Богатырская дружина Мономаха. Русь в огне! Николаев Вадим

Как делают великих князей

Тринадцатого апреля 1093-го, или по тогдашнему летосчислению 6601 года, великий киевский князь Всеволод Ярославич, много и долго болевший, наконец преставился.

На следующий день в одном из залов княжеского дворца сидели трое мужчин. Точнее говоря, мужчинами можно было назвать только двоих из них – черниговского князя Владимира, прозванного Мономахом (Единоборцем) по имени его деда, ромейского (византийского) императора Константина Мономаха, и еще его родного брата, переяславского князя Ростислава. Оба они были сыновьями покойного Всеволода. Третий, новгородский князь Мстислав, старший сын Мономаха, был юношей почти семнадцати лет.

Каштановые кудри Мономаха, не закрывавшие его высокий лоб (унаследованный и старшим сыном), светились, как красное солнце, рядом с русоволосыми Ростиславом и Мстиславом. Князь был невысок ростом, но отличался крепким и большим телом.

– Что ты беспокоишься, брат?! – горячо говорил Ростислав. – Святополк у себя в Турове, а ты здесь, в Киеве. Кому, как не тебе, быть великим князем?

– Изяслав, отец Святополка, был старше нашего отца, – возразил Мономах. – Что, если Святополк затеет усобицу?

– Какая усобица, брат?! – воскликнул Ростислав. – В наших руках – все дружины Левобережья, а у Святополка только семьсот собственных отроков. Кто он есть против нас? И разве Владимир Святой не был лишь побочным сыном?

Мстислав молчал, внимательно слушая, что говорят отец и дядя. Он всей душой желал, чтобы отец, с которым его связывала крепкая мужская дружба (хотя виделись они не так уж часто), стал великим князем.

Братья еще немного поговорили, после чего отправились в собор святой Софии на погребение Всеволода.

Вечером этого дня в доме боярина Яна Вышатича (того самого, который много лет назад подавил восстание волхвов) собрались виднейшие бояре Киева.

– Все мы знаем, – говорил Ян Вышатич, седобородый старик, – какое воровство творилось при Всеволоде. А князь, будучи болен, и не подозревал об этом.

– Но Мономах не Всеволод, – заметил кто-то из бояр. – Он не потерпит воровства.

– Мономах еще хуже, – решительно сказал Вышатич. – Я знаю, что он из себя представляет. Он захочет полной власти над всеми нами. Разве такой великий князь нам нужен? Нам нужен князь, который был бы нам всем обязан, и такой князь есть.

– Кто же это? – спросили Вышатича.

– Тот, кто и должен стать великим князем по лествичному порядку. У Ярослава Мудрого было три сына – Изяслав, Святослав и Всеволод. То есть, конечно, было больше, но я говорю о главных. Святослав, хоть и был средним сыном, выгнал Изяслава из Киева и беззаконно княжил целых три года. Только его смерть восстановила порядок. Князем снова стал Изяслав и правил два года, вплоть до битвы на Нежатиной Ниве, где он был убит. Ему наследовал Всеволод как последний из сыновей…

– Что ты нам это говоришь? – нетерпеливо перебил молодой боярин. – Мы и так это прекрасно помним.

– Всегда полезно вспомнить прошлое, – мудрым голосом заметил Вышатич и добавил: – Кто не помнит прошлого, у того и будущего быть не может. Итак, Изяславу наследовал Всеволод. Но теперь, когда Всеволод мертв, разве не Святополк, старший сын Изяслава, должен стать великим князем? Ведь лествичный порядок состоит, как известно, в том, что после смерти великого князя ему наследует ближайший из его братьев. И это разумно, что наследует брат, а не сын, потому что дядя, конечно, опытнее племянника. Но когда братьев больше не осталось, престол должен получить сын самого старшего брата. В нашем случае это Святополк.

– Какой-то жалкий князь из Турова, которого пять лет назад изгнали новгородцы? – скептически спросил все тот же молодой боярин.

– Вот именно! – воскликнул Вышатич. – Каково ему будет сразу после Турова получить киевский златой престол? Разве он не будет благодарен нам по гроб жизни?

Решено было немедленно отправить гонца в Туров с известием о смерти Всеволода и с приглашением на великое княжение. Гонцу велено было гнать во весь опор, не щадя лошадей. По расчетам Вышатича двадцать четвертого, в день Антипасхи, Святополк должен был быть в Киеве.

На следующий день у Мономаха состоялась беседа с Вышатичем. Мономах тщательно готовился к ней, понимая, что без поддержки киевского боярства великим князем ему никогда не стать.

– Мы готовы, Владимир Всеволодович, признать тебя великим князем, – начал Вышатич, – но нам нужны определенные обязательства.

– Какие? – спросил Мономах.

– Воровство, творившееся при твоем отце, должно быть прекращено. Я не виню покойного князя, боже упаси, – он был болен и ничего не знал. Но теперь виновные должны быть наказаны, а деньги возвращены в казну.

– Я бы сделал это и без твоего совета, – твердо сказал Мономах.

– Все ложные пени со стороны княжеских судей и сборщиков должны быть отменены, – продолжал Вышатич.

Мономах молча кивнул.

«Они хотят сделать меня боярским князем, – подумал Мономах. – Что же, пусть лишь введут меня в собор святой Софии, а там все равно все будет по-моему».

– Я согласен, – ответил Мономах.

– И ты готов целовать крест святой?

– Да, готов. – Тут же это было проделано.

– Теперь, – сказал Мономах, – я хотел бы спросить: сколько мне еще ждать?

– Дней девять-десять. Я верю тебе, князь Владимир, но не все бояре так к тебе расположены. Я должен уговорить их.

На этом они и разошлись. Мономах доверял Вышатичу не больше, чем тот ему, но думал, что поединок он выиграл.

Между тем происходящее живо обсуждалось в народе. Всеволода ремесленники не то чтобы не любили, но, во всяком случае, не уважали и норовили рассказывать о больном князе веселые байки, высмеивавшие его старческое слабоумие. Все были недовольны воровством и непомерными поборами, все жаждали перемен.

Мономах был для них только сыном своего отца, и видеть князем его никто не хотел. Однако его княжение казалось делом неизбежным.

Тем временем приближался день Антипасхи. Когда Святополк прислал к Вышатичу гонца с посланием о том, что стоит под Киевом и готовится к торжественному въезду в город, Вышатич начал действовать. Его люди распространяли по городу слухи о том, что в Киев въезжает Святополк Изяславич. Народ оживился: в никому не известном Святополке видели долгожданного избавителя, при котором наступит хорошая жизнь.

Двадцать четвертого апреля, как и было рассчитано, Святополк, высокий и худой, въехал в стольный град. Ремесленники встречали его с радостью; особенно покорил туровский князь всех тем, что несколько раз приостанавливал коня и заговаривал с простыми людьми.

Мономах, Ростислав и Мстислав, оповещенные о случившемся, поехали к Софийскому собору встречать Святополка. Мономах проклинал себя за то, что поверил старой лисице Вышатичу и не ввел в город дружины Левобережья.

– Нас коварно обманули, брат, – говорил ему Ростислав. – Но сила по-прежнему на нашей стороне. Мы должны начать усобицу.

Мономаху очень хотелось последовать совету Ростислава, но тогда он, и без того непопулярный, выглядел бы в глазах народа зачинщиком смуты, а этого он не желал.

И он отрицательно покачал головой.

Между тем к собору подъехал Святополк со своей свитой. Два будущих соперника, давно уже не видевшие друг друга, стали лицом к лицу.

Первым заговорил Мономах:

– Приветствую тебя, Святополк Изяславич. Садись на престол отца моего, ибо прежде это был престол твоего отца.

Мономах, как видим, умел держать удар.

– Приветствую и я тебя, Владимир Всеволодович, – елейным голосом отвечал Святополк. – Ценю твое миролюбие и дружбу и торжественно клянусь отвечать тебе тем же.

Князья, бояре и дружинники спешились и пошли в собор. Мономах и Мстислав чуть задержались.

– Как же так, отец? – спросил Мстислав, чуть не плача. – Ведь великим князем должен был стать ты.

– Стало быть, так угодно Богу, сынок, – ответил Мономах, потрепав Мстислава по русым волосам. – И потом, – добавил он чуть погодя, – наше дело еще не проиграно.

Святополк был торжественно введен в Софийский собор, и все, включая Мономаха, принесли ему присягу верности.

– Ты – князь наш, где увидим твой стяг, там и будем с тобой! – выкрикнул кто-то из великокняжеских дружинников.

Никто не знал, что для Руси наступают двадцать тяжелых лет.

Изгой

В те времена окрестности Тьмутаракани, самого дальнего города Киевской Руси, кишели шайками разбойников. Одна из таких шаек ночью поджидала того, кто осмелился бы в поздний час проехать по дороге, ведущей в город.

Наконец на дороге показались два всадника. Оба они были высоки и широки в плечах, особенно тот, что ехал слева. Завидев разбойников, он наклонился к своему спутнику:

– Ну что, Борей, боишься?

– Я ничего не боюсь, князь, – спокойно ответил тот.

Всадники поравнялись с разбойниками.

– Здорово, добры молодцы! – приветствовал их атаман. – Сами отдадите добро или помочь?

– А вы, братцы, знаете, кто я такой? – вопросом ответил всадник, ехавший слева.

– Уж не великий ли князь? – ехидно спросил кто-то.

– А ты не так далек от правды, – серьезно ответил всадник. – Я князь Олег Святославич, и это я должен сейчас сидеть на киевском златом престоле.

– Да что ты врешь?! – возмутился атаман. – Всякому известно, что князь Олег в плену у греков.

– Как видишь, уже не в плену, – сказал всадник.

Тут только разбойники обратили внимание на то, что у всадника не было бороды, а были одни лишь светлые густые усы. Такие же усы (и тоже без бороды) носил, по слухам, покойный князь Святослав.

– Допустим, что ты Олег Святославич, – вступил в разговор тот разбойник, которого считали самым умным и который был правой рукой атамана. – Но разве не Изяслав был старшим из сыновей Ярослава? Вот потому-то его сын Святополк и стал великим князем. Сам Мономах, сын Всеволода, добровольно уступил ему княжение.

Даже здесь, в Тьмутаракани, знали уже о смене князя.

– Мой отец Святослав отнял престол у Изяслава не просто так, а потому что имел бумагу от Ярослава Мудрого, где тот завещал киевский престол ему как самому смышленому из своих сыновей.

– Почему же он ждал так долго? – поинтересовался разбойник. – Изяслав правил в Киеве целых девятнадцать лет, пока Святослав не сверг его.

– Мой отец надеялся уговорить Изяслава, хотел, чтобы тот миром отдал ему власть, – сказал Олег. – Уговоры не подействовали, и отец, не желая смуты, уступил. Больше того, он помогал ему, составил вместе с ним и Всеволодом «Правду» Русской земли. Но Изяслав мало прислушивался к его советам. Из-за него мы проиграли половецкому хану Шарукану битву на реке Альте. И тут же случилось восстание в Киеве. Изяслав и Всеволод позорно бежали из стольного града, а народ провозгласил князем язычника Всеслава Полоцкого. Конечно, потом власть Изяслава восстановилась – при помощи польского войска, но он был бездарным князем, это все видели. И тогда, еще через пять лет, мой отец, поддержанный Всеволодом, сверг Изяслава. Наконец-то Русь получила достойного князя. Моего отца прославлял в своих песнях сам великий Боян. Жаль, что правил отец недолго, – всего три года. Если бы с самого начала выполнили завещание Ярослава, все было бы иначе.

Насчет завещания Олег врал, но эта ложь была хорошо продумана.

Его рассказ произвел на разбойников впечатление, однако умный разбойник не унимался:

– Тебе-то ведь никто ничего не завещал. По какому же праву ты требуешь себе киевский престол?

– Меня поддерживает сам император Алексей Комнин.

– Которому ты продал Русь за власть в Киеве?

– Отчего же? Русь заинтересована в хороших отношениях с греками.

Олег умолчал о том, что в случае прихода к власти с помощью ромейского императора обещал принести тому вассальную присягу. Ради власти он был готов на все.

– И что же, ты собираешься идти на Киев? – ехидно спросил атаман. – Вдвоем со своим слугой?

– А что, Борей, возьмем мы с тобой вдвоем Киев? – весело спросил Олег.

– Отчего же не взять, князь, возьмем, – совершенно серьезно сказал Борей.

Разбойники захохотали.

– Это, конечно, шутка, – пояснил Олег. – У нас пока цель поскромнее – взять Тьмутаракань.

Наступило молчание. Разбойники напряженно обдумывали предложение Олега, казавшееся им вполне серьезным. Ведь Тьмутаракань, которой сейчас владел князь Давыд Игоревич, переходила из рук в руки, как уличная девка. Почему же Олег Святославич (а в том, что перед ними не обманщик, они уже не сомневались), человек, судя по всему, бесстрашный и бесшабашный, не сможет завладеть ею? Ему надо лишь набрать большое войско, а разбойников вокруг города, с которыми они поддерживали самые тесные связи, было, как уже говорилось, очень много.

До сих пор они грабили на больших дорогах, а тут им предлагалось серьезное дело. И кто знает, не войдут ли они в случае успеха в дружину этого родовитого князя, претендующего к тому же на киевский престол и похваляющегося поддержкой ромейского императора?

– Ну как, други, – спросил Олег, – согласны вы помочь мне?

– Согласны, – ответил за всех атаман, и все остальные в едином порыве вскинули руки вверх.

– Много ли вы знаете таких, как вы?

– Достаточно, – сказал атаман.

– Способны ли вы набрать для меня большое войско?

– Способны.

– И как скоро?

– За сколько дней Бог сотворил мир? – снова вступил в разговор умный разбойник.

– Известно за сколько, – произнес Борей. – За шесть. А на седьмой отдыхал.

– Так вот, – теперь уже говорил атаман, – мы тоже постараемся уложиться в шесть. Но на седьмой отдыхать не будем, а пойдем брать город.

– Хорошо, – отозвался Олег. – Действуйте. Только действуйте осторожно. В городе ничего не должны знать, чтобы они не успели подготовиться к обороне.

Атаман кивнул.

– Что же, в добрый час, – подытожил Олег. – А мы с Бореем пока найдем приют в какой-нибудь веси и будем ждать. Обещаю вам, что не забуду этой случайной встречи на дороге. Если дело удастся, все войдете в мою дружину.

Разбойники возликовали.

Князь Олег Святославич, только что появившийся на страницах нашего романа, был весьма примечательной фигурой. В молодости он был дружен со своим двоюродным братом Владимиром Мономахом. Дружба эта началась в 1076 году, еще при жизни Олегова отца, когда оба родича были посланы в Польшу воевать против чешского короля Вратислава. Она оказалась настолько крепкой, что Мономах предложил Олегу стать крестным отцом своего первенца Мстислава, и Олег охотно согласился.

Когда они делили тысячу гривен, взятых у чехов как дань, Мономах во избежание лишних споров предложил поделить деньги по-братски.

– Лучше всегда все делить поровну, – говорил он, – а не считать, кто сделал больше, а кто – меньше.

Олег не возражал.

Затем Олег жил в Чернигове, при дворе своего дяди Всеволода, бывшего тогда местным князем. Никто не знал, что Олег лелеет честолюбивые планы. Он вступил в тайные сношения с другим своим двоюродным братом, Борисом Вячеславичем, который в 1077 году с боем взял Чернигов, однако продержался там всего лишь восемь дней. В следующем, 1078 году Олег неожиданно бежал из Чернигова в Тьмутаракань, где его ждали Борис Вячеславич вместе с родным братом Олега Романом. Главой собранного войска единодушно был признан Олег, как старший сын человека, еще совсем недавно княжившего в Киеве. Поскольку русских воинов катастрофически не хватало, за помощью не побрезговали обратиться к половцам.

Началось все для мятежников более чем удачно. Разбив войска Всеволода на Сожице, неблагодарный Олег со своими половцами вступил в Чернигов и правил им тридцать девять дней. Свою неслыханную дерзость он обосновывал тем, что его отец Святослав княжил в Чернигове раньше Всеволода. Он набирал (в основном из тех же половцев) новое пополнение, готовясь к походу на Киев и уже тогда мечтая о киевском престоле.

Но изгнанный из Чернигова Всеволод обратился за помощью к брату, великому князю Изяславу. Хотя отношения между братьями изрядно охладели после участия Всеволода в заговоре Олегова отца Святослава, Изяслав согласился помочь – не из любви к брату, а из опасений за собственную власть. Олега, считал он, надо было остановить, пока тот не собрал слишком большое войско.

Третьего октября 1078 года состоялась знаменитая битва на Нежатиной Ниве, в которой пал великий князь Изяслав, а со стороны мятежников погиб Борис Вячеславич. Битву мятежники проиграли, и Всеволод стал новым великим князем. Олег отступил обратно в Чернигов, но вскоре в город вошел Мономах, которому отец отдал свое бывшее княжество. Старый друг и кум, располагавший большими силами, изгнал Олега из города, и тот вывел остатки некогда могучего войска через Восточные ворота.

Далее войско Олега распалось на разрозненные дружины, бежавшие в степь по направлению к Тьмутаракани. Одной из этих дружин руководил его брат Роман, красавец, любимец женщин. В черный для Олега день князю сообщили, что брат убит половцами, а труп его брошен на съедение диким зверям. Никто не знал, где лежит труп, и Олег не мог даже похоронить брата. Он не сомневался, что половцы были подкуплены Всеволодом (хотя это было не так, и Роман сам был виноват в своей смерти, проявив излишнюю горячность). Олег поклялся отомстить ненавистному дяде.

В дороге воины умирали от нехватки еды и разных болезней, и в Тьмутаракань Олег явился лишь с горсткой людей. Там его взяли в плен хазары и продали ромейцам. Он и это, обезумев от ненависти, приписывал козням Всеволода.

Более двух лет Олег томился в заключении на острове Родос. От своих стражников он, быстро выучивший греческий язык, знал, что в Киев направлено послание с требованием выкупа. Но Всеволод, разумеется, не собирался платить никакого выкупа за изменника.

Все внезапно изменилось в 1081 году, когда великий доместик Алексей Комнин сместил императора Никифора III и вынудил того постричься в монахи. Алексей не считал себя узурпатором, поскольку его дядя Исаак в пятидесятые годы уже правил Ромеей.

Олег сразу же был приглашен ко двору, и новый император принял его с большим радушием. Русский архонт, как его здесь называли, женился на знатной ромейке Феофании Музалон. Она, правда, вскоре умерла из-за неудачных родов, но свершилось главное – Олег стал для ромейцев своим.

Он все меньше думал о далекой Руси, пировал, наслаждался прекрасными телами ромейских женщин. Император Алексей часто принимал его наедине, они много и подолгу беседовали. Никогда еще Олег не был так счастлив, как в эти ромейские годы.

Но по прошествии двенадцати лет все закончилось так же неожиданно, как и началось. Император пригласил Олега к себе, и Олег пошел, как ходил обычно, никак не ожидая, что эта встреча будет последней.

Он сразу же заметил, что Алексей, обычно приветливый и улыбчивый, на этот раз серьезен и сосредоточен.

– Архонт Олег, – начал император, – беседы с тобой всегда доставляли мне истинное удовольствие. Я чтил и чту твою дружбу. Но я – правитель и обязан даже в часы досуга думать о благе государства. У меня на тебя были и остаются определенные виды. До сих пор не время было для осуществления моих замыслов, но сейчас все изменилось.

– Что же произошло? – спросил Олег, теряясь в догадках.

– Умер великий киевский князь Всеволод.

Даже чувственные наслаждения не доставляли Олегу такой острой радости, как та, которую он испытал, узнав о гибели ненавистного врага. Только одно омрачало его радость – то, что он так и не успел отомстить Всеволоду.

– Кто стал новым князем? – спросил Олег, не сомневаясь в ответе.

Однако ответ был совсем не таким, какого он ожидал:

– Князем стал Святополк, сын Изяслава. Говорят, будто бы Владимир Мономах добровольно уступил ему власть, соблюдая закон старшинства. Но я в это не верю. Здесь ясно видны козни киевской знати. Теперь на Руси неизбежна смута. Она может начаться не сразу, чуть позже, но она неизбежна. И вот тут-то пробил твой час, архонт Олег. Ты должен ехать на Русь и попытаться стать великим князем. Я со своей стороны готов поддержать тебя своим войском.

– На каких условиях? – спросил Олег, понимая, что задаром такая помощь не оказывается.

– Русь должна стать областью Ромеи. Это то, что касается политики. А вот то, что касается веры. Киево-Печерская лавра, враждующая с нашим митрополитом, должна быть упразднена.

Олег согласился не раздумывая. Сумасшедшая жажда власти, казалось бы, угасшая в нем за долгие годы праздности и удовольствий, вновь пробудилась с неистовой силой.

Довольно быстро они обговорили план действий, а на следующий день ромейский корабль уже вез Олега вместе с верным слугой Бореем по Понту Евксинскому к Тьмутаракани.

План, разработанный императором Алексеем и Олегом, был четок и ясен. Сначала Олег, набрав себе войско, берет Тьмутаракань и закрепляется там. Затем, выждав какое-то время, он при помощи половцев отбирает у Мономаха, ставшего после смерти Всеволода главным его врагом, Чернигов. И наконец, на последнем этапе в дело вступает ромейское войско, совместно с которым Олег берет Киев и захватывает власть на Руси.

Атаман сдержал свое слово, и уже вечером следующего дня Олег Святославич проводил смотр войска. Смотром он остался вполне доволен.

Потом, на рассвете, вооруженные до зубов разбойники на конях окружили Тьмутаракань. Город, где, как в библейском Вавилоне, смешались чуть ли не все наречия и народности, не был готов к внезапному штурму и сдался без боя.

Олег жестоко отомстил хазарам за давнишний плен. Он забыл о том, что несчастье помогло счастью и что, если бы не этот плен, он бы никогда не сблизился с императором Алексеем. Он помнил только о нанесенной ему обиде, и по его приказу все жившие в городе хазары были вырезаны до единого человека.

Князь Давыд Игоревич в панике бежал. С горя он стал разбойничать на море и почти полностью ограбил купцов в устье Днепра.

Половцы

Вскоре после прихода Святополка к власти в Киев явилось половецкое посольство. Все прекрасно помнили, как в прошлом, засушливом году половцы штурмовали пограничную линию на реке Суле и захватили русские села на обоих берегах Днепра.

Однако на этот раз половцы, узнавшие о смерти Всеволода, пришли с миром. Но Святополк не стал ни разбираться в этом, ни слушать чьи-то советы. Он давно уже лелеял мысль о том, чтобы разогнать старую дружину и заменить ее людьми, преданными только ему. Боярам подчиняться он тоже не собирался, так что расчеты мудрого Вышатича не оправдались. Святополк, как и Мономах, хотел править сам, но, в отличие от последнего, не отличался большим умом.

Потому-то он и запер половецкое посольство в избе. Половцы были враги, они явно готовили какой-то коварный план, и их следовало изолировать. На более глубокие рассуждения Святополк не был способен.

Половцы, узнав об оскорблении, нанесенном их посольству, стали собирать войско.

В Киеве же были заняты совсем другими делами. Святополк увлекся заменой дружины и подбирал новых людей – в основном известных ему по Турову.

В эти дни к нему во дворец явился Вышатич. У Святополка не было никакого желания говорить с тем, но отказать влиятельному боярину он не мог – это было бы слишком.

– Что ты творишь, князь Святополк? – с самого порога начал Вышатич. – Гонишь старшую дружину и приближаешь своих?

– Я князь. Что хочу, то и делаю. А хочу я, чтобы мне служили верные люди.

– За любую верность надо платить, – заметил Вышатич. – Ты знаешь притчу о прикованном к столбу рабе и о сердобольном прохожем?

– Нет, не знаю. Расскажи, – благодушно предложил Святополк. Слушать притчи он любил.

– Один раб, провинившийся перед своим хозяином, был за то прикован им к столбу, – начал Вышатич. – Раб был наг, в одной лишь повязке, препоясавшей чресла. Было жарко, его кусали мухи, слепни и оводы. Шедший мимо прохожий сжалился над ним и отогнал насекомых. «Что ты наделал? – вскричал раб. – Эти уже наелись, они кусали небольно, я к ним привык. А сейчас налетят новые, голодные, они закусают меня до смерти».

– Пусть мои слуги кусают Русь, как слепни и оводы, – отвечал Святополк. – Пусть медовуха и брага текут у них по усам и попадают в рот, лишь бы они верно служили мне.

– И бояр ты слушать тоже не собираешься?

– Негоже великому князю слушать бояр.

– Неблагодарный! – вскричал Вышатич. – Или ты забыл, что это мы сделали тебя великим князем?

– Великим князем меня сделал лествичный порядок, – невозмутимо сказал Святополк.

– Ты, князь, дурак или глумишься надо мной? – возмутился Вышатич. – Неужто ты не понимаешь, что, не будь моей хитрости, Мономах захватил бы киевский престол?

– Что было, то прошло, – невозмутимо произнес Святополк.

Взбешенный Вышатич вышел из тронной залы, не прощаясь и проклиная себя за жестокую ошибку.

Тем временем в Киев пришло известие о том, что множество половцев осадили город Торческ. Святополк немедля отпустил запертых послов, но было уже поздно: половцы больше не хотели мира, они хотели войны.

Святополк тоже стал готовиться к войне, тем более что новые дружинники жаждали испытать себя в деле. «Иди, князь», – говорили они едва ли не в один голос.

И снова к Святополку явился Вышатич.

– Не вздумай ходить против них, – предостерег он князя. – Мало у тебя воинов.

– У меня семьсот воинов, – возразил Святополк. – Они могут им противостоять.

– Если бы ты выставил хоть семь тысяч, и то было бы худо, – заметил Вышатич. – Земля наша оскудела от войн. Надо искать мира.

– Мира? – повторил Святополк, сам же этот мир загубивший. – А может быть, ты посоветуешь ждать, пока они возьмут Торческ? И после другие города?

– Раз уж непременно желаешь воевать, – сказал Вышатич после паузы, – пошли к брату своему Владимиру. Он поможет тебе.

Вышатич не любил их обоих, но сейчас он думал об опасности, грозившей Русской земле.

Этому совету Святополк внял, поразмыслив, что семиста отроков все-таки недостаточно. Мономах, получив послание, начал спешно собирать воинов, а одновременно написал брату Ростиславу и сыну Мстиславу, чтобы те готовились к битве с половцами.

Когда все трое прибыли в Киев, то встретились со Святополком в монастыре святого Михаила. Был при их встрече и Вышатич.

– Ну что, Святополк Изяславич, – ехидно сказал Мономах, – вольно тебе было запирать половецких послов в избе? Половцы шли на Русь с миром, а благодаря тебе идут теперь с войной.

– Издевайся, Владимир Всеволодович, издевайся, – не полез за словом в карман Святополк. – Я ведь знаю, что не по доброй воле ты уступил мне киевский престол. И представляю, как грызет тебя зависть. Да только ничего теперь не поделаешь. Править мне Киевом до самой смерти.

– Скорей бы эта смерть наступила! – воскликнул Ростислав, поразив даже старшего брата.

– Значит, распри ведете между собой?! – вмешался в разговор разъяренный Вышатич. – А поганые губят Русскую землю. После разберетесь, а сейчас немедленно отправляйтесь навстречу поганым – либо с миром, либо с войною.

– В самом деле, – спокойно сказал Мономах, – оставим распри. Войска готовы, двинемся же в путь.

Они со Святополком поцеловали друг другу кресты.

Стугна

Двадцать шестого мая киевские войска встали на берегу реки Стугны. На другом берегу стояло половецкое войско со стрельцами в первых рядах. Во главе его был сам Тугор-хан, вошедший в русские былины как Тугарин Змеевич.

Князья совещались с дружинниками.

– Пока стоим за рекой, – предложил Мономах, – заключим мир с ними.

Он был тут же поддержан Ростиславом, Мстиславом и дружинами всех троих. Будь здесь Вышатич, он бы, без сомнения, тоже высказался за.

Но молодая киевская дружина хотела войны.

– Хотим биться, – сказал один.

– Перейдем на другую сторону реки, – вторил другой.

– Дело говорите, – кивнул Святополк.

Спорить с великим князем и начальником войска было бессмысленно.

Они стали переходить через Стугну. Вода сильно вздулась, и Мономах подумал о том, что это плохая примета.

Они миновали город Треполь и, став между валами, поставили стяги. Стрельцы, готовясь к бою, выдвинулись вперед. Половцы, подойдя близко к валу, тоже поставили свои стяги, и наконец, после всех этих приготовлений, оба войска ринулись друг на друга.

Святополк шел справа, Мономах и Мстислав – слева, а в центре был Ростислав. Тугор-хан удачно почувствовал самое слабое место и ударил по Святополку. Храбрецы из его дружины бежали почти сразу. Бежал и сам Святополк, запершись в Треполе.

Расправившись с правым крылом, половцы навалились всеми силами на остальных. Тут они нашли гораздо более мужественных противников, и сражение было жарким, но в конце концов Мономах с родичами тоже вынуждены были бежать.

Добравшись до Стугны, Мономах и Ростислав, оба потерявшие в бою коней, решили перейти реку вброд. Однако Ростислав выбрал неверный путь, и его подхватило сильное течение. Мономах бросился на помощь к брату, но едва не утонул сам и был отнесен течением в сторону. Добравшись до другого берега, он тупо стоял там до тех пор, пока волны не прибили к его ногам тело Ростислава. Он вытащил брата на берег, пытался сделать все, что возможно в таких случаях, но это было тщетно.

Кто-то тронул его за плечо. Он обернулся и увидел Мстислава, которого потерял из виду еще во время боя.

– Сынок, – прошептал Мономах, обнимая его, – живой, ты живой.

– И ты жив, отец, – сказал Мстислав. – Благодарение Богу!

Потом оба они молча стояли над телом Ростислава.

Неожиданно Мономах в несвойственном для него страстном порыве упал на колени и, подняв глаза к небу, воскликнул:

– Господи, об одном молю: дай мне отмстить половцам и дай мне покарать Святополка, виновника этого позора и убийцу моего брата!

Мстислав же начал тихо молиться за душу погибшего дяди.

Только одно могло как-то утешить Мономаха, если бы он об этом знал: это было его первое и последнее поражение в бою за всю жизнь.

Половцы, убедившись в полной победе, начали грабить окрестности. Часть их направилась к Торческу, осада которого была ослаблена Тугор-ханом из-за битвы на Стугне.

Когда совсем стемнело, Святополк, в сопровождении всего лишь двух спутников, поскакал в Киев. Прибыл он туда утром и сразу же увидел гроб, за которым шло множество людей. Это хоронили Яна Вышатича, не пережившего известия о разгроме.

На следующий день были другие похороны – хоронили Ростислава. Мстислав немного отстал и теперь нагонял идущих. Неожиданно он услышал сзади такие слова:

– Ну и дела! Утоп, а хоронят как героя.

Мстислав резко обернулся. Этого человека он помнил в лицо. То был один из молодых дружинников Святополка, который рьяно настаивал на битве, а потом в числе первых бежал с поля боя. Мстислав не сдержался и ударил мерзавца по лицу рукояткой меча.