Заговор призраков Коути Екатерина
– Нуте-с, мисс Тревельян, поведайте-ка мне, что в вас такого особенного, – неторопливо заговорил вельможа.
– Простите, милорд?
Мельбурн принадлежал истории. Это ведь все равно, как если бы к ней обратился Юлий Цезарь, ну или хотя бы Оливер Кромвель.
– Экхмм… Сами рассудите: моя покойница-жена, леди Каролина, любила приводить в дом бродяжек. Пичкала их сластями, обряжала в восточные костюмы, забавлялась с ними, как с куклами. Однако… гмм… фривольная филантропия не свойственна ее величеству. Так чем же вы ее заинтересовали, милое дитя, раз вы во дворце, а не в околотке? Что в вас особенного?
– Я вижу привидения, – созналась Агнесс.
Карие глаза под седыми бровями заблестели, как желуди, упавшие в заиндевевшую траву.
– Кхм… многообещающее начало, – пожевал губами Мельбурн. – Нельзя ли подробнее?
3
Дома Джеймса ожидало еще одно потрясение. В фойе по обе стороны двери стояли навытяжку гвардейцы в алых мундирах. По двум рядам пуговиц, пришитых попарно, и красной кокарде на медвежьих шапках Джеймс определил, что принадлежали они к полку Колдстрим. Королевский караул. Но здесь-то они что позабыли?
Третий гвардеец, капитан, о чем свидетельствовала роза на эполетах, замер перед кушеткой, на которой, согнув ногу в колене, возлежал лорд Линден.
– …но самым примечательным директором Итона был Николас Удалл, живший в XVI веке, – вещал сиятельный племянник. – Вместе с двумя учениками он украл школьное серебро и снес ростовщику…
Рука в белой перчатке стискивала эфес. Судя по тому, как подергивались черные завитые усы, офицер прилагал все усилия, чтобы не выхватить саблю из ножен и не обрушить мальчишке на темя, пусть и плашмя. Каждое слово лорда Линдена увесистой каплей падало в чашу его терпения.
– Чарльз!
Мальчик вскочил и отвесил поклон, но его учтивость не смягчила опекуна.
– С тебя глаз нельзя спускать! Что ты успел натворить, раз за тобой присылают королевских гвардейцев? Полицию еще понятно, но гвардейцев?
– Не за мной, сэр, а за вами.
– Что? – опешил мистер Линден.
– Кузина Агнесс попала в переплет. Сейчас вас отвезут к ней в Тауэр, – посочувствовал племянник. – Но я буду носить вам передачи.
– Не в Тауэр, а в Букингемский дворец, – устало сообщил капитан гвардии. – Извольте следовать за нами, но имейте в виду – дело строжайшей секретности. А вам, юный сэр, надлежит тотчас забыть об увиденном.
– Сделать сие будет сложно, ибо память у меня остра, – повинился Чарльз. – Впрочем, ничто так не притупляет память, как бутылка мозельского в ресторане «Веррей».
Сколько бы времени ни провел капитан в компании лорда Линдена, этого хватило, чтобы надломить его волю. Избегая смотреть на подчиненных, он протянул мальчику монету в один фунт. То была малая плата за избавление от лекции по истории Итона.
– Надеюсь, деньги не из казны. Не из моих, стало быть, налогов, – процедил Джеймс, следуя за гвардейцами.
Но от сердца отлегло: Агнесс жива. Ему еще предстояло выяснить, как вместо галантерейной лавки она попала во дворец, но, учитывая ее дар мгновенно заводить знакомство с самой знатной особой в округе, удивляться тут нечему.
4
Букингемский дворец порадовал его новой отделкой фасада и тем, что наконец-то был убран купол, похожий на перевернутый таз для умывания. В покоях дворца скромному пастору еще не доводилось бывать, но даже парадная лестница его не впечатлила. Чересчур помпезно. И до мраморных ли колонн ему было, если все мысли занимала Агнесс? Уж не положила ли на нее глаз королева? Одно дело – представление ко двору, ритуал важный, но ни к чему не обязывающий, и совсем иное – личный интерес королевы. С ее приятными манерами и пристрастием к рукоделию Агнесс стала бы хорошей фрейлиной, но так просто он ее никому не отдаст.
«Агнесс, я тебя не выпущу…»
Гвардейцы были так же словоохотливы, как медведи, чьи шкуры пошли на их высокие шапки, поэтому Джеймс предпочел не тратить времени на расспросы. Обнадеживало, что никто из них, с виду выходцев из простого народа, не сплевывал украдкой через плечо. Значит, подробности биографии пастора им неизвестны. Но как только перед Джеймсом распахнулись двери в Зеленую гостиную, тревога выпустила когти – не один за другим, а все сразу. Агнесс он заметил моментально: она притаилась в углу гостиной, а рядом с ней в кресле развалился тучный старик, и это был…
– Мистер Линден? Несказанно рад встрече. Я Уильям Лэм…
– …второй виконт Мельбурн. Не трудитесь представляться, сэр, я вас узнал, – проговорил Джеймс, подходя поближе к Агнесс, которая так и потянулась к нему навстречу. Обнял ее за плечи. Шаль промокла насквозь, и только сейчас он заметил, какой тонкой была ткань ее домашнего платья.
Несколько минут спустя простуда казалась ему наименьшей из опасностей, подстерегавших воспитанницу.
– Что ж, не будем тратить время на приветствия и… экхмм… вернемся к делу, – как ни в чем не бывало, продолжил бывший премьер.
Рот его был скошен влево, потому к светскому сюсюканью примешивалось еще и кряхтение. Не так давно он перенес удар, догадался Джеймс, стараясь не думать о мокрой подушке, с которой, едва шевеля губами, проклинал его лорд Линден. Старый граф был крепок, как столетний дуб, но удар расколол его надвое, превратил в трухлявую корягу. Мельбурн оказался прочнее.
– Какое дело вы имеете в виду, милорд?
– Да то самое, о котором мы толковали с вашей племянницей. У мисс Тревельян есть дар рассказчика. Я бы посоветовал ей описать свои впечатления в романе, хотя… гм… опубликовать сочинение пришлось бы под мужским псевдонимом. Тема уж больно неделикатна.
Агнесс обратила к Джеймсу встревоженное личико, и от негодования тот не сразу подобрал слова.
– Вы допрашивали мою племянницу?
Мельбурн поморщился. Кустистые, невероятно густые брови сомкнулись, как два атакующих мамонта.
– Допрашивал! Что за казенщина, право слово. Мы… кх-м… просто беседовали, сэр, беседовали о вечном. О душах.
– Неупокоившихся, надо полагать? – вздохнул Джеймс, не забывая поглаживать Агнесс по плечу. Она-то не виновата, что призраки слетаются к медиуму, как скворцы на созревшую вишню.
– О ком еще? Мисс Тревельян, дружочек, расскажите дяде, что вы увидели сегодня поутру.
И Агнесс заговорила, широко распахивая глаза и заправляя за уши выбившиеся из прически пряди. Она волновалась, но, судя по тому, как гладко текла ее речь, эту историю она пересказывала не единожды. Чем больше Джеймс узнавал о ее злоключениях, тем мрачнее становился, а когда Агнесс упомянула Грин-парк, он убрал руки за спину, потому как правая уже начала описывать дугу, словно взмахивая невидимым кнутом. Сколько ударов потребуется, чтобы подчинить себе эту тварь? Дюжины, пожалуй, не хватит…
Постойте-ка!
– Стало быть, уже на Риджент-стрит поведение того мужчины показалось тебе странным?
– Да, очень, – отвечала Агнесс. Присутствие Джеймса ее приободрило. – Голос у него был препротивный, низкий и хриплый. И говорил он ужасные вещи. Я подумала даже, что он пьян, хотя джином от него не разило.
– Полагаю, к моменту вашей встречи бедняга был одержим призраком.
…Нет. Кнут не годится против духа, который творит злодейства в чужом теле. Так можно изувечить утратившую волю жертву. Ничего, в арсенале экзорцистов найдется немало средств. Зажженные свечи. Заклинания. Звон колокола, вроде того, каким святой Патрик изгонял из Ирландии змей…
Бывший премьер хлопнул себя здоровой рукой по колену.
– Вот ведь что творится! Привидения совсем распустились, экие фортеля выкидывают!
– Да, дух на вольном выпасе – явление не вполне обычное. Привидения обычно привязаны к определенному месту, тому, где прервалась их жизнь. Хотя знаком мне один покойный рыцарь, который разгуливает по всему северу, потому как в двенадцатом веке там лежали его земли. Но монах? Монахи встречаются в церквях и монастырях.
…По всему видно, что он силен, но с любым привидением можно совладать. Хотя не с любым – в одиночку…
– А еще у того несчастного был расстегнут сюртук. Вдвойне странно, ведь я-то едва не замерзла. Да и от привидений исходит холод, а не жар. Как так?
– Этому у меня тоже нет объяснений.
Он чувствовал себя как гончий пес, которого дернули за привязь в тот самый момент, когда в кустах, потрескивая хворостом, пробиралась лисица. Но вместо того, чтобы отпустить, погнали обратно на псарню. В отличие от пса, джентльмен не может зарычать и оскалиться, так что пришлось ограничиться тихим вздохом. Не его добыча. Дни его охоты миновали.
– Если у вас все, сэр, то нам с мисс Тревельян пора домой, – вежливо кивнул он Мельбурну. – А призраком пусть займется придворный экзорцист.
Премьер откинулся на спинку кресла и улыбнулся в пол-лица.
– Откуда же при дворе ее величества взяться экзорцисту? Сие занятие нынче не в моде. Как сказал один умный человек: «Из мира ушла вся радость, когда фейри перестали плясать, а священники – изгонять духов».
На правой щеке заиграли ямочки, как у довольного младенца, левая же была неподвижна, и морщины казались высеченными в камне.
– Не беда. Я уже знаю, к кому надо обратиться.
– Отлично… А к кому? – не удержался Джеймс.
Встречать коллег ему еще не доводилось. К началу века эта профессия почти сошла на нет, хотя столица кишела медиумами и месмеристами всех мастей. Но изгнание духов было им не по плечу. Их мастерства хватало лишь на то, чтобы заставить совсем уж безобидное привидение показывать трюки. В глазах мистера Линдена такой медиум мало чем отличался от фокусника, дрессирующего ученую свинью.
Но если в Лондоне появился сильный экзорцист…
– Да к вам же. Вот вы и выследите сию зловредную тварь. Вам это будет с руки. Подобное тянется к подобному – не так ли, сэр?
Вот с этого и следовало начинать. К чему тратить время на преамбулы?
Краем глаза он заметил, что щеки Агнесс пошли неровными красными пятнами, словно пожар вспыхнул на вересковой пустоши. Выставить бы ее за дверь, но ведь не уйдет. Пришлось усадить на диван и сесть рядом.
– И что же вам обо мне известно?
– Не так много, мистер Линден. Лишь однажды довелось мне увидеть ваше имя написанным на бумаге, среди других имен. Их там было много, этих имен… Кх-м… Рядом с некоторыми значилась видовая принадлежность одного из родителей, – сказал Мельбурн с тем же спокойным дружелюбием.
– О, нет, не может быть! – вырвалось у Агнесс. Лучше бы она молчала.
– Я сказал что-то не так? Мисс Тревельян, вы уж простите старика, – каясь, он постучал кулаком по белому жилету. – Не зря же старость называют вторым детством, мы лопочем, что на ум взбредет. То ли дело ваш дядюшка – молод, полон сил, остер, как бритва. Да он этого призрака в два счета выследит!
– И не подумаю.
– Вижу, вам угодно со мной поторговаться. Хорошо, мистер Линден, давайте поторгуемся, коль скоро фейри ничего не делают даром, – не смутился бывший премьер. – Я мог бы предложить вам родного сына, да вот беда – он скончался несколько лет тому назад. Хотя вы и так бы им не прельстились, первенец у меня… кхэ… вышел неказистым.
– Вы не понимаете…
– Я мог бы посулить вам приход побогаче или, чтоб не мелочиться, облачение с пышными батистовыми рукавами.
– Только епископства мне и не хватало.
– Стало быть, вы разделяете мое мнение, что во главе церкви должны стоять только достойные люди. Отрадно слышать, отрадно.
Пальцы мистера Линдена покалывало – их покрыл иней, – но нельзя, чтобы во дворце повторилась безобразная сцена, как давеча в ризнице. Но с той, другой стороны досталась ему леденящая ярость, как дуновение мороза, от которого лопается кора на деревьях и чернеют первые плоды. С той самой стороны, на которую намекал милорд.
– Я также мог бы напомнить вам о государыне и ее малых детушках, но, в свете всего сказанного, воздержусь. Детский плач для неблагих фейри подобен звукам свирели… Что там ваши родичи делают с детьми, которых воруют? – осведомился старик, оглаживая бакенбарды.
– Они редко забирают детей… и я не знаю, что потом с теми происходит, – ответил Джеймс. Услышал, как тихо ойкнула Агнесс, но не посмел взять ее за руку – чтобы не обморозить.
– Не хотите рассказывать, и не надо. Остается, наконец, злополучный «Билль о полукровках». Его проталкивал некий мистер Хант со товарищи, но с лета от настойчивого джентльмена ни слуху ни духу. Пропал наш мистер Хант. По странному совпадению, на севере, в ваших краях.
В гостиной повисло молчание, но не успело оно стать ни томительным, ни звенящим, как заговорила Агнесс:
– Вы ничего уже от него не услышите.
– Вот как?
– Он погиб. Его забрало море.
Джеймс напрягся.
О Ханте она упомянула впервые с того утра, когда появилась в Линден-эбби в изорванном платье, пропахшем морской солью и водорослями, а сильнее всего кровью… Он прождал несколько недель, но Агнесс так и не заговорила о пережитом. Предпочла в одиночку нести бремя воспоминаний, и вырывать у нее эту ношу было бы насилием, пожалуй, еще худшим, чем то, которое она испытала. Каждый имеет право на свои тайны. Ему ведь тоже не пришло бы в голову поведать ей, как они с Лавинией возвращались тогда в наемной карете, усадив между собой и поддерживая плечами тело его брата. От таких подробностей Агнесс следовало беречь так же истово, как и от любого другого зла.
Возможно, точно так же она бережет его. И ее молчание – не дань хорошим манерам, что удерживают девиц от грубых речей, но признак любви. Иногда у него почти получалось в это поверить.
– Что ж, одним фанатиком больше, одним меньше – невелика утрата, – равнодушно фыркнул лорд Мельбурн. – Однако за мистером Хантом остался бумажный след, а господа из Общества по искоренению пороков продолжают его дело.
– Так билль уже готов?
– Да, но это ничего не значит. Покамест ни тори, ни виги не спешат к нему даже вилами прикоснуться. Хотя тори он, безусловно, нравится. Они бы и суды над ведьмами вернули, не говоря уже о том, чтобы поставить на учет в полиции всех фейри-полукровок. Но – молчат! Как воды в рот набрали, только глаза пучат от бессильной злобы. Что же до нас, до вигов, то мы бы не вложили персты в раны Христа. Мы попросили бы его рационально обосновать свое Воскресение, сопроводив рассказ дюжиной таблиц. Что за чертовщина, что за нянькины байки! Фейри, гоблины, гномы – экая дичь!.. Ах да, есть же еще и привидения. Эмм-хм… но минувшие события заставят даже скептиков призадуматься. Особливо если наш фантом опять учинит что-нибудь эдакое. Затейливое.
– И тогда нечисть никто не станет сортировать на хорошую и плохую, – додумал за него Джеймс.
– Не станет, мистер Линден, ох, не станет… Но я не буду угрожать вам биллем, потому как одному джентльмену не пристало шантажировать другого. А в том, что вы английский джентльмен, я ни на миг не сомневаюсь… Уж лучше я подожду, пока вы сами не вызоветесь изловить супостата.
Что за странное чувство? Как будто ошейник сняли, но проворно заменили другим – уже не таким тяжелым, но не менее прочным, а потом потыкали хлыстом в ребра. Возьми след. Найди. Растерзай. Если что-то останется, принеси показать, но это не обязательно. Сколько лет его передергивало от одной только мысли, что его пригласят на королевскую охоту – в качестве пса, – но вот его пригласили, и что же он чувствует? Азарт, а не унижение. Ведь так давно он не охотился по-настоящему.
– Я все сделаю. Изгоню призрака и не потребую ничего взамен. Ни денег, ни почестей, ни фунта плоти.
Лорд Мельбурн заерзал в кресле, края воротничка захлопали его по щекам. Он выглядел довольным, но отнюдь не удивленным, и Джеймс почувствовал к нему невольное уважение. Горазд же он торговаться. Наверное, королева сожалеет, что он больше не числится в ее советниках.
– Вот и славно, вот и договорились! А я со своей стороны попрошу ее величество написать письмо с просьбой оказывать вам всяческое содействие.
– В двух экземплярах, пожалуйста. Я тоже буду участвовать в расследовании, – попросила Агнесс, и, прежде чем Джеймс успел возразить, старик рассмеялся.
– В двух так в двух.
– Слово джентльмена?
– Оно самое, дружочек мисс Тревельян, – ласково кивнул ей Мельбурн, когда Агнесс подлетела, чтобы помочь ему встать с кресла.
В ее глазах разливалась яркая, манящая синева, как всегда после выигранного спора, но Джеймс не собирался уступать так быстро.
Что и говорить, изгонять злого духа, особенно если он так силен, сподручнее вдвоем. Один терзает чудовище, пока оно не выбьется из сил и не явит свою истинную форму, другой в тот момент накинет удавку твари на шею, или плеснет святой водой, или выстрелит серебром. Но в напарники можно взять не всякого – лишь того, кому доверяешь всецело, как самому себе…
…и которого любишь больше, чем себя…
Лавиния. Когда-то ее меткий выстрел спас ему жизнь. А семь лет спустя она вновь взяла оружие – ради него – и не выстрелила – тоже ради него. Он поцеловал ей руку, хотя должен был облобызать ноги, потому что она вернула ему жизнь, и волю к победе, и себя самого. О, если бы выехать с ней на охоту! Усмирение нечисти – занятие не для леди, но Лавиния такая же леди, как он – пастырь англиканской церкви. Они созданы, чтобы охотиться вместе. Они созданы…
5
Всю дорогу в Мейфер он раздраженно слушал, как Агнесс в десятый раз перечитывает грамоту ее величества. Взять Агнесс на Охоту – все равно, что сломать малиновке крылья и швырнуть ее на потеху уличному коту. Девочка еще не знает, каковы бывают чудовища, а уж он на них насмотрелся. Ущерба от иных не в пример больше, чем от сквернослова сэра Ги.
– «Мы, Виктория, милостью Божией королева и защитница веры Объединенного королевства Великобритании и Ирландии, настоятельно просим всякого, коему будет предъявлен сей документ, оказывать содействие Агнесс Тревельян, девице, жительнице Йоркшира, во всех ее делах, направленных на укрепление порядка и не противоречащих законам государства нашего…»
«Настоятельно просим», мрачно усмехнулся Джеймс. Елизавета написала бы «сим повелеваю», присовокупив, каким именно способом будет казнен всякий, кто не внемлет приказу. Но Агнесс так и ела глазами гербовую бумагу.
– Ну что, давайте распределим обязанности! Кто что будет делать? С чего мы начнем?
– Завтра я поеду в морг, куда увезли тело нашего Брута, – нехотя отозвался Джеймс. Не ссориться же перед кэбби.
– Тогда я поеду с вами.
– Нет. В морг тебя не допустят. Ты женщина, а в морг женщин допускают только в том состоянии, в каком я надеюсь никогда тебя не увидеть.
– Что же в таком случае делать мне? Пришпилить к юбке занавеску и готовиться к приему у королевы? Знаете, сэр, если покушения продолжатся, к весне королевы у нас может и не быть.
Чем же ее занять, лихорадочно думал Джеймс. Истинная дочь своей эпохи, Агнесс любит помогать ближним. Если раньше леди порхали по салонам, то теперь, заразившись жертвенностью, потчуют супом сирот. Что бы такое измыслить трудное, неприятное, но вместе с тем вдохновляющее? И тут его осенило.
– Ты меня очень обяжешь, если посетишь парад лорда-мэра вместе со своим кузеном.
– Чудесно! – оскорбилась Агнесс. – Пока вы будете вести расследование, мы станем любоваться, как вы сами выразились, золоченой колымагой. Это несправедливо. Привидение увидела я, значит, в расследовании у меня ведущая роль. Я не намерена порхать, пока вы занимаетесь делом.
– Порхать?
Работа женщин, сортирующих уголь в шахтах, покажется легкой по сравнению с тем, что ей предстоит!
– Агнесс, я попросил тебя выгулять твоего кузена. И проследить, чтобы он никого не покусал и не ублудил. Я не намерен посвящать Чарльза в наше расследование, иначе завтра об этом будет трещать весь Лондон. Сделай это ради меня.
– Полно вам возводить на него напраслину, – упрекнула его Агнесс, когда кэб остановился у обочины, и Джеймс помог ей сойти. – Чарльз, конечно, провинился, но неужели он и впрямь распутник? Бедняжка был так испуган.
Мистер Линден поставил ногу на вбитую у ступеней скобу, соскребая с подошвы городскую грязь, да так и замер. Чарльз? Испуган? Если мальчишка и выглядел потерянным, то лишь потому, что второпях выдумывал новую шалость, чтобы затмить предыдущую.
– Все верно, – сообразил он. – Ты же с ним как следует не познакомилась.
Ему было что ей рассказать, но каждый человек имеет право составить мнение самостоятельно, а не под влиянием чужого авторитета.
– Поищи Чарльза в гостиной. Я скоро вернусь и еще успею вас разнять.
Глава третья
1
В другое время Агнесс восхитилась бы трехэтажным особняком с белым фасадом, но после Букингемского дворца резиденция Линденов не произвела на нее впечатления. Тем более что холл пустовал, на рыцарские доспехи, что несли караул у подножия лестницы, было наброшено полотно, да и саму лестницу с чугунными перилами покрывал слой серовато-черной пыли. Только там, где ступал Джеймс, появлялись алые следы. Агнесс вздрогнула, но, приглядевшись, успокоилась. Под пылью скрывался бархатный ковер, за столько лет не утративший яркий цвет.
В гостиной тоже царило уныние: диваны и кресла с округлыми спинками, столы и этажерки выступали из-под холста, словно надгробия из-под несвежего снега, а люстру, упрятанную под пыльными складками, в потемках можно было принять за висельника. На месте картин виднелись прямоугольники на несколько тонов светлее пунцовых обоев. Лишь зеркало над камином оставалось открытым, от чего казалось, что гостиная следит за Агнесс огромным круглым глазом.
Сэра Чарльза Линдена она заметила не сразу. Кузен устроился на подоконнике, поджав по-турецки ноги. Возможно, он и походил бы на страдальца, если бы не серебряный поднос у него на коленях. На подносе в изобилии лежали сладости – розоватые квадратики рахат-лукума, зернистая нуга, похожие на ломтики янтаря цукаты. Чарльз уписывал их за обе щеки и слизывал сахарную пудру с пухлых губ.
Агнесс смотрела на него во все глаза, выискивая пресловутую печать порока на челе, но его лоб был гладок и чист, и его миновала даже такая, казалось бы, неизбежная напасть, как прыщи. А румянец во всю щеку и тот беззаботный аппетит, с которым он уплетал сласти, придавали лорду Линдену трогательную непосредственность. Но давешняя сцена не давала Агнесс покоя.
К слову сказать, она не рассчитывала застать кузена стоящим на коленях в углу, но ожидала увидеть хотя бы проблески раскаяния (лорд Линден отрезал кусочек нуги и съел его с ножа). Разве могла она забыть, как весь город травил Милли за то лишь, что та обвенчалась с отцом своего ребенка? А Чарльзу блудодейство сошло с рук. Все потому, что он мужчина. Или потому, что лорд.
Агнесс почувствовала, что уже закипает, хотя они еще словом не обмолвились.
Не зная, как привлечь его внимание, она настойчиво зашелестела платьем, а потом кашлянула, как будто от пыли. Уловки возымели действие: Чарльз обернулся, поставил поднос, схватив напоследок кусочек ананаса, и поклонился учтиво, как на балу.
– Кузина Агнесс.
– Кузен Чарльз.
– Я думал, ты назовешь меня «милорд», – мальчик расхохотался так заразительно, что Агнесс поневоле заулыбалась. – Уж очень испуганной ты показалась. Не робей, со мной можно по-свойски. Без церемоний. Дядюшка лишил меня карманных денег, так что это я тут на правах бедного родственника.
Улыбка сползла с ее лица.
– Какие вы, женщины, обидчивые. Я и не думал попрекать тебя твоим происхождением! А если кто-то напомнит тебе, откуда ты родом, сразу дай мне знать – болтунишка отведает моей трости.
С этими словами он бросил за спину раскрытый перочинный нож, бросил небрежно, но лезвие вонзилось в бархатную подушку. Перламутровая рукоятка тускло заблестела в лучах лондонского солнца.
Агнесс почувствовала, как корсет становится тесным, хотя туго она его никогда не затягивала. Нет, нельзя поддаваться на провокации. Понятно, что Чарльз пробует ее на твердость, как избалованный, закормленный конфетами шалопай испытывал бы новую гувернантку. Пусть себе ехидничает. Огонь скоро угаснет, если не подкидывать в него дрова.
– Я ценю твое заступничество, кузен Чарльз, но я довольна тем, кто я есть. Если напомнить мне о моем происхождении, я не обижусь.
Усмехнувшись, милорд обошел вокруг нее, и она едва удержалась, чтобы не развернуться прыжком, когда он оказался за спиной. Да что же это, в самом деле? Неужели испугалась глупого сорванца? И это после увиденного в парке?
– Твое смирение заслуживает награды. Как ты смотришь на то, чтобы стать леди?
– Едва ли это возможно. Разве что небо разверзнется, и оттуда посыпятся титулы.
– О, это более чем возможно, – сказал Чарльз, начиная еще один круг. – Ты можешь стать леди Линден. Моей леди.
Агнесс закусила губу.
– Но сначала ты должна мне понравиться.
В ушах у нее застучало и сделалось горячо. Каков наглец! Прошло всего лишь две минуты, а у нее уже руки чесались исколотить его кочергой, а потом сунуть головой в ведерко для угля – вон то, в форме раковины. А ведь в Итоне он провел пять лет… Как его там не убили?
– Что молчишь, кузина? Понравься мне, и я осыплю тебя золотыми клубничными листьями. Хочешь, я расскажу, что мне нравится?
– Сомневаюсь, что мистер Линден придет в восторг от твоей затеи.
– Так ведь затея не моя, а его.
– Что? – спросила она чуть громче, чем следовало.
Чарльз вытащил из подушки нож и ни с того ни с сего полоснул бархат. Серебряное лезвие мелькнуло два раза. «Л». «Линден». А когда он обернулся, в прозрачных глазах сквозила обида, такая искренняя, что Агнесс засияла. Не от злорадства – от радости. Наконец-то в нем проступило хоть что-то детское.
– Он хочет, чтобы я на тебе женился – это как пить дать. Иначе с чего бы ему в каждом письме петь тебе дифирамбы? Кузина Агнесс то, кузина Агнесс сё. Не припомню, чтобы он так восторженно отзывался о другой женщине.
Оттолкнув поднос, он забрался на подоконник с ногами и болезненно зажмурился, как будто перед ним уже маячил алтарь, похожий издали на плаху. Ах, вот в чем дело! Осторожно, чтобы не запачкаться сахарной пудрой, Агнесс присела рядом.
– Чарльз, мне вовсе не хочется за тебя замуж и не захочется никогда. И даже графская корона с золотыми листьями меня не соблазнит. И уж тем более я не желаю знать, какими способами можно тебе угодить. Что же до твоего дяди, то он… он просто добр ко мне.
– И только-то?
– Конечно.
Мальчишка надолго умолк, рассеянно поигрывая ножом. То подкидывал его, то крутил вокруг большого пальца. Мелькание лезвия беспокоило Агнесс. А ну как порежется? Несколько раз лезвие почти касалось кожи, но пальцы Чарльза оказывались проворнее.
– Может, ты и права. Хотя мне его доброта никогда глаза не колола. Если он такой добрый, то почему загнал меня в Колледж?
– Ты имеешь в виду Итон?
– Нет, сам Итон неплох, есть где разгуляться, – сказал кузен. – Но ты, конечно, ничего о нем не знаешь. Тогда слушай. В Итоне есть два вида устройства. Некоторые ученики живут при Колледже, посему их называют колледжерами. Обедают они с учителями в столовой, спят в Долгом зале. Дивные чертоги, ничего не скажешь. Кровати из досок, окна расколочены, грязь, как в курятнике, и крысы такие крупные, что мышеловкой их не проймешь – впору ставить капкан. Естественно, при Колледже живут одни лишь зануды, которые даже такие условия почитают за счастье, лишь бы им дали учиться. Все приличные люди снимают комнату в городе, и называют их оппиданами. Оппидан и кормят получше, и мантию, в отличие от колледжеров, им носить не нужно – достаточно фрака с цилиндром. Так с какой, спрашивается, стати дядя отдал меня в Колледж, в эту унылую и зловонную дыру?
В свете его слов жестокость мистера Линдена начинала казаться неоправданной.
– Думаю, он желал тебе только добра, – предположила Агнесс. – Чтобы этот опыт закалил тебя. Или что-то в этом роде.
– Уж закалил так закалил, – хмыкнул Чарльз. – Первую неделю я вообще от стыда сгорал. Даже баронета завалящего поблизости не было, сплошь простой народ, соль земли. Но это еще полбеды. На второй же день у колоннады я наткнулся на четверых оппидан. Они волокли черный куль, который при ближайшем рассмотрении оказался колледжером, завернутым в свою же мантию. Его несли окунать в пруд. Вот так я окончательно возненавидел и Колледж, и школьную форму, и дядюшку заодно.
Он снова вонзил нож в подушку и распорол ее с кровожадной основательностью, словно пуская кровь врагу.
– Ты можешь прекратить?! – не сдержалась мисс Тревельян.
Еще немного – и она влепит ему затрещину, что будет совсем ужасно. Леди не распускают руки, их сила – слово и порядочная порция сарказма.
– А? Извини. – Он спрятал нож. – Оппидане начали задирать меня, а один громила заявил, что отныне я стану его фэгом, то есть пажом. Буду воду ему носить по утрам, камин чистить, гренки намазывать маслом. Так в Итоне принято, младшие всегда прислуживают старшим. Но это не входило в мои планы. Я, лорд Линден, стал бы прислуживать только Истинному королю, но он умер уже давно. Так я и заявил этим скотам.
– И побил их как следует?
– И пустился наутек, – криво улыбнулся Чарльз. – Я не струсил, но ведь ни один человек не пойдет в рукопашную против носорога. У всех на слуху Великая Драка тысяча восемьсот двадцать пятого года, в которой погиб сын лорда Шафстбери. Но тот сын был младший, а младшего сына, согласись, хотя и жалко, но не очень. Я же наследник титула. Мне ли рисковать? Но оппидане все равно меня догнали и так отлупили, что брызги крови из моего носа долетали до верха колонн.
– Вот же негодяи!
– Бывает и похуже. Задело меня другое. Я должен был стать одним из них, равным среди равных, и вместе с ними колошматить колледжеров. Если бы наш дядюшка…. Простите, сэр, я не слышал, как вы вошли.
Джеймс появился в дверях тихо, как тень. Длиннополый черный сюртук, черный жилет, только пасторского галстука не хватает – его мистер Линден снял. Еще в кэбе Агнесс отметила, что батист успел посереть от городской копоти.
– Отчего же ты умолк?
Лавируя вокруг этажерок-обелисков, пастор направился к племяннику, который вскочил, как ужаленный. Нахальство нахальством, но манеры Чарльза были безупречны.
– Пусть мое присутствие не тяготит тебя. Ну же! – И дядя чувствительно встряхнул его за плечо. – Или Агнесс никогда не услышит продолжение твоей повести? Как ты сдружился с колледжерами и вместе с ними поставил на место напыщенных юнцов из города. Каким уважением ты начал пользоваться среди тех и других. Как, наловчившись, стал выходить победителем в драках. Все это было, Чарльз. Ты славный малый, когда не распускаешь хвост. И как только тебя угораздило вылететь из Итона? – спросил мистер Линден, стягивая холстину с ближайшего кресла.
Агнесс и Чарльз дружно чихнули.
– Директор разве не написал вам, за что меня так? – прочистив горло, спросил племянник.
– За совокупность проступков, отягощенных вызывающим поведением и неподчинению приказам.
Сидел мистер Линден так прямо, словно спинка кресла была не сливочно-белым атласом обтянута, а утыкана гвоздями. Эту позу Агнесс знала хорошо. Держись, кузен. Сейчас пойдут цитаты из псалмов.
– И вы поверили? Ну так слушайте! На самом деле Хоутри потребовал, чтобы я дал ему прочесть мой дневник. Кто-то донес, будто я собираюсь устроить фейерверки на пятое ноября, и он хотел выяснить, не изложил ли я свои планы на бумаге.
– Но фейерверки – это же добрая традиция… – начала Агнесс.
– Если бы! В Итоне с тысяча восемьсот четвертого года запрещено празднование дня Гая Фокса.
– А что произошло в тысяча восемьсот четвертом году? – с замиранием сердца спросила девушка. Итон казался ей чем-то вроде гладиаторской арены.
– Какому-то ротозею сунули зажженную петарду в карман, вот ему бедро и разворотило. Он, кажется, умер от ран, – пожал плечами Чарльз. – Но суть-то не в этом! Суть в том, что от меня потребовали подлость.
– Да, и вправду гадко получилось. Ты поступил как джентльмен, Чарльз, – обрадовался мистер Линден и встал, потирая руки. – Кажется, вопрос разрешился сам собой. Я укажу директору на неправомочность его требований, и тебя зачислят обратно… Позволь только уточнить – речь идет о паре хлопушек или новом Пороховом заговоре? – спохватился он.
– Ну-у… положим, пороха там было всего ничего. Один бочонок. Маленький. И мы припрятали его далеко от Долгого зала…
Агнесс скосила глаза на запыленное окно, ожидая, когда по стеклу поползут морозные узоры – они бывают так красивы! – но Джеймс лишь вздохнул. Даже такая выходка Чарльза не казалась ему из ряда вон выходящей.
– Поскольку поездка в Итон была бы бессмысленной, сэкономленное время я готов потратить на дела в Лондоне.
Поклонившись Агнесс, он молча вышел из гостиной.
– Какие такие у него дела? – подступился к кузине Чарльз. – И кстати, для чего вас вызывали во дворец?
– Я… я гуляла в Грин-парке и… и повстречала архиепископа Кентерберийского, – вдохновенно солгала она. – Он хотел передать мистеру Линдену привет. Все ж они коллеги… в некотором роде. Теперь у них какие-то общие дела… церковные, и они хотели посвятить в них королеву.
К ее немалому удивлению, Чарльз проглотил ее ложь с тем же аппетитом, с каким давеча уплетал нугу.
– Чего только на свете не бывает, – присвистнул мальчик. Похоже, дядины странности тоже были ему не в диковинку. – А ты сама не хочешь почитать?
– Что почитать?
– Не Великую же хартию вольностей! Мой дневник.
– Да ты что, как можно! Чужой дневник!
– Если с моего согласия, то можно.
Чарльз порылся под подушкой и извлек книжицу, переплетенную в шагрень – зеленую и пупырчатую. Видимо, незадолго до прихода Агнесс он перечитывал дневник, скучая по школе.
– Сейчас я отыщу тебе что-нибудь поинтереснее, какой-нибудь вдохновляющий пассаж… Так, ну это клише… а это вообще стоило бы вымарать, дабы не гневить бумагу… Вот, хотя бы…
Буквы, выведенные легким, летящим почерком, складывались в слова, но что это были за слова!
Читать бесплатно другие книги:
