Дама с рубинами. Совиный дом (сборник) Марлитт Евгения
— Знаешь, мне жаль герцога, потому что он любит тебя, — прошептала она.
— Ваше высочество, нет! — воскликнула девушка. — Он не любит меня!
— Нет, любит! Все так же, — уверяла герцогиня. — Видишь ли, у меня в руках было его письмо к тебе.
Клодина изумилась..
— Письмо? Я получила только одно от его высочества, и оно…
— Тсс! — прошептала герцогиня. — Совершенно верно! Вчера я не поняла его. Но сегодня Адальберт объяснил мне его значение. Он все сказал мне, нелегко это было ему. Я знаю все, Клодина, и мне жаль его, что теперь ты для него потеряна.
— Элиза, — едва могла проговорить молодая девушка, — это заблуждение его высочества, и такой человек…
— О, я понимаю, я могу понять, но здесь стало так пусто, Клодина!
Герцогиня приложила ладонь к груди, а потом ласково погладила висевшую на перевязи руку Клодины.
— Элиза, — сказала Клодина, — неужели ты, такая снисходительная и добрая к людским поступкам, будешь здесь суровым судьей?
Герцогиня покачала головой.
— Нет, я простила. Малый срок, оставшийся мне для жизни, должен протекать мирно. Ах, Клодина, сегодня впервые с тех пор, как я его жена, он говорил со мной, как я этого всегда желала и молила во сне и наяву, он говорил со мной сердечно и откровенно, мягко и хорошо. Это случилось слишком поздно, но это так упоительно, и я вполне простила ему. Есть еще, — она понизила голос, — есть еще остаток глупого тщеславия. Я всегда хотела нравиться ему и не думала о том, что я несчастное, больное создание. Тогда я поспешно взяла зеркало и посмотрела в него; сначала мне стало больно, но потом…
Герцогиня замолкла, глаза ее затуманились, в то время как губы улыбались. Клодина не могла удержать слез, катившихся по щекам.
— Мне так жаль его, — повторила герцогиня, — я хочу быть доброй, терпеливой, ласковой с ним. И еще мне жаль Елену, она любит твоего жениха.
— Да, — вздохнула девушка.
— Ах ты прекрасное, благословенное небом создание, к которому стремятся все сердца! — сказала больная. — Как, должно быть, хорошо чувствовать себя так любимой.
Голос герцогини звучал грустно и безнадежно.
Клодина встала и подошла к окну, она не должна была показывать, что и ей не менее тяжело.
— Я не хочу удерживать тебя дольше, Клодина, — продолжала герцогиня. — У тебя сегодня еще много дел. Ты должна представиться маме как невеста, а его малютке как мать, и вам — и тебе, и ему — надо о многом поговорить. Иди, Клодина, иди с Богом!
Она улыбнулась. Маленький принц с радостным восклицанием стащил с волос матери чепчик и поцеловал ее. Она поспешно отвернула лицо. Клодина слышала, как она прошептала: «Дорогой мой, мама не может целовать тебя, мама больна!»
Взволнованная девушка еле нашла в себе силы поцеловать прозрачную руку и выйти. Она опустилась на стул в своей комнате и, плача, закрыла лицо руками.
Горничная с удивлением посмотрела на нее. И это невеста? Счастливая, богатая невеста сидела такая бледная и мрачная? Горничная нагнулась и подняла футляр, упавший с колен ее госпожи. Он раскрылся при падении, и горничная залюбовалась великолепным бриллиантовым ожерельем. Клодина ничего не замечала, она чувствовала только, что не выдержит комедии, которая должна начаться.
Наконец она рассеянно стала переодеваться. Вчерашнее платье испорчено, а других светлых туалетов у нее здесь не было, и она была вынуждена надеть черное кружевное платье, которое пришлось украсить живыми розами.
Белая перевязка резко выделялась на черном фоне. Под руку с Лотарем Клодина пошла к герцогине-матери; потом они были приглашены его высочеством на завтрак, за которым принимали поздравления немногочисленных придворных. После обеда поехали в Нейгауз. Вся прислуга собралась на широкой лестнице встретить жениха с невестой. Беата стояла на пороге с распростертыми объятиями, держа в руках роскошный букет, рядом с ней няня держала на руках разряженную малютку. По крупному улыбающемуся лицу Беаты текли слезы радости.
— Дина, дорогая моя! — восклицала она, обнимая подругу. — Кто мог представить себе это? — Она взяла ребенка из рук няни. — Теперь у тебя, червячок, есть мать! Да еще какая!
Лотарь сдержал ее слишком шумную радость, показав глазами на Клодину.
— Ведь она сейчас не сможет удержать Леони, Беата, — сказал он, передавая ребенка няне, и тотчас увел Клодину от взоров прислуги в дом. — Не надоедай Клодине расспросами, сестрица, приготовь что-нибудь освежиться, а потом поедем с нами в Броттер.
— Но, Лотарь, там сегодня большой концерт в курзале.
— Именно поэтому, милая Беата!
Сестра, качая головой, пошла сделать распоряжения и, пока против обыкновения поспешно переодевалась, бормотала про себя: «Я думала, жених с невестой всего охотнее сидят в тени, а эти, вообще не любящие суеты, вдруг едут в первый же день помолвки в толпу сплетников».
Беата не все понимала сегодня, у нее закружилась голова от неожиданного шумного отъезда дам. Прошлую ночь она не сомкнула глаз, потому что накануне вечером Лотарь вернулся вдвоем с принцессой, и она, лишь мельком взглянув на брата, поняла, что он жених, и сердце ее замерло от страха. Принцесса стремительно убежала наверх, а на его лице лежал странный блеск. «Очевидно, принцесса спешит сообщить матери о своем счастье», — подумала Беата.
Действительно, Лотарь позвал ее к себе в комнату, где стоял, облокотившись на сервант с книгами, это была его любимая поза, когда он хотел сообщить что-нибудь важное.
— Сестра, — сказал он, идя к ней навстречу, — я помолвлен!
Она пожала ему руку и поцеловала в губы.
— Поздравляю тебя, Лотарь.
— И ты совсем не рада, Беата.
— Лотарь, — сказала она, — обычно когда брат женится, думаешь, что получишь сестру. Но, — она добродушно улыбнулась, — не могу же я стоять, как сестра, рядом с принцессой. Ведь мы так же подходим друг к другу, как домашний петух к золотому фазану. Но это пустяки, лишь бы ты был счастлив.
— Я хочу быть счастливым. И хотя лебедь так же мало подходит к петуху, как и фазан, я думаю, что, воплощенные в людях, они прекрасно уживутся. Я помолвлен с Клодиной, умная сестра!
«С Клодиной! Ну, можно посмеяться над моей догадливостью», — подумала она и, постепенно приходя в себя от изумления, воскликнула:
— Слава Богу!
Потом, ласково взяв брата за руку, добавила:
— Садись и рассказывай!
Он рассказал об операции и опасном положении больной, о мужестве и самопожертвовании Клодины, но только не о том, о чем хотелось услышать Беате Она не стала расспрашивать больше, зная, что он скрытен и ни за что не даст никому заглянуть себе в душу: это было семейное свойство Герольдов.
Среди таких размышлений Беата, надевая, чтобы ехать с помолвленными в Броттер, свою самую модную шляпу, которую она заказывала к вчерашнему празднику, вспомнила утренний отъезд и ужасную сцену в детской. Маленькая Леони лежала после купания в постельке и сладко спала. В комнату вошла принцесса Текла, уже совершенно готовая к отъезду, в сопровождении фрау фон Берг и потребовала ребенка.
Старая Дорта стала, расставив руки, перед кроваткой, и объявила на своем простонародном наречии, что только сам господин должен сказать ей, может ли малютка уехать с бабушкой.
Ее светлость до того забылась, что хотела своими руками оттолкнуть крестьянку, но здоровенная женщина не шевельнулась и стояла твердо, как сосна в лесу.
— Пусть простит мне Бог, — сказала она, энергично отклоняя руки принцессы, — что я забываю уважение к вашей светлости, но он простит, потому что я исполняю свой долг и не позволю ограбить моего господина!
— Глупая женщина! — воскликнула фрау фон Берг. — Кто же, хочет грабить! Ее светлость — бабушка ребенка.
— Пусть это мне скажет мой господин, — получила она ответ.
— Вашего господина нет дома, образумьтесь!
Однако ничего не помогло. Дорта уперла кулаки в бока, готовая к бою, и оставалась на своем посту. Вдруг она ухитрилась схватить старомодный звонок, и из комнаты понесся пронзительный звук. Отсюда нередко слышался звонок, но никогда еще не было такого сильного, как сегодня.
Звонок из детской был всем известен: в этой комнате лежали больные господа, и в ней же они умирали. Неудивительно, если все подумали, что случилось несчастье, и Лотарь, только что вернувшийся из поездки по полям, помчался по коридору, за ним Беата и вся прислуга. Он отослал людей и запер за собой и Беатой дверь детской.
— Что здесь происходит? — было его первым вопросом.
Он, казалось, не поверил своим глазам, увидев ее светлость, которая не выходила к завтраку вследствие мигрени, а теперь стояла с красным, отнюдь не томным лицом. Она заявила повелительным тоном:
— Я желаю взять внучку с собой, а эта особа…
— Ах, ваша светлость изволили думать, что я так погружен в свое счастье, что забуду время отъезда? Или, скорее, ваша светлость желали, не дожидаясь моего позволения, уехать раньше назначенного срока, пока меня не было дома. Поэтому стоит у подъезда карета? И ваша светлость желает взять внучку, — голос Лотаря звучал, как отдаленный гром, — не спросив моего разрешения? Осмелюсь спросить: по какому праву?
— Она дитя моей дочери!
— И мое также! Права отца стоят намного выше прав бабушки, ваша светлость.
— Только на несколько месяцев, Герольд, — сказала принцесса Текла, поняв, что гнев заставил ее наделать глупостей.
— Ни на один час, — решительно воскликнул он, бледнея. — Я хочу оградить это дитя от тлетворного дыхания, которое выбирает для порчи лучшие и чистейшие цветы, я хочу избавить ее от раннего презрения к людям. Моя дочь будет воспитываться в обычаях нашего дома, чтобы она научилась мыслить естественно и благородно, и это будет здесь, в Нейгаузе, ваша светлость, под непосредственным руководством моим и моей будущей жены!
Он задернул полог постельки, в которой проснувшаяся малютка глядела испуганными глазами.
— Когда угодно ехать вашей светлости? — холодно прибавил он.
Принцесса подошла к кроватке, коснулась губами лба ребенка и, не говоря больше ни слова, проследовала с фрау фон Берг в вестибюль, где ее ждала принцесса Елена с фрейлиной и камергером. Старуха села в экипаж с самой ласковой улыбкой, но поклонившаяся Беата получила за свое долгое гостеприимство только высокомерный кивок.
Лотарь сел напротив их светлостей, как в день их приезда. Когда лошади тронулись, черноглазая девушка с таким горьким разочарованием посмотрела на старый дом, что Беате, несмотря на чувство облегчения, стало жаль ее. Бедная маленькая упрямая принцесса!
Тут Беата заметила, что все еще продолжает стоять перед зеркалом, держась за ленты своей шляпки. Она глубоко вздохнула. Слава Богу, теперь в доме стало спокойно! Свежий горный воздух выгонял из верхних комнат пронзительный запах пачулей, употребляемых фрау фон Берг, горничная подобрала остатки дорогого хрустального стакана, брошенного об печку ее светлостью в припадке гнева. На ветке липы висела голубая лента, снесенная ветром с туалета принцессы Елены, а на лугу выколачивали мебель и матрацы. Завтра все войдет в свою колею, слава Богу!
— Извините меня, — весело сказала она, входя в гостиную, где увидела Клодину у окна, а Лотаря в задумчивой позе перед портретом отца на другом конце комнаты. — Вам подали кофе? Хорошо, я вижу, ну, я готова ехать!
Говоря это, Беата была разочарована: она думала, что увидит жениха и невесту, нежно сидящих рядом. Вместо того Лотарь церемонно подошел к невесте, предложил ей руку, совсем как на придворном балу, и сказал:
— Прогулка будет вам полезна, Клодина.
Как, они были на «вы»? Беата начинала сердиться на слишком сдержанных чудаков.
— Пожалуйста, Лотарь, прикажите после прогулки остановиться перед Совиным домом: мне хочется отдохнуть, я чувствую себя еще слабой.
— Да, конечно. Нам надо сделать визит Иоахиму, — последовал ответ.
Это была очень молчаливая поездка. Когда экипаж стал спускаться вниз, в долину, и показались красные крыши маленького курорта, Клодина со вздохом откинулась назад. Еще это! Она подозревала, что он хотел показать ее реабилитированной. Когда они въехали в аллею, из курзала неслись звуки вальса. На площадке вокруг этого храма музыки стояли многочисленные столики, покрытые красными и белыми скатертями. Знать сидела и болтала за отдельным большим столом, и зоркие глаза оберкельнера следили, чтобы туда не проникали недостойные: часа за три до концерта он прикреплял к стульям надпись «Занято».
Даже если из знатных посетителей приходило только двое или трое, «прочие» не могли достать стула, он пожимал плечами и говорил: «Очень жаль господа, но те места заняты».
Сегодня пустых мест не было, и шел оживленный разговор о чрезвычайных событиях вчерашнего вечера в Альтенштейне. Весть об опале Клодины со стороны герцогини-матери была у всех на устах, естественно, до неузнаваемости преувеличенная. Одни рассказывали, будто она велела своей бывшей фрейлине тотчас же уехать из замка, другие — что ее лишили содержания, а третьи говорили, что прекрасная фон Герольд все-таки настояла на том, чтобы присутствовать на обеде, и сказала, что повелитель и господин в замке только герцог.
Невероятно! И это еще не все! И к тому же кровотечение у герцогини! Ясно, что оно было следствием горя и волнения. В конце концов, нельзя винить герцога, раз Клодина так легкомысленна, и так далее, и тому подобное.
— Ужасно! — жалобно воскликнула старая баронесса. — Кто мог ожидать такого от Герольдов?
— А как относится ко всему этому барон Герольд? Он был бледен, как мертвец, когда герцогиня развенчала Клодину.
Толки все разгорались, но вдруг все умолкли. Кто-то сказал:
— А ведь вон едет нейгаузовский экипаж!
— Верно, и быстро приближается!
Все сделали вид, что заняты разговором о совершенно других вещах. Дамы обращались друг к другу, обмахиваясь веерами, но все глаза — молодые и старые — устремились навстречу подъезжавшему экипажу. Быстро неслись вороные кони, кучер и лакеи были в безукоризненных ливреях, голубых с желтым, а кто же в коляске? За длинным столом вдруг все сняли шляпы, мужчины вскочили, дамы начали кланяться и любезно улыбаться.
Но что это? О Господи! Клодина фон Герольд с перевязанной рукой рядом с фрейлейн Беатой? А напротив барон?
Экипаж остановился у подъезда курзала. Молодой гусарский офицер и мрачный атташе при посольстве стремительно кинулись к экипажу. Любопытство одолевало всех.
— Как здоровье герцогини? — спросил офицер у Клодины.
— Герцогине лучше, — последовал приветливый ответ.
— Но вы, милостивая государыня, кажется, повредили руку? — спросил атташе, подкручивая усы.
— Незначительное повреждение, — ответил за Клодину Лотарь. — Я надеюсь, моя невеста скоро будет владеть рукой. Ах, извините, забыл сказать, что перед вами только что помолвленная пара: мы дали друг другу слово вчера вечером. Неожиданность, не правда ли, господа? Но, Клодина, вот принесли воду. Надеюсь, она холодная?
Он пожал руки стоявшим, и они обменялись выражениями поздравления и благодарности. Клодина выпила стакан воды.
— Поезжай дальше! — приказал Лотарь и, сняв шляпу, низко и серьезно поклонился сидевшим за столом.
Скоро быстро катившийся экипаж выехал на пустынную дорогу, сопровождаемый заключительными аккордами вальса, продолжавшими звучать в пронизанном лучами солнца и пропитанном запахом сосен воздухе. У большого стола вдруг смолкли языки, так же, как после аккорда на литаврах и трубах замерли звуки вальса. Общество не сразу пришло в себя от изумления. Первым с достоинством заговорил старый генерал:
— Я говорил, что это все были пустые разговоры!
— О Бог мой! Всегда все так перевирают! — вздохнула чувствительная баронесса. — Кто собственно это выдумал?
— Антони фон Болен писала мне сегодня, — сказала одна из хорошеньких графинь Паузевитц, — но просила ничего не рассказывать.
— Ну, так говори теперь! — воскликнула графиня-мать, раздраженная чрезмерной скрытностью дочери.
— Клодина фон Герольд дала вскрыть себе артерию, чтобы отдать свою кровь для спасения герцогини, — сказала молодая графиня. — Антони пишет, что без этого переливания герцогиня умерла бы от сильной потери крови. Ох, ужасно! Я бы никогда не решилась!
— Боже, какой ужас! — воскликнули дамы.
— Безумно отважно! — воскликнул маленький офицер с блестящими глазами.
— Ей Богу, можно влюбиться! — воскликнул генерал и получил за это строгий взгляд своей супруги.
— Она была сейчас удивительно хороша, — меланхолично сказал мрачный атташе. — Черт возьми, почему у меня нет двух имений! Нельзя не позавидовать этому Герольду!
— Да, он подал в отставку, — сказал гусар, — и собирается сам управлять своими имениями.
— Что ты знаешь еще, Лоло? — спросила графиня Паузевитц у дочери.
— О, она получила так много бриллиантов, — поспешно отвечала та, — старая герцогиня ухаживала за нею, как за дочерью, целовала и ласкала ее.
— Ах, прелестно!
— Когда будет свадьба?
— Они, вероятно, проведут зиму в резиденции.
Разговор продолжался в том же духе. В глубине души каждый считал Клодину недостойной такого счастья, но никто не смел отбываться непочтительно о невесте барона Герольда фон Нейгауза. Теперь настроение общества совершенно изменилось, и дамы единодушно постановили послать молодой невесте корзину цветов в знак благодарности за спасение жизни всеми любимой герцогини.
Тем временем нейгаузовский экипаж подъехал к Совиному дому. Сад и дом были залиты мирным вечерним светом. Прекрасное лицо Клодины вдруг выразило болезненный испуг — старая створчатая дверь была украшена гирляндой из листьев и цветов!
— Лотарь, — прошептала она и, выходя, коснулась его руки. — Я прошу, нет, я требую от вас — вернитесь домой с Беатой, я одна подготовлю Иоахима. Я вам сообщу, когда захочу видеть вас. Здесь я не могу разыгрывать спектакля — это выше моих сил.
Он, видимо, боролся с каким-то решением, но вид полных отчаяния голубых глаз заставил его уступить, должно быть, она еще плохо чувствовала себя. Он не возразил ни слова, только обернулся и попросил Беату останься в экипаже, потом проводил невесту до ворот, где их встретила маленькая Эльза, и против ее воли поцеловал ей руку.
— Когда вы желаете поехать в Альтенштейн? Сегодня вечером позволите мне проводить вас? — спросил Лотарь.
Клодина остановилась в калитке и кивнула на прощания Беате; в своем волнении она чуть не забыла о подруге, но та не заметила этого — она смотрела на окно башни.
— Благодарю вас, Лотарь, — тихо, но решительно сказала Клодина. — Я не вернусь в Альтенштейн, а останусь здесь и отсюда извещу об этом герцогиню. Вы не верите? — продолжала она с усталой улыбкой. — Уверяю вас, у меня действительно нет сил для этой игры. Я пыталась сегодня храбро исполнить свою роль, не правда ли? Пожалейте меня!
Она наклонила голову и вошла в дом. Ее встретила фрейлейн Линденмейер. Старушка чуть не споткнулась о порог в радостной спешке, она была в своем торжественном наряде — чепце с красными лентами, и обняла Клодину.
— Ах, барышня, какое счастье! — воскликнула она, плача от радости. — О, мы знаем уже, знаем! Как вы думаете, от кого? Здесь была внучка старого Гейнемана и рассказала нам все; но почему жених не с вами?
Клодина должна была принять поцелуй и объятия, рукопожатие Гейнемана, поздравления и пожелания Иды; наконец, совершенно оглушенная, она взошла по лестнице. Иоахим поднял голову от тетради, когда она вошла, — ему потребовалось несколько секунд, чтоб вернуться к действительности. Потом он вскочил, быстро подошел к Клодине.
— Моя маленькая отважная сестра — невеста! Посмотри на меня, дорогая, — попросил он.
Но ресницы ее не поднялись, и из-под них покатились слезы.
— Ах, Иоахим, Иоахим, — тихо произнесла она с рыданием в голосе. Он погладил ее шелковистые волосы.
— Не плачь, — серьезно сказал он, — расскажи лучше, что они сделали там тебе?
И тут без удержу и меры разразилась буря отчаяния. Клодина не щадила себя, она не смягчила, не скрыла ничего из того унижения, которому подвергалась и перед которым гордость ее изнемогала в бессилии.
— И самое ужасное то, Иоахим, — рыдала она, — что я его люблю, люблю так сильно, как только может любить женщина, люблю уже много лет. Когда он венчался с принцессой Екатериной, я думала, что не смогу жить более. А теперь судьба, насмехаясь, бросила мне желанное счастье и говорит: «Бери, но осторожнее! Оно только покрыто позолотой, но неверно! Вот тебе то, о чем ты молила и плакала!». Верь мне, Иоахим, он берет меня, как взял наше серебро на аукционе, за какую бы то ни было цену, потому что готов скорее умереть, чем потерпеть малейшее пятнышко на имени Герольдов; он сделал мне предложение во имя родовой чести, только, только поэтому!
Клодина бессильно умолкла, но горькие и страстные рыдания продолжались еще долго. Иоахим не отвечал; он все еще держал руку на ее светлых волосах и, наконец, мягко сказал:
— А если он все-таки любит тебя?
Клодина встала.
— О Боже мой! — и на ее заплаканном лице выразилось нечто вроде жалости к доверчивости брата. — Нет, наивный, добрый человек, он не любит меня!
— А если все-таки? Он не из тех, кто может выказывать притворные чувства! Ты знаешь, что он скорее откусил бы себе язык, чем произнес неправдивое слово. Он всегда был таким, Клодина!
— Слава Богу, да! — пламенно сказала она и выпрямилась. — Он и не решился на это! Ты думаешь Лотарь сделал мне предложение, притворяясь влюбленным? О, нет! Он не лжет. Когда я предложила ему играть комедию, ему не пришло в голову сказать, что он будет огорчен, если мы расстанемся. Нет, он честен, до оскорбительности честен! — Клодина вдруг сдержала себя. — Ах ты бедный, — и голос ее прозвучал особенно мягко. — Я мешаю твоей работе своими дурными известиями и домыслами. Потерпи, Иоахим. Я стану спокойнее и опять буду твоей хозяйкой и подругой. Ах, если бы я никогда не выезжала отсюда! Но постепенно я совладаю со всем, со всем, Иоахим.
Клодина поцеловала брата, пошла в свою комнату и заперла за собой дверь. Спокойствие уютной девичьей комнаты подействовало на ее измученную душу, как свежая, живительная вода на истомленного жаждой путника. Она подходила к каждой вещи, как бы здороваясь с нею, и наконец остановилась перед портретом бабушки.
— Ты была такой умной женщиной, — прошептала она, — и какая у тебя глупая внучка! Она платит за слишком поздно обретенную рассудительность своим счастьем!
Потом молодая девушка устало сняла кружевное платье, надела простое серое, села у окна и стала смотреть в наступающие сумерки.
Внизу тем временем огорченная маленькая Эльза подошла к красиво сервированному благодаря стараниям фрейлейн Линденмейер столу. Стулья для жениха и невесты были украшены гирляндами. А какой прекрасный пирог испекла Ида! Малютка нарядила свою толстую восковую куклу в голубое платье. Но где были все? Эльза побежала в комнату фрейлейн Линденмейер.
— Когда же, наконец, свадьба? — нетерпеливо спросила она старушку. Она думала, что праздничные приготовления относятся уже к свадьбе.
— Ах, милочка, — вздохнула фрейлейн и, посмотрев на Иду, добавила словами Шиллера: — «Кто знает, что сокрыто во мгле времени!».
Цитата совсем не походила на то, что добрая душа собиралась сказать на праздничном обеде: «Там, где суровое сочетается с нежным…». Что же это за жених и невеста, если они даже в первый день после помолвки не оставались вместе? Может быть, это была новая мода? В ее время все происходило совершенно иначе: тогда помолвленные не могли расстаться и сидели вместе, глядя друг другу в глаза. Старушка вздохнула.
— Убирай, Ида, — прошептала она. — Осы летят в комнату. Ах, наши гирлянды! Вот судьба прекрасного на земле! Ида, Ида, у меня очень тяжело на сердце.
— Эльза хочет пирога, — сказала малютка и побежала за девушкой.
Гейнеман сидел на скамейке у ворот, напевал песенку о несчастливых влюбленных и в конце концов так разжалобил старушку, что она попросила его замолчать, — этот мотив, напоминающий унылый крик совы, не поют, когда кто-то выходит замуж…
27
Первый снег в горах! Он рано выпадал здесь! В долине еще стоит бабье лето и летает осенняя паутина, а наверху, сверкая, уже падает снег и ложится белыми, чистыми хлопьями на ветви деревьев. Тогда становится особенно уютно в домах: большие печи делают свое дело, а окна обложены зеленым мхом, чтобы не пропускали холодного ветра. Еще лучше бывает по вечерам, когда на столе горит лампа, и свет ее отражается в блестящей чайной посуде.
Но нигде не было так уютно, так по-старинному удобно, как в общей комнате Нейгауза. Жаль только, что возле окна не стояло больше веретено с гребнем, которое так шло к этой уютной горнице. На дворе шел снег, дул ветер, здесь же на старинном письменном столе горела лампа, и Беата писала:
«То были хозяйственные вопросы, Лотарь, теперь пишу о сердечных делах. Я только что была в Совином доме и застала Клодину в общей комнате, она давала урок маленькой Эльзе. Мне бы хотелось сообщить что-нибудь новое, но там все по-прежнему. Она никогда не говорит о тебе, а если я затрагиваю этот вопрос, то не получаю ответа, по крайней мере, такого, какой мог бы удовлетворить меня.
Она спрашивает только о здоровье герцогини, живет, как монахиня, бледна, как смерть. Единственное ее развлечение — одинокие прогулки. Эгоист Иоахим, кажется, не замечает или не хочет замечать этого! Сегодня я его срезала. Он снова принес Клодине толстую рукопись для переписки, я отняла ее у него и сказала: «Если позволите, я это сделаю, вы слишком утомляете бедную девочку».
Ты знаешь, она отослала Иду, и все делает сама: стряпает, шьет, гладит, и все у нее спорится. И после стольких хозяйственных хлопот она должна еще переписывать рукописи и портит себе глаза! Как будто они мало болят у нее от слез.
Честное слово, я постоянно вижу ее с покрасневшими глазами, хотя только бы я ни спрашивала: «Ты плакала?», она постоянно отвечает: «Я? Отчего бы мне плакать?»
Иоахим удивленно посмотрел на меня: я уверена, его приводит в ужас мысль, что кто-то может заглянуть в тайны его поэтической души. Но он не решился противоречить, да это и не помогло бы ему, потому что он один из тех, с которыми можно делать все, только надо действовать решительно.
Однако извини, я что-то слишком много пишу об Иоахиме, а ты хочешь услышать о Клодине. Ты спрашивал меня, носит ли она обручальное кольцо. Конечно, тебе будет больно знать, что она его не носит, но я не могу лгать. Я ее спросила об этом, она смутилась, но ничего не ответила. Около ее губ лежит какая-то горькая складка, мне больно это видеть. Ты должен был как-то иначе сделать ей предложение… Иногда я думаю, что, может быть, герцог все-таки… Нет, нет, Лотарь, я не хочу смущать тебя, я невежда в таких делах, да и не знаю, что лежит между вами, и не хочу выпытывать вашей тайны! Дай Бог, чтобы тучи рассеялись! Я знаю только одно: если они скоро не исчезнут, вы оба будете несчастны. Иногда мне ужасно хочется спросить прямо — да что же это, наконец, такое? Одна тут, другой там? Любите вы друг друга или нет? Говорите! Но ведь ты запретил мне это, так что делать нечего. Я всегда беру с собой Леони в Совиный дом, но Клодина делает вид, что не замечает малютки, а она теперь такая чудная, здоровенькая! Иоахим говорит, что девочка со своими черными глазками и локонами похожа на испанку. Однажды я незаметно наблюдала за Клодиной: она страстно ласкала и целовала ребенка, но как только увидела меня, стала держать себя по-прежнему.
Фрау Катценштейн писала недавно Клодине, что принцесса Елена у герцогини в Каннах и без устали ухаживает за больной, герцогиня тоже хвалит ее в своих письмах к Клодине. Ее высочество ежедневно пишет Клодине, и она аккуратно отвечает, но, кажется, и переписка не доставляет ей радости. На лице ее прямо отражается нетерпение, когда почтальон приносит надушенный конверт с герцогской короной. Августейшая особа спрашивает в каждом письме: «Когда будет твоя свадьба, Клодина? Почему ты ничего не пишешь о своем женихе, о своем счастье?» Иногда в письмо вложен флердоранж. Что отвечает Клодина, я не знаю, но, судя по постоянно повторяющимся вопросам, думаю, что она ничего на них не отвечает.
Господи, какое вышло длинное письмо. А я еще буду писать сегодня, потому что хочу начать переписывать рукопись Иоахима. Я уже перелистала ее — это вторая часть испанских воспоминаний.
Что ты еще хочешь знать? Спрашивай только, и я отвечу откровенно. Не слишком затягивай свое пребывание в твоем пустынном саксонском замке. Дай Бог, чтобы выздоровление герцогини шло благополучно. Бедная больная очень неспокойна: ей страшно хочется увидеть детей, родину! Вчера она прислала Клодине розы; сейчас передо мной стоит в стакане одна из них, этих гостей издалека, и с удивлением смотрит в окно на снег, вьющийся в вечерних сумерках. Посылаю тебе локон нашей малютки.
Принцесса Текла держит при себе Берг. Знаешь ли ты, что герцог не взял с собой в Канны Пальмера? Это удивительно: раньше он не мог обойтись без него».
Беата надписала адрес и собралась идти в детскую, но в это время ей доложили о Гейнемане.
— Ну, — спросила она, когда старик вошел в своем байковом сюртуке, высоких сапогах и с шапкой в руках. — Что случилось?
— Слава Богу, ничего! Но мы получили телеграмму и барышня должна тотчас ехать с ночным поездом. Она просит у вас, фрейлейн фон Герольд, сани, чтобы доехать до станции.
Беата без суеты велела закладывать сани, а старику собственноручно поднесла стакан наливки.
— Я сейчас поеду туда, и вы тоже садитесь сзади, — сказала она.
— Да, об этом также очень просила барышня, я и позабыл, — проговорил старик.
Беата ехала по заснеженному лесу около четверти часа, думая: «Что такое могло случиться?»
Совиный дом серел среди осыпанных снегом елей, и его окна светились в темноте.
Фрейлейн Линденмейер встретила Беату в передней. У нее был перепуганный вид и, сложив руки, с глазами, полными слез, она прошептала Беате:
— Герцогиня кончается!
Беата по лестнице взбежала в комнату Клодины, та укладывала свои вещи и повернула к ней печальное лицо.
— Господи! Ты едешь в Канны?
— Нет, только в резиденцию, герцогиня хочет умереть дома, — пояснила Клодина.
Говоря это, она закрыла лицо ладонями и заплакала.
— Они везут ее назад! О Боже! Клодина, голубушка, не плачь, милая, дорогая моя, ведь ты должна была знать, что ей могло стать лучше только на время, что выздоровление невозможно.
— Телеграмму послала Катценштейн, Беата. Герцогиня думает застать меня уже в резиденции. Завтра вечером они приезжают, телеграмма послана из Марселя. Я хотела попросить тебя присмотреть за девочкой, — продолжала она. — Иоахим погружен в свою работу, а фрейлейн Линденмейер стала очень уж забывчива. Я думала написать Иде, но Линденмейер говорит, что она поступила на место.
— О чем здесь говорить, — сказала Беата, приняв сердитый вид и помогая Клодине надеть пальто. — Это само собой разумеется. Одевайся потеплее!
— Но оставь малютку здесь, в Совином доме. Иоахим привык, что она в сумерки приходит к нему, садится на колени и просит рассказать сказку.
— Понятно, — сказала Беата, — но что я хотела сказать, — запнулась она, — не забудь обручального кольца.
Клодина испуганно обернулась.
— О, да, ты права! — печально проговорила она и вынула кольцо из маленького футляра.
Фрейлейн Линденмейер в слезах стояла рядом с Беатой в передней, пока Клодина прощалась с Иоахимом.
— О Господи! Такая молодая и должна умереть! — плакала старушка. — Дай, Господи, чтобы она доехала до дому.
— Дай, Господи, — бессознательно повторила Клодина и поехала вместе с Беатой по метели.
Беата проводила кузину до самого купе, по-матерински заботясь о невесте своего брата. Когда освещенный ряд вагонов исчез, она задумчиво села в свои сани. Колокольчики мелодично позванивали в лесу, где было очень тихо. Беата думала об экстренном поезде, мчавшем больную герцогиню. Должно быть, ей совсем плохо, если уж решились на путешествие. Когда герцогиня уезжала в Канны, Клодине при прощании сделалось дурно. Теперь им предстоит последнее прощание.
Клодина во время одинокой поездки тоже думала о своей высокопоставленной подруге. Ужасно ехать с такой целью! Так скоро, звучало в ее сердце, слишком скоро пришел конец.
Зимнее расписание поездов было очень неудобным. В Вэрбурге у нее была двухчасовая остановка и пересадка. Уже светились огни станции, поезд замедлил ход и, наконец, остановился. Клодина по освещенной платформе прошла в пассажирский зал. Войдя, она не подняла вуали и села в уголок. Недалеко от нее шептались господин и дама, и что-то в их облике показалось знакомым Клодине. Но господин сидел к ней спиной, на нем была дорогая шуба, шапка лежала рядом, как видно, он рассматривал путеводитель, и когда переворачивал страницы, на пальце у него сверкал крупный бриллиант. Клодина, чтобы отвлечься от печальных мыслей, стала наблюдать за своими спутниками: чем они связаны друг с другом, муж ли это с женой? Отец ли с дочерью? Чем они заняты?
— Глупости! — услыхала Клодина французскую речь. — Я тысячу раз говорил, что доеду до Франкфурта и вернусь!
— Я вам не верю, — резко и горячо прошептала дама, — все остается, как я сказала: если вы обманете меня, вы знаете, как я отомщу!
— Ну, это не поможет вам, многоуважаемая!
— Что ж, посмотрим, что произойдет, — сказала она громче, чем хотела, и ударила по столу маленьким кулаком. Господин успокаивающе положил на него свою руку и испуганно осмотрелся.
Вуаль Клодины была очень густа и вполне скрывала ее черты и глаза. И тут она узнала господина — это был Пальмер, и, конечно, так шипела фрау фон Берг, когда сердилась. Клодина узнала ее густые волосы и полную фигуру. Но что происходило?
— Пожалуйста, — говорил Пальмер ласково, — что мне делать без тебя, мой ангел! Будь же разумна и исполни мою просьбу!
К вокзалу подошел поезд, окна слегка задрожали. Прозвучал звонок, и кондуктор закричал нараспев: «Франкфуртский поезд!» Пальмер поспешно встал.
— Останься здесь, — сказал он резко.
— Нет, я не лишу себя удовольствия проводить вас до купе, — насмешливо возразила дама. — Кто знает, как долго я буду лишена вашего общества?
Он не ответил и выбежал вон, она устремилась за ним. Клодина невольно встала и подошла к окну, она видела, как Пальмер поспешно исчез в купе первого класса. Дама стояла перед вагоном, плотно завернувшись в тальму. Наконец, пришел поезд Клодины. Она подождала, чтобы видеть, в какое купе сядет фрау фон Берг. В поезде было только два вагона первого класса. Дама вошла в один вагон, Клодина подошла к другому, и кондуктор тотчас отпер купе. Клодина на минуту задержалась; там сидел один господин, не поехать ли ей во втором классе?
— Некурящее отделение второго класса свободно? — спросила она.
— Нет, сударыня, там пятеро мужчин и одна дама, а в дамском купе семейство с детьми.
Тогда Клодина, наконец, решилась, вошла и села у окна; господин, видимо, спал, его нельзя было разглядеть, видны были только шуба, шапка и лиловый плед. Теперь ехать оставалось недолго, всего часа два.
Она опустила свою белокурую голову в темной меховой шапке на подушку — ужасно устала, и все же беспрестанно сменяющиеся мысли не давали ей уснуть. Герцогиня умрет, она потеряет любящее сердце и получит свободу; как только потухнет последняя похоронная свеча, она вернет обручальное кольцо Лотарю и вздохнет свободно. Грудь ее поднялась, но даже мысль об этом облегчении причиняла ей страдание. Ах, как бесцветна, однообразна жизнь бедной дворянки, постепенно становящейся старой девой! Пропавшая жизнь! А если Иоахим снова женится? Если к отсутствию радости присоединится сознание бесполезности? Нет, нет, такие мрачные мысли были греховным малодушием. У нее еще есть много больше, чем у других. Прочь, прочь печальные мысли, надо крепиться и держать себя в руках, впереди еще много переживаний. Скоро поезд подъедет. Тут мысли ее спутались, и она на мгновение забылась.
Среди стука колес и скрипа тормозов поезда, подъезжавшего к какой-то станции и резко замедлившего ход, Клодина не услышала, как второй пассажир купе встал и подошел к ней. Только почувствовав, что кто-то прикоснулся к ее шубке, она очнулась и открыла глаза: перед ней стоял Лотарь.
— Так, стало быть, верно? — ласково сказал он. — Узнал, несмотря на вуаль. Но что я говорю? Есть только одни такие золотистые волосы. Вы тоже едете в резиденцию?
Он не скрывал своего радостного удивления. Его рука невольно протянулась, чтобы взять ее руку, он снял шапку и снова надел, борясь со своим волнением.
Клодина сидела, как статуя, она очень быстро овладела собой.
— Да, — коротко отвечала она, не замечая протянутой руки, и крепко сжала руки в муфте, как будто затем, чтоб удержать их. — Камергер Штальбах телеграфировал мне, что их высочества приезжают завтра, и я тотчас собралась.
— Не скажете, как все обстоит в Полипентале? — спросил он.
— Хорошо, — отвечала она.
— А моя девочка?
— Она здорова, думаю я.
Читать бесплатно другие книги:
