Трон любви. Сулейман Великолепный Павлищева Наталья

Но исправить уже невозможно, любые слова будут только усиливать это подозрение.

– Это Хуррем посоветовала отправить Мустафу подальше от Стамбула?

Еще хуже, теперь Повелитель нахмурился окончательно, едва сдерживаясь, чтобы не наговорить дерзостей матери, буркнул:

– Я способен сам принимать важные решения.

Этот ответ не изменил уверенности валиде, что назначение Мустафы в Караман дело рук Хуррем.

Так же решила и Махидевран. Услышав о таком решении, несчастная баш-кадина едва не расплакалась на виду у султана.

– Как прикажете, Повелитель…

– В связи с этим Мустафе нужно подобрать гарем, что за правитель без наложниц? Разрешаю взять из гарема любых девушек и служанок, которых ты считаешь подходящими. Если таких мало, пусть кизляр-ага купит новых.

Махидевран едва сдержалась, чтобы не съязвить, что хочет взять Хуррем! Вот это было бы здорово…

А та тут как тут:

– Махидевран, может, возьмешь пару моих служанок, они молодые, красивые, смирные. Мне валиде подарила двух славянок, не знаю, куда девать.

– Шех-заде Мустафе нужны красивые и умные девушки, а не такие, как у тебя, способные только болтать.

Роксолана сладко улыбнулась:

– Они красивые и умные, сама валиде отбирала. Кстати, одна из них очень нравится шех-заде Мустафе…

Сулейман не удержался:

– Мустафе нравится девушка?

Махидевран возмутилась:

– Повелитель, это все выдумки Хуррем!

– Нет, Повелитель, печально, что мать не замечает увлечений сына, но одна из девушек, Айша, действительно привлекла внимание шех-заде. Она достойная девушка, валиде купила Айше для Михримах, но тут нашей дочерью занялась Перихан, вернее, та, которая себя за нее выдавала, ну, вы помните…

Больное место, Сулейман до сих пор чувствовал вину за всю историю с Перихан, а потому коротко кивнул:

– Хорошо, Махидевран, возьми в гарем эту Айше.

Султану надоела женская болтовня, он показал, что занят, кадины поспешно покинули комнату своего хозяина.

Выйдя из покоев султана, Роксолана не преминула поддеть Махидевран:

– Айше нарожает вам внуков…

– Это твоя шпионка? Я прикажу удавить ее по дороге!

– Ай-ай, а если шех-заде Мустафа и впрямь любит эту девушку?

– Кто она такая, чтобы ее любил мой сын?!

– Наложница, как и вы, баш-кадина, и я.

Махидевран, и без того доведенная известием до отчаяния, прошипела сквозь зубы:

– Сравнила себя со мной…

– Да, кто вы, и кто я… – ласково пропела Роксолана. – Вы мать наследника, который отправится в Караман, а я, несчастная, буду со своими детьми здесь.

– Когда мой сын, ныне наследник, станет султаном, я прикажу бросить тебя в Босфор в кожаном мешке первой!

Махидевран, не в силах с собой справиться, шагнула к Роксолане, словно намереваясь снова вцепиться той в волосы, как уже бывало однажды. Но теперь Роксолана не та, она с кошачьей грацией отстранилась, притворно ахнув:

– Ай! А я бы, став валиде, выделила вам лучшие покои в гареме, уважая вашу старость!

Повернулась и отправилась к себе, чувствуя, как спину обжигает полный ненависти взгляд Махидевран. И ведь к словам нельзя придраться, даже к слову «старость», оно могло означать, что к тому времени, когда одна из них станет валиде, пройдет много времени.

Махидевран старалась скрыть злые слезы, но они упорно выступали на глазах. Было понятно, что любое слово может вызвать настоящие рыдания. Хафса смотрела на баш-кадину и не могла найти слов утешения, хотя надо бы не утешать, а поздравлять – ее сын признан взрослым, назначен правителем провинции. Настоящий наследник.

Но провинция отдаленная, не Маниса, где обычно набирались опыта наследники, а Караман – на востоке. Но главное – самой Махидевран не будет в Стамбуле, потому что мать шехзаде должна отправиться с сыном, чтобы там организовать жизнь гарема, подобрав девушек, следя за порядком…

Уехать из Стамбула, оставив Хуррем подле Повелителя одну?!

Хуррем, этот демон из преисподней, победила, добившись от Повелителя должности наместника для Мустафы как можно дальше от Стамбула. Непонятно, то ли доверие, то ли ссылка. Несчастная Махидевран считала, что второе. Конечно, она не бросит сына, он еще так молод, и хотя за наследником есть кому присмотреть, с ним будут серьезные наставники, гарем создавать Махидевран. Этим назначением ее обрекли на прозябание в дальней провинции, в жаре, почти на краю света.

Почему не Маниса, благословенная Маниса, где Махидевран все близко и знакомо, где родился сам Мустафа, где и должен править наследник? Для кого Повелитель приберег Манису? Думать об этом было страшно.

Мучилась и валиде. Султан отправил старшего сына в Караман. Конечно, провинция большая, но она к Багдаду ближе, чем к Стамбулу. Дальше только вон Алеппо или Трапезунд. При мысли о Трапезунде ей стало не по себе. Туда в свое время сослал неугодного Селима его отец Баязид, но у Баязида была причина злиться на сына, потому что тот поднялся против отца, к тому же Селим был младшим. Мустафа старший и повода ссылать себя не давал.

Почему? За что? Эти вопросы просто рвались из сердца у обеих женщин. Валиде могла бы прожить без Махидевран и Мустафы, но только если бы старший внук отправился в Манису, но не в далекий Караман.

Но Хафсу больше терзало понимание, что своим неудачным разговором заронила в душу султана сомнения в верности старшего сына. Сулейман и без того подозрителен, а теперь будет думать о Мустафе как о возможном сопернике. Вай, как нехорошо…

– И чему это вы так радуетесь, госпожа?

Роксолана посмотрела на Зейнаб почти победно:

– Повелитель отправляет шех-заде Мустафу наместником в Караман. Махидевран уезжает с ним!

– Удалили, значит, главную соперницу?

– Ты не рада?

– Лучше, если бы она была на виду…

– Для кого лучше? Терпеть ее не могу!

Она не удержалась, отправилась-таки к валиде, хотя та не звала. Но на горе Махидевран стоило посмотреть.

Конечно, Роксолана пришла «поздравлять».

– Валиде, поздравляю, ваш любимый внук стал настолько взрослым, что ему положен гарем.

Валиде взорвалась, чего с ней никогда раньше не бывало. Ее ноздри раздулись от всепоглощающего гнева, сверкающие глаза впились в лицо Роксоланы. А та вдруг почувствовала, что ей… не страшно. Скорее, чувство было похоже на возбуждение, как перед прыжком в воду, когда знаешь, что она холодная, но именно это и приводит в восторг.

Пьянящее чувство хоть минутной, но власти. Теперь следовало не выдать радости от этого чувства, спрятать свое довольство глубже, изобразить смирение. Одним ловким ходом, одним советом она избавилась от главной соперницы. Да и валиде в отсутствие главной сторонницы станет немного потише.

В месяце шавваль, следующем за рамаданом, Стамбул провожал повзрослевшего шех-заде Мустафу в далекий Караман. Конечно, с ним ехала и мать – баш-кадина Махидевран. Одной соперницей у Роксоланы в Стамбуле становилось меньше…

Хатидже после измены Ибрагим-паши притихла, Махидевран уехала, валиде тоже словно сникла, к тому же все время болеет. Остается Ибрагим. Она так старалась, чтобы Мухсине снова совратила грека, тогда ему было бы уже не выпутаться, но Ибрагим нутром чувствовал опасность и умел избегать ее. Мало того, нашел-таки выход – завел себе юного фаворита Джешти Бали! Нельзя гарем из женщин, пришлось любить юношу.

Узнав об этом, Хатидже едва не лишилась разума, она даже пыталась покончить жизнь самоубийством, перерезав вены, вернее, попытавшись это сделать.

Валиде попробовала убедить ее вернуть мужу свою благосклонность, мол, вернется в спальню, забудет всех мальчиков на свете, а к женщинам после всего и так подойти боится.

Любившая Ибрагима Хатидже была готова простить и такую измену, она даже родила еще одного сына, но Джешти Бали Великий визирь так и не бросил.

Хатидже Султан не была опасна Роксолане, она слишком занята собственными делами и неверным мужем. Жаль, что не удалось утопить Ибрагима с этой Мухсине, Роксолана даже злилась на Хатидже, что та не довела дело до конца. Стало понятно, что уничтожить визиря одними изменами жене не удастся, оставалось копить факты об изменах другого рода…

Это тоже оказалось непросто, у Роксоланы все росла гора бумаг о взятках или злоупотреблениях, Ибрагим исправно грешил, а Масад исправно поставлял свидетельства этого. Но когда однажды она завела беседу с Повелителем о наказании зарвавшихся чиновников, ведь казнил же он Ферхад-пашу, Сулейман только рассмеялся:

– Ферхад-паша клал деньги только в свой карман, обирая бедных. Если взятки берут у богатых или иностранцев, то пусть берут, от этого народу хуже не будет, а казне прибыль.

– Какая казне может быть прибыль от чиновничьих взяток?

– Они все мои рабы, а потому после смерти любого я волен отдать родственникам только часть, что и делаю. Куда больше уходит в казну. Пусть берут взятки у иностранцев.

– Но никто же просто так давать не станет, значит, что-то ждут взамен?

– Да, но пока ни Ибрагим, ни кто-то другой из близких к трону не действует вразрез с моими намерениями.

– А если будет действовать?

– Хасеки, что у тебя за вопросы? Почему тебя интересует взяточничество чиновников?

– Просто, когда я вижу новый богатый перстень на пальце у Ибрагим-паши, я пытаюсь понять, за что он его получил, не предал ли вас, Повелитель.

– Ибрагим-паша меня? Такое невозможно.

– Почему? Предал же он Хатидже Султан.

Сулейман нахмурился:

– Измена жене – это одно, а Повелителю – совсем иное.

Но в тоне было что-то такое, что Роксолана поняла: зернышко в почву брошено, теперь нужно ждать, когда оно прорастет, и не стоит торопить, всему свое время. Поспешила перевести разговор на себя:

– Я тоже вас предам…

– Что?! Ты предашь?

– В тот час, когда умру. И в вашей воле поторопить это событие.

– Что ты еще придумала?

– Да, умру, если вы меня разлюбите.

– Ах ты хитрая лиса! Я не разлюблю, ты же знаешь.

Совсем недавно Роксолана принялась бы в ответ на такие слова укорять в прошлых изменах, припомнила бы и ложную Перихан в том числе, но теперь она умней, что укорять, если дело сделано? Начала ластиться:

– Никогда-никогда?

– Никогда.

Заглянула в глаза:

– И когда я стану старой и некрасивой?

– И тогда.

В глазах Роксоланы заблестели вполне искренние слезы:

– И я буду любить вас до своей смерти, Повелитель.

– А если я умру раньше?

Она серьезно посмотрела в глаза:

– И тогда буду.

Так же тихо, исподволь она внушила Сулейману мысль допустить в комнату за решеткой, чтобы послушать, как проходят заседания Дивана. Сначала султан смотрел на Роксолану с изумлением:

– Зачем тебе?

– Интересно.

Провели тайно, кизляр-ага, которому при этом досталось, потому что пришлось убрать с дороги всех, но сделать это так, чтобы никто не догадался в чем дело, злился. Эта сумасшедшая женщина готова перевернуть ради своей прихоти всю империю, а Повелитель идет у нее на поводу! Ведьма, не иначе!

Роксолане понравилось, не все, но было действительно интересно слушать, как обсуждают вопросы важные паши.

– Что же тебе больше всего понравилось?

– Когда говорили о торговле. Но они не правы.

– В чем?!

– Нельзя полагаться только на одну страну, Повелитель. Синьор Франжипани привез из Франции то, чего нет в Венеции, а в Австрии есть то, чего нет во Франции.

– К чему нам французские моды на платье?

– Разве в платье дело? Они умеют делать стекло и кареты, удобную мебель и даже короны.

– Ты хочешь корону?

Он даже сам не сразу понял, что вырвалось спонтанно, сказав, замер. Замерла на мгновение и Роксолана, потом быстро перевела разговор на другое. Корона… какая корона, если она рабыня?

Но сказанное слово означает мысль, а если она возникла однажды, то наверняка вернется.

– Пойдем со мной…

Вид у Сулеймана почти таинственный, что он задумал?

Роксолана глубоко вздохнула, кажется, Повелитель хочет показать что-то хорошее, глаза блестят. Но она не очень стремилась получить богатый подарок, куда важней его хорошее отношение, для нее даже возможность сидеть за решеткой, слушая нудные речи в Диване, важней богатого браслета.

Пошли во дворец, но отправились не в кабинет Повелителя, где он занимался своими ювелирными делами или сидел над картами (тоже любопытное занятие для Роксоланы), и даже не в комнату, где проходили заседания Дивана (какое заседание ночью?), а в… тронный зал.

– Смотри, здесь я принимаю послов. Это мой трон.

Она осторожно оглядывалась, было любопытно и почему-то страшно, казалось, сейчас откуда-то вынырнут рослые евнухи, схватят и утащат. Но рядом был Повелитель, значит, можно не бояться. Властитель всего этого, всей империи, Тень Бога на Земле позволил ей войти в тронный зал и посмотреть, где он вершит судьбы мира.

– Садись…

– Я?!

– Ты же хочешь быть на троне?

Она хотела другое – закричать, что не ночью и тайно, а днем и при всех! Промолчала, осторожно устроившись на краешке. Но он и без крика понял, о чем Роксолана думает.

– Придет время, и ты сядешь на трон рядом со мной. Придет время.

Сдержала рвущийся вопрос: когда? Он прав: всему свое время.

Десять лет назад она была никем, рабыней, которую привели в гарем для услады всемогущего Повелителя. Возможной услады. За десять лет родила пятерых детей, стала любимой женой и вот приведена в тронный зал, пусть и тайно, посажена на престол пока ночью, и получила обещание, что все будет и открыто, и днем.

Стараясь, чтобы Сулейман не услышал, прошептала:

– Ты прав, я буду сидеть на троне рядом с тобой! Обязательно буду! Дай срок.