А что будет со мной? Чейз Джеймс

Глава 1

Меня разбудил телефонный звонок. Я взглянул на часы у кровати. Они показывали 9.05. Я откинул простыню и свесил ноги на пол. Через тонкий потолок было слышно, как мой старик отвечает кому-то. Спрашивали наверняка меня. Отцу редко кто звонил. Я влез в халат, и пока дошел до лестницы, он уже звал меня к телефону:

– Джек, тебя кто-то спрашивает. Полсон… Болсон… не разберу.

В три прыжка я взлетел наверх, успев поймать на себе грустный родительский взгляд.

– Мне пора, – сказал отец. – Жаль, что ты так поздно встаешь, а то могли бы позавтракать вместе.

– Ага.

Я вбежал в крошечную убогую гостиную и схватил телефонную трубку.

– Джек Крейн слушает, – произнес я, наблюдая, как мой старик идет по дорожке к своему пятилетнему «шевроле»: ему предстояло оттрубить в банке очередной день своей жизни.

– Здорово, Джек!

Тринадцати месяцев как не бывало. Я узнал бы этот голос из тысячи и невольно вытянулся по стойке «смирно».

– Полковник Олсон!

– Он самый, Джек! Как поживаешь, старина?

– Нормально. А вы как, сэр?

– Да брось ты это уставное обращение. С армией, слава Богу, расплевались! Ох и замаялся я искать тебя.

Мне послышалось, что в его голосе нет прежней твердости. Вообразите: лучший летчик-бомбардировщик всех времен, с головы до пят увешанный наградами, сбился с ног, разыскивая – кого? – меня! Полковник Берни Олсон! Мой командир во Вьетнаме! Золотой мужик, я готовил его вылеты и в зной, и в ненастье, а он почем зря крошил вьетконговцев. Целых три года я служил у него старшим механиком, а потом он получил пулю в пах, и его списали. День нашего расставания был самым горьким в моей жизни. Он уехал домой, а меня назначили к другому летчику – олух, каких свет не видывал! Олсона я боготворил. Мне и в голову не приходило, что когда-нибудь наши пути пересекутся, а вот, поди ж ты, позвонил через тринадцать месяцев.

– Слушай, Джек, я очень спешу. Улетаю сейчас в Париж. Как ты устроился? Если есть желание, могу предложить одну работенку, со мной на пару.

– Еще бы! С вами я готов на все.

– Отлично. Это стоит пятнадцать штук. Я пришлю авиабилет и деньги на дорожные расходы, тогда поговорим. – Интересно, подумал я, почему у этого геройского мужика такой вялый голос. – Ты должен приехать ко мне. Я звоню из Парадиз-Сити, это милях в шестидесяти от Майами. Дело не из легких, но ты справишься. И потом, если у тебя нет других планов, то и терять тебе нечего… верно?

– Вы сказали, пятнадцать тысяч, полковник?

– Да, но придется попотеть.

– Меня это устраивает.

– Я еще позвоню. Надо бежать. До встречи, Джек. – И разговор оборвался.

Я медленно положил трубку и запрокинул голову, чувствуя, как меня охватывает волнение. Вот уже полгода, как я демобилизовался. После армии вернулся домой, ехать-то больше некуда. Жил в своем захолустном городишке, тратил армейское жалованье на девочек, выпивку и вообще валял дурака. Эти месяцы не доставили радости ни мне, ни моему старику, служившему управляющим в местном банке. Я просил его не волноваться, уверял, что рано или поздно подыщу себе работу. А он жаждал употребить свои сбережения на то, чтобы сделать меня владельцем автомастерской, только меня вовсе не прельщала такая участь. Я не собирался прозябать в этой глуши, как отец. Мне хотелось играть по-крупному.

Городишко у нас уютный, и девушки сговорчивые. Я вдоволь и повеселился, и поскучал, а потом постановил себе, что, когда деньги иссякнут, подыщу себе что-нибудь, только не в нашем городе. И вот, откуда ни возьмись, является мой кумир полковник Берни Олсон и предлагает работу на пятнадцать тысяч! Не ослышался ли я? Пятнадцать тысяч! Да еще в самом шикарном городе на Флоридском побережье! От такой радости у меня точно выросли крылья.

Я стал ждать вестей от Олсона. Своему старику я ничего не сказал, но он и сам не слепой и сразу смекнул, что я сгораю от нетерпения. В обеденный перерыв, придя из банка домой, он встал к плите поджарить два бифштекса и тут бросил на меня внимательный взгляд. Мама умерла, когда я был во Вьетнаме. Я предпочитал не вмешиваться в заведенный отцом распорядок. Ему нравилось покупать продукты по пути из банка и готовить, а я стоял рядом и смотрел.

– У тебя хорошие новости, Джек? – спросил отец, переворачивая мясо на сковороде.

– Пока не знаю. Возможно. Друг зовет во Флориду, в Парадиз-Сити, вроде бы есть работа.

– В Парадиз-Сити?

– Да… под Майами.

Отец разложил бифштексы по тарелкам.

– Далековато.

– Есть места и подальше.

Мы взяли тарелки, перешли в гостиную и некоторое время ели молча, потом он сказал:

– Джонсон хочет продавать свою мастерскую. По-моему, для тебя это очень подходящий случай. Я дал бы денег.

Я поглядел на него: одинокий старик, отчаянно пытающийся удержать меня. Тяжко ему придется одному в этой конуре, а у меня здесь что за жизнь? Он жил как хотел. Теперь мой черед.

– Пап, это мысль неплохая, – уставился я в бифштекс, избегая его взгляда, – но сначала я посмотрю, что там за работа.

Отец кивнул:

– Разумеется.

На том и порешили. Он ушел в банк досиживать рабочий день, а я лег на кровать и задумался. Пятнадцать тысяч! Может, и придется попотеть, однако чего не сделаешь за такую зарплату.

Мои мысли перенеслись в прошлое. Мне стукнуло двадцать девять лет. Я был дипломированным авиаинженером, до призыва в армию имел хорошее место в компании «Локхид» и знал внутренности любого самолета как свои пять пальцев. В армии три года обслуживал машину полковника Олсона и теперь, вернувшись в свой провинциальный городок, понимал, что рано или поздно придется заняться делом. Беда в том, рассудил я, что армия избаловала меня. Мне до смерти не хотелось снова начинать жизнь, в которой нужно самому заботиться о себе и бороться за существование. Армия в этом смысле – благодать. Денег хватает, девочки – всегда пожалуйста, а дисциплина мне не мешала. Однако пятнадцать тысяч в год – это уже похоже на ключик к заветной двери в ту жизнь, о которой я мечтал. Тяжелая работа? Ну, знаете, решил я, закуривая сигарету, только чудовищно тяжелая работа заставит меня отказаться от таких денег.

Кое-как прошло два дня, а на третий я получил от Олсона пухлый конверт. Его принесли, когда мой старик уходил в банк. Он приблизился к моей комнате, постучал в дверь и вошел. Я едва проснулся и чувствовал себя препаршиво. Накануне у меня была бурная ночка. Я водил Сьюзи Доусон в ночной клуб «Таверна», и мы напились там в стельку. Потом до трех часов ночи мяли траву на каком-то пустыре, а после я с грехом пополам доставил ее домой и, наконец, добрался до собственной постели.

Я с трудом приподнял веки, голова гудела как котел. В глазах двоилось, из чего я заключил, что надрался до скотского состояния. Отец был какой-то очень высокий, худой и усталый, но, главное, меня доконало, что их двое.

– Привет, пап! – поздоровался и заставил себя сесть.

– Тебе письмо, Джек. Надеюсь, это то, чего ты хочешь. Мне пора. Увидимся за обедом.

Я взял пухлый конверт.

– Спасибо… желаю спокойного утра на работе. – Больше я ничего не смог выдавить из себя.

– Утро будет обычное.

Я лежал неподвижно, пока не захлопнулась входная дверь, потом вскрыл конверт. В нем лежали билет в салон первого класса до Парадиз-Сити, пятьсот долларов наличными и короткая записка: «Встречаю твой самолет. Берни».

Я взглянул на деньги. Проверил авиабилет. Пятнадцать тысяч в год! Хоть у меня раскалывалась голова и воротило с души, я рубанул кулаком воздух и издал победный клич!

В роскошном зале аэропорта Парадиз-Сити я заметил его первым. Он по-прежнему выделялся долговязой поджарой фигурой, однако в чем-то и переменился.

Тут он увидел меня, и на его лице заиграла улыбка. Не та широкая, дружеская улыбка, которой одаривал меня во Вьетнаме. Это была циничная улыбка разочарованного человека, но все же – улыбка.

– Привет, Джек!

Мы обменялись рукопожатиями. Ладонь его оказалась горячей и потной, такой потной, что я украдкой вытер руку о брюки.

– Здравствуйте, полковник! Давненько мы с вами…

– Да уж. – Он оглядел меня. – Джек, хватит величать меня полковником. Зови меня Берни. Ты отлично выглядишь.

– Вы – тоже.

Его серые глаза ощупали меня.

– Приятно слышать. Ну, пошли. Будем выбираться отсюда.

Мы пересекли людный зал и вышли на солнцепек. По дороге я пригляделся к полковнику. Он был в темно-синей рубашке навыпуск, белых хлопчатобумажных брюках и дорогих летних туфлях. Я, в своих стоптанных башмаках и легком коричневом костюме в полоску, выглядел рядом с ним оборванцем.

В тени стоял «ягуар». Он сел за руль, а я бросил сумку на заднее сиденье и пристроился рядом с ним.

– Знатная машинка.

– Да, нормальная. – Он покосился на меня. – Не моя – шефа.

Он выехал на шоссе. В эту пору – десять часов утра – машин было мало.

– Что поделываешь после армии? – спросил полковник, обгоняя грузовик, груженный ящиками с апельсинами.

– Ничего. Обвыкаюсь на гражданке. Живу со своим стариком. Трачу армейские денежки. Они уже на исходе. Вовремя вы объявились. На следующей неделе я собирался писать в «Локхид» с просьбой подыскать мне место.

– А что, неохота туда возвращаться?

– Неохота, но есть-то надо.

Олсон кивнул:

– Это верно… есть всем надо.

– Ну, судя по вашему виду, вы себе не отказываете ни в еде, ни в чем другом.

– Да-да.

Он свернул с шоссе на проселок, ведущий к морю. Ярдов через сто мы подъехали к деревянному кафе с верандой, откуда открывался вид на обширный пляж и море. «Ягуар» остановился.

– Здесь можно поговорить, Джек, – сказал полковник и вылез.

По скрипучей лестнице я поднялся вслед за ним на веранду. Мы сели за столик, и к нам с улыбкой подошла девушка.

– Что ты будешь? – спросил Олсон.

– Кока-колу, – ответил я, хотя мечтал о виски.

– Две кока-колы.

Девушка ушла.

– Ты что, Джек, бросил пить? Помнится, частенько прикладывался к бутылке.

– Я начинаю после шести.

– Резонно. А я теперь вовсе не беру в рот ни капли.

Он вынул пачку сигарет, мы закурили. Девушка принесла кока-колу и ушла.

– Джек, у меня не так много времени, поэтому сразу перейду к делу. Предлагаю работу… если у тебя есть желание.

– Вы сказали: пятнадцать тысяч. У меня это все никак в голове не укладывается. – Я ухмыльнулся. – Будь на вашем месте другой, я принял бы его за чокнутого, но слышать такое от вас, полковник… у меня дух захватывает!

Олсон сделал глоток и посмотрел в сторону моря.

– Я работаю у Лейна Эссекса, – произнес он и умолк.

Я выпучил глаза. Мало кому не доводилось слышать про Лейна Эссекса. Это – знаменитость, вроде хозяина «Плейбоя» Хефнера, только гораздо богаче. Он владел гостиницами во всех крупнейших городах мира, держал ночные клубы, казино, целыми кварталами строил жилые дома, ему принадлежали два нефтяных месторождения, а также изрядная доля в детройтском автомобилестроении, и состояние его исчислялось двумя миллиардами долларов.

– Ничего себе! – воскликнул я. – Лейн Эссекс! Так вы предлагаете мне работать у него?

– Именно, Джек, если у тебя есть желание.

– Желание? Потрясающе! Лейн Эссекс!

– Здорово звучит, да? Но я предупреждал… дело не из легких. Знаешь, Джек, работать на Эссекса – это все равно что крутиться в мясорубке. – Он посмотрел мне в глаза. – Мне тридцать пять, а я седой. Почему? Да потому, что работаю на Лейна Эссекса.

Я поглядел на него в упор и вспомнил, каким он был тринадцать месяцев назад. Олсон постарел лет на десять. В голосе не стало твердости. Во взгляде появились тревога, суетливость. Руки не знали покоя. Он то и дело теребил очки, стряхивал пепел с сигареты, приглаживал поседевшие волосы. Не таким знавал я полковника Берни Олсона.

– Неужели так тяжко?

– У Эссекса есть присказка, – спокойно ответил Олсон. – На свете нет ничего невозможного. Тому месяца два назад назначил он совещание, собрал весь персонал в одном дурацком зале. И устроил нам накачку. Суть заключалась в том, что желающие остаться у него отныне обязаны считать невозможное возможным. У него в штате более восьмисот мужчин и женщин, это личный персонал, люди, работающие в Парадиз-Сити: управленцы, юристы, бухгалтеры, специалисты вроде меня. Так вот он сказал, что, если кто не согласен с таким требованием, пусть идет к Джексону – это его правая рука – и берет расчет. Ни один из восьмисот марионеток, включая меня, не пошел к Джексону. Ну и теперь нам тычут в нос этим девизом: мол, ничего невозможного нет. – Он щелчком отбросил окурок и прикурил новую сигарету. – Так, Джек, что касается тебя. Эссекс заказал новый самолет с четырьмя реактивными двигателями, я буду его водить. Это уникальная машина: большое помещение для совещаний, десять спальных кают, все необходимые удобства, бар, ресторан и прочее, да еще апартаменты Эссекса с круглой кроватью. Поступит машина через три месяца, но взлетно-посадочная полоса на аэродроме Эссекса пригодна только для самолета, который я вожу сейчас, а для нового – коротка. Мне поручено удлинить полосу. Одновременно я должен летать с шефом по всему шарику. Так работать нельзя, но ведь ничего невозможного нет. – Он глотнул кока-колы. – Вот я и вспомнил про тебя. Я играю с тобой в открытую, Джек. Мне платят сорок пять тысяч в год. Я хочу, чтобы ты занялся полосой и подготовил ее в трехмесячный срок. Поставка нового самолета назначена на первое ноября, и я должен буду перегнать его сюда. Предлагаю тебе пятнадцать тысяч из своего жалованья. Я пробовал поговорить с Эссексом, но он заартачился. Это, говорит, ваша работа, Олсон, и вы должны ее сделать, а как – меня не волнует! О помощи я не заикался, себе выйдет дороже. Он таких просьб терпеть не может. В расходах на строительство можешь не стесняться. Работы я уже организовал, тебе нужно только проследить, чтобы все сделали как надо.

– На сколько нужно удлинить полосу?

– Полмили хватит.

– А что за рельеф?

– Дрянной. Есть лес, всхолмления и даже скалы.

– Хотелось бы взглянуть.

– Я предвидел, что ты это скажешь.

Мы переглянулись. Работа оказалась совсем не такой заманчивой, как я рассчитывал. Чутье подсказало мне, что полковник чего-то недоговаривает.

– Допустим, я подготовлю полосу за три месяца, а что будет со мной дальше?

– Уместный вопрос. – Он повертел в руках очки и обратил взгляд к морю. – Я поговорю с Эссексом. Он будет доволен. Думаю, смогу убедить его дать тебе место начальника аэродрома, и ты получишь не меньше тридцати тысяч в год.

Я задумчиво допил кока-колу.

– А вдруг Эссекс останется недоволен… что мне грозит тогда?

– То есть если ты не уложишься в три месяца?

– Вот именно.

Олсон закурил очередную сигарету. Я заметил, что руки у него подрагивают.

– Тогда, вероятно, пиши пропало. Я сказал ему, что успеть можно. В случае срыва графика нас обоих вышвырнут вон. – Он глубоко затянулся. – Мне крупно повезло с этой работой, Джек. В наше время первоклассных летчиков пруд пруди. Эссексу стоит только поманить, и они сбегутся со всех сторон.

– Вы сказали про пятнадцать тысяч годовых. Значит, на самом деле я получу за три месяца три тысячи семьсот пятьдесят долларов, а уж зачислят меня в штат или нет, будет зависеть от того, удастся ли нам угодить Эссексу – так?

Олсон не сводил глаз с кончика сигареты.

– Вроде так. – Он посмотрел на меня, потом отвел глаза. – В конце концов, Джек, раз ты сейчас все равно не у дел, это совсем неплохо, а?

– Да, неплохо.

Мы посидели молча, потом он сказал:

– Давай съездим на аэродром. Оглядишься там и скажешь свое мнение. Через три часа у меня вылет с шефом в Нью-Йорк, так что времени в обрез.

– Берни, – предупредил я, – прежде чем я приступлю к работе, хотелось бы, чтобы часть денег была переведена в мой банк. Я на мели.

– Не возражаю, сделаем. – Он встал из-за стола. – Поехали.

Тут дело нечисто, говорил я себе, сидя в «ягуаре». Но что мне терять? Три тысячи семьсот пятьдесят долларов за три месяца работы – вполне приличные деньги. А если дело не выгорит, всегда есть в запасе «Локхид». И все-таки меня не покидала тревога. Человек, сидевший рядом, был не тот славный полковник Олсон, которого я знал когда-то. Прежнему Олсону я доверял как себе. За него и жизнь не жалко было отдать, а теперь он другой. Он странным образом переменился, и это не давало мне покоя. Я не мог понять, в чем состоит перемена, но ждал какого-нибудь подвоха, а это ни к черту не годится.

Аэродром Лейна Эссекса находился милях в десяти за городом. Над большими воротами, перетянутыми колючей проволокой, висел щит с надписью: «ЭССЕКС ЭНТЕРПРАЙЗЕЗ».

При въезде Олсона почтительно приветствовали двое охранников в темно-зеленой форме и с револьверами на боку.

Обычные аэродромные постройки выглядели ново, современно и весело. На контрольно-диспетчерском пункте копошились люди. Они тоже были одеты в темно-зеленую форму.

Олсон вырулил на взлетно-посадочную полосу и наддал газу. Примерно через полмили я увидел большое облако пыли, и Олсон сбавил ход.

– Приехали, – сообщил он и остановился. – Давай-ка, Джек, я обрисую положение поподробней. Все работы я организовал – это ты уже знаешь. Твое дело – следить, чтобы они не стояли на месте. Меня пугают забастовки. Здесь занято около тысячи шестисот человек, в основном – цветные. Спят они в палатках, рабочий день – с семи утра до шести вечера, обеденный перерыв – два часа. Учти, во второй половине дня здесь настоящее пекло. Командует ими Тим О'Брайен. Он будет подчиняться тебе. Я уже предупредил его о твоем приезде. Мужик вроде нормальный, но я не слишком-то доверяю ирландцам. Значит, он присматривает за рабочими, а ты – за ним. Сам с рабочими не связывайся. Потом не оберешься хлопот. О'Брайен им по душе. Все усвоил?

Я в недоумении уставился на него:

– Так мне-то что делать?

– Я же сказал. Приглядывай за О'Брайеном. Ходи по стройке. Если заметишь, сачкует кто, скажи О'Брайену. Смотри, чтоб не смывались раньше шести.

Он вылез из машины и быстро зашагал к облаку пыли. Озадаченный, я пошел следом. Как только миновали пыльную завесу, я неожиданно увидел, что вокруг кипит работа. Штук двадцать бульдозеров разравнивали землю. Множество людей орудовали лопатами, ворочали валуны, распиливали электропилами поваленные деревья. Неподалеку стоял грейдер, и густо воняло гудроном.

Откуда ни возьмись перед нами возник низкорослый толстяк в грязных мешковатых штанах защитного цвета и мокрой от пота рубахе.

– День добрый, полковник, – поздоровался он.

– Как подвигаются дела, Тим? – спросил Олсон.

Толстяк ухмыльнулся:

– Как в сказке. Парни с утра свалили тридцать пихт. Сейчас готовим их к вывозу.

Олсон обернулся ко мне:

– Джек, знакомься… Тим О'Брайен. Будете работать вместе. Тим… это Джек Крейн.

Пока он знакомил нас, я разглядел О'Брайена. Тот был крепко сбит: широкая кость, мышцы и сало; лет сорока пяти, лысоватый, с грубыми чертами лица, уверенным взглядом голубых глаз и твердой линией рта. Такой человек не мог не понравиться: трудяга, надежный, – и я с удовольствием протянул ему руку.

– Тим… ты тут разобъясни Крейну что к чему. Мне пора. – Олсон виновато зыркнул на часы. – Выдели ему домик и джип.

Поблизости раздался взрыв такой силы, что я подскочил.

– Взрывные работы, – усмехнулся О'Брайен. – Скальных пород много.

Олсон похлопал меня по плечу.

– Джек, мне пора ехать. Увидимся через три дня. Тим позаботится о тебе.

Он повернулся и пошел к «ягуару».

О'Брайен глянул на часы.

– Обождите минут десять, мистер Крейн, и пойдем устраиваться. Я только прослежу, чтоб мужиков накормили обедом. – И он оставил меня одного.

Я огляделся вокруг. Расчистка местности шла полным ходом. Укладчик положил уже двести ярдов полосы. Впереди снова громыхнуло, разламывая скалы, и вслед за тем взревело с десяток бульдозеров.

Какого черта я здесь околачиваюсь, недоумевал я. Дело налажено лучше некуда. Они так вкалывают, что и за два месяца закончат, не то что за три.

Я стоял под палящим солнцем и ждал, как вдруг раздался свисток. Машины стали, все стихло. Рабочие побросали лопаты и начали стекаться к трем большим грузовикам, с которых трое негров раздавали питье и судки с едой.

Ко мне подъехал в открытом джипе О'Брайен.

– Садитесь, мистер Крейн, покажу вам ваш домик. Небось соскучились по душу. Мне так прямо невтерпеж! – ухмыльнулся он. – А потом, если не против, закусим вместе у меня. Мы соседи.

– Идет. – Я уселся рядом. – Слушай, Тим, давай на «ты»?

Он поглядел на меня и кивнул:

– Это можно.

О'Брайен быстро проехал по взлетно-посадочной полосе, свернул в сторону и направил джип к длинному ряду домиков, выстроившихся поблизости от диспетчерской вышки. Там он остановился, вылез из машины и подошел к домику номер пять.

– Тебе сюда. Будь как дома. А через полчасика заходи в шестой номер, договорились?

– Лады.

Прихватив сумку, я толкнул дверь и ступил в божественную прохладу кондиционированного воздуха. Затворил за собой дверь и принялся осматривать новое жилище. Большая гостиная была обставлена по высшему классу: четыре кресла, забитый до отказа коктейль-бар с охлаждением, цветной телевизор, стеллаж с книгами, на полу – ковер во всю комнату, мягкий как трава, а у дальней стены – стереорадиола. За гостиной оказалась небольшая спальня с двуспальной кроватью, шкафами и ночным столиком с лампой, а еще дальше – ванная комната, напичканная всем необходимым.

Я разделся, принял душ, побрился, надел рубашку с короткими рукавами и хлопчатобумажные брюки, затем вернулся в гостиную. Меня подмывало пропустить стаканчик, но я воздержался. Проверил время: оставалось пять минут; закурил, подождал. В половине первого я подошел к домику номер шесть и постучал.

О'Брайен, посвежевший, но в той же рабочей одежде, открыл дверь и жестом пригласил меня войти. Его дом оказался точной копией моего. В воздухе плавал запах жареного лука, от которого у меня потекли слюнки.

– Обед почти готов. Что будешь пить?

– Спасибо, ничего. – Я устроился в одном из кресел.

Появилась девушка с подносом в руках, одетая в темно-зеленую блузку и узкие брюки того же цвета. Она быстро накрыла на стол, поставила две тарелки и вышла.

– Давай есть, – сказал О'Брайен и сел за стол.

Я последовал его примеру.

Передо мной стояла тарелка с толстым бифштексом, лимской фасолью и жареным картофелем.

– А вы здесь недурно питаетесь, – заметил я, разрезая бифштекс.

– Здесь все по первому разряду, – отозвался О'Брайен. – У Эссекса работаем.

Некоторое время ели молча, потом О'Брайен сказал:

– Как я понял, вы с Олсоном подружились во Вьетнаме.

– Он был моим командиром. Я обслуживал его самолет.

– Ну и как тебе во Вьетнаме?

Я отрезал кусок бифштекса, намазал его горчицей и помолчал.

– Меня устраивала тамошняя жизнь, но ведь я не ходил под пулями. – С этими словами я отправил мясо в рот.

– Это другое дело.

– Совсем другое.

Еще через минуту-другую О'Брайен спросил:

– А ты большой мастак укладывать взлетные полосы?

Я перестал есть и поднял глаза. Он смотрел на меня в упор. Так мы играли в гляделки, и мне все больше нравился этот грузный мужик с открытым лицом, спокойно жующий свой бифштекс.

– Я авиаинженер. Мне ничего не стоит разобраться в начинке любого самолета, но я ни черта не смыслю во взлетных полосах.

Он легонько кивнул, потом сдобрил мясо горчицей.

– Нда. Что ж, спасибо за откровенность, Джек. Так и запишем. Олсон-то сказал, что хочет приставить ко мне присматривающего. Боится, что полоса не будет готова в срок. Вызвал, говорит, специалиста, чтоб следил за мной. Я ему не перечу, потому что платят мне хорошо. Эссекса он боится, как мальчишка. Когда человек боится, что не угодит и его выгонят, такого человека я жалею и не перечу ему.

После некоторой заминки я сказал:

– Мы расстались тринадцать месяцев назад. С тех пор не виделись. Он здорово изменился.

– Правда? Я-то здесь всего недели две работаю, но если кто трусит, того сразу видно. – О'Брайен доел и откинулся на спинку стула. – Ну, Джек, и что ж ты думаешь делать? Полосу-то, будь спокоен, через полтора месяца сдадим. Бригада у меня толковая, на них можно положиться.

– Олсон обмолвился про забастовку.

О'Брайен покачал головой:

– Чепуха. Зарплата у всех хорошая, и к тому же я умею держать их в узде.

Я пожал плечами:

– Тогда, хоть убей, не знаю, что мне делать. Работа у тебя налажена, и я здесь лишний – это любому ясно. Но ведь, Тим, какая-то глупость получается. Выходит, Олсон платит мне из своего кармана вроде бы ни за что.

О'Брайен улыбнулся:

– Ну, если платит и ты доволен, тогда, наверное, стоит поруководить мной, а?

– Можно поехать с тобой и посмотреть, что там и как? – Мне было неловко.

– Конечно. – Он взглянул на часы. – Тем более что мне пора двигаться.

Он отвез меня к строящейся полосе и вылез из джипа.

– Возьми его, Джек. Сегодня он мне больше не понадобится. Присматривайся. Принимаю любые предложения.

Чувствуя себя круглым дураком, я проехал мимо рабочих, уже взявшихся за дело, миновал выровненную площадку и углубился в лес. Там я бросил джип и пошел пешком.

Человек пятьдесят негров электропилами валили деревья. Меня они провожали равнодушными взглядами, пока один добродушный на вид верзила не махнул предостерегающе рукой:

– Здесь, браток, гулять опасно. Того и гляди, накроет стволом.

Я отклонился в сторону и, выйдя из леса на солнцепек, отправился к месту взрывных работ. Оттуда меня тоже попросили. О'Брайен не соврал: работа спорилась. Он имел под рукой в достатке машин, людей и взрывчатки, чтобы проложить взлетную полосу за полтора месяца.

Я свернул на пологую тропинку, сбегавшую к ручью, забрел подальше от строительства, присел на камень, закурил и предался размышлениям.

Одно я усвоил твердо: О'Брайен свое дело знает, и я здесь никому не нужен. Тогда зачем Олсон вызвал меня? Зачем он платит мне почти четыре тысячи долларов из своего кармана, если отлично знает, что О'Брайен справится сам? Что за этим кроется? Олсон улетел в Нью-Йорк. Сказал, вернется через три дня. А мне что делать? Первым моим побуждением было оставить ему письмо: мол, так и так, не понимаю, чем могу помочь, – и вернуться домой, но я тотчас отказался от этой мысли. Мне не хотелось возвращаться в свою убогую хибару и снова влачить жалкое существование. Я решил дождаться приезда Олсона и поговорить с ним начистоту. А пока, рассудил я, составлю отчет о ходе строительства, просто чтобы показать ему, что не даром ем свой хлеб.

Я вернулся на стройплощадку и застал О'Брайена за ремонтом вышедшего из строя бульдозера. Приметив меня, он подошел.