Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов Копсова Наталья

Как я тебе уже говорил, это необыкновенно лиричные и возвышенные страницы книги. Прекрасная, как ангел, девушка отвечает всегда ласково, мягко и разумно, а сама от встречи к встрече все более и более сияет тихим внутренним светом, искрится неземной грацией, сверкает платиновыми своими волосами. В конце концов главный герой стал потихонечку как бы растворяться в ее безмятежности и доброте, он уже совсем не мог жить без встреч со свидетельницей и возмечтал о том, чтобы находиться возле нее каждую минуту своего существования.

– Ну и что же такого интересного она ему нарассказала? Действительно так похоже на мои обычные высказывания?

Я успела вволю насытиться сочным, отлично приготовленным в специях и апельсинах мясом, а потому игривое любопытство навострило ушки и принялось затягивать свою владелицу дальше и глубже. Кроме того, недремлющая женская интуиция настоятельно подсказывала затянуть время разговора на как можно более продолжительное время.

– Вот ты меня лучше спроси, что я думаю? А то даже никогда не поинтересуешься!

– Хорошо, спрашиваю.

– С моей точки зрения, например, Синяя Борода был идеальным мужем.

– Это который убил семь жен? От тебя, Коля, я не ожидала.

– Ты подумай: мужчина искренне и честно просил своих дам не заходить в одну-единственную маленькую комнатку в огромном замке. На самом же деле он мог ключ просто спрятать, а женщинам своим при нужде сказать, что потерял. Они что, стали бы дверь ломать? Человек был слишком искренний, врать не любил и не умел, совсем как ты. Вот если бы я был твоим мужем, то никогда бы не стал специально нарываться на такую запретную стальную камеру в твоем чудесном характере и жил бы себе в меду и ласке. Зачем умному мужчине дразнить чертей? Такой и была та лесная нимфа: умела вешать мужичкам всякие хорошие и правильные «макароны» на разлапистые мохнатые уши, но свое дело знала твердо.

– Коля, ты пьян. Никогда никому ничего я «не вешала», просто живу как получается, а говорю – как есть! И ты совсем слеп, если именно меня сравниваешь с Синей Бородой или его аналогом в женском обличье.

– Не надо сразу начинать так горячиться, царица моя! Мы все не без греха, и прости на неосторожном слове. Да, лично я горжусь и восхищаюсь твоей несокрушимой жизнестойкостью. Удивительное, думаю, существо: снаружи цветок цветком, а внутри прямо кремень с гранитом.

– Ладно, я тебя прощаю на первый раз. Считай, как хочешь! Так чем в этой истории закончилось дело?

– Да теперь же уже все ясно! Нет, ты попытайся догадаться сама. Это же так элементарно, Ватсон!

Ссылка на доктора Ватсона мне страшно не понравилась. Тоже мне нашелся Шерлок Холмс!

– Ах да, любовь-морковь! Конец совершенно тупой и банальный, как в большинстве сугубо дамских романов. Тоже мне детектив! А куда все остальные мужчины подевались, там хоть как-то объясняется?

– Детектив, драгоценная Никочка, как раз кончается тем, что пропадает сам следователь. Точно так же, как все остальные до него: бесследно, никому ничего не сказав и ничего с собой не взяв.

– Так что же автор, как его там… Бьорн Бутулс хотел сказать? В форме детектива призывает народы к большой и светлой любви?

– А то, что в современной, банальной и суетливой жизни встречаются и настоящие феи, и истинные ведьмы, а также существуют параллельные миры, параллельные судьбы и параллельные жизни. Нам надо быть чуточку внимательнее друг к другу: человек никогда не знает, кто именно находится рядом с ним. Все наши умственные построения, все вроде бы правильные концепции насчет другого в один прекрасный день способны развеяться, как дым.

– О как ты прав, Коленька. Не далее, как вчера, я имела хорошую возможность убедиться в справедливости твоих слов. Нет-нет, не надо пытаться меня переубедить – все равно останусь при своем мнении!

Я передернула плечами, допила херес в своем бокале и налила брусничного сока. На несколько секунд задумалась, но магия вина почему-то больше не брала – я с сожалением трезвела на глазах. А все-таки знакомая коварная охотница на мужчин и великий в них специалист иногда тоже оказывалась права: Николай действительно немножечко «болтун – находка для шпиона» и «язык без костей». Уж слишком без остатка он заполняет собой все окружающее пространство и чересчур энергично, часто и непоследовательно перескакивает от темы к теме. Вдруг ни с того, ни с сего начал в мельчайших подробностях пересказывать какой-то проходной норвежский детектив. К чему клонил, так и осталось загадкой, зря только голову морочил. Тут от собственных насущных проблем не знаешь, куда деваться, а еще убийствами грузят психику. Нет бы что-нибудь веселое рассказать женщине, ведь ей так несладко живется! Хотя я сейчас зла и явно к нему несправедлива: ведь все настоящие поэты пишут не ради великой славы, высокой любви или вершин самого творчества – они наверняка просто неспособны заткнуться.

В который раз неосознанно провалившись в раздумья о неприятном, я вдруг всей кожей ощутила невероятную интенсивность Колиного взгляда – даже окружающая обстановка показалась радиоактивной. В следующую секунду он с неожиданной силой притянул меня к себе и принялся покрывать мое лицо и тело быстрыми, бешеными какими-то поцелуями, не оставляя возможности пошевелиться. Я вскрикнула как бы от боли и достаточно ощутимо укусила Николая за ухо, добиваясь ослабления сих объятий.

Мужчина, конечно же, решил, что причинил мне физическую боль, сбавил темп и извинился с огромной нежностью в голосе. Мои золотистые шелковые волосы, высокая нежная шейка, гордые прохладные плечи, сладкая сливочная кожа и все остальное в порядке очередности удостаивались самых романтических комплиментов и изысканных поэтических комментариев. Боже, как это было некстати!

– Ах-ах, ох, Коля, ты только погляди в окно. Какая же дивная нынче луна! Какая романтичная природа за стеклом. Пойдем же, пойдем скорее в лес! Там так невероятно чудесно! – восторженно-диковато, как истинное дитя природы в невероятном сочетании с экзальтированной тургеневской барышней, взвизгнула я. Влюбленный мужчина испуганно вздрогнул и недоумевающе уставился в направлении прозрачной стены, к которой я тут же устремилась, а добежав, грациозно приникла всем своим дрожащим телом. Как, оказывается, правы были те, кто утверждал, что в любой женщине живет и умирает великая актриса. А самой мне было и страшно, и весело, однако пока все же больше весело.

Луна сегодняшней ночью светила и вправду удивительная: богатого медового оттенка, неправдоподобно яркая, мистически огромная, по-колдовски завораживающая взгляд; но жаль, не полная, а лишь в три четверти.

– Давай-ка оденемся и пойдем погуляем! Как-то будет необыкновенно и романтично: прогулка под луной по ночному лесу! В этом что-то есть, какой-то трепет чувств – ты согласен со мной, Коля? Мы навсегда запомним эту лунную зимнюю ночь, – зазывно вскричала я опять.

Николай поднялся с дивана и протянул ко мне большие свои руки:

  • Не исчезай, еще не пробило двенадцать,
  • Свеча горит, в бокалах плещется вино,
  • Не убегай, мне за тобою не угнаться,
  • Не исчезай – исчезнув же, возникни вновь!
  • Не исчезай, осталось несколько мгновений,
  • Я виноват, и, если сможешь, ты прости:
  • Мне не понять причин твоих исчезновений,
  • Не исчезай, – слов не успев сказать простых.

Слегка срывающимся, вроде как осипшим голосом он стал декламировать свои очередные строчки, медленно, вкрадчивыми шагами приближаясь к местонахождению объекта своих желаний. Обманчивый лунный свет зажег печальные серебряные искры в самой глубине его темных глаз. Странно, но на мгновение я почувствовала странную между нами общность и сделалось до боли жаль и себя, и Николая. Ну почему окружающие считают, что у людей нет характера, если они просто хорошие, добрые люди? Однако обожатель был почти рядом с явным намерением заключить меня в объятия повторно, и мое секундное замешательство быстро закончилось.

  • Не исчезай, ведь наша песня не допета,
  • Хоть напоследок просьбу выслушай мою:
  • Будь счастлива – и помни бедного поэта,
  • Не исчезай совсем – лишь об одном тебя молю!

Я сумела ловко увернуться от его рук и была такова: в прихожей резво натягивала на голову свою легкомысленную белую шапочку и умелыми пальцами выпускала из-под нее слегка спутанные кудри, эстетично раскладывая их по плечам. Сегодня кудри совсем не кобенились и правильной золотистой волной согласно отражались в зазеркалье, роскошно оформленном золотистой, в затейливых виньетках, тяжелой раме. Николай закончил декламацию и подошел помочь мне влезть внутрь теплой, легкой серебристо-белой шубки из опасного полярного волка.

Я первой спустилась со слегка скользкого крыльца; бодро пробежала по вечернему, сияющему аметистами снежку, слегка утоптанному вокруг дома, и была в лесу, пока мой обожатель еще только одевался.

Глава 34

Лес в ночи стоял таинственный, величественный и молчаливый. А запах… Ночной лес имеет свой особый, отличный от дневного запах. То аромат беспредельности мира, тайны мерцания звезд, свежести недавней бури. Он удивительно наполнен, он скрывает в себе огромное количество неслышимых человеческому уху звуков космоса, а еще вкус лиловых, вечно не увядающих фиалок. Мне почудилось, что бывший волк на моих плечах сразу навострился, ощетинился и вот-вот должен протяжно запеть-завыть на маняще-леденцовую луну. «…И снега холодней холодит твои ресницы синяя луна», – всплыли в памяти Колины, напоминающие японские хокку строки… Сделалось очень-очень грустно… Эта сладкая сахарная луна лила лишь холодное обманчивое сияние на притаившиеся ели-великаны, на волнистые синие аллеи между черными, недвижными, колоннообразными стволами. Только желтые, круглые и квадратные; живые, веселые и уютные пучки света, падающие из окон красивого теплого дома мне вслед, еще напоминали о все же существующих на свете стабильности, благополучии и уверенности в завтрашнем дне. Однако некая неведомая, циничная и грозная сила заставляла меня стремиться прочь от тепла и света в надменные, чернильно-черные глубины ночного леса. Уют, тепло и ласка больше мне не принадлежали и не являлись частью моей расколовшейся жизни, было даже опасно начать вновь к ним привыкать. Горячее дыхание в затылок, от которого волосы зашевелились, сбило с мысли.

– Вероника, а ты в курсе, что до потопа луны вовсе не существовало. Бедные влюбленные были вынуждены напряженно всматриваться друг в друга в почти полной, если не считать неверного мерцания мелких звезд, темноте.

С такими словами меня нагнал и на мгновение вывел из грустной задумчивости Коля.

– До какого еще потопа?

– До всемирного, естественно!

Все дальше и дальше от светлых бликующих зайчиков удалялись мы с Николаем и все более и более острая, осокой режущая сердце тревога от чего-то малопонятного и необъяснимого, но неизбежного, пугающего и печального обступала вокруг мрачной клубящейся стеной. Каждой клеточкой кожи я прямо физически чувствовала надвигающуюся угрозу неотвратимого неведомого.

«Никогда не спи так, чтобы лунный свет падал на твое лицо. А то станешь очень несчастливой женщиной», – частенько советовала мне бабушка, когда мы с ней жили на даче. Тогда я совершенно пропускала ее назидания мимо ушей и несколько раз просыпалась именно от того, что чувствовала на себе тот самый сиреневый, прохладный, легко вводящий в иллюзии и обман несчастливый свет.

Теперь пенять не на кого!

«Нет, во что бы то ни стало нельзя поддаваться действию плохого психоэмоционального состояния. Просто надо волевым усилием постараться взять себя в руки и перестать размышлять о всевозможной чепухе». Три минуты спустя мне удалось полностью сконцентрировать внимание на повествовании идущего рядом мужчины и даже заулыбаться по поводу несоответствия научной популярности содержания и речевой горячности с бурными придыханиями его изложения.

– Всемирный потоп потому и случился, что при взрыве планеты Фаэтон ее летящее к земле ядро в самый последний момент задержалось на околоземной орбите и сделалось Луной – спутником Земли. Это самое ядро притянуло к себе колоссальную волну, настолько огромную по массе, что цунами высотой с современный небоскреб в сравнении кажутся просто детской плескалочкой в песочнице.

– Коль, а динозавры тогда еще были?

– Динозавры исчезли от совсем иного катаклизма, связанного с похолоданием климата, и произошло то событие гораздо раньше. Они…

– Ой, нет. Лучше про луну. Ящеры так далеки от романтики, а их внешний имидж мало подходит к нашей прогулке поздним вечером в темном лесу.

– Только через десятилетия циклы приливов и отливов упорядочились до современной периодичности, а примерно тринадцать тысяч лет тому назад появление на небосводе нашей бледнолицей тихой Селены стало причиной всеземной катастрофы, уничтожившей десятки земных цивилизаций и сотни тысяч людей. Рассказать про Сфинкса в долине Гиза?

Крайне заинтересовавшись историей про египетского человекольва, я ловко упредила явное намерение спутника меня поцеловать.

– Считается, что единственным сохранившемся до нашего времени объектом, пережившим всемирный потоп, является знаменитый египетский Сфинкс. Первоначально то была скульптура гигантского льва, лежащего на кубе здания библиотеки, но в результате природных катаклизмов часть его морды отвалилась, и из остатков пришлось ваять объект поменьше, то есть человеческую голову. Вот так и получился самый популярный ныне мировой туристический объект!

Пылкий Николай остановил меня и принялся прижимать к себе все крепче и крепче.

– Еще знаешь, Ник, например Стоунхендж – вовсе не мегалитическое святилище или сооружение для жертвоприношений и не доисторическая каменная обсерватория, a был когда нормальным и хорошим зданием для общественных нужд, специально так сорентированный со сторонами света и звездами, чтобы приносить собирающимся в нем счастье. Просто-напросто наклонные деревянные консоли и балки перекрытий распались и исчезли по естественным причинам за время, прошедшее с бронзовой эры до наших дней.

Недавно одна небольшая норвежская коммуна Гилдескол за счет субботников и воскресников своих жителей построила себе мини-копию древнего сооружения в его первозданном виде. Вертикальные гранитные плиты, деревянные неокрашенные брусья и серебристое матовое стекло великолепно сочетаются друг с другом. Местные архитекторы создали просто дворец в стиле неолитического функционального модернизма. Там невероятно красиво пылают факелы со специальной «плывущей» подсветкой на фоне полуотшлифованных гранитных стен. В центре главного круга – зала вовсе не неумолимый жертвоприносительный алтарь-молох, а кажущийся невероятно авангардистским, хотя еще викинги его особо ценили, большой камин для открытого огня, собранный из подковообразных каменных блоков и крупных круглых булыжников. Ты такие наверняка видела в каком-нибудь скандинавском отеле, они вновь вошли здесь в моду. Да, норвежцы – молодцы! За свой местный «Стоунхендж» они даже получили главную архитектурную премию прошедшего года. Я тебе как-нибудь фотографии покажу.

– Надо же, а я и понятия не имела… А что они делают в этом своем дворце?

– Да как обычно. Концерты там проводят, семинары всякие с лекциями, справляют свадьбы, даже дискотеки для школьников случаются – в общем, обычный общественный Дом культуры для всей коммуны.

– Коль, а неолитические люди какой материал использавали вместо стекла?

– Скорее всего, сплели из конских волос такие весьма своеобразные полупрозрачные занавеси. Кстати, если в эту пряжу подмешать козьей или, на худой конец, овечьей шерсти, то в помещении будет не только светло и уютно, но даже достаточно тепло.

– Боже мой, Коля, я не перестаю удивляться, откуда только ты столько всего знаешь!

– «Луной был полон сад», – писал великий Фет. «Тобою полон я», – говорю я тебе.

– Ой-ой-ой. Но я искренне говорю: ты действительно в курсе всего на свете. Эх, Коля-Николай! Лучше мне скажи, а правда ли, что лицо Сфинкса отражает облик Гермеса Трисмегиста, то есть трижды великого?

Быстро спросила я, опуская бедовую свою головушку таким образом, чтобы следующая пулеметная очередь горячих поцелуев началась лишь с щеки или шеи. Моя пушистая шапочка упала в снег и теперь беззащитно белела там, среди подсвеченной лунным серебром синевы, как флаг – просьба о помиловании.

– Да ну его в баню, Гермеса этого! Меня любовь задела, как автобус, грудную клетку мне пробив… – с распевной торжественностью, на весь суровый и мрачный лес громко заявил – почти прокричал разудалый Коля-удалец. Уверенным жестом он поднял и повернул к себе мое холоднее мрамора лицо и с неукротимым жаром, пылом и особым пристрастием впился в мои полудеревянные губы. Как же все-таки тяжело разочаровывать и ранить людей, но наступает момент, когда отступать дальше некуда.

– Коля… Пожалуйста, послушай меня. Ты же знаешь, Коленька, ты ведь наверняка чувствуешь сам, что я не могу быть и никогда не буду ничьей любовницей. Я по своей внутренней сути жена и хочу, чтобы меня любили и принадлежали целиком и без остатка. В семейной стабильности, в распорядке и предсказуемости, в ежедневных обедах с банальными щами-борщами, в рутине празднований дней рождений и Новых годов, в двухспальной супружеской кровати, где зачинаются дети, в спокойном и постоянном присутствии мужчины, моего мужа; в его утреннем кофе, чтении газет, знакомом домашнем халате и тапочках чувствую я уверенность, успокоенность и правильную жизненную цикличность. Между любовными приключениями и стабильной семейной жизнью такая же разница, как между тем Великим потопом при образовании Луны и регулярными вечерними приливами и утренними отливами в теплом норвежском заливе Скаггерак, где я купаюсь каждое лето. Ты понимаешь, о чем я, Коля?

Совсем низко опустив голову, я быстро-быстро рыхлила вокруг себя острым, как копье, мыском белого полусапожка слегка зыбучий лиловатый снег. Ничуть не хуже бриллиантов сверкающие снежинки испуганно разлетались во все стороны, будто бы из-под копыт буйной кобылицы.

– Ты хочешь, чтобы я женился?

С глубоким тяжким вздохом я подняла глаза и твердо, в упор посмотрела Николаю в глаза. Он заметно посерел лицом, хотя в ночи все лица и так кажутся серыми и от меня отстранился, даже отступил на шаг.

– Да, конечно, я понимаю тебя. Ты сильно любишь… Ты, Ника, абсолютно права. Я просто не думал… – сказал неожиданно простуженным, сиплым и хриплым голосом; потом резко отвернулся и зашагал прочь.

Темный, молчаливо-настороженный лес удовлетворенно запрятал в свои таинственные глубины горькие его слова. Я расстроилась так, что словами не передать.

* * *

Наперерез через снежные барханы, то и дело сбиваясь с протоптанной ледяной дорожки и по колено проваливаясь в хрустящие сиреневые сугробы, убегала от меня плотная Колина фигура, пока совсем не скрылась с глаз долой в таинственно молчащем мраке. Как воздух из веселого детского шарика, тут, видно, выпустилась из меня большая часть моей жизненной энергии; вытекла едва ли не до самого донышка и сразу так захотелось спать, что ни о чем другом уже и не думалось. Возжелалось прямо на месте лечь в снег и непотревоженно сладко замерзнуть до смерти, вместо того я привалилась спиной к жесткому корявому стволу близстоящей сосны. Я так и не смогла оценить, сколько времени простояла у векового дерева: несколько долгих часов или несколько кратких мгновений, но в итоге все же накопила сколько-то сил на обратный путь. Тащится куда-то через лес на этот раз показалось тяжким испытанием: ветвистые, траурно-черные стволы-руки цеплялись костлявыми своими щупальцами-ветвями за мою одежду и волосы, словно бы хотели защекотать-застращать до смерти неприкаянную, замаянную жизнью женщину.

В конце концов сумела я добраться до белого, приветливого, манящего веселыми яркими окнами домика и, войдя с морозца внутрь, вдруг ощутила, как теплое и приятное чувство внутреннего облегчения из самого центра живота начало благодарно растекаться по всему телу. Вдобавок я чуточку гордилась собой, что все же сумела сказать человеку правду. Вот ведь как удивительно устроена жизнь: говорить правду – оказывается, самое трудное из всего, что приходится делать в этом мире. Внезапно подозрительная тишина, слишком непотревоженный уют деревянной виллы сковал меня кошмарным предчувствием, что Николай из леса в дом не вернулся, пропал с концами, а я стою тут совсем одна-одинешенька и в жизни уже никогда не смогу узнать, что с ним приключилось такое ужасное. Сердце сразу же резко сжалось и заныло от недобрых ожиданий, горло издало истошный неконтролируемый вскрик. В следующую секунду Коля встревоженно выглянул из кухни, где, по его собственным словам, готовил нам напитки и легкую закуску. Он не выглядел ни сердитым, ни злым, ни обиженным, чему я бесконечно и благодарно возрадовалась. А ту горькую драматическую неизбывность в кривых уголках его губ я предпочла бы и вовсе не заметить. Видимо, со стороны сцена выглядела примерно так: усталая блондинка с грациозной женственностью плюхнулась и с заметным наслаждением полурастянулась на роскошном белом диване почти посередине гостиной, а галантный дипломат тем временем соорудил два красивых и вкусных коктейля и на тонком серебристом подносе поднес их даме с любезной приветливой фразой.

Потом он сразу же заговорил о «Стелз», американских самолетах-невидимках, по виду абсолютно похожих на исполинских размеров летучих мышей. Полеты этих самолетов, по Колиным словам, не определялись никакими современным радиолокационными системами и для их обнаружения его хороший друг – конструктор – совсем недавно все же сумел разработать тепловые локаторы. То есть, если я поняла правильно, определялись не металлические части «мышей-невидимок» или системы их оборудования, а сидящие там живые люди, излучающие биологическую тепловую энергию.

Честно говоря, несмотря на все нами выпитое, несмотря на по-прежнему озорную пляску апельсиново-оранжевого огня в каминной нише и мягкие, женственно-лучистые, совсем как в церкви, огоньки свечечек, расставленных там и сям, сильная нервная напряженность в окружающей атмосфере все равно здорово ощущалась. Горький привкус и жженый запах тоскливой безнадеги смутными рваными клочками струился изо всех углов избы, шелестел на кухне, свисал с потолка. Николай явно находился в своем самом трагическом расположении духа, но держался просто превосходно, много улыбался и шутил, отчаянно стараясь ни в коем случае мне не показать истинных эмоций. Я не сумела догадаться, почему «сохранение веселого лица» казалось ему столь необходимым – очередная загадка мужской психологии, да и к тому времени уже так от всего устала, что если бы кто предложил мне переселиться в параллельный мир, согласилась бы незамедлительно.

– Что-то спать хочется, Коленька. Уже и ног под собой не чую. Я так смертельно устала сегодня – как, наверное, еще никогда в жизни. Не заболеть бы!

– Да, да, конечно… Я понимаю… Здесь имеется большая спальня на втором этаже. Я сейчас тебя туда провожу, – бодро откликнулся Николай и слегка засуетился с посудой на столе. Через несколько минут он повел меня из стуи-гостиной в соседнее помещение, где находилась деревянная спиралеобразная лестница с выкрашенными в белый цвет перилами.

Войдя туда, я сразу же слегка остолбенела: в той обширной светлой проходной зале стоял преудивительнейший, совершенно прозрачный, как бы хрустальный рояль в форме подковы. Никогда раньше я таких не видела и потому изумленно замерла, с восторгом разглядывая красивые золотистые молоточки, кнопочки и решеточки внутри того замечательного инструмента.

– А, рояль… Этот мой товарищ-бизнесмен музыкой увлекается и сам отлично играет на многих инструментах. Любит Чайковского, Прокофьева тоже, еще Стравинского, – вяло отозвался на мои восторги Николай, не бросив даже полвзгляда в сторону хрустального чуда.

– Удивительный вкус у твоего друга, Коля. Дом его – чистая эклектика, смешение двух совершенно разных стилей: нарочито грубоватой избы в старонорвежской деревне и изысканного салонного минималистического декаданса. Мне бы такое и в голову не пришло, а как элегантно получилось в итоге.

– Так Рольфу архитекторы спроектировали, а дизайнеры оформили дачный дом. Сам-то по себе он любит что попроще. Он вообще простой хороший норвежский мужик, на лося или кабана иногда приглашает меня поохотиться, хотя, если признаться честно, охотник я еще пока не очень…

Мы поднялись по изящно изогнутой лесенке: Коля впереди, я за ним. Передо мной распахнулась тяжелая массивная дверь в хозяйскую, наверное, спальню, зажегся сферической формы ночник на полу, и я с любопытством обозрела место, где предстояло провести неизвестно сколько ночей. Надо же, даже на час вперед предсказать течение своей собственной жизни теперь сделалось проблемой; оказывается подобная неопределенность стоит человеку массу нервов и сил. Страх перед неопределенностью будущего хуже вампира и быстрее каннибала может съесть человека с потрохами и никогда не подавиться. Я как можно глубже вздохнула и, пока не поздно, постаралась сосредоточиться на рассмотрении элементов обстановки. Разглядев же эти детали получше, так и замерла от изумления: комнату украшали три мои фотопортрета размером А4, то есть стандартного печатного листа, в рамочках под красное дерево.

Нет, такое действительно было для меня сверхнеожиданностью! Здесь, в чужом незнакомом доме, и надо же – мне и в голову никогда бы не пришло… Я-то вначале подумала о хозяйских родственниках: жене или дочери…

На первом портрете я в своем бежевом длинном пальто кокетливо обнималась с бронзовой голышкой с Акербригге, и ветер с моря старательно раздувал мои ярко-золотистые волосы в виде фантастической короны над головой. На другом – я, слегка затуманенными, но ангельски синими глазами взирала на фотографа и загадочней Джоконды улыбалась уголками ярко-перламутровых губ. Шелковая туника типа греческих классическими складками благородно ниспадала с моих покатых, весьма, оказывается, полных плеч. За мягкими плечами и высокой шеей виднелось отражение моего же затылка в кусочке зеркального стекла, часть тяжелой, художественно декорированной рамы и несколько плиток светлого мрамора – декор посольских стен. Последнее же изображение являло взору весьма милую и донельзя смешливую веселушку-лукавушку с игрушечным тигренком в руках, то был подарок Коли – талисманчик на счастье. Фоном мне служило лохматое чучело бурого медведя в национальной русской, богато расшитой рубашке красного цвета; тут дело явно происходило в ресторане гостиницы «Националь» в Москве же.

– Ой, Коленька, надо же. Да здесь, оказывается, устроена персональная выставка моего культа личности. Я, признаться, совсем ничего такого не ожидала. Спасибо!

– Да не за что, Вероник. Это я так просто… – сильно смутился мой товарищ и как можно скорее опустил в пол карие свои очи.

В остальном обстановка в спальне за исключением уже упомянутого, так чудесно сияющего нежно-розоватым светом большого напольного шара была довольно спартанской, хотя еще, наверное, стоит упомянуть в виде приятной неожиданности совершенно безразмерную водяную кровать с подогревом. Такие забавные кровати были в особой моде где-то на исходе восьмидесятых, сейчас же про их существование почти все забыли. Чуть позже я обратила внимание на мастодонтского вида, нарочито грубо сколоченный письменный стол из сосны, стоящий в левом дальнем углу достаточно большой комнаты, и такого же мезозойского вида стул. Над столом красовался большой портрет мужественно-усатого моряка-рыбака, выполненный маслом – видимо, хозяин уважал национальную живопись примерно столетней давности. Это было абсолютно все: даже ковра на полу не было, а сам пол представлял широкие доски цвета натурального дерева.

Николай бегло, как если бы куда-то невероятно заторопился, продемонстрировал мне встроенные стенные шкафы и управление подогревом матраса, пожелал доброй ночи и сразу же ретировался за дверь. Я послушала удаляющиеся вниз по лестнице шаги, благодарно оценила его сердечную деликатность, заперла дверь на торчащий из нее ключ и совсем по-детски запрыгнула в самую середину матраса – мини-океана. В следующую секунду сделалось и смешно и славно: ура – теперь я освободилась и никому ничего не должна! «Всегда ходи путями сердца своего, Вероника», – словами из Библии уверенно поддержал меня мой внутренний голос. Поначалу в постели показалось как-то не совсем привычно и удобно, оттого что вокруг все хлюпало, но все равно очень радостно, а несколькими мгновениями позже мини-волны тело здорово расслабили, просто растворили до основания – стало невероятно лень даже пальцем пошевелить. Спать, однако, тоже расхотелось, чему я сильно удивилась. Боже, а ведь как я всю жизнь мечтала жить в красивом доме с садом. Как много раз мне снился мой дом и мой сад: в саду том – вечно текущая женственная вода и молчаливые камни, изогнутые мостики и кружевные беседки, белые и красные цветы, изумрудные деревья, легкий шепот листвы, поющие цикады и тени на белой стене иногда при задумчивой луне, а иногда – от шаловливого солнца. А мой дом обязательно отражается в медленных водах; там голубые, как небо, мозаичные полы, чудесный мраморный уютный камин, свечи и звуки музыки…

Ничего этого у меня нет и не будет, одни глупые фантазии… Нет, все же недаром моя бабушка была твердо убеждена: как только человек оказывается в обстоятельствах, точь-в-точь соответствующих его самым сокровенным мечтам, то пусть постарается унять свои иллюзии и понять, что он просто-напросто уже умер. Только таким путем мертвец и способен обнаружить, что более он не жилец на этом, извечно полном всевозможных несовпадений желаний и возможностей белом свете… В большое окошко вкрадчиво заглядывала та самая медовая луна-обманщица. Я заставила себя выбраться из матраса и опустить плотную гардину из какой-то жесткой ткани. Не хочу, чтобы она на меня светила! Не хочу быть несчастной! Теперь стало гораздо лучше и правильнее, нечего мне мечтать о несбыточном. Залезла обратно в плещущуюся и бултыхающую постель и заснула поистине мертвецким сном.

Я пробудилась в тревоге, оттого что во сне какая-то древняя армия готовилась выступить в поход против грозного врага: громко ржали возбужденные кони, на непонятном языке неслись войскам приказы, лязгал оружейный металл. Только лишь через несколько минут сообразила, что это, видимо, Николай сервирует внизу завтрак. Ленивым сонным поросенком показываться ему на глаза не больно-то хотелось, но и с кровати подниматься было неохота. Все же пришлось совершить над собой форменное насилие, выпрыгнуть из томных объятий как поле широкого, переливающегося водными массами матраса и решительно двинуться в ванную.

Благо сверкающий бело-розовой плиткой под мрамор, с оборудованием в виде гигантских морских раковин совмещенный санузел был встроен в спальную комнату для удобства хозяев или их гостей. Умытая, красиво причесанная и одетая в то же, что и вчера, спустилась в большую гостиную. Завтрак в виде бекона с яичницей, тостеров с сыром, ветчиной и икрой трески, а также кофе уже стоял на стеклянном овале, самоотверженно поддерживаемом руками и грудью каменной девушки с вызывающими глубокое уважение монументальными формами. Однако сам Николай продолжал с чем-то возиться на кухне. Я направилась прямо туда и вежливо его поприветствовала.

– А, Вероника. Ты встала? Тебя также с добрым утром. Как спалось? – так на меня и не взглянув, отозвался Коля. Он упорно наблюдал духовой шкаф, где поджаривались некрупные тушки какой-то белой рыбы, залитые расплавленным сыром и посыпанные какой-то зеленой пыльцой.

– Ой, да что ты, Коленька. Куда же нам столько еды! На столе и так всего полным-полно. Может, только молока к кофе надо принести…

– Да-да, чуть не забыл: молоко стоит в холодильнике… Я прошлой ночью еще два стихотворения накропал. Тебе принести почитать? – по-прежнему упорно вглядываясь в пузырящуюся сыром рыбу, негромко спросил серьезного вида мужчина.

– Конечно же, ведь я необыкновенно люблю твои стихи. Они такие красивые и трогательные. А почему только два?

Глупейший вопрос вырвался естественно и спонтанно, впрочем, как всегда. Меня саму частенько тошнит от собственного же кретинизма.

Николай, конечно же, ничего на то не ответил. Он в дверях быстро проскочил мимо меня и со скоростью света унесся куда-то прочь. Я вернулась к столу в гостиной и скромненько присела на самый уголок дивана. Через какое-то время поэт вернулся и застенчиво протянул два исписанных крупным размашистым почерком листка. Он собирался что-то сказать, но в эту самую секунду затрезвонил его мобильный телефон.

По тону Колиного голоса и по нахмуренным бровям я поняла, что звонок деловой: видно, дипломаты заскучали на работе без своего коллеги. Отвечать на серьезные вопросы сослуживцев или начальства Николай удалился в соседний с гостиной холл с роялем, плотно прикрыв за собой дверь. Я пожала плечами и принялась одновременно завтракать и читать – моя излюбленная, еще в детстве приобретенная манера. Одно стихотворение называлось «Вот такая грустная картина».

  • Стоны боль не умеряют,
  • Сердце в кровь себе не рви:
  • От любви не умирают,
  • Умирают без любви.
  • Кто-то сильно ненавидел,
  • Кто-то быстро разлюбил.
  • Я на них и не в обиде,
  • Все давно уже забыл.
  • Только та, что мной любима —
  • С тем мне свыкнуться пора —
  • Не любя проходит мимо,
  • Хоть желает мне добра.
  • Вот картина – боль без края.
  • Или, может быть, эскиз?
  • От любви не умирают,
  • Умирают от тоски.

Второе, судя по названию, более динамичное произведение именовалось «Прыжок в бездну».

  • Жизнь – натянутый канат,
  • А внизу – кромешный ад.
  • Любопытство вниз влечет:
  • Чет ли выпадет – нечет.
  • Боже, как устойчив мост!
  • Вдруг налился кровью мозг,
  • И навстречу пустота,
  • Запечатал страх уста.
  • Так лови канат – удав!
  • Можно жить не испытав
  • «Упоения в бою,
  • Мрачной бездны на краю».
  • Можно жить и без побед,
  • Но готовлю я побег
  • Из тюрьмы привычных чувств:
  • В пропасть, не зажмурясь, мчусь.

А еще в самом углу листочка нашлось коротенькое четверостишье-постскриптум:

  • Слова уносят в мир иной,
  • Они преграды все сломали.
  • Умею я играть словами —
  • Как ты играть умеешь мной!

Стихи меня огорчили. Очень неприятно так больно ранить относящегося к тебе со всей душой, доброго и хорошего человека, но что же тут поделаешь: жизнь есть жизнь.

Коля вихрем ворвался в гостиную и при этом был мрачнее тучи, даже создалось впечатление, что левую половину его лица парализовало и на ней навсегда застыла жуткая гримаса трагического мима.

– Что-то нехорошее случилось, Коленька?

– Да, как всегда, очередная порция козней консула со Шпицбергена.

Он отвечал, казалось, лишь одной половинкой губ, а вторая оставалась совершенно недвижимой и как бы мертвой. Мне сделалось его жаль до слез.

– Тот же самый консул, что кролика твоего невзлюбил, Коленька?

– Да, это он. Слушай, Вероника, мне сейчас надо срочно в посольство. Сюда вернусь поздним вечером, не раньше двенадцати. Если захочешь в лесу погулять или разведать окрестности – найдешь ключи от дачи в холле у зеркала, хотя тут можно двери не запирать вовсе. Все, пока!

Крайне озабоченный проблемами на работе дипломат молниеносно оделся и скорым шагом покинул лесную виллу. Я даже не успела спросить: за ним машина придет, или она уже стоит у входа, а может, он так торопится успеть на нужную электричку. А вчера говорил, что взял отгулы до вторника, но на службе, конечно же, всякое может случиться, тем более сегодня пятница – обычный офисный день.

Тогда я даже не подозревала, что видела Николая в самый последний раз. Он не вернулся ни в двенадцать вечера, ни в выходные, ни позже. Он не вернулся вообще никогда. Но именно в ту последнюю пятницу января я еще ничего не знала, вежливо предупредила по телефону секретаря курсов о своем отсутствии и с радостью решила полностью посвятить день себе и прогулкам на природе. Ведь до обидного редко выдаются в этой жизни часы, которые целиком и полностью можно посвятить себе. Я постаралась по-настоящему отрешиться от своей обычной, иногда безжалостно сверлящей мозг тревожности путем волевой концентрации на наслаждении теплым душем в радующей глаз розоватой ванной комнате; вкусной едой и чудесными напитками; бодрящим зимним полднем со скупым на тепло, но зато ослепительно ярким солнцем; фильмами о загадках генетики и о тайнах космоса по каналу Дискавери; даже обнаженными красотками в журналах. Мне по правде почудилось, что я достигла больших успехов на поприще жития исключительно настоящим моментом и наконец-то научилась управлять собственными эмоциями и страстями, что как раз является целью любой йоги.

Уже поздним вечером, примерно в районе двенадцати я залегла в хозяйскую джакузи, предварительно украсив ванную комнату многочисленными свечами, и мокла там почти до часу, будучи абсолютно уверенной, что Николай или уже вернулся, или где-то на подъезде к дому. Его отсутствие меня не слишком приятно удивило, сделалось даже логически не очень понятно, что же можно делать на работе после полуночи и к тому же накануне выходных. Неужели в посольстве какие-то люди еще работают? Я позвонила на Колин мобильный и, поскольку он не отозвался, оставила сообщение с просьбой перезвонить. Его рабочий номер также хранил молчание. Когда и через три часа Николай не появился и не позвонил, я не знала, что и думать. Опять тот же самый, мутный и противный поток всевозможных комплексов, подозрений, страхов и обид завертел-закружил в прежнем удушающем вихре, увлекая в так знакомые топи беспросветного ада. Я горько разрыдалась от отчаяния и очередного разочарования.

Конечно же, даже самая последняя идиотка должна догадываться, что если мужчина оскорблен в лучших чувствах, то на что-то хорошее с его стороны надеяться просто смешно; но все же именно такого поступка со стороны хорошо воспитанного и доброго человека не ожидала совсем. Ведь он бы мог со мной по-честному объясниться! Неужели даже по телефону не желает ответить! Пусть скажет прямо, и я не долго стану напрягать своим присутствием, но ведь так приличные, нормальные, благородные люди не поступают!

Я сделала еще одну попытку дозвониться, но теперь мобильник был вовсе отключен. Виртуальные железные обручи, усеянные изнутри гвоздями, принялись тем не менее совершенно реально сжимать и распирать меня изнутри попеременно; теперь даже водка не могла сделать пьяной и отключить айсберг горьких обид, великой пирамидой остекленевший внутри. Коньяк «Черный ярлык» также был мной полностью прикончен, хотя дотоле я не являлась любителем классических коньяков. И в выходные я старалась побольше пить. Смешивала все со всем, делала совершенно убийственные коктейли и мстительно опустошала роскошный по возможностям выбора хозяйский бар. Ну и пусть!

Гремуче-дремучая смесь из ликера Лимонадо, невероятно противной греческой водки Алороза, выпадающей к тому же осадком на дно стакана в виде мыльных хлопьев, сухого Мартини и фруктового крема Амарила оказалась самой действенной в смысле торможения чувств и эмоций. Коктейлю своему я придумала подходящее название: «Тьма над бездной», даже самой понравилось.

Ровно через двадцать четыре часа после Колиного невозвращения, то есть в полночь субботы, стукнуло мне в ум, что со староновогодней русской оккультной ночи, когда по извечной традиции девушки пытают судьбинушку на «суженых-ряженых», прошло всего каких-то две недели – может быть, мне стоит попробовать? Заодно как раз выясню: в самом деле в нашем мире действуют те хваленые колдовские силы или многочисленные легенды, книги и фильмы о них – лишь пустая болтовня и детский лепет. Пусть те всезнающие энергетические поля мне прямо покажут нынешнее местопребывание Николая и откроют истинную причину исчезновения вышеупомянутого, вот тогда и я в них поверю. В самом деле, что им стоит!

Прикинув, что совершенно необходимый для сеанса магии зеркальный коридор легче всего организовать в ванной на втором этаже, где зеркал полным-полно по всем стенам, я живенько приволокла туда из гостиной два пятилепестковых хрустальных подсвечника и уже мной початую бутылку красного, наиболее напоминающего по цвету человеческую кровь вина. На себя же надела просторный белый хозяйский халат и посильнее взлохматила волосы для того, чтобы при непредвиденном развитии ситуации постараться сойти среди призраков за свою. В виде ширмы, отгораживающей от зазеркального мира в случае прямой угрозы оттуда, выбрала самое большое из махровых полотенец, лежащих в угловом шкафчике.

Минут двадцать, а то и все полчаса я честно вперяла в глубину стекла напряженный взор и шептала нужные слова, однако вместо мистических далей видела отражение лишь своей собственной, здорово осунувшейся и бледноватой физиономии в испуганно-дрожащих отсветах пламени, поневольно пляшущем на губах, щеках, лбу. Два выпитых бокала вина также ничуть не помогли. Никаких привидений: ни в зеркалах, ни в углах помещения, ни в душевой или джакузи не показывалось и не думало. Сидеть и ждать их в конце концов надоело, захотелось спать, и я со вздохами сожаления, но и облегчения принялась тушить свечи. Эксперимент мой провалился с треском, однако чистота его проведения была сомнительной с самого начала.

В конце концов для настоящего ритуала требуется настоящая человеческая кровь – хоть капелька в бокал, а я свою проливать пожалела, решила обойтись одним вином. Добрая половина необходимых в деле заклинаний просто вылетела из памяти, и все потому, что приходится жить за границей, где родной язык забывается, а чужой не больно-то охотно идет в голову. Да и вообще, как ни крути, но ведь любая из якобы мистических историй всегда шита белыми нитками: либо то откровенная чепуха, либо игра чьего-нибудь больного воображения, или еще хуже – лживые фокусы недобросовестных шарлатанов. Уж кому, как не мне, это понимать!

Я уже задувала огоньки на втором подсвечнике, когда случайно упавший в зеркало взгляд уловил там немного странное сгущение то ли пара, то ли тумана, а может, странных каких-то облачков. Пришлось вглядеться повнимательнее. Секундой позже вроде как удалось узреть в некоей дали нечто напоминающее высокую, отвесную и по виду довольно мрачную скалу в окружении подобострастно ее лижущих темно-серых волн-великанов с седовласыми мощными гребнями. От удивления я даже присела обратно на стул.

Изображение было вовсе не таким четким, как, например, на телевизионных экранах или в кино, скорее как если смотреть в настежь распахнутое окно в туманный день или войти в клубящуюся паром русскую баню. А еще показалось необычным, что любые запахи доносились отчетливо, а звуки – совсем никак.

На самой вершине, почти что в поднебесье, виделся мне старинный, весьма красивый, но уж больно мрачный замок, над которым медленно кружились четыре черные птицы. Я сразу же уверенно подумала об орлах, хотя так издалека разглядеть породу птиц никак не представлялось возможным. Тот замок невероятно напоминал дворец Синей Бороды с картинки из знакомого с детства собрания сказок, хотя за давностью лет я могла ошибаться и перепутать ассоциацию с ранее где-нибудь виденным туристическим объектом.

Вдруг видение в зеркале начало приближаться к внутренней поверхности стекла, хотя и медленно. В одной, судя по суровому интерьеру, из дворцовых зал на торжественном, из камня высеченном троне восседала женщина. Черты лица ее расплывались, никак не схватывались ни глазами, ни сознанием; но вроде бы молодая, темноволосая, короткостриженая… Зато одеяние на ней: ярко-алое, слегка блестящее, падающее мягкими, специально задуманными складками, я, кажется, сумела узнать. Так ведь то Алена в одном из своих домашних халатов, специально стилизованном под японское кимоно! Перед ней стоит большая серебряная, вроде бы как даже церковная чаша, а в ее руках сияет что-то зеленое. Тягучую зеленую жидкость она льет в ту серебряную чашу, потом отрезает ножом, появившемся из широкого рукава, прядь своих волос и бросает туда же вслед… Из кубка струится очень странный изумрудный дым, и теперь женщина его подает некоей не вполне ясной, но явно мужской фигуре, стоящей позади трона и одетой как для похода в горы…

Нет, вот теперь чуть отчетливее. То вовсе не древний кубок, а современный металлический термос для чая, и нет никакого зеленого дыма… Фигуры начинают целоваться-миловаться. Неужели этот человек – Николай? Лица никак не рассмотреть, но что-то он сделался больно сухопар и выше ростом?.. Прямо перед глазами – сплошные камни вперемешку со свинцово-серой пеленой. Они все ближе, ближе… Боже, у меня кружится голова, я неудержимо падаю в бездну, я лечу прямо в страшный каменный мешок… Я хочу кричать, но голосовые связки больше не повинуются… Нет, этого не может быть. Это еще не конец… Так странно… Неужели так умирают?.. Какая плотная темно-красная стена!

С перепугу я выронила из рук хозяйский хрустальный подсвечник и от грохота-звона разбиваемого вдребезги стекла зеркальный мираж перекосился и начал быстро таять, а я… проснулась в самой середине теплого матраса.

Минут пятнадцать, если не дольше, не могла поверить, что то был только сон; чуть позже даже сходила в ванную проверить обстановку. Оба подсвечника с потухшими свечами мирно стояли там совершенно целехонькие – весьма обрадовавший меня факт. Тогда в душе я все еще сохраняла надежду на появление в доме хоть какой души человеческой: ведь не может быть, чтобы Коля не предупредил бы владельца виллы о пребывании чужих людей! Едва ли хозяин разрешил своему русскому другу вселять к себе на дачу кого ни попадя… Может, я бандит какой!

«Эх, никак не удается отделаться от мыслей об этой женщине, надо же! По обстоятельствам жизни казалось бы очевидным – до нее ли мне сейчас? Так нет же, совершенно кошмарный сон приснился именно об Алене. К чему он? Зачем? Ерунда какая-то, только голову забивает… Где же Николай? Почему он не приезжает? Отравлен зеленым слабительным, оно же снотворное? Хоть бы позвонил, а то я тут с ума схожу. Что теперь делать-то следует, о Господи! Куда мне, бедной, деваться?..» – все же с непонятным самой облегчением думала я, осторожно относя ценный предмет из хрусталя на его законное место при камине в гостиной.

В понедельник, проснувшись ближе к полудню и приняв контрастный душ, я для себя решила, что если в очередной раз не смогу связаться с пропавшим без вести дипломатом, то позвоню прямо в социальную контору в Сандвике. Еще мелькнула в голове мысль попробовать соединиться с Николаем через общую посольскую справочную, но хорошенько взвесив события последних дней, я так и не решилась. Вдруг они действительно сразу же и соединят; тогда бывший обожатель вообразит себе, что навязчивая и непонятливая женщина решила преследовать его до победного конца… Нет, уж такой радости я никому не доставлю: ни мужу своему, ни иным и прочим!

Коля-дипломат, естественно, опять не откликнулся и все телефоны свои предусмотрительно отключил, зато в конторе повезло назначить удачное время встречи с ответственным куратором Свеном Свенсоном. Теперь у меня оставалось примерно три часа в запасе, чтобы прийти в себя после очередной гримасы рока и спокойно добраться до Сандвики. Стала собираться и снова с макушкой провалилась в трясину мучительных эмоций, мятущихся дум и сумасшедших чувств.

На этот раз вся испереживалась по поводу энергетического баланса, какового так безумно не хватает моей слишком нетерпеливой и болезненно порывистой натуре. А ведь я пыталась, отчаянно пыталась бороться с собой, однако эти нормальные человеческие качества были как будто бы больше и выше всех моих жалких и судорожных усилий. Метания и порывы в самом деле слишком часто переполняли всю с ног до головы, пока в итоге не изливались из меня нескончаемым энергетическим потоком, оставляя пустой и никчемной подобно пустой банке из-под колы в мусорном ведре. Самое печальное заключалось в том, что самые ответственные и критические моменты судьбы я встречала самым настоящим живым трупом.

– Что, осталась наедине со своей шубой?! – с горечью я подмигнула самой себе в зеркале, одеваясь в прихожей и припоминая, что станция пригородной электрички должна находиться где-то совсем неподалеку, минутах в десяти-пятнадцати ходьбы от дачи. – Да где же здесь лежат ключи от хозяйской виллы, а? Нельзя же вот просто бросить чужое недвижимое имущество на произвол судьбы! Хотя с личной Николаевой ответственностью следовало бы еще не так поступить!

Я принялась торопливо выдвигать и задвигать ящики массивного белого комода, самого ближайшего к входным дверям.

– Сам говорил: «Ключи при желании найдешь в холле на самом видном месте» – как бы не так! О, Господи, что же это?! Нет, не может быть! Этого просто не должно быть! Неужели?.. Боже, где же были мои глаза и мои мозги все это время?..

В третьем сверху отделении комода лежали три фотографических портрета в точно таких же, как мои, рамочках под красное дерево. На одном гордая собой Алена в модном лыжном костюме уютненько так сидит себе на пенечке в каком-то зимнем лесочке и пленительно улыбается ее фотографирующему; на втором – она же с величественным видом американской статуи Свободы стоит в платье цвета шоколада у окна во время посольского приема; на третьем все те же лица, вернее, лицо умильно целует мордочку игрушки, точно такого же, как у меня, тигренка – Колиного презента на счастье, а на заднем плане вроде как уходит в бесконечность зал с шахматными полами в каком-то музее, а может, в замке Гамлета – принца Датского, который они посещали вдвоем. Под портретами обнаружился слегка помятый печатный листочек со стихотворными строчками о все той же синей луне, но с посвящением Алене, видно, недаром последние ночи меня так печалил лунный обманный свет.

– Теперь, в общем-то, все и прояснилось! Поэт вдохновлялся сразу несколькими музами, впрочем, как и абсолютное большинство и менее поэтичных представителей мужского пола, я про это и раньше знала, – громко вслух сказала я себе, и мое неожиданно звонкое, многозначительное эхо понеслось разноситься по всем закоулкам огромного дома. – Нет, ну какая же я-то сама дурочка, а? Наш пострел везде поспевал, такой мужчина нигде не упустит.

А Алена?.. Эх, Аленину натуру ты сама теперь очень хорошо знаешь – а недаром, видно, всю ночь снилась эта «подруга»…

Тут сразу и ключ попался на глаза. Оказывается, он действительно все это время висел на самом видном месте – на крючке рядом с дверью.

Злосчастный ключ от виллы, по своему уже обыкновению, зло бросила в почтовый ящик во дворе и несгибаемым шагом быстро вошла под торжественные своды еще пребывающей в ленивой спячке царицы Флоры.

– Да, подснежники на моем пути в этом бору не появятся, и глаза мои от них внезапно не поголубеют. Ну пусть, что эти двое, небось, бултыхаются сию минуту «в шоколаде»… В конце концов, мне до них больше не должно быть никакого дела. Клянусь всеми святыми: отныне и навеки веков никогда с ними не увижусь и разговаривать не стану. Какой же в самом деле раскоряченной была походочка у Николая, а Алена постоянно на людях жеманилась – без конца разглаживала якобы жирные морщинки на шее и сухие на лице, хотя, возможно, наоборот…

Опять, оказывается, вслух заговорила сама с собой в попытке хоть как-то самоуспокоиться. Все-таки что ни говори и как ни упражняйся, а именно природа наиболее благотворно влияет даже на самую расшатанную нервную систему.

Сделав два глубоких грудных вдоха, я двинулась по вроде более скользкой, чем раньше, витиеватой тропке. Эх, судьба моя, судьбинушка: вот и ты – совсем как эта тропинка! Молчаливые, совсем спокойные стволы-великаны дымчато-пепельного цвета и покрытые болотного оттенка мхом тысячелетние валуны, казалось, жалели меня искренне и сердечно. Наверное, сами норвежские хозяева – лесные тролли-колдуны стараются вывести таких неразумных, несообразительных и никчемных путников в правильном направлении. От укрытой снегом спящей земли исходил вверх едва видимый парок, а лучи апельсинового, хотя еще слишком прохладного солнца несколько наискосок, но по-доброму золотили сладко дремлющий лес. Вскоре за деревьями заголубел просвет и я вышла к пустынной заснеженной станции. Поезд пришел почти сразу.

В вагоне я села на самое переднее место, для того чтобы никто из пассажиров меня не мог видеть (хотя помимо меня тут находился всего-то один человек), вынула из сумки круглое зеркальце, дополнительно подкрасила губы красным кармином с перламутровым блеском, подновила-провела по ресницам супермахровой тушью и положила полупрозрачные жемчужные тени на веки. И вся подобная суета исключительно из уважения к саксбехандлеру Свену Свенсону, то есть своему делопроизводителю.

  • Все… Не осталось во мне огня.
  • Прощайте радость и грусть.
  • Вон понеслась электричка моя,
  • Под следующую – ложусь!

Глава 35

Я вернулась в свою, теперь уже такую родную Сандвику несколько загодя, как и рассчитывала. До приема в социале оставался еще целый час, который решила по своему обыкновению скоротать в газетном киоске «Нарвесен» за ленивым перелистыванием газет и журналов. В глубоких раздумьях, потому про себя все время проигрывала на норвежском, что же следует доложить логичному, малоэмоциональному и справедливому Свену Свенсону о запутанной и непутевой жизни своей, а от чего лучше воздержаться, я приблизилась к стеллажам с тремя центральными норвежскими газетными изданиями. «Скажу, что по внезапной необходимости пришлось уехать от подруги и теперь не имею места конкретного проживания, а на гостиницу нет денег. Не на улице же мне в самом деле жить!» Потихонечку нужное направление разговора начало вырисовываться. Однако, бросив беглый взгляд в сторону газет, я замерла, как зачарованная – норвежские передовицы кричали своими самыми черными, крупными и жирными шрифтами: «Русские дипломаты оказались спецагентами», «Русский шпионаж: классические методы и цели», «Столько же шпионов, как и до падения «железного занавеса», «Мы многого не знаем о русских спецагентах и не узнаем никогда». Сердце мое странно екнуло, со свистом обрушилось вниз и зависло где-то на уровне поясницы, хотя казалось бы, какое мне дело до дел разведки – ну если только чистое любопытство.

Как-то очень судорожно я принялась читать – газетная бумага легко дрожит в пальцах.

«Итак, шпионские страсти опять в полном разгаре. Деятельность лжедипломатов оказалась несовместима с объявленными целями их пребывания в нашей стране. Правительство Норвегии еще не совсем в курсе, как много ущерба эти четыре спецагента сумели причинить, но отношения между Россией и Норвегией теперь наверняка станут прохладнее. Премьер-министр желает отложить ранее намеченный на март этого года визит в Москву. Шпионские акции, контакты и действия были организованы почти так же, как и при существовании старого СССР; так же, как во времена майора КГБ Михаила Буткова, якобы выполняющего в Норвегии роль официального советского журналиста-корреспондента. Вспомним знаменитую документальную книгу М. Буткова «КГБ в Норвегии – последняя глава»; вот и эти русские лжедипломаты использовали те же самые, так много раз ими проверенные, классические, абсолютно надежные, по их мнению, методы. Нет, до последней главы русского шпионажа в Норвегии еще очень и очень далеко. Нам еще раз приходится вспомнить споры по делению демаркационной линии в Баренцевом море, а также странные действия всем нам известного Арне Трехолта – государственного секретаря Норвежского королевства, и с грустью заметить, что после временного затишья русские снова принялись за свое старое. Хотя заметим, что теперь их цели являются не только политическими и милитаристскими, но включили в себя чисто экономические и индустриальные мотивы. За время существования Советского Союза из Норвегии было выслано сорок пять советских дипломатов, а через семь лет после развала СССР еще пять. Что же – история продолжается и повторяется. Разоблачение четырех нынешних шпионов-дипломатов: Владлена Петрищенко, Николая Татаринова, Сергея Габаридзе и Юлиана Новикова является большой и несомненной заслугой Норвежского Управления контрразведки. Агентов России выслали из нашей страны по официальному пункту действующего законодательства «за действия, несовместимые с дипломатическим статусом».

Три раза с предельным вниманием я перечитала абзац с именами, и тут мне как-то хорошо, полно и легко вздохнулось. Николай вовсе не бросил меня на произвол судьбы и не променял на Алену; все же он в действительности не был ни жестоким, ни бездушным, ни совсем легковесным человеком – его просто внезапно выслали и скорее всего просто не дали возможности со мной попрощаться. Последнее совсем не плохо, а то бы эти «умные» норвежские контрразведчики и меня зачислили бы в шпионки-диверсантки. С них станется и такое! Вон, даже добрейшего, безотказного и безобиднейшего завхоза-водопроводчика обвинили. Ничего не могу сказать о подвигах Николая, может, он чего действительно сумел в Норвегии разведать, но что Владлен Давыдович способен к шпионажу – курам на смех.

Надо же, даже имя его написали первым в списке, словно бы он тут – самый главный резидент, а бедняга на деле никакими языками, кроме родного русского, не владел! Он нам с Аленой жаловался на свою полную необучаемость иностранной речи и чтению с письмом, хотя говорил, что хочет и старается на курсах выучить норвежский. Те курсы как раз вел Николай в качестве преподавателя. Неужели разведчики могут быть вот такими? Нет, все это полная чепуха: кто-то из больших политических «шишек» на другую зуб наточил, и тогда решили в отместку кого-нибудь выслать, а кого – не все ли им равно! Какими же грязными бывают политические игры. А эти хваленые норвежские контрразведчики – просто «пельмени недоваренные», и ничего больше; про таких еще по-русски говорят: ни в чем не разбираются, «ни уха ни рыла».

Я немножко посмеялась, но не громко и вскоре вновь с головой погрузилась в столь захватывающее чтиво.

«В течение нескольких лет норвежский секретный отдел подозревал, что кто-то из высоких норвежских сфер поставлял Москве особо секретную информацию. Этим кто-то оказался ряд высокопоставленных норвежских граждан, имен которых мы по понятным причинам здесь называть не будем. В своих апартаментах некоторые из вышеназванных русских шпионов-дипломатов имели двадцатидвухметровые террасы и отличный городской обзор, а также добрых и словоохотливых норвежских соседей, являющихся официальными представителями Стортинга. Для встреч со своими информаторами русские использовали роскошные виллы и хитты (дачи), а также яхты и парусники; в общем, денег на подкуп норвежских граждан Москва по-прежнему не жалеет. Возникла объективная необходимость всесторонне ужесточить охрану сведений, составляющих государственную тайну королевства. Так о чем же свидетельствует резкая активизация разведывательной деятельности спецслужб иностранных государств на нашей территории? А о том, что у нас в Норвегии имеются чрезвычайно важные секреты и тайны государственного значения и нам есть что скрывать!

– Такие удивительные выводы умеют делать лишь журналисты! А сами статьи – все вокруг да около и ни единого конкретного либо стоящего факта. Так к кому угодно можно прицепиться!

Перед глазами, как живое, всплыло смуглое, простое, честное лицо Владлена Давыдовича, и тут мою память словно замкнуло в кольцо.

Уже довольно давно я читала некую книжку о поистине великом двойном агенте Роберте Ханссене – сотруднике американского ФБР, ничуть не менее умелом, чем англичанин Ким Филби – глава британской МИ-5 в пятидесятые годы. Ко всему прочему в книге повествовалось о замысле американских спецслужб в семидесятые годы прорыть под советским посольством подземный туннель для прослушивания с одновременным подсовыванием посольским учреждениям новейшего сантехнического оборудования по бросовым ценам, но зато с фото– и звукозаписывающей аппаратурой. Однако Ханссен сумел вовремя раскрыть нашим секретные замыслы американцев: туннель был завален, а сантехника срочно демонтирована.

А что, если норвежцы или в их лице американцы также подсунули нашему ремонтируемому посольству в Осло особые раковины, унитазы и кафель? Теперь ведь технология шагнула далеко вперед – туннель рыть уже не надо. В этом случае ответственный за хозяйственный отдел завхоз Петрищенко мог относительно легко пустить некую часть той специальной аппаратуры в квартиру ненаглядной Алены. Тогда становится совершенно понятным, какие такие фотокартинки теперь видят на своих компьютерах иностранные контрразведчики: может быть, даже меня, спящую в ванне.

Конечно же, они обозлились на несчастного завхоза с доброй и безотказной душой, пишут теперь о нем Бог знает что! Точно – я сердцем чую, что все именно так и есть! Сама-то Алена ведь не единой копейки не заплатила за новую итальянскую сантехнику, а аккуратному Владлену и его быстрым и сноровистым ребятам за работу – тем более. Сочла благородный порыв очередного обожателя лишь небольшим подарком себе к Новому году. Ладно с ним все ясно, читаем дальше. Развернув следующую газету, я почувствовала неудержимую гордость за свои, в общем-то, случайные, знакомства, потому что тут журналист сравнивал Николая Татаринова и неизвестного мне Сергея Габаридзе с самим Джеймсом Бондом – агентом 007: мол, они «возомнили себя такими же изворотливыми, умелыми, аналитичными и несгибаемыми». Двое же других, в их числе языкам необученный, виновный разве что в умыкании унитаза с рабочего места, но зато по-рыцарски починивший в доме обожаемой женщины водопроводную трубу и электропроводку, сменивший душ, туалет и раковину на новые и желающий покрыть стены ее ванной комнаты розовым кафелем в бабочках-шоколадницах причислялись норвежскими масс-медиа к элитным и натренированным на особые дела специалистам. Какие такие «дела» имелись в виду, из контекста публикации понятно вовсе не было, может быть, намек на терроризм, однако и заглавие гласило «Мы многого не знаем о русских спецагентах и не узнаем никогда».

Так хорошо знакомый Николай, оказывается, имел тесные связи не только со мной и Аленой, но и с опытнейшими агентами из Германии и часто с ними встречался. Памятуя о том, что со мной Коля тоже был готов чуть не каждый вечер встречаться, я смело причислила себя к опытным агентам, хотя в Германии никогда не была и ни одного немца близко не знала. Ах да, в параллельной институтской группе аж целых двое учились: Ханс и Хольгер.

Далее выяснилось, что «намедни высланные русские агенты провели ряд подрывных и незаконных акций против целого ряда норвежских политических организаций, Стортинга – то есть самого правительства и законодательных палат». Надо же, когда только Коля с сотоварищами столько всего успевал? И при такой загруженности он в дополнение брался переводить на русский норвежскую литературу?

«Те же дипломаты разведали секретные данные о некоторых норвежских технологиях и передали сведения на родину, а заодно и своим китайским коллегам».

Я отчетливо знала, что Коля Татаринов, к примеру, был чистой воды гуманитарий. Да я лично в любых технологиях разбиралась в тысячу раз лучше и быстрее его, хотя сама являюсь технической идиоткой, если меня сравнить с нашими продвинутыми компьютерными мальчиками или скрупулезным и толковым в подобных вопросах Вадимом. Владлен же, будучи абсолютно непревзойденным водопроводчиком-сантехником международного класса, те же компьютеры даже включать не умел и по крайней мере в доме Алены предпочитал обходить их за версту, несмотря на то что я два раза предлагала научить его пользоваться поисковиками Интернета. Может работников посольств обучают артистическим приемам «пускания пыли в глаза»? Но потратить столько талантливых усилий на двух взбалмошных, капризных, но бесполезных в их карьерных амбициях дамочек было бы слишком. Ерунда полная и оговоры русских все эти опубликованные обвинения норвежской стороны. Уж я-то знаю точно!

Далее по теме норвежские политики и простые граждане упрекались газетчиками в том, что они теперь больше не такие подозрительные в отношении русских и прочих восточных людей, как во времена «холодной войны» и до падения «железного занавеса» и с радостью готовы открыть любым коварным и скользким обольстителям свои чистые и светлые души, сердца, мысли, технические, политические и военные разработки, планы и секреты. В общем, «Восток, а особенно русский – дело по-прежнему темное и опасное» – давала свое недвусмысленное резюме норвежская печать.

– А ведь наверняка истый норвежец Свен Свенсон утром прочел эти гнусные инсинуации против русских и теперь меня как законного представителя столь опасной нации соответственно и встретит, – как наконечником стрелы кольнула в висок шалая уязвляющая мысль. Ах, я, оказывается, совсем забылась и забыла, что сама лишь бездомная и никому не интересная чужестранка на холодной равнодушной чужбине. – Ладно, еще слава Богу, что хоть не о российских девушках и дамах легкого поведения, вовсю соблазняющих и пользующих наивных обывателей Северной Норвегии, сегодня идет речь в массовой печати. Русские Джеймсы Бонды типа Коли и Владлена тем, как их ныне здесь выставляют, должны поневоле вызывать уважение норвежских обывательских кругов во всех частях страны.

Вспомнив о назначенном времени, я бросила беглый взгляд на циферблат красивых часиков на своей руке и обнаружила, что до встречи со Свенсоном остается ровно семь минут. Как раз достаточно, чтобы почти бегом добежать до белоснежного здания коммуны. Опоздать на прием и тем создать о себе неблагонадежное и легкомысленное впечатление было бы просто глупо по ситуации, да и не в моих строгих правилах (они же правила моей старой бабушки). В кассу к расслабленному и неторопливому киоскеру стояла очередь из четырех человек, причем трое из них ревнивыми глазами посматривали на горячие сосиски-гриль.

– Тогда сейчас надо бежать, да и покупать такие известия до важного разговора – плохая примета. Зато после приема обязательно приобрету все издания со статьями о шпионаже Николая и прочту их с предельным вниманием. Что-то здесь концы с концами не сходятся! Что-то тут совсем не то…

Уже летя в направлении Белого дома Бэрума скорым шагом, про себя я по-прежнему продолжала анализировать столь странный поворот событий:

– А я-то как должна быть слепа и глупа, что мысль о разведке даже единожды не возникла в кудрявых моих извилинах, но еще мню о себе, что обладаю недюжинными аналитическими способностями, компьютеры вот взялась изучать.

Глава 36

«Я приду к вам на встречу в белом халате. А я буду стоять у памятника в шапке-ушанке и с газетой, так что вы меня сразу опознаете», – неостановимым волчком вертелась в головушке глупейшая, непонятно откуда взявшаяся фразочка, пока я почти что бежала на свидание с сакс-бехандлером, отчаянно страшась даже малейшего опоздания, но в приемную социального отдела я влетела минута в минуту. Синеглазый Свен появился в холле ожидания меньше чем через секунду и, чуть улыбнувшись одними лишь глазами, лаконично-вежливо пригласил пройти с ним в его кабинет. Последние из посетителей социала, еще ждущие своего приема: два молоденьких наркомана с кольцами в носу и одна полнотелая пакистанка в бесформенном, черном и длинном, до полу одеянии, за которое держались четыре малыша-погодка с удивленным любопытством оглядели с ног до головы молодую платиноволосую дамочку в пышных, несколько растрепанных мехах, с серебряными швейцарскими часами на руке и с бриллиантовыми капельками-подвесками из белого золота в ушах, меня то есть.

Только в это мгновение я сообразила, что до меня в аналогичном виде сюда еще никто не заявлялся, и, верно, от того глубинного озарения непроизвольно и неудержимо задергалось мое левое веко.

В кабинете невозмутимый Свен сразу же предложил взволнованной клиентке кофе с молоком и, извинившись, минут на пять вышел куда-то прочь. Этих минут мне как раз хватило, чтобы собраться с духом и про себя скомпоновать относительно четкий, собранный и без излишних душещипательных подробностей рассказ о том, как же я дошла до жизни такой. Куратор выслушал его потом очень внимательно. Ни о каких дипломатах-шпионах и разведчиках-спецагентах я, естественно, и полслова не проронила, так и не поняла: он читал всю эту грандиозную истерию в утренних газетах или же еще не успел.

Минут через десять повествование мое как-то само собой оборвалось на смущенной полуфразе. Даже для себя самой мне так и не удалось окончательно сформулировать и выразить, чего же я теперь хочу от себя и от жизни и на что надеюсь. В воздухе на несколько секунд повисло томное молчание. А я ведь и вправду больше понятия не имела, что же мне в первую очередь с собой следует делать дальше! Омерзительная внутренняя дрожь в который раз принялась испытывать меня на прочность. Я боялась испортить впечатление о себе у сидящего напротив в глубоком молчании бехандлера, поэтому отчаянно постаралась скрыть безотчетный, внезапным порывом ветра налетевший страх. Однако противная и заметная глазу дрожь униматься не желала; не помогало ничуть железное усилие моей хваленой воли, за которую на заре своей, уже туманной юности я испытывала серьезную гордость – нервный зажим, наоборот, стал усиливаться.

– А скажите мне, Вероника, раньше у вас бывали нервные срывы? – наконец-то нарушил болезненную тишину Свен Свенсон прямым и четким вопросом, при этом с какой-то странной радостью посмотрев на меня своими синими, как воды Адриатики, глазами. Отметив мое удивление, он отвел взгляд на экран компьютера.

– У меня? Нет, у меня ничего никогда не было. Я абсолютно здорова.

– А я, как ваш социальный куратор, все же по-прежнему считаю, что вы остро нуждаетесь в психологической поддержке и оздоровлении. Как раз сейчас в Аскер Баде в Нервном санатории наша коммуна запускает в действие новый пилот-проект «Процесс восстановления после нервных и психоэмоциональных потрясений, срывов и стрессов». Проект подразумевает создание трех групп для пациентов обычной, повышенной и тяжелой категорий, и я бы мог прямо сейчас связаться с персоналом Аскер Бадса, написать секнад с необходимыми приложениями и добиться вашего туда немедленного направления. Поезжайте, не отказывайтесь – там вам наверняка станет лучше. Вы точно вскоре будете себя чувствовать лучше, воспринимать мир и ощущать жизнь совершенно по-иному. Если же этого не сделать, то лично мне кажется, что вам будет становиться все хуже и хуже. В итоге просто потонете в нескончаемых переживаниях и жизненных проблемах, а там наступит полное психическое истощение.

Голубоглазый викинг сурового нордического вида чуть улыбнулся мне самым краешком губ. Он, видимо, прямо спал и видел, как бы запихнуть меня в нервный санаторий.

– Поезжайте, Вероника. Послушайтесь доброго совета, – повторил он еще раз с каким-то нежным сочувствием в медлительном, медово-тягучем голосе.

– А название Аскер Бад – значит ли это, что там в основном лечат клиентов водными процедурами и что это заведение расположено в Аскере, соседней с нашей коммуной?

Тут мой сакс-бехандлер слегка нахмурил лоб, сморщил нос и свел крутые брови. Что сия гримаса должна означать, я не поняла, но теперь любые перекосы любого лица меня уже ни в чем не убеждали, а тем более в великих преимуществах, радостях и прелестях существования в неврологических санаториях.

– Да, неврологический санаторий расположен на территории соседней коммуны. Какие именно процедуры они предлагают пациентам – точно сказать не могу, но хорошо знаю, что тамошние врачи стараются к каждому найти особый подход и подбирают более-менее индивидуальные методики оздоровления.

Сакс-бехандлер глубоко о чем-то задумался и умолк. Я уж было решила, что он со свойственной ему скрупулезностью пытается вспомнить эти медицинские методики в деталях и открыла рот заявить, что это не так уж важно, как тут снова услышала его ровный голос:

– А вот лично вам, Вероника Малышева, хочу сказать… Иногда случается так… Отношения с другими приводят человека к тому, что он начинает испытывать страх перед общением с себе подобными, страх при любых своих действиях и в конце концов страх перед самой жизнью. Тогда реакции столь запуганного индивидуума в совершенно банальных социальных ситуациях окружающим могут показаться странными. Ну, как, скажем, вот у вас болит рука, на ней есть плохо заживающая рана, но в силу неких причин вы тщательно стараетесь это ото всех скрыть. Вдруг однажды ваши добрые приятели в порыве самых искренних чувств вас раз – и обнимают, и тут вы, вместо того чтобы обрадованно заулыбаться, морщитесь, корчитесь и поскорее отходите в сторону, к полному недоумению своих замечательных друзей. Такая страдающая персона обычно сама чувствует всю неадекватность собственных реакций и замыкается в себе все больше и больше, ее социальная изоляция и одиночество растут и прогрессируют. Тогда личность пытается взять под контроль все свои действия и импульсы, слова и поступки и в связи с этим перестает интересоваться миром вокруг и другими людьми просто так, а не по отношению к себе.

Фигурально выражаясь, человек как бы тонет сам в себе, в своих отрицательных эмоциях и комплексах, как в стоячем болоте. Подобное трагическое мироощущение у людей вовсе не редкость, а, скорее, совсем наоборот – поверьте мне. Я не хочу, чтобы так случилось и с вами, и потому пытаюсь вам помочь, чем только могу. Однако решать будете только вы сами.

Видимо, по натуре заботливый Свен Свенсон разъяснил мне свое мнение медленно и доходчиво, подбирая норвежские слова так, чтобы я поняла их все без исключения. В общем-то ничего другого не оставалось, как согласиться на этот санаторий для идиотов. Жить в настоящий момент было негде, нормально оплачиваемую работу найти я так и не смогла, а нервы действительно стали время от времени нехорошо и неблагородно со мной пошаливать-пошучивать.

– Что же, если вы, Свен, действительно считаете, что так будет лучше, то я согласна. А как долго может продлиться подобное лечение? И еще, я ведь учусь в Осло в Индустриальной Академии на системного инженера. Регулярно сдаю экзамены… Мне бы не хотелось прерывать обучение! Возможно ли совмещать пребывание в санатории с лекциями в Академии?

Я ответила, глубоко-глубоко вздохнула и почти сразу же почувствовала легкое и приятное наплевательство и на дальнейшую свою судьбу, и на утомительную женскую долю. Хотят записать в сумасшедшие? Да ради Бога, мне теперь все без всякой разницы. О, то было самое благословенное чувство на свете – чувство свободного парения, когда совершенно перестаешь различать, летишь ли ты вверх к звездам или же, наоборот, падаешь лицом в землю.

Свен опустил длинные стрельчатые ресницы на синие глаза и опять так глубоко задумался, что, казалось, задремал. Заговорил он лишь несколько минут спустя.

– Знаете что, вы посидите и подождите меня в приемной, журналы полистайте. За это время я всю нужную информацию выясню, свяжусь с кем необходимо и напечатаю требуемые запросы и справки. Ждать придется примерно полчаса, ну, может быть, минут сорок.

– О’кей, Свен, – отвечала я тихим смиренным голоском.

Теплые, расслабленные, почти ватные ноги вынесли меня из кабинета бехандлера, донесли до кресла в просторном ресепшине, где потеряли последние силы и бросили меня в него уже совсем ко всему равнодушную и безразличную. Прием посетителей на сегодня был закончен, и прочие клиенты социала разошлись по домам, так что осталась я там одна-одинешенька.

Последующие сорок минут я совсем ничего не делала, просто тупо созерцала передвижение перистых и кучевых облачков по яркому, светло-бирюзовому небу. Некоторые облака были забавны – очертаниями напоминали бегемотов, ежей, дельфинов, зайцев и даже динозавров. Я так увлеклась природоведческими наблюдениями, что не заметила, как деловой и сосредоточенный Свен оказался возле и позвал по имени и по фамилии. Многим норвежцам удается произносить русские фамилии без всякого акцента, наверное, лишь потому, что в норвежском языке также имеются сложные буквы типа е, э, ю, я. Англоязычные же люди должны жизнь положить на воспроизведение таких двойственных звуковых рядов!

– Значит, так. Совмещать учебу с психологическим оздоровлением вы сможете. Станете посещать свои лекции как обычно, а беседы с вами и оздоровительные процедуры будут перенесены на вечернее время и выходные дни. Я договорился, для вас сделают специальное исключение по этому вопросу. Вот, держите ваше направление в Аскер Бадс. Его вы вручите ответственному персоналу лично по прибытии, а рапорт с описанием ваших персональных и личных проблем уже отправлен им по электронной почте. Теперь держите чек на получение трехмесячного пособия: питание, транспортные расходы, одежда и тому подобное. В общем, согласно закону, сумма лишь на самые необходимые ежедневные нужды. Не очень-то много, но все же… Деньги можете прямо сейчас пойти получить в любой почтовой конторе, туда я включил и затраты на такси до Аскер Бадс. Первый раз поезжайте в санаторий на такси, а то сразу не найдете. Думаю, за три последующих месяца вы полностью или хотя бы в основном восстановите свои психические и физические силы, а тем временем, может быть, подойдет ваша очередь на получение коммунального жилья. Я одновременно связался с жилищной конторой нашей коммуны, теперь вы там поставлены на очередь. Я также ходатайствовал, чтобы вам при возможности выделили квартиру непременно с садиком. Сам почему-то убежден, что сады должны очень и очень благотворно влиять на такую нервную систему, как ваша. Но как что будет – будущее покажет.

А сейчас всего вам хорошего, и звоните, если возникнут какие-либо проблемы или что-то понадобится – всегда дам вам консультацию и постараюсь оказать помощь.

Я с исключительной женственностью и теплой сердечной благодарностью попрощалась с куратором и, не совсем полностью придя в себя и до конца сориентировавшись в обстановке, запрограммированно в первую очередь отправилась за деньгами на ближайшую почту. Жизнь быстро, за какие-то два месяца, приучила меня и «синиц» и «журавлей» при первой же возможности брать в собственные руки, а не оставлять в ненадежных «небесах».

Световое табло совсем скоро высветило номер моей очереди, я подошла к указанному на том же табло стеклянному ограждению, за которым стоял весьма и весьма серьезного вида пакистанец средних лет, и без всякой задней и вообще любой мысли протянула ему чек от имени и по поручению Бэрумской коммуны одновременно со своим краснокожим российским паспортом.

С беспредельным вниманием пакистанский работник прочитал и, по-рыбьи беззвучно шевеля губами, несколько раз пересчитал причитающуюся мне сумму, оценивающе-подозрительно меня оглядел, а паспорт раскрыл с каким-то и вовсе малоописуемым ужасом в смеси с таким же возмущением. Я почувствовала, что кассира возмущает сразу все: необъяснимая щедрость норвежской коммуны, голубой полярный волк в виде шубы на моих плечах, легкомысленный и беззаботный имидж платинововолосой молодки, мое гражданство в чужом полутеррористическом государстве, об опасности которого сегодня с утра прокричала вся норвежская массовая печать.

Почтовый сотрудник пакистанского происхождения и по добровольному совместительству борец за норвежскую справедливость сверкнул на меня черным, испепеляюще-гневным взором гордого беркута и, не проронив ни слова, испарился где-то в глубинах своего ведомства вместе с моим паспортом и денежным чеком.

Примерно через двадцать минут я разволновалась не на шутку: в страхе серьезно показалось, что он пропал вообще навсегда вместе с моими деньгами и основным документом. Поэтому я взволнованно обратилась к кассирше в соседнем отсеке с просьбой отыскать коллегу. Она отозвалась весьма охотно, но также исчезла с концами. Еще минут через пятнадцать я бросилась к очередному кассиру с такой же просьбой о помощи. С милой благожелательной улыбкой он отправился на поиски тех двоих и, разумеется, также пропал. Началась новая версия сказки братьев Гримм про «Умную Эльзу». Теперь во всем почтовом отделении продолжало функционировать лишь одно-единственное «окно». Я заняла туда новую очередь, в очередной раз объяснила свою ситуацию, которую сама про себя посчитала критической, и минутой позже самая последняя кассирша благополучно скрылась с рабочего места. Когда и через десять минут никто из них назад не вернулся, уровень моего беспокойства дошел до грани легкой слезоточивости с покраснением глаз. Я отчаянно искала, но не находила ответа, что же еще в подобном случае следовало бы предпринять.

На тотальное отсутствие работников в почтовом зале теперь начали реагировать прочие посетители почты, напрасно ожидающие своего обслуживания и зря теряющие время.

В конце концов первая тетка из тех, к которым я обратилась после ухода мужчины, возникла вновь и пригласила меня лично пройти в контору их шефа. Однако там вместо главного почтмейстера меня с прелюбезнейшей, почти радостной улыбкой встретил высокий молодой полицейский в темно-синей униформе. Едва я успела войти, как он по-джентльменски сразу же вскочил, живехонько подхватил под белы рученьки и усадил в широкое кресло. При виде человека в униформе у меня ощутимо похолодели все части тела, прямо мороз продрал по коже, а колени так еще и задрожали, поэтому помощь со стороны была особенно кстати. Свидание с представителем полиции как-то сразу и резко переполнило чашу терпения моей весьма шаткой, по определению Свена Свенсона, нервной системы, я больше не могла сдерживаться и разрыдалась, как девчонка.

С истинным и великим состраданием на упитанном, розовом и совсем еще юношеском лице представитель норвежского закона резво приволок мне стакан воды.

– Вы только, пожалуйста, не волнуйтесь. Почтовый служащий решил позвонить нам и попросил проверить легитимность ваших документов. Мы связались с консульством России, а потом с социальным отделом…

– Да ведь там приемный день больше часа как закончился. Что же мне теперь, на почте поселиться или в вашем управлении, а может, в самом российском посольстве, которое нынче сильно разрекламировано и у всех на слуху?! Мне некуда больше идти.

Так бурно плакать было стыдно. Я изо всех сил старалась сдерживаться, но слезы неукротимо текли и текли. Не было больше никаких у меня сил держать удары судьбы, выдохлись все силы до последней капельки и захотелось не то чтобы умереть, но как бы провалиться сквозь землю с глаз долой, а уж там полностью отрешиться от всей земной маеты. Ну в самом деле, сколько я еще могу терпеть? От событий последних двух месяцев у любого стоика «крыша бы поехала», что уж говорить обо мне, бедной…

Мальчик в форме окончательно растерялся.

– Пожалуйста, не волнуйтесь. Социальный куратор был на месте, возникшие вопросы разъяснил по телефону, а уточняющую информацию дослал факсом. Ваш полицейский аттестат также в порядке. Сейчас управляющий почтой принесет ваши деньги, и я сам лично могу вас сопроводить в санаторий.

Я сразу же прекратила рыдать и насторожилась: это еще зачем нужно? То есть они все тут теперь дружно решили, что я законченный нервный клиент, заглянувший к ним на огонек по дороге в психбольницу. Подобный факт потом может выйти мне боком в юридической битве за собственного сына, ведь норвежцы всегда все регистрируют! Эх, вот не повезло нарваться!

Вытерев слезы и стараясь не хлюпать носом, я с гордым достоинством отказалась от полицейского сопровождения. Должны же у человека оставаться хоть остатки личностной ценности!

– Хорошо, хорошо! Я вас только до такси провожу, – вежливо и охотно закивал блондинистой головой молодой норвежский полицейский.

В свой родной кабинет, но как-то боком, немного осторожно и опасливо, вплыл кругленький пузатенький почтмейстер и с сопереживанием в серых глазах под необыкновенно мохнатыми бровями с виноватым видом протянул мне мои деньги и документы.

– Вы нас извините и распишитесь вот здесь на чеке, – попросил он тихим голосом.

Я поставила требуемую закорючку, взяла все свое и решительно пошла оттуда прочь. Полицейский паренек под два метра ростом поспешил за мной вослед. На улице, заботливо поддерживая под локоток, как инвалида, меня с чрезвычайной осторожностью и предосторожностью довели до стоянки такси, открыли дверцу и усадили в стандартный «мерс». Это чтобы, значит, не удрала по пути следования в психбольницу? Шофером же моим опять был пакистанец средних лет, чем-то отчаянно похожий на бдительного служителя почтового ведомства. Благородным кивком головы я поблагодарила свое официальное сопровождение и, набрав в легкие побольше воздуха, выдохнула:

Страницы: «« ... 89101112131415 »»

Читать бесплатно другие книги:

В монографии изучается социальное посредством биографий и биографическое как социальный конструкт. О...
Учебник «Что такое антропология?» основан на курсе лекций, которые профессор Томас Хилланд Эриксен ч...
Книга написана в жанре библиотренинга и содержит материалы, которые помогут 14—18–летним подросткам ...
В этой книге профессиональный психолог-консультант понятно и интересно объясняет причины и скрытые м...
Линда Бразерс, личный помощник президента компании «Безопасный дом», страстно влюбилась в менеджера ...
Рита Уинтер и Винс Сэвидж во время выполнения рискованной операции по спасению похищенной дочери шеф...