Буря мечей Мартин Джордж
— Но если не Донтос… то кто же? У вас есть и другие… фигуры?
— Вы можете перевернуть всю Королевскую Гавань сверху донизу и не найти ни одного человека с пересмешником на груди, но это еще не значит, что у меня нет друзей. — Петир подошел к лестнице. — Освелл, поди сюда и дай леди Сансе посмотреть на себя.
Старик тотчас явился и с ухмылкой отвесил ей поклон.
— На что же я должна смотреть? — недоуменно спросила Санса.
— Он вам знаком? — спросил, в свою очередь, Петир.
— Нет.
— Посмотрите хорошенько.
Санса принялась рассматривать это морщинистое обветренное лицо, крючковатый нос, белые волосы и огромные костистые руки. Что-то в нем по-прежнему казалось ей смутно знакомым, но в конце концов она сдалась.
— Нет. Я уверена, что никогда не видела Освелла, пока не села в его лодку.
Освелл ухмыльнулся еще шире, показав кривые зубы.
— Верно, но миледи наверняка знает трех моих сыновей.
«Три сына» и эта его улыбка сделали свое дело.
— Кеттлблэк! — воскликнула Санса, широко раскрыв глаза. — Вы — Кеттлблэк!
— Точно так, миледи.
Лорд Петир махнул рукой, отпуская Освелла, и вернулся к своему гранату.
— Какой кинжал опаснее, Алейна, — тот, которым грозит вам враг, или тот, который вонзает вам в спину некто, кого вы не видите.
— Конечно, второй.
— Умница. — Он растянул в улыбке тонкие губы, красные от гранатового сока. — Когда Бес отослал прочь гвардию королевы, она отправила сира Ланселя на поиски наемников. Лансель нашел ей Кеттлблэков, которые очень устраивали вашего маленького лорда-мужа, поскольку состояли у него на жалованье при посредстве его человека, Бронна. Но это я, узнав, что Бронн набирает наемников, велел Освеллу привезти своих сыновей в Королевскую Гавань. Три тайных кинжала, Алейна, очень удобно расположенных.
— Так это один из Кеттлблэков бросил яд в чашу Джоффа? — Санса вспомнила, что сир Осмунд всю ночь находился подле короля.
— Разве я сказал нечто подобное? — Петир разрезал надвое апельсин и снова предложил половинку Сансе. — Эти ребята чересчур вероломны, чтобы участвовать в таком заговоре, а Осмунд сделался особенно ненадежен, когда вступил в Королевскую Гвардию. Белый плащ творит с человеком странные вещи — даже с таким, как он. — Запрокинув голову, он выжал сок апельсина себе в рот. — Сок я люблю, но не выношу, когда руки липкие, — пожаловался он, вытирая пальцы. — Руки должны быть чистыми, Санса. Что бы вы ни делали, всегда заботьтесь о чистоте своих рук.
Санса выжала в ложку немного сока из своей половины.
— Но если это не Кеттлблэки и не сир Донтос… вас даже в городе не было, а Тирион этого сделать не мог…
— Больше догадок нет, дорогая?
— Нет, я, право, не…
— Бьюсь об заклад, — улыбнулся Петир, — что в течение того вечера кто-то сказал вам, что ваши волосы растрепались, и любезно поправил их.
Санса зажала рукой рот.
— Не может быть… она хотела взять меня с собой в Хайгарден, выдать замуж за своего внука…
— Мягкого, благочестивого, добросердечного Уилласа Тирелла. Будьте благодарны, что сия участь вас миновала — с ним вы умерли бы со скуки. А вот со старушкой, надо отдать ей должное, не соскучишься. Ужасная старая карга, и отнюдь не столь ветхая, как притворяется. Когда я приехал в Хайгарден вести торг за руку Маргери, она предоставляла своему лорду-сыну выхваляться, а сама расспрашивала меня о натуре Джоффри. Я, разумеется, возносил его до небес, а мои люди тем временем сеяли среди челяди лорда Тирелла тревожные слухи. Вот как следует играть в эту игру.
Я также заронил в них мысль о том, чтобы сир Лорас надел белое. Не то чтобы предложил — это было бы слишком грубо. Но люди из моей свиты рассказывали жуткие истории о бунте, когда чернь убила сира Престона Гринфилда и надругалась над леди Лоллис, а многочисленным певцам лорда Тирелла перепадали серебряные монетки, побуждавшие их петь о Раэме Редвине, Сервине Зеркальном Щите и принце Эйемоне, Драконьем Рыцаре. Арфа в нужных руках может быть не менее опасна, чем меч.
В конце концов Мейс Тирелл уверовал, что это ему самому пришло в голову сделать принятие Лораса в Королевскую Гвардию одним из условий брачного договора. Кто же лучше защитит его дочь, чем ее рыцарственный брат? Помимо прочего, это облегчало трудную задачу изыскивать земли и невесту третьему сыну, что всегда нелегко, а в случае сира Лораса вдвойне сложно.
Вот так-то. Леди Оленна ни за что не дала бы свою драгоценную внученьку в обиду Джоффу, но она в отличие от своего сына понимала, что сир Лорас при всей своей рыцарской утонченности — натура не менее горячая, чем Джейме Ланнистер. Если бросить Джоффри, Маргери и Лораса в один горшок, заварится цареубийственная похлебка. Старуха понимала также и то, что ее сын вознамерился сделать Маргери королевой, а для этого непременно нужен король… но не обязательно Джоффри. Вот увидите, скоро у нас будет еще одна свадьба. Маргери выйдет за Томмена, сохранив свою корону и свое девичество. И то, и другое ей не так уж и желательно, но кому до этого дело? Главное, чтобы великий западный союз был сохранен… по крайней мере на время.
Маргери и Томмен. Санса не знала, что и сказать. Ей нравилась Маргери Тирелл и ее маленькая боевая бабушка. Она с грустью думала о Хайгардене с его садами, музыкантами и барками на Мандере, столь отличном от этого унылого берега. Но здесь она по крайней мере в безопасности. Джоффри умер и больше не может причинить ей вреда. Теперь она незаконнорожденная по имени Алейна Стоун, и нет у нее ни мужа, ни наследственных прав. Скоро сюда приедет ее тетя. Долгий кошмар Королевской Гавани остался позади, и ее шутовской брак — тоже. Здесь она, как сказал лорд Петир, может обрести новый дом.
До прибытия Лизы Аррен прошло восемь долгих дней. Пять из них были дождливыми, и Санса скучала, сидя у огня вместе со старой слепой собакой. Пес, слишком слабый и беззубый, чтобы нести караул с Брайеном, большей частью спал, но когда Санса его гладила, поскуливал и лизал ей руку — словом, они подружились. Когда дождь перестал, Петир показал ей свои владения, на что у них ушло меньше половины дня. Все его земли, как он и говорил, состояли из сплошного камня. В одном месте волны били в расщелину, взлетая на тридцать футов в воздух, в другом на валуне была высечена семиконечная звезда новых богов. Петир сказал, что она обозначает одно из мест, где высадились андалы, когда они приплыли из-за моря и завоевали Долину, отняв ее у Первых Людей.
Чуть дальше в глубине суши, у торфяного болота, жили в каменных хижинах около дюжины семей. «Мои крестьяне», — говорил о них Петир, хотя его, похоже, знали одни только старики. На его землях имелась еще пещера отшельника, но она пустовала.
— Теперь он умер, но в детстве отец водил меня к нему. Отшельник не мылся сорок лет, и вы можете себе представить, как от него пахло, но, как все полагали, имел пророческий дар. Он ощупал меня и сказал, что я буду великим человеком, и за это получил от отца мех с вином. Я мог бы сказать то же самое за половину чаши, — фыркнул Петир.
Наконец в серый ветреный день Брайен примчался к башне в сопровождении лающих собак и объявил, что с юга-запада приближаются всадники.
— Вот и Лиза, — сказал лорд Петир. — Пойдем встречать ее, Алейна.
Они надели плащи и вышли наружу. Всадников было не больше двадцати — очень скромная свита для леди Орлиного Гнезда. Лизу сопровождали три девушки, двенадцать рыцарей в доспехах, а также септон и красивый молодой певец с тонкими усиками и длинными песочными локонами.
Неужели это тетя? Леди Лиза была на два года младше матери, но эта женщина выглядела на десять лет старше. Ее густые рыжеватые волосы падали до самой талии, но под бархатным платьем и вышитым дорогими камнями лифом угадывалось располневшее, обрюзгшее тело. Накрашенное лицо, тяжелые груди, толстые руки и ноги. Превосходящая Мизинца ростом и толщиной, она неуклюже, без всякой грации, слезла с лошади.
Петир, преклонив колени, поцеловал кончики ее пальцев.
— Малый королевский совет поручил мне завоевать вас, миледи. Согласитесь ли вы признать меня своим лордом и мужем?
Леди Лиза, выпятив губы, подняла его и поцеловала в щеку.
— Ну что ж, возможно, вы сумеете меня уговорить, — хихикнула она. — Привезли ли вы дары, чтобы смягчить мое сердце?
— Да. Мир с королем.
— Фи, какая чушь. Что вы еще привезли, кроме мира?
— Мою дочь. — Мизинец поманил к себе Сансу. — Позвольте представить вам, миледи, Алейну Стоун.
Лиза Аррен отнеслась к этому знакомству без особого удовольствия. Санса низко, склонив голову, присела перед ней.
— Незаконная дочь? — сказала леди Лиза. — Экий вы шалун, Петир. Кто была ее мать?
— Она умерла. Я надеялся взять Алейну с собой в Гнездо.
— Что мне с ней делать там?
— У меня есть пара мыслей на этот счет, но сейчас я больше занят тем, что делать с вами, миледи.
Всякое недовольство исчезло с круглого розового лица леди Лизы, и Сансе показалось, что тетка вот-вот заплачет.
— Милый Петир, я так по тебе скучала, ты не знаешь, ты не можешь этого знать. Джон Ройс постоянно мутил воду, требуя, чтобы я созвала знамена и отправилась на войну. А другие толклись вокруг меня, Хантер, и Корбрей, и этот ужасный Нестор Ройс, все они желали вступить со мной в брак и получить опеку над моим сыном, но никто из них не любил меня так, как ты, Петир. Я так долго мечтала о тебе.
— А я о вас, миледи. — Петир нежно обнял ее за талию и поцеловал в шею. — Как скоро мы сможем обвенчаться?
— Прямо сейчас. Я привезла с собой септона, и певца, и мед для свадебного пира.
— Здесь? — Петиру это явно не пришлось по душе. — Я бы желал обвенчаться с вами в Долине, в присутствии всего вашего двора.
— Да ну его совсем, мой двор. Я ждала слишком долго и больше ждать не могу. — Лиза обвила Петира руками. — Я хочу нынче же ночью лечь с тобой в постель, милый, и снова зачать ребенка, чтобы у Роберта был братик или сестричка.
— Я мечтаю об этом так же, как и вы, дорогая, но не лучше ли устроить пышную публичную церемонию, чтобы вся Долина…
— Нет, — топнула ногой Лиза. — Я хочу тебя прямо сейчас, в эту самую ночь. И предупреждаю, что буду громко кричать после стольких лет воздержания. Так громко, что меня и в Гнезде услышат!
— Быть может, мы ляжем в постель нынче, а обвенчаемся после?
Леди Лиза хихикнула, как маленькая девочка.
— Какой ты гадкий, Петир Бейлиш. Нет, нет. Я, как леди Орлиного Гнезда, приказываю тебе обвенчаться со мной незамедлительно!
— Слушаюсь, миледи, — пожал плечами Петир. — Я, как всегда, не в силах устоять перед вами.
Не прошло и часа, как они произнесли свои обеты, стоя под небесно-голубым балдахином в лучах закатного солнца. Потом около башни поставили на козлах столы, подали перепелов, оленину, жареную кабанятину и легкий золотой мед. Зажгли факелы, и Лизин певец спел «Безмолвный обет», «Времена моей любви» и «Два сердца бьются, как одно». Рыцари помоложе приглашали Сансу танцевать, Лиза, раздувая юбки веером, кружилась с Петиром. Мед и замужество омолодили ее. Она смеялась без умолку, держась за руку мужа, и глаза ее сияли, когда она смотрела на него.
Настала пора провожать молодых в постель, и рыцари отнесли Лизу в башню, раздевая ее на ходу и выкрикивая непристойные шутки. Тирион избавил меня от этого, вспомнила Санса. Может быть, это не так и страшно, когда тебя раздевают для любимого мужчины и делают это друзья, любящие вас обоих. Но Джоффри… Санса содрогнулась.
Леди Лиза привезла с собой только трех дам, и они попросили Сансу помочь им раздеть лорда Петира и проводить его на брачное ложе. Он подчинялся им охотно и беспрестанно шутил, но и сам платил той же монетой. Когда его завели наконец в башню, все гости раскраснелись, шнуровка у них на корсажах распустилась и юбки пришли в беспорядок, но Сансе Мизинец только улыбался. Его благополучно препроводили вверх по лестнице в спальню, где ждала его леди-жена.
Весь третий этаж молодые занимали одни, но башня была мала, и Лиза, верная своему слову, вопила вовсю. Дождь зарядил снова, загнав пирующих в башню, и они слышали каждое слово.
— Петир, милый Петир, о-о. Да, Петир, да. Вот где ты должен быть. — Певец завел озорную балладу «Ужин у миледи», но даже его игра и пение не заглушали Лизиных криков. — Сделай мне ребенка, Петир, — надрывалась она, — сделай мне еще одного ребеночка. Петир, Петир, ПЕТИИИИИИИР! — Этот последний вопль прозвучал так громко, что собаки подняли лай, а две Лизины дамы просто изнемогли от смеха.
Санса спустилась вниз и вышла наружу. Мелкий дождик орошал остатки пира, но в воздухе пахло свежестью и чистотой. Память об их с Тирионом брачной ночи неотступно преследовала ее. «В темноте я Рыцарь Цветов, — сказал он ей. — Тебе могло бы быть хорошо со мной». Но это только очередная ложь, на которую так горазды Ланнистеры. «Собака чует ложь, — сказал ей как-то Пес. Она явственно помнила его грубый скрипучий голос. — Погляди вокруг и принюхайся. Они все лжецы, и каждый лжет лучше тебя». Что-то теперь стало с Сандором Клиганом? Знает ли он, что Джоффри убили, и есть ли ему дело до этого? Как-никак, он много лет был телохранителем принца.
Санса долго стояла у башни. Когда наконец она, мокрая и продрогшая, собралась лечь, в чертоге едва тлел тусклый торфяной огонь, и наверху все утихло. Молодой певец в углу наигрывал медленную мелодию для себя самого. Одна из тетиных дам целовалась с рыцарем в кресле лорда Петира — их руки шарили друг у друга под одеждой. Несколько мужчин, упившись, полегли спать, одного рвало в отхожем месте. Санса нашла старую собаку Брайена в своем маленьком алькове под лестницей и улеглась рядом с ней. Пес проснулся и лизнул ее в лицо.
— Бедный ты мой старичок, — сказала она, ероша ему шерсть.
— Алейна. — Перед ней появился тетин певец. — Милая Алейна, меня зовут Мариллон. Я видел, как вы пришли со двора. Ночь ныне мокрая и холодная. Позвольте мне согреть вас.
Старый пес поднял голову и зарычал, но певец отпихнул его ногой, и он, скуля, забился в угол.
— Мариллон, — нерешительно сказала Санса, — вы очень добры, но я, право же, очень устала.
— Красоте вашей это не повредило. Я всю ночь сочиняю песню для вас. В ней говорится о ваших глазах, ваших губах, вашей груди. Но я не стану петь ее вам — она недостойна такой красоты. — Он сел на ее кровать и положил руку ей на колено. — Позвольте моему телу спеть вместо меня.
На нее пахнуло его дыханием.
— Вы пьяны.
— Я никогда не бываю пьян. Мед только веселит меня. Я весь горю. — Его рука скользнула вверх по ее бедру. — И вы тоже.
— Уберите руку. Вы забываетесь.
— Сжальтесь надо мной. Я спел слишком много любовных песен, и моя кровь закипела. Ваша тоже кипит, я знаю: нет более страстных женщин, чем рожденные вне брака. Ты хочешь меня?
— Я девственница!
— Правда? Алейна, милая Алейна, подари мне свою невинность. После ты возблагодаришь за это богов. Я заставлю тебя петь громче, чем леди Лиза.
Санса в испуге отшатнулась от него.
— Если вы не уйдете, лорд Петир… мой отец… вас повесит.
— Мизинец-то? — хмыкнул Мариллон. — Леди Лиза меня очень любит, и лорд Роберт тоже… Если твой отец поднимет на меня руку, я уничтожу его одним стихом. — Он сжал ее грудь в своей ладони. — Дай я сниму с тебя мокрую одежду. Ведь ты же не хочешь, чтобы я ее разорвал. Слушайся зова своего сердца…
Послышался тихий шорох стали о кожу.
— Эй, певец, — сказал грубый голос, — уйди лучше, если хочешь продолжать свое пение. — При тусклом свете Санса различила только слабый блеск клинка.
Певец тоже его увидел.
— Найди себе другую женщину. — Нож сверкнул чуть ярче, и Мариллон вскрикнул: — Ты ранил меня!
— Уйди, не то хуже будет.
И Мариллон исчез в мгновение ока. Другой все так же стоял над Сансой, неразличимый в темноте.
— Лорд Петир велел мне приглядывать за вами. — Она узнала голос Лотора Брюна. Конечно же, это он — откуда здесь было взяться Псу?
Почти всю ночь Санса провела без сна, как на «Сардиньем короле». Когда она ненадолго забылась, ей снова приснился Джоффри, царапающий себе горло, а потом она с ужасом увидела, что это ее брат Робб. Вслед за этим ей приснилась собственная свадебная ночь и Тирион, пожиравший ее глазами, пока она раздевалась. Только он был гораздо выше, чем полагалось Тириону, а когда он забрался в постель, его лицо оказалось обезображенным только с одной стороны. «Ты должна спеть для меня», — проскрежетал он. Тут Санса проснулась и увидела, что старая слепая собака снова лежит рядом с ней.
— Как жаль, что ты не Леди.
Утром Гризела, поднявшись в спальню, отнесла лорду и леди хлеб, масло, мед, фрукты и сливки. Вернувшись, она сказала, что они зовут к себе Алейну. Санса еще не совсем очнулась и не сразу вспомнила, что Алейна — это она.
Леди Лиза еще лежала в постели, но лорд Петир уже встал и оделся.
— Ваша тетя хочет поговорить с вами, — сказал он Сансе, натягивая сапог. — Я сказал ей, кто вы.
О боги.
— Б-благодарю вас, милорд.
Петир натянул второй сапог.
— Родным домом я сыт по горло. Мы ныне же уезжаем в Гнездо. — Он поцеловал свою леди-жену, слизнув с ее губ мед, и спустился вниз.
Санса стояла в ногах кровати, а тетя Лиза ела грушу и разглядывала ее.
— Да, теперь я вижу, — сказала она, отбросив огрызок. — Ты очень похожа на Кейтилин.
— Благодарю вас.
— Я не собиралась тебе льстить. По правде сказать, ты уж слишком на нее похожа. С этим надо что-то делать. Надо выкрасить тебе волосы, прежде чем ехать в Гнездо.
Красить волосы?
— Как скажете, тетя Лиза.
— Не называй меня так. Ни одно слово о твоем пребывании здесь не должно дойти до Королевской Гавани. Нельзя допустить, чтобы мой сын подвергся опасности. — Лиза надкусила кусочек медовых сот. — Я уберегла Долину от войны. Мы собрали обильный урожай, горы надежно защищают нас, и Гнездо неприступно. Тем не менее нам не следует навлекать на себя гнев лорда Тайвина. — Она отложила соты и облизала сладкие пальцы. — Петир сказал, что тебя выдали за Тириона Ланнистера, за этого злобного карлика.
— Меня принудили. Я не хотела идти за него.
— Я тоже не хотела замуж. Джон Аррен не был карликом, но он был стар. Сейчас ты можешь этому не поверить, но в день нашей свадьбы я была так хороша, что твоя мать бледнела рядом со мной. Но Джону нужны были только мечи моего отца, чтобы помочь его ненаглядным мальчикам. Мне следовало отказать ему, но долго ли такой старик мог протянуть. У него уже половина зубов выпала, и дыхание отдавало испорченным сыром. Не выношу мужчин с нечистым дыханием. От Петира всегда хорошо пахнет… он был первым, с кем я поцеловалась. Отец сказал, что он слишком низкого рода, но я-то знала, как высоко ему суждено подняться. Джон отдал ему таможню в Чаячьем городе, только чтобы мне угодить, но когда таможенные сборы возросли в десять раз, мой лорд-муж оценил его ум и дал ему более высокий пост, а потом сделал мастером над монетой в Королевской Гавани. Это было тяжело — видеть его каждый день и оставаться женой старика с холодной кровью. Джон исправно выполнял свой супружеский долг, но не мог дать мне ни удовольствия, ни детей. Все дети, которых я рожала от его старого, слабого семени, умирали, все, кроме Роберта: три девочки и два мальчика. Все мои малютки умерли, а этот старик со своим зловонным дыханием все жил да жил. Видишь — я тоже страдала. — Лиза шмыгнула носом. — Ты знаешь, что твоя бедная мать умерла?
— Тирион сказал мне. Он сказал, что Фреи убили ее в Близнецах, вместе с Роббом.
Глаза леди Лизы внезапно наполнились слезами.
— Мы с тобой обе женщины. Тебе страшно, дитя мое? Мужайся. Я никогда не отвернусь от дочери Кет. Мы связаны кровными узами. — Она поманила Сансу к себе. — Можешь поцеловать меня, Алейна. В щеку.
Санса послушно опустилась на колени рядом с постелью. От тетки под сладким ароматом духов пахло кислым молоком, щека отдавала румянами и пудрой.
Когда Санса встала, Лиза удержала ее за руку.
— Скажи: ты беременна? Говори правду, я узнаю, если ты солжешь.
— Нет, — опешила Санса.
— Но ведь ты уже расцвела, не так ли?
— Да. — Санса понимала, что эту истину она в Гнезде скрыть не сможет. — Тирион не… — Краска бросилась ей в лицо. — Я все еще девственница.
— Он что же, бессилен, твой карлик?
— Нет… он просто… — Добр? Она не могла произнести это здесь, перед ненавидящей его теткой. — Он спал со шлюхами, миледи… он сам мне говорил.
— Ну еще бы. — Лиза отпустила ее руку. — Какая женщина захочет лечь с таким, если он ей не заплатит? Мне следовало убить Беса, пока он был в моей власти, но он меня провел. Низменная хитрость — вот главная его черта. Его наемник убил моего доброго сира Вардиса Игена. Кейтилин не должна была привозить его ко мне, я ей так и сказала. А потом она еще и дядю увезла с собой. Черная Рыба был моим Рыцарем Ворот, и когда он уехал, горные кланы совсем обнаглели. Но ничего, Петир все это поправит. Я сделаю его лордом-протектором Долины. — Тетя впервые, почти тепло, улыбнулась Сансе. — Быть может, он не так высок и могуч, как некоторые, но стоит больше их всех. Верь ему и слушайся его во всем.
— Хорошо, тетя… миледи.
Леди Лиза осталась довольна ею.
— Джоффри я хорошо знала. Он обзывал моего Роберта гадкими кличками и однажды шлепнул его деревянным мечом. Мужчина сказал бы, что пользоваться ядом бесчестно, но у женщин иные понятия и о чести. Матерь создала нас для защиты наших детей, и единственное наше бесчестье состоит в неспособности сохранить их. Ты сама это поймешь, когда у тебя будет ребенок.
— Ребенок? — нерешительно повторила Санса.
— Ну, до этого еще далеко, — небрежно махнула рукой Лиза. — Ты слишком молода для материнства, но со временем захочешь и детей, и мужа.
— Но… ведь я уже замужем, миледи.
— Да, но скоро станешь вдовой. Радуйся, что Бес предпочитал утешаться со шлюхами. Моему сыну было бы неприлично довольствоваться объедками карлика, но раз Бес тебя не тронул… Как бы тебе понравилось выйти за своего кузена, лорда Роберта?
Эта мысль вызвала в Сансе чувство усталости. Роберт Аррен — малолетний болезненный мальчик, вот и все, что ей известно о нем. Лизе нужна не она, а ее наследство. По любви на ней никто не женится. Но Санса уже приучилась лгать без труда.
— Я с нетерпением жду встречи с ним, миледи. Но ведь он еще дитя?
— Ему восемь лет, и здоровье у него хрупкое, но он славный мальчик и очень умный. Он будет великим человеком, Алейна. «Семя крепко», — так сказал мой лорд-муж перед смертью. Не вижу, отчего бы вам не пожениться сразу, как только мы узнаем о смерти твоего Ланнистера. Брак, разумеется, будет тайным. Лорду Орлиного Гнезда не пристало жениться на незаконнорожденной. Вороны принесут нам весть из Королевской Гавани, как только голова Беса скатится с плеч, и назавтра же вас с Робертом обвенчают — вот радость будет, правда? Ему полезно завести себе подружку. Когда мы приехали в Гнездо, он играл с сыном Вардиса Игена и мальчиками моего стюарда, но эти мальчишки такие грубияны, мне пришлось прогнать их. Ты хорошо читаешь, Алейна?
— Септа Мордейн по доброте своей хвалила меня.
— У Роберта слабое зрение, но он любит, когда ему читают вслух, особенно истории о животных. Знаешь ты песенку о цыпленке, который оделся лисой? Я ее все время пою, она ему никогда не надоедает. Еще он любит играть в «прыг-скок», и «покрути меч», и «приди ко мне в замок», только ему всегда надо уступать. Это ведь понятно, не так ли? Ты не должна забывать, что он — лорд Гнезда. Ты хорошего рода, и Старки из Винтерфелла всегда отличались гордостью, но Винтерфелла больше нет, и ты теперь, в сущности, нищенка, так что гордость придется спрятать. В нынешних твоих обстоятельствах тебе больше пристала благодарность — и послушание. У моего сына должна быть благодарная, послушная жена.
Джон
Топоры звенели днем и ночью.
Джон уже не помнил, когда спал по-настоящему. Закрывая глаза, он видел во сне бой, просыпаясь, он вступал в этот бой наяву. Даже в Королевской башне он слышал, как вгрызаются в дерево бронза, кремень и трофейная сталь, а в палатке на Стене это было еще слышнее. У Манса имелись также молоты, укрепленные на санях, и длинные пилы с зубьями из кости и кремня. Однажды, когда Джон, обессиленный, забылся сном, в Зачарованном лесу раздался громкий треск, и огромное страж-дерево рухнуло наземь в облаке земли и хвои.
На этот раз он проснулся опять на Стене, в палатке, под грудой шкур.
— Лорд Сноу, — сказал Оуэн, тряся его за плечо, — светает. — Оуэн же помог ему встать. Другие спящие тоже поднимались, натягивая в тесноте палатки сапоги и застегивая пояса. Никто не разговаривал. Все они слишком устали для разговоров. Мало кто из них теперь спускался со Стены — слишком уж много времени уходило на спуск и подъем в клети. Черный Замок покинули на мейстера Эйемона, сира Уинтона Стаута и еще несколько человек, слишком старых или больных, чтобы сражаться.
— Мне снилось, что сюда пришел король, — радостно объявил Оуэн. — Мейстер Эйемон послал королю Роберту ворона, и он пришел со всей своей силой. Я видел во сне его золотые знамена.
Джон заставил себя улыбнуться.
— Это отрадное зрелище, Оуэн. — Превозмогая боль в ноге, он накинул черный меховой плащ, взял костыль и вышел на Стену, навстречу новому дню.
Ветер сразу налетел на него, запустив ледяные щупальца в его длинные каштановые волосы. В полумиле к северу раскинулся лагерь одичалых, и дым от их костров тянулся к бледному рассветному небу. Вдоль опушки леса стояли крытые шкурами палатки и даже одно длинное строение из бревен и веток, на востоке помещались загоны для лошадей, на западе — для мамонтов. Люди кишели повсюду — они точили мечи, острили самодельные копья, надевали корявые латы из шкур, костей и рога. Джон знал, что на каждого человека, которого он видит, в лесу скрывается два десятка других. Кустарник кое-как защищает их от непогоды и прячет от глаз ненавистных ворон.
Их лучники уже ползли вперед, толкая перед собой щиты на полозьях.
— А вот и стрелы нам на завтрак, — весело воскликнул Пип, как делал каждое утро. Хорошо, что хоть кто-то из них еще способен шутить. Три дня назад одна такая утренняя стрела попала в ногу Рыжему Алину из Розового леса. Его тело и теперь можно увидеть под Стеной, если перегнуться подальше. Лучше уж усмехаться над шуткой Пипа, чем предаваться мрачным мыслям о судьбе Алина.
За скошенными деревянными щитами могло укрыться пятеро лучников, а стрелы они пускали через прорези в дереве. В первый раз, когда одичалые их выкатили, Джон дал команду стрелять огненными стрелами и поджег с полдюжины щитов, но после Манс придумал обтягивать их сырыми шкурами. Теперь их никакими огненными стрелами не проймешь. Братья завели даже обычай биться об заклад насчет того, который из соломенных солдат соберет больше вражеских стрел. Всех опережал Скорбный Эдд, в котором торчали целых четыре штуки. Но его первенству угрожали Ярвик, Тумберджон и Уот с Длинного Озера, набравшие каждый по три. Называть чучела именами отсутствующих братьев придумал все тот же Пип — чтобы казалось, будто на Стене их больше, чем есть.
— Больше тех, кто утыкан стрелами, — заметил на это Гренн, но эта выдумка все-таки немного приободрила братьев, и Джон не мешал их немудреной игре.
У края Стены стоял на трех растопыренных ногах медный «мирийский глаз». Раньше мейстер Эйемон смотрел в него на звезды, пока собственные глаза не изменили ему. Джон направил трубу вниз. Даже на таком расстоянии он без труда находил огромный шатер Манса, крытый шкурами белых медведей. Сквозь мирийское стекло он видел даже лица одичалых. Манс еще не показывался, но его женщина Далла подкладывала дрова в костер, а ее сестра Вель доила козу. Далла так располнела — чудо, что она еще ходит. Должно быть, вот-вот родит. Джон перевел трубу на восток и стал шарить ею среди деревьев и палаток, пока не нашел черепаху. Она тоже вот-вот поспеет. Ночью одичалые ободрали убитого мамонта и теперь обтягивали панцирь черепахи его сырой окровавленной шкурой поверх овчин и других кож. Прочный деревянный каркас черепахи стоял на восьми громадных колесах. Когда одичалые только начали ее мастерить, Атлас подумал, что они строят корабль. Не так уж он и ошибся. Черепаха в самом деле напоминает корабль, перевернутый кверху дном.
— Что, готово уже? — спросил Гренн.
— Почти. — Джон отвел трубу. — Сегодня, думаю, дождемся. Бочки наполнены?
— Все до одной. Ночью они замерзли намертво, Пип проверял.
Гренн сильно изменился против того здоровенного, неуклюжего, краснощекого парня, с которым когда-то завел дружбу Джон. Он подрос на полфута, раздался в груди и плечах, а волос и бороды не стриг с самого Кулака. Теперь он огромен и лохмат — настоящий Зубр, как прозвал его в насмешку сир Аллисер Торне. Вот только вид у зубра усталый. Джон сказал ему об этом, и Гренн кивнул.
— Всю ночь уснуть не мог из-за этих топоров.
— Так ступай поспи сейчас.
— Да нет, я…
— Иди. Мне надо, чтобы ты отдохнул как следует. Не бойся, битву я тебе проспать не дам. Ты у нас единственный, кто способен ворочать эти треклятые бочонки, — через силу улыбнулся Джон.
Гренн поворчал, но ушел, а Джон снова стал смотреть в трубу на лагерь одичалых. Время от времени их стрелы взмывали вверх, но он уже научился не замечать их. Расстояние чересчур большое и угол невыгодный — мало вероятности, что в тебя попадут. Манс по-прежнему не появлялся, но Джон разглядел у черепахи Тормунда Великанью Смерть и двух его сыновей. Сыновья возились с мамонтовой шкурой. А Тормунд грыз жареную козью ногу и отдавал приказания. В другом месте Джону попался на глаза колдун Варамир Шестишкурый — он шел по лесу со своими сумеречным котом.
Позади загрохотали цепи и заскрипела железная дверца клетки. Это Хобб привез их завтрак, как всегда по утрам. Вид Мансовой черепахи отбил у Джона всякий аппетит. Масло у них почти на исходе, а последний бочонок со смолой они скинули со Стены две ночи назад. Скоро и стрелы кончатся, а новых наделать некому. В предыдущую ночь с запада, от сира Денниса Маллистера, прилетел ворон. Боуэн Мурш преследовал одичалых до самой Сумеречной Башни, а потом ушел еще дальше, в темные недра Теснины. Он встретил Плакальщика с тремя сотнями одичалых на Мосту Черепов, и у них завязался кровавый бой. В конце концов победу одержал Дозор, хотя и дорогой ценой. Больше ста братьев убито, в том числе сир Эндрю Тарт и сир Аладейл Винч. Самого старого Граната принесли в сумеречную Башню тяжело раненным. Мейстер Маллин лечит его, но пройдет некоторое время, прежде чем он сможет вернуться в Черный Замок.
Прочитав это, Джон посадил Зею на самого быстрого их коня и отправил в Кротовый городок — просить, чтобы его жители пришли оборонять Стену. Назад она так и не вернулась. Джон послал за ней Малли, и тот доложил, что во всем городке и даже в борделе никого не осталось. Зея скорее всего ушла вместе со всеми по Королевскому тракту. Может, и нам всем следовало бы сделать то же самое, мрачно размышлял Джон.
Он заставил себя поесть. Довольно и того, что он недосыпает — надо же как-то поддерживать силы. Кроме того, эта трапеза может оказаться последней — и для него, и для всех остальных. Поэтому Джон добросовестно набил живот хлебом, ветчиной, луком и сыром, и в это самое время Конь заорал:
— ЕДЕТ!
Никому не было нужды спрашивать, что такое «едет», а Джон не нуждался в мирийской трубе, чтобы видеть, как она ползет между древесных стволов и палаток.
— Не очень-то похоже на черепаху, — заметил Атлас. — У черепах меха нет.
— Колеса у них тоже не часто встречаются, — сказал Пип.
— Труби тревогу, — скомандовал Джон, и Кегс выдул две протяжные ноты, чтобы разбудить Гренна и других спящих, кто ночью нес караул. Когда одичалые наступают, Стене нужен каждый из ее защитников. Видят боги, их и так мало. Джон смотрел на Пипа, Кегса, Атласа, Коня, Оуэна, Тима Косноязычного, Малли, Пустого Сапога и представлял себе, как они сойдутся в холодной тьме туннеля с сотней визжащих одичалых, защищенные только железной решеткой. Дело кончится именно этим, если они не остановят черепаху до того, как ворота падут.
— Здоровая, — сказал Конь.
— Это ж сколько супу наварить можно, — причмокнул губами Пип, но его шутка не имела успеха. Даже Пип, и тот устал. Смахивает на ходячего мертвеца, как и все они. У Короля за Стеной людей столько, что он способен каждый раз бросать в атаку свежие силы, а Стену держит все та же горсточка черных братьев, и это измотало их вконец.
Джон знал, что сейчас люди, спрятанные под деревом и шкурами, что есть мочи налегают на колеса, но когда черепаха сомкнется с воротами, они сменят веревки на топоры. Хорошо, что Манс хотя бы мамонтов ныне решил не посылать. Их силища у Стены бесполезна, а громадная величина делает их легкими мишенями. Последний умирал около суток и все это время трубил, издавая скорбные, ужасные для слуха звуки.
Черепаха медленно ползла через камни, пни и кустарник. Предыдущие атаки стоили вольному народу около ста жизней. Многие тела до сих пор лежали на земле. В передышках их навещали вороны, но теперь все птицы с криком разлетелись — вид черепахи нравился им не больше, чем Джону.
Он чувствовал, что Атлас, Конь и другие смотрят на него, ожидая его приказаний. Но он так устал — он не знает, что делать дальше. «За Стену отвечаешь ты», — напомнил он себе.
— Оуэн, Конь — к катапультам. Кегс и Пустой Сапог — к скорпионам. Остальным натянуть луки и приготовить огненные стрелы. Посмотрим, не удастся ли нам ее пожечь. — Скорее всего не удастся, но все лучше, чем стоять, опустив руки.
Черепаха, тихоходная и неуклюжая, представляла собой хорошую мишень, и лучники Джона вскоре превратили ее в ежа… но сырые шкуры, уже оправдавшие себя на щитах, защищали ее, и огненные стрелы гасли, как только попадали в цель. Джон, выругавшись вполголоса, скомандовал:
— Скорпионы. Катапульты.
Стрелы из скорпионов вонзались в шкуры глубоко, но наносили не больше вреда, чем стрелы из луков, а камни отскакивали от черепахи, оставляя вмятины на ее мягкой покрышке. Валун из требюшета мог бы ее проломить, но одна машина до сих пор бездействовала, а одичалые направляли черепаху так, что под обстрел другой не попадали.
— Она все ползет, Джон, — сказал Оуэн Олух.
Джон и без него это видел. Дюйм за дюймом, ярд за ярдом, треща, качаясь и подпрыгивая, черепаха преодолевала убойную полосу. Когда одичалые подвезут ее к Стене, она обеспечит им необходимое укрытие, и они начнут рубить своими топорами наспех починенные внешние ворота. Потом они за несколько часов выгребут из туннеля рыхлый щебень, и на пути у них останутся только две железные решетки, полдюжины полузамерзших трупов и то, чем смогут встретить их собратья Джона, сражаясь и умирая в темноте.
Катапульта слева от него с гулом послала в воздух каменный залп. Камни защелкали по черепахе, как градины, и отскочили прочь, не причинив ей вреда. Лучники одичалых по-прежнему пускали стрелы из-за своих щитов. Одна вонзилась в голову соломенного чучела, и Пип сказал:
— Уот с Длинного Озера схлопотал четвертую! Ничья! — Следующая стрела просвистела мимо его собственного уха, и он крикнул: — Эй! Я в турнире не участвую!
— Эти шкуры нипочем не загорятся, — сказал Джон как себе, так и другим. Их единственная надежда — попытаться раздробить черепаху, когда она доберется до Стены, а для этого нужны большие камни. Как бы крепко черепаха ни была сколочена, валун, сброшенный с высоты семисот футов, она вряд ли выдержит. — Гренн, Оуэн, Кегс — пора.
У палатки стояла в ряд дюжина крепких дубовых бочек, наполненных гравием, которые черные братья обыкновенно разбрасывали по Стене, чтобы легче было ходить. Вчера, увидев, как одичалые кроют черепаху овчинами, Джон велел Гренну налить в эти бочонки воды, сколько войдет. Вода пропитала битый камень до дна, и за ночь смесь сковало морозом. Это было единственное, чем они могли заменить валуны.
— Зачем их замораживать? — спросил Гренн накануне. — Почему бы не скинуть бочки, как они есть?
— Если бочки по дороге стукнутся о Стену, они лопнут, — ответил Джон. — Какой нам прок осыпать этих сукиных сынов щебенкой?
Сейчас он налег плечом на один бочонок вместе с Гренном, а Кегс и Оуэн навалились на другой. Бочки за ночь примерзли ко льду и не поддавались.
— Да этот ублюдок целую тонну весит, — сказал Гренн, когда бочонок наконец сдвинулся.
— Переворачивай его набок и кати. Только смотри ноги себе не отдави, а то будешь как Пустой Сапог.
Гренн перевернул бочонок, а Джон, схватив факел, пару раз провел им над поверхностью Стены. Бочонок покатился по смоченному льду так быстро, что они чуть не упустили его. Наконец они все вчетвером подкатили его к самому краю и снова поставили торчком.
Таким манером они выстроили над воротами четыре дубовые бочки. В это время Пип крикнул:
— Черепаха у дверей! — Джон, опершись на раненую ногу, перегнулся вниз, чтобы посмотреть самому. Барьер. Мурш должен был поставить барьер у края. Сколько же всего не сделано. Одичалые оттаскивали от ворот трупы великанов. Конь и Малли скидывали на них камни. Один человек как будто упал, но камни были слишком мелкими, чтобы причинить ущерб самой черепахе. Джону было любопытно, что одичалые будут делать с мертвым мамонтом на дороге, но черепаха была так велика, что они просто перетащили ее через труп. Больная нога Джона подкосилась, но Гренн схватил его и оттащил назад, сказав:
— Не высовывайся так.
— Барьер надо было поставить, вот что. — Джону мерещилось, что топоры уже рубят дерево — или это у него в ушах звенело от страха? — Давай, — сказал он Гренну.
Гренн, кряхтя, уперся плечом в бочонок. Оуэн и Малли пришли ему на подмогу. Вместе они сдвинули бочонок на фут, потом на другой — и вдруг он исчез.
Они услышали, как он ударился о Стену на пути вниз. Потом раздался куда более громкий треск расколотого дерева, сопровождаемый истошными воплями. Атлас радостно заорал, Оуэн пустился в пляс, Пип, посмотрев вниз, крикнул:
— А черепаха-то кроликами начинена! Глядите, как улепетывают.
— Еще, — рявкнул Джон, и Гренн с Кегсом спихнули вниз еще один бочонок.
В конце концов они разнесли в щепки всю переднюю часть черепахи. Одичалые выбирались из-под нее с другого конца и сломя голову бежали к лагерю. Атлас стрелял им вслед из арбалета, прибавляя прыти. Гренн ухмылялся в свою бородищу, Пип острил напропалую, и никому из них нынче больше не грозила смерть.
Но завтра… Джон взглянул в сторону палатки. Из двенадцати бочонков с гравием осталось восемь Джон ощутил внезапно, как он устал и как болит у него нога. Надо поспать — хотя бы пару часов. Сходить к мейстеру Эйемону за сонным вином, оно ему поможет.
— Я спущусь вниз, в Королевскую башню, — сказал Джон. — Зовите меня, если Манс опять что-нибудь придумает. Пип, Стена остается на тебя.
— На меня? — сказал Пип.
— На него? — сказал Гренн.
Он с улыбкой ушел от них и спустился вниз в клети.
Читать бесплатно другие книги:
