Ликвидация России. Кто помог красным победить в Гражданской войне? Стариков Николай
– Покажите мне ордер товарища Ленина, и я выдам вам заключенных. И не говорите мне ничего о рабочем классе. Я старый большевик. Я принадлежал к партии еще в то время, когда вы сидели в тюрьме за кражу.
– Товарищ Задорожный, вы об этом пожалеете! – Убирайтесь к черту!
Молодой человек в кожаной куртке и таких же галифе, бывший представителем Ялтинского совдепа, пытался нередко обратиться с речью к севастопольским пулеметчикам, которых хотя и не было видно, но чье присутствие где-то на вершине стен он чувствовал. Он говорил об исторической необходимости бороться против контрреволюции, призывал их к чувству "пролетарской справедливости" и упоминал о неизбежности виселицы для всех изменников. Те молчали. Иногда они бросали в него камушками или же даже окурками»[152]
Странно все это. Дисциплина у революционных «севастопольских пулеметчиков» поразительная. Судя по описанию Великого князя, речь идет о событиях марта 1918 года. А ведь севастопольский отряд состоит из тех же матросиков, что совсем недавно, 23 февраля того же года, резали в своем городе офицеров, а потом расстреливали татар в виноградниках. В декабре 1917-го эти же люди убивали своих флотских офицеров на Малаховом кургане. Они осатанели от крови и безнаказанности, привыкли убивать всех без разбора по своей прихоти, а тут в Дюльбере у них вдруг появляется поразительная дисциплина и невероятная выдержка. Товарищ из Ялты, топивший офицеров живыми в море, очень хочет расстрелять Романовых, а севастопольские матросы, офицеров стрелявшие и коловшие штыками, под угрозой «неизбежности виселицы для всех изменников» готовы их защищать. Что же с ними произошло, почему Романовы стали для этого отряда дороже и ближе таких же большевиков, как они сами?
Забавно получается: ни с того ни с сего разнузданные большевики в одночасье стали человечными и дисциплинированными. Выходит, что в Ялте большевики злые, а в Севастополе – добрые? Но для того мы с вами и погружались в кровавый кошмар, творившийся во всем Крыму, чтобы убедиться, что все устанавливавшие там советскую власть товарищи были одинаково кровожадными палачами вне зависимости от города своей дислокации. Так откуда же в охваченном революцией Крыму берутся столь добрые и отзывчивые люди, как командир чудесного отряда матрос товарищ Задорожный? Добрый невероятно, фантастически, настолько, что ради спасения нескольких членов семьи Романовых он и его люди готовы воевать со своими революционными братьями!
Ответ на этот вопрос дает сам Задорожный в мемуарах Великого князя: «Я получил приказ Советского правительства, – заявил он, – взять в свои руки управление всем этим районом»[153]. Обратите внимание – приказ не Севастопольского Совета, а нового правительства, Совнаркома. Глава Совнаркома Ленин – значит, приказ его. Ленинский посланец готов сражаться, готов стрелять по революционным ялтинским солдатам ради спасения жизни нескольких представителей царской фамилии. Вы о таком когда-либо слышали?
Непостижимо и другое: по всей стране развал и анархия, дисциплины нет даже в свежеиспеченных частях Красной гвардии. Вся страна стонет от банд мародеров и бандитов, в которые превратилась большевизированная часть старой русской армии, демобилизованная и отправленная по домам. В том же Крыму – террор, анархия и никакой, абсолютно никакой дисциплины. И только в одном отряде в России порядок старый, добрый, дореволюционный. Это отряд революционных матросов охраняет не Ленина, не Троцкого, не съезд Советов… а нескольких Романовых. Совершенно случайно, разумеется. И конечно, только по прихоти случая в этой группе находятся:
Великий князь Александр Михайлович Романов;
вся его семья: жена Ксения Александровна – родная сестра Николая II, его дети – сыновья и дочки (пять человек);
Великий князь Николай Николаевич Романов – бывший главнокомандующий русской армией, двоюродный брат Александра Михайловича. Спасен он (то есть арестован) не один, а со своей супругой Великой княгиней Анастасией Николаевной и ее сыном князем Сергеем Георгиевичем, герцогом Лейхтенбергским;
его брат Великий князь Петр Николаевич со своей семьей;
вдовствующая императрица Мария Федоровна, в молодости – датская принцесса Дагмар. Мать императора Николая II.
Вот за эту соль земли русской и готовы пожертвовать жизнью не гвардейские офицеры, не отпетые монархисты, а революционные матросы Севастопольского Совета? Вам это не кажется странным? Ведь если между большевиками есть хоть какая-то связь, если разные советы между собой разговаривают хотя бы по телефону то за пять месяцев сидения Романовых в Дюльбере можно было выяснить между собой, кому их сподручнее расстрелять. Так нет, все ходят и ходят ялтинцы к имению, вместо того чтобы добиться в Севастополе одобрения на ликвидацию группы бывших правителей России. Значит, не дают добро в Севастополе, а почему? Что же можно ответить на «справедливое» требование ялтинских товарищей выдать им романовскую камарилью? Почему севастопольцы такого приказа не дают, ведь командир отряда, охранявшего узников, отвечает однозначно: «Им возражал чрезвычайно красноречиво Задорожный, что каждому из его подчиненных было бы чрезвычайно лестно расстрелять Великого князя, но не ранее, чем Севастопольский Совет отдаст об этом приказ»[154].
Может, сидят в Севастопольском Совете добрые большевики, совесть у них проснулась неожиданно, и поэтому они злым ялтинцам отказывают? Свидетельства очевидцев говорят нам об обратном: нет между большевиками никакой географической разницы, все они одинаковые убийцы и насильники. Живут севастопольцы и ялтинцы душа в душу, вместе борются с мировой контрреволюцией путем бессудных казней, грабежей и насилий. Кто из них ужасней и кровавей – еще надо считать и смотреть. И только в вопросе о нескольких членах династии Романовых получаются у них коренные разногласия! Только при произнесении фамилии бывшего царя разглаживаются морщины на лбу севастопольских витязей революции, мягчеет их стальное сердце и появляется в их каменных душах искра сострадания. Выходит, так?
Давайте вспомним, кто же в Севастополе главный большевик. Неужели он такой добрый, что всех остальных своей преступной добротой заразил? Нет, глава местных коммунистов – Юрий Петрович Гавен-Дауман, направленный Лениным в Севастополь. Иными словами, товарищ проверенный. Он-то и превратил за три месяца черноморских матросов в зверей. По делам своим товарищ Гавен злой, по словам Врангеля тоже, а в ситуации с «узниками Дюльбера» добряк первостатейный. Никак он не дает приказ товарищу Задорожному выдать Романовых ялтинским анархистам. А те просят постоянно! Но ведь пять месяцев просто так отмолчаться не удастся, иначе тебя самого «контрой» объявят, да с грузом на ногах отправят кормить черноморских рыб. Надо ялтинским товарищам ответ дать, да еще мотивированный. Должны в Севастополе ответить что-то типа «есть распоряжение от товарища Ленина беречь этих Романовых, потому и расстрелять их нельзя». Но ведь не может товарищ Ленин отдать такой приказ в Севастопольский Совет кому попало, открыто. Не поймет матросская вольница всех этих политесов, из повиновения выйдет. Такой приказ можно только тайно отдать товарищу проверенному, например тому же Гавену да вместе с распоряжением отправить его загодя в Севастополь с заданием устанавливать там советскую власть. А заодно ждать приезда отряда Задорожного и тянуть время, не допуская ни в коем случае расправы над Романовыми. Вся крымская эпопея Романовых продлится пять месяцев. От описываемых событий марта 1918-го потерпеть осталось совсем чуть-чуть.Почему? Потому, что в начале апреля 1918 года в Крым вступят немецкие войска, и Романовы будут спасены.
Давайте не будем забывать, что в это самое время товарищ Ленин, столь добрый для Александра Михайловича и его спутников, отдает приказы об аресте Михаила Романова, о высылке семьи Николая Романова из Тобольска в Екатеринбург. Но они – наследники трона, а потому, как основные претенденты на престол, должны быть ликвидированы. Великий князь Александр Михайлович и старая мать императора Николая на трон не претендуют, поэтому могут и должны быть спасены. Тем временем жизнь в Дюльбере идет своим чередом. Живут Романовы и их «тюремщики» душа в душу. Великий князь Александр Михайлович помог охране наладить работу прожекторов, чтобы они могли его еще лучше стеречь. Не было такого взаимопонимания со своими охранниками ни у Николая Романова, ни у других членов его многочисленного семейства. Не надо удивляться – в нашем случае это ведь не тюремщики, а охрана! Она не столько не дает «заключенным» совершить побег, сколько спасает их от кровавой расправы. Великий князь Александр Михайлович почти со своими «тюремщиками» крепко подружился, так крепко, что остальные Романовы даже удивлялись.
«Великий князь Николай Николаевич не мог понять, почему я вступал с Задорожным в бесконечные разговоры.
– Ты, кажется, – говорил мне Николай Николаевич, – думаешь, что можешь переменить взгляды этого человека. Достаточно одного слова его начальства, чтобы он пристрелил тебя и нас всех с превеликим удовольствием.
Это я и сам прекрасно понимал, но должен был сознаться, что в грубости манер нашего тюремщика, в его фанатической вере в революцию было что-то притягательное. Во всяком случае я предпочитал эту грубую прямоту двуличию комиссара Временного правительства. Каждый вечер, пред тем как идти ко сну, я полушутя задавал Задорожному один и тот же вопрос: "Ну что, пристрелите вы нас сегодня ночью?"
Его обычное обещание не принимать никаких "решительных мер" до получения телеграммы с севера меня до известной степени успокаивало. По-видимому, моя доверчивость ему нравилась, и он спрашивал у меня часто совета в самых секретных делах. В дополнение к возведенным укрытиям для пулеметов я помог ему возвести еще нисколько укреплений вокруг нашего дома, помогал ему составлять рапорты Севастопольскому Совету о поведении бывших Великих князей и их семейств и т. п.»[155]
Страна должна знать своих героев – незаслуженно забыто имя славного «матроса» Задорожного. Это уникальный человек. Это первый в советской истории борец за права человека. Да что там – скажем правду: это единственный большевик, готовый пожертвовать жизнью за своих классовых врагов. Ему памятник ставить надо, а фигурирует он только на страницах великокняжеских мемуаров…
Воспоминания Великого князя настолько хороши, что их почти даже не надо комментировать. Все настолько очевидно и настолько же невероятно. Сама фигура командира отряда покрыта ореолом таинственности: единственное, что о нем можно найти, это всего один малозначащий факт его биографии. В прошлом Задорожный якобы писарь Харитоновского сахарного завода Харьковской губернии. Такое полнейшее отсутствие информации наводит на странные мысли: ни спасенные Романовы ничего о нем узнать не пытаются, ни архивы большевиков ничего не говорят. Так и хочется назвать Задорожного чекистом, но вот беда – ЧК создается в декабре 1917 года, значительно позже того ноябрьского утра, когда он приступил к выполнению своей миссии. Однако чувствуется в товарище Задорожном непростая закалка – писарю Харитоновского завода такая задача явно не по плечу. Но если не ЧК – то кто же мог провернуть такую блестящую операцию и почти полгода, рискуя жизнью, дурить голову ялтинским товарищам? Большевистской спецслужбы еще нет, а в операции «Дюльбер» чувствуется четкая организация и холодный расчет. Вчерашним революционерам и ссыльным каторжанам такого не организовать.
Вывод этот подтверждается очень легко. Представим себе на минуту, что Владимир Ильич Ленин поручил бы охрану важного пролетарского объекта «Дюльбер» местным товарищам, ялтинским или севастопольским, не важно. Тогда берегли бы их революционеры так, как они это умеют. Привезли бы самых сознательных матросов, пригласили политически грамотных рабочих с окрестных заводов. Провели бы с ними беседу и разъяснили, как важно для партии, чтобы ни один волос с головы заключенных не упал, потому что ждет их суровый пролетарский суд и заслуженное возмездие. Прониклись бы все товарищи важностью задачи и приступили бы к ее выполнению. Как они это умеют: семечки бы лузгали, на часах на табуреточках сидели. И разговаривали бы с охраняемой «контрой» жестко и без излишнего пиетета. А зачем? Пусть спасибо скажут, что не расстреляли!
Генерал Врангель тоже слышал о живущих поблизости от Ялты Романовых: «Императрица Мария Федоровна и прочие Члены Императорской Фамилии были все поселены в имении Великого князя Петра Николаевича Дюльбер, где жили под охраной матросов. К ним, конечно, никого не допускали, хотя в марте молодой княгине Юсуповой удалось добиться разрешения видеть мать свою Великую княгиню Ксению Александровну и бабушку свою Императрицу Марию Федоровну. Юсуповы жили вблизи от нас, и мы часто с ними виделись. От них мы узнали, что команда, охраняющая Императрицу и Великих князей, относилась к ним с полным уважением и большой внимательностью. Начальник команды, матрос Черноморского флота, проявлял подчас совершенно трогательное отношение к заключенным. По приходу в Крым немцев то же самое подтвердили мне Великий князь Александр Михайлович и Великая княгиня Ксения Александровна»[156].
Прав Врангель – отношение поистине трогательное. Разрешены свидания, командир Задорожный полон уважения и внимательности. А вокруг в Ялте, Севастополе, Симферополе – аресты, расстрелы, грабежи и убийства. Сам Врангель, как приплывут в Ялту матросы-севастопольцы, прячется у друзей, а в Дюльбере – все хорошо и спокойно. Прямо оазис благополучия в бушующем революционном море, причем благодать распространяется не только на территорию самого поместья Дюльбер, но и на окрестные дома. С Романовыми по соседству, в своем имении Кореиз, живут Феликс Юсупов и его жена.
Именно поэтому уверен я, что приехал столь странный отряд товарища Задорожного из Петрограда, а не был набран на месте. Слишком велика ответственность, слишком велика ставка. Наберешь в Севастополе убийц, так чем же они будут отличаться от своих других местных коллег? Разве захотят своей жизнью во имя странного задания пожертвовать? Ведь если возьмешь местных в охрану, то получится, что нападающие и охрана знакомы лично, как тогда спасешь Великих князей от расстрела? Нет, отряд такой надо в Петрограде набирать, однако и там с кадрами проблема. По всей стране дисциплина стала никудышная, и каждый по-своему трактует понятие революционной необходимости. Хаос везде. После Октябрьского переворота в Петрограде погромы винных складов. Чтобы остановить безобразие, большевики посылают отряд за отрядом, но они вместо прекращения бесчинств напиваются в стельку вместе с погромщиками. Приходится объявить за погромы расстрел, а в иных погребах, находящихся в подвалах Зимнего дворца, установить пулеметы. Но и после этого бардак закончился только тогда, когда закончилось само вино.
Все это для Дюльбера не годится. Дисциплина, осознание важности задачи и приказ – вот три кита, на которых держится загадочный отряд комиссара Задорожного. Готовясь к серьезной обороне имения, он даже в мыслях не думает передать Романовых ялтинским, севастопольским или каким угодно другим палачам. Он ждет «телеграммы с севера», а отнюдь не распоряжения Севастопольского Совета, как заявляет местным большевикам. Он имеет приказ из Петрограда и выполняет его. Приказ этот от самого товарища Ленина: любой ценой спасти Романовых. Даже ценой собственной жизни. Для такого задания и люди нужны особые. Где же Ильичу их взять? Кроме, как в Петрограде, негде. Если же мы примем версию о «петроградском» происхождении отряда товарища Задорожного, то получается весьма интересная картина. Великий князь Александр Михайлович указывает нам месяц появления отряда Задорожного в Крыму: «…Севастопольский Совет располагал в ноябре 1917 года хорошо защищенной крепостью». Итак, прибыли ребята в Крым в ноябре.
«События последующих пяти месяцев подтвердили справедливость опасений новых тюремщиков», – вновь указывает далее Великий князь. Значит, закончилась эпопея в апреле 1918 года. Проверить это легко – окончанием интересующих нас событий стало вступление в Крым немецкой армии, а это действительно случилось в первых числах апреля 1918-го. С другой стороны, большевистский переворот произошел 25 октября. Итак, проведем элементарный подсчет: начало апреля минус пять месяцев – это начало ноября. Отнимем еще дня четыре-пять на дорогу, и получается у нас удивительная картина. Не просто в ноябре, а в начале ноября 1917 года (по новому стилю!) Ленин отправляет в Крым товарища Задорожного с тайной миссией! Через несколько дней после Октябрьского переворота!
Единственная задача его отборного отряда – это спасение членов семьи Романовых, не являющихся наследниками престола. И являющихся родственниками английских монархов[157]. Ильич отправляет в Крым невероятно сознательных «товарищей» в тот момент, когда все кругом дают его правительству срок жизни максимум две недели. В тот момент, когда он разрывается между всевозможными съездами и выступлениями, когда советская власть только начинает свое распространение по стране. Когда каждый верный человек, а уж тем более отряд на счету. А Владимир Ильич направляет Задорожного в Крым, где большевики у власти пока не находятся и где его отряд совсем и не будет устанавливать рабоче-крестьянскую власть, потому что будет безвылазно заниматься охраной Великих князей?
Что, других забот у Ильича в первые, самые сложные дни нет, кроме как организовать охрану некоторых членов венценосной семьи? Ау историки! Как вы нам объясняете казнь семьи Николая II? Месть Ленина за брата? Хотел всех Романовых извести? Кровавый маньяк был Владимир Ильич? Все это пустышки, призванные прикрыть суть. История чудесного спасения Лениным и Задорожным членов семьи Романовых может открыть нам глаза и на всю революцию целиком. Вот живет рядом с Дюльбером в своем имении Кореиз жена Феликса Юсупова – Ирина Александровна Романова-Юсупова. Между прочим, внучка Александра III. Этот русский император когда-то повесил родного брата Владимира Ильича Ленина – Александра Ульянова[158]. Многие историки казнь всей семьи Николая II объясняют простой личной местью пролетарского вождя убийце своего брата. Но вот в Крыму еще одна внучка императора спокойно живет, и никто ее убивать не собирается. Да что там внучка – в Дюльбере живут жена и дочь Александра III, и их по приказу Ленина спасают от расправы! Где же знаменитая ленинская логика? Ее нет и в помине, зато хоть отбавляй не менее знаменитой ленинской гибкости. Вот только вопрос, кто же заставил Ильича, проявляя ее, спасать своих «кровных» врагов?!
Только организаторы нашей революции могли обязать Ленина спасти тех, перед кем они сами имеют определенные обязательства. Ситуация у Ленина традиционная – надо выполнить договоренности и Романовых спасти. Только объяснить, почему это делается, никому нельзя: ни Севастопольскому, ни Ялтинскому Совету, ни даже товарищам из Совета народных комиссаров. Можно найти только одного умного и честного человека и поручить это дело ему, просто потому, что уверен в его беззаветной преданности. Фамилия этого верного большевика – Задорожный. Он и будет обеспечивать организационную часть задания: беседовать с разными «товарищами» и улаживать все конфликты. Он говорит с ними на одном языке и для крымских большевиков является своим.
Но проблема для Ленина в другом. Из кого набирать отряд? Одного вменяемого исполнителя найти можно, но где взять двадцать-тридцать дисциплинированных и преданных одной идее революционных матросов и солдат? Особенно если эта идея – спасение матери, сестры, дяди, племянницы ненавистного свергнутого монарха. Здесь на помощь Ильичу приходят «союзники». Вместе с заданием спасти Романовых пролетарский вождь и получает от них инструмент для его выполнения – специальный отряд «революционных» матросов. Только «союзные» спецслужбы были способны в условиях всеобщего развала провести успешную операцию по спасению Романовых. Не всех Романовых, не царской семьи, а только тех Романовых, кто нужен был англичанам и французам живым. Семья бывшего императора и его несчастный брат Михаил были милее нашим «союзникам» в виде трупов, поэтому их никто и не спасал. Только во власти западных спецслужб было создать спаянный поистине железной дисциплиной отряд, из состава которого все переговоры с внешним миром будет вести только один человек – Задорожный. Потому что именно он является единственным настоящим большевиком!
Вы можете себе представить революционного матроса образца 1917–1918 годов: весь в пулеметных лентах, лицо недоброе, чуть что – хватается за оружие. Среди них большая доля анархистов, которые вообще никакой власти не признают. И вот их какой-то «молодой человек» обзывает изменниками революции и грозит виселицей. Я, слава богу, живьем «революционных матросов» не видел, но мне кажется, что реакция на слова представителя Ялтинского Совета должна была быть в их рядах бурной. Его наверняка обозвали бы самого предателем в ответ и стопроцентно послали бы по-русски куда подальше. А то и спустились бы вниз разобраться, кого эта штатская гнида назвала предателем. Или гранату бы сверху бросили. Но так будет, только если в отряде Задорожного настоящие «братишки» и «товарищи»…
Напрасно представитель Ялтинского Совета сотрясал воздух. Молчат товарищи «севастопольские пулеметчики», только камушками в обидчиков кидают да окурками. Потому что они все вовсе не те, за кого себя выдают. Отсюда и реакция их другая. Матросы отряда товарища Задорожного просто… говорят по-русски с сильным английским акцентом, а то и не говорят вовсе!
Похоже, что эта часть удивительно дисциплинированной охраны была укомплектована сотрудниками западных спецслужб. Поэтому и не посылали они никуда молодого человека из Ялтинского Совета, не дискутировали с ним и не били ему морду. Если я хочу прослыть американцем, не зная английского языка, то в ответ на какие-либо претензии мне надо молчать и молчать, ну разве что-нибудь в противника бросить. Вторая часть отряда – русские. Нельзя набрать «революционный» отряд из одних иностранцев – это будет слишком заметно.
А дисциплина «русской» части отряда не хуже, чем ее «английской» и «французской» составляющих. Поскольку же добрых большевиков и добрых революционных матросов мы с вами нигде в то время не видели, вывод напрашивается весьма интересный: в отряде этом вообще большевиков, кроме Задорожного, не было! Все его русские участники – это офицеры-монархисты. Поэтому и кажется логичным, что отряд в готовом виде прибыл из Петрограда, где свое гнездо все «союзные» разведки свили, где находится масса их коллег из русских спецслужб и других преданных династии людей. Их можно найти, разыскать и быстро укомплектовать отряд: 20–30 человек с «железобетонным» мандатом лично от товарища Ленина. Русские офицеры согласятся, «союзные» будут выполнять приказ. Только они могут быть так дисциплинированны: англичане – выполняя тайное задание своего правительства, а русские – спасая жизни невинным Романовым. В конце концов и миссия благородная: спасать людей, а не убивать их.
К выводу об иностранном участии приходишь, продолжая анализировать и тот уровень охраны, который был достигнут отрядом Задорожного в Дюльбере. Можно смело сказать: в 1917–1918 годах в Советской России никого так не охраняли. Ни Смольный, ни Кремль, ни Ленина, ни Троцкого. Никого, кроме Великого Александра Михайловича и его спутников! После большевистского переворота в стране апатия, охраны у новых руководителей страны почти никакой. Разболтанность редкая, обычно она длится до первого прокола. И вот в середине января 1918 года на Ленина совершено первое покушение. Он едет в машине со своей сестрой, организатором «пломбированного вагона» Фрицем Платтеном и водителем[159]. Раздаются выстрелы – Ильич легко ранен в руку. Нет ни телохранителей, ни сопровождения. Никого. Даже после этого выводов никто не делает, поэтому в июне 1918-го застрелят Володарского, а затем в августе Урицкого и вновь ранят Ильича, на этот раз очень тяжело.
Здание ЧК, где застрелят ее питерского главу Соломона Урицкого, толком не охраняют, сам же Ленин ездит выступать вовсе без охраны, даже когда эсеровские террористы уже начали отстреливать большевиков. Для того и нужны «союзные» представители в отряде, чтобы поднять дело охраны имения Дюльбер на «импортную», недоступную уже рухнувшей России высоту. Романовы обеспечены самой вежливой, самой толковой и самой дисциплинированной охраной в стране. Но не всех представителей царского дома так берегут, а только нужных. Семью Николая II охраняют невоспитанные хамы, ворующие у домочадцев бывшего императора вещи, а в Крыму, по словам барона Врангеля, «команда, охраняющая Императрицу и Великих князей, относилась к ним с полным уважением и большой внимательностью».
А дальше… дальше, согласно всем канонам драматического жанра, в истории Романовых наступает кульминация.
«Около полуночи Задорожный постучал в дверь нашей спальной и вызвал меня. Он говорил грубым шепотом:
– Мы в затруднительном положении. Давайте обсудим, что нам делать. Ялтинская банда его-таки пристрелила…
– Кого? Орлова?
– Нет… Орлов спит в своей постели. С ним все обстоит благополучно. Они расстреляли того болтуна. Как он и говорил, они потеряли терпение, когда он явился с пустыми руками, и они его пристрелили по дороге в Ялту. Только что звонил по телефону Севастополь и велел готовиться к нападению. Они высылают к нам пять грузовиков с солдатами, но Ялта находится отсюда ближе, чем Севастополь. Пулеметов я не боюсь, но что мы будем делать, если ялтинцы пришлют артиллерию. Лучше не ложитесь и будьте ко всему готовы. Если нам придется туго, вы сможете по крайней мере хоть заряжать винтовки.
Я не мог сдержать улыбки. Моя жена оказалась права.
– Я понимаю, что все это выглядит довольно странно, – добавил Задорожный, – но я хотел бы, чтобы вы уцелели до утра. Если это удастся, вы будете спасены.
– Что вы хотите этим сказать? Разве правительство решило нас освободить?
– Не задавайте мне вопросов. Будьте готовы, – он быстро удалился, оставив меня совершенно озадаченным»[160].
Итак, ялтинские большевики, обозленные «хамством» За-дорожного, невнятными объяснениями Москвы и непонятной позицией Севастополя, решают действовать и напасть на Дюльбер. Причина для такого радикального образа действий проста – к Ялте приближаются немецкие войска. Пленники могут ускользнуть. Именно такая же причина – приближение белочехов – будет через три месяца официальным предлогом для уничтожения Николая Романова и его семьи. Расстрел всех «дюльберовских» Романовых под таким же предлогом был бы идеальным вариантом. Ялтинские большевики именно такой вариант ликвидации «при попытке к бегству» Москве и предлагают. Но положительного ответа явно не получают либо получают нечто, что с их точки зрения есть настоящее предательство дела революции. Поэтому ялтинские товарищи решают атаковать изменнический отряд «большевика» Задорожного. Он же в свою очередь готов защищать своих пленных до последней капли крови. Это очень важный момент. Раньше дело не шло далее разговоров с мальчиком в галифе из Ялтинского Совета, но теперь предстоит реальное столкновение мнимых революционных матросов с настоящими. Это настолько необычное явление, что даже Великий князь Александр Михайлович не знает, как его описать правильно. Так, чтобы истинная подоплека событий не всплыла между строк его мемуаров. Поэтому на страницах своего произведения Великий князь «засыпает». «Пробуждается» он, когда все уже кончено, все дальнейшие события пропустив:
«Когда я вновь открыл глаза, я увидел Задорожного. Он стоял предо мной и тряс меня за плечо. Широкая улыбка играла на его лице.
– Который сейчас час, Задорожный? Сколько минут я спал?
– Минут? – он весело рассмеялся. – Вы хотите сказать часов! Теперь четыре часа. Севастопольские грузовики только что въехали сюда с пулеметами и вооруженной охраной.
– Ничего не понимаю… Те из Ялты – должны быть здесь уже давным-давно? Если…
– Если… что? Он покачал головой и бросился к воротам. В шесть часов утра зазвонил телефон. Я услыхал громкий голос Задорожного, который взволнованно говорил: "Да, да… Я сделаю, как вы прикажете…" Он вышел снова на веранду. Впервые за эти пять месяцев я видел, что он растерялся.
– Ваше Императорское Высочество, – сказал он, опустив глаза, – немецкий генерал прибудет сюда через час.
– Немецкий генерал? Вы с ума сошли, Задорожный. Что случилось?
– Пока еще ничего, – медленно ответил он, – но я боюсь, что если вы не примете меня под свою защиту, то что-то случится со мною.
– Как могу я вас защищать? Я вами арестован.
– Вы свободны. Два часа тому назад немцы заняли Ялту. Они только что звонили сюда и грозили меня повесить, если с вами что-нибудь случится.
Моя жена впилась в него глазами. Ей казалось, что Задорожный спятил с ума.
– Слушайте, Задорожный, не говорите глупостей! Немцы находятся еще в тысяче верст от Крыма.
– Мне удалось сохранить в тайне от вас передвижение немецких войск. Немцы захватили Киев еще в прошлом месяце и с тех пор делали ежедневно на восток от 20 до 30 верст. Но, ради Бога, Ваше Императорское Высочество, не забывайте того, что я не причинил вам никаких ненужных страданий! Я исполнял только приказы!
Было бесконечно трогательно видеть, как этот великан дрожал при приближении немцев и молил меня о защите.
– Не волнуйтесь, Задорожный, – сказал я, похлопывая его по плечу. – Вы очень хорошо относились ко мне. Я против вас ничего не имею.
– А Их Высочества Великие князья Николай и Петр Николаевич?
Мы оба рассмеялись, и затем моя жена успокоила Задорожного, обещав, что ни один из старших Великих князей не будет на него жаловаться немцам»[161].
Можно понять беспокойство Задорожного именно за свою судьбу. За весь отряд его комиссарское сердце не болит. Оттого он так обеспокоен своей судьбой, что, похоже, действительно является единственным большевиком в своем странном отряде. Того и гляди, не разобравшись, немцы, насмотревшиеся в Крыму на художества революционных матросов, возьмут и повесят. Ведь германские водолазы еще долго будут подымать из глубины трупы заживо утопленных офицеров, которые с камнями на ногах СТОЯЛИ жуткими рядами у берегов крымских городов…
Где вы видели большевистского комиссара, счастливого от осознания того, что Великие князья им довольны? Да комиссара не простого, а личного посланца Ильича. Но как раз поэтому Задорожный и может честно смотреть в глаза Ленину: он достойно выполнил свое задание. Прибытие же именно немецких войск нас смущать не должно – британских и французских войск просто поблизости нет и быть не может. Они появятся на Юге России лишь практически через год. Поэтому честь спасения Романовых возлагается на немцев. Благо почти все сидящие в Дюльбере – дальние или ближние родственники еще и… кайзера.
Дальше происходит чрезвычайно трогательная сцена. То ли Задорожный раскрывает перед пленниками карты, то ли Великий князь Александр Михайлович уже догадался, что за отряд его опекает. Поэтому вопреки всякой логике он просит у германских властей, чтобы именно эти люди и продолжали его охранять! Ведь именно Задорожный и его люди будут стоять за Великого князя насмерть. Таков их приказ, их тайная миссия. Немецкие командиры этого знать не могут и не должны, поэтому их изумлению от просьбы Романова нет пределов. Обратите внимание, что впервые за весь рассказ не автор этой книги, а сам Великий князь Александр Михайлович берет слово «революционные» в кавычки! Это его оговорка. По Фрейду.
«Ровно в семь часов в Дюльбер прибыл немецкий генерал. Я никогда не забуду его изумления, когда я попросил его оставить весь отряд «революционных» матросов, во главе с Задорожным, для охраны Дюльбера и Ай-Тодора. Он, вероятно, решил, что я сошел с ума. «Но ведь это же совершенно невозможно!» – воскликнул он по-немецки, по-видимому возмущенный этой нелогичностью. Неужели я не сознавал, что Император Вильгельм II и мой племянник Кронпринц никогда не простят ему его разрешения оставить на свободе и около родственников Его Величества этих «ужасных убийц»? Я должен был дать ему слово, что я специально напишу об этом его Шефам и беру всецело на свою ответственность эту «безумную идею». И даже после этого генерал продолжал бормотать что-то об «этих русских фантастах»»[162].
Барон Врангель полностью подтверждает эти слова, с одной только разницей, что отказ от германской охраны оговаривает не Александр Михайлович, а Великий князь Николай Николаевич. Обусловлена столь странная привязанность к «революционным матросам» пикантностью ситуации, когда бывшего русского главнокомандующего не могут охранять германцы: «На следующий день по занятии Кореиза представители немецкого командования посетили Великого князя Николая Николаевича в имении Дюльбер, где находились все Члены Императорской Семьи. Великий князь Николай Николаевич через состоящего при Нем генерала барона Сталя передал прибывшим, что, если они желают видеть Его, как военнопленного, то Он, конечно, готов этому подчиниться; если же их приезд есть простой визит, то Он не находит возможным их принять. Приехавшие держали себя чрезвычайно вежливо, заявили, что вполне понимают то чувство, которое руководит Великим князем, и просили указать им, не могут ли быть чем-нибудь полезны. Они заявили, что Великий князь будет в полной безопасности и что немецкое командование примет меры к надежной Его охране. Барон Сталь, по поручению Великого князя, передал, что Великий князь ни в чем не нуждается и просит немецкую охрану не ставить, предпочитая охрану русскую, которую немцы и разрешили сформировать»[163].
Бедный немецкий генерал – он так и останется в недоумении. Да и сам Врангель не обращает внимания на удивительную ситуацию, когда описанные им же матросы «с наглыми, зверскими лицами» показали себя с самой лучшей стороны в деле охраны столь высокопоставленных особ.
Однако давайте пожалеем и советских историков, которым надо было хоть как-то объяснить эти чудеса. Чтобы выполнить эту нелегкую задачу, они выбрали три способа.
Первый – самый простой, вообще ничего не объяснять, пропуская практически всю историю. Совсем недавно в Петербурге были перезахоронены останки вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Вопрос о том, как удалось ей выбраться из охваченной смутой России, обойти было нельзя. Так вот отовсюду звучала именно такая «куцая» версия: Романовы были арестованы и сосланы в Крым, там они жили под арестом, потом пришли немцы, и арестанты спаслись.
Второй метод тоже не блещет оригинальностью: все произошедшее списывается на непредсказуемость революционного времени. Мол, революция – это стихия, а значит, все возможно, все может случиться. Вот Николаю II не повезло, а пленникам Дюльбера удача улыбнулась. О том, что «удача» уж очень выборочна и хорошо организована, разумеется, ни слова.
Третий способ сокрытия истины по сравнению с первыми двумя более прогрессивен, но и он не выдерживает самой поверхностной критики. Он, как и два первых, рассчитан на тех, кто мемуаров Великого князя не читал, а если и читал, то ничего особенного в них не заметил. Объяснение в третьем случае такое: в Севастопольском Совете заседали летчики, выпускники летной школы, организованной ранее Великим князем Александром Михайловичем. Они, мол, и тянули резину пять месяцев, спасая Романовых. Недаром Задорожный, представляясь при самом своем первом появлении, говорит: «Я служил в 1916 году в вашей авиационной школе». Отсюда и строят свои выводы горе-историки.
Хорошо, пусть Севастопольский Совет, состоявший в действительности в подавляющем большинстве из моряков, почему-то оказался оккупированным многочисленными летчиками. Пускай и ленинский эмиссар Юрий Петрович Гавен-Дауман оказался яростным поклонником небесной стихии. Допустим даже, что весь странный отряд товарища Задорожного состоял исключительно из авиаторов, но и тогда такое предположение ничего нам не объясняет. Ведь все свои решения надо севастопольцам согласовывать с Москвой. Ведь ждет Задорожный «телеграмм с севера», а Ялтинский Совет постоянно общается с Совнаркомом, с ленинским правительством. Там что, тоже летчики собрались? Чем же Ильичу и Троцкому, Свердлову и Урицкому так дорог Великий князь Александр Михайлович, а с ним и часть (а не все!) Романовых, что именно для них (даже не для себя!) в разоренной России устраивается маленький оазис старого доброго царского времени с вежливыми охранниками и хорошим питанием?
Тут закономерен вопрос: почему же англичане спасли не только старую императрицу, но и еще нескольких представителей семьи Романовых? Есть ответ на этот вопрос. Хаос, войну и анархию можно в России тщательно выращивать и поддерживать, но к чему все это в итоге приведет заранее не может знать никто. Закончится Гражданская война распадом на десятки «демократических» и «суверенных» республик или же в невероятном напряжении наша страна сохранит свое основное ядро – заранее неизвестно. При определенных обстоятельствах для англичан может стать выгодным возрождение русской монархии. Но не той мощной империи, что была ранее, а урезанной, во главе с зависимым несамостоятельным персонажем. Поэтому надо иметь в запасе тех, кто при определенном раскладе может занять вакантный русский трон: несколько Романовых надо оставить в живых. Когда же вы будете решать – кого, тогда главным критерием выбора будет предсказуемость и покладистость рассматриваемой личности. Вместе с ними, естественно, спасались и члены их семей и те из родственников, кто оказался рядом. Возможно, были и другие мотивы, почему именно эти представители рода Романовых были спасены. Ведь в те же дни решалась и участь семьи Николая II. Шансов спастись у бывшего русского императора и его невинных детей не было. Для них английской разведкой планировалась могильная плита в виде бочки с серной кислотой или безымянной канавы…
Вся операция по спасению удалась потому, что из Смольного, а затем и Кремля ее прикрывал Ленин. Он безусловно знал, зачем британцы опекают некоторых членов романовской семьи, но это его не пугало. История подтвердила его правоту: спасенные Великие князья так «союзникам» и не пригодились. Монархию было решено не реставрировать. Зато своим поведением Ильич вновь продемонстрировал организаторам русской революции свою гибкость. С ним можно иметь дело даже в самых пикантных и невероятных ситуациях. Он нужен, он необходим. Опять обратимся к датам – честный большевик Задорожный встречал немцев на пороге дворца в Дюльбере в апреле 1918 года. В это самое время Ленин вовсю говорит в своих работах о бескровной победе революции в России.
Но дело свое, с точки зрения англичан, Владимир Ильич уже сделал. И вот уже в мае 1918 года следует мятеж чехословаков, начинается Гражданская война. Потом в середине июля расстреляют царскую семью. И только в августе 1918 года последует первое серьезное покушение на самого Ленина.
Для полноты картины нам надо еще получить представление, как подыграл «союзникам» в деле спасения нужной части Романовых незабвенный Александр Федорович Керенский. Февральский переворот Великий князь Александр Михайлович встретил в Киеве, так как с 1916 года он был назначен командующим авиацией Южного фронта русской армии, а в этом городе был дислоцирован ее штаб. Революция поначалу была вовсе нестрашной. Однако потом, словно по команде, тон прессы резко поменялся. Началась кампания по дискредитации русского государства путем поливания грязью его многовековой опоры – правящей династии. Теперь Романовых в прессе не именовали иначе как «врагами народа». Выходит, что и это словечко, как и «комиссар», придумали отнюдь не большевики, а их «демократические» предшественники.
Тучи тем временем потихоньку сгущались надо всем домом Романовых: сначала Петроградский Совет потребовал ареста всех без исключения членов Российского императорского дома, в том числе и вдовствующей императрицы. Однако Временное правительство Марию Федоровну не арестовало, но ограничило ее возможности к перемещению. Жена покойного Александра III была по национальности датчанкой. Поэтому за нее активно хлопотал датский королевский двор и посланник Дании в России Скавениус. Хлопоты датчан сделали свое дело: 10 (23) сентября 1917 года, в самом конце собственного существования, правительство Керенского дает принципиальное разрешение на выезд вдовствующей императрицы в Данию. Но дальше пустых слов дело не пошло, а после Октября и спросить за это стало уже не с кого. Мария Федоровна так и застряла в своей охваченной хаосом империи.
Желающим спастись в наступившем лихолетье пора было уже задуматься о своих будущих действиях. Великий князь пишет об этом так: «Вернувшись из Ставки, я должен был подумать о моей семье, состоявшей в то время из Императрицы Марии Федоровны, моей жены Великой княгини Ксении Александровны, моей невестки – Великой княгини Ольги Александровны, моих шестерых сыновей и мужа Ольги Александровны, Куликовского. Моя дочь Ирина и ее муж – князь Юсупов, высланный в свое имение близ Курска за участие в убийстве Распутина, присоединились к нам в Крыму немного позднее…»[164]
В хаосе революции место пребывания играет решающую роль. Для будущего спасения надо вовремя оказаться в нужном месте, так же как и для будущей гибели надо отправиться к месту своей будущей безвременной кончины. Великий князь Александр Михайлович безошибочно выбирает единственное спасительное направление. Вернее сказать – ему его подсказывают. Тех, чьи советы спасут жизнь ему и его близким, «дядя Сандро» скромно именует «своими бывшими подчиненными»[165].
Какое все-таки невероятное количество летчиков было в царской России! Толпы авиаторов в недалеком будущем заполнят собой черноморские Советы, а пока они плотно оккупировали штабы императорской армии. Они просто везде, эти «летчики», они всегда оказываются в самых ключевых точках судьбы Великого князя. Они готовы помогать ему ценой собственной жизни и всегда дают правильные советы. Им с высоты птичьего полета все видать.
«Мои бывшие подчиненные навещали меня каждое утро и просили уехать в наше крымское имение, пока еще можно было получить разрешение на это от Временного правительства. Приходили слухи, что Император Николай II и вся Царская семья будет выслана в Сибирь, хотя в марте ему и были даны гарантии, что ему будет предоставлен выбор между пребыванием в Англии или же в Крыму»[166], – пишет Александр Михайлович.
Помните, как мотивирует Керенский перевозку семьи Николая в Тобольск, как он объясняет отказ бывшему царю отправиться в Крым: для безопасности бывшего царя. А «бывшие подчиненные» Великого князя точно знают, что Керенский отказывает в поездке к теплому морю ТОЛЬКО свергнутому монарху, а Александру Михайловичу Романову он свое разрешение даст. Надо только попросить, причем сейчас, немедленно. «Дядя Сандро» просит – и с семьей направится в небезопасный Крым, а Николай II, который попросит о том же, будет отправлен со своими домочадцами в Сибирь. Снова развилочка: кому за границу, а кому и на тот свет.
И снова мы видим «чудеса»: Советы, которые, по словам Керенского, так хотели арестовать бывшего монарха и противились его отъезду, в случае с «врагом народа» Александром Михайловичем Романовым не возражают против его отъезда. Временное правительство через своего комиссара передает приказ Александру Михайловичу немедленно отправиться в Крым вместе с членами его семьи. Местный Совет одобряет это решение, так как считает, что «пребывание врагов народа так близко от фронта представляет собой большую опасность для революционной России». Что и говорить, прав Совет: все Романовы ужасно опасны, поэтому и высылают их одинаково далеко от фронта. Кого в Крым, а кого в Сибирь…
Говоря о Великом князе Александре Михайловиче и его чудесном спасении, нельзя не вспомнить и трех его родных братьев. Старший – Николай Михайлович, обладатель желчного характера, считал себя республиканцем и демократом. Феликс Юсупов так описывает его: «…совмещал удивительные противоречия в своем характере. Ученый-историк, человек большого ума и независимой мысли… по своим политическим воззрениям был крайне либеральным человеком. В самой резкой форме высказывая критику тогдашнего положения вещей, он даже пострадал за свои суждения и на время был выслан из Петербурга в свое имение Грушевку в Херсонской губернии»[167].
Имея возможность использовать семейный архив дома Романовых, этот венценосный экстремист издал несколько трудов об эпохе Александра I, чем сделал себе имя как историк. После Февраля, окончательно забыв совесть и совершенно не понимая дальнейшего хода событий, предлагал Керенскому свои личные средства на памятник декабристам. Великий князь Николай Михайлович Романов, несмотря на свое увлечение историей, видимо, забыл, что декабристы собирались под корень вырезать всех членов династии. Возможно, он вспомнит об этом чуть позже. Когда его вместе с другим братом, Георгием Михайловичем, известным коллекционером-нумизматом, поведут на расстрел ранним январским утром 1919 года новые декабристы – большевики.
Да, да, именно за этого горе-историка и пришел к Ленину замолвить слово Максим Горький. Странная это была семья: одного брата Ленин настойчиво спасает, двух других братьев нашего мемуариста расстреливает в Петропавловской крепости. А еще один – Великий князь Сергей Михайлович – падает с простреленной головой на дно шахты в Алапаевске. Он тоже был приверженцем республиканского строя и после Февральской революции даже был недоволен, что семью отрекшегося императора «недостаточно надежно охраняют». Что ж – его самого большевики охраняли отлично…
Зря пролетарские историки не рассказывали нам о столь разной судьбе братьев Александра и Николая Михайловичей. Потому что это еще одно доказательство невероятной, фантастической гибкости Ильича. Если попросят «нужные» для революции господа, он готов даже членов семьи тирана спасать и охранять, когда необходимость в этом отпадает – не пожалеет родных братьев с таким трудом спасенного им человека. Нет никаких догм, никакой морали – только голая целесообразность. Именно с таким настроем и выигрываются войны, и делаются революции…
Но это будет позже. Для узников Дюльбера все мытарства закончились с приходом немцев. Пройдет полгода, и германские войска покинут Крым, так как их Родина Первую мировую войну проиграла. 24 ноября 1918 года на Севастопольском рейде появились британские боевые корабли. Правда, снова англичане проявили «широту» своей души: спасти они собирались не всех, а только тех, кто находился под охраной комиссара Задорожного, то есть вдовствующую императрицу Марию Федоровну и всех ее домочадцев. Старая царица проявила благородство и отказалась ночью тайком бежать из своей бывшей империи. Она потребовала, чтобы вместе с ней были вывезены и все ее друзья, знакомые и слуги, разделявшие с Марией Федоровной ее тяготы и невзгоды. Скрепя сердце британцам пришлось согласиться, правда, подготовка к отплытию заняла у них почему-то пять месяцев.
Вдовствующая русская императрица 8 мая 1919 года прибыла в Лондон, где была тепло встречена своей сестрой, королевой Анной и ее сыном, британским монархом Георгом V. Английский монарх щедро одаривал тетушку знаками своего внимания, оплачивал ее счета и, конечно, ни словом не обмолвился о том, что именно его отказ предоставить убежище погубил жизнь детям и внукам Марии Федоровны. Да и ласка эта была небескорыстна, как и весь план сокрушения могучей России. Все дело… в шкатулке с драгоценностями, где бывшая русская царица хранила одну из лучших в мире коллекций бесценных украшений. Британцы знали, что Мария Федоровна умудрилась вывезти ее из России. Датчанка по происхождению, бывшая русская императрица поселилась в Копенгагене. Сразу после ее смерти, 13 октября 1928 года, из Лондона в датскую столицу немедленно направился специальный посланник – Барк, последний министр финансов царской России. Он сумел уговорить дочерей императрицы передать драгоценности ему для хранения их в Великобритании.
Еще тело Марии Федоровны не было погребено, а ее шкатулка уже торопливо вывозилась в Англию. Ценности эти и сейчас можно в дни больших праздников видеть на членах британского королевского дома. Это овальная бриллиантовая брошь с бриллиантовой застежкой, принадлежащая ныне принцессе Кентской; бриллиантовая тиара V-образной формы с уникальным сапфиром в центре, которая принадлежит Елизавете II, и многие другие ценности. Их несколько десятков. Но не подумайте ничего дурного, они не были украдены или присвоены – английские монархи купили их у наследников царицы. Вопрос только – за какую цену и насколько она была адекватной самим сокровищам…
Романовы и Юсуповы покидали охваченную Гражданской войной страну, где когда-то ее первый император Петр I правильно понял механизм и суть имперской мощи. Первым камнем в фундаменте будущего Российского государства стал маленький ботик царя Петра. Вскоре могучий русский флот стал надежной защитой родным берегам. Мало начать в России смуту, мало убить ее монархов. Для уничтожения Российской империи англичанам надо было обязательно ликвидировать основу военной мощи любой страны – ее флот.
Началась охота за русскими кораблями…
Глава 7
Почему Ленин и Троцкий утопили русский флот
У России только два союзника: ее армия и флот. Все остальные при первой возможности на нас ополчатся.
Император Александр III
Страшно смотреть на агонию корабля. Он словно раненый человек, изгибается в муках, бьется в судорогах, переламывается и тонет, издавая при этом страшные утробные звуки. Тяжело вдвойне если гибнет свое, родное судно. И совсем невыносимо – если его топишь ты сам!
Эсминец «Фидониси» покачивался на волнах в лучах заходящего солнца. С расстояния четырех кабельтовых промазать было невозможно. Торпеда скользнула в воду, секунды ожидания и миноносец буквально разорвался пополам, словно распираемый неведомой страшной силой. Его корма и нос приподнялись отдельно друг от друга и, перевернувшись на правый борт, скрылись в морской воде.
Гибель «Фидониси» послужила сигналом для уничтожения других кораблей. Топили их на славу. Одним открытием кингстонов дело не ограничилось. Столь примитивно затопленный корабль можно легко поднять, откачать воду и снова ввести в строй. А пролежи он на дне небольшой срок, так и повреждения судна будут минимальными! Здесь все было основательнее. Специальные команды закладывали подрывные патроны в машинные отделения, открывали кингстоны и клинкеты и даже отдраивали иллюминаторы. Со слезами на глазах, с непроходящим комком в горле. Сделав свое дело, молча прыгали в шлюпку, отгребали подальше и смотрели, смотрели, смотрели…
Один за другим уничтожаемые русскими моряками, шли на дно Цемесской бухты русские эсминцы-новики «Гаджибей», «Калиакрия», «Пронзительный», «Лейтенант Шестаков», «Капитан-лейтенант Баранов». Ушли под воду миноносцы «Сметливый» и «Стремительный». Всего двенадцать кораблей.
Теперь можно было сделать самое главное. Над водой еще возвышалась колоссальная громада линкора «Свободная Россия». Эсминец «Керчь» подошел к кораблю и дал залп из двух торпед. Его командир старший лейтенант Владимир Кукель молча смотрел, как торпеды поражают красу и гордость русского Черноморского флота. Первая взорвалась под кораблем, вторая прошла мимо. Для такого гиганта одно попадание было совсем не существенно. Корабль стоял над водой как ни в чем не бывало. Лишь столб черного дыма поднялся над его боевой рубкой. Пришлось выпустить третью торпеду, но даже после этого корабль не только остался на плаву, но даже не накренился. Потом взорвалась четвертая торпеда, но линкор «Свободная Россия» был сделан так великолепно, что и после этого он по-прежнему держался на поверхности воды!
Кукель не верил своим глазам – судно явно не хотело тонуть и боролось за жизнь всеми возможными средствами. Следующая, пятая торпеда, выпущенная в середину его корпуса, внезапно повернула на обратный курс и понеслась к самому эсминцу! Но, увы, линкор был обречен, и шестая торпеда завершила дело. Раздался страшный взрыв. Столб бело-черного дыма поднялся выше мачт и закрыл своим основанием почти весь корабль. Когда дым несколько рассеялся, глазам моряков представилась ужасная картина: броня с обоих бортов отвалилась и в корабле появилась огромная просвечивающая насквозь брешь. Прошло еще пару минут, и линкор стал медленно крениться на правый борт. Спустя еще несколько минут корабль перевернулся вверх килем. И застонал, как тонущий человек. Срывающиеся со своих оснований, огромные трехорудийные 12-дюймовые башни скатывались по палубе «Свободной России» в воду, круша и сминая все на своем пути, поднимая огромные столбы воды и фонтаны брызг. Примерно через полчаса корпус линкора скрылся под водой.
Теперь настала очередь и самого эсминца «Керчь». Около 10 часов вечера 18 июня 1918 года в эфир ушла последняя радиограмма: «Всем. Погиб, уничтожив часть судов Черноморского флота, которые предпочли гибель – позорной сдаче Германии».
Русский Черноморский флот перестал существовать. «Свободная Россия» пошла на дно…
Две точки опоры существует у любого государства. Одной ногой – армией – оно опирается о сушу другой – военным флотом – крепко стоит на морях и океанах. И две эти ее опоры совсем неравнозначны. Сухопутная армия, даже в пух и прах разбитая, восстанавливается быстро. Подрастает новое поколение, пороху не нюхавшее, остается только их вооружить и в форму одеть. Дело это затратное, но всем странам, на роль сверхдержав претендующим, всегда оказывалось по карману. А вот гонка морских вооружений по стоимости ни в какое сравнение с гонкой вооружений сухопутных не идет. Взять и разом отстроить новый флот не под силу ни одной державе. Поэтому разгром сухопутной армии это поражение, а уничтожение флота – КАТАСТРОФА.
После прерывания легитимности русской власти, уничтожения основных претендентов на трон следующей задачей англичан становилось уничтожение нашего флота. Только после этого можно было считать успешно осуществленным ликвидацию конкурирующей с британцами Российской империи. Для этого использовались все доступные средства: давление на большевистское руководство, прямое военное уничтожение, «сотрудничество» с белогвардейцами. Будем справедливы: свою цель «союзники» упорно преследовали в течение всей русской смуты. И – воплотили свои замыслы в жизнь. По сравнению с довоенным периодом Россия оказалась практически без флота. Пройдут тяжелые годы коллективизации, минуют страшные военные годы, и Советский Союз создаст мощный океанский флот. Чтобы во второй раз за одно столетие он был «обнулен» ловкими действиями политиканов. За время перестройки и последовавшего за ней ельцинского хаоса будут сданы на металлолом практически достроенный авианосец и распилены подводные лодки самых новейших серий. Вы удивлены? Не стоит, все это уже было в нашей истории в 1918 году. Просто мы это хорошенько забыли…
Потерпев поражение в Русско-японской войне 1905 1906 годов, потеряв в неудачных морских сражениях весь цвет русского флота, правительство Николая II разработало большую судостроительную программу. Она, эта русская программа действий, пришлась на период общего рывка мировой «морской» гонки вооружений. Последним словом тогдашней военно-морской науки стали усовершенствованные линейные корабли (линкоры). Их стали называть дредноутами. Свое название, ставшее нарицательным, они получили от «пилотного» английского корабля под названием «Дредноут» («Неустрашимый»), построенного в 1905–1906 годах. Созданные по последнему слову науки и техники, эти суда были более живучи и непотопляемы. Огромные, приземистые корабли с пушками очень большого калибра становились весомыми аргументами в будущей мировой схватке. Дредноуты стали строить опережающими темпами во флотах всех соперничающих держав. Стоимость таких кораблей, количество стали и брони, расходуемое на производство этих монстров, были просто умопомрачительны. Именно дредноуты являлись олицетворением мощи государства и его веса на международной арене. Бронированные дорогостоящие гиганты, «пожиратели бюджетов» служили показателем его финансового благополучия, экономического расцвета, уровня развития науки, техники и промышленности. Но мало того, развитие самих бронированных монстров шло так быстро, что через пять лет вопрос стоял уже о выпуске «сверхдредноутов», вдвое превосходящих прежние дредноуты…
Россия начала строительство дредноутов позднее других держав, поэтому на начало мировой войны в строю не было еще ни одного корабля. Но на разных стадиях постройки их было двенадцать[168]. В 1917 году последние из русских дредноутов должны были встать в строй. Судьба распорядилась иначе. К концу Гражданской войны в России их осталось всего четыре, и из них лишь три в жалком, но боеспособном состоянии. Снимем шапки, вспомним погибшие русские корабли и зададим один резонный вопрос: а с чего это вдруг напал на них такой мор? Разве проиграл русский флот генеральное морское сражение, такое как Цусима в Русско-японской войне? Нет, не проиграл. Просто потому, что такого сражения для нашего флота в Первой мировой войне не было. Откуда же такие большие потери?
Ни один из русских кораблей-титанов не погиб в бою, как и подобает настоящему военному судну. Все они стали жертвами случившейся в России смуты. Самые новейшие и мощнейшие корабли-сверхдредноуты «Измаил», «Кинбурн», «Бородино» и «Наварин» так и не «родились», будучи ликвидированными еще в «утробе» судоверфи. А какими красавцами они должны были стать! На них предполагалось установить наиболее мощное по тем временам артиллерийское и зенитное вооружение. Но не получилось. И не стоит винить в гибели кораблей одних только большевиков. Ликвидацию флота начало еще Временное правительство. Летом 1916 года морское министерство надеялось на ввод первенца серии «Измаила» в строй осенью следующего, то есть 1917 года. Но как только монархия в России пала, правительство «новой свободной России» сразу перенесло срок готовности башен «Измаила» на конец 1919 года, а остальных кораблей – на 1920-й. Затем деньги от правительства Керенского перестали поступать совсем. Большевикам боевые корабли были нужны еще меньше, чем «временщикам». Постановлением от 19 июля 1922 года недостроенных мастодонтов исключили из списков флота, а затем постановлением Госплана в мае следующего года разрешили их продажу за границу. Корабли приобрела «в целом виде» германская фирма «Альфред Кубац», чтобы уже в своих доках разрезать на металл…
Остальные русские дредноуты были ликвидированы с использованием целого арсенала политических средств. Предательство, подкуп, ложь, клевета – всему этому нашлось место в короткой истории уничтожения наших кораблей. Но точно также в этой короткой эпопее нашлись и герои, положившие свою жизнь за русский флот!
Но все по порядку. Основные силы наших кораблей перед Первой мировой войной были сосредоточены в Балтийском и Черном море. На первом этапе войны русский флот в Балтийском море получил чисто оборонительную задачу защиты Рижского и Ботнического заливов от вторжения противника. Немцы также держались пассивно, поэтому потери обеих сторон были минимальны. В 1915 году с появлением в своих рядах дредноутов «Севастополь», «Полтава», «Петропавловск» и «Гангут» русский флот уже мог вести себя активнее, но он был прочно «закупорен» германцами в своих водах. Однако в связи с немецким наступлением его действия становились более напряженными: корабли стали поддерживать сухопутные войска. В 1916 году на коммуникациях противника появились семь наших новых подводных лодок типа «Барс», а также английские субмарины, присланные британскими «союзниками». Осенью немецкие корабли попытались прорваться в Финский залив и потеряли на нашем минном заграждении 7 (!) новейших миноносцев. Наши потери составили 2 эскадренных миноносца и 1 подводную лодку. Как видим, до начала русской смуты никаких катастрофических поражений русский Балтийский флот не понес. Свои задачи он выполнял, а потери немцев при этом даже превосходили наши.
1917 год должен был стать годом нашего наступления. Но революции этого года направили события совсем в другое русло. Общее разложение вооруженных сил в большой степени коснулось и флотского организма. Дисциплина и боеспособность судов теперь оставляли желать много лучшего. За время правления Керенского и компании матросы превратились из боевой силы в толпу люмпенов, ни за что не желающих рисковать своей шкурой в настоящем бою. Героической гибели они предпочитали расправы над собственными офицерами. Процесс разложения зашел так далеко, что в октябре 1917, в момент захвата немцами Моонзундских островов, экипажи просто боялись выходить в море. Так, команда заградителя «Припять» отказалась заминировать пролив Соэлозунд. Судовой комитет не дал своего одобрения на эту операцию, так как мины пришлось бы ставить в пределах дальности действия корабельной артиллерии противника, а это «слишком опасно». Другие революционные суда просто позорно бежали от противника либо отказывались покидать стоянку под забавным предлогом, что «там стреляют».
И все же русский флот огрызался: в результате захвата Моонзундских островов немцы потеряли эсминцы S-64, Т-54, Т-56 и Т-66, патрульные суда «Альтаир», «Дельфин», «Гутейль», «Глюкштадт» и тральщик М-31. Русский флот потерял броненосец «Слава» и эсминец «Гром». Снова мы видим интересную картину: даже в период бурного разложения дисциплины и резкого упадка боеспособности русский флот наносил противнику ощутимые потери.
Затем эстафету разложения русского флота у Временного правительства подхватили большевики. 29 января 1918 года Совет народных комиссаров издал декрет о роспуске царского флота и организации флота социалистического. Строительство «нового» Ленин совершенно справедливо начинал с полного разрушения «старого». Но если в сухопутной армии это означало всеобщую демобилизацию, то на флоте основным следствием ленинского решения стало массовое увольнение с кораблей кадровых офицеров, как силы заведомо контрреволюционной. А на корабле роль офицера несравнимо важнее. Если сухопутная армия, доведенная большевистской пропагандой до ручки, подменялась новыми отрядами Красной гвардии и худо-бедно могла попытаться удержать фронт, то на море ситуация была на порядок хуже. Флот, лишенный офицеров, совершенно не мог воевать, а заменить его другим, «красным» флотом было невозможно. Дело даже не в том, что орущей матросней более некому было командовать, просто для стрельбы из орудий сверхмощного дредноута требуется знание множества сложных дисциплин. На глазок на расстояние десятков километров не стреляют. Ушли специалисты – корабли превратились просто в плавучие казармы и перестали быть боевыми единицами. Офицеры массами увольнялись. Списав их на берег, большевики сразу вывели Балтийский флот из игры и приковали его к пирсам портов. И именно в этот момент начали происходить с Балтийским флотом «странные» вещи. Ленин и Троцкий отдали приказ… Балтийский флот уничтожить…
Произошло это следующим образом. Очередным этапом трагедии русского флота стало подписание Брестского мира. Статья № 5 кабального договора гласила следующее: «Россия незамедлительно обязуется произвести полную демобилизацию своей армии, включая и войсковые части, вновь образованные ее теперешним правительством. Кроме того, свои военные суда Россия либо переведет в русские порты и оставит там до заключения всеобщего мира, либо немедленно разоружит. Военные суда государств, пребывающих и далее в состоянии войны с державами четверного союза, поскольку эти суда находятся в сфере власти России, приравниваются к русским военным судам…»[169]
Вроде бы ничего страшного. Надо перевести флот в русские порты – переведем, отчего же нет. Но так кажется только на первый взгляд. Снова вступает в дело флотская специфика.
Во-первых, корабли плавают по воде, во-вторых, пристать к берегу они могут только в строго отведенных для этого местах. Количество таких мест невероятно мало и называется портами. Но для стоянок целого флота, включающего огромные суперсовременные дредноуты, подходит и не каждый порт. В результате, подписав Брестский мир, никто не удосужился посмотреть, а куда, в какие русские порты корабли можно перебазировать.
Собственно говоря, и раньше количество стоянок русского флота на Балтике было минимально: Ревель (Таллин), Гельсингфорс (Хельсинки) и Кронштадт. Все, больше нигде не было соответствующей инфраструктуры, должной глубины и других вещей, необходимых для размещения кораблей. Подписав Брестский мир, Россия признавала независимость Финляндии и отторжение Эстонии. Следовательно, для базирования Балтийского флота оставался только один русский порт – Кронштадт. Начались скитания русских кораблей. Сначала немцы заняли Ревель. Часть флота, расположенная там, перебазировалась в Гельсингфорс, пройдя сквозь льды. Но нахождение в финской столице проблемы не решало, а лишь откладывало ее решение на пару недель. Финляндия ведь тоже стала независимой. К тому же именно в этот момент немцы откликнулись на просьбу «белого» финского правительства, оказав ему помощь в борьбе с «красными» финнами. 5 марта 1918 года германцы высадили десант, начав продвижение в глубь северной страны. Теперь положение Балтийского флота стало совсем печальным. Белофинны и немцы, заканчивая уничтожение финской Красной гвардии, приближались к местам стоянки кораблей. И вот командующий германской эскадрой предъявил ультимативное требование, чтобы весь русский флот, стоявший в Гельсингфорсе, был передан немцам до 31 марта. Удивляться наглости Берлина не стоит. После заключения Брестского мира Германия последовательно шантажирует большевиков, выставляя им новые и новые требования. Немцев можно понять – чувствуя военную беспомощность ленинского руководства, они торопятся получить от России как можно больше. В погоне за ощутимой выгодой германское руководство упускает из виду одну важную деталь. Кризисы в отношениях с Россией, спровоцированные ими же самими, не дают немцам возможности резко и быстро вывести войска с Восточного фронта на Западный. Это приводит к обесцениванию преимуществ, полученных Германией путем соглашения с большевиками. На это и рассчитывали «союзники», когда заключали с немцами «джентльменское» соглашение о заброске группы Ленина в Россию.
Следуя букве договора с Германией, флот следовало немедленно перевести в чисто русский порт, в Кронштадт. Однако сделать это было невозможно ввиду сложной ледовой обстановки. Именно так «считали» в большевистской верхушке. Несколькими днями ранее часть русских кораблей уже успешно прорвалась через льды из Ревеля в Гельсингфорс и тем самым показала, что такой переход возможен. Но большевистское руководство не приказывает флоту перебазироваться из Гельсингфорса в Кронштадт, через те же, уже ими преодоленные льды и торосы. Почему? Потому что думают Ленин и Троцкий не о спасении кораблей. Германия требует оставить корабли в Гельсингфорсе, возможно намереваясь их захватить. В то же самое время представители Антанты требуют не допустить захвата кораблей немцами. Надо выполнить два взаимоисключающих «приказа», и от этого зависит судьба пролетарской революции. Вот Ленин с Троцким и ищут вариант, удовлетворяющий требования «союзной» Сциллы и германской Харибды, а не решение, которое позволит спасти флот для России!
Много туману напустили советские и зарубежные историки, прикрывая истинные причины большевистского рвения в попытках утопить собственный флот. В этой кромешной тьме фальсификаций и неправды редко, но все же пробивались робкие лучи страшной правды о судьбе русских кораблей. Балтийский моряк, офицер Г. К. Граф прямо пишет о странной позиции большевистского руководства: «Инструкции Москвы были все время двусмысленны и сбивчивы: то они говорили о переводе флота в Кронштадт, то об оставлении в Гельсингфорсе, а то – о подготовке к уничтожению. Это наводило на мысль, что на советское правительство кем-то оказывается давление»[170].
После увольнения с флота почти всех офицеров Балтийский флот остался без командующего и кораблями руководит коллегиальный орган – Центробалт. Однако шумная матросская вольница для выполнения щекотливых поручений не подходит, нужен конкретный исполнитель, на которого в случае чего можно будет свалить всю вину. И такого находит сам Троцкий. Выполнять директиву Центра должен будет спешно назначенный Алексей Михайлович Щастный. Это морской офицер, командир корабля. Его новая должность адмиральская, но поскольку большевики отменили все воинские звания, он на момент своего назначения стал называться Наморси (Начальником морских сил) Балтийского моря. Можно смело утверждать, что именно он является спасителем Балтийского флота. Именно благодаря Щастному Россия сохранит свои корабли на Балтике и мощные орудия русских линкоров встретят нацистов на подступах к Ленинграду через 23 года.
Приняв командование над кораблями, стоящими в Гельсингфорсе, новый командующий оказывается в сложнейшей ситуации. Расчет Троцкого был на то, что, оказавшись в страшном цейтноте и под прессингом Москвы, он покорно выполнит любые указания большевистской верхушки и отправит корабли на дно, а не будет думать о спасении флота. Британская разведка также не собирается спокойно взирать на развитие событий. Чтобы склонить Щастного к взрыву судов, «союзная» агентура передает ему фотокопии нескольких телеграмм германского командования советскому правительству. Фальшивые они или нет, нам неизвестно, однако при их чтении у Наморси должно было сложиться впечатление, что Ленин и Троцкий выполняют немецкие директивы и являются предателями. Свой интерес – тотальное уничтожение русского флота – «союзники» маскируют под простую заботу о том, чтобы противник Антанты не получил усиления. «Морской агент кэптен Кроми несколько раз ездил в Гельсингфорс, чтобы добиться от капитана первого ранга А. М. Щастного потопления флота»[171], – пишет Г. К. Граф.
Кроми – этот тот самый резидент британской разведки, что через полгода будет застрелен чекистами в английском консульстве Петрограда. Чтобы Щастный не терзался сомнениями в деле уничтожения Балтийского флота, англичане показывают ему пример «беззаветного служения Родине». На базе нашего флота в Ганге, в нескольких десятках километров от Гельсингфорса, в то время находится стоянка английских подводных лодок, в 1916 году присланных британцами на Балтику. Английские субмарины «Е-1», «Е-8», «Е-9», «С-19», «С-26», «С-27» и «С-35», их база «Амстердам», а также три парохода взрываются по приказу британского командования. В литературе, посвященной этим событиям, вы найдете упоминание о том, что английские подлодки якобы были взорваны в связи с невозможностью их перевода в русский порт. Это полная чушь, развеять которую можно одним простым фактом: все русские подводные лодки, стоявшие в тех же льдах, были благополучно эвакуированы из Гельсингфорса в Кронштадт. Хотели бы спасти англичане свои подлодки, они бы имели полную возможность это сделать. И совсем не потому отправились на дно английские субмарины, что русские моряки, занятые решением своих проблем, не хотели спасать «союзные» корабли.
Все значительно хитрее. В шахматах для достижения крупных успехов принято жертвовать пешками. Так вот, затопление подлодок – это для британцев, конечно, удар по своим. Одновременно – это понятный и простой пример для русских моряков. Мы, англичане, взрываем семь наших подводных лодок. Ну а вы, русские, взорвите весь свой флот! Чтобы он не достался немцам. Руководил уничтожением британских субмарин все тот же наш старый знакомый – капитан Фрэнсис Кроми. Кадровый английский разведчик взрывает подлодки, и на этом основании многие исследователи того периода записывают его в подводники. Хотя служил бравый капитан совсем в другом «ведомстве». Потому что одновременно, для подстраховки, Кроми вел переговоры и с тайной организацией морских офицеров. Мысль, внушаемая британским разведчиком и Щастному и офицерам, очень проста: оставление испорченных кораблей в финской столице – это явное выполнение Лениным и Троцким заказа своих германских хозяев. Что в этом случае должны сделать настоящие русские патриоты?
Обратите внимание, что вариант спасения эскадры путем ее передислокации англичане не предлагают. Ничего лучше потопления кораблей они посоветовать не могут. Да это и понятно, ведь им нужно именно уничтожение флота.
Вот здесь мы немного прервемся и подумаем. Германия знает, что больше всего на свете Ленин боится продолжения немецкого наступления. Оно будет означать крушение советской власти, крушение всего. Когда представится второй случай провести эксперимент по построению социалистического общества, не знает никто. Скорей всего что никогда. Поэтому Германии на Ленина можно давить и мирным договором его шантажировать. «…Кто против немедленного, хотя и архитяжкого мира, тот губит советскую власть», – писал в эти дни Ильич. Мир Ленину нужен как воздух. Как же его сохранить? Очень просто: соблюдать мирный Брестский договор и не давать немцам повода для его нарушения. Это и есть вернейший способ сохранить столь нужный Ильичу мир. Буква мирного договора гласит, что есть у большевиков для этого две возможности. Альтернатива у Ленина простая: хочешь сохранить мир – либо переведи корабли в Кронштадт, либо оставь разоруженными у финнов, что на деле означает передачу Германии. Итак, вариантов действий всего два. Трактовки дальнейшего поведения Ленина и Троцкого историки тоже дают две. Первая гласит, что были они немецкими шпионами и всячески отрабатывали предоставленные Германией деньги, совершая разные действия в ее интересах. Вторая утверждает, что хоть большевики и были красными интернационалистами, но все-таки действовали всегда в интересах своего народа. Вот давайте и оценим дальнейшие действия Ильича, все вышесказанное в голове имея.
Что должен сделать немецкий шпион?
Под разными предлогами заблокировать выход Балтийского флота из финской столицы и постараться целехоньким передать его своим германским хозяевам.
Что должен сделать патриот своей страны?
Постараться сохранить флот и вывести его из возникшей западни в Кронштадт.
Что же делает большевистское руководство?
Советское правительство не делает ни того, ни другого: оно дает официальное распоряжение выполнить предъявленное немцами требование, но при этом корабли привести в негодное состояние.
Это значит, что Ленин выбирает третий вариант. В чьих же интересах привести в негодность русский флот? В немецких? Нет, для немцев флот уже не опасен, заключен мирный Брестский договор и русские пушки больше в немцев не стреляют. Флот немцам нужен целехоньким, с германскими экипажами на борту. Чтобы его можно было использовать в боевых действиях. Затопление или порча кораблей большевиками, с немецкой точки зрения, это и есть неповиновение. Это вовсе не помощь «немецких шпионов» своим хозяевам. А ссориться с немцами Ленину нельзя. Потому что они сами еще толком не знают, что им с Россией делать.
Если бы большевики действительно выполняли немецкую волю, то они постарались бы передать флот Германии целым. Это же так очевидно. Между тем очень часто в литературе можно встретить информацию, что, мол, флот надо было взорвать, чтобы он не достался немцам. По мнению авторов, именно так и должны были поступить пламенные революционеры с кристально чистой совестью, не имевшие никаких финансовых контактов с немецкими спецслужбами. Допустим, что это так, однако в таком случае совершенно непонятно, почему полстраны Германии отдать можно, а три сотни кораблей – нет? Почему для спасения революции можно пожертвовать Украиной, Литвой, Латвией, Польшей, Эстонией и Грузией, а флот немцам отдать нельзя? Раз товарищи большевики столь щепетильны в делах распродажи собственной Родины, то не надо было вообще мирный договор с кайзером заключать. Если уж сказали «А», то придется и «Б» говорить. Нелогично получается – сначала все, что германцы потребовали, сделать, а потом из-за какого-то флота с ними снова вступать в конфликт.
Да и вообще, какие такие интересы трудового народа требуют русские корабли утопить и уничтожить? В интересах мировой революции надо было бы единственный в мире Красный флот сохранить, а не уничтожать и не портить. Помимо всего прочего, линкоры и дредноуты просто стоят уйму денег и если новой социалистической России флот по какой-то неведомой причине больше не нужен, то его же можно просто продать. Ведь будут же большевики позже продавать культурные ценности, отчего же заодно и корабли не толкануть? На вырученные деньги можно купить продовольствие и накормить голодных питерских рабочих, их женщин и детей.
Вот и выходит, что ни интересы Германии, ни интересы России, ни интересы трудящихся всей планеты ленинский приказ об уничтожении флота не преследовал. Тогда кто же водил рукой Ильича, когда он столь серьезное распоряжение отдавал? Для кого сильный русский флот – это ночной кошмар? Для англичан, для этой корабельной нации, любой сильный флот – ночной кошмар. Именно поэтому британцы тщательно топят французский флот при Абукире и Трафальгаре, но всячески воздерживаются от сухопутных битв с Наполеоном[172]. Истребление русского флота для них задача, как бы сказал Ильич, «архиважная». Даже беспокойством за усиление немецкого флота в случае захвата наших кораблей не объяснить настойчивое стремление британцев их потопить. «В частности, если германский флот был меньше английского почти в три раза, то русский был слабее германского раз в пять, – пишет в своей книге капитан 2-го ранга Г. К. Граф, – Из активных сил нашего Балтийского флота имели значение только четыре современных линейных корабля, присоединение которых к германскому флоту не дало бы ему все-таки возможности состязаться с англичанами. Очевидно, англичане боялись не этого, и у них были свои какие-то особые соображения…»[173]
В Москве Брюс Локкарт, Жак Садуль ведут постоянные консультации с Лениным и Троцким. Ильич лавирует, английские и французские разведчики настаивают. Они делают такое предложение советской верхушке, от которого отказаться нельзя. А план «союзников» все тот же, как и в случае с Романовыми. Раз не захотели пришедшие к власти фанатики-большевики сгинуть сразу после разгона «Учредилки» и нарушения легитимности русской власти, то должны выполнить всю грязную работу. Ленину и компании предстоит быстренько, с марта по июль:
развалить страну;
ликвидировать основных претендентов на трон;
потопить флот;
полностью дезорганизовать армию, государственное управление и промышленность.
После чего волны «народного» возмущения, щедро оплаченные теми же англичанами и французами, сметут ненавистных большевиков. Спросить будет не с кого…
Красиво все было задумано английской разведкой, и лежать бы Балтийскому флоту на дне, если бы не Алексей Михайлович Щастный. Он нарушил блестящую комбинацию и за это заплатил своей жизнью. Наморси принимает единственно полезное для интересов России решение, он принимает вариант, который ему никто не предлагал: ни Троцкий, ни британские агенты. Русский патриот, морской офицер решает спасти флот! «Все старания Кроми ни к чему не привели. А. М. Щастный определенно заявил, что он во что бы то ни стало переведет флот в Кронштадт»[174].
Это был беспримерный акт мужества. 12 марта 1918 года из Гельсингфорса в сопровождении ледоколов выходит первый отряд кораблей. Рейд, получивший название Ледового перехода, проходил в крайне тяжелых условиях, и не только из-за мощности льда и тороов. Спасению флота мешала неукомплектованность кораблей офицерами и даже матросами. Большевистская политика привела к увольнению первых и активному дезертирству вторых. Сложилась ситуация, когда судами было просто некому управлять. Проблему частично удалось решить, разместив на борту солдат Свеаборгского гарнизона. Движению наших кораблей также тщетно пыталась помешать своим огнем финская батарея на острове Лавенсаари. Но под угрозой огромных орудий дредноутов она быстро замолчала. Через 5 дней, 17 марта 1918 года, русские корабли благополучно прибыли в Кронштадт. Вслед за ними отправилась вторая группа судов, а последние корабли Балтийского флота ушли из Гельсингфорса в 9 часов утра 12 апреля, за три часа до прихода туда немецкой эскадры. Ледовый переход, считавшийся невозможным, был осуществлен. Всего из 350 боевых судов Балтийского флота было спасено 236 кораблей, в том числе – все четыре дредноута.
Однако радоваться и отдыхать было рано. Английскую разведку спасение Балтийского флота совсем не устраивало. Пришлось еще серьезнее надавить на Ильича. Раз флот не затопили, большевикам придется уступить в другом важном вопросе.
Когда Щастный спас Балтийский флот?
17 марта 1918 года.
Что еще важного происходило в этом месяце?
Правильно – во второй половине марта арестован Михаил Романов и другие члены династии. 30 марта 1918 года семье Николая Романова объявляется о введении тюремного режима. Жизнь Романовых обменивается на сохранение большевистской власти. Не справились с кораблями с первого захода – придется отличиться в другом щепетильном деле. В эти же дни успокоенный Владимир Ильич пишет свою программную работу «Очередные задачи советской власти», где Гражданская война описывается как уже выигранная и завершенная. Ленин так спокоен за свое будущее потому что снова смог договориться с «союзниками». Приходится ему и Троцкому взять на себя не только кровь детей Николая II, но и гибель русского флота…
Заглянув за кулисы мировой политики, снова вернемся на капитанский мостик балтийского линкора. Наморси Щастный и рядовые моряки считали свою задачу выполненной, а корабли спасенными. В этот момент из Москвы пришла новая неожиданная директива.
Всего через 12 дней после Ледового перехода наркомвоенмор Троцкий прислал в Кронштадт секретный приказ – подготовить флот к взрыву.
Удивлению и возмущению Щастного, получившего такую депешу 3 мая 1918 года, не было границ. Спасенный с таким трудом Балтийский флот предполагалось затопить в устье Невы, дабы избежать его захвата немцами, наступление которых на город большевистское руководство считало возможным. Не надеясь особо на сознательность матросов, в той же директиве Троцкий приказал создать особые денежные счета в банке для исполнителей будущего взрыва!
Патриот Щастный сделал эти секретные приказы достоянием «морской общественности», что немедленно взбудоражило флот. Даже революционные братишки-матросики, ознакомившись со столь интересными приказами товарища Троцкого, почуяли неладное. Особенное возмущение экипажей вызвал тот факт, что за взрыв собственных кораблей предполагалось заплатить деньги. Это настолько попахивало банальным подкупом, что экипажи потребовали объяснений. «А в то же время в самом флоте упорно распространяются слухи о том, будто советская власть обязалась перед немцами особым тайным пунктом договора уничтожить наш военный флот»[175], – говорит об этом сам виновник возникновения чудовищных слухов Лев Давыдович Троцкий. Удивление сквозит в словах великого борца за свободу. Согласитесь – никакой почвы для таких мыслей у моряков быть не может. Нет никаких оснований заподозрить большевистскую верхушку в прямо-таки маниакальном стремлении затопить собственные боевые корабли.
11 мая 1918 года экипажи минной дивизии, стоявшей на Неве в центре города, постановили: «Петроградскую коммуну ввиду ее полной неспособности и несостоятельности предпринять что-либо для спасения родины и Петрограда распустить»[176]. Всю власть для спасения флота моряки потребовали передать морской диктатуре Балтийского флота. А уже 22 мая на III Съезде делегатов Балтийского флота матросы заявили, что флот будет взорван только после боя. Таким образом, обнародовав тайный приказ об уничтожении флота и тот факт, что за это предполагалось платить деньги, Щастный сумел второй раз сорвать замыслы британской разведки. Оценить его действия просто: герой. Но это современный взгляд. Троцкий дает действиям Наморси другую оценку: «Его задача была явно другая: пропустить сведения о денежных вкладах во флот в широкие массы его, вызвать подозрения, что кто-то кого-то хочет подкупить за спиной матросских масс для каких-то действий, о которых гласно и открыто говорить не хотят. Совершенно ясно, что таким путем Щастный делал совершенно невозможным подрыв флота в нужную минуту, ибо сам же искусственно вызывал у команд такое представление, будто бы этот подрыв делается не в интересах спасения революции и страны, а в каких-то посторонних интересах, под влиянием каких-то враждебных революции и народу требований и покушений»[177].
Нас же во всей этой истории интересуют только два вопроса.
Отчего Ленин с Троцким с таким маниакальным упорством пытаются спасенные корабли затопить?
Откуда у рабоче-крестьянской власти появилась столь странная идея, как выплата морякам денег за уничтожение собственных судов?
И до и после этих событий воевали большевики всегда за идею, за светлое будущее, за мировую революцию. Никогда не слышал я, чтобы красные цепи поднимались в атаку за деньги или повышенные банковские проценты. Никто не рассказывал нам о коннице Буденного, идущей в атаку за контрольный пакет акций или увеличение заработной платы. Пройдет двадцать с небольшим лет, и немецкие войска окажутся снова у стен Петрограда-Ленинграда, но никому и в голову не придет предлагать питерским рабочим записываться в ополчение за деньги. Ленинградцы будут умирать с голоду, но не сдадутся врагу, и никаких премий и поощрений им за это не будет нужно. Потому что сражались они за Родину и за идею, а все эти деньги и счета, все это – понятия из другого, буржуазного мира. А тут на тебе – революция, 1918 год, красные матросы и… банковские вклады! Что-то концы с концами не сходятся. Кто же придумал выплачивать деньги революционным матросам?
«Он (Щастный. – Н. С.) прямо говорит, что советская власть хочет «подкупить» моряков для уничтожения родного флота. После этого по всему Балтийскому флоту пошли слухи о предложении советской власти расплатиться немецким золотом за уничтожение русских кораблей, хотя в действительности дело обстояло наоборот, то есть золото предлагали англичане, ибо дело шло о том, чтобы не сдавать флота немцам».
Вот все и начинает проясняться, благодаря ма-а-аленькой оговорочке Льва Давыдовича. Золото предлагали англичане! Вот кому так свойственна вера во всемогущество золотого тельца, вот кто подкинул Троцкому идею подкупить моряков путем открытия им банковских счетов. «Союзникам» для полной ликвидации России как великой державы необходимо потопление кораблей. Они давят на Ленина и Троцкого и обещают, как говорит Черчилль, «что они не будут вмешиваться во внутренние дела России», то есть позволят советской власти устоять. Цена этому нейтралитету – головы Романовых и затопление большевиками русского флота. Но Троцкий не был бы Троцким, если бы не попытался и в этой неприглядной истории выставить себя в благородном свете. Поэтому революционному трибуналу, позднее судившему Щастного, Лев Давыдович подробно объяснил что к чему (простите за длинную цитату):
«…При обсуждении вопроса о подготовительных мерах на случай необходимости уничтожения флота было обращено внимание на то, что в случае внезапного нападения немецких судов, при содействии контрреволюционного комсостава на нашем собственном флоте, на кораблях у нас может создаться такое положение дезорганизаци и хаоса, которое сделает совершенно невозможным действительный подрыв судов; чтобы обезопасить себя от такого положения, мы решили создать на каждом корабле безусловно надежную и преданную революции группу моряков-ударников, которые, при всякой обстановке, будут готовы и способны уничтожить корабль, хотя бы пожертвовав своею собственной жизнью… Когда организация этих ударных групп находилась еще в подготовительной стадии, к одному из членов морской коллегии явился видный английский морской офицер и заявил, что Англия настолько заинтересована в том, чтобы суда не попались в руки немцев, что готова щедро заплатить тем морякам, которые возьмут на себя обязательство в роковую минуту взорвать суда. Я немедленно распорядился прекратить всякие переговоры с этим господином. Но должен признать, что предложение это заставило нас подумать о вопросе, о котором мы, в суматохе и в сутолоке событий, не подумали до тех пор: именно об обеспечении семейств тех моряков, которые подвергнут себя грозной опасности. Я поручил сообщить Щастному по прямому проводу, что на имя моряков-ударников правительство вносит определенную сумму»[178].
Вот ведь штука какая. Когда вы умираете, защищая свою жену и детей, свою Родину и свой отчий дом, деньги вам предлагать не надо. Вам ясно и понятно, почему и зачем вы сидите в окопе или стоите у корабельного орудия. Деньги нужны для того, чтобы заглушить угрызения совести. Когда вы сидите не в том окопе, не с той стороны баррикад…
Что за англичанин пришел предлагать деньги за подрыв нашего флота? К счастью, была в примечаниях к речи Льва Давыдовича сносочка. Там фамилия сего добра молодца указана. И с этим новым знанием вся картина для нас с вами заиграет совсем новыми красками.
Вы уже догадались, как звался «видный английский морской офицер»? Конечно – капитан Кроми![179] Вот это уже действительно интересно. Не случайно этот британец уже многократно появляется в нашем повествовании, и всегда при весьма «мутных» обстоятельствах. Те, кто пытается убедить нас в том, что он простой и честный английский подводник, должны сначала Троцкого почитать да задаться вопросом: с чего это он вдруг начинает предлагать русским морякам деньги за взрыв их кораблей?! Неужели британские моряки с взорванных семи лодок пустили шапку по кругу? Уж так беспокоит их, «чтобы суда не попались в руки немцев», что готовы они отдать последние трудовые фунты, заработанные непосильным подводным трудом?!
Конечно, нет. Везде и всегда такие функции выполняют люди совсем из других ведомств, а для прикрытия они могут использовать абсолютно любую должность и форму. Были же убийцы Распутина «британскими инженерами». Теперь инженерам в России делать нечего, зато подводники могут находиться рядом с английскими субмаринами. Не надо быть наивным и смотреть на погоны и китель: останься в городе русско-британский госпиталь – быть резиденту английскому доктором, находись рядом с Петроградом британский танковый полк – капитан Фрэнсис Кроми был бы танкистом. Заодно и более понятной становится причина его «героической» гибели в посольстве от рук тех, с кем, собственно, британский резидент и вел закулисные переговоры. Снова чудесное совпадение – единственным погибшим иностранцем в результате ликвидации «заговора послов» стал не просто британский резидент, а человек, участвовавший в самых пикантных переговорах. Знавший всю подноготную о связях британских спецслужб и революционной верхушки и потому бывший нежелательным свидетелем как для большевиков, так и для самих англичан. Может, и не было вообще никакого сопротивления в помине, а чекисты просто использовали ситуацию для ликвидации капитана Кроми.
Однако речь у нас идет не о полной приключений и опасностей жизни британских спецагентов. Вернемся в душные матросские кубрики. Возмущение команд Балтийского флота уже не позволяло действительно подкупить кого-либо для подрыва кораблей. Суда остались целыми и потом очень даже пригодились Ленину и Троцкому для обороны Петрограда от белогвардейцев. И награда благодарного советского правительства герою Щастному не заставила себя ждать. Через три дня после категорического заявления моряков о том, что свой флот они взорвут только после боя, 25 мая 1918 года он был вызван в Москву. Предлог пустяковый: Щастный якобы не уволил немедленно с флота двоих моряков, заподозренных в «контрреволюционной деятельности». Сразу по прибытии, после непродолжительной беседы со своим непосредственным начальником Троцким, 27 мая 1918 года наморси был арестован прямо в его кабинете. А дальше начались уж совсем странные вещи. Следствие было подобно молнии, за 10 (!) дней материал по делу был собран и передан в специально (!) созданный для этого Ревтрибунал. Крыленко назначался гособвинителем, Кингисепп председателем суда. Единственный свидетель обвинения и вообще единственный свидетель… сам Троцкий.
Суд начался 20 июня 1918 года и был закрытым. Щастного признали виновным «в подготовке контрреволюционного переворота, в государственной измене» и на следующий день расстреляли, несмотря на официально отмененную советским правительством смертную казнь! Кому же так была нужна его голова? Ведь в действительности Щастный ни в каком заговоре не участвовал, наоборот – он дважды спас флот, и ему при жизни можно было ставить памятник. А его расстреливают. Ответ простой: Ленину и Троцкому надо своим партнерам по тайным договоренностям что-то предъявить, найти крайнего, виновного. Щастный, находившийся всего лишь месяц в должности командующего Балтфлотом, спас его от уничтожения, чем полностью сорвал закулисные договоренности и вот за это должен был ответить головой. Дело было настолько темным и загадочным, что когда после перестройки историки занялись этим вопросом, то выяснилось, что материалы трибунала даже не значатся в советских архивах. Главный информационный центр МВД СССР сведениями о них тоже не располагал…
Настойчивость «союзников» в выполнении своих планов нам известна. После безуспешных попыток взорвать флот «на высшем уровне» британцы вновь решают действовать рангом пониже. После провала капитана Кроми к делу подключается еще один знакомый нам персонаж. Его коллега. Генерал Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич, командовавший обороной Петрограда в описываемый нами период, называет его в своих воспоминаниях так: «…Разоблаченный впоследствии профессиональный английский шпион Сидней Рейли, неоднократно являвшийся ко мне под видом поручика королевского саперного батальона, прикомандированного к английскому посольству»[180]. Судьба русского флота не может оставить англичан равнодушными, поэтому Сидней Рейли просто пришел «помочь» генералу Бонч-Бруевичу добрым советом[181]. Спасенные наморси Щастным корабли разместили в устье Невы. Это очень опасно. По мнению Рейли (и британской разведки), их надо… правильно расставить: «Вручив мне старательно сделанную схему с обозначением стоянки каждого броненосца и с указанием расположения других кораблей, – пишет в своих мемуарах Бонч-Бруевич, – он начал убеждать меня, что такая передислокация большей части нашей эскадры обеспечит наилучшее положение флота, если немцы действительно предпримут наступательные операции со стороны Финского залива»[182].
Генерал Бонч-Бруевич человек опытный, такая трогательная забота кажется ему очень подозрительной. Проанализировав схему, видит он и цель прихода Сиднея Рейли: «…Подставить стоившие многих миллионов рублей линкоры и крейсера под удар германских подводных лодок»[183].
Предлагая спасти корабли от атаки, он их как раз под нее и подставляет. Послушай генерал английского шпиона, и дальнейшее развитие событий легко можно предсказать. Темной ночью неизвестная (разумеется, «немецкая») субмарина атаковала бы русские линкоры и отправила их на дно. Поняв игру британской разведки, Бонч-Бруевич делает свои выводы: «Доложив обо всем этом Высшему Военному Совету, я отдал распоряжение часть судов, входивших в состав Балтийского флота, ввести в Неву и, поставив в порту и в устье реки ниже Николаевского моста, то есть совсем не так, как это предлагал Реши, сделать их недостижимыми для подводных лодок, не способных пользоваться Морским каналом»[184].
Теперь перенесемся из хмурого Питера в солнечный Севастополь. В октябре 1914 года боевые действия на Черном море были открыты злополучным немецко-турецким крейсером «Явуз Султан Селим» («Гебен») и его «партнером» «Мидилли» («Бреслау»). Их германские матросы, переодетые в турецкие фески, обстреляли Одессу и другие наши портовые города. Поначалу у России на Черном море находились лишь устаревшие линейные корабли, но после ввода в строй русских дредноутов «Императрица Мария» и «Императрица Екатерина Великая» соотношение сил на Черном море резко изменилось в нашу пользу. К тому же в конце июня 1916 года командование флотом принял адмирал Колчак. Именно с его появлением превосходство русских моряков и кораблей становится колоссальным. Назначенный с целью подготовки десантной операции для захвата заветных Дарданелл, Колчак развернул активные действия по минированию вражеской акватории и сумел фактически зажать турецкий флот в его собственных портах. Не меняет ситуации и трагическая гибель дредноута «Императрица Мария» 7 (20) октября 1916 года[185]. Теперь, после обеспечения полного господства на море, можно было проводить и десантную операцию по захвату Дарданелл. Она планируется практически одновременно с мощным сухопутным наступлением. Срок – начало весны 1917-го. После двух мощных ударов планировалось выбить Турцию, затем рушилась Австро-Венгрия и Болгария, что приводило к неизбежному и быстрому поражению Германии.
Для десанта все готово: впервые в мире создана транспортная флотилия, соединение из специально оборудованных транспортов, приспособленных для приема войск и техники. Это средства для высадки людей, боты, самоходные баржи, способные производить высадку десанта даже на необорудованное побережье. Отработано взаимодействие с сухопутными войсками. Англичанам медлить больше нельзя. Если протянуть пару месяцев, русская императорская армия и флот нанесут противнику мощнейший удар и захватят стратегические проливы. После этого Россию будет уже не сокрушить. В дипломатических переговорах «союзники» фактически соглашаются на занятие русскими Босфора и Дарданелл. А их агентура в Петербурге немедленно приступает к решительным действиям. В столице империи начинаются беспорядки: наступает Февраль. Строительство кораблей резко снижает свои темпы. В результате дредноут «Император Александр III» был все-таки сдан в октябре 1917 года уже с новым наименованием, полученным от Временного правительства: «Воля». Его собрату линкору «Император Николай I» не помогло новое звучное наименование – «Демократия». В строй он не войдет никогда и в 1927 году будет продан на слом.
Впрочем, новые власти, а за ними и большевики переименовали все суда, так или иначе связанные с «проклятым царизмом». И эти новые имена счастья кораблям не принесли. Не нашлось на Черном море героя, равного наморси Щастному поэтому Черноморский флот пострадал от действий «союзников» значительно больше. Чтобы уничтожить красавцы черноморские линкоры и другие корабли действующего флота, британской разведке пришлось приложить немало усилий. Прологом трагедии и здесь послужил Брестский мирный договор. Статья № 6 его гласила: «Россия обязывается немедленно заключить мир с Украинской народной республикой… Территория Украины незамедлительно очищается от русских войск и русской Красной гвардии»[186].
Германия создала Украину в качестве собственной кормушки, чтобы гарантированно получать оттуда «сало, млеко, яйки». Скрипя зубами признали независимость Украинской рады и большевики. По договору надо территорию украинскую от русских войск очистить, флот увести в русские порты. Все просто и понятно, только на первый взгляд. В Балтийском море не было сомнений, какой порт является русским – это Кронштадт. На Черном море ясности такой нет, ведь никто о разъединении двух братских народов не мог помыслить и в страшном сне[187]. Поэтому границы между двумя странами просто нет. Точнее где-то она есть, а где-то ее нет. И каждый может трактовать ее по-своему. В том числе и немцы, чьи остроконечные каски торчат из-за спины правительства независимой Украины. По мнению германцев и украинцев, Севастополь уже не русский порт, а следовательно именно в нем согласно статье № 5 Брестского договора корабли должны быть разоружены. Потому что и Новороссийск, куда можно флот перебазировать, тоже порт украинский.
Нет на Черном море Кронштадта, некуда деваться русскому флоту. Ох, следовало лучше думать, подписывая тот договор, скажут историки: маленькое исправление – и все могло бы быть по-другому. Но мы знаем, как и почему согласился Ленин на тот договор. Знают это и немцы. Знают и «союзники». И по-другому быть не могло. Германское руководство, как мы уже не раз видели, не очень-то надеется на лояльность своих успешных «шпионов» во главе с Лениным. Только что в марте Ильич с компанией увели из-под носа кайзера Балтийский флот из Гельсингфорса. О том, что все это сделал по своей инициативе, вопреки приказу, один смелый патриот Щастный, немцы не знают, да и не поверят.
Видя, что «германские шпионы» в своих действиях более ориентируются на «союзников» по Антанте, а не на берлинских «хозяев», немецкое руководство предпринимает отчаянную попытку захватить для себя хотя бы корабли Черноморского флота. Благо юридические предпосылки для этого большевистские дипломаты им создали, подписав именно такую редакцию Брестского договора. В Берлине понимают, что Ленин под давлением своих «союзных» кураторов будет вынужден флот затопить, хотя для России смысла в этом действии никакого нет. 22 апреля 1918 года немецкие войска захватывают Симферополь и Евпаторию. Заканчивается удивительная миссия замечательного ленинского посланца моряка Задорожного, до самозабвения защищавшего членов семьи Романовых. Немцы в Крыму – оккупация Севастополя становится неизбежной перспективой ближайших дней.
Немцы обращаются напрямую к руководству флота – Центробалту. Германское командование предлагает поднять на русских кораблях желто-синие самостийные флаги. За это обещает, что оно не тронет корабли, которые присягнут на верность Украине, и признает их флотом союзного государства. Перед моряками встает сложная дилемма. Изменить присяге России, стать «украинцами» и сохранить корабли или, сохранив верность «красной» Родине, увести корабли с ясной перспективой их потерять.
Не дай бог никому такого выбора. Сложно осудить и ту и другую сторону. Часть русских моряков решили в Новороссийск не идти, остаться и поднять украинские флаги. Другая часть кораблей, настроенных пробольшевистски, снимается с якоря и покидает Севастополь. Среди них эсминец «Керчь», гордо поднявший на своей мачте красный флаг. Следующей ночью выходят в море оба мощнейших дредноута – «Свободная Россия» («Императрица Екатерина Великая») и «Воля» («Император Александр III»), вспомогательный крейсер, пять эсминцев, подлодки, сторожевые катера и торговые суда. Как только корабли подходят к проходу в боновых заграждениях, бухта освещается ракетами. Немцы успевают установить рядом с бухтой артиллерийскую батарею, которая открывает предупредительный огонь.
Это смешно, это – самоубийство. Одного залпа русских дредноутов хватит, чтобы перемешать немецких артиллеристов с красной крымской землей. С учетом разболтанности команд и отсутствия офицеров – трех, пяти. Но полномочный представитель Советской республики в Берлине товарищ Иоффе шлет в Совнарком предупредительные телеграммы: «Всякое оплошное, даже и мелкое провоцирование с нашей стороны будет немедленно использовано с военной точки зрения; необходимо ни в коем случае не допускать этого»[188].
Один выстрел из 305-миллиметровых орудий дредноута – это даже не «мелкое провоцирование», а огромная многометровая воронка, полная ошметков немецких артиллеристов и оплавленных остовов их орудий. Поэтому стрелять нельзя, поэтому немцы не боятся открыть огонь на поражение. Эсминец «Гневный» получает пробоину и выбрасывается на берег в Ушаковской балке. Экипаж покидает его, взорвав машины. Мелкие суда, подводные лодки, катера, опасаясь обстрела, возвращаются к причалам. Дредноуты спокойно выходят в море – по ним германские артиллеристы все же стрелять не решаются. Таким образом, в Новороссийск уходят 2 линкора, 10 эскадренных миноносцев типа «Новик», 6 угольных миноносцев и 10 сторожевых кораблей.
Но все это было только началом трагедии, а не ее концом. На самом деле повода для радости не было никакого. Германское командование предъявляет ленинцам ультиматум о сдаче Черноморского флота[189]. Большевики отвечают согласием, хотя ситуация для них похожа на нерешаемую. Воевать с немцами нельзя – это спровоцирует окончательный разрыв и удушение ими «Страны Советов». Выполнить ультиматум, отдать флот Германии тоже нельзя – тогда западные разведки не смогут утопить русские корабли[190]…
1 мая 1918 года немцы входят в Севастополь, 3 мая Троцкий присылает на Балтийское море свои замечательные приказы о взрыве флота и о денежных счетах матросам. Итак, противиться немцам нельзя, противиться «союзникам» тоже. Что же делать? Фантастическая гибкость Ленина помогает найти выход из сложившейся тупиковой ситуации. Немцы требуют от Ильича заключить мирный договор с Украиной и передать ей корабли – хорошо, начинаем переговорный процесс. Мы, большевики, хотим установить с Киевом добрососедские отношения, просто вопросов к обсуждению много: границы, визы, раздел царских долгов. «Союзники» требуют флот затопить – отправляем в Новороссийск своего человека, чтобы контролировать ситуацию и организовать уничтожение кораблей…
Происходящие далее события покрыты мраком неизвестности. Советские историки рисуют ситуацию полной безнадежности сопротивлению немцам, в которой Ильич и принял решение потопить флот. Однако если хорошенько поискать, то можно найти и совершенно другие факты, говорящие о том, что моряки готовили Новороссийск к обороне, а затем дипломатическая ситуация в отношениях с Германией вообще в корне изменилась. Германия согласилась признать права России на Черноморский флот и взяла на себя обязательство вернуть суда по окончании мировой войны. Такой вариант развития событий мог не устраивать только британскую разведку. Действия Ленина просто невозможно логично объяснить, если не учитывать ее мощное давление на главу советского государства. Корабли, лежащие на дне моря, для революции и России потеряны навсегда. А это значительно хуже пусть и туманной, но все же возможности, что немцы отдадут их России назад после мировой войны. Не о стране думал Ленин, принимая свое решение, а вновь и вновь о выживании своего детища – большевистской революции. Такую мысль высказал еще в 1924 году и Г. К. Граф в своей книге «На "Новике". Балтийский флот в войну и революцию». Поэтому ее и направили в спецхраны: «Ясно, что уничтожение Черноморского флота… было важно не большевикам: все равно, если бы флот и подлежал выдаче, им было бы очень рискованно нарушить условия мира; если же он оставался в их руках, то топить его не было никакого смысла, потому что он находился в их полной зависимости. И если они его потопили, то только в силу требования союзников, предъявленного в тяжелый момент»[191].
6 июня (24 мая) 1918 года на Черное море прибывает ленинский посланец. Это член Морской коллегии матрос Вахрамеев. С собой у него доклад начальника Морского генерального штаба с лаконичной резолюцией Владимира Ильича: «Ввиду безвыходности положения, доказанной высшими военными авторитетами, флот уничтожить немедленно». Задача специального эмиссара Вахрамеева – сделать это. Чтобы с выполнением задания проблем не возникло, строптивый командующий флотом Михаил Петрович Саблин заранее вызывается в Москву. Удивительное совпадение: приглашение от Троцкого приходит практически в те же сроки, что и вызов в столицу наморси Щастного! Можно не сомневаться, что Саблин там разделил бы его судьбу. Да он и сам догадывается о причинах вызова, а потому по дороге бежит и вскоре переходит к белым.
Новый командующий флотом, капитан 1-го ранга командир дредноута «Воля» Тихменев действует в точности, как его коллега наморси Щастный. Он пытается спасти корабли. Он телеграфирует в Москву, что никакая реальная опасность от наступления германских войск «как со стороны Ростова, так и Керченского пролива, Новороссийску не угрожает, то корабли уничтожать преждевременно». Попытка отдачи подобного приказания может быть принята моряками за явное предательство.
Смущен и сам ленинский посланец Вахрамеев. Теперь, когда он видит реальную обстановку, ему тоже не совсем понятно, почему так срочно надо топить корабли. Сказать, что ситуация сложилась запутанная – это не сказать ничего. И как всегда, в кризисный момент Владимир Ильич проявляет нечеловеческую гибкость. В Киеве большевистская делегация продолжает вести с немцами обсуждение сдачи кораблей. Одновременно в Севастополь оправляются приказы к их уничтожению. Тексты ленинских телеграмм по памяти приводит в своих воспоминаниях командир эсминца «Керчь» ярый большевик лейтенант Кукель: «13 или 14 июня (не помню) была получена открытая радиограмма от центрального правительства приблизительно следующего содержания: "Германия предъявила ультиматум флоту прибыть в Севастополь не позже 19 июня, причем дает гарантию, что по окончании войны флот будет возвращен России, в случае неисполнения Германия угрожает начать наступление на всех фронтах. Не желая подвергать страну новым неисчислимым бедствиям, предписывает флоту идти в Севастополь с расчетом прибыть туда не позже 19 июня. Все безумцы, противящиеся власти, избранной многомиллионным трудовым народом, будут считаться вне закона. № 141"»[192]. Одновременно получена была шифрованная радиограмма (приблизительно) нижеследующего содержания: «Опыт показал, что все бумажные гарантии Германии не имеют цены и доверия, а посему флот возвращен России не будет. Приказываю флот потопить до срока ультиматума. Радио № 141 не числить. № 142»[193].
Макиавелли перевернулся в гробу! Кто хочет стать политиком – учитесь у Владимира Ильича Ленина. Два приказа прямо противоположного содержания имеют входящие номера № 141 и № 142. Прямо один за другим. Действительно, интересно.
Но Ленин был гением, и потому в то же самое время руководство флота получает и еще одну, уже третью шифрованную телеграмму: «Вам будет послана открытая телеграмма – во исполнение ультиматума идти в Севастополь, но Вы обязаны этой телеграммы не исполнять, а наоборот, уничтожить флот, поступая согласно привезенного И. И. Вахрамеевым предписания»[194].
Делая вид, что он согласен выполнить немецкий ультиматум, Ленин открытым текстом по радио дает указание кораблям следовать в Севастополь для передачи немцам и украинцам. И тут же – шифрованная телеграмма флот потопить. А чтобы никто не сомневался, какой приказ правильный, – еще одна шифровка и дополнительно товарищ Вахрамеев с секретной директивой «уничтожить все корабли и коммерческие пароходы, находящиеся в Новороссийске». Одновременная отправка двух взаимоисключающих приказов дает Ленину алиби и перед «союзниками», и перед немцами. Но совершенно очевидно, что глава большевиков сильнее опасается вовсе не немцев, в чьи шпионы его так активно записывают современные историки.
Именно уничтожение кораблей по приказу англичан и французов, а не их отдача Германии является генеральной линией Ленина в этот момент. С «союзниками» Ильич всегда умел договариваться. Проблемы начинаются с собственными революционными матросами и офицерами. Капитан Тихменев решает предать гласности все тайные приказы Ленина. Для этого он созывает общее собрание командиров, председателей судовых комитетов и представителей команд. На этом же совещании присутствует ленинский эмиссар Вахрамеев и комиссар флота Глебов-Авилов. К слову сказать, комиссар у Черноморского флота тоже весьма любопытный. Это отнюдь не рядовой товарищ. Николай Павлович Авилов (партийная кличка Глеб, Глебов) старый большевик и один из руководителей ленинской партии. Он даже входил в первый состав (!) Совета народных комиссаров и был соответственно наркомом почт и телеграфов. Всего в первом составе 14 (!) человек. И вот один из этих апостолов революции послан именно сюда, на Черноморский флот, и именно в мае, когда потопление кораблей начинает готовиться организационно. Это явно неспроста.
Но вернемся на палубу линкора «Воля», на матросское собрание. Командующий флотом Тихменев объявляет, что им получены чрезвычайной важности документы из Москвы, которые он просит выслушать самым серьезным и внимательным образом. И просит обоих комиссаров зачитать телеграммы в порядке их получения. Они попытались отказаться, однако Тихменев настоял, и в результате телеграммы стал зачитывать Глебов-Авилов[195].
Прочитайте телеграмму № 141, а сразу за ней № 142. Впечатляет. Произвели они впечатление и на черноморских матросов, поэтому их чтение сопровождалось громкими возгласами негодования. Однако для чтения текста третьей, секретной телеграммы духа у ленинского эмиссара не хватило. Тогда командующий флотом Тихменев заявил собравшимся матросам, что комиссар не прочитал еще одной телеграммы, по его мнению – самой важной. Сильно растерявшись, Глебов-Авилов попытался что-то пролепетать о секретности и несвоевременности такого объявления. В ответ на это Тихменев взял третью ленинскую телеграмму и прочитал ее собранию[196].
Это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Даже у революционных матросов, топивших живьем своих офицеров, в наличии оказалась… совесть. Совесть русского моряка. Для братишек дело попахивало откровенным предательством. Было очевидно, что, пытаясь утопить флот, Ленин снимает с себя всякую ответственность и при желании даже может объявить моряков «вне закона». Вахрамееву не удается погасить возмущение. Теперь заставить моряков потопить свои корабли практически невозможно. Напротив, значительная часть экипажей, как и балтийцы, выразила решимость дать бой и только после этого уничтожить корабли, как и подобает русским морякам, как это сделали герои Цусимы и «Варяга».
Для Ленина это равносильно смерти. На следующий день проходит новое собрание. На этот раз помимо моряков на нем присутствует председатель Кубано-Черноморской республики Рубин и представители от фронтовых частей. И происходит невероятное! Глава местной советской власти и солдатские депутаты не только не поддерживают линию большевистского центра, но наоборот, даже угрожают черноморцам в случае затопления ими кораблей! Старший лейтенант Кукель описывает это так: «Председатель в пространной и весьма талантливой речи убеждает никаких мероприятий с флотом не предпринимать, так как военное положение края блестяще… Представитель от фронтовых частей в самых оптимистических красках обрисовал состояние боевых частей и стратегическую обстановку, в конце речи горячо и твердо заявил, что предупреждает моряков, что в случае потопления судов весь фронт в количестве 47 000 человек повернет свои штыки на Новороссийск и подымет на них моряков, так как фронт спокоен, пока флот может защищать, хотя бы морально, их тыл, но как только флота не будет, фронт придет в отчаяние»[197].
Вот это и есть разница между председателем Кубано-Черноморской республики, который не знает обо всех обязательствах своих московских руководителей, и Лениным-Троцким, находящимися в постоянном контакте с Садулем, Рейли и Локкартом. Не понять простому большевику всего расклада закулисных тайн, поэтому он может позволить себе рубить правду-матку и поступать по совести. Ленин же обязан соблюдать договоренности с «союзниками», поэтому и вертится, как уж на сковородке. Телеграф принимает гневные ленинские телеграммы: «Приказы, посланные флоту в Новороссийск, должны быть безусловно выполнены. Надо объявить, что за неисполнение их моряки будут объявлены вне закона. Надо во что бы то ни стало помешать безумной авантюре…»[198]
Раз Вахрамеев не справляется, то в ход идет «тяжелая артиллерия». По личному распоряжению Ленина в Новороссийск отправляется Федор Раскольников, получивший особые полномочия и единственный приказ – во что бы то ни стало потопить флот. Но пока он прибывает на место, проходит время. Не теряют времени зря и те, кто хочет спасти русские корабли, и те, кто страстно желает их гибели. В Севастополе находятся французская и английская военные миссии. Как и на Балтийском море, использующие эту «крышу» «союзные» разведчики отчаянно пытаются выполнить задание своего руководства. «Среди матросов Минной бригады сновали какие-то подозрительные личности, что-то предлагая, что-то обещая и о чем-то уговариваясь. В некоторых из них нетрудно было даже угадать национальность»[199], – пишет капитан 1-го ранга Г. К. Граф.
Это французы. Поскольку все вопросы «революционной демократией» решаются на митингах, то, повлияв на мнение самых активных моряков, можно получить общий нужный результат. Методы влияния стары как мир – подкуп и взятка. Французские агенты раздают деньги морякам, не забывая и о посланцах Ленина: «Между прочим, Глебова-Авилова и Вахрамеева видели вместе с двумя неизвестными лицами, – продолжает Г. К. Граф, – тоже, по-видимому, иностранцами, причем слышали, как один из комиссаров что-то многозначительно им обещал: "Не извольте беспокоиться – все, все будет исполнено, хотя бы относительно части"»[200].
Читать бесплатно другие книги:
