Буря мечей Мартин Джордж
— Это верно. — Шая с улыбкой поерзала на нем. — Ты там, где тебе и положено быть. — Ее рот капризно скривился. — Но долго ли мне еще маяться у Лоллис теперь, когда ты поправился?
— Ты что, не слышала? Ты можешь остаться у Лоллис, но лучше будет, если ты уедешь из города.
— Не хочу я никуда уезжать. Ты обещал, что после битвы снова поселишь меня в моем доме. — Ее плоть легонько сжала его внизу, и он почувствовал, что снова твердеет. — Ты говорил, что Ланнистеры всегда платят свои долги.
— Шая, проклятие богам, перестань. Послушай меня. Ты должна уехать. В городе полно Тиреллов, и с меня не спускают глаз. Ты не понимаешь, как это опасно.
— А можно мне пойти на королевскую свадьбу? Лоллис не пойдет. Я ей толкую, что в тронном зале короля ее никто насиловать не станет, но она такая глупая. — Шая скатилась с него, и их тела с чмоканьем разъединились. — Саймон говорит, там будет состязание певцов, и акробаты, и дурацкий турнир.
Тирион совсем позабыл об этом трижды проклятом певце, развлекавшем Шаю.
— Где ты с ним встретилась?
— Я рассказала о нем леди Танде, и она наняла его играть для Лоллис. Музыка успокаивает ее, когда ребенок брыкается. Саймон говорит, там будет ученый медведь и борские вина. Я никогда не видела, как медведь пляшет.
— Он это делает еще хуже, чем я. — Его заботил певец, а не медведь. Одно неосторожное слово, попавшее не в то ухо, — и Шаю повесят.
— Саймон говорит, на пиру будет семьдесят семь блюд и большой пирог, в который запекут сто голубей. Когда пирог разрежут, они вылетят.
— А потом усядутся на стропилах и будут гадить на головы гостям. — Тирион уже имел дело с подобного рода свадебными пирогами и подозревал, что его голуби предпочитают всем остальным.
— Можно, я наряжусь в шелк и бархат и пойду как леди, а не как служанка? Никто и не узнает, кто я такая.
Еще как узнают, подумал Тирион.
— Леди Танда может удивиться, откуда на горничной ее дочери столько драгоценностей.
— Саймон говорит, гостей будет целая тысяча. Она меня и не увидит. Я найду себе место в темном уголке ниже солонки, а когда ты выйдешь по нужде, улизну и встречусь с тобой. — Она взяла его член в ладони. — Под платье я ничего надевать не стану, и милорду даже развязывать ничего не придется. — Ее пальцы дразнили его, двигаясь вверх и вниз. — А если захочешь, я сделаю вот так. — Она охватила его плоть губами.
На этот раз он продержался подольше. Шая свернулась калачиком рядом с ним.
— Ты ведь позволишь мне пойти, правда?
— Шая, — простонал он, — это опасно.
Она замолчала. Тирион пытался говорить о другом, но каждый раз натыкался на стену надутой учтивости, столь же ледяную и неподатливую, как та Стена, которую он посетил на севере. Боги праведные, устало думал он, следя, как догорает свеча, — как я мог допустить такое снова, после Тиши? Или я в самом деле такой дурак, каким считает меня отец? Он охотно пообещал бы ей все, что она хочет, и ввел бы ее в свою опочивальню, и одел бы в шелк и бархат, которые она так любит. Будь его воля, на свадьбе у Джоффри она сидела бы рядом с ним и плясала со всеми медведями подряд. Но если бы ее повесили, он бы этого не вынес.
Когда свеча догорела, Тирион освободился из объятий Шаи и зажег другую, а потом принялся простукивать стены, ища потайную дверь. Шая, сидевшая, поджав ноги и охватив себя руками, долго смотрела на него и наконец сказала:
— Это под кроватью. Люк и ступеньки.
— Под кроватью? — недоверчиво повторил он. — Да ведь она каменная. Сто пудов весит.
— Варис на что-то нажимает, и она поднимается в воздух. Я спросила, как он это делает, а он говорит — это волшебство.
— Угу, — не сдержал усмешки Тирион. — Такое волшебство называется «противовес».
— Мне надо идти, — сказала Шая и встала. — Иногда, если ребенок сильно брыкается, Лоллис просыпается и зовет меня.
— Варис вот-вот вернется. Он, думаю, слушает все, о чем мы тут говорим. — Тирион поставил свечу. На бриджах спереди виднелось мокрое пятно, но авось в темноте его никто не заметит. Шае он велел одеться и ждать евнуха.
— Ладно, подожду. Ты мой лев, правда? Мой гигант Ланнистер?
— Да. А ты…
— …твоя шлюха. — Она приложила палец к его губам. — Знаю, знаю. Твоей леди я быть не могу, иначе ты бы взял меня на праздник. Ну ничего. Мне и шлюхой твоей нравится быть. Ты только не отпускай меня никуда, мой лев, и береги меня.
— Хорошо, — пообещал он, а голос внутри кричал: дурак ты, дурак. Ну зачем ты это сказал? Ты же собирался отослать ее прочь! Тирион, вопреки всему, поцеловал Шаю еще раз.
Обратная дорога показалась ему долгой и одинокой. Подрик Пейн уже спал на своем тюфячке в ногах кровати, но Тирион разбудил его и сказал:
— Бронна мне.
— Сира Бронна? — Под протер глаза. — Привести его, милорд?
— О нет, я разбудил тебя для того, чтобы обсудить, как он одевается. — Сарказм Тириона пропал понапрасну — Под только вытаращился на него, и он, воздев в отчаянии руки, сказал: — Да. Приведи его. Прямо сейчас.
Парень поспешно оделся и опрометью выскочил из комнаты. «Неужели я действительно такой страшный?» Тирион переоделся в халат и налил себе вина.
Миновало уже полночи, и он допивал третью чашу, когда Под наконец вернулся с рыцарем-наемником.
— Надеюсь, у парня была веская причина вытащить меня от Катаи, — сказал Бронн, усаживаясь.
— От Катаи? — раздраженно повторил Тирион.
— Хорошо быть рыцарем — не надо больше выискивать бордели подешевле, — ухмыльнулся Бронн. — Теперь Алаяйя и Марей лежат на одной перинке с сиром Бронном посередке.
Тирион постарался подавить свое раздражение. Бронн имеет такое же право спать с Алаяйей, как любой другой, но все же… Тирион-то к ней ни разу не прикоснулся, несмотря на то что хотел. Правда, Бронн об этом знать не может. Сам он не осмеливался больше ходить к Катае. Если он пойдет, Серсея позаботится, чтобы отец об этом услышал, и тогда Яйя одними плетьми не отделается. Он послал ей серебряное, с яшмой, ожерелье и пару таких же браслетов в качестве извинения, но что до остального…
Ладно, нечего терзать себя попусту.
— Есть один певец, именующий себя Саймон Серебряный Язык, — устало молвил Тирион, отгоняя от себя чувство вины. — Иногда он играет для дочери леди Танды.
— Ну и что?
Убей его, следовало бы сказать — но ведь Саймон ничего такого не делает, только песни поет. И забивает Шае голову голубями и пляшущими медведями.
— Найди его, — сказал Тирион. — Найди, пока кто-нибудь другой не нашел.
Арья
Копаясь в огороде покойника, она услышала пение.
Арья замерла, недвижная как камень, зажав в руке три тощие морковки. При мысли о Кровавых Скоморохах и людях Русе Болтона по ней прошла дрожь. Так нечестно. Особенно теперь, когда они наконец добрались до Трезубца и думали, что опасность почти миновала.
Только с чего Скоморохи стали бы петь?
Песня разносилась вверх по реке из-за маленького пригорка на востоке.
— В Чаячьем городе девушка ждет, хей-хо, хей-хо!
Арья встала с морковками в руке. Похоже было, что певец идет по дороге вдоль реки. Пирожок в капусте, судя по выражению его лица, тоже услышал. Джендри спал в тени сожженного дома и не слышал ничего.
— Жди и надейся, твой милый придет, хей-хо, хей-хо!
За тихим плеском реки Арье, кроме голоса, послышались и звуки арфы.
— Слышишь? — хрипло прошептал Пирожок, прижимая к груди кочан капусты. — Идет кто-то.
— Буди Джендри, только без шума, — велела она. — Потряси его. — Джендри просыпался легко в отличие от Пирожка, который без пинков и криков не поднимался.
— За годы разлуки любовь наградит, хей-хо, хей-хо. — Песня с каждым словом становилась все громче.
Пирожок бросил капусту.
— Надо спрятаться.
Хорошо бы, вот только куда? Сожженный дом и заросший огород торчат на самом берегу. У реки растет несколько ив, а внизу, на отмели, — тростник, но дальше место совсем голое. Не надо было им выходить из леса. Это голод их оттуда выгнал — захотелось овощей набрать. Хлеб и сыр, украденные из Харренхолла, вышли еще шесть дней назад.
— Уведи Джендри и лошадей за дом, — распорядилась Арья. Часть стены уцелела — авось двое мальчишек и трое лошадей сумеют за ней укрыться. Если только лошади будут вести себя тихо, а этому певцу не вздумается порыться в огороде.
— А ты?
— Я спрячусь за деревом. Может, он там один. Если привяжется, я его убью. Иди!
Пирожок ушел, а она бросила морковки и вытащила из-за плеча краденый меч. Она носила его за спиной — он был сделан на взрослого мужчину и чиркал по земле, если повесить его на пояс. А уж тяжелый какой! Арья вспоминала свою Иглу всякий раз, как брала в руки эту неуклюжую железяку. Но все-таки это меч, которым можно убить — этого достаточно.
Легко ступая, она укрылась за стволом старой плакучей ивы на повороте дороги, вдавив колено в илистую, поросшую травой почву. «Старые боги, — молилась она под звуки песни, — древесные боги, укройте меня, и пусть он пройдет мимо. — Но тут одна из лошадей заржала, и песня оборвалась. — Он слышал — но, может быть, он там один, а если нет, то ведь они могут так же бояться нас, как мы их».
— Слыхал? — спросил мужской голос. — Там за стеной кто-то есть.
— Точно, — ответил другой голос, пониже. — Как по-твоему, Лучник, кто это может быть?
Стало быть, их двое. Арья прикусила губу. Она не видела их из-за ивовых ветвей, только слышала.
— Медведь. — Третий голос — или это снова первый?
— На медведе мяса много, — сказал бас, — и сала тоже, по осени. Если правильно приготовить, очень вкусно.
— А может, там волк. Или лев.
— На четырех ногах или на двух?
— Да какая разница.
— И то верно. Что ты хочешь делать с этими стрелами, Лучник?
— Пущу парочку поверх стены. Тогда тот, кто там затаился, мигом выскочит, вот увидишь.
— А если там какой-нибудь добрый человек прячется? Или женщина с грудным дитем?
— Добрый человек вышел бы и показался — это только разбойники прячутся.
— И то верно. Ладно, стреляй.
— Не надо! — крикнула, вскочив на ноги, Арья и выставила вперед свой меч. Их было трое. Только трое. Сирио и не со столькими бы справился. Может, Джендри с Пирожком тоже придут ей на подмогу. Правда, они мальчишки, а эти взрослые.
Мужчины были пешие и все в грязи. Певца она узнала по маленькой арфе, которую он прижимал к груди, как мать младенца. Небольшого роста, лет пятидесяти, большеротый, остроносый, с редкими бурыми волосами. Одет в выгоревшее зеленое сукно со старыми кожаными заплатами, на поясе связка метательных ножей, за спиной топор лесоруба.
Другой был на добрый фут выше и походил на солдата. У него на кожаном с заклепками поясе висели длинный меч и кинжал, на рубаху были нашиты перехлестывающиеся стальные кольца, голову покрывал черный железный, конусом, полушлем. В косматой бурой бороде прятались плохие зубы, но больше всего в глаза бросался желтый плащ с капюшоном. Толстый и тяжелый, с пятнами от травы и крови, подпаленный внизу и залатанный замшей на правом плече, этот плащ придавал своему хозяину сходство с какой-то огромной желтой птицей.
Последний из троицы, молодой парень, был тонок, как его лук, но не столь высок. Рыжий и веснушчатый, он имел на себе нагрудник с заклепками, высокие сапоги и кожаные перчатки без пальцев, а за спиной у него висел колчан. Шесть стрел с серым гусиным оперением торчали в земле перед ним, как маленькая изгородь.
Все трое смотрели на Арью, стоящую посреди дороги с мечом в руке. Наконец арфист дернул одну из струн и сказал:
— Мальчик, положи-ка свой меч, пока не порезался. Он чересчур велик для тебя, и потом, Энги успеет пустить в тебя три стрелы, прежде чем ты до нас доберешься.
— Не успеет. И я девочка, а не мальчик.
— В самом деле? Виноват, — поклонился певец.
— Идите своей дорогой. Просто ступайте мимо, а ты себе пой дальше, чтобы мы слышали, где вы. Уходите, и я вас не трону.
— Лим, ты слыхал — она нас не тронет! — засмеялся рыжий лучник.
— Слыхал, — басом ответил здоровяк Лим.
— Дитя, — сказал певец, — положи меч, а мы отведем тебя в безопасное место и накормим. В этих краях водятся волки, львы и твари еще хуже этих. Негоже маленькой девочке бродить здесь одной.
— Она не одна. — Джендри выехал из-за дома, а за ним Пирожок с ее лошадью в поводу. Джендри в своей кольчуге и с мечом казался почти взрослым и весьма опасным, Пирожок оставался Пирожком. — Делайте как она говорит и оставьте нас в покое.
— Двое да трое, — нараспев произнес певец, — все, что ли? А кони-то у вас славные — где вы их украли?
— Они наши. — Арья пристально наблюдала за ними. Певец заговаривает ей зубы, но опасность заключается в лучнике. Если он выдернет стрелу из земли…
— Может, назовете свои имена, как честные люди? — спросил певец.
— Я Пирожок, — тут же выпалил Пирожок.
— Тебе подходит, — улыбнулся певец. — Не часто встретишь мальчика с таким вкусным именем. А друзей твоих как звать — Окорок и Голубенок?
Джендри хмуро посмотрел на него с седла.
— С чего мне называть вам свое имя? Ваших-то я пока не слышал.
— Ну что ж: я Том Семиручьевский, называемый чаще Томом Семиструнным или Томом-Семеркой. Этот верзила с черными зубами — Лим, прозванный так из-за своего лимонно-желтого плаща и сам кислый, как лимон. А паренек — это Энги, или Лучник.
— Теперь говорите, кто вы такие будете, — громыхнул своим басом Лим.
Арья не собиралась говорить им свое настоящее имя.
— Хотите, зовите Голубенком — мне все равно.
— Голубенок с мечом, — хохотнул Лим. — Такое не каждый день встретишь.
— А я Бык, — следуя примеру Арьи, заявил Джендри. Она его не упрекала — Бык все-таки лучше Окорока.
Том прошелся по струнам своей арфы.
— Пирожок, Голубенок и Бык. Никак сбежали с кухни лорда Болтона?
— Как ты догадался? — с беспокойством спросила Арья.
— Ты носишь на груди его знак, малютка.
Арья совсем забыла, что у нее под плащом, на пажеском дублете вышит ободранный человек Дредфорта.
— Не называй меня малюткой!
— Почему? — спросил Лим. — Ты ведь и правда маленькая.
— Нет, большая. Я уже не ребенок. — Еще бы: малые дети людей не убивают.
— Это я вижу, Голубенок. Никого из вас нельзя назвать детьми, раз вы служили у Болтона.
— Мы у него не служили. — Пирожок, как обычно, не понимал, когда лучше промолчать. — Мы уже жили в Харренхолле, когда он пришел, вот и все.
— Выходит, вы львята? — спросил Том.
— Нет, и не львята. Мы ничьи. А вы?
— Мы люди короля, — заявил Энги-Лучник.
— Какого короля? — нахмурилась Арья.
— Короля Роберта, — ответил Лим.
— Этого старого пьяницы? — презрительно бросил Джендри. — Да он же помер давно, его вепрь запорол — это все знают.
— Да, парень, к великому нашему сожалению, — сказал Том и взял на своей арфе печальную ноту.
Арье не верилось, что они люди короля — эти оборванцы смахивали скорее на разбойников. У них даже лошадей нет, а люди короля должны быть конными.
Но Пирожок тут же распустил язык:
— Мы ищем Риверран. Не знаете, сколько еще дней до него ехать?
Арья охотно убила бы его.
— Молчи, не то я камней тебе в болтливый рот напихаю.
— До Риверрана еще долго вверх по реке, — сказал Том. — Долго и голодно. Не хотите ли поесть горячего, прежде чем трогаться в путь? Тут недалеко есть гостиница, которую держат наши друзья. Разделим лучше эль и хлеб за одним столом, чем драться.
— Гостиница? — При мысли о горячем у Арьи в животе заурчало, но она не питала доверия к этому Тому. Не всякий, кто говорит с тобой ласково, тебе друг. — Недалеко, говоришь?
— Две мили вверх по реке — ну, скажем, не больше лиги.
Джендри, как и Арья, колебался.
— Что у вас за друзья такие? — настороженно спросил он.
— Просто друзья. Забыл, что это означает?
— Хозяйку зовут Шарна, — вставил Том. — Язык у нее острый и глаз тоже, с этим не поспоришь, но сердце доброе, и маленьких девочек она любит.
— Я не маленькая, — сердито отрезала Арья. — А еще кто там есть? Ты сказал «друзья».
— Еще ее муж и сирота, которого они к себе взяли. Ничего дурного они вам не сделают. Там есть эль, если вы до него уже доросли, свежий хлеб — а может, и мясо найдется. — Том оглядел усадьбу. — Пригодится и то, что вы тут наворовали у старого Пата.
— Мы не воры, — возразила Арья.
— А кто ты старому Пату — дочь или племянница? Только не ври, Голубенок. Я сам хоронил старого Пата под той ивой, где ты пряталась, и ты на него совсем не похожа. — Том снова извлек из арфы печальный звук. — Мы много хороших людей схоронили за прошлый год, и нам неохота хоронить еще и вас, клянусь моей арфой. Лучник, покажи ей.
Лучник отозвался так быстро, что Арья глазам своим не поверила, и стрела просвистела в дюйме от ее уха, вонзившись в ствол ивы позади нее. Лучник тем временем уже приготовил вторую стрелу. Ей казалось, что она понимает, что подразумевал Сирио, говоря «быстро, как змея» или «гладко, как летний шелк», но теперь она впервые увидела, что это такое на самом деле. Стрела снова прожужжала мимо, как пчела.
— Ты промахнулся, — заметила Арья.
— Дура же ты, если так думаешь. Они летят, куда я их посылаю.
— Это верно, — подтвердил Лим.
Лучника отделяло от острия ее меча около дюжины шагов. Ничего не поделаешь, поняла Арья, жалея, что у нее нет лука и она не умеет так же хорошо стрелять. Она угрюмо уперла свой тяжелый меч в землю.
— Ладно, поглядим на вашу гостиницу, — сказала она, скрывая сомнение за храбрыми словами. — Вы ступайте вперед, а мы поедем сзади, чтобы вас видеть.
— Впереди или позади, все едино, — с низким поклоном ответил ей Том. — Пошли, ребята, покажем им дорогу. Вытаскивай свои стрелы, Энги, они нам еще пригодятся.
Арья спрятала меч в ножны и перешла через дорогу к своим друзьям, которые держались подальше от трех незнакомцев.
— Пирожок, забери капусту, — сказала она, садясь верхом. — И морковку тоже.
В кои-то веки он не стал с ней спорить. Они отправились в путь в указанном ею порядке. Лошади медленно двигались по изрытой дороге в десятке шагов от трех пешеходов, но вскоре конные незаметно для себя почти поравнялись с пешими. Том Семиструнный шел медленно и все время бренчал на своей арфе.
— Вы какие-нибудь песни знаете? — спросил он. — Я охотно спел бы с кем-нибудь. У Лима слуха нет, а наш стрелок знает только марочные баллады, по сотне стихов каждая.
— Только у нас на Марках поют настоящие песни, — беззлобно ответил Энги.
— Петь вообще глупо, — заявила Арья. — Только шум поднимать. Мы вас услышали за целую милю и запросто могли бы убить.
Том улыбнулся, показывая, что он другого мнения.
— Есть вещи и похуже, чем умереть с песней на устах.
— Если бы тут поблизости были волки, мы бы знали, — вставил Лим. — Это наш лес.
— Но про нас-то вы не знали, — заметил Джендри.
— Не будь так уверен, парень, — сказал Том. — Иногда человек знает больше, чем говорит.
Пирожок поерзал в седле и сказал:
— Я знаю песню про медведя. Немного.
— Что ж, давай споем, сдобный ты наш. — Том ударил по струнам, запрокинул голову и запел: «Жил-был медведь, косолапый и бурый! Страшный, большой и с косматою шкурой!»
Пирожок подхватил с увлечением, покачиваясь на ходу в такт. К удивлению Арьи, голос у него оказался хороший, и пел он верно. Она не знала, что он способен еще на что-нибудь, кроме своего пекарского дела.
Чуть подальше в Трезубец впадала мелкая речка. Они перешли ее вброд, и пение спугнуло утку из тростника. Энги тут же сорвал с плеча лук и сбил ее. Утка шлепнулась недалеко от берега, и Лим, скинув свой желтый плащ, с охами и жалобами побрел к ней по колено в воде.
— Как по-твоему, есть у Шарны в погребе лимоны? — спросил Энги Тома, наблюдая за его продвижением. — Одна дорнийская девушка как-то приготовила мне утку с лимоном. — В его голосе слышалась грусть.
На том берегу Том и Пирожок возобновили пение, а утка заняла место на поясе у Лима под желтым плащом. Пение помогло скоротать дорогу, и недолгое время спустя в том месте, где Трезубец делал широкую излучину к северу, на берегу возникла гостиница. Арья подозрительно прищурилась, приближаясь к ней. На разбойничье логово этот дом не походил, что правда, то правда — он казался приветливым, даже уютным со своим беленым верхом, грифельной крышей и ленивым дымком из трубы. К гостинице примыкала конюшня и другие службы, позади имелась пристань и росли яблони. А у пристани…
— Джендри, — тихо сказала Арья, — у них есть лодка. Мы могли бы проплыть на ней остаток пути до Риверрана. Мне кажется, это быстрее, чем ехать верхом.
— А ты ею управлять умеешь? — с сомнением спросил он.
— Надо только парус поставить, и ветер сам нас повезет.
— А если ветер не в ту сторону дует?
— Тогда надо грести.
— Против течения-то? — нахмурился Джендри. — Мне сдается, это будет медленно. И потом, вдруг она перевернется, и мы упадем в воду? Да и не наша это лодка, а гостиничная.
Ее можно и увести. Арья прикусила губу и промолчала. Они спешились перед конюшней. Других лошадей не было видно, но в стойлах громоздились кучи свежего навоза.
— Кто-то из нас должен остаться и постеречь лошадей, — сказала Арья.
— В этом нет нужды, Голубенок, — сказал, услышав ее, Том. — Пошли поедим, никуда они не денутся.
— Я останусь, — вызвался Джендри. — Только принесите мне что-нибудь из еды.
Арья кивнула и пошла за Пирожком и Лимом. Меч все так же висел у нее за спиной, а руку она не отводила от кинжала, украденного ею у Русе Болтона — на случай, если ей не понравится то, что окажется внутри.
Вывеска над дверью представляла какого-то старого короля на коленях. Посреди общей комнаты стояла, подбоченившись, очень высокая безобразная женщина с торчащим вперед подбородком.
— Не стой столбом, мальчик, — рявкнула она при виде Арьи, — или ты девочка? Все равно, не стой у меня на дороге. Либо войди, либо выйди. А ты, Лим, что делаешь? Посмотри, как на полу наследил!
— Мы подстрелили утку. — Лим выставил птицу вперед, как мирный флаг.
Женщина тут же ее схватила.
— Ты хочешь сказать, что ее Энги подстрелил. Снимай сапоги — ты что, глухой или просто дурак? Муж!! — завопила она. — Иди сюда, ребята вернулись. Муж!
Из погреба, ворча, вылез мужчина в грязном переднике, на голову ниже женщины, с желтым одутловатым и рябым лицом.
— Я здесь, женщина, хватит орать. Чего тебе?
— Повесь ее, — сказала она, протягивая ему утку.
Энги пошаркал ногами.
— Мы, собственно, располагали ее съесть, Шарна. С лимоном, если у тебя найдется.
— С лимоном! Где ж мне его взять? Тут тебе не Дорн, дуралей конопатый! Если так неймется, сбегай туда да нарви нам корзинку, а заодно оливок и гранатов прихвати. Могу разве что от Лимова плаща кусок оторвать, только утка все равно должна повисеть пару дней. Ешь крольчатину или вовсе ничего не получишь. Кролика на вертеле поджарить быстрее всего, если не терпится. А не то можно жаркое приготовить, с луком и элем.
Арья прямо-таки чувствовала во рту вкус этого кролика.
— Денег у нас нет, зато мы принесли вам капусты и морковки, — сказала она.
— Да ну? И где же они?
— Отдай ей капусту, Пирожок, — велела Арья, и он повиновался, глядя на женщину с опаской, точно она была Роржем, Кусакой или Варго Хоутом.
Женщина внимательно осмотрела овощи и вперила еще более пристальный взгляд в мальчишку.
— А пирожок где?
— Здесь. Это меня так зовут. — А она вот… это… Голубенок.
— Только не у меня в доме. Я своих едоков и блюда называю по-разному, чтобы отличать одних от других. Муж!!
Муж вышел было за дверь, но на ее окрик сразу вернулся.
— Утку я повесил. Чего еще, женщина?
— Помой эти овощи. А вы все сидите и ждите, когда я приготовлю кроликов. Мальчик принесет вам выпить. — Она взглянула вдоль своего длинного носа на Арью и Пирожка. — Детям я эль не даю, но сидр у нас вышел, молока нет, а по реке мертвецы плавают, и от воды разит войной. Бульон с дохлыми мухами вы ведь не стали бы пить?
— Арри выпила бы, — сказал Пирожок. — То есть Голубенок.
— Лим тоже, — ехидно вставил Энги.
— За Лима ты не волнуйся. Нынче все будут пить эль. — И Шарна удалилась на кухню.
Энги и Том сели за стол около очага. Лим повесил свой желтый плащ на колышек. Пирожок плюхнулся на скамью поближе к двери, и Арья примостилась рядом с ним.
Том снял с плеча арфу и запел, подбирая мелодию к словам: