Сам себе Тарантина (сборник) Дихтяр Юрий

Когда вышли из машины, сыпал снег, и пока мы добрались до терминала, краска на волосах потекла, окрасив красными ручейками щёки и лоб. Мы зашли внутрь, как два монстра. На нас не смотрели, отводили взгляд, хотя я чувствовал, как смело пялятся в спину. Мэг в буквальном смысле слова повисла на мне, обняв за талию и прижимаясь, как родная. Парочка влюблённых уродцев.

И тут я увидел копа. Того самого, который пытался задержать меня, когда я прятал сумки. Он прямо пожирал меня глазами и по напряжённому лицу я понял, что он пытается вспомнить что-то типа: «Где же я этого говнюка видел». Мы шли прямо на него. Вот и всё.

В голове сразу стали мелькать планы спасения. А коп прямо брови нахмурил в попытке припомнить меня. Мы были уже близко, Мэг поймала взгляд полицейского и по-хулигански показала ему язык. И неприлично засмеялась. Он отвёл взгляд, и мы прошли мимо.

Засунув остатки денег вместе с сумкой в рюкзак, мы пошли к выходу. И уже возле самых дверей нас окликнули. Я хотел уже броситься бежать, но сдержался.

– Миссис, можно один вопрос.

Мы оглянулись и увидели того самого копа.

– Чё надо? – спросила Мэг.

– Миссис, – по его лицу было видно, что мозг работает на пределе. Для того, чтобы разгадать головоломку, ему не хватало самой малости. И он никак не мог отыскать ту ниточку, потянув за которую, можно развязать узел.

– Миссис…

– Говори уже, что ты заладил.

– Мне нравится ваш пирсинг.

– Спасибо. И чё дальше?

– А почему у вас язык не проколот?

– Потому что моему парню не нравятся всякие штуки на языке, когда ему делают миньет. Его это отвлекает.

Коп перевёл взгляд на меня и снова напрягся отыскать знакомые черты в памяти.

– Зато у меня другое проколото. Показать? У тебя есть здесь уютное местечко? Я покажу тебе все свои побрякушки. Ты не против, дорогой, если я похвастаюсь? – она поцеловала меня в щёку. – Не бойся, красавчик, он совсем не ревнивый.

Мэг расплылась в улыбке.

Коп залился румянцем, а у меня подкашивались ноги. Это тянулось целую вечность.

– Ну, не хочешь, как хочешь. Если мы не арестованы, то мы пойдём, да?

Коп кивнул и мы вырвались на холодный воздух под снегопад. Но даже на улице мне было жарко, и пот тёк по спине. Нас отделяло от стоянки каких-то двести метров. Двести бесконечных метров. Когда мы сели в машину, руки у меня дрожали, и жутко захотелось уколоться.

Выезжая со стоянки, я увидел копа у входа в терминал, внимательно всматривающегося в снежную пелену. Он вспомнил! Ему осталось помахать руками после драки. Нужно быстро вырваться из города, пока не кинутся и не начнут перекрывать дороги.

– Йохо! – закричала Мэг, когда мы выскочили на федеральную трассу, прямую, как время и пустынную, как одиночество.

В зеркале заднего вида я увидел Луиса.

– Будь на чеку, дружище. Ты же помнишь? – сказал он и исчез.

Вся суматоха с выносом денег отвлекла от главного – что дальше? Теперь, когда машина набита сумками, рюкзаками, саквояжами до отказа напичканными баблом, когда отхлынула кровь и приятная усталость разлилась по мозгам и телу, совсем не хотелось решать никаких проблем. Хотелось горячей ванной, холодного шампанского, крепкого ароматного табака, полумрака и ненавязчивого Барри Вайта. «Я никогда не исчезну, это не для меня. Я навсегда останусь здесь, с тобой. Буду делать то, что тебе так нравится. О, йе, о, йа, крошка!». И не ждать, что тебе в спину загонят какую-нибудь мотыгу или раздробят череп колуном, или, например, сделают в пузе большущую дыру насквозь выстрелом в упор из дробовика. И даже не сомневаться, что такое возможно. И исключить любой, даже самый минимальный намёк на подобную херню.

The Tiger Lillies – «Bully Boys»

Мэг крепко держала руль, всматриваясь в заснеженную трассу. Свет фары вырывал всего десяток метров и дальше растворялся в чёрно-белом мареве. Она не обращала на меня никакого внимания. Словно я уже не существовал.

– Мэгги, что дальше? – спросил я.

«А дальше я пристрелю тебя, сраного мудака» – ответила она голосом Луиса.

– Дальше? Дальше каждый за себя.

«Я забираю деньги, а тебя скормим свиньям»

Совсем недавно она мыла посуду в мексиканском ресторане, кишащем тараканами и латиносами. И если бы я не постучал в её дверь, это длилось бы до конца дней. Случай. Случай не стоит столько. Это мои деньги! Я бы позволил ей прикоснуться к ним, если бы она была поласковее. Мы могли бы всё вернуть, ведь были счастливы. Я, несмотря ни на что, обходителен и внимателен с дамами. И никогда не позволял себе поднять руку на женщину. Но разве это ценят женщины? Чёрта с два. Если ты не показал себя достаточно сильным, то они тебя сожрут с потрохами. Размажут и растопчут. Во всех смыслах.

– Ладно, – сказал я. – Тогда мы не едем на ферму.

– Это ещё почему?

«А если я одна не справлюсь? Мне же нужно, чтобы кто-то держал тебя, когда я буду отрубать тебе башку».

– Потому, что я не доверяю тебе.

– И я тебе. Именно поэтому мы и поедем на ферму. Разделим деньги и расстаёмся. Могу тебя высадить прямо здесь, если хочешь.

– Мэг, неужели нельзя ничего вернуть? Я завязал с наркотой, у нас куча денег. Ты мне нравишься.

«А мне нравятся деньги. Иди к чёрту!»

– Микки, хватит этих соплей. Я уже всё решила. Я переберусь в Канаду, а оттуда отправлюсь в путешествие. И остановлюсь там, где мне больше всего понравится. Тебя в моих планах нет. Ты меня отвлекаешь от дороги. Или, может, сам сядешь за руль.

– Запросто, дорогая.

Я утёрся от вылитых помоев.

– Тормози, – сказал я.

– Зачем?

– Я сяду за руль.

– Ну, ладно.

Мэг нажала на тормоз, и машину чуть не унесло с дороги.

Мы вышли из машины и встретились в свете фар. Сейчас я сяду за руль, она достанет из-под сидения пистолет и выстрелит в меня. Труп оттащит в лес и его найдут только когда сойдёт снег. Дело закроют. Мэгги в это время будет пить коктейли на бразильском пляже или есть круассаны в парижском кафе. Таков её план. Она ещё не знает, что в магазине нет патронов.

Мэг смотрела спокойно и уверенно. Ни одна мышца на лице не выдала коварного замысла. Сучка.

За рулём сидел Луис и его вид говорил: «Ну, чего ты ждёшь?».

А и правда? Пора прекратить этот цирк. Неизвестно, куда он может завести. У неё может быть припрятан нож, ржавый гвоздь, бритва. Всё, что угодно. С её прытью она могла выцарапать мне глаза и потом перегрызть горло. Могла… зачем рисковать?

И я ударил её кулаком в челюсть. Она устояла на ногах, и я повторил удар. Сбить с ног получилось только с третьего удара. Мэг упала в снег. Губы окрасились красным, из носа вытекла струйка крови. Она подняла голову и удивлённо посмотрела на меня. В её взгляде не было мольбы, только укор и презрение.

– Я знала, но не могла поверить, – она сплюнула кровь и попыталась встать.

– Что? Что ты знала?

– Она сказала мне. Но я не верила.

– Кто сказала?

Мэгги схватилась за бампер, и у неё почти получилось подняться на ноги. Но я снова ударил. Она упала и снова стала подниматься.

– Кто сказала?

– Негритянка сказала. Которую я убила.

– Что она сказала?

– Что ты избавишься от меня.

– Чушь! Враньё! Это ты, мразь, хотела кинуть меня. И нечего мне заливать.

Я пошёл и принёс пистолет.

– Это я хотел от тебя избавиться? А это что?

– Микки, я боялась.

Она, наконец, встала на ноги и согнулась, оперявшись о капот и сплёвывая кровь.

– Ты не умеешь бояться. Ты врала мне. И сейчас врёшь.

Луис разочарованно скучал, закинув ноги на торпеду.

Злость, обида, чувство безысходности наростали, пока не превратились в неконтролируемую ярость. Я ненавидел Мэг. Она была главным злом моей жизни. И с этим нужно покончить.

Мэгги пыталась заползти под машину, но я вытаскивал её и бил, топтал, пинал. В глазах у меня помутнело, я не видел ничего, кроме красных разводов на белой холодной простыне. Думаю, я сломал ей ногу и запястье. Скорее всего, выбил половину зубов. Лицо её превратилось в бесформенную окровавленную маску. Не знаю, сколько это продолжалось, но вдруг я почувствовал, что смертельно устал. Я присел на капот и достал сигарету. Костяшки ладоней были собраны и кровоточили, но я не чувствовал боли. Курил и смотрел, как Мэг пытается отползти в сторону. Мне было всё равно. Ни мига сожаления и ни капли сочувствия. Пустота в сердце и в голове. Сейчас самым важным для меня был вкус табака.

– Мэг, – окликнул я её. – Ты хотела пристрелить меня. Ну так давай, не стесняйся.

Я бросил её пистолет. Он упал рядом с Мэгги, и она потянулась, зацепила повреждённой рукой и подтолкнула к себе. Взяла левой, целой рукой, перевернулась на спину и направила ствол на меня. Я курил, наблюдая за вознёй с оружием. Пока она смогла наставить на меня пушку, я докурил и достал вторую сигарету. Долго прикуривал, потому что ветер со снегом так и норовили задуть огонь.

– Ну, милая, давай уже, а то я начинаю замерзать. Стреляй же.

И она выстрелила.

Я упал ослеплённый и оглушённый выстрелом. Голову пронзила боль, и ночной лес растаял, снег превратился в тополиный пух, трасса в тропинку, ведущую высоко в гору. Меня вёл к вершине горы Луис в белом парусиновом костюме.

– Мик, ну нельзя же быть таким лохом. Почему ты не проверил патронник. Твоя халатность дорого тебе обошлась.

Солнце, яркое, но холодное, слепило глаза.

– Я умер? – спросил я.

– К сожалению, нет.

– Куда мы идём?

– Никуда. Ты валяешься под машиной с дыркой в башке.

– Странно.

– Ничего странного. Всё, как всегда. Хочешь мороженого?

И тут он превратился в огромный пломбир, похожий на те пластмассовые огромные рожки, которые ставят возле входов в кафе. Но солнце было неумолимо, и Луис-мороженое растаял так быстро, что я и глазом моргнуть не успел.

Потом провал в памяти.

Нас нашёл водитель фуры. Мэгги к этому времени уже превратилась в кровавую ледышку. Меня удалось спасти. Врачи сказали, что пуля сидит в мозгу, и достать её нет никакой возможности. Во что это может вылиться дальше – непредсказуемо. Но сейчас я чувствую себя замечательно.

У меня дом в Палм-Бич с кортом, бассейном и видом на океан. «Ягуар» последней модели ждёт своего часа в гараже. Отличный климат, пальмы, кактусы, магнолии и орхидеи. Бабочки садятся на плечи, и яркие пташки едят из рук.

Я ни с кем из соседей не общаюсь. Я вообще ни с кем не общаюсь. Мне хватает компании призраков. Они в наглую поселились в моём доме. Вечно путаются под ногами и надоедают. Более чем уверен, что это всё проделки этой ведьмы с Пятнадцатой улицы. Это её вуду-штучки. А может, это всё из-за пули, но я больше склоняюсь к первому варианту.

Но я уже привык, и мы нашли общий язык. С Луисом, Джеком Понтелой и тем бомжом из «Каравана» мы можем часами резаться в карты. Луис постоянно блефует, Джек разбрасывает карты, когда проиграет, а бомж невозмутим и молчалив. Назарио с компанией не признают такие развлечения и целыми днями пытаются сложить паззлы на полу в гостиной. Но я шутки ради случайно наступаю на картинку, и часть её рассыпается. Грейс, горничная из «Каравана» всё время пытается меня соблазнить и ходит по дому в такой короткой юбке, что видно тело над чулками. Старуха из отеля называет её шлюхой и читает морали, как должна вести себя порядочная девушка, и рассказывает о пуританских временах её далёкой молодости.

Мэгги меня простила. Она не живёт в доме, только заходит в гости. В латексе и коже, с крашеной копной волос на голове и полным комплектом пирсинга.

– Вот, смотри, язык проколола.

Она открывает рот с острыми пеньками выбитых зубов и показывает чёрный опухший язык, в который вкручен шуруп.

– Ты молодец.

Она отказывается от всех развлечений, хоть итальяшки и приглашают её постоянно, чтобы она помогла.

Мать Луиса оказалась тихой, спокойной матроной. Постоянно сидит в кресле или лежит на шезлонге возле бассейна с какой-то страшной потрёпанной книгой в руке и иногда шевелит губами, словно произнося заклинания или молясь.

Пуля в голове совсем не беспокоит и не напоминает о себе. Я даже забываю, что где-то в мозгу засел кусок свинца. Разве что, иногда я слышу голоса, словно подслушиваю из соседней комнаты сериал о врачах. Почему о врачах? Эти голоса постоянно называют странные слова, напоминающие названия лекарств и болезней.

Вот и всё. Надеюсь, это был последний эпизод моей жизни, о котором я могу рассказать. Надеюсь, остаток жизни я проведу в тишине, покое и скучной неге.

Tiger Lillies, «Hell»

Титры из непонятных слов, написанных незнакомыми буквами, медленно сползают вниз на фоне больничной палаты, снятой камерой видеонаблюдения с верхнего угла; на койке мужчина с перевязанной головой, с кучей подсоединённых трубочек и капельницей. Он лежит неподвижно с закрытыми глазами. Его рука прикована наручниками к кровати, что само по себе нелепо, ибо понятно, что сбежать он сможет только на тот свет. Рядом на стуле сидит полицейский, уткнувшись в дешёвую книженцию в мягком переплёте.

Заходит врач в белом халате. Мы не слышим, о чём они говорят, но ясно – речь о пациенте. Врач на вопросы полицейского беспомощно разводит руками.

Затемнение.

Занавес.