Ангарский Сокол Хван Дмитрий
Что тебя на запад тянет, там и без нас, как ящик со змеями. Вот он Восток, близко. Нечего на западе ловить, там всё выловят без нас. Хочешь торговать? Вот тебе Тимофей, договаривайся с ним.
Радек даже несколько запыхался от столь эмоциональной речи, да и сел в кресло, с возмущением поглядывая на Соколова.
Спустя некоторое время пыл князя и вправду спал, он улыбнулся и примиряющим тоном:
— Ладно-ладно, чушь спорол. Николай ты не дуйся, спасибо за отповедь. Может, это судьба такая у нас — ведь тогда, то есть сейчас, в семнадцатом веке востоком не шибко интересуются. Мех да мех и всё, развития нет. Так значит, нам надо сделать так, чтобы история не отвертелась от нашего тут присутствия. И Амур надо брать в свои руки, пусть совместно с царскими казаками — от них никуда не денешься. Но брать надо.
Радек кивнул призадумавшемуся Вячеславу на растерянных молодых людей, что стали свидетелями зело странного разговора ангарского князя с его старшим советником.
— Что затихли, мужики! Идите поближе, карту смотреть будем, как бы нам дорогу сюда облегчить для вас. А потом и с Иваном Микуличем обмозгуем, что да как, насчёт нашей торговли.
Дорогу до Москвы планировали до самого вечера, с перерывами на обед и отдых. В итоге, вышло так: из Ангары судно выходит на Енисей, где чуть выше Енисейска бросает якорь у перевалочного острожка. Далее сухопутный путь на телегах до реки Кеть, спускаясь по ней в Обь, далее в Иртыш, поднимаясь до Тавды. Переход через Урал — и в Каму, далее Волга и Ока, а там и Москва. Были и другие варианты, сначала хотели Обь-Уса-Печора, а потом морем до Архангельска. Но дикие места, холод, опять же переход через безлюдный северный Урал, отмели этот вариант.
Вечером Микуличи и Кузьмин ушли принять перед сном баньку, а в кабинете остались Радек с Соколовым. Подойдя к приоткрытому окну, профессор смотрел на кремлёвский сад, освещённый несколькими яркими фонарями, горевшими на спиртово-скипидарной смеси.
— Пройдёмся, Вячеслав? Погодка хороша.
Вячеслав немедленно согласился. Погода и впрямь была неплоха — лебединая песня мягкой осени перед пришествием ледяного дыхания зимы. Прогуливаясь по дорожке, профессор напомнил товарищу о не исполненном обещании — рассказать о Матусевиче.
— Корней разговаривал с Игорем, потом с Мироновым общался я. Не хочу сказать ничего лишнего, но я Игорю дам шанс проявить себя и с лучшей стороны тоже.
— Думаешь, он исправится? — удивился Радек. — Такие амбиции спрятать в себе невозможно. Тем более состоявшемуся человеку.
— Что же, Николай, посмотрим. Нам не до жиру, людьми разбрасываться. Рискнём.
— Не будет ли у них с Сазоновым вражды? — озабоченно проговорил профессор, остановившись.
Тут Соколов рассказал ему о договорённости с Игорем Матусевичем и Корнеем Мироновым. Опальный майор со своими людьми поступал в распоряжение Алексея Сазонова, который, к слову, получал вторую, после Петренко, должность воеводы. Теперь после воеводства Владиангарского появлялось и Албазинское воеводство.
— Но ты же что-то пообещал и Матусевичу? — внимательно посмотрел на Вячеслава Радек.
— Пообещал, — кивнул, вздохнув, Соколов. — Воеводство Приморское.
Князь пошёл дальше, к прудику, оставив удивлённого донельзя профессора на дорожке.
Убивать Бомбогора Сазонову не пришлось. Решительный солонский князь уже был захвачен в плен маньчжурским военачальником Самшикой после несчастливой для амурцев битвы. Позже по приказу хана Абахая Бомбогор был казнён маньчжурами в Мукдене — столице государства Цин. Наиболее влиятельным князем на этом участке Амура стал нижнезейский князь Балдача, поддерживавший маньчжуров и бывший зятем хана маньчжуров Абахая Хуантайцзи. Таким образом, маньчжуры, разбив солонов и их союзников, устранили последний буфер между ними самими и пока не виденными ангарцами. До этого Сазонов пытался связаться с самим Бомбогором, предлагая ему помощь войск даурского князя Ивана. К сожалению, тот высокомерно отказался от помощи и умертвил солонов, что были посланы майором для переговоров, оставив лишь одного, чтобы тот передал слова князя даурцу. А Бомбогор обещал, прогнав маньчжур, пойти войной и на Ивана. И где теперь этот Бомбогор?
В начале декабря к Албазину, после отдыха в Умлекане, вышла часть из ушедших к Амуру ангарцев. По льду реки пришла группа Матусевича, два десятка ангарских тунгусов и бурят, Бекетов с частью казаков, поморы. Олени тянули несколько саней с женщинами и паровыми машинами. Саней и оленей у отряда было больше, чем то количество, с которым ангарцы пришли к устью реки Нерчи, впадавшей в Шилку. Дело в том, что при устройстве Нерчинского острога ангарцы подверглись внезапному нападению эвенков. Серьёзного убытку они не причинили, лишь посекли с десяток человек стрелами. Пострадавшим немедленно оказали помощь, а потом матусевцы, тунгусы и казаки устроили ответный рейд по следам разбегавшихся в ужасе туземцев. Тех, кто выжил после немедленного ответа невидимых глазу горячих стрел чужаков. Добравшись по следам беглецов до становища туземцев ангарцы от души отметелили всю властную верхушку племени наказав им впредь появляться у стен городка лишь со шкурками и желательно с большим их количеством. Забрали у эвенков и половину оленей, плюс несколько лёгких саней.
Остались же в строящемся Нерчинском остроге люди Корнея Миронова, пара десятков казаков и тунгусов, а также команда геолога Романа Векшина, что готовилась к поиску серебряных и свинцовых руд по заранее составленному плану.
Сазонов, отправив ещё в ноябре новых гонцов в земли казнённого Бомбогора, теперь дождался их возвращения: ния:
— Балдача не будет и разговаривать с тобой, майор, — ангарский тунгус переводил слова вернувшихся из посёлка близ устья Зеи солонцев. — Он маньчжурский данник и породнился с ними, князь Толга тоже его родня. Причём Толга теперь ещё и воевода на Сунгари и нижней Зее.
— По весне пойдём из Албазина на Зею, — сухо сказал Сазонов. — Второй раз объясним тамошним, кто по Амуру ходить будет.
Алексей с помощью крещённого даурского князя Шилгинея, взявшего имя Иван, уяснил посредством чего можно удержать верхушку приамурских и сунгарийских поселений, что имели контакты с маньчжурами. Им нужна была защита от рейдов маньчжур и свободный доступ к рынку предметов роскоши и ремесленных изделий для повседневного потребления.
— Балдача похваляется, что скоро пойдёт на Ивана, — нахмурился тунгус. — Они нам советуют уходить с Амура.
— Если они боятся, то пусть и уходят. А нам бояться некого, — заявил Сазонов.
Матусевич внимательно, казалось, даже не мигая, слушал майора. Алексей подробнейшим образом рассказывал спецназовцу о сложившейся на Амуре обстановке. Временами поглядывая на Игоря, Сазонов пытался найти на лице опального майора какие-либо эмоции, отличные от внимательного обдумывания поступающей информации. Безуспешно, недавний возмутитель спокойствия в княжестве, мог отлично скрывать свои эмоции, ежели таковые были.
— То есть, мы попадаем в банку со скорпионами, если остаёмся на Амуре? У нас мало информации о том, что происходит немного далее Албазина, — констатировал Игорь.
— Информации мало, к тому же она довольно противоречива. И я не доверяю до конца ни источникам информации, ни тем, кто её приносит.
— Твои солонцы говорили о Нингуте, как о единственном месте, где амурцы меняют шкурки на железные орудия, утварь и всякую мелочь, украшения?
Сазонов кивнул.
— Значит, — посмотрел на майора Матусевич, — нам нужна своя Нингута. И нужна она здесь, в Албазине, чтобы сманить ближайших амурцев к контакту.
Игорь указал на то, что если наполнить бассейн среднего Амура своим товаром, начиная от спичек и свечек, иголкой и котлом для приготовления пищи и кончая стеклянными бусами и безделушками, то привязать амурцев к себе будет гораздо проще. А там можно приниматься и за маньчжур. Но по-хорошему, надо было бы дождаться момента, когда маньчжуры войдут в Пекин, посетовал Игорь. Тогда, сказал он, маньчжуры очень значительно ослабят бассейн Амура, Сунгари и Уссури, переведя боеспособных мужчин участвовать в процессе становления в Китае власти государства Цин.
— Но у нас вряд ли будут эти четыре года, — развёл руки Сазонов. — Говорят, небольшой отряд маньчжур, до трёх десятков человек с мелким чиновником стоит в посёлке у устья Зеи, откуда я вывез старейшину.
— Они не будут терпеть самостоятельного владетеля рядом с собой. Тем более, ты говоришь, этот хрен Балтача уже грозит нашему Ивану.
— Какие у тебя мысли, Игорь? — спросил Алексей.
— Самые простые, майор. Надо осмотреться на местности вернее не придумаешь. Я наведаюсь в это поселение. Мне от тебя нужен карт-бланш, пара переводчиков и снайпер.
— Карт-бланш? — нахмурился Алексей. — В каком смысле?
— В смысле свободы действий, — ухмыльнулся Матусевич.
— Но ты должен знать, что мы проводим политику замирения с амурцами, — наставительным тоном произнёс Сазонов.
— Это я тебе обещаю, с амурцами всё будет хорошо. Это уже моя работа, родное, можно сказать. Этим я и занимался.
А через два дня группа ушла на лыжах берегом к устью Зеи. Вскоре выяснилось, что тунгусы и Сергей Ким, снайпер из Албазина заметно отставали от держащих рабочий темп спецназовцев. Тогда группа разделилась, Матусевич ушёл вперёд, как он сказал — осмотреться на местности. Пятеро лыжников с частью продовольствия и снаряжения теперь представляли авангард, для остальных двадцати одного человека группы, шедших по их следам. Каждые десять километров делали десятиминутный привал, ночью ставили палатки. Иногда ночевали в редких посёлках, которые у Кима в карте имели обозначение как лояльные. Однако, ближе к Зее таковые кончились, уже к исходу третьего дня пути. На пятый день группа, ведомая капитаном Мирославом Гусаком, поневоле остановилась у небольшого посёлка. Внимание спецназовцев привлекло несколько погорелых домишек.
— Смотрим, капитан? — щурясь на ярком зимнем солнце, спросил Мирослава прапорщик Прохор.
— Пошли, — кивнул он. — Полная готовность!
Войдя в посёлок, ангарцы сразу же отметили стоящую тут полную тишину, ни одна собака не тявкнула, не было видно ни единого дымка. Лишь звенел мороз, да солнце играло бликами на ослепительно белом снегу. Никаких следов недавнего пребывания человека в посёлке также не нашли, как и хозяйственной утвари или съестных припасов в пустых домах. Драматизма ситуации добавляло несколько сгоревших домов с провалившейся внутрь крышей.
— Горело давно, а жителей, видимо, увели отсюда. Если бы их убили, вряд ли трупы решили бы закопать, — резюмировал итоги обхода покинутого посёлка Прохор.
— Всё забрали и ушли, значит, — процедил Мирослав. — Ким, что скажешь?
— Вывод один, — пожал плечами кореец. — Налицо бывшее в реальной истории наказание и переселение лояльных нам амурцев вглубь контролируемой ими территории.
— Кем ими? Маньчжурами? — спросил капитан.
— Или просто людьми Балдачи, — кивнул Сергей. — Они исполнители. Значит, дальше будут или пустые поселения или подконтрольные князю, ходящему под маньчжурами.
Ещё раз окинув взором опустевшее поселение, Мирослав дал знак оканчивать привал и идти дальше. Попадавшиеся далее посёлки спецназовцы обходили стороной, лишь раз с помощью языка подтвердив слова Кима — люди князя Балдачи провели рейд по берегам Амура, приводя к покорности местных жителей. Также они определяли размер ясака для каждого поселения и уводили лучших воинов за Зею.
— Собирают войско? — озадаченно проговорил Ким.
— Без сомнения, — кивнул Мирослав. — Наша задача — упредить их выступление. Как говорил Сазонов, проблем у амурцев из-за их вассального положения к даурцу возникать не должно. Завтра мы должны быть на месте, близ устья Зеи.
По оставленным Матусевичем знакам, понятным только людям из его команды, лёжку майора нашли сразу. Игорь второй день наблюдал за посёлком, уже сделав кое-какие выводы. Палатка была упрятана в высоком снегу, бойцы же посменно уходили в стороны, где были оборудованы ещё две точки для наблюдения за посёлком. Матусевич, позвав снайпера, стал обрисовывать ему ситуацию. Майор рассказал ему про замеченных в посёлке маньчжур и местного начальника из амурцев.
— Маньчжуры живут в том доме, — Матусевич указал на жилище бывшего старейшины, что был наказан Сазоновым. — Мы с парнями насчитали двадцать пять-двадцать семь рыл, не больше. Чиновник с ними же, он сейчас у местного старосты. Вероятно, снова хлещут хмельное, вчера тоже самое было.
— Так и есть! Вот он, — майор указал Киму на грузного мужчину в высокой, отороченной рыжим мехом шапке, что шел, тяжело переваливаясь по утоптанному снегу. Рядом, согнувшись червём, его поддерживал…
— Местный староста, — сказал Игорь.
Майор объяснил группе, что маньчжуры собираются тут зимовать. Они, вероятно, являются инструкторами амурских ополчений и одновременно подстёгивающей их силой, чтобы солонцы и дючеры не расслаблялись. А заодно они были, наверное, самым удалённым от последнего маньчжурского городка гарнизоном.
— Насколько я понял из общего анализа ситуации, — продолжал Матусевич, — сейчас они собирают амурцев из поселений, которые им подчиняются. То есть это своего рода призывной пункт. По весне же они, собравшись с силами и дождавшись речных судов, пойдут на Албазин. Ситуация, думаю, ясна?
Конечно, всё было ясно, как Божий день. Игорь сказал как, по его мнению, следует поступить. Для начала нужно похитить маньчжурского чиновника и получить от него информацию, а затем перебить весь его отряд. Тогда амурцы сами разбегутся по своим посёлкам.
— По-моему, просто и изящно, — улыбнулся Матусевич. — Кстати, Сергей, у тебя, как у представителя князя, может быть есть отличное мнение?
Кореец покачал головой, нет, мол, идея правильная.
— Отлично, тогда начинаем работать.
Спецназовцы рассредоточились на холме, откуда они вели наблюдение за посёлком, охватив его полукругом. Однако двое суток маньчжур безвылазно сидел в посёлке, лишь переходя из дома в дом. Ким видел, как к этому жирному борову в перерывах между возлияниями приводили упирающихся девушек. Обратно они, как правило, выходили лишь на следующий день и, прижимая ладони к лицу, брели, спотыкаясь, прочь. На третий день маньчжур с небольшим отрядом в десять воинов на двух возках неожиданно ушёл вверх по Зее.
— Отлично! — глаза Матусевича загорелись, словно у волка, чующего неотвратимый конец своей жертвы.
Большая часть группы ушла к зейскому зимнику лесом, оставив лыжи у первой лёжки. На опушке леса вблизи спуска на замёрзший приток Амура бойцы организовали засаду и принялись ждать возвращения маньчжура. Вновь потянулись тяжёлые часы ожидания. В течение дня два раза проходили оленьи упряжки амурцев, маньчжуров же всё не было. В лесу, подальше в чащобе, бойцы разбили лагерь и каждые четыре часа бегали посменно к костру. На следующий день к обеду в зейский посёлок прошло лишь двое возков с мешками, набитыми, по всей видимости, зерном. Время шло, а маньчжур не возвращался.
— Вот он! — воскликнул один из бойцов, что занимал позицию, скрытый в густом кустарнике, выше остальных.
— Всем приготовиться! Ким, на позицию! Готов к работе? — Матусевич хлопнул снайпера по плечу.
— Готов, майор, — Сергей уже укладывался на лежак.
Бойцы подобрались, лица их посуровели, движения стали чёткими и более ни слова на позиции произнесено не было. Команды подавались жестами, все были готовы к действию. Между тем, возки приближались к подъёму на дорогу, ведущую в посёлок. Неожиданно, три всадника обогнали возки, стараясь успеть вперёд.
— Конные… — сказал Киму одними губами Матусевич.
Каждый из них имел по длинному древку с изогнутым лезвием, широкий колчан был приторочен сбоку. Всадники весело переговаривались между собой, посмеиваясь над очередной шуткой своего приятеля.
— Ким, верховых снимай на повороте. Парни, по первым коням работайте. Нужен завал на подъёме, чтобы возки не проскочили, — неслышно давал указания Матусевич.
Маньчжуры уже подходили к берегу, собираясь покинуть лёд реки. Тут внезапно шедший первым всадник нелепо взмахнул руками, словно тряпичная кукла и вылетел из седла, оставшись одной ногой в стремени. Двое других в унисон вскрикнув и вытаращив глаза, не успели и натянуть поводья, повалились в снег и затихли. Ким работал бесшумно. Одновременно с ним громыхали и винтовочные выстрелы его товарищей. Свинцовые пули рвали тела несчастных животных, а одной даже снесло полморды. С возков раздались вопли ужаса — видя быстрое убийство своих товарищей, маньчжуры принялись разбегаться в разные стороны. Но бойцы уже перенесли огонь и на них, работая с колена, не прячась. Кто-то и вовсе привстал, выцеливая улепётывающего врага. Маньчжуры с воем валились в ослепительно белый снег. Попадание из ангарки оставляло на теле страшную рану с рваными краями, которая на морозе курилась густым паром. А сам удар такой свинцовой пули, с надрезанной головкой, напрочь вырубал сознание раненого. Кричали только те, кто ещё пытался убежать. Через пару минут всё было кончено. Бойцы собирали разбредающихся коней, приканчивали раненых животных. Зарезав последнего раненого маньчжура, спецназовцы собрались у возков. Маньчжурский чиновник же так и оставался на месте, сидя ни жив, ни мёртв, поглядывая на безжалостных убийц, он боялся даже вздохнуть. Глаза его были полны слёз, ноздри вздувались, а губы нервно тряслись, из горла же вырывался лишь жалобный писк.
— Федот, — позвал тунгуса Матусевич. — Скажи ему сразу, что ему следует отвечать на наши вопросы быстро, чётко и правдиво.
Тунгус кивнул и заговорил с маньчжуром. Тот испуганно вздрогнул, когда услышал Федота, начав ошалело озираться. Вскорости им овладела истерика, поначалу он тихонько повизгивал, а потом и вовсе разрыдался, размазывая слёзы и сопли по широкому лицу. Обделавшись, он продолжил рыдания. Пришлось тереть ему снегом лицо и исхлестать по обвислым щекам.
— Кто он такой и что тут делает? — кивнул тунгусу Матусевич.
Немедленным ответом стало, что его зовут Ципин и он дзаргучей, то есть судья и представитель государства Цин, который присматривает за вассальными народами.
— Как сойдёт лёд с реки и к ним придут ещё воины, то они пойдут на Албазин и князя Ивана? — посмотрел на Федота Игорь.
Тунгус перевёл, а маньчжур, став белее снега, едва заметно кивнул.
— Сколько будет воинов?
После долгих переговоров тунгуса с маньчжуром выяснилось, что воинов из числа амурцев будет около четырёх тысяч, маньчжур же не более двух сотен. Будет и огнестрельное оружие.
— Отлично, молодец, Федот! — похвалил переводчика майор. — Спроси, есть ли выше по Зее ещё маньчжуры?
Оказалось, что нет. Сам Ципин ездил в солонский посёлок, сказать старейшине о том, чтобы тот к весне приходил с воинами, как было оговорено.
— А заодно и потискать солонских баб? — усмехнулся Игорь.
Чиновник снова затрясся, оглядывая бойцов затравленным взглядом.
— Где ближайший гарнизон маньчжур?
Оказалось, что только близ устья Сунгари, здесь же в округе, более никого из них не было.
— Сколько же там воинов у Сунгари?
Точного числа солдат дзаргучей не знал, говорил лишь то, что их там не более полусотни. И потом он добавил ещё что-то. Матусевич вопросительно посмотрел на Федота.
— Он говорит, смеет ли он надеяться на то, что ему оставят жизнь и позволят уйти?
Толстяк сидел не дыша, в луже собственной мочи и с мольбой смотрел на майора.
— Да, вероятно Соколову, да и Сазонову будет интересно с ним пообщаться на отвлечённые от данной ситуации темы. Заберём его.
— Майор, ещё возки! — крикнул боец, отняв от глаз бинокль.
К месту бойни по льду Зеи шло ещё несколько упряжек оленей.
— Встречаем! Ким, давай наверх, страхуешь, — приказал майор.
Расстояние сокращалось, через некоторое время возки уже были возле заворота на дорогу, где совсем недавно разыгралось побоище, а трупы не успели окоченеть. На оленях шли амурцы, три возка, человек восемнадцать. Передний возок уже заползал с зимника на берег, когда ведущий оленей амурец, увидав полтора десятка воинов, пронзительно взвизгнул. Заметив обезображенные трупы маньчжур, он тут же принялся нахлёстывать оленей, пытаясь заставить животных повернуть обратно.
— Эй вы! Убирайтесь к себе в посёлок и не вздумайте приходить сюда весной! Богдойцев больше тут не будет, — кричал им ангарский тунгус Федот.
Несмотря на то, что у амурцев было оружие, никто из них и не подумал до него дотронуться. Не мигая, с посеревшими лицами они смотрели на невиданных прежде людей, на мёртвых маньчжур, на скорчившегося чиновника Ципиня, что с немалой важностью ещё совсем недавно командовал в их поселении. Удаляясь от этого страшного места, амурцы ещё долго оборачивались назад. Весной они точно не пойдут к устью Зеи, думал каждый из них.
— Собирайтесь парни, поедем в посёлок, — Матусевич уже забрался на похрапывающего жеребца и теперь поглаживал его по шее.
— А ну, давай назад! — Мирослав Гусак, пытался убрать маньчжура с передка возка, но тот только пучил в страхе глаза, не понимая капитана. Лишь несильно ударив пленника кулаком по носу, Гусак добился желаемого. И пока тот размазывал по лицу кровавую юшку, Мирослав искал чем бы накрыть обгаженный маньчжуром передок. А падение пленника вызвало смех у столпившихся рядом бойцов — из-под слетевшей меховой шапки выскочила туго сплетённая коса и обернулась вокруг шеи пленника. До посёлка добрались без приключений, лишь раз встретился шедшая навстречу упряжка оленей. Испугавшийся было амурец принялся уводить животных с дороги, пытаясь съехать в сторону. Ангарцы на него не обращали внимания, продолжая свой путь. Амурец же провожал их глазами, боясь и шевельнуться. Проезжавший мимо него на коне молодой тунгус, картинно поигрывая винтовкой, озорно подмигнул опешившему амурцу и, задрав голову вверх, рассмеялся. Наконец, группа достигла посёлка. Судя по тому, что их приняли за возвращающийся отряд Ципиня, ворота были открыты, а навстречу им вышло две фигуры. Сходу, при въезде в поселение, ангарцами были застрелены двое маньчжурских воинов, после чего группа направилась к центру, где стоял дом старейшины и жили остальные маньчжуры. Амурцы, заметив чужаков и избитого и хнычущего маньчжура с ними, который уже немало причинил им огорчений и не думали сопротивляться вернувшимся в их посёлок незнакомцам. Ворвавшись в дом, спецназовцы убили последних остававшихся в живых маньчжур и заодно и бывшего с ними старосту деревни, что становилось уже традицией. Людям же ангарцы объявили, что теперь старост будут назначать они, потому что у амурцев старосты совсем никудышные.
— Все, кого привели маньчжуры, завтра с утра должны покинуть это поселение и уходить в свои посёлки, — объявлял Федот. — Весной сюда не приходить. Маньчжур тут больше не будет.
Десять семей волжан, среди которых были и Засурские, в конце концов определили на поселение в крупное, по местным меркам село, близ великого озера. Тут находилась лесопилка, в которой должен был работать отец Ивашки. Мать мальчишки, умевшая прилично ткать, тоже получила работу, наряду с другими женщинами. Жили волжане покуда в бараке, который уже был им знаком по Новоземельску. Игнату, отцу Ивашки показали его земельный надел, прикрытый покуда белым ковром снега. Увиденным волжанин остался весьма доволен, земли достаточно, оврагов нет, только работай. А к Ивашке уже на второй день пришёл Максим — учитель из местной школы и, забрав его и остальных детей из переселенцев, да под хмурые взгляды родителей, повёл их в школу. Мать Ивашки также ушла в школу, вслед за сыном. Родителям первое время было позволено находиться в классе, сидя на лавке вдоль стены. В тот день учитель Максим рассказывал о системе мер и весов, принятых в княжестве.
Глава 14
— Пётр Лексеич! Подымайтесь! — Онфимка толкнул дверь и с опаской глянул в спальню ангарского посла.
— Онфим! Говорил же, буди меня сегодня попозже! — вырвался у Карпинского протяжный стон.
— Я помню, — заявил паренёк.
Вот маленький засранец! Хотя маленький-немаленький, а такую же штуку имеет, подумал Пётр, вытаскивая из-под подушки револьвер с непривычно большим стволом. Ствол этот был постоянным объектом для шуток, хотя его работа такого не заслуживала. Убойная сила его была выше всяких пределов. Медведю-шатуну под Владиангарском, что нарвался на патруль, помниться, рёбра выломало нешуточно. Ухты! А в голове-то шумит, кстати. Ночные переговоры с граничной крепостью сказываются.
— Сейчас от Василя Михайловича приходил стрелец, сказал, что он будет ждать тебя сегодня к обеду. Посол глянул на Ленку — спит, конечно же. Что-то благоверная начинает лениться. Обычно она каждый день раньше мужа вставала на пробежку, несмотря на погоду. А последнюю неделю дрыхнет до обеда.
— Онфим, ты воду погрел?
Пострел уже потихоньку старался улизнуть из комнаты.
— Так дядька Макар ужо погрел! — воскликнул он, тут же ойкнув и посмотрев на Лену, не разбудил ли.
— Опять заставляешь его лазать! Сам грей, молодой ещё.
Онфим кивнул и скрылся за дверью.
— Ленка, ты в душ пойдёшь? — Карпинский посмотрел на любимого человечка.
— Нет, Петь. И что-то нехорошо мне, слабость гнетёт, — Лена уткнулась в подушку и закрыла глаза.
Он понял, конечно же, что его конопатая радость беременна, но не удержался от глупого вопроса, выскочившего совершенно нечаянно:
— Заболела что ли?
— Не говори нелепицу, Петя, просто у нас будет малыш, — пробурчала она, перевернувшись на спину и откинув одеяло.
Ну вот, подумал Пётр, она теперь будет в полной уверенности, что мужчины настолько глупые, что и родимого человека понять не могут. Взгляд его, однако, надолго удержался на округлых Ленкиных грудях.
— Что опять такое? — она потрогала пальчиками кожу подмышкой. — Нормально всё?
— Нормально-нормально! — рассмеялся он, выставив ладони в умиротворяющем жесте. — Поспи ещё, пупс. Онфимка завтрак принесёт, оденься.
Пётр поцеловал Ленку и поспешил освежаться. Он вспомнил, как заставлял её брить волосы! Вот была умора. А водичка в душе пошла, что надо, тёплая — Макар постарался, ценный кадр. Хорошо, что его в денщики выделили. А то говорили — старый-старый, а вот и нет, мужичина всё успевает: и в Енисейске перетереть с людишками и за хозяйством смотреть и Онфимку подгонять. А малый его грамоте учит, чтобы не прозябал в невежестве, а то не комильфо — ангарец и неграмотен. Так не должно быть! После завтрака из трёх варёных яиц, гречки с молоком и мёдом, пары кусков хлеба, Карпинский был готов к небольшому моциону. Честно сказать, верховая езда была ему не по нутру, ну не лежит у него душа к этому и всё тут! Даже малолитражка позднесоветского разлива сейчас казалась Петру верхом удобства и шика. Но многие из ангарцев приноровились к лошадям, а некоторым даже понравилось за ними ухаживать. Он же всякую заботу о выделенной Петру Весте переложил на Макара и Онфима. Но в Енисейск посол был обязан прибыть на коне, вернее на лошади. Уронить честь, передвигаясь, как бедняк, на своих двоих, когда можно доехать на лошади, было недопустимо.
У острожных ворот Карпинского уже ждали. Весту сразу же увёл в стойла молодой парень, лёгким поклоном поприветствовавший посла и сказавший о том, что Беклемишев его ждёт. И точно, Василий Михайлович стоял у крыльца приказной избы. Этот мужик нравился Петру — честный, достаточно открытый, прямой и идущий на контакт. Он, видимо, тоже относился к несчастным членам пропавшей экспедиции, с симпатией, хотелось бы на это надеяться, а основания всё же имелись. А ведь он человек государственный и должен всяко радеть о своём отечестве в первую очередь и лишь потом обо всём остальном.
Вчера ночью Карпинский разговаривал с Петренко. Ярослав сказал, что завтра во Владиангарск прибывает Соколов и ему нужен сеанс связи с Беклемишевым, а Петру, стало быть, надо организовать приказного голову на разговор. Задачка не из лёгких. Ну и как, думаете вы, рассказать ему о принципах радиосвязи? Ведь, не дай Бог, Василий Михайлович потребует окропить рацию святой водой. Надо что-то придумать, в принципе, он мужик толковый, может и получится. Встречает, как родного, даже неудобно как-то.
«А тесто — не очень» — думал Карпинский, жуя енисейские пироги.
— Очень вкусно, Василий Михайлович! — тут же пришлось отвечать на вопрос о них же минутой позже.
— Ведомо мне, что по весне князь твой желал, дабы люди ангарские до Руси пошли. Тако же и я ухожу через три седьмицы, как землица подсохнет. Надобно Вячеславу Андреевичу весть дать, с обозом енисейским идти, через восемь седьмиц. Когда ваш пароход самоходный придёт? — начал, наконец, говорить о деле Беклемишев.
«Пора!»
— Василий Михайлович, так ты сам князю и скажи, чтобы с тобой наши люди и ушли. Сегодня можно поговорить, — осторожно сказал Пётр.
— Нешто пароход сегодня придёт? Откель тебе знать оное? — вытирая о тряпицу жирные от мяса пальцы, отвечал приказный голова.
— Пароход придёт позже, Василий Михайлович. А поговорить можно и сегодня, ближе к ночи, — посмотрел Карпинский на Беклемишева.
— Так Вячеслав Андреевич недалече? — удивился он.
— Нет, — закашлялся посол — он во Владиангарске.
— Пётр, говорили мне, что ты бесовщиной маешься, а жена твоя — ведьма. Не верил я в оное. И вот ты сызнова нелепицу речёшь. Как же я буду с Соколом говорить, коли он в крепости? Неужто колдовство учинять ты думаешь?
Ну и как ему объяснить? Эта унылая мысль плясала в голове и не находила ответа. Посему пришлось импровизировать:
— Понимаете, Василий Михайлович, у меня в доме есть умный прибор, то есть механизм, который… испускает волны, как круги по воде. Но он делает эти круги по воздуху — словами. А другой механизм, что стоит в крепости ловит эти волны той же железной палкой, что на крыше дома стоит. И передаёт те слова, что были сказаны.
Беклемишев, подперев кулаком голову, смотрел на меня, не мигая. Патовая ситуция, подумалось ангарцу.
— Как можно поймать слово железной палкой? Пётр, такого бесовства не бывает, — серьёзным наставительным тоном отвечал он.
— Бывает, только никак это бесовством назвать нельзя. Это лишь наукой зовётся, да знанием подкреплённое, — вздохнул Карпинский. — Вона, пароход наш — бесовство ли? Сам плавал на нём, ведь машина его толкает, а не черти!
— И что же, сегодня ты оное учинить можешь? — нахмурился Беклемишев. — Слова ловить будешь?
Кивнув, Пётр сказал, что заедет за ним вечером. Основное задание выполнено, оставался ещё один вопрос:
— Василий Михайлович, ещё вот что. В том караване, что вы привели в Енисейск, по пути погибло три десятка душ…
— И что же? — перебил ангарца собеседник, обгладывая куриную ножку. — На всё воля Божья, Пётр.
И тут ангарец впервые почувствовал отвращение к нему, да ещё и ножка эта! Кровь прилила к лицу. Ничего себе оправдание выдумал, Бог виноват!
— Как же так, Василий Михайлович? Что же вы Богом прикрываете свои упущения! — воскликнул Пётр.
Беклемишев опустил обглоданную ножку на стол и с укором посмотрел на собеседника:
— Лишку не реки! Божий промысел на то и есть. Всё что деется, то его руцею.
— А ежели мы караван сей поведём, да по уму? Снеди возьмём поболе, пути проторим меж реками, переправы паромные? Да к людям с ласкою?
— То дело твоё и княжье, а я в помощи тебе не откажу. Коли сподобитесь вы дорогу лучшую учинить — лепше станет от того. А злата у вас в достатке, — прищурился он.
Задумался приказный голова, а вот мне уходить пора. Пусть посидит — покумекает, может накумекает чего интересного. Распрощавшись, посол напомнил ему, чтоб ждал его к вечеру. Заскочу мол. А что? Сейчас можно заскакивать в прямом смысле этого слова. Заглянув в стойла, Карпинский хотел было позвать парня, что забрал Весту, но увидел его сразу. Тот, стоя спиной к входу, ласково говорил с посольской лошадкой, поглаживая её по морде.
— Здорово, паря! Лошадь моя понравилась? — сказал Пётр, стараясь сделать тон помягче.
— День добрый, пан посол! — юноша отскочил от Весты, будто та лягнула его копытом.
Карпинскому неприятно стало, что этот юноша столь пуглив.
— Как звать? — спросил ангарец, пока он выводил лошадь.
— Олесь, — отвечал тот, выходя на двор.
Пётр заметил, что у него рубаха была сзади изорвана, да не чинена. Непорядок.
— Олесь, чего в рванине ходишь? Почини.
— Дядька иглы не даёт, — пожал плечами парень.
Ангарец наконец взгромоздился на Весту и натянул поводья, поворачивая лошадь мордой к воротам.
— А ты заходи к Макару, в посольский острожек, он тебе даст иглу, — посоветовал он парню и направился в обратный путь, к Ленке.
В середине дня денщик Карпинского пришёл из Енисейска вместе со своим корешем из посадских. Огородник Серафим очень интересовался спичками, о которых ему говорил наущенный об этом послом Макар. О том, чтобы больше общаться с людьми из острога ему наказали ещё по приезду сюда, на берега Енисея. Карпинскому же Соколов говорил о том, чтобы тот как мог, привязал енисейцев к посольству. Вот они и начинали потихоньку бегать, а Онфим отдавал товары под запись. Ситуация напоминала то, что было в советской зоне Шпицбергена, о чём рассказывал Петру отец, некогда бывший там недолгое время. Работающие на угледобыче люди, в условиях запрета норвежцами хождения советских денег на архипелаге, удачно приватизированном ими в своё время, брали товары в местных магазинах бесплатно. Теперь также было и в посольской лавке, каждому бывшему в Енисейске человеку можно было получить себе совершенно бесплатно определённое количество спичек, мыла, свечей, иголок, небольших зеркалец и прочего. Платы Соколов брать не велел, а склад, меж тем, пустел. Енисейцы, кстати, всё пытались всучить что-нибудь взамен. Говорят, воевода Измайлов ревниво отреагировал на данный фортель ангарцев, поначалу даже пытался запретить ходить енисейцам к посольскому острожку. Но раз Беклемишев дал добро, то Василию Артёмовичу пришлось с этим смириться.
Когда Пётр возвратился из Енисейска, Ленка сидела во дворике на лавочке, погружённая в свои мысли. Хорошо, что он нарвал на лугу разноцветья, символический букетик пришёлся ей как нельзя кстати. Она с милой улыбкой уткнулась носиком в цветы, Карпинский же, обняв её, привалился на спинку лавки.
— Петя, а ты откуда родом? Ты ведь мне так и не сказал до сих пор, — вдруг серьёзным взглядом стрельнула в мужа Лена.
— Ну…
Тут пришлось почесать затылок, соображая, что же сказать. В тайну появления ангарцев из числа переселенцев с Руси был посвящён только отец Кирилл и более никто. Насколько знал Пётр, большинство мужиков, женатых на переселенках, либо говорили о переселении предков, указывая известные города на Руси, либо помещали свои города на территории к востоку от Сибири. В общем, как-то объясняли, да и жёны особо не докапывались до них. Ленка же, как заметил Карпинский, уже пыталась получить ответ на свой вопрос, он же пытался отшутиться. Сейчас же врать или придумывать нечто ангарец не захотел и ответил так:
— Я с Севера, Кольский полуостров.
— В Кольском острожке уродился? — удивилась она.
— Ну почти, — немного запнулся Карпинский, вспомнив о Мурманске. — Там недалеко будет.
— А отец твой также с Колы? — продолжала она свой допрос.
— Нет, он с Волыни, Луцкий район, — брякнул я. — «Зачем?»
— Вот и князь Сокол, бают, с Луческа, — протянула Лена.
— Кто бает? — нахмурился муж.
— Люди, — пожала она плечами, — что с того?
Пётр пока не знал, что с того. Вот только зачем об этом говорят? Проболтался кто-то из наших, не иначе.
Наступил вечер и, съездив за Василием Михайловичем, посол привёл его в свой дом. При входе он кинул взгляд на торчащую из крыши длинную антенну и лишь покачал головой, опустив глаза. Лена по случаю визита дорогого гостя на пару с Макаром испекла медовые печенья с орехами. Беклемишев остался ими весьма доволен. Час с небольшим пролетел в разговорах, из которых каждый вынес что-то новое для себя. Оказалось, что Беклемишев всё же не столь чёрств, как Петру показалось утром. Он объяснил, что делал всё возможное для наилучшего исхода трудного пути. Вообще, если бы не делать оное по уму, то надобно было зимовать в Томске. И идти посуху, как раз летом к Енисейску добраться можно.
— А там уж ваш пароход, — закончил свою мысль приказный голова.
— Угу, ясно, — кивнул ангарец. — Но я предлагаю немного по-другому.
Взяв перечерченную с карты копию с подправленной географией, я принялся показывать путь от Москвы до Енисейска. Тот, что обсуждал с товарищами Соколов. По нашему проекту выходило вроде бы ладно. Но была пара проблем — на Кети надо было расширять Маковский острог, а на Енисее надлежало поставить ещё один причал, а меж ними проторить дорогу для телег.
— Там километров полтораста будет, — сказал Пётр Беклемишеву и, увидев непонимание, поправился, — сто сорок вёрст. Поэтому, на середине пути нужен ещё и острожек для отдыха.
— Дело верное, — согласился Беклемишев. — Я могу порадеть вам?
— Да, нужны люди, чтобы дорогу справить и острожки поставить. Мы уплатим за работу.
Хорошо, что в этом вопросе мы нашли полное понимание с Василием Михайловичем. Хотя Карпинского кольнула вдруг пришедшая в голову мыслишка. Дорога в Ангарию получится больно уж ладная и обещает быть проторена. А где провезли многие сотни переселенцев, проведут и тысячи солдат с пушками. А сам Беклемишев так не подумал ли, случаем? Пётр глянул на него — улыбается в бороду, хитрюга, и не поймёшь его. Вроде прост, как валенок. Так то и напускное может быть. Что в таких случаях делают? Послу тут же вспомнился момент из замечательного кинофильма «Россия молодая» — как русский чиновник в Швеции советовал нашему ливонцу быть осторожнее с медовухой — она мол, многим языки развязывала. Надо это учесть.
— Пётр Лексеич! Вызывает Петренко! — из чердачного лаза высунулась вихрастая голова Онфимки.
— Ну вот, товарищ приказный голова. Пойдём общаться с Ангарией, — Карпинский сделал приглашающий жест.
Поднявшись на мансарду, Беклемишев сразу уставился на стоящую на столе рацию. Ага, всё-таки большой чиновник заволновался! На стуле заёрзал, родной. Поглядывает на радиостанцию с опаской и блеском в глазах — интересно ему!
— Енисей! Крепость на связи! — чуть хрипло заговорил вдруг динамик.
Беклемишев аж подпрыгнул на стульчике. Хотел было и перекреститься, да увидев насмешливый взгляд Онфимки, сжал губы и продолжал смотреть на динамик.
— Кто это? — прошептал он.
— Это Ярослав Петренко, владиангарский воевода, — ответил ангарец. — Помнишь его?
Василий Михайлович кивнул.
— Крепость, Енисей на связи. Беклемишев со мной, — ответил Карпинский Ярославу.
— Понял тебя, Пётр. Соколов на связи, — отвечал уже Вячеслав Андреевич.
А посол уже одевал Беклемишеву наушники и показывал, что говорить надо прямо в эту штуку, что торчит перед губами.
— Доброй ночи, Василий Михайлович! Как здоровье твоё, дружище?
Беклемишев замялся. Пётр зажал клавишу и предложил ему говорить.
— Князь Сокол? Вячеслав Андреевич? — похоже, Беклемишев всё никак не мог взять в толк, что он разговаривает не с железной коробкой, а с человеком, но посредством этого железа.
— Да-да, Василий, это я, — засмеялся Соколов.
— Ты в крепости сиживаешь сейчас? — продолжал удивляться приказный голова.