Королева красоты. Большая книга романов о любви для девочек Неволина Екатерина

– Тот сказочный Железный Дровосек был и без сердца добрым!

– А наш, стало быть, из настоящего железа.

– Слушай, Агеев, ты, может быть, что-то знаешь? Так лучше скажи, нечего тут из себя посвященного в тайны корчить.

– Ничего я не знаю. Так только – ассоциации…

– А еще каких-нибудь ассоциаций у тебя нет? Какой такой Дровосек может навредить в кабинете труда девочек? Может, скорее Дровосечиха?

– Не исключено, – согласился Димка. – А, кроме ассоциаций, у меня еще есть интуиция. И она подсказывает мне, что это только начало.

– И ты туда же! Прямо как Логинова! Тоже считаешь, что кто-то хочет протолкнуть свою претендентку?

– Не исключено, – еще раз повторил Агеев и вдруг улыбнулся. – А хочешь, Самсонова, сколотим тебе группу поддержки, и приз зрительских симпатий будет наш!

– С моим-то носом, – не смогла удержаться Инна.

– А что с твоим носом? – удивился Димка.

Отступать было некуда, и Инна, резко дернув ленту скотча, отчаянно выплеснула на Агеева горькую чашу своего комплекса:

– Это же не нос! Это же просто… топор Железного Дровосека!

– Чего-чего? – расхохотался Димка. – Придумала тоже… Нос как нос.

– Ты специально так говоришь, я знаю. И про группу поддержки специально. Чтобы мне досадить!

– Делать, что ли, мне больше нечего?

– Видимо, нечего… Ты вот скажи, сколько можно на меня злиться?

– С чего ты взяла, что я на тебя злюсь?

– Скажешь, забыл ту драку?

– Какую? – почему-то испуганно спросил Агеев.

– Ну, ты артист! Такую, в пятом классе… Нас еще сразу рассадили в разные места. Неужели будешь утверждать, что не помнишь?

– Да… вроде было что-то такое… Я и забыл совсем.

Инна недоверчиво посмотрела на него:

– Не может быть…

– Точно. И нос у тебя нормальный. Даже лучше, чем нормальный, – греческий!

– Это как?

– Прямой. Классический. Есть, конечно, – Димка беззастенчиво развернул за подбородок лицо Инны, чтобы лучше видеть его в профиль, – небольшая горбинка, но это тоже классика… Портрет Ахматовой видела? У нее точь-в-точь такая же.

– Так Ахматова ж старая, – проронила Инна.

– Это она потом стала старая, а сначала была молодая. Меня мамаша тоже без конца напрягает книги подклеивать, так вот я вчера как раз Ахматову клеил. Погоди, сейчас принесу!

Димка сорвался с места и через несколько минут плюхнул на стол перед Инной пухлый, затрепанный томик стихов.

– Вот, гляди! – и он ткнул пальцем в портрет молодой женщины с тяжелой челкой до бровей и с носом, действительно имеющим вполне приличную горбинку.

– Ну и что? – не сдавалась Инна. – Вовсе не значит, что это красиво!

– Что бы ты понимала! Ее, между прочим, сам Модильяни рисовал! А он кого попало рисовать бы не стал.

– А кто такой Модильяни? – осторожно спросила Инна.

– Модильяни-то? Художник! Не веришь? Пожалуйста! Открываем страницу пятьдесят четыре – она вчера еще была вырвана почти с мясом, но я подклеил, – и что мы видим? Видим портрет. Теперь читаем подпись под ним: «Амедео Модильяни. Анна Ахматова». Вот!

Инна вгляделась в портрет полулежащей женщины, выполненный тонкими, круглящимися линиями. Да, пожалуй, нос у нее тоже… так себе… Но портрет с нее действительно нарисован, и не каким-нибудь Иваном Петровичем Сидоровым, а человеком с потрясающим именем – Амедео Модильяни.

Иннин комплекс по поводу носа рухнул, и она тут же решила прояснить вопрос с цветом глаз:

– Жаль, что портрет черно-белый. Не видно, какого цвета у нее глаза.

– А какая разница? – опять очень удивился Димка.

– Как это какая? Ты только глянь на цвет моих глаз! Это же просто непристойность какая-то, а не цвет.

– Да ну… – не согласился Агеев и заглянул в самую глубину Инниных глаз. У Самсоновой при этом мороз пробежал по коже, а Димка, пожав плечами, сказал: – Цвет как цвет… Зеленоватый… Что глупости придумываешь?

Инна почувствовала, что внутри нее от удовольствия распускается что-то вроде цветка. Жаль, что Димка не мог его видеть. Хотя, может, чего и заметил, когда глядел в ее глаза, в самую Иннину суть.

Она благодарно улыбнулась, Агеев тоже улыбнулся в ответ, смущенно и как-то вопросительно. Инне вдруг резко расхотелось клеить учебники. Она, скривясь, посмотрела на ленточки нарезанного скотча.

– Знаешь что… – Без слов поняв ее, Димка безжалостно сгреб рукой эти ленточки, и они молниеносно и навсегда склеились в его руках. – Брось-ка ты эти учебники! Они все равно никогда не кончаются. Две штуки сегодня подклеишь, а завтра Витек Чересседельников из 6 «А» еще штук десять порвет.

– И что ты предлагаешь? – опять-таки очень осторожно, чтобы раньше времени не обрадоваться, спросила Инна.

– Предлагаю пойти погулять. С мамашей я сейчас договорюсь.

Димка исчез, а Инна Самсонова с носом Анны Ахматовой и с нормальными зеленоватыми глазами оставалась сидеть ни жива ни мертва. А что, если та записка, подписанная инициалом «А.», все-таки была не Дане, а именно ей? И, может быть, ее написал Агеев, которого она сразу глупо отбросила по причине вражды, каковой, как оказалось, и не было?

Агеев вернулся уже со своим рюкзаком на плече и весело поманил Инну за собой.

А потом они гуляли. Димка болтал всякую чепуху, и у Инны в конце концов разболелись челюсти от смеха.

– Хватит, Димка, – взмолилась она. – Не могу больше смеяться. Давай по домам! Столько уроков задали, да еще платье для нашего конкурса надо раскроить. Времени немного осталось. – Она вспомнила изуродованный материал Язневич и добавила: – Знаешь, я думаю, что Данке все-таки девчонки мстят, а не сказочный Железный Дровосек.

– За что?

– За то, что вы все в нее влюблены. Как будто в других девочках ничего хорошего нет!

– Я, например, в нее не влюблен, – смутившись, сказал Димка.

– Рассказывай кому-нибудь другому! – скороговоркой пробормотала Инна, которой очень хотелось, чтобы его слова оказались правдой. Она посмотрела ему в глаза и вдруг решилась на отчаянный шаг. Она достала из джинсов записку, которую все время носила с собой, и сунула Агееву под нос. – Скажешь, не ты писал… Данке?

Димка взял уже затершийся в Иннином кармане листок бумаги, прочитал текст и покачал головой:

– Моя фамилия, конечно, на «А», но я этого не писал.

Инна обрадовалась и разочаровалась одновременно. Было бы в сто раз лучше, если бы он сказал что-нибудь другое. Например, так: «Это я писал. Но не Данке, а тебе».

Глава 6

Нервные клетки не восстанавливаются

На следующий день после уроков девочки 8 «Б» опять собрались в кабинете труда. Татьяна Васильевна любезно обещала потратить свое личное время, чтобы посмотреть, правильно ли восьмиклассницы раскроили материал, чтобы к следующему уроку они могли принести уже сметанные платья. Все боялись даже смотреть на Язневич, но она выглядела абсолютно спокойной, а когда очередь дошла, выложила на стол раскроенное платье совершенно из другого материала – очень яркого, цвета морской волны.

– Ну, Данка, молодчина! – восхитилась Лида, когда они с Инной шли из школы. – Решила не сдаваться. И правильно! Хотя, конечно, – она тяжко вздохнула, – наши шансы при ее участии почти нулевые.

– Ну, почему? Маски же будут и все такое, – ответила Инна.

– Не верю я что-то в эту конспирацию. Все равно парни как-нибудь узнают, где кто. Хотя бы по туфлям. Таких моднючих, как у Данки, ни у кого нет. Так что, хоть мне и глубоко отвратительна история с испорченным материалом, – Лида приостановилась и заглянула подруге в глаза, чтобы удостовериться, что та не сомневается в ее искренности, – но тот злодей нам здорово помог бы.

– Как тебе не стыдно, Лидка! Ты только вспомни, какое бледное лицо было у Данки! Она, наверное, миллион нервных клеток потеряла. Тех самых, которые не восстанавливаются.

– Этих клеток у нас, чтоб ты знала, до ужаса много. Пока человек живет – они нипочем не кончатся. Знаешь, – Логинова оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, не подслушивает ли кто, – мне кажется, что это все-таки дело рук Кирки… то есть Кирилла Алейникова. Он, наверное, никак забыть не может, как она его тогда при всем классе отбрила.

– И как, интересно, он в наш кабинет труда пробрался?

– Откуда мне знать? Но мы ведь все на перемену уходили. Мог как-нибудь и проникнуть.

Инна вспомнила Димку Агеева, который, как оказалось, и думать забыл о нанесенной ему Инной в пятом классе обиде, поэтому спросила:

– С чего ты взяла, что Алейников еще помнит Данкины обидные слова? Может, ему вообще уже давно кто-нибудь другой нравится… – И Инна опустила руку в карман, чтобы проверить, не потеряла ли она записку. Та была на месте.

– Ты думаешь, где я вчера была? – усмехаясь, спросила Лида.

– Я не думаю, я знаю – у зубного врача! Тебе талон дали на лечение после осмотра, на который мы всем классом ходили.

– Вот именно! А за мной в очереди знаешь кто сидел?

– Ну?

– Не «ну», а Кирилл Алейников! Ему, оказывается, тоже талон дали.

– И что?

– Так вот, я решила времени в очереди зря не терять, тем более что просто так сидеть и ждать, когда в тебя вгрызется бормашина, совершенно невозможно. Я завела с Киркой разговор про конкурс. Мол, как они, парни, к нему относятся, как им кажется, кто победит, и т. д., и т. п.

– Ну и?..

– Он сказал, что все эти конкурсы только девчонкам нужны для самоутверждения, а им, парням, и так все ясно, кто есть кто. Так что совершенно не для чего в дурацкие бальные платья рядиться.

– Прямо так и сказал? – огорчилась Инна.

– Представь себе! Ну, а я опять за свое: спрашиваю впрямую, кто же, по его мнению, возьмет первое место. Язневич, наверно?

– А он?

– А его всего прямо перекосило от ненависти, и он говорит: «Вот уж эта мымра точно не победит!» Представляешь?

– А ты?

– А я говорю: «Хватит прикидываться, Алейников! Девчонки знают, что все парни нашего класса по уши влюблены в Данку».

– И что он?

– А он сказал, что я дура…

– И все?

– И все.

– Знаешь, Лида, все-таки не все мечтают о Язневич. Видишь, Кирка продолжает ее ненавидеть. И еще один… человек… мне вчера говорил, что в Данку совершенно не влюблен.

– Кто же этот человек? – насторожилась Логинова.

Инна поколебалась с минуту и все же рассказала Лиде о вчерашней прогулке и разговоре с Димкой Агеевым.

– Вот те на! – изумилась Лида. – Что ж получается, он в тебя влюблен, что ли?

– Он мне этого не говорил, – покраснела Инна.

– А ты хочешь, чтобы тебе с первого раза так все и выложили? Подождать придется, – проворчала Логинова, и Инне показалось, что подруга ей завидует, поскольку ей ничего подобного никто пока не говорил.

Девочки помолчали, думая каждая о своем. Инна, например, никак не могла решить, чего ей больше хочется: чтобы Димка оказался в нее влюблен или чтобы записка, лежащая в кармане ее джинсов, была написана Кириллом Алейниковым, и не Дане, а ей. Вдруг в голову Инне пришла совершенно гениальная мысль:

– Лида! Все ведь проще простого! Надо потихоньку сверить почерки.

– Какие? – не поняла Лида.

– Ну, почерк в записке, которую ты выудила из мусорки Недремлющего Ока, надо сличить с почерком всех наших. Так мы всех проверим и узнаем, кто угрожал Язневич.

– Я уже думала об этом. Ничего не выйдет. Вот гляди, – Лида достала из кармашка школьного рюкзачка записку, – видишь, почти печатными буквами написана.

Инна заглянула в листок и побледнела почти так же, как Видана Язневич, когда ей испортили ткань на платье. Она вытащила свою записку и приложила к записке, которую держала Логинова. Хотя обе были выполнены буквами, близкими к печатным, не оставалось никакого сомнения, что они написаны одним и тем же человеком. Та же бумага в тонкую черную клетку, паста того же темно-синего оттенка и, главное, буквы «т» в слове «ты» Инниной записки и в слове «тухлыми» из записки с угрозой имели совершенно одинаково изогнутую верхнюю перекладинку.

– Это твоя записка? Тебе написана? Где ты ее взяла? – забросала Инну вопросами Лида, выхватив из ее рук измятый листок.

– Я не знаю, кому эта записка, – ответила Инна и открыла Логиновой тайну ее появления.

– Она написана тебе! – твердо заключила Логинова.

– Почему ты так решила? – удивилась Инна.

– Сама-то подумай, как один и тот же человек может Данке написать такие разные записки: одна – практически про любовь, другая – вся в ненависти! – Лида с подозрением оглядела Инну и добавила: – Что-то в последнее время ты, подруга, приобрела среди наших парней небывалую популярность. Тут тебе и Димас Агеев, и этот… который букву «т» не смог для маскировки по-разному написать. Когда ты только все это успела?

Инна не знала, что сказать. Неужели записка не Данке, а все-таки ей? Неужели ее автор Кирилл Алейников? Она вспомнила, как вчера хохотала над приколами Димки, и не могла понять, чему ей теперь радоваться, чему огорчаться.

Глава 7

По следу Железного Дровосека

В день, когда девочки 8 «Б» принесли в школу почти готовые платья, произошло отвратительное событие.

На труде все нарядились на пробу в только что сшитые платья. Кому-то оставалось только пришить пуговицы, кому-то вставить «молнию», кому-то поработать над отделкой. Инна, например, должна была каждый ряд своих многочисленных оборок из тканей в цветочек разного цвета обшить кружевами. А Лида собиралась расшить голубым бисером лиф платья.

Инна с восхищением рассматривала одноклассниц. Длинные платья даже из самых дешевых тканей абсолютно всех превратили в красавиц. Девчонки в обычной жизни, как и Лида с Инной, действительно почти не носили платьев. Куда удобнее ходить в джинсах и свитерах! А тут – прямо девятнадцатый век! Не хватало свечей, мазурки и гусар.

Самое красивое платье получилось, как и предсказывала учительница, у Тони Мамаевой. Оно действительно казалось золотым и тон в тон совпадало с цветом ее волос. Они теперь не напоминали солому, а тоже отливали золотом. Поскольку Тонькина фланель была довольно ворсистой, Татьяна Васильевна предложила основной упор делать как раз на фактуру ткани и не перегружать платье деталями. Оно было сшито очень просто: как и у всех, длинное, чуть расклешенное книзу, с небольшим шлейфом, рукава – фонариком, а неглубокое декольте обрамлял мягкий воротник хомутиком. Нескладная Мамаева казалась в своем новом платье стройной, хрупкой и очень элегантной.

Как всегда, хороша была и Дана. Ее платье цвета морской волны было отрезным по талии. Вырез лодочкой на груди на спине переходил в декольте до пояса. Голая спина декорировалась множеством крест-накрест пересекающихся шнуров из той же ткани, обшитых сверкающим люрексом. Лиф впереди тоже был расшит косой клеткой серебристых ниток. Дана в этом платье напомнила Инне Джульетту. Почти в таком же платье она была изображена в книге, которую ей подарила мама на день рождения.

Инна подумала, что надо будет посоветовать Данке и волосы собрать в сеточку, которую тоже можно украсить чем-нибудь блестящим. Сходство с Джульеттой тогда станет окончательным. Инна уже было двинулась к Язневич, но потом одернула себя. Еще не хватало подсказывать сопернице, как лучше выглядеть! Совсем с ума сошла!

У зеркала крутились Лида и Алена Глазкова. Глазкова в нежно-кремовой марлевке выглядела настоящей невестой. Ее платье, как и у Мамаевой, тоже сшито было очень просто. Жатая ткань спадала к полу красивыми волнами. Сверху, через голову, надевалась воздушная, сильно клешенная пелерина. Задрапированная таким образом Алена казалась нежной розой.

Лида тоже смотрелась не хуже. Они с Инной подобрали ткань очень удачной расцветки. Лидины глаза, казалось, широко распахнулись в мир и приобрели оттенок ярко-голубого летнего неба. Немнущаяся простынная ткань позволила украсить юбку многочисленными мелкими оборочками и складочками, а рукава – буфами. На лифе синим карандашом был нанесен узор, который Лида на уроке собиралась расшивать бисером.

Когда Глазкова отлепилась от зеркала, Инна подошла к Логиновой, глянула на свое отражение рядом с Лидиным, и настроение у нее испортилось так, что хуже некуда. По сравнению и с Логиновой, и с остальными одноклассницами, наряженными в платья нежных пастельных тонов, Инна в своем пестреньком ситчике показалась себе артисткой кубанского народного хора. Она ничего не сказала занятой собой подруге, отошла от зеркала, быстренько переоделась в джинсы и села в тягостном раздумье за стол.

Стоит ли пришивать кружева на это нелепое платье? Пожалуй, оно станет еще хуже, еще народнее и проще. Ну почему ей так не везет? Лидке выбрала такую хорошую ткань, а себе… Между девчонками в настоящих бальных платьях она будет выглядеть прислугой, разрядившейся к господскому балу. Барышня-крестьянка! Дура набитая!

Что же теперь делать? Другое платье она уже сшить не успеет. Да и мама вряд ли еще раз отстегнет денег на платье, которое и надеть-то придется только один раз. Ладно, не сидеть же все два урока в безделье! Она пришьет эти глупые кружева, а на конкурс не пойдет. Что ей там делать? Она ведь с самого начала говорила себе, что все эти «Жемчужины» не для нее. Чего ее вдруг разобрало? Неужели из-за той странной записки, неизвестно кому адресованной, и… из-за Димки? А впрочем… Нет, она пойдет на конкурс! И именно в этом платье! И кружев нашьет побольше! Вот и проверим вас, мальчики, что вам нужно: платье или живой человек…

И она, несчастная Инна Самсонова, весь первый урок, не поднимая головы, нашивала на оборки белые кружева.

Как только прозвенел звонок, дверь кабинета открылась и в дверном проеме показались головы одноклассников с блестящими от любопытства глазами и растянутыми в улыбках лицами. Похоже, они специально подкарауливали у дверей, чтобы подглядеть, чем в большой тайне от них уже целый месяц занимаются их одноклассницы. Девчонки, многие из которых были наряжены в свои платья, оглушительно завизжали.

Татьяна Васильевна, сурово сдвинув брови, вытолкала мальчишек обратно в коридор, велела девочкам переодеться и идти на перемену.

Инна сидела в столовой против Лиды и раздражалась все больше и больше, сравнивая в уме платья одноклассниц со своим собственным. Сравнение было настолько не в ее пользу, что она жевала ватрушку, абсолютно не замечая ее вкуса и забывая даже запивать компотом. К их столу с тарелкой салата подошла Алена Глазкова. Она успела съесть ложки две, как в столовую вбежала учительница труда с такими ужасными глазами, что девчонки 8 «Б» побросали недоеденные булочки с салатами и вслед за Татьяной Васильевной бросились в ее кабинет. На ближайшем же к двери столе лежало платье Виданы Язневич цвета морской волны. Из него были с мясом выдраны все декоративные шнуры и оторван большой кусок подола от юбки. Инна заставила себя посмотреть на Дану. А та уже знакомым движением собрала в комок изувеченное платье, запихнула его себе в сумку и, ни на кого не глядя, вышла из кабинета.

– Ну и как тебе все это нравится? – спросила Инну Лида, когда они собрались в квартире Логиновых, чтобы делать маски для конкурса.

– Разве это может нравиться? В самом деле, – Инна вспомнила слова Димки Агеева, – просто какой-то Железный Дровосек орудует! Маньяк!

– Железный Дровосек? – удивилась Лида. – Почему?

– Потому что без сердца!

Логинова, конечно, тоже, как и сама Инна в ответ Димке, стала говорить, что Железный Дровосек из Изумрудного города был добрым и никогда не стал бы кромсать платья девочки Элли.

В заключение Лида повторила те же слова, которые Инна говорила Агееву:

– Нет, я думаю, что это не Дровосек, а Дровосечиха.

Девочки помолчали, вновь переживая неприятный инцидент на уроке труда. А потом Лида встрепенулась и спросила Инну:

– Ты вот, наверное, думаешь, что я на труде у зеркала вертелась, чтобы лишний раз собой полюбоваться?

– А разве нет?

– Именно что – нет! Я осторожно вела за всеми пристальное наблюдение.

– Ну и каковы же результаты?

– Отчитываюсь! Первое: Глазкова смотрела на Данкино платье глазами, полными зависти и отвращения.

– Да ладно тебе, – махнула рукой Инна. – Глазкова сама, как майская роза, в своей кремовой марлевке! Еще неизвестно, кто лучше смотрелся: она или Язневич. По мне, так Глазкова. А что второе?

– Второе: на перемену я выходила из класса предпоследней. Догадываешься, кто был последней?

– Нет.

– Она же! Алена Глазкова! – торжественно провозгласила Лида. – Ты же знаешь, Татьяна всегда оставляет запасной ключ от кабинета последней выходящей девочке. В этот день ею была Глазкова.

– Глазкова, между прочим, рядом с тобой в столовой салат ела, – не согласилась с ней Инна.

– А ты обратила внимание, насколько позже нас она пришла? Сначала разорвала платье, а потом решила пойти подкрепиться. Дело-то оказалось не таким уж и легким – одних шнуров штук десять выдрать пришлось. Кстати, ее имя тоже на «А» начинается.

– Совсем с ума сошла? Аленка станет мне писать, что я ей нравлюсь?

– Так ведь вовсе не факт, что записка тебе!

– Ну вот… У тебя семь пятниц на неделе. Сама же говорила, что мне. И, вообще, она в моем пособии лежала! Раз не Данке, значит, мне! Все очень логично.

– Такие пособия у многих в классе есть. Она могла и перепутать.

– Не могла. Я Данке пособие в гардеробе отдала, после уроков, а утром она мне его назад принесла. Никто ничего не мог перепутать.

– То, что ты сейчас сказала, как раз подтверждает мои слова!

– То есть?

– Да очень просто: в тот раз вообще никто не мог ничего в книжку подложить, раз вы ее из рук в руки передали! Записка попала туда раньше. И тогда действительно возможна путаница.

Инна сказала себе, что в логике подруге не откажешь, и в очередной раз сильно огорчилась. Записка, которая последнее время так грела ей душу, скорее всего, действительно написана не ей. Еще один удар ниже пояса в дополнение к убогому платью в меленький цветочек. Что ж, надо приготовиться к тому, что и Димка просто так болтал про Модильяни, а на самом деле ему в тот вечер просто некуда было время девать. Да и нос у нее самый что ни на есть буратиний, а никакой не ахматовский. А про глаза и вообще говорить нечего.

– Вот интересно, кому Глазкова писала записку? – продолжила между тем Логинова. – Кто же ей так нравится? Не знаешь?

– Понятия не имею. Да, признаться, мне это и неинтересно, – нехотя отозвалась Инна.

– Ну и зря! Я же тебе уже говорила – свалят Данку, за других примутся.

– На мое платье никто не позарится, а ты свое оберегай получше, вот и все дела.

Логинова, увлеченная своим расследованием, не обратила внимания, насколько горько Инна отозвалась о своем конкурсном наряде, и продолжала рассуждать:

– Врал мне все Кирюшка у зубного, что парням наш конкурс до лампочки. Вон как они в кабинет труда к нам вломились! И глазищи у всех любопытные-любопытные были. Ты, Инка, не заметила среди них Алейникова?

– Нет. Я вообще не поняла, кто там был. Татьяна их быстро вытурила.

– Ладно, – подытожила Лида. – Над всем этим еще стоит подумать, но мы с тобой здесь совершенно не для того собрались. Давай маски делать. Только… – голос ее из делового и решительного сделался жалобным и заискивающим. – Я даже не представляю, как их делать. На тебя, Инка, вся надежда. На твой художественный вкус.

Инна, которой уже не хотелось никаких масок, опять вынуждена была заняться конкурсными делами. Она немного подумала, попросила подругу дать ей лист бумаги и тут же набросала на нем маску для Лиды. Поскольку платье ее было голубого цвета, она решила сделать маску в виде двух соприкасающихся пухлыми губками рыбок. Голубые Лидины глаза в прорезях окажутся, таким образом, глазами этих рыбок. Хвосты им можно сделать из блестящих париков из мишуры, которые продаются в магазинах. Надо только подобрать парик сине-голубого цвета. Кстати, можно купить их два, и один использовать по прямому назначению, то есть надеть на голову. Можно вообще посоветовать такие парики всем девчонкам. Инна опять с горечью подумала о себе. С ее платьем такой парик будет выглядеть нелепо. Ей скорее подойдет на голову какой-нибудь павлово-посадский платок с кистями. Однажды выбранный стиль придется поддерживать.

Лида пришла в восторг от своей рыбьей маски. Она тут же попросила подругу перенести рисунок на тонкий картон, потом вырезала по контуру и начала, высунув язык, раскрашивать маску гуашью так, как посоветовала Инна: каждую чешуйку в разные тона синего и голубого.

А Инна призадумалась над своей маской. К ее народному костюму никакая карнавальная маска вообще не подходила. Сначала она все-таки попыталась сделать ее в виде двух ярких роз, как на тех же павлово-посадских платках, потом в виде двух птиц… Но быстро отбросила оба варианта. Инна грустно задумалась, не зная, что бы еще придумать. И вдруг поняла: есть всего одно-единственное решение. Тогда она взяла новый лист бумаги и нарисовала на нем лицо матрешки с кругляшками ярко-красного румянца на щеках, с губами сердечком и с пшеничными волосами, разделенными на прямой пробор.

Маска неожиданно получилась очень удачной. Мало того, что само личико вышло довольно миленьким, оно еще абсолютно скрывало под собой настоящее лицо Инны Самсоновой с носом, похожим на топор Железного Дровосека.

Лиде Иннина маска тоже понравилась.

– Какая лапочка! – сказала она о нарисованной матрешке. – И, главное, все лицо скрыто, а мне надо еще что-то придумать, потому что и нос, и губы видны, а по ним довольно легко узнать человека.

– Когда купим парики, на низ маски тоже нацепим мишуры. Под ней и скроется то, что останется открытым, – решила Инна.

– Инка, ты чудо! – обрадовалась Лида. – Ты настоящий дизайнер и самая настоящая подруга! Если бы не ты, у меня ничего бы не получилось.

И она звонко чмокнула Самсонову в щеку.

Глава 8

Первое свидание

Инна пришла домой и решила примерить платье вместе с маской. Она быстренько переоделась, посмотрела на себя в зеркало и решила, что получился довольно-таки забавный образ. Совершенно не бальный, конечно, зато абсолютно отличающийся ото всех. Все ее одноклассницы будут одеты трогательно-романтически, а она – как на народном гулянье: ярко и празднично. Что ж, пусть будет так! Может, кто-нибудь из парней и оценит ее оригинальность. Она уже собиралась снять маску и платье, как вдруг услышала звонок во входную дверь. Наверное, пришла с работы мама. Увидела в окнах всей квартиры свет и решила не доставать ключи. Отлично! Сейчас проверим наряд на маме. Инна поправила маску и пошла открывать дверь.

– Милости просим… – начала она, дурачась, с поклоном, и замерла, увидев возле порога не мамины сапоги на тонких каблучках, а синие с белым кроссовки.

Инна подняла голову и ахнула. Перед ней с совершенно растерянным лицом стоял Димка Агеев. Она сорвала маску и упавшим голосом сказала:

– Ну вот… Ты видел…

– Я же не нарочно, Инна, – тут же понял свою вину Димка. – Я же не знал… Я просто хотел пригласить тебя погулять. Я никому не скажу, честное слово!

– Не скажу… – передразнила его Инна. – А никому и не надо говорить. По крайней мере, ты теперь сам знаешь, за кого тебе голосовать не надо. Я еще одним голосом получу меньше.

– А я не буду против тебя! Вот увидишь!

– Жалко меня стало, да? – Инна с трудом держалась, чтобы не заплакать.

– Жалко, что лишил тебя тайны. Но ведь не совсем! Остальные-то ничего не узнают! Я тебе обещаю.

– Ладно, – шмыгнула носом Инна, прогоняя нечаянные слезы, – ты действительно не виноват. Страшное платье, да? Скажи честно!

– Если честно, то я ничего не понимаю в этом, Инна. Мне все равно, в платье ты или в джинсах. Ты мне в любом виде нравишься. – Димка сказал это и густо покраснел. Видимо, последнее предложение вырвалось у него совершенно неожиданно для него самого.

Инна вздрогнула, недоверчиво посмотрела на него и грозно потребовала:

– Ну-ка повтори, что ты сказал!

– Мне все равно, в каком ты платье… – промямлил Агеев.

– Нет… Не это… Ты говорил еще другое…

– Другое… – Димка поднял на нее свои серые глаза и, запинаясь, произнес: – Ты мне н-нравишься… Еще с пятого к-класса…

Инна почувствовала, как по правой щеке проползла все-таки вырвавшаяся на волю слеза. Она повернулась к Димке другой щекой и сказала глухим голосом:

– Подожди меня во дворе. Я переоденусь и выйду.

Сначала их разговор не клеился. Неожиданное признание Агеева смутило и растревожило обоих. Потом Инна опять вспомнила о той драке в пятом классе, которая почти на три года напрочь оборвала их отношения.

– Знаешь, Димка, – сказала она, – а я все время была уверена, что ты меня ненавидишь.

– Глупость какая, – отозвался Агеев. – Разве можно так долго злиться?

– Но Кирилл ведь злится на Данку, хотя уже больше года прошло.

– У него есть на то причина.

– И ты ее знаешь?

– Ну… в общих чертах, хотя могу и ошибаться. Мы ведь с ним не такие уж близкие друзья, чтобы он мне все рассказывал.

– И в чем же дело?

– Я не буду, Инна, выдавать чужие тайны. Тем более что точно ничего не знаю. Вдруг я ошибаюсь?

– Как ты думаешь, может, он от злости на Данку решил уродовать ее платья? Может быть, он и есть тот самый бессердечный Железный Дровосек?

– Не знаю… Мне кажется, как раз у Кирюхи-то сердце присутствует.

– Вообще-то, последняя версия моей подруги Логиновой, которая взялась за расследование этого дела, состоит в том, что испорченные платья – дело рук Дровосечихи Алены Глазковой. Как тебе Глазкова в качестве преступницы?

Димке, похоже, версия не понравилась, потому что он как-то весь стушевался и промямлил, что Алена на такое не способна.

Страницы: «« ... 7891011121314 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Книга кандидата исторических наук И. Г. Ермолова посвящена одной из наиболее интересных, но мало изу...
В XX веке пропаганда стала мощным оружием воздействия на умы. Умелое создание образа врага, возбужде...
Мемуары рядового Юрия Владимирова представляют собой детальный и чрезвычайно точный рассказ о жизни ...
Homo homini lupus est. Не убьешь ты – убьют тебя. Так они говорили и так они думали.Римская империя ...
«Почти все средства массовой информации сегодня пестрят сообщениями, обещающими помочь всем желающим...
Генерал армии Филипп Денисович Бобков свыше 20 лет возглавлял Пятое Управление КГБ СССР (политическа...