Мэрилин Монро. Психоанализ ослепительной блондинки Бонд Алма

На самом деле после просмотра иллюстраций мой ужас стал только сильнее. Я думала: «Джим будет делать это со мной? Я не позволю!» Большую часть нашей брачной ночи я провела в ванной комнате и стала очень изобретательной в поисках предлогов, чтобы не исполнять свои супружеские обязанности.

Я не смогла сдержать улыбку при мысли о Мэрилин Монро, которую часто изображают символом счастья и сексуальности, чуть ли не нимфоманкой, в «платоническом» браке. Мэрилин, по-видимому, не считала, что в этом было что-то смешное. Хотя она не смотрела на меня в этот момент, она вдруг спросила:

— Вы смеетесь надо мной?

— Разве похоже, что я смеюсь? — отозвалась я.

— Нет, но я готова поспорить, что вы смеетесь внутри. Это не лучший повод для веселья, потому что, смеясь, человек отказывается признать это. Ну, на этот раз можно применить презумпцию невиновности, но если я когда-нибудь услышу, что вы смеетесь надо мной, я выйду из этого офиса и никогда не вернусь!

Я знала Мэрилин достаточно хорошо к тому времени и понимала, что она говорит то, что действительно думает. И теперь я должна сказать что-то, но что? Как можно доказать, что ты не смеешься? И никогда не смеялась? Я глубоко вздохнула и сказала:

— Многие люди в вашей жизни смеялись над вами, Мэрилин. Они были жестокими и слишком ограниченными, чтобы оценить всю глубину вашей личности и таланта. Но вы осуществили мечты, над которыми они насмехались, и теперь вам следует посмеяться над ними.

Мои слова, похоже, успокоили ее. Хотя я была уверена в каждом слове, которое только что произнесла, я вздохнула с облегчением, что Мэрилин не заметила той улыбки.

3 марта 1959 г

— Когда мы поженились, и Джим, и я были девственниками, — начала она, — и не совсем представляли, что мы делаем. Джим не особенно понимал, как доставить мне удовольствие, поэтому он просто прыгал в постель и делал свое дело. Обычно он торопился, чтобы выспаться или успеть на работу. Я не могла понять, почему такая шумиха вокруг секса. По-моему, это было то же самое, как если бы кто-то сходил с ума по гуталину.

Джим любил секс, и я обычно мирилась с этим, потому что хотела быть хорошей женой. Я просто лежала на спине и мечтала, как стану кинозвездой. Позже он выпустил книгу, в которой написал, что я любила заниматься с ним сексом и была очень страстной в постели. Это стало для меня новостью! После секса с Джимом я часто просто отворачивалась и засыпала. Иногда он начинал сомневаться в моей верности. В этом не было никакого смысла. В то время у меня полностью отсутствовал интерес к сексу.

В первый год мы много времени проводили вместе, и это было весело. К сожалению, чаще всего мы занимались тем, что нравилось Джиму, а не мне.

Мы ездили на рыбалку на озеро Шервуд, катались на лыжах в Логове Большой Медведицы и специально для меня время от времени ходили в кино или на танцы. Мне нравилось, сбросив туфли, гулять по берегу океана в лунном свете.

Я всегда любила океан, который напоминает мне о забавной истории, которую Болендеры рассказывали обо мне. Когда мне было два года, они привезли меня на пляж в Манхэттене, где я увидела океан в первый раз. Я прыгала и, хлопая в ладоши, кричала от восторга:

— Огромная сырость!

Мне тоже понравилась эта история: когда мне было три года, я впервые увидела снег. Я взяла в руки комочек и, глядя как он тает, сказала с удивлением:

— Из снега вытекает сок!

Я думаю, у меня всегда был своеобразный взгляд на вещи, даже когда я была совсем маленькой.

— Джим считал, что мы отлично проводим время, но я была другого мнения. Жить чужими интересами — это не для меня. Первую попытку самоубийства я совершила в том году, проглотив целую упаковку таблеток, но я думаю, тогда у меня не было по-настоящему серьезного намерения. Джим ворвался в дом и держал мою голову над унитазом, пока меня рвало.

После этого я проспала целые сутки, а когда проснулась при свете дня, не знала, радоваться мне или сожалеть о том, что я осталась жива. Самоубийство — это привилегия каждого человека. Я не верю, что это грех или преступление. Это мое право убить себя, если я так хочу, хотя, оглядываясь назад, я рада, что в то время моя попытка не была успешной.

Джим оказался типичным, старомодным шовинистом, который относился ко мне как к своей частной собственности, — продолжала Мэрилин, — когда я открыла ему мои тайные мечты стать актрисой кино, он рассмеялся. Когда-то, в средней школе, Джим выиграл приз в конкурсе Шекспира за исполнение речи Шейлока о «мести» из пьесы «Венецианский купец» и сказал:

— В этом доме актером всегда был я. С чего вдруг тебе пришло в голову, что ты хочешь сниматься в кино? Ну, продолжай мечтать, женушка, если это делает тебя счастливой. Но поверь мне, у тебя ничего не получится.

— Он не знал, но его слова прозвучали погребальным звоном нашего брака. Бедный Джим, — размышляла Мэрилин, — он неплохой парень. Я уверена, что он был разочарован тем, что я была готова скорее распрощаться с жизнью, чем мыть посуду и скрести полы. В конце в концов, я могла бы вернуться в приют.

Я могла быть до сих пор замужем за ним, — рассказывала Мэрилин, — если бы не было войны. В 1943 году Джима зачислили в торговый флот на должность инструктора по физическому воспитанию и отправили на великолепный остров Санта-Каталина у западного побережья Калифорнии, где мы снимали за тридцать пять долларов в месяц небольшую симпатичную квартиру. Тогда я была неутомимой домохозяйкой и тщательно убирала дом каждый день.

Там мы завели щенка колли по имени Магси, которого я купала два раза в неделю и содержала в безукоризненном виде. Я заботилась о нем, как о собственном ребенке, и чувствовала гордость всякий раз, когда кто-нибудь отмечал, какой он красивый и ухоженный.

Рассказывая о себе, я невольно задаюсь вопросом, кто я, — задумчиво говорила Мэрилин. — Но я так сильно изменилась, что сегодня уже не знаю себя. Я фанатичная домохозяйка или неряха? Если бы вы видели мою спальню этим утром, доктор, вы легко ответили бы на этот вопрос.

Жизнь на острове была прекрасной во многих отношениях, — продолжала она. — Я поднималась на вершину холма, мои волосы развевал ветерок, а взгляд скользил по бескрайним пенящимся волнам. Помню, иногда мне казалось, что брак это не так уж плохо. Конечно же, Джима не было рядом со мной в те моменты, когда я так думала.

Этот остров был самым красивым местом, где мне доводилось жить, и с ним было связано одно из немногих приятных воспоминаний о моей матери, потому что однажды она привозила меня сюда на выходные, когда я была маленькой. Я никогда не забуду, как мы, держась за руки, бродили по пляжу и ели мороженое в рожках, как все обычные девочки с их мамами. Я и не подозревала, что это никогда не повторится снова. Вскоре после этой поездки ее забрали в больницу, и я почти не видела ее с тех пор.

Ну, хватит об этом, или я никогда не закончу рассказ о моем первом браке. Джим был добытчиком, а я готовила еду и убирала дом. Мы ходили на пляж, плавали, ныряли или просто загорали. По вечерам мы сидели на крыльце и смотрели на звездное небо, или он играл на гитаре и пел для меня. Все было хорошо до тех пор, пока я не заговорила о своей мечте стать кино-звездой. Вскоре я научилась держать свои амбиции при себе, так же, как я делала, когда жила в доме Болендеров. Мы хорошо прожили с Джимом несколько месяцев в прекрасном городе Авалоне, до его перевода на Тихий океан.

Я была в ужасе, что он может не вернуться, и отчаянно хотела ребенка.

— Пожалуйста, пожалуйста, Джим, — умоляла я, — если, не дай бог, что-нибудь п-п-п-плохое с-с-случится с тобой, у меня останется что-то, ради чего стоит жить.

— Нет, Норма Джин, — продолжал он настаивать, — ты слишком молода, чтобы становиться матерью. И что ты знаешь о том, как нужно заботиться о ребенке?

— Я так и не простила его за это, — произнесла она мрачно. — Я была сильная и здоровая девятнадцатилетняя девушка и, конечно, легко бы перенесла беременность в то время. Это ранит до глубины души, если ты хочешь иметь ребенка, а мужчина, которого ты любишь, против этого. Подумать только, у меня мог бы быть четырнадцатилетний ребенок сейчас!

Слезы сожаления о том нерожденном ребенке бежали по ее щекам. Как часто случалось, когда Мэрилин откровенно горевала, я, к своему изумлению, обнаруживала, что мои щеки тоже были влажными.

— Оставшись одна, я переехала к его матери Этель, — уточнила Мэрилин, — и могла откладывать нашу обычную арендную плату. Но я ненавидела, когда эта тетка командовала мной, и переехала, как только представилась такая возможность. Я не нуждалась в указаниях, когда вставать, когда ложиться спать, когда мыться, а когда писать письмо ее сыну!

После того как Джим получил назначение, Этель устроила меня на работу на оборонный завод по производству радиоуправляемых самолетов в городе Бербанк, где она работала медсестрой. Иногда она была не так уж плоха. Мне нравилось самой зарабатывать деньги. Такой возможности у меня не было с тех пор, когда в приюте я получала пять центов за мытье посуды. На этот раз я не покупала леденец, а откладывала деньги на аренду собственной квартиры.

Сначала я осматривала на заводе парашюты, но вскоре мне поручили другую работу, где я, стоя на ногах по десять часов в день, распыляла едкий, вонючий жидкий пластик на фюзеляжи самолетов. Это неплохая работа, если вы не возражаете против непрекращающегося целый день кашля. Этель, когда была в хорошем настроении, говорила:

— Дорогая, эти ужасные испарения от краски уничтожат твои красивые волосы.

Но я хотела заработать деньги и продолжала ходить на завод. Несмотря на монотонность операции, рабочие называли этот участок «комната допинга», видимо, из-за едких паров. Но по моему мнению, скорее потому, что вы должны быть наркоманом или идиотом, чтобы продолжать работать там. Я была добросовестной сотрудницей, и меня отметили грамотой за мою превосходную работу. Мне даже присудили звание королевы на заводском пикнике, где я выиграла золотую кнопку за конструктивное предложение относительно технологии операции. Впервые в моей жизни я подумала, что я, возможно, не так уж глупа.

Во время одного из увольнений Джима мы пошли вместе навестить Глэдис в государственной психиатрической больнице.

— Доброе утро, мама, — поздоровалась я, — это мой муж, Джим, с которым я хотела бы тебя познакомить.

Она даже не взглянула на него и вела себя так, словно не слышала меня. Женщина перед нами казалась незнакомкой, странной и эксцентричной. Она стояла неподвижно, прижав выпрямленные руки по бокам, и не проявляла никаких эмоций.

Мне так хотелось увидеть хоть какую-то реакцию на мое появление, но становилось очевидно, что мои ожидания не оправдаются. Но она все еще была моей матерью, и слезы струились по моим щекам, пока мы молча стояли там, напрасно надеясь услышать от нее хоть слово.

— Прощай, мама, — наконец сказала я. — Нам уже пора идти. Но я оставляю тебе мой адрес и номер телефона, так что ты можешь звонить мне в любое время. — Я наклонилась и поцеловала ее в щеку. Она не выразила никаких чувств, как если бы я поцеловала сфинкса. Я поняла, что она не скучает по мне, и это разбивало мое сердце.

26 апреля 1946 года произошло кое-что волнующее, что улучшило мое самочувствие. Неизвестный поклонник опубликовал фотографию с моим награждением на заводе. И так я впервые появилась в журнале, который распространялся по всей стране, хотя мое имя не было указано. Моя фотография была напечатана на обложке журнала «Семейный круг».

Я выглядела как маленькая девочка лет тринадцати, в фартуке, играющая с крошечной овечкой. Худшего снимка вы никогда не видели! Как будто умственно отсталый ребенок из детского сада красным мелком намазал мне губы и лицо вокруг рта. Тем не менее я была взволнована тем, что мою фотографию разместили на обложке национального журнала, и я чувствовала, что она будет первой из многих.

2 марта 1959 г

Мэрилин упала на кушетку и начала свой рассказ, как будто наша сессия вообще не прерывалась.

— Не прошло и нескольких месяцев, как меня признали кем-то гораздо более интересным, чем просто лицо для обложки журнала «Семейный круг». Дэвиду Коноверу, военному фотографу, поручили посетить наш завод и сделать снимки женщин, работающих на оборону страны. Он искал красивую женщину, образ которой мог бы поднять боевой дух солдат, служащих за рубежом. Он подошел ко мне, когда я старательно работала в «комнате допинга», и решил, что я выгляжу вполне очаровательно в своем мешковатом рабочем комбинезоне. Он сказал, что ему понравилось мое «свежее лицо». «Свежее»? Да я умывалась по пятнадцать раз в день!

Когда Коновер узнал, что у меня в шкафчике есть свитер, он попросил меня позировать ему для серии фотографий, которая будет опубликована в журнале «Янки».

Мэрилин подняла голову с кушетки, огляделась вокруг и посмотрела на меня.

— Послушайте, доктор, — сказала она, — вы спите здесь? А вы могли бы угадать, как он «узнал» о свитере? Я сказала ему, конечно.

Я улыбнулась и промолчала, потому что не хотела прерывать ее воспоминания.

— Он был великий фотограф, — продолжила Мэрилин, не дожидаясь ответа, — его потрясающие снимки появились на обложке журнала, где впервые было указано мое имя, и привели меня к карьере модели. Я всегда буду благодарна ему за это, иначе я могла бы навсегда остаться «женой-малышкой» Джима.

Работая фотомоделью, я чувствовала себя как рыба в воде. Коновер говорил, что ему никогда не приходилось видеть никого, кто был бы так органичен перед камерой. Вы могли бы поверить, — поинтересовалась она, — он сказал, что я, маленькая Норма Джин, сирота номер 3463, на которую никто никогда не смотрел дважды, необыкновенно красива и излучаю невероятный свет? Сначала я не могла поверить его словам обо мне и подумала, что, возможно, он просто перепутал меня с кем-то.

С первой фотографии я наслаждалась каждой минутой съемки.

— Вы думаете, мне заплатят за это? — поинтересовалась я, когда он сделал мой первый снимок на пляже. Я с удовольствием позировала бы и бесплатно. Мне был интересен сам процесс, и я крайне критически относилась к своим фотографиям. Я постоянно расспрашивала Коновера об освещении, о различиях между разными линзами, о том, по каким критериям он выбирал моделей для своих работ, и, самое главное, о том, что я сделала неправильно, если мне не нравился снимок. Его изумляло то, как быстро я постигала принципы работы фотомодели. Я действительно хотела достигнуть совершенства.

— Ваш фанатизм в ведении хозяйства нашел новое применение, — заметила я. — И гораздо более продуктивное.

— Очень хорошо, доктор! — откликнулась она, повернув голову и глядя на меня, — Я никогда не думала об этом. Чтобы чувствовать себя счастливой, мне было достаточно, чтобы каждый снимок был совершенным. Хотя я не осознавала этого, я училась искусству выражения человеческих эмоций через фотографии. Как сказал Коновер, у меня был роман с камерой.

«Наконец, — думала я, — у меня роман, и моя любовь взаимна. Я люблю камеру, и камера любит меня». Это было все равно что найти совершенного любовника, с которым вам не придется никогда расставаться. Я люблю камеру, она тоже любит меня, и это навсегда. Впервые в жизни я точно знала, где мое место, и я больше не чувствовала себя Нормой Джин, бедной маленькой сиротой, по крайней мере не все время. Я стала другим человеком.

В отличие от мужских глаз, которые видят только соблазнительную секс-бомбу, объектив камеры видит и то, что скрыто под поверхностью. В самом начале моей карьеры модели кто-то сказал, что фотограф «раскрыл во мне незабываемое сочетание нежности, хрупкости, чувственности и непринужденной сексуальности».

Потрясающе! Все это в одной двадцатилетней девушке! Мужчины обращают внимание только на внешность. Объектив обнажает страхи, тревоги и храбрость, скрытые внутри. Камера снимает с глаз шоры и показывает жизнь такой, как она есть. Просто поставьте меня перед камерой, и вы увидите, как я люблю этот мир!

Мужчины — ревнивые, обидчивые, требовательные и мстительные собственники, и, ведомые чувствами, они не ценят того, что имеют. Слишком много людей в моей жизни оказались отвратительными и жестокими. Но камера? Никогда! Что бы я ни делала, камера боготворит меня. В отличие от всех моих возлюбленных, камера никогда не подводила меня. Она заменила мне любящую мать, которой у меня никогда не было, отца, пропавшего без вести, и того единственного любовника, который всегда оставляет меня с чувством, что я красива, любима и счастлива. Так почему мне не любить ее в ответ?

С самой первой встречи с маленьким черным ящиком моим тайным посланием миру было: «Любите меня! Любите меня все! Запомните меня. Пожалуйста!»

Коновер убедил меня обратиться в модельное агентство «Голубая книга», где его владелица Эмелин Снивели немедленно заключила со мной контракт, взволнованно сказав своей помощнице:

— Запомни эту девушку! Она — прирожденная модель.

И я подумала: «Как хорошо, что есть человек, который думает обо мне так же, как я!»

Не волнуйтесь, доктор! Я просто шучу!

Она сказала, что они ищут моделей со светлыми волосами, потому что, в отличие от брюнеток, блондинок можно фотографировать при любом освещении и в одежде какой угодно расцветки, поэтому я покрасила мои тусклые, унылые каштановые волосы и стала золотой блондинкой. Взглянув на себя в зеркало, я воскликнула от радости:

— О-ля-ля! Могла эта красивая сексуальная блондинка быть маленькой мышкой Нормой Джин?

Я решила, что мои волосы никогда больше не будут каштановыми, хотя время от времени, если мне становится лень, появляются темные корни. Но как правило, я слежу за этим очень внимательно.

Снивели рекомендовала мне пройти трехмесячный курс подготовки для моделей за сто долларов, которые позволила оплатить позже, из средств, полученных за работу в агентстве. Я с трепетом заполнила форму заявки. Я указала, что у меня светлые вьющиеся волосы и рост один метр шестьдесят семь сантиметров. На самом деле я была на один сантиметр ниже, но что значит маленькая ложь во спасение, не правда ли? За все время обучения был только один неприятный момент. Войдя в комнату для занятий, я поняла, что была единственной девушкой, которая пришла без своей матери. Как будто я снова была новенькой в школе!

Я работала без перерывов, так много, что моя подруга Шейла Соверн, которая тоже была моделью, поинтересовалась, не сплю ли я с фотографами. Я была возмущена.

— Конечно нет! — сказала я. — За кого ты меня принимаешь? Ты оскорбляешь меня, даже допуская мысль, что я занимаюсь сексом с фотографами, чтобы получить работу. Мне отвратительны мужчины, которые пытаются купить меня за деньги! Я не из тех людей, кто умеет прощать. На этом кончилась наша дружба с Шейлой Соверн.

Все это напомнило мне о том, что я вообще думаю о женской дружбе. Приходится признать, что у меня не слишком хорошо складываются отношения с людьми моего пола. Я не доверяю им. Может быть, это началось еще в приюте. Все воспитательницы, учителя, медсестры и приемные матери были бесчувственные женщины. Но я думаю, настоящая причина в том, что я злюсь на свою мать, которая родила меня и оставила наедине с этим миром. Если это типично для женщин, считайте, что я этого не говорила!

Мэрилин вернулась к рассказу истории ее карьеры в качестве модели.

— Несмотря на то что я очень много работала, иногда на меня находила хандра. Мрачное настроение подкрадывалось, казалось, из ниоткуда. Я чувствовала, что я не похожа на других, что я была одна из тех девушек, которых находят мертвыми в неряшливой спальне с пустым пузырьком из-под таблеток, зажатым в руке.

Но я была молода и здорова, — продолжала она, — и в то время мои депрессии обычно рассеивались уже на следующий день. Самым угнетающим для меня был вопрос: следует ли мне рожать ребенка. Иногда я думала, что моя жизнь будет неполной, если у меня никогда не будет детей, и ничего в жизни я не желала больше.

Нас было бы двое — любящие мать и дочь, мне всегда казалось, что у меня будет дочь. Иногда я думала, что мне не стоит иметь ребенка ни в коем случае, так как он может унаследовать эмоциональные проблемы моей матери. И еще больше осложняло дело то, что у меня был сложный случай эндометриоза. Гинеколог сказал, что болезнь может вызвать проблемы с беременностью в будущем.

Кроме того, я была не уверена, что смогу как следует заботиться о ребенке. Иногда я беспокоилась, что могу оказаться такой же плохой матерью, какой была Глэдис. И не дай бог моя дочь в конечном итоге закончит в детском приюте, вроде моего. Были моменты, когда мне казалось, что я буду прекрасной матерью, так как точно знаю, что нужно ребенку, я имею в виду все, чего не имела сама.

Поэтому я решила съездить навестить Болендеров и посоветоваться с ними. Так случилось, что я не застала Иду дома и разговаривала с Уэйном.

— Дядя Уэйн, я думаю о рождении ребенка, который стал бы для меня самым большим счастьем в жизни. Но я боюсь, что он окажется таким же сумасшедшим, как моя мать. Что вы думаете?

— Мэрилин, — ответил он, — ты совсем не похожа на Глэдис. Ты добрая и великодушная, и я думаю, что из тебя получится прекрасная мать.

— Спасибо, дядя Уэйн, — сказала я, плача на его груди. — Ты успокоил меня.

Теперь все, что мне нужно сделать, это найти отца для моего ребенка, и мои неприятности закончатся.

3 марта 1959 г

— Вскоре я стала одой из самых успешных моделей в агентстве «Голубая книга» и мои фотографии печатались на десятках журнальных обложек, — продолжала свой подробный рассказ о первых шагах в карьере модели Мэрилин. — Но важнее всего было то, что благодаря удачному началу в модельном бизнесе на меня обратил внимание Бен Лион, руководитель компании «Двадцатый век Фокс», который устроил для меня кинопробы. Это казалось чудом! Мечта всей жизни становилась реальностью.

Когда он говорил со мной об этом, я не выдержала и нервно разрыдалась. Помню, я носила в моем бумажнике одну много лет назад опубликованную в газете статью поэтессы Энн Мэри Лоулер, в которой говорилось: «Да, мечты действительно сбываются, если вы мечтаете долго и искренне и всегда, всегда верите в свою мечту». Правильно, Мэри Энн! Мы с тобой на одной волне.

В то время, когда начала развиваться моя новая карьера, Джим был все еще за границей. Когда я написала ему о своих успехах, он совсем не обрадовался. «Это хорошо для хобби, — писал он, — но когда я вернусь домой, я надеюсь, ты успокоишься, родишь ребенка и станешь хорошей матерью и домохозяйкой». Забавно, не правда ли? Теперь, когда я нашла то, чем мне нравилось заниматься, он захотел иметь ребенка?

Моя свекровь тоже отнеслась неодобрительно к моей новой карьере. Она считала, что непристойно для замужней женщины позировать для фотографий незнакомым мужчинам и это может отрицательно сказаться на моем браке. Она сделала все, чтобы держать Джима в курсе всех моих дел, подливая масла в стремительно разгорающийся огонь.

Никто не смеет указывать мне, что делать, особенно моя свекровь! — говорила Мэрилин возмущенно. — В ответ я собрала свои скромные пожитки и переехала назад в дом тети Аны. Когда Джим вернулся, мне стало ясно, что я больше не нуждаюсь в нем. Ему это совсем не понравилось, но он ничего не мог с этим поделать. Я была взрослая женщина, которая знала, чего хочет, и собиралась заниматься тем, что ей нравится. Кроме того, я так и не простила его за то, что он не верил в меня.

— Ну-ну, Джим! — сказала я, показывая ему язык. — Вот так! Ты ошибался во мне. Теперь ты видишь, что я не просто мечтательный ребенок.

4 марта 1959 г

— 13 сентября 1946 года, — начала Мэрилин, — мы с Джимом стояли перед судьей в городе Рено штата Невада с заявлением на развод. Хотя Джим был недоволен, но не возражал. Я сказала судье, что Джим нанес мне психическую травму, отрицательно повлиявшую на мое здоровье, не поддерживал меня, критиковал мою работу, ставил в неловкое положение перед моими друзьями и часто злился, что ужасно пугало меня. Я добавила, что нет никаких возможностей для урегулирования ситуации или примирения.

Судья лишь кивнул и расторгнул наш брак. На все потребовалось около пяти минут, и это был лучший из моих трех разводов.

— Я — свободная женщина! — крикнула я Бернис, приехавшую в Рено, чтобы поддержать меня.

Она радостно обняла меня и сказала:

— Ура! Пойдем отметим это!

5 марта 1959 г

— Развод принес мне удачу, — продолжила Мэрилин на следующий день. — К моей бесконечной радости студия предложила мне стандартный шестимесячный контракт со стартовой зарплатой в сто двадцать пять долларов в неделю.

— Ну и ну! — весело напевала я. — Сто двадцать пять долларов! Я богата! Я богата! Вот бы девочки из приюта видели меня сейчас!

Лион считал, что мое имя Норма Джин звучит недостаточно эффектно для моей профессии, поэтому я решила придумать новое. Мне всегда нравилась девичья фамилия моей матери — Монро. В конце концов, мы имели, хотя и очень дальние, родственные связи с президентом Монро, что само по себе было неплохо. Лион предложил имя «Мэрилин», потому что я напоминала ему Мэрилин Миллер. По его мнению, «Мэрилин Монро» звучало сексуально, создавало приятную атмосферу и очаровывало созвучием удвоенной «М». Что ж, подумав, я решила стать Мэрилин Монро! Таким образом, Норма Джин Бейкер навсегда превратилась в Мэрилин Монро.

Я с трудом привыкала к новому имени, поэтому вначале, когда кто-то просил у меня автограф, мне приходилось уточнять, как пишется «Мэрилин». Но я должна признаться вам, доктор, что, несмотря на его популярность, мне никогда не нравилось имя «Мэрилин». Часто мне хочется вернуть тот день и выбрать другой вариант — Джин Монро. Но думаю, что теперь слишком поздно, чтобы что-то изменить.

Постепенно меня начали приглашать сниматься в рекламных роликах, и это укрепило мою надежду, что, возможно, я смогу добиться чего-то на этом поприще. Тогда же меня впервые упомянул обозреватель светской хроники. Это была Хедда Хоппер или Луэлла Парсонс? Я не помню. Она написала: «Обратите внимание на красавицу Мэрилин Монро из компании «Двадцатый век Фокс». Эта дама достигнет больших высот». Кто бы это ни был, по-видимому, ей было известно что-то, чего я не знала.

Первую кинороль телефонистки, без указания моего имени в титрах, я получила в фильме «Скандальная мисс Пилгрим». Он снимался в 1946 году. А на экраны вышел в 1947-м. Главную роль исполнила Бетти Грейбл. Не говорите никому, но в глубине души мне казалось, что я выгляжу сексуальнее. К сожалению, если кто-то и считал так же, они не сочли нужным сказать мне об этом. Сразу после этого, в 1947 году, я получила небольшую роль в фильме «Опасные годы» и работала статистом в двух кинокартинах: мелодраме «Зеленая трава Вайоминга» и мюзикле «Ты предназначался для меня». Все эти работы остались незамеченными.

Немного позже я очень волновалась на пробах для роли Бетти в трех сценах фильма «Скудда Ху! Скудда Хэй!», впрочем, откуда вам знать о нем? Перед тем как фильм вышел на экраны, от моей роли осталась только одна реплика! Три последние кинокартины не показывали до 1948 года, а я в это время мчалась по пути к своей блестящей карьере на экране со скоростью улитки.

Но я решила, что не допущу, чтобы медленное продвижение вперед к заветной цели помешало мне. Когда Бен Лион сказал, что мне не стоит впадать в депрессию и все обязательно наладится, я ответила:

— Правильно, Бен. Только гравитация может свалить меня с ног!

Но честно говоря, трудно сохранять бодрость духа, когда нечем платить за аренду. Я была готова сделать все, о чем бы меня ни попросили на студии, но по-прежнему ничего не происходило. В соответствии с моим контрактом они могли либо продлить, либо разорвать его. Через несколько месяцев я чувствовала такое напряжение, что не могла есть, что было хорошо, потому что у меня все равно не было денег на покупку продуктов.

Но это не остановило меня от покупки золотого талисмана, чтобы попытаться поднять себе настроение. На нем было написано: «Не переживай — блистай!» Я надела его только один раз, а потом забросила куда-то в глубь ящика комода, где, как я подозреваю, он и остается по сей день. Вам бы хотелось иметь талисман «Не переживай — блистай!», доктор? Он из чистого золота, и вы можете приобрести его за половину стоимости этого сеанса. За четверть цены? Хммм, молчание. Могу я сделать вывод: «Не пойдет»?

Тогда я говорила Бену:

— Жизнь — такое дерьмо! Я сама не понимаю, почему до сих пор живу. Я так несчастна. Я ненавижу свою жизнь, потому что она приносит только страдания. Лучше бы я умерла. По крайней мере, тогда я бы не чувствовала эту бесконечную боль.

— Правда, милая, — сказал он. — Но тогда ты бы не стала кинозвездой.

— Бен, тут ты прав, — ответила я.

В конце 1947 года студия разорвала контракт со мной.

6 марта 1959 г

— Но вскоре после этого разговора произошел счастливый случай, который изменил мою жизнь. В 1947 году я проходила мимо киностудии «Двадцатый век Фокс», когда Джо Шенк, возглавляющий производственный отдел компании, увидел меня из окна своего автомобиля. Он попросил водителя остановиться, подозвал меня и спросил мое имя. Я знала, что он был большим начальником на студии, и ответила:

— М-М-Мэрилин Монро.

Похоже, его не смутило мое заикание, потому что он пригласил меня к себе на обед в тот вечер. Мне исполнился двадцать один год, а Шенку было почти семьдесят. Но с каких пор возраст мужчины мог помешать хорошему обеду? И у него был великолепный повар.

После того вечера я много раз ужинала в его особняке, и вскоре в городе обо мне заговорили как о «девушке Джо Шенка». Я всегда отрицала это, но никто мне не верил.

— А кем вы были тогда? — спросила я.

— Скажем так, у нас было дружба с сексуальным оттенком. Не могу сказать, что близость с ним доставляла мне удовольствие, но я понимала, что мне ничего не оставалось, как сделать счастливым этого старика. Разве это не меньшее, что я могла сделать? Джо был без ума от меня. Он всем говорил:

— Она как шаровая молния. Она бурлит и искрится, как фонтан.

Кто мог бы устоять перед таким комплиментом? Конечно, не маленькая сирота из детского приюта. Он сделал все, что от него зависело для успеха моей карьеры. Благодаря ему я подписала мой первый контракт с Гарри Коном из компании «Коламбия пикчерз» и получила мою первую главную роль в фильме «Девушки из хора».

В конечном счете я очень привязалась к нему, и мы оставались друзьями до конца его дней. Мне повезло, что в моей жизни появился такой человек, как Джо Шенк, хотя многие — в основном мужчины! — думают, что семидесятилетнему старику улыбнулось счастье встретить такую девушку, как я. Полагаю, вам кажется, что это был редкий вид взаимовыгодных отношений между мужчиной и женщиной, который встречается время от времени. Нам обоим очень повезло, что мы нашли друг друга.

9 марта 1959 г

— Итак, благодаря Джо, — начала она следующий сеанс, — в 1948 году в моей карьере стали происходить положительные изменения, которые предсказывал Бен. Когда я стояла перед кинокамерой на моем первом кастинге для «Коламбии пикчерз», произошло нечто странное, во что я до сих пор не могу поверить. Из нервной и неловкой женщины, которой я всегда была, неожиданно для себя я начала превращаться в сдержанную, уверенную в себе актрису. Коэн сказал мне:

— Ты стояла там и светилась. Я думаю, что ты будешь второй Джин Харлоу. Я не видел такой блистающей актрисы с тех пор, как Глория Свенсон взошла на подмостки.

Когда я услышала эти слова, то подумала: «Кто, я? Они, должно быть, перепутали кинопробы».

В результате «Коламбия пикчерз» заключила со мной шестимесячный контракт и назначила зарплату больше той, что я получала в компании «Фокс». Теперь я получала сто пятьдесят долларов в неделю. Ура! Я богата, так что я пошла и накупила одежды на пятьсот долларов. Она по-прежнему висит в моем шкафу, и едва ли я ее когда-либо надевала. Я продолжаю носить мои брюки в черно-белую клетку и белый свитер. — Она посмотрела на свои ноги и расхохоталась.

Я тоже засмеялась. Именно в этих вещах она пришла сегодня.

— После заключения контракта с «Коламбией» меня отправили изучать драматическое искусство с главным преподавателем компании Наташей Лайтесс. Ах, Наташа! Она стала одним из самых замечательных учителей актерского мастерства в моей жизни и многому научила меня. Когда я проходила пробы для малобюджетного мюзикла «Девушки из хора», мне очень пригодились полученные тогда знания. Я исполняла одну из самых ярких ролей мюзикла, хотя в финансовом отношении фильм был не слишком успешным.

Во время моего короткого пребывания в «Коламбия пикчерз» Гарри Кон, который был руководителем студии в то время, послал меня к пластическому хирургу исправить незначительные недостатки моего прикуса. Я была в ужасе, но если бы он сказал мне спрыгнуть с Бруклинского моста, я бы не колебалась ни секунды. Кон был доволен, когда я последовала его совету, и сделал мне поразительный комплимент. Он сказал:

— Теперь вы более красивы и ваше лицо соответствует безупречности вашего тела.

Я оглянулась вокруг, чтобы увидеть, с кем он разговаривал. Из всего, что я сделала в жизни, хирургическая операция оказала самое важное влияние на продвижение моей карьеры.

Я и сама видела, насколько выиграла моя красота, благодаря которой позже я стала известной.

Я знаю, доктор, вам интересно послушать о моей карьере, всем интересно, но я должна вас разочаровать. Мне придется отвлечься на некоторое время, чтобы рассказать вам о моих отношениях с Наташей.

Мэрилин была права. Всю жизнь я была поклонницей киноискусства, и меня пленяла возможность узнать о подробностях развития ее карьеры от нее самой.

Но наш час подошел к концу, и другой пациент ждал за дверью.

Я сказала:

— Я сожалею, Мэрилин, но сейчас мы должны остановиться. Пожалуйста, расскажите мне о Наташе на следующем сеансе.

Она, застонав, пробормотала:

— Вы такая же, как все. Я получаю только то, за что плачу, и не более. — И медленно встала с кушетки.

Мне было так плохо после этих слов, что я едва могла сосредоточиться на моем следующем пациенте.

10 марта 1959 г

— Я должна рассказать вам о Наташе Лайтесс, — этими словами Мэрилин начала следующую сессию, — потому что она была важной частью моей жизни, а окончание наших отношений по-прежнему тяготит меня. Мне всегда ужасно тяжело было расставаться с людьми, и я не горжусь тем, как обошлась с ней.

В моей голове промелькнула мысль о том, что отношения между людьми развиваются, как правило, по определенным сценариям. Нужно внимательно следить, чтобы она не отвлекалась от анализа собственных проблем на исследование этих схем.

— Она была моей первой учительницей, — продолжила Мэрилин, — и, возможно, самым лучшим другом в моей жизни. Поверьте мне, я никогда бы не стала той звездой, какой вы знаете меня сегодня, если бы она не была моей наставницей, не научила меня основам актерского мастерства, не воодушевляла и не поддерживала бы меня. Я была молодой, совершенно необразованной девчонкой из детского приюта, которая не знала ничего о мире искусства, музыки и литературы. Она научила меня всему. Тайная лесбиянка, она влюбилась в меня с первого взгляда и доверилась мне всей душой. Она постоянно пыталась добиться близости со мной. Меня не интересовали такие отношения, но она не принимала «нет» в качестве ответа. Наташа Лайтесс буквально умоляла меня до самого конца.

— Расскажите мне немного о ней, Мэрилин, — попросила я.

— Наташа — была личностью! У нее были темные, живые, задумчивые глаза, и она была такая худая, что все принимали ее за анорексичку. Улыбка так редко появлялась на ее лице, что вызывала у людей изумление. Ее манеры были довольно пафосными, и все слова она произносила так, словно они имели особое значение. Хотя, конечно, чаще всего так и было. Необходимо добавить, что многие люди, связанные с кино и театром, включая меня, считали ее блестящим педагогом. У нее была впечатляющая библиотека книг о театре, которые в течение многих лет я могла свободно просматривать или брать для чтения.

Она родилась в Австрии, училась в Европе у великого Макса Рейнхардта и преподавала драматическое искусство в Голливуде с 1941 года. Хотя она снялась в нескольких небольших ролях, зарабатывать на жизнь как актрисе ей не удавалось. Поэтому, чтобы содержать себя и свою дочь Барбару, она приняла предложение Сэмюэля Голдвина обучать актеров по контракту со студией «Метро-Голдвин-Майер». Слава богу, как педагог она оказалась намного лучше, чем актриса.

Голос Мэрилин слегка потеплел, когда она продолжила:

— В 1948 году ее отправили на студию «Коламбия», чтобы подготовить меня к роли в фильме «Хористки». Вот так начались отношения, с-с-самые важные и продолжительные в моей жизни. — Голос Мэрилин оборвался. — Она п-п-помогала мне готовиться к следующим двадцати фильмам, до 1955 года, когда я начала сниматься в комедийной мелодраме «Зуд седьмого года». Вы поняли меня правильно. Она прошла со мной через двадцать ролей!

Ее глаза наполнились слезами.

— Она была мне как мать и заменила мне семью, которой я никогда не имела. Она вкладывала и сердце, и душу в мою карьеру в то время, когда никто другой не проявлял ко мне никакого интереса. Ей хватило смелости все поставить на неизвестную, неуклюжую девчонку-заику, которая мечтает стать актрисой. Она помогала мне развивать и проявлять мои таланты и ум, мое стремление к знаниям о мире искусства и театра. — Теперь Мэрилин открыто плакала, но продолжала свой рассказ сквозь слезы: — С профессиональной точки зрения она научила меня жестикуляции, ораторскому искусству, дикции, грациозности и правильному дыханию. Благодаря ей я стала говорить более естественно. Наташа всегда говорила, что «регистр голоса выражает многообразие человеческих чувств, потому что каждая эмоция требует соответствующей голосовой модуляции». С самого начала нашего сотрудничества она проводила со мной интенсивные курсы подготовки перед каждым прослушиванием. Мы вместе работали трое суток, не перерываясь, чтобы подготовить меня к повторному кастингу для криминальной драмы «Асфальтовые джунгли», которая стала реальным началом моей карьеры. Когда я получила роль в этом фильме, Наташа фактически ушла со студии «Коламбия», чтобы заниматься со мной всеми днями. Она рисковала собственными средствами к существованию и благополучием своей дочери, чтобы я могла добиться успеха. Это был величайший дар. Благодаря Наташе я узнала, что такое истинная любовь и преданность.

Но, — продолжала Мэрилин, — между нами существовала одна большая проблема, которую мы так и не смогли разрешить. Наташа была гомосексуальна. Она не просто любила меня. Она сходила по мне с ума. Она никогда не переставала домогаться меня, и это чрезвычайно раздражало. Она была полна решимости добиться своего.

Вообразите, как бы вы себя чувствовали, если и день, и ночь вас пытался бы затащить в постель тот, с кем вы не желаете заниматься сексом? Какое-то время я думала, что терпеть ее домогательства — это цена, которую я вынуждена платить, чтобы продолжать пользоваться ее услугами. Но в конце концов, я получала столько, сколько хотела, и поэтому решила раз и навсегда не поддаваться, независимо от последствий.

Однажды ночью она внезапно схватила меня и сказала:

— Мэрилин, я хочу любить тебя.

Я не раз оказывалась в подобной ситуации и знала, что должна проявить определенную жесткость и дать ей понять, что настаивать бесполезно. Поэтому я резко оттолкнула ее руки и твердо произнесла:

— Наташа, ты не должна меня любить. Просто учи меня.

В ту же ночь мне приснился короткий приятный сон, в котором мудрая женщина, которая, кстати, была похожа на вас, сказала мне: «Любить значит учить». Я рассказала Наташе свой сон и обратилась к ней с просьбой:

— Я польщена, что ты любишь меня, Наташа, но, пожалуйста, проявляй свою любовь таким образом, как подсказывает мой сон.

Это был один раз из немногих за все время нашего знакомства, когда я видела, как она громко смеется. Я разозлилась еще больше и сказала:

— Люди не всегда получают от жизни то, чего они хотят, Наташа. Посмотри на меня. Я желала многого, не получила ничего и выжила. Ты — испорченная женщина! У тебя всю жизнь было то, о чем ты мечтала, и ты не знаешь, как поступать в иной ситуации. Но я ничем не могу тебе помочь. Если это означает, что при данных обстоятельствах ты больше не хочешь работать со мной, мне очень жаль, но пусть будет так!

Как вы думаете, изменилось что-нибудь, доктор? Конечно, нет! Она продолжала учить меня, имея возможность приставать ко мне еще шесть лет!

13 марта 1959 г

В 1948 году, как раз когда мюзикл «Хористки» вышел на экраны, Мэрилин понесла ужасную потерю. Ее любимая тетя Ана умерла от болезни сердца. Мэрилин была убита горем. Задыхаясь от рыданий, она сказала:

— Тетушка Ана была самым добрым, чутким и щедрым человеком на земле. Я не хотела жить в мире, где нет ее. У меня не осталось никого, с кем я могла бы разделить мои беды и надежды. Без нее «любовь» была бы лишь словом в словаре.

Помню, как, глядя на автомобили, с ревом пролетающие по шоссе, я думала, почему они не останавливаются? Разве они не знают, что тетушка Ана умерла? Все потемнело вокруг, и сначала я решила, что должен разразиться шторм. Но затем осознала, что это мрак, заполнивший мою душу.

Она оставила мне старинную книгу под названием «Гончар Палисси», которую я сохраню навсегда. Она была написана неизвестным автором в 1876 году. Когда я наткнулась в ней на фразу, сказанную гончаром: «Если я свободен в моей любви и в моей душе, значит я — свободный человек», я поняла, почему она завещала мне ее. Я позволяю себе читать только одну страницу за один раз, чтобы книга не заканчивалась как можно дольше.

Так типично для тетушки Аны, что она вложила в книгу записку: «Моя милая, дорогая Норма Джин: если ты будешь скучать по мне, читай эту книгу и помни, как сильно я люблю тебя. Мне очень жаль, что мне больше нечего оставить тебе, кроме моей любви, но знай, что она всегда будет с тобой и даже смерть не сможет отнять ее у тебя».

Грейс, доктора Годарда и меня провели для прощания к телу тети Аны. Она выглядела абсолютно так же, как при жизни, и было трудно поверить, что она умерла. Когда я подошла к ее гробу и наклонилась, чтобы поцеловать на прощание ее холодный, как лед, лоб, я выкрикнула:

— Не оставляй меня, тетя Ана! Как ты можешь так поступать со мной? — упала на пол и потеряла сознание.

Очнувшись, я выскользнула из часовни, не желая говорить с другими присутствующими на похоронах. Мне было слишком больно, чтобы утешать других. Я не могла успокоиться и проплакала целую неделю. Хорошо, что нужно было сниматься в «Хористках», а то, вероятно, я рыдала бы до сих пор. Если вдуматься, так и есть, — сказала она, вытирая слезы.

В мюзикле «Хористки» Мэрилин впервые исполняла сольные номера: «Каждому ребенку нужен па-па-папа» и «Любой может сказать я тебя люблю».

— Я, как никто другой, могла с чувством петь «Каждому ребенку нужен па-па-папа», — сказала она. — Никто лучше меня не знает, как это верно.

Она блестяще справилась с ролью в фильме и получила прекрасные отзывы. К сожалению, возможно, из-за отсутствия эффективной рекламы фильм не сделал сборов, на которые рассчитывали управляющие студии, и Мэрилин был потрясена, когда ее уволили из «Коламбии».

— Какие глупые люди, Мэрилин! — сказала я сердито. — Я уверена, что позже они сожалели об этом много раз.

— Увольнение после смерти тети Аны, — продолжала Мэрилин, — было слишком сильным ударом для меня. Я закрылась в своей комнате и проплакала еще неделю. Я ни с кем не разговаривала, и даже не ела и не расчесывала волосы. У меня было такое чувство, что я оплакиваю Мэрилин Монро, а также тетю Ану и мою так называемую карьеру. Я думала, что была идиоткой, считая себя привлекательной. Когда я решалась посмотреться в зеркало, я не видела наследницу Джины Харлоу, а лишь вульгарную, дешевую крашеную блондинку.

— Что у тебя есть? Ничего! — говорила я сама с собой. — Твоя так называемая красота — это шутка. А твой талант? Какой талант? Единственное, на что ты способна, — это убивать людей — вот что у тебя есть. Сделай одолжение себе и миру: прочитай страницу из книги тети Аны и отправляйся вслед за ней в могилу!

Потом я проспала целых два дня. Когда я проснулась, солнце сияло высоко в небе. Я вдохнула свежий воздух, который пах сиреневыми духами тети Аны, и решила дать себе еще немного времени и попытаться все исправить. И я справилась.

17 марта 1959 г

На своем следующем сеансе Мэрилин вернулась к рассказу о Наташе Лайтесс.

— Джон Хьюстон был первым режиссером, который заметил мою полную зависимость от мнения Наташи. Ему это очень не понравилось. Я не виню его.

Я тоже бы не стала. Я терпеть не могу, когда мои пациенты обсуждают каждое мое слово с кем-то еще. После каждой отснятой сцены Мэрилин смотрела на Наташу в поисках одобрения или критики. Вы можете сами это увидеть по ее взгляду вправо после первой сцены в фильме «Асфальтовые джунгли».

При окончательном подписании долгосрочного контракта с компанией «Двадцатый век Фокс» в 1950 году Мэрилин просила внести только одно изменение: Наташа Лайтесс должна быть принята на работу на студию в качестве ее персонального педагога драматического искусства. Наташа получала пятьсот долларов в неделю от студии плюс двести пятьдесят долларов за репетиторство Мэрилин, которые она платила из своего кармана. В отличие от большинства актеров и их наставников, Мэрилин зарабатывала меньше денег, чем ее педагог в первый год работы на «Фокс». Она подчеркивала:

— Наташа стоила каждого цента, который я заплатила ей. Если бы у меня было больше денег, я с удовольствием бы отдала их ей.

Наташа разработала систему знаков руками, похожих на те, которые используют люди, имеющие проблемы со слухом, чтобы общаться с Мэрилин за спиной директора. Это позволило Мэрилин видеть, все ли она правильно делает по мнению своего учителя. Постоянное вмешательство Наташи в процесс съемок сделало ее чрезвычайно непопулярной личностью среди всех режиссеров, работавших с Мэрилин.

Но это не имело значения. Осенью 1950 года их отношения стали еще прочнее, когда Мэрилин переехала в дом Наташи на Харпер-авеню в Западном Голливуде. Она спала на диване, занималась, читала и присматривала за дочерью Наташи и чихуахуа, которого Джо Шенк, покровитель и близкий друг Мэрилин, подарил ей на двадцать четвертый день рождения.

20 марта 1959 г

В ходе своего следующего сеанса Мэрилин сообщила мне, что Наташа не только обучала ее и давала крышу над головой: она спасла ей жизнь. Чувствовала ли Мэрилин благодарность за это или нет — это уже совсем другая история.

Вскоре после смерти ее дорогого друга, агента и наставника Джонни Хайда, о котором Мэрилин обещала рассказать позже, Наташа нашла Мэрилин без сознания, с распухшими щеками и белой пеной, вытекающей изо рта. Рядом с кроватью валялся пустой пузырек из-под таблеток от Шваба. Наташа силой разжала Мэрилин рот и достала оттуда горсть полурастворившихся таблеток.

Мэрилин сказала:

— Когда я проснулась на следующий день и поняла, что все еще на этом свете, я воскликнула:

— Жива. Не повезло!

Тогда я написала эти строки:

  • Помогите, помогите, помогите.
  • Я вновь зачем-то оживаю,
  • А думала: отлично! Умираю!

«О, Мэрилин, — думала я в отчаянии, — какая вы грустная женщина! Ваш инстинкт смерти сильнее, чем у любого, кого я знаю. Днем и ночью я ломаю голову, как пробудить в вас любовь к жизни, которая также очень сильна в вас, чтобы вы забыли о своем желании умереть. Нет никого, к кому я могла бы обратиться за советом, потому что все великие психоаналитики умерли, и я не знаю, кто мог бы помочь мне.

Мои коллеги завидуют мне с тех пор, как узнали, что Мэрилин Монро — моя пациентка. Как это замечательно, говорили многие, быть консультантом самой красивой и талантливой женщины в мире. Что ж, они могут быть ее психоаналитиками! Они понятия не имеют, какую тревогу она вызывает у меня! С тех пор как она стала моей пациенткой, я беспокоюсь о ней все время. Я никогда не перестаю думать о ней. Очевидно, что иногда ее жизнь висит на волоске, и если она преуспеет в очередной попытке покончить с собой, я никогда не прощу себе. С тех пор как она стала моей пациенткой, я часто просыпаюсь по ночам».

Она проникла даже в мои сны. Однажды ночью мне приснилось, что она стоит на краю обрыва, готовая спрыгнуть. Склонившись навстречу ветру, я изо всех сил вцепилась в подол ее платья, чтобы удержать от прыжка. Я проснулась прежде, чем узнала, спасла я ее или нет. На самом деле я бы с удовольствием перепоручила ее одному из психоаналитиков, завидовавших мне, если бы могла!

Но позже, по здравому размышлению, я осознала, что мне не хватает Мэрилин: ее обаяния и остроумия, ее уникального характера, странного сочетания силы и слабости в одном человеке, ее способности преодолевать бесконечные невзгоды, поразительной истории ее жизни, которая привела Мэрилин туда, где мы видим ее сегодня.

Кроме того, она была очень добросердечной женщиной. В 1951 году Наташа покупала дом. Ей не хватало тысячи долларов для ее первоначального взноса, и Мэрилин, жившая тогда в отеле «Карлтон Беверли», продала норковый палантин, который ей подарил ее агент, Джонни Хайд, и отдала вырученные деньги Наташе. Она сказала:

— Это меньшее, что я могла сделать для кого-то, кто был так добр ко мне.

В конце 1951 года, во время съемок триллера «Можешь не стучать» Мэрилин снова переехала жить в дом Наташи — 611, располагавшийся на Норс-Кресент-драйв. Наташа была нужна ей круглосуточно. Мэрилин, не задумываясь, врывалась к ней в спальню в три часа утра, чтобы спросить:

— Наташа, что ты думаешь об этой идее для второй сцены?

Наташа всегда была готова к работе и никогда не жаловалась. Успех Мэрилин был для Наташи так же важен, как для самой Мэрилин.

В фильме «Можешь не стучать» Мэрилин исполнила самую важную роль на сегодняшний день. Она отличалась от всего, что актриса делала до сих пор. В триллере она играла Нелл Форбс, которая только что вышла из психиатрической больницы после попытки самоубийства.

— Представьте себе, как я чувствовала себя при этом, — сказала Мэрилин, — после собственной попытки самоубийства и с матерью в сумасшедшем доме! С другой стороны, было во всем этом и кое-что хорошее. Уж я-то точно знала, что значит быть психически больной!

В фильме Нелл нанимается няней в гостинице, — продолжала Мэрилин. — Она быстро завязывает ребенку рот и привязывает девочку к кровати. Не удивительно, что я боюсь рожать ребенка! Неужели я могла бы сделать такое, если бы малыш беспокоил меня? Затем она начинает примерять сексуальное белье и ювелирные украшения матери и флиртует у окна с Джедом, роль которого исполняет Ричард Видмарк, пилотом авиакомпании, живущим в комнате, расположенной напротив, через внутренний двор.

Вскоре он постучался в ее дверь, и Нелл позволяет ему войти, но путает его со своим бывшим любовником, который также был пилотом во время Второй мировой войны и погиб при исполнении служебного долга. Каково мне было играть это после потери Джонни Хайда? Во всяком случае, странное поведение Нелл вскоре убеждает Джеда, что она последний человек на земле, которому можно доверить заботу о ребенке. Когда он пытается уйти, она угрожает выброситься в окно — звучит знакомо? — или убить свою юную подопечную. В вестибюле Нелл крадет несколько бритвенных лезвий и собирается вскрыть себе вены. Джед убеждает ее отдать ему лезвия. Он обещает, что, если она пойдет в больницу, он не оставит ее. Нелл сдается полиции.

Я получила великолепные отзывы, — продолжала Мэрилин. — Не удивительно! Я играла молодую женщину-самоубийцу из психиатрической больницы, которая потеряла любимого человека! Вот бы спортивный журналист Пол Галлико, который советовал творческим людям для завоевания сердец читателей «просто вскрыть вены и истекать кровью», понаблюдал за моей подготовкой к этой роли!

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Автор этой книги Станислав Белковский – самый популярный российский политолог, учредитель и директор...
Два клинка, рождённые древним мастером ещё в начале времени и давно утерянные, могут вернуться в мир...
Сегодня многие говорят о кризисе британской монархии, о том, что монархия себя изжила и сохранила ли...
Артефакты, сколько их разбросано по земле, сколько их найдено, а сколько ещё скрывается от людей. Не...
Они пришли из других вселенных – и теперь Москва в их власти. Варханы: раса воителей, раса захватчик...
Дослужившись, к своим тридцати семи годам до звания полковника, пройдя все мыслимые и немыслимые гор...