Один плюс один Мойес Джоджо

38. Эд

Через несколько недель сестра отправилась с Эдом в суд. День выдался жарким и душным, и машины двигались с трудом, как будто от жары замедлилось само движение в лондонских венах. Эд попросил мать не приходить. С каждым днем им было все сложнее оставить отца одного хотя бы на время. Пока такси ползло по Лондону, сестра нетерпеливо барабанила пальцами по колену, упрямо выпятив подбородок. Она явно была напряжена больше, чем Эд. Он испытывал странное, неестественное спокойствие. В свете других предстоящих утрат, насущные проблемы казались незначительными.

В зале суда почти никого не было. Благодаря жуткому сочетанию ужасного убийства в Центральном уголовном суде, политического любовного скандала и публичного нервного срыва молодой британской актрисы двухдневный судебный процесс не стал важной новостью и привлек лишь судебного обозревателя из новостного агентства и стажера из «Файнэншл таймс». К тому же Эд уже признал вину, вопреки совету адвокатов.

Дина Льюис продолжала уверять, что ни в чем не виновата, но ее положение несколько пошатнулось благодаря показаниям ее знакомого банкира, недвусмысленно давшего Дине понять, что она собирается заняться инсайдерской торговлей. Банкир также смог предъявить электронное письмо, в котором предупреждал Дину об опасности, и ответное письмо, в котором Дина утверждала, что ее друг чересчур разборчив, назойлив и, по правде говоря, лезет не в свои дела. Или ему завидно, что у нее появился шанс разбогатеть?

Эд смотрел, как судебный обозреватель черкает в блокноте, как солиситоры наклоняются друг к другу, указывая на клочки бумаги, и все это казалось неожиданно скучным.

– Учитывая, что вы признали вину, я склонен считать ваш поступок обособленным преступным поведением без корыстной заинтересованности. Майкл Льюис – иное дело.

Как выяснилось, Управление по финансовым услугам отследило и другие «подозрительные» сделки брата Дины, спред-беттинг[22] и опционы.

– Необходимо, однако, дать понять, что подобное поведение совершенно недопустимо, каковы бы ни были его причины. Оно разрушает уверенность инвесторов в честной конъюнктуре рынков и ослабляет всю структуру нашей финансовой системы. По этой причине я обязан назначить такое наказание, которое отпугнет любого, считающего подобные преступления незначительными.

Эд встал со скамьи подсудимых, пытаясь придать лицу подобающее выражение. Его приговорили к штрафу в семьсот пятьдесят тысяч фунтов, уплате судебных издержек и полугодовому тюремному заключению с отсрочкой на год.

И на этом все закончилось.

Джемма протяжно, судорожно выдохнула и уронила голову на руки. Эд странно оцепенел.

– Это все? – тихо спросил он, и сестра с недоверием взглянула на него.

Секретарь открыл дверь. Пол Уилкс похлопал Эда по спине, когда они вышли в коридор.

– Спасибо, – произнес Эд. Ему показалось, что это нужно сказать.

Он заметил в коридоре Дину Льюис. Она оживленно беседовала с рыжеволосым мужчиной, который пытался ей что-то втолковать, а она постоянно перебивала и качала головой. Эд мгновение постоял и, почти не раздумывая, направился через толпу прямо к Дине.

– Я хотел извиниться, – начал он. – Если бы я мог предположить…

Дина развернулась, широко распахнула глаза.

– Да пошел ты! – Она побагровела от злости и протиснулась мимо него. – Чертов неудачник!

Люди повернулись на ее голос, заметили Эда и смущенно отвернулись. Раздались смешки. Эд стоял с наполовину поднятой рукой. Кто-то шепнул ему на ухо:

– Знаешь, она вовсе не дура. Она прекрасно знала, что не должна говорить брату.

Он обернулся и увидел Ронана. Как же Эд соскучился по его клетчатой рубашке, толстым стеклам очков в черной оправе, компьютерной сумке на плече!

– Ты… ты провел здесь все утро?

– Заскучал в офисе, если честно. Решил посмотреть на настоящий судебный процесс.

Эд не мог отвести от него глаз.

– Совсем не так интересно, как все думают.

– Мне тоже так показалось.

Джемма пожала руку Полу Уилксу и подошла к Эду, поправляя жакет.

– Ладно. Не пора ли порадовать маму? Она обещала не выключать телефон. Если, конечно, не забыла его зарядить. Привет, Ронан.

Ронан поцеловал ее в щеку:

– Привет, Джемма. Давно не виделись.

– Слишком давно! Поехали ко мне. – Она повернулась к Эду. – Ты сто лет не видел детей. Я припасла спагетти болоньезе на вечер. Да, Ронан! Поехали с нами, если хочешь. Набьем кастрюлю пастой поплотнее.

Ронан отвел глаза, как в те времена, когда им с Эдом было по восемнадцать, и что-то пнул на полу. Эд повернулся к сестре:

– Гм… Джемм… Ты не обидишься, если я откажусь? Только сегодня? – Он постарался не заметить, как она сникла. – Я обязательно приеду в другой раз. Просто мне… Мне нужно кое-что обсудить с Ронаном. Мы очень…

Джемма переводила взгляд с одного на другого.

– Конечно, – жизнерадостно сказала она, отводя челку с глаз. – Ладно. Позвони мне. – Она повесила сумку на плечо и направилась к лестнице.

Эд окликнул ее через толпу, так что несколько человек подняли взгляд от бумаг:

– Эй! Джемм! – (Она обернулась с сумкой под мышкой.) – Спасибо. За все. Правда. Я это ценю.

Она кивнула, на ее губах мелькнула тень улыбки. И растворилась в толчее на лестнице.

– Ладно. Гм. Как насчет выпить? – Эд старался говорить небрежно. – Я угощаю.

Ронан ответил не сразу. Вот гад!

– Ну, если угощаешь…

Однажды мать сказала Эду, что с настоящими друзьями можно продолжить с того места, на котором вы остановились, и неважно, прошла неделя или два года. У него никогда не было достаточно друзей, чтобы проверить ее слова. Они с Ронаном пили пиво за шатким деревянным столом в переполненном баре и поначалу чувствовали себя неловко, но потом все свободнее. Привычные шутки выскакивали, словно кроты в игре «Ударь крота», попадание в цель доставляло сдержанное удовольствие. Эд испытывал почти физическое облегчение оттого, что Ронан был рядом, будто он несколько месяцев бродил, сорвавшись с привязи, и кто-то наконец притащил его в стойло. Он украдкой поглядывал на друга, перебирал знакомые приметы: смех, огромные ступни, сгорбленные даже за столом в пабе плечи, точно он всматривается в экран, – и то, чего раньше не замечал: более непринужденный смех, новые очки в дизайнерской оправе, спокойную уверенность в себе. Когда Ронан полез за наличными, Эд заметил фотографию девушки, которая улыбалась кредитным картам.

– Как поживает… девушка с супом?

– Карен? Отлично, – улыбнулся Ронан, как улыбаются счастливые в любви люди, которым нечего доказывать. – Просто замечательно. По правде говоря, мы съезжаемся.

– Ух ты. Уже?

Ронан посмотрел почти вызывающе:

– Прошло шесть месяцев. А в Лондоне такие цены на аренду, что благотворительные столовые едва сводят концы с концами.

– Здорово, – запинаясь, пробормотал Эд. – Прекрасная новость.

– Ага. Да. Отличная. Карен – чудесная девушка. Я по-настоящему счастлив.

Они мгновение помолчали. Эд заметил, что у Ронана новая стрижка. И новый пиджак.

– Я на самом деле рад за тебя. Всегда думал, что вы будете прекрасной парой.

– Спасибо.

Эд улыбнулся. Ронан усмехнулся в ответ и скорчил рожу, словно стеснялся собственного счастья.

Глядя на свой бокал, Эд старался не чувствовать себя брошенным. Старался не думать о том, что его жизнь окончательно запуталась, а его старый друг уплывает в новое счастливое будущее. Рабочий день закончился, в паб потянулись офисные работники, секретарши на высоченных каблуках и молодые мужчины, пытающиеся доказать, что они уже взрослые. Внезапно Эду показалось, что его время на исходе и очень важно поговорить начистоту.

– Прости меня, – сказал он.

– За что?

– За все. За Дину Льюис. Не знаю, почему я так поступил, – хрипло произнес Эд. – Я все испортил, и мне очень жаль. В смысле, мне жаль, что так вышло с работой, но больше всего я переживаю, что испоганил нашу дружбу. – Эд был не в силах смотреть на друга, но все же испытал облегчение.

Ронан отпил из бокала:

– Не переживай. В последние месяцы я много об этом думал. Неловко признавать, но, если бы Дина Льюис подкатила ко мне, я мог бы поступить так же. – Он грустно улыбнулся. – Это же Дина Льюис.

– Она… оказалась не такой, как мы предполагали.

– Знаешь, я это понял, – усмехнулся Ронан.

– И все же мне жаль, что я все испортил. Нашу компанию. Нашу дружбу. Если бы ты знал, что мне пришлось пережить за последние…

Ронан пожал плечами, словно продолжать не стоило.

Они сидели в тишине. Ронан откинулся на спинку стула. Он сложил подставку для пива пополам, потом еще раз пополам.

– Знаешь… было довольно любопытно оказаться одному, – наконец сказал он. – Это помогло мне кое-что понять. Я не слишком доволен работой в «Мэйфлай». Мне больше нравилось, когда нас было только двое, ты и я. Все эти Костюмы, прибыли и убытки, акционеры не для меня. Это не то, что мне нравилось. Это не то, зачем мы основали компанию.

– Согласен. Я скучаю по тебе, но не скучаю по ним.

– Я имею в виду бесконечные совещания… Приходится проталкивать идеи через отдел маркетинга, даже самый базовый код. Оправдываться за каждый час. Представляешь, они хотят ввести табели! Табели! – (Эд ждал.) – Ты не много теряешь, можешь мне поверить, – покачал головой Ронан, словно ему было что сказать, но он решил промолчать.

Это стало переломным моментом. Немного похоже на свидание, когда ты собираешься признаться в своих чувствах другому человеку, но не уверен в его реакции.

– Ронан?

– Да?

– Я тут размышлял над новой идеей… Последнюю неделю или две. Набросал прогностическую программку… совсем простую… которая поможет планировать финансы. Вроде электронной таблицы для тех, кто не любит электронные таблицы. Для тех, кто не умеет обращаться с деньгами. Всплывающие предупреждения о списании денег со счета. Для желающих – калькулятор процентов за указанный период времени. Ничего слишком сложного. Программы такого типа стоит раздавать в Бюро консультации населения.

– Любопытно.

– Программа должна работать на дешевых компьютерах. Устаревшем программном обеспечении. Дешевых мобильных телефонах. Вряд ли она принесет много денег. Просто это пришло мне в голову. Я кое-что набросал. Но… – Эд так и видел, как в голове Ронана крутятся шестеренки. Он уже просчитывал параметры. – Дело в том, что тут нужен очень хороший программист.

Ронан с непроницаемым видом разглядывал пиво.

– Ты же знаешь, что не можешь вернуться в «Мэйфлай»? – спросил он.

Эд кивнул. Его лучший друг с самого колледжа!

– Да. Знаю.

Ронан посмотрел ему в глаза, и внезапно оба заулыбались.

39. Эд

За столько лет он так и не запомнил номера телефона родной сестры. Столько лет она живет в одном и том же доме, а ему приходится искать ее адрес. Эду стало не по себе. Похоже, список вещей, от которых ему не по себе, будет только расти.

Он стоял на улице у «Головы короля». Ронан отправился на метро к славной девушке, умеющей варить суп, присутствие которой придало его жизни совершенно новое измерение. Эд знал, что не может вернуться в пустую квартиру, заставленную коробками, и вдыхать ледяное дыхание ее следующего владельца.

Джемма взяла трубку через шесть гудков. Прежде чем она ответила, в трубке кто-то приглушенно заорал.

– Джемм?

– Да? – задыхаясь, произнесла она. – ЛЕО, НЕ СМЕЙ КИДАТЬ ЭТО С ЛЕСТНИЦЫ!

– Спагетти болоньезе еще остались?

Эда ждала до неловкого теплая встреча. Дверь маленького домика в Финсбери-Парк отворилась, и он пролез между велосипедами, горами обуви и перегруженной вешалкой для одежды, которая, казалось, тянулась вдоль всего коридора. Ритмичный грохот поп-музыки наверху проникал через стены. С ним соперничали звуковые эффекты какой-то военной игры на игровой приставке.

– Привет! – Сестра притянула Эда к себе и крепко обняла. Она успела уже переодеться в джинсы и свитер. – Даже и не помню, когда в последний раз ты был у нас в гостях. Фил, когда он в последний раз заходил?

– С Ларой, – донесся голос по коридору. – Пару лет назад.

– Милый, где штопор?

Кругом царил шум и хаос. Кухня была наполнена паром и запахом чеснока. В дальнем конце две сушилки прогибались под грудами сырого белья. Все поверхности, в основном из необработанной сосны, были завалены книгами, стопками бумаги и детскими рисунками. Фил встал, пожал Эду руку и извинился:

– Надо ответить на пару электронных писем до ужина. Ты не против?

– Ты, наверное, в шоке. – Джемма поставила перед ним бокал. – Извини за беспорядок. Я работаю в вечернюю смену, у Фила ни минуты свободной, а когда ушла Росарио, мы остались без уборщицы. Остальные дороговаты.

Эд скучал по этому хаосу. Здесь он словно находился в шумном пульсирующем сердце.

– Мне здесь нравится, – сказал он, и Джемма быстро посмотрела ему в глаза, ожидая увидеть насмешку. – Нет, серьезно. Мне нравится. Здесь так…

– Грязно.

– В том числе. Это прекрасно. – Он сел за кухонный стол, откинулся на спинку стула и протяжно выдохнул.

– Привет, дядя Эд.

– Ты кто? – заморгал Эд.

Девушка-подросток с блестящими золотыми волосами и толстым слоем туши на ресницах усмехнулась ему:

– Вот умора!

Эд беспомощно посмотрел на сестру. Она вскинула руки:

– Прошло немало времени, Эд. Дети растут. Лео! Подойди и поздоровайся с дядей Эдом.

– Я думал, дядю Эда упекли за решетку, – донеслось из соседней комнаты.

– Я на минуту. – Джемма бросила сковородку с соусом и скрылась в прихожей. Эд делал вид, будто не слышит приглушенных воплей.

– Мама говорит, ты потерял все деньги. – Джастин села напротив и оторвала корку от французской булки.

Мозг Эда отчаянно пытался сопоставить неуклюжего худенького ребенка, которого он видел в прошлый раз, с золотистым чудом, смотревшим на него с легким интересом, словно на музейный экспонат.

– Почти все.

– И шикарную квартиру тоже?

– С минуты на минуту.

– Вот черт! Я собиралась попросить разрешения отпраздновать там свое шестнадцатилетие.

– Что ж, теперь мне не придется отказывать.

– Папа сказал то же самое. Ну что, ты рад, что тебя не посадили?

– Все равно мной будут пугать детей.

Джастин улыбнулась:

– Прекрати, а то кончишь как непослушный дядя Эдвард.

– Вот как Джемма это преподносит?

– Ты же знаешь маму. В нашем доме из всего извлекают мораль. «Вот видишь, как легко пойти по дурной дорожке? У него было все и даже больше, а теперь…

– …он выпрашивает еду и ездит на семилетней машине».

– Неплохая попытка. Но наша машина все равно на три года старше. – Джастин взглянула в сторону прихожей, где ее мать приглушенно разговаривала с Лео. – И все же полегче с мамой. Ты знаешь, что она вчера весь день висела на телефоне, пытаясь устроить тебя в тюрьму открытого типа?

– Серьезно?

– Она очень переживает из-за этого. Боится, что ты и пяти минут не протянешь в Пентонвилле.

Эд ощутил укол не вполне понятного чувства, поскольку ничего не знал о стараниях сестры помочь. Он старательно упивался жалостью к себе, а потому не подумал, что испытают другие, если его отправят в тюрьму.

– Наверное, она права.

Джастин закусила прядь волос. Она явно наслаждалась разговором.

– И что ты собираешься делать, став безработным, практически бездомным и позором семьи?

– Понятия не имею. Может, подсесть на наркотики? Просто для ровного счета.

– Фу! Нет. Укурки такие скучные. – Она отлепила свои длинные ноги от стула. – У мамы и без того хватает забот. Хотя, конечно, надо было согласиться. Благодаря тебе мы с Лео наконец вздохнули спокойно. Теперь нам намного проще оправдывать ожидания.

– Всегда рад помочь.

– Я серьезно. И все же я рада тебя видеть. – Она наклонилась вперед и прошептала: – Твой приход – настоящий праздник для мамы. Она ничего не сказала, но ужасно обрадовалась, что ты придешь. Прямо даже неловко. Она вымыла туалет на первом этаже – вдруг ты заглянешь.

– Ух ты! Вот как. Постараюсь заглядывать чаще.

Джастин сощурилась, будто пыталась определить, серьезно ли он, повернулась и исчезла на лестнице.

– Итак, как дела? – Джемма положила себе овощной салат. – Как поживает та девушка из больницы? Джосс? Джесс? Я думала, вы приедете вместе.

Эд сто лет не ел домашней еды и наслаждался каждым кусочком. Все поели и ушли, но он положил себе добавки во второй раз. К нему внезапно вернулся аппетит, пропавший в последние несколько недель. Он сидел с набитым ртом и жевал, прежде чем ответить.

– Я не хочу об этом говорить.

– Вечно ты не хочешь ни о чем говорить. Ну же. Считай это платой за домашнюю еду.

– Мы разошлись.

– Что? Почему? – Три бокала вина сделали ее болтливой и настойчивой. – Ты казался по-настоящему счастливым. По крайней мере, больше, чем с Ларой.

– Так и было.

– И что? Боже, каким ты бываешь идиотом, Эд. В кои-то веки нашлась нормальная женщина, которая, похоже, тебя понимает, а ты взял и сбежал.

– Я действительно не хочу об этом говорить, Джемм.

– Что случилось? Ты испугался обязательств? Еще не оправился после развода? Я надеюсь, ты не скучаешь по Ларе?

Он взял кусочек хлеба и обмакнул в соус на тарелке. Долго жевал – на минуту дольше, чем нужно.

– Она меня обокрала.

– Что?

Эд словно выложил козырь. Наверху ссорились дети. Он вспомнил, как Никки и Танзи делали ставки на заднем сиденье. Если он никому не расскажет правду, то, наверное, взорвется. И он рассказал Джемме.

Сестра Эда отодвинула тарелку. Наклонилась, положила подбородок на ладонь – вся внимание. Между ее бровей прорезалась морщинка. Эд рассказал ей о системе видеонаблюдения, о том, как вытаскивал ящики комода, чтобы переставить его на другое место, и как увидел на аккуратной стопке голубых носков собственное заламинированное лицо.

Я собиралась тебе рассказать.

Это не то, что ты думаешь. Рука взметнулась ко рту.

В смысле, ты правильно думаешь, но, о боже, о боже…

– Я думал, она не такая. Я думал, она замечательная – храбрая, принципиальная, забавная… Но нет, она оказалась абсолютно такой же, как Лара. Такой же, как Дина. Ее интересовало только то, что с меня можно поиметь. Как она могла, Джемм? Почему я не вижу таких женщин насквозь? – Он закончил, откинулся на спинку стула и теперь ждал, что скажет сестра, но Джемма молчала. – Что? Ты ничего не скажешь? О том, как я слеп? О том, что я снова позволил женщине ободрать меня как липку? О том, что я в очередной раз оказался идиотом?

– Ничего подобного я не собиралась говорить.

– Тогда что ты собиралась говорить?

– Не знаю. – Она сидела и смотрела в тарелку. Казалось, она ничуть не удивилась. Возможно, за десять лет социальной работы она привыкла выглядеть невозмутимой, какие бы ужасы ей ни рассказывали? – Думаю, бывает и похуже.

– Чем воровство? – Он уставился на нее.

– Ах, Эд. Ты понятия не имеешь о настоящем отчаянии.

– Это не повод воровать чужие вещи.

– Не повод. Но… Гм… Один из нас только что провел день в суде, признав свою вину в инсайдерской торговле. Я не уверена, что ты имеешь моральное право ее осуждать. Всякое бывает. Все ошибаются. – Джемма встала и принялась убирать тарелки. – Кофе будешь? – (Эд продолжал смотреть на нее.) – Значит, будешь. А пока я убираю тарелки, расскажи мне немного о ней. – Сестра с изящной скупостью движений перемещалась по маленькой кухне, пока Эд говорил, и ни разу не посмотрела ему в глаза. Ее лицо было задумчивым. Немного придя в себя, Эд закрыл рот, встал и помог убрать тарелки в раковину.

Джемма сунула ему посудное полотенце.

– Вот как я это вижу. Она в отчаянии, правильно? Ее детям угрожают. Ее сыну разбивают голову. Она боится, что с девочкой случится то же самое. Она находит в пабе или где-то еще пачку денег. И берет их себе.

– Но она знала, что это мои деньги.

– Но она не знала тебя.

– Разве есть разница?

– Поголовье страховых мошенников считает, что есть, – пожала плечами Джемма и, прежде чем он успел еще раз возразить, сказала: – Честно? Не знаю, о чем она думала. Но знаю, что люди в затрудненных обстоятельствах совершают глупые, импульсивные и непродуманные поступки. Я вижу это каждый божий день. Они совершают идиотские поступки, потому что считают это правильным, и кому-то это сходит с рук, а кому-то нет. – Когда Эд не ответил, она добавила: – Ладно. Ты ни разу не забирал с работы шариковую ручку?

– Пять сотен фунтов!

– Ты ни разу не «забыл» заплатить за парковку и не радовался, что это сошло тебе с рук?

– Это не то же самое.

– Ты ни разу не превысил скорость? Не работал мимо кассы? Не подключался к чужому Wi-Fi? – Она наклонилась к нему. – Не преувеличивал свои расходы в налоговой декларации?

– Это вовсе не то же самое.

– Я только хочу подчеркнуть, что очень часто определение преступления зависит от того, по какую сторону черты стоишь. И ты, мой младший братишка, прекрасный тому пример. Я не пытаюсь ее оправдать. Я только хочу сказать, что единственное мгновение еще ничего не значит. Это не повод рвать отношения. – Она закончила мыть посуду, стянула резиновые перчатки и аккуратно положила на сушилку. Затем налила две кружки кофе и встала, опершись о раковину. – Я не знаю. Возможно, я просто верю во второй шанс. Возможно, если бы тебе целыми днями твердили о своих несчастьях, ты бы тоже поверил. – Она выпрямилась и посмотрела на него. – Возможно, на твоем месте я хотя бы выслушала ее.

Он не знал, что ответить.

– Тебе ее не хватает?

Не хватает? Эду не хватало ее, как отсеченной конечности. Каждый день он пытался изгнать мысли о ней, убежать от себя самого. Пытался скрыть тот факт, что все, попадавшееся ему на глаза, – еда, машины, кровать – напоминало о ней. Он успевал десять раз поссориться с ней до завтрака и тысячу раз страстно помириться перед сном.

Ритмичный грохот в комнате наверху нарушил тишину.

– Я не знаю, могу ли доверять ей, – произнес Эд.

Джемма посмотрела на него, как всегда, когда он говорил ей, будто не может чего-то сделать.

– По-моему, можешь, Эд. В глубине души. Да, думаю, можешь.

Он допил бокал в одиночестве, затем допил бутылку, которую принес с собой, и отрубился на диване сестры. Проснулся потным и растрепанным в четверть шестого утра, оставил сестре благодарственную записку, тихо вышел из дома и поехал в «Бичфрант» рассчитаться с агентами-распорядителями. «Ауди» на прошлой неделе отправилась к торговцу вместе с лондонским «БМВ», и сейчас Эд сидел за рулем семилетнего «мини» с помятым задним бампером. Он думал, что будет больше переживать по этому поводу.

Утро было теплым, дороги пустынными, но в половине одиннадцатого, когда он приехал, загородный комплекс был полон гостей. Одни наслаждались редким солнцем в ресторанах и барах на главной улице, другие брели к пляжу, обвесившись сумками с полотенцами и зонтами. Нарядные дети носились вокруг ресторана под открытым небом с дровяной печью для пиццы или тащили упирающихся родителей к крытому бассейну. Кадки с сезонными цветами стояли вдоль мостовой безукоризненным ярким пунктиром. Эд медленно ехал мимо, испытывая иррациональную злость при виде стерильного подобия поселка, в котором у всех одинаковый уровень дохода и никакие неприятности вроде реальной жизни не портят существования его обитателей. Он проехал в жилой сектор, остановился на безупречной дорожке у дома номер два, вышел из машины и постоял, слушая шелест волн.

Эд вошел в дом и понял: ему все равно, что он больше не приедет сюда. Осталась всего неделя до продажи лондонской квартиры. И смутная надежда провести оставшееся время с отцом. Дальше он не загадывал.

Прихожая была заставлена коробками с названием компании, которая собрала вещи в его отсутствие. Он закрыл за собой дверь, слыша эхо собственных шагов в пустом доме. Медленно поднялся наверх, прошел по пустым комнатам. Тут и там виднелись следы работы компании: забытый моток клейкой ленты, обрезок пузырчатой упаковки. Но в целом все было собрано, дом был пуст. В следующий вторник приедет фургон, погрузит коробки и увезет их, пока Эд размышляет, что делать с вещами. Вот в чем проблема, когда у тебя больше одного дома: куда девать лишние диваны, лишние кровати, если в двухкомнатную квартирку не втиснуть даже один комплект?

Наверное, до этого момента он переживал худшие недели в своей жизни, стиснув зубы. Со стороны казалось, что он принял наказание с мрачной решимостью. Склонил голову и продолжил жить. Возможно, он слишком много пил, но, если учесть, что за год с небольшим он потерял работу, дом, жену и вот-вот потеряет отца, ему было о чем сожалеть.

Внезапно Эд заметил на кухонной столешнице четыре желтовато-коричневых конверта, на которых шариковой ручкой было выведено его имя. Сперва он решил, что это распорядительные письма, оставленные агентами, но затем вскрыл одно и обнаружил филигранный фиолетовый узор двадцатифунтовой банкноты. Эд вытащил сперва банкноту, затем записку, которая скромно гласила «ТРЕТИЙ ВЗНОС».

Он аккуратно вскрыл остальные конверты и наконец нашел первый. Когда он читал записку, перед глазами невольно встал образ Джесс, и он был потрясен ее близостью. Она все время ждала его здесь! Эд представил ее лицо, напряженное и смущенное, пока она писала, возможно, зачеркивала и писала снова. Снимала резинку с волос и заново завязывала хвост.

Прости.

Ее голос в его голове. Прости. И словно что-то треснуло. Эд держал деньги в кулаке и не знал, что с ними делать. Он не нуждался в ее извинениях. К черту извинения.

Он вышел из кухни и пошел по коридору, сжимая в кулаке скомканные банкноты. Он хотел их выбросить. Хотел не выпускать из рук. Казалось, он вот-вот взорвется. Эд расхаживал по дому взад и вперед, пытаясь сообразить, как поступить. Он оглянулся на стены, которые никогда не обтирал рукавами, на морской вид, которым не наслаждался ни один гость. Эд никогда не чувствовал себя здесь как дома. Да и вообще нигде.

Внезапно все его существо захватила мысль, что он никогда и нигде не сможет расслабиться, не найдет себе места. Он снова прошел по коридору, усталый и встревоженный, не в силах избавиться от чувства, будто должен что-то сделать. Открыл окно, надеясь, что шум моря его успокоит, но голоса счастливых семейств зазвучали упреком.

На одной из коробок лежала сложенная бесплатная газета, а под ней еще что-то. Устав от бесконечного круговорота мыслей, Эд остановился и рассеянно поднял газету. Под ней оказался ноутбук и мобильный телефон. Он настолько не ожидал их увидеть, что с минуту пытался понять, как они здесь оказались. Эд помедлил, взял телефон, перевернул его: трубка, которую он отдал Никки в Абердине, аккуратно спрятанная от досужих взглядов.

Неделями Эд черпал силы в праведной злости. Когда он слегка поостыл, часть его души замерзла, покрылась льдом. Он замкнулся в своей ярости, обиде. И сейчас он держал в руках телефон, который ему вернул почти нищий подросток. Счел нужным вернуть. Эд словно наяву услышал слова сестры, и внутри его что-то лопнуло. Да что он знает? Кто он такой, чтобы кого-то судить?

К черту, сказал он себе. Я не могу с ней увидеться. Просто не могу.

С какой стати?

Что я ей скажу?

Он прошел из одного конца пустого дома в другой. Шаги эхом отдавались от деревянного пола, рука крепко сжимала банкноты. Только полный дурак способен такое простить.