. А эмоциональные оценки, когда-то доминировавшие в обществе, напротив, сгладились. Поэтому ОМЭКС считает важным подробно откомментировать текст «Выбраковки». Мы отказались от большинства сносок, оставив лишь самые необходимые, но зато снабдили большим справочным приложением книгу в целом.
Комментарии, составленные для нас группой ведущих исследователей, нужны, поскольку «Выбраковка» не претендует на статус «энциклопедии жизни в Славянском Союзе». Некоторые описанные в книге реалии, вполне понятные современнику автора, могут показаться вам странными или просто фантастическими. Как именно работать со справочным блоком: читать ли книгу «насквозь», а потом уже обратиться к справкам, или регулярно заглядывать в соответствующие разделы, помещенные в конце тома, лучше всего разберется сам читатель.
В то же время, мы не могли отказать себе в удовольствии воспроизвести оригинальное предисловие Ивана Большакова к первому московскому изданию «Выбраковки» 2015-го года. С нынешних позиций эссе «Палачи и шерифы» выглядит крайне резким произведением, начисто лишенным политкорректности. Однако по нашему мнению, именно оно наилучшим образом оттеняет роман. Подчеркивает его достоинства и недостатки, прямо вытекающие из конкретной общественно-политической ситуации, породившей столь загадочную книгу. Нелишне отметить, что точка зрения Большакова, известного оппозиционного журналиста, была для своего времени едва ли не эталонной. Ведь Агентство Социальной Безопасности только-только ушло в небытие. Раны кровоточили, пепел стучал в сердце. И думается, что лишь активная гражданская позиция толкнула Большакова, так сказать, «под один переплет» с выразителем мнения «палачей». Попробуйте понять человека, рецензирующего книгу, автор которой, возможно, когда-то держал рецензента на мушке, одновременно угощая его циничной нотацией!
Может, этого в действительности и не случилось. Но читатели первого издания толковали ситуацию именно так, напрямую увязывая личность Большакова с одним из третьестепенных персонажей книги. Поэтому восемьдесят пять лет назад «Выбраковке» повезло выйти в свет с предисловием Большакова. Будем надеяться, что и теперь от такого соседства книга ярче заиграет всеми красками.
Естественно, любой выбраковщик, коего Большаков подозревал и в авторе книги, был для него личным врагом и истинным врагом нации. И если отвлечься от нелестных (и неуместных сегодня) эпитетов в самые разные адреса, которые Большакову так и не удалось замаскировать наукообразными периодами, вы почувствуете, какая ненависть двигала этим без сомнения выдающимся человеком.
Сам того не понимая, он тоже всей душой ратовал за «добро с кулаками». Его стремление «раздавить аэсбэшную гадину» ничуть не менее агрессивно, чем желание выбраковщиков очистить свой дом от «врагов народа». Выбраковка успешно вытравила гуманиста из самого яростного своего критика. Большаков не готов бороться с Гусевым его же оружием, то есть – стрелять. Но это скорее издержки воспитания или психической нормальности, чем особенность видения мира.
И значит, с финальным выводом рецензента можно не согласиться. Выбраковка (явление, а не книга, разумеется) все-таки достигла цели. Как ни печально, но свойственная многим россиянам бытовая жестокость была переведена в новую фазу – социальную. Людям показали (и доказали), что они не только готовы убивать «врагов народа», но и имеют право это делать. Фактически выбраковка запустила механизм «русского бунта, бессмысленного и беспощадного», используя тягу незрелой личности к силовому решению проблем. Людям официально РАЗРЕШИЛИ взбунтоваться «за все хорошее и против всего плохого». И они взбунтовались, с чисто русским масштабированием уничтожив каждого пятнадцатого из НАС. Поэтому всякие попытки расценивать выбраковку, как явление инородное, несвойственное русскому менталитету – увы, несостоятельны.
Это мы придумали. И не в первый раз.
Антиутопии давно не в моде. Но в том-то и дело, что роман «Выбраковка» не антиутопичен. Это просто еще одна правдивая история из нашей жизни. И чем ближе к сердцу примет читатель ее деструктивный пафос, тем больше шансов, что старший уполномоченный Гусев и стажер-уполномоченный Валюшок не восстанут из могил, чтобы постучаться в Вашу дверь.
Но за такую свободу тоже нужно платить. Так что о романтических ночных прогулках по сегодняшней Москве и не мечтайте.
ОМЭКС, редакция исторической книги.
Издательство выражает благодарность потомкам генерал-майора А.С. Ларионова и генерал-майора Н.Т. Петрова, любезно предоставившим ОМЭКС дневниковые записи и прочие документы из семейных архивов.
Генеральный спонсор издания: Всемирный Фонд ветеранов оперативных служб (российское отделение).
Генеральный информационный спонсор: правозащитная газета «Эхо Москвы».
Благодарим за поддержку: Фонд памяти жертв репрессий «Истина»; Государственную Комиссию по правам человека Администрации Президента Республики Беларусь; Мемориальный Архив Главного Управления Лагерей и Каторжных работ.
Палачи и шерифы
Основная задача писателя сформулирована еще Эрнестом Хемингуэем, и большинство современных беллетристов считает такой подход к творчеству наиболее продуктивным. Идея безукоризненной честности автора в описании мыслей и поступков героев, концепция «правды, которая войдет в сознание читателя как часть его собственного опыта», породила мощное литературное течение. Сегодня его можно признать господствующим во всем мире.
Неподготовленному читателю может показаться, что роман «Выбраковка» по ряду признаков вполне соответствует нынешнему «главному потоку». В действительности это не совсем так. Безусловно, «Выбраковка» правдива в моделировании ряда специфических ситуаций и эмоционального ответа героев на эти ситуации. Более того, эта книга сильно отличается от основной массы произведений, описывающих период, когда в Славянском Союзе установился тоталитарный режим, провозгласивший «двухступенчатое правосудие». «Выбраковка» рисует события, так сказать, изнутри. Фантазия автора позволяет читателю оказаться в двух шагах от действующего сотрудника Агентства Социальной Безопасности (далее – АСБ), рассмотреть этого человека вблизи, а в некоторых случаях и заглянуть ему в душу.
Но задумайтесь: чем вы обогатите себя, пройдя этот путь? Какая именно правда «войдет в ваше сознание как часть собственного опыта»?
Если вы не горите желанием понаблюдать вблизи за работой палача, никакой особой «правды» вы не ощутите и никаким полезным опытом не овладеете. Впрочем, называя героя «Выбраковки» палачом, я клевещу на представителей этой профессии (кстати, вымершей в России за ненадобностью после установления моратория на смертную казнь в 90-х г.г. ХХ века и последующего отказа от смертной казни в начале ХХI в.). Обычно так называемый «приводящий» (т.е. лицо, приводящее в исполнение смертный приговор) заранее получал на руки личное дело смертника и тщательно с ним знакомился, дабы уберечь себя от нервной перегрузки. Но героям «Выбраковки», испытывающим глубокое удовлетворение от своей «работы», специально готовиться к убийству не нужно. Они сами себе прокуроры и сами себе палачи, как легендарные шерифы на Диком Западе.
Только нужно учитывать, что в отличие от выбраковщика, шериф – не разновидность нервного заболевания, а выборная (!) должность.
Какое место отводит таким героям шкала ценностей современной литературы, сказать трудно. Но если поверить, что у них были реальные прототипы, это величина, стремящаяся к минус бесконечности. А на взгляд неспециалиста, и описанное в книге время, и его «яркие» представители заслуживают только одного – скорейшего забвения, как очередное наше позорище.
Впрочем и те, кому по долгу службы положено копаться в деталях, находят там много отвратительного, но мало достойного внимания.
Внутренний мир выбраковщиков неинтересен психологу, ибо подобные случаи хрестоматийны и детально описаны в учебных пособиях.
То же самое можно сказать о затронутом в книге историческом периоде – на взгляд историка. Это все уже было в России, и не раз. В определенном смысле деятельность «уполномоченных» АСБ та же опричнина, только доведенная до абсурда и имеющая мощную поддержку в народе благодаря информационному давлению на массы. Сейчас мало кто знает, что первоначально АСБ создавалось как инструмент устрашения «бояр»-олигархов и было абсолютно закрытой спецслужбой. К моменту «январского путча» костяк Агентства был уже сформирован, и только внезапный передел власти в стране привел к тому, что АСБ была навязана совершенно новая роль. Это, впрочем, не отразилось на судьбе так называемых олигархов – за ними накопилось достаточно грехов, чтобы возглавить списки «врагов народа» и отправиться на вечную каторгу.
Кстати, расправа над олигархами – единственное более или менее позитивное деяние АСБ. Конечно, если слово «расправа» намеренно опустить.
В целом ситуация тех лет настолько прозрачна, что и говорить особо не о чем. Косность государственного мышления, помноженная на бездарность и маниакальную жажду власти. Как следствие – тоталитарная идеология и жестокость, возведенная в закон, точнее, поставленная над ним в лице АСБ.
Неудивительно, что роман «Выбраковка», пролежав год в интернете и сильно возбудив «сетевую общественность», остался не замечен крупными историками, хотя и вызвал бурную реакцию в стане литературных критиков. Не к чести последних, они подняли излишний шум вокруг банального «ментовского романа» с претензией на психологизм. Это можно оправдать только слабой информированностью литературных кругов. Оказалось, люди просто не знают, как все было на самом деле. Фактически задача данного комментария – в самой популярной форме прояснить ряд вопросов, которые могут у вас возникнуть при чтении бумажного издания романа.
Лично мне как исследователю, молодость которого пришлась на описываемый в книге период, трудно удержаться от едких замечаний по поводу многочисленных неточностей в деталях и концептуальных ошибок, допущенных автором. Но гораздо более важным мне представляется разбор самой авторской позиции, которая в «Выбраковке» просматривается весьма и весьма явно.
Характеризуя эту позицию, я мог бы ограничиться одним словом – «трусливая». Посудите сами. Живописуя насилие, автор подробно рисует механизм его воспроизводства и того разрушительного воздействия, которое оказывает насилие на «уполномоченного» АСБ. Раскрывая внутренний мир героя во всей его мерзости, автор упорно пытается защитить этого человека, подбрасывая читателю недвусмысленные (хотя и сомнительные по правдоподобию) доказательства того, что герой якобы не так уж плох. Наконец, описывая идиллические картины безоблачно счастливого бытия москвичей (обеспеченного, разумеется, действиями АСБ), автор создает фон, который заставляет читателя поверить, будто «доброму гражданину» в этом жестоком мире нечего бояться.
Но позвольте спросить: чью все-таки сторону занимает писатель? Взявшись обличать чудовищную систему, он ее защищает. Рисуя положительные (?!) стороны «теории Сверхнасилия», воплощенной в жизнь, он будто нарочно открывает перед читателем галерею отвратительных типов, которые эту теорию реализовали на практике. Он, видите ли, предлагает нам самим решать, что хорошо и что плохо.
Важную роль в запудривании мозгов читателя играют и эпиграфы к главам. Конечно это чистой воды лапша на уши, но к самим эпиграфам не придерешься, отчего лапша вешается особенно эффективно.
Создается впечатление, что автору просто не хватило духа раскрыть свое истинное лицо, обозначить четко позицию, которую он занимает на самом деле. Думаю, вы без труда поймете, какую именно позицию я имею в виду.
Что это как не трусость?
Разумеется автор намеренно выбрал для книги относительно благополучный период нашей истории. В последние годы владычества «Правительства Народного Доверия» Славянский Союз действительно испытывал определенный экономический подъем, а преступность была подавлена едва ли не стопроцентно. Повсеместное восстановление института карательной психиатрии устранило мало-мальские отклонения от нормы (это если не учитывать сотрудников АСБ, разгуливавших по улицам свободно и наводивших ужас одним своим видом). Жесткое исполнение экологических требований оздоровило воздух больших городов. Плюс резкое снижение подоходного налога; внушительное повышение заработной платы госслужащим и пенсионных выплат; совершенно нереальный, но убедительный для оболваненных масс курс внутренней конвертации рубля (вот она, нынешняя гиперинфляция). Все это создавало у большей части населения Славянского Союза состояние легкой эйфории и, соответственно, крайне снисходительное отношение к ограничению гражданских свобод. Такая политика, вкупе с жесткой фильтрацией информационных потоков, внушала народу, что все идет как надо. Особенно подействовало на массовое сознание открытие границ и публикация объективной (!) статистики по эмиграции, которая оказалась аномально низкой для тоталитарного государства. На таком благостном фоне «Правительство Народного Доверия» могло продержаться у власти еще года три-четыре, пока его не раздавил бы обвал экономики, запрограммированный им самим. С другой стороны, такая власть попросту не могла не пожрать самое себя в людоедском запале – что и произошло.
Выбор этого временного промежутка как бы снимает с автора часть ответственности. Он вроде бы не обязан рассказывать о массовых расправах, чинимых его героями, поскольку на тот момент расправ уже не было. Как говорит в книге главный герой напарнику-неофиту: «Чего пришел, мы всех уже поубивали». Более того, автор награждает своих выбраковщиков легким комплексом вины, опять-таки не безосновательно, поскольку давно пора. Внешние признаки комплекса описаны правдоподобно, они именно такие, какие должны быть у патологических личностей: размытые и нечеткие. Выбраковщики элементарно не понимают, отчего и за что им так стыдно. Даже анекдотический перенос, выразившийся в яростном нежелании отстреливать бродячих собак, которые «ни в чем не виноваты», по слухам, имел место на самом деле.
Верно подмечена и странная на взгляд непосвященного система отбора сотрудников АСБ, когда на первый план выходил не оперативный опыт и умение вести себя в экстремальных ситуациях, а то, что у человека есть личный счет к уголовникам. И очень умело прорисовано лезущее изо всех щелей и набирающее силу безумие. Безумие как опричиников, так и системы в целом.
Оставим на совести автора то, что никаких следов мифической «теории Сверхнасилия», провозглашающей государство этаким «суперпаханом», т.е. главным и единственным преступником в стране, до сих пор не обнаружено. Скорее всего данной теориии не существовало, ее вполне заменял печально известный «Указ сто два». Неправдоподобна и история главного героя. Этот неадекватный человек, существуй он в реальности, не ходил бы по Москве с пистолетом, а был бы принудительно и навечно запрятан своим кремлевским отчимом в какую-нибудь тмутаракань от греха подальше. Абсолютно неверна, хотя и не лишена определенного мрачноватого изящества легенда о возникновении термина «птичка». Человек по имени Павел Птицын ни в каких госструктурах 90-х годов ХХ века не числился. А вот Павел Александрович Гусев действительно был старшим уполномоченным АСБ, только не Центрального отделения Москвы, а Северо-Западного. На второй год выбраковки он был захвачен и зверски убит бандой вымогателей, принадлежавшей к знаменитой некогда «Солнцевской братве» (похожий эпизод в книге упомянут, хотя и не без вранья). Что известно автору о реальном Гусеве, его происхождении и родственных связях, и известно ли вообще, сказать трудно. Вдобавок, кто такой на самом деле Гусев из книги, и на что именно автор упорно намекает, тоже вопрос открытый. А детективные фокусы, когда невозможно понять, врет герой или говорит правду, лишний раз подтверждают, что и сам литератор пребывает на счет Гусева в глубокой неуверенности.
Безусловно неверны постулируемые в книге принципы личных взаимоотношений сотрудников АСБ и милиции. «Указ сто два» и «Указ сто шесть» жестко связали эти две структуры организационно, но человеческий фактор и тут внес коррективы. МВД всеми способами уклонялось от прямых контактов с выбраковщиками. Разумеется, АСБ активно пользовалось милицейской «наводкой». Все оперативно-розыскные мероприятия в стране по-прежнему вели специалисты МВД (в Агентстве таких попросту не было, что бы там ни утверждали малокомпетентные фантазеры). Данные по тем фигурантам, которые подпадали под «юрисдикцию» АСБ, исправно пересылались Агентству. Но теплые отношения между выбраковщиками и отдельными милиционерами, выпячиваемые автором к месту и не к месту – такая же фальшь, как и эпизод, в котором «мент» с самоубийственной храбростью обзывает Гусева «Вождем палачей». Да, АСБ взяло на себя львиную долю самой грязной милицейской работы, но делало ее, во-первых, чисто механически, а во-вторых, крайне топорно. Заключалось это в том, что основная часть преступников, определенная по «Указу сто два» во «враги народа», задерживалась (если не стыдно эту процедуру так назвать) и зачастую расстреливалась на месте людьми Агентства. Уцелевших отправляли на психотропный допрос, быстро судили и «передавали на баланс» ГУЛАК. Ничего больше.
Значит ли это, что милиция пряталась за спины выбраковщиков и смирно ждала момента, когда ей разрешат снова занять свое место? Стоит ли думать, что милиционер улыбался в лицо «уполномоченному», а когда тот пройдет мимо, плевал через левое плечо и крестился? Первое утверждение неверно в принципе. Второе, скорее всего, на сто процентов соответствует истине. Задвинутые в угол милиционеры оказались в крайне неприятной ситуации. Конечно они были вынуждены молча ждать своей очереди. Но считать, что ожидание было полно саркастической радости (мол вы делайте грязную работу, а мы тут ни при чем) по меньшей мере глупо. Кстати, людская ненависть выплескивалась на «ментов» куда чаще, нежели на выбраковщиков. Ведь стоящий над законом сотрудник АСБ в ответ на гневное слово в свой адрес мог и выстрелить…
Практически не обозначена в книге позиция Русской Православной Церкви, точнее – произошедший среди духовенства раскол. Как известно, наряду с печально известным о. Ермогеном, провозгласившим АСБ «Воинством Христовым», в анналах Истории навечно запечатлен светлый образ сгинувшего на каторге о. Валентина (Покровского). С канонизацией последнего РПЦ по непонятным причинам тянет до сих пор.
С неуместной для русского писателя бравадой обойден в книге и еврейский вопрос. Для автора он, кажется, не существует вовсе. Хотя есть основания полагать, что вопрос этот стоял в те дни необыкновенно остро. Дискриминация лиц коренных национальностей на территории Союза обогнала даже рекордные показатели ельцинских времен. Да, некоторое число евреев тоже было истреблено – но лишь в первые годы выбраковки и обычно за преступления, связанные с вывозом капиталов (не менее 70% российских денег, ушедших за рубеж в 90-е годы ХХ в., было вывезено евреями). Похоже, для автора это не аксиома. Он вообще склонен к легендированию читателя, ему интереснее разрабатывать тему «Меморандума Птицына» и копаться в психологии выбраковщика, нежели раскрывать истинные механизмы, принудившие русских в массовом порядке заняться уничтожением себе подобных. Между прочим, в АСБ евреев не было вообще! Формально их туда не брали без объяснения причин. Фактически такой порядок вещей был инспирирован международным сионистским лобби.
Даже на белорусской территории в отделениях АСБ «трудились» сплошь Ивановы, Петровы и Сидоровы, импортированные из России! Не к чести братьев-славян будь сказано, они подозрительно легко согласились с абсурдным тезисом, что русские превосходят их в реакции и сообразительности, необходимых для оперативной работы. При том, что «сообразительные» русские уже отвыкли считать Беларусь своей землей. В лучшем случае они воспринимали союзное государство как оккупированную территорию – лишнюю, бесполезную, лишенную ценных ресурсов, к тому же наводнившую российские города толпами гастарбайтеров. Последних с редкостным остервенением гоняли московские выбраковщики, и через какой-то год встретить в столице работягу-белоруса стало почти так же нереально как, например, живого цыгана. Можно сказать, что АСБ с одинаковой легкостью и выполняла социальные заказы, и сама их формировала.
Что касается цыган, их всего-навсего пинком вышибли из страны – а могли бы поубивать. В этом тоже был стратегический расчет. Российская цыганская диаспора активно торговала наркотиками, и «Правительство Народного Доверия» не постеснялось «нагадить ближнему», наводнив соседние государства (особенно строптивую Украину, наотрез отказавшуюся вступать в Союз) толпами цыган с полными карманами отравы. О том, как непросто оказалось вырывать цыганский криминалитет из общества, свидетельствует даже Гусев. Упомянутая им зверская перестрелка выбраковщиков с «ментами» на Киевском рынке Москвы на самом деле имела место. И случилась действительно из-за цыган, к засилью которых рыночная милиция относилась чересчур лояльно, если не сказать хуже. АСБ в свойственной ему манере свалилось на рынок как снег на голову, и у милиционеров не было шанса одержать верх, несмотря даже на огневое превосходство. Милицейские автоматы либо пробивали легкую броню выбраковщиков, либо валили противника с ног. Но зато штатный «игольник» позволял уполномоченному АСБ безбоязненно стрелять по толпе очередями, кося и правых, и виноватых (статистики по случаям, когда парализатор убивал жертву, нет, разные исследователи оценивают «незапланированный брак» как пять-шесть процентов). Первое же резкое движение «ментов» спровоцировало такую пальбу, что буквально через пару секунд на земле лежал весь рынок, включая нескольких аэсбэшников – зацепили свои. Из милиционеров домой вернулись только двое, один впоследствии сошел с ума и был «забракован» окончательно, со вторым мне удалось побеседовать, и это оказался абсолютно сломленный человек. По его словам, дознаватели АСБ обращались с ним подчеркнуто корректно. Никаких деталей психотропного допроса он не помнил, но создалось впечатление, что либо в качестве «сыворотки правды» был использован нестандартный препарат, либо жертва АСБ подверглась гипнотической обработке.
Эта история лишний раз подтверждает, что ни о каком доверии между АСБ и МВД не могло быть и речи. Более того, милицейское начальство не без основания подозревало Агентство в стремлении к захвату власти. Не случись провального «октябрьского путча», когда заговорщики спровоцировали резню внутри АСБ, такой сценарий мог бы получить самое печальное развитие. Но русского народного дракона очень вовремя заставили откусить себе лишние головы. Это тоже сыграло важную роль – на две трети обновленное, Агентство перестало быть неуправляемой силой. И когда «Правительство Народного Доверия» взорвал последний в его истории внутренний конфликт, немногие уцелевшие выбраковщики-ветераны уже не могли выручить своих кремлевских покровителей. Ветеранам оставалось только бежать, погибнуть или сложить оружие. А поскольку, как и в прошлый раз, их пришли арестовывать собственные «младшие» коллеги, то последний выход избрали немногие.
Человеку, знающему атмосферу тех дней не понаслышке и имеющему опыт личного общения с выбраковщиками (представьте, какой именно опыт был у правозащитника и репортера нелегальной газеты), трудно не углубляться в частности. «Ловля блох» в псевдоисторическом художественном тексте вообще занятие довольно сомнительное. Но мне показалось важным определить, насколько осведомлен о событиях десяти страшных лет выбраковки сам автор. Вывод мой почти однозначен. Скорее всего, этот человек жил в России тогда и даже принимал участие в событиях. А разбросанные по тексту отчетливые знаки позволяют выдвинуть гипотезу (я подчеркиваю – гипотезу), что его деятельность имела вполне определенный характер. И некоторые фактические искажения, допущенные автором в книге – просто камуфляж.
Писатель существо особое, наделенное даром подсматривать и анализировать нюансы, ускользающие от взгляда обывателя, к коим я отношу и себя. Опытный автор, располагающий большим массивом обработанной информации, умеет моделировать даже ситуации, которых никогда не видел (недаром так правдоподобны бывают заведомо фантастические романы). Но меня не покидает ощущение, что некоторые поступки героев и особенно диалоги «Выбраковки» списаны «с натуры». Так оно все и было на самом деле. Или, как минимум, должно было быть.
Но это все-таки не сама правда. Это лишь довольно ловкая имитация правды. Настоящая правда московских улиц и квартир была куда горше и безнадежнее.
И я рискну заявить, что автору она известна досконально. Поэтому он и встал за угол, стесняясь явить нам свое истинное лицо. Но лучше бы он по-честному выглянул. Отсутствие авторской позиции – самый серьезный просчет этой книги, в которой есть замах на проблему, но так и не происходит удар.
Модный некогда прием – уйти в сторону и оставить читателя наедине с текстом, – в данном случае ошибочен и не выдержиает критики. Период так называемой выбраковки – слишком больной момент в новейшей истории нашей страны. Еще не затянулись раны, еще не все преступники водворены туда, где им и место. Вожди «январского путча» и функционеры «Правительства Народного Доверия», отсиживаясь в странах третьего мира, дают обширные интервью враждебным Родине изданиям. До сих пор не устоялось мнение о том, как относиться к «младшим» (уполномоченным АСБ второго потока), не успевшим особенно себя запятнать, поскольку их основной задачей оказалось уничтожение старших коллег. Не кажется ли вам, что в такое время подобные «Выбраковке» аморфные, нарочито «объективные» публикации неуместны?
За десять лет выбраковки было зверски истреблено не меньше десяти миллионов россиян (включая «усыпленных» младенцев с аномалиями развития и не считая насильственно прерванных беременностей, по которым статистика не велась). Это десятилетие больно ударило не только по нашей стране, но и эхом прокатилось по всей планете. Мы вынесли из этого кошмара только одно: четкое понимание того, что насилие как метод врачевания общества абсолютно непродуктивно. Очень свежая мысль, не правда ли? Спрашивается: неужели перед глазами кремлевских душегубов ни разу не вставали исторические аналогии? Оказывается, не вставали. Наверное единственная положительная сторона данной книги – лишнее подтверждение того факта, что Россией как всегда руководили маниакально властолюбивые амбициозные двоечники. Но подтверждение действительно лишнее, ведь любому образованному человеку сей факт прекрасно известен.
И тем более закономерно, что авторы параноидальной «неоспартанской» модели общества в итоге натравили собственных цепных псов друг на друга, сами перегрызлись и утратили власть. А страна Россия, несгибаемая, непобедимая и неподвластная уму (во всех смыслах) – осталась. По большому счету мы снова вернулись к отправной точке, которая описывается емким словом «разруха», и за которой, слава Всевышнему, обычно начинается подъем. И если кто-то сможет забыть о миллионах невинно убиенных, ему покажется, что в нашей стране вообще ничего особенного не произошло. Десять лет выброшено на ветер, и только. Выбраковка, если воспринимать ее в отрыве от кровавых реалий, как просто исторический процесс – не достигла цели, не дала никаких позитивных результатов, не добилась совершенно ничего.
Тот же самый результат можно с полной уверенностью предречь и одноименной публикации.
Иван Большаков, шеф-редактор правозащитной газеты «Эхо Москвы» – специально для ОМЭКС.
Выбраковка
Глава первая
Хроники повествуют, что во времена его правления можно было бросить на улице золотую монету и подобрать ее через неделю на том же месте. Никто не осмелился бы не то что присвоить чужое золото, но даже прикоснуться к нему. И это в стране, где за два года до того воров и бродяг было не меньше, чем оседлого населения – горожан и земледельцев! Как же произошла такая метаморфоза? Очень просто – в результате планомерного очищения общества от «асоциальных элементов».
Участковый Мурашкин лениво брел по вверенной ему территории. Задворки Второй Фрунзенской всегда считались довольно спокойным местом, а теперь здесь можно было вообще помереть с тоски. Особенно если твоя профессия – защита правопорядка. Мурашкин учтиво раскланивался с бабушками на лавочках, улыбался детишкам, весело махавшим ему из недр кукольно-ярких игровых городков. В какой-то момент участковому повезло: знакомый мужик ковырялся в двигателе «Москвича», – но поломка была пустяковая и вволю почесать языком не вышло.
Заросший грязью пистолет, молчаливая рация, планшет со слежавшимися бланками протоколов – казались лишними и раздражали. Мир вокруг был стерилен, чист и на вид совершенно безопасен: выскобленный асфальт, ровно подстриженные газоны, спокойные лица прохожих. Мурашкин заглянул в пару магазинов, поболтал с продавцами, сонными от дневного безлюдья, и окончательно сник. Уселся на лавочку в сквере, закурил и в легком отчаянии подумал, что опять ему совершенно нечем заняться.
Другой бы на его месте радовался, но участковый Мурашкин был на свою беду человек долга. Он с детства уяснил, что добро обязано иметь кулаки, и если ты за все хорошее и против всего плохого – нужно что-то делать. Особых талантов за Мурашкиным не числилось, и он реализовал тягу к переустройству мира естественным образом: после армии пошел в милицию. И только-только ощутил себя на своем месте, как в стране грянули перемены. В первые дни казалось, что новая власть своим знаменитым «Указом сто два» выплеснула на улицы волну насилия. Но волна довольно быстро схлынула и уволокла с собой почти весь тот контингент, что мешал нормально жить добрым гражданам и участковому Мурашкину в их числе.
Нужно отдать должное выбраковщикам: они причесали город очень частым гребнем.
Из тех, кого забраковали, не вернулся никто. АСБ недаром обзывало свои машины «труповозками». Неважно, забрали тебя из грязной коммуналки (а ведь не стало их, коммуналок-то, всего за год!), или из роскошного пентхауза тут, на набережной, – урод пропадал, освобождая место для нормального, честного, достойного человека.
И хотя противно было сознавать, что по всей стране орудует сила, которую не сдерживает закон, стальными тисками сковавший тебя самого, – Мурашкин на выбраковщиков не злился. Он понимал: временная мера. В «Указе сто два» так и писали, черным по белому. Еще пара лет, от силы года три… Поэтому Мурашкину никогда не приходило в голову попроситься в АСБ. По своему нынешнему безделью он отлично понимал, что значит оказаться выброшенным из жизни. А ведь это ждет каждого из тех, кто сейчас вместо него, Мурашкина, подставляется под бандитские пули. Хотя какие теперь бандиты… Поубивали всех давным-давно. А кого не убили, загнали пожизненно на каторгу. По-честному. Мол вы, ребята, погуляли за наш счет, теперь потрудитесь на наше благо.
И все-таки интересно, чем займутся парни из АСБ, когда правосудие вернется на привычные рельсы, и милиция из профилактической службы опять станет тем, чем ей положено быть. Странный народ там, в Агентстве. Своеобразный, если не сказать больше. «Некоторые, кстати, и говорят, не стесняясь», – подумал Мурашкин. И сразу вспомнил, как на прошлой неделе в отделение зашел выбраковщик. Чего-то ему нужно было от начальника. Мурашкин, без дела ошивавшийся во дворе и ждавший, когда ребята сменятся и можно будет пойти вдарить по пиву, сразу его вычислил. Невысокий, даже щуплый, лет сорока, с заметной сединой в черных волосах… «Скромный такой. И с ласковыми глазами убийцы». И один лейтенант, видимо, знавший выбраковщика в лицо, крикнул: «Какие люди, и без наручников! Смотрите, кто пришел! Да это же Пэ Гусев, вождь палачей!»
У Мурашкина тогда все съежилось внутри. А тот Гусев просто кивнул лейтенанту, мило улыбнувшись, будто такими репликами выбраковку и положено встречать. Показал дежурному свой значок и прошел к начальнику.
Да, худо придется выбраковщикам, когда их услуги окажутся не нужны. А ведь милиция, по большому счету, в ножки им должна поклониться. Мурашкин отлично помнил времена, когда от него, человека в серой форме, люди шарахались, как от чумного. «Менты и бандиты – родственные профессии», – говорили тогда. Теперь полюбили. Малышня так на руки и лезет, взрослые не воротят морду, а первыми здороваются…
Мурашкин курил и думал, какого черта он тут делает. Можно пойти в опорный пункт и вволю поиграть на компьютере. Можно отправиться домой и приготовить что-нибудь эдакое на обед, жену порадовать. По телевизору смотреть днем нечего: гонят советские фильмы и пропагандистские шоу на тему, как хорошо жить в Славянском Союзе. Жить стало действительно неплохо, а все равно тоска… Участковый сунул нос за пазуху в надежде, что случайно отключил рацию. Но тусклая красная лампочка горела, и динамик еле слышно шуршал.
А то нанести один-другой профилактический визит? Проверить, например, не запила ли вновь эта дура Татьяна. Или в сотый раз попытаться объяснить старому маразматику Дундукову – вот же фамилия! – чтобы перестал на нее строчить анонимки. Все равно бумажки с подписью «Борец за нравственность» к рассмотрению не принимаются…
От соседней школы донесся оглушительный вопль, будто там резали детей очень тупым ножом. Мурашкин и ухом не повел: это просто началась большая перемена. Но мысли его двинулись по вполне определенному пути. Точно, зайти к Татьяне. Она когда запивает, у нее ошиваются разные типы. Ведут себя обычно тихо, ничего криминального, но два неуравновешенных человека в одном помещении – уже повод к «бытовухе». Не напугали бы дочь.
Бездетный Мурашкин тяжко переживал, когда у симпатичных детишек оказывались непутевые родители. Дай ему волю, он прелестную белокурую шестилетнюю Машеньку отнял бы у Татьяны силой и удочерил. Все равно мать сопьется вконец и либо на принудительное лечение угодит, либо вообще в лагерь. Только успеет до этого ребенка испортить. Жаль.
Да, к Татьяне. Прямо сейчас. Мурашкин бросил окурок в урну, поднялся и быстрым шагом двинулся в глубь квартала.
Уже поднимаясь на этаж, участковый почувствовал смутное беспокойство. А когда протянул руку к кнопке звонка, услышал неясный звук, доносящийся из квартиры. То ли стон, то ли плач. За обшарпанной дверью творилось нехорошее. Мурашкин позвонил. Никакого ответа. Он позвонил снова. Внутри завозились и притихли.
– Откройте, участковый! – крикнул Мурашкин.
И опять услышал тот же звук. Точно, это плакал ребенок.
Никаких сомнений: там, внутри, стряслась беда. Участковый отошел к противоположной стене, оттолкнулся и наподдал дверь плечом. Полетел вперед с дверью в обнимку, врезался во что-то мягкое, упал, вскочил.
Хозяйка валялась в коридоре, участковый на пару с дверью хорошо ее ушибли. Мурашкин чуть было не принял женщину за мертвую. Но Татьяна вдруг открыла глаза, тупо поглядела на участкового и буркнула:
– И ты тоже пошел на хер…
После чего с отчетливым стуком уронила голову на пол и, кажется заснула.
Мурашкин толкнул дверь в комнату и остолбенел. Перед ним стоял незнакомый пропитой мужик и поспешно заправлял рубаху в штаны. А забившаяся в угол Машенька, заливаясь слезами, размазывала по чумазой мордашке белое и липкое.
Дальше участковый действовал четко и стремительно.
И так хладнокровно, как до этого никогда в жизни.
Телефонный звонок разбудил Гусева в полдень. Гусев, не открывая глаз, свесился с кровати и принялся шарить по полу. Телефон не нащупывался, а свисать было неудобно: какой-то валик твердо врезался в живот. Потом рука зацепила нечто стеклянное, которое тут же упало и покатилось. Гусев заподозрил недоброе, разлепил один глаз и обнаружил, что лежит поперек своего любимого кресла в гостиной, а на полу валяются в живописном беспорядке пивные бутылки.
Кряхтя и постанывая, Гусев сполз на пол и начал тыкаться носом в «пузыри», втайне надеясь, что хоть один да оставил вчера без внимания. Чуточку жидкости прочистить мозги. А заодно вернуть себе дар речи, поскольку телефон, судя по назойливому курлыканью, вознамерился допечь хозяина и призвать к ответу.
Бутылки оказались пусты. Гусев не без труда встал на ноги и поплелся на кухню. Походя он снял с базы радиотрубку и прижал ее к груди, пытаясь хоть так приглушить сигнал.
Трубка задушенно хрюкала с методичностью, достойной лучшего применения. То ли ошибся номером какой-нибудь факс-модем, то ли звонил человек, знающий гусевский распорядок дня и железно уверенный, что абонент дома. Хорошо бы первое, но в чудеса Гусев принципиально не верил. Скорее всего, настойчивые звонки предвещали очередную свеженькую, с пылу с жару, неприятность.
Телефон умолк на пороге кухни, да так неожиданно, что Гусев даже остановился. С глубоким сомнением поглядел на трубку. А потом, будто очнувшись, сунул ее не глядя в пространство (оказалось – в забитую грязной посудой раковину) и прыгнул к холодильнику.
На полочке лежала заначка – две бутылки «Балтики» номер три. Гусев огляделся в поисках открывалки, сообразил, что та после вчерашнего наверняка в гостиной и, недолго думая, уцепился пробкой за край батареи. Несильно врезал сверху раскрытой ладонью – пробка с тихим звяканьем укатилась под ноги, – и жадно припал к горлышку.
Через несколько секунд бутылка опустела наполовину, а в глазах человека появилось более-менее осмысленное выражение. Гусев тяжело выдохнул, уселся за кухонный столик и мысленно обложил последними словами гадину, разбудившую его раньше времени. Ни особого похмелья, ни физической разбитости Гусев не ощущал. Он просто все еще был здорово пьян. Оставалось только допить пиво, раздеться и лечь в кровать. Хотя бы часика на три-четыре. Инструктаж перед вечерней сменой в пятнадцать тридцать. Хотя какая это смена – так, зайти отметиться… Нет больше тройки Гусева. И когда ему теперь дадут хотя бы одного стажера, черт знает. А в одиночку выбраковщика никто на работу не пустит. Мало ли чего ему в голову взбредет.
Инструкция четко объясняла, почему нужно ходить втроем. И как себя вести в тех исключительных случаях, когда можно вдвоем. Но на взгляд Гусева, все эти хитрые расстановки уступом, просчитанные для каждой тройки специально, исходя из характеристик оружия и личной психологической устойчивости бойцов, расписывались только чтобы запудрить выбраковщикам мозги. Он-то отлично знал, почему на самом деле сотрудникам АСБ положено бродить стаей. Дай Гусеву волю, он бы своих коллег не то что на работу, а просто в магазин за хлебом поодиночке не выпускал бы.
И себя, ненаглядного, в первую очередь.
Одинокий выбраковщик, тревожно-мнительный, неуверенный в себе, волочащий по асфальту длинный хвост многочисленных комплексов, представляет для добрых граждан куда большую опасность, чем целая преступная группировка. А поскольку банды, шайки и мафиозные кланы на территории Союза успешно выбраковщиками изничтожены…
Именно на этой фразе вчера Гусева перебили. Начальник Центрального отделения ласково попросил его засохнуть. Гусев засох и сел на место, ловя затылком неприязненные взгляды. Как обычно, его не поняли. Его вообще никогда не понимали. Никто. Всю жизнь.
Хотя, быть может, на этот раз намек получился слишком тонким. Но как еще передать товарищам свою тревогу за их безопасность? Как объяснить, что буквально всем телом Гусев предчувствует беду? А ведь он в АСБ шесть лет, почти с самого начала, и кому еще взвалить на себя тяжкую долю местного оракула? Когда остальные догадаются, что происходит, будет поздно. Один-единственный приказ сверху – и застоявшиеся ОМОНы и СОБРы передавят выбраковщиков, как котят. С диким наслаждением передавят. Таких, как Гусев, прожженных ветеранов, отловят по одному и тут же застрелят при попытке к бегству. А прочую мелюзгу вообще пачками лопать будут, и не подавятся.
«Нас в Москве осталось чуть больше тысячи. И от силы десять тысяч по стране. Говорят, теперь больше не нужно, ведь всех гадов вы уже поубивали… Мы – остатки прежней роскоши. Мы – жалкие крохи, нас просто смахнут рукавом со стола. А потом накроют стол по новой».
Стараясь не думать о грустном, Гусев прикончил бутылку и задумчиво оглянулся на холодильник. Точно, допить и баиньки. Если, конечно, эта гадина…
Гадина оказалась легка на помине. Среди чашек и тарелок обиженно тренькнуло.
Гусев встал, двумя пальцами ухватил трубку за огрызок антенны и выудил из раковины. Взял полотенце и тщательно протер. Нажал кнопку и хмуро сказал в микрофон:
– Зачем вы меня разбудили?
На другом конце линии раздался страдальческий вздох.
– Паша, как хорошо, что ты на месте! Выручай, старина! Кроме тебя…
– А-а, товарищ подполковник… Ну-ну.
Слышно было, как подполковник Ларионов, начальник близлежащего отделения милиции, угрызается совестью. Выражалось это в сопении и покашливании.
– Паша…
– Вот что-то вспомнить не могу, кто это меня на днях вождем палачей обозвал? – задумался вслух Гусев.
– Да ну! – деланно изумился Ларионов.
– Ты же знаешь, товарищ подполковник, я терпеть не могу, когда мне прямо так в глаза правду-матку режут.
– Паша, ну хватит, в самом деле!..
– Мне правда глаза колет, понимаешь?
– Хорошо, я им скажу.
– И скажи.
– И скажу! Так скажу, присесть не смогут!
– Вот сейчас пойди и скажи. Этому, как его… Ну, летёха такой мордастый. С усами.
– Паша, можно я с тобой закончу, а потом сразу пойду и скажу ему?
Гусев усмехнулся в трубку.
– Он меня боится, – сообщил он заговорщическим шепотом. – Они все меня боятся. Слушай, подполковник, а ты меня боишься?
– Извини, не очень.
– Как же так?
– А я смелый. Отважный я. Слушай, Паш, тут у нас большая неприятность случилась. Выручи еще разок? Пожалуйста.
– Опять твои психопаты задержанного прибили?
– Если бы задержанного, я бы тебе не звонил.
– А кого тогда?..
– Понимаешь… Мурашкин с пятого участка, прекрасный мужик, взял и застрелил одного урода. В состоянии аффекта застрелил.
– Ничего не понимаю, – удивился Гусев. – Ваша братия каждый Божий день кого-нибудь застреливает в состоянии аффекта. И рисует в отчете самооборону. Напивается до состояния аффекта, а тут навстречу топает мирный гражданин в состоянии аффекта – и пошла-поехала самооборона… Странно, что вы друг друга еще не поубивали. Даром, что пребываете в состоянии аффекта с утра до ночи…
Он мог бы еще долго распространяться на этот счет, но Ларионов его перебил.
– Паша, – сказал он. – Я тебя слушаю и балдею. Всю жизнь бы слушал. Позови какого-нибудь юношу из «Московского комсомольца», он с тобой потом гонораром поделится. Но мне действительно нужна твоя помощь.
– То есть, этот прекрасный мужик участковый Какашкин не умеет писать, и не может поэтому нарисовать в отчете самооборону.
– Да он в больнице! – рявкнул Ларионов.
– Почему? В какой?
– В Алексеевской, идиот!!!
Гусев задумался.
– Ничего себе… – пробормотал он. – Психушка, значит… Ладно, начальник, считай, я тебя простил. Докладывай обстановку.
– Докладываю, – согласился Ларионов. – Имеем два трупа…
– Ты же говорил…
– Нет, он еще и бабу одну грохнул.
– А-а, на почве ревности!
– Гусев, помолчи. Я же тебе докладываю. Имеется выбитая дверь, за ней два трупа, мужской и женский. Значит, женщина – хозяйка квартиры, мужчина – ее сожитель. Еще имеется девочка пяти лет, дочь хозяйки, живая, у нее глубокий шок, судя по всему было изнасилование.
– Хорошо погулял участковый Какашкин! – ляпнул Гусев.
– Павел!!!
– Извини, старина, это я от неожиданности. Вот же дрянь какая…
Гусев пожалел, что вовремя не прикусил язык. Конечно он догадался, что к чему. Случай был в каком-то смысле типовой.
Наверное каждый выбраковщик прошел через это: на твоих глазах некто отвратительный совершает нечто ужасное. И тут тебе впервые в жизни по-настоящему «сносит башню». Вот почему уполномоченным АСБ не положено огнестрельное оружие. Только уродливый пневматический «игольник», автоматический пистолет, стреляющий иголками с парализатором мгновенного действия. Кстати, побочный эффект этой мгновенности – адская боль. Малость химики перемудрили. Наверное у них тоже были личные счеты с врагами народа.
– Факт, что насильник – сожитель хозяйки, не вызывает сомнений, – объяснил Ларионов. – Мурашкина подобрали в невменяемом состоянии, и он еще долго ничего не расскажет. Да и нечего тут рассказывать, все ясно. Зашел для профилактики, что-то услышал, позвонил, не открыли, вышиб дверь… И так далее. Нервы сдали у мужика. Клянусь, я его хорошо понимаю. Ничего, подлечится – еще послужит…
Гусев хмыкнул, но от комментариев воздержался. Понятно было, что Ларионов своего подчиненного не сдаст. Тем более, участковый скорее попал в беду, чем совершил преступление. Но снова давать ему оружие и власть… «Гусев, окстись, ты и сам ничуть не лучше».
– Короче говоря, был звонок насчет стрельбы, – продолжал Ларионов. – От соседей на центральный пульт. Выехала группа, то есть все уже оформлено. Но слава Богу, у ребят хватило ума на месте разобраться что случилось, и приостановить дальнейший процесс. Гусев, дружище, возьми все на себя, а? Ты представь, какой офигительный «глухарь» из этого дела получится! Его в принципе спихнуть не на кого!
– Кроме меня, – заметил Гусев. – Разумеется, ни один ворюга не возьмет на душу изнасилование ребенка и двойную мокруху. Да у тебя, небось, и нет сейчас живого вора. Ты уж, наверное, забыл, как они выглядят. А вот добренький Гусев на что угодно подпишется.
– При чем тут изнасилование, оно считай раскрыто. А вот мокруха… Паша, это ведь твой контингент! Запрос я тебе задним числом оформлю. И свидетелей, как положено.
– Знаешь, подполковник, – сказал Гусев негромко. – Я, конечно, о нас с тобой невысокого мнения, но вот в такие моменты удивляюсь – и чего это у нас еще крылышки не выросли? У тебя там, случаем, нимб не проявился? Гос-по-ди! Среди каких уродов мы живем! Это же просто уму непостижимо!
– Берешь?.. – спросил Ларионов с плохо скрываемой надеждой в голосе.
– Кроме твоих людей никто этого Какашкина не видел? – деловито осведомился Гусев.
– Мурашкина! Да нет, он как отстрелялся, так на месте и завис. Метался, бормотал что-то. Группа подъехала буквально через пять минут. Вывели его тихонечко… Если кто во дворе и был, так сам знаешь, менты они вроде китайцев, на одно лицо. А в больницу я его по блату сунул, там все будет шито-крыто.
– К тестю что ли? – вспомнил Гусев.
– Ну.
– Ладно, – вздохнул Гусев. – Через полчаса зайду. Готовь мне запрос и сопровождающих. Если дашь того усатого лейтенанта, буду отдельно признателен. И бутылка с тебя.
– Да хоть ящик! – радостно взвыл Ларионов.
– Значит все-таки берешь взятки! – обрадовался Гусев.
– Почему?!
– Откуда у тебя деньги на ящик, ты, подполковник!
– Нам в прошлом месяце опять зарплату повысили. А потом, я для хорошего человека, – твердо сказал Ларионов, – последнюю рубаху сниму!
– Это я-то хороший? – удивился Гусев.
– Конечно, – подтвердил Ларионов. – А если приедешь через двадцать минут, я тебе еще и не такое скажу.
– Обойдусь. Через полчаса встречай.
– Ну, Пашка, ну, выручил! Спасибо!
– Пока еще не за что, – отрезал Гусев и дал отбой.
Минуту-другую он стоял посреди кухни, задумчиво перебрасывая трубку из руки в руку и прикидывая, как навязанную Ларионовым фиктивную выбраковку провести через отчетность Центрального отделения АСБ. Ведь если подходить к вопросу формально, то нынче старший уполномоченный Агентства Социальной Безопасности Павел Гусев существовал только де-юре. Де-факто ему положено было регулярно являться на инструктаж, а потом вместо работы плестись на все четыре стороны. Ведущий, потерявший за месяц двоих из тройки. Потерявший заодно последние остатки доверия в отделении. Со всех сторон только неприязнь и страх. Впрочем, ему не привыкать. Всегда его по жизни сопровождали эти два чувства. Он боялся, его боялись. Он ненавидел, его ненавидели. И обе стороны, как правило, эти чувства умело скрывали. Гусев себя контролировал, потому что знал: может убить. Все остальные – потому что знали: и правда может.
Только внутри тройки, ушедшей в небытие, Гусев становился нормальным человеком. Ему повезло с помощниками. Атмосферу, сложившуюся в команде, трудно было назвать взаимопониманием. Но вот доверие, готовность прикрыть спину, а то и заслонить товарища грудью – эти взаимные чувства они, трое, ощущали друг в друге постоянно. Выходя в город, тройка Гусева превращалась в единый организм.
Эта команда была неистребима. И прожила бы очень долго, не случись двоим из троих попасть под выбраковку самим.
Глава вторая
В этом – разгадка неслыханной и не имеющей аналогов в мировой истории повальной честности населения Валахии в середине XV века. После того, как тысячи воров погибли на кольях или сгорели в пламени костров на городских площадях, новых охотников проверить свою удачливость уже не находилось.
Сентябрь в этом году выдался сухим, но прохладным. Лучшая погода для выбраковщика, который по долгу службы предпочитает одежду из плотной ткани и свободного покроя, скорее даже мешковатую, чтобы не так выпирала наружу его профессия. Летом Гусева ужасно раздражала необходимость мазаться специальными кремами и надевать гигроскопическое белье. Иначе он бы просто умер, закованный в спасительную, но абсолютно глухую броню. А сейчас он чувствовал себя замечательно. Легкая, но прочная кожанка с полами до середины бедра удачно маскировала полпуда железа и пластмассы, которые таскал на себе выбраковщик.
Тем не менее, у станции метро Гусева вычислили. Он задержался купить сигарет, и тут же рядом притормозил «Соболь» с эмблемой Службы Доставки на двери.
– Помощь не требуется, коллега? – спросил парень в белом халате, высовываясь из окна.
Гусев бросил через плечо сумрачный взгляд, промолчал и снова повернулся к окошку табачного киоска. Протянул было деньги, но тут задняя дверь киоска открылась, и внутрь шагнул некто, судя по выражению лица – хозяин. Гусев присмотрелся, вздохнул, пробормотал: «Извините, у нерусских не покупаем…» и тяжело потопал к соседней палатке. Несмотря на вполне приличное настроение, ходить сегодня было отчего-то трудно.
«Соболь» все не уезжал. Взяв свое курево, Гусев подошел к фургону.
– Что там было насчет помощи? – спросил он угрюмо. – Какая еще помощь?
– Наркологическая, разумеется. Хотите маленький укольчик? Второе рождение гарантировано. Вы же чувствуете э-э… дискомфорт, сразу видно.
– Вот это глаз! – восхитился Гусев.
– Работа такая, коллега. Давайте, заходите.
– Н-нет, спасибо, – пробормотал Гусев. У нарколога было приятное открытое лицо и заразительная улыбка. Но это еще не повод разрешать человеку тыкать в тебя иголками.
– Вам же на маршрут сейчас, верно? Давайте поправим здоровье. Я просто нарушу профессиональную этику, если отпущу вас.
Читать бесплатно другие книги:
