Осколки великой мечты Литвиновы Анна и Сергей
Пролог
Передачу отчего-то снимали не в телецентре, а в библиотеке пятизвездного отеля «Балчуг – Кемпински».
Запись была назначена на полдень.
Чтобы над ее лицом успел поработать гример, Нику попросили прийти в одиннадцать.
«Полдвенадцатого будет в самый раз, – решила она. – Нечего меня особо разрисовывать».
Двигаясь на малой скорости по Раушской набережной и выискивая местечко, чтобы запарковать свой объемистый «БМВ-523», она еще раз спросила себя – как спрашивала в сотый, наверное, раз за последнюю неделю, – а правильно ли она поступила, согласившись на съемку? Не будет ли ее появление перед камерами опасным? Опасным прежде всего для нее самой?
Вдруг кто-то опознает ее? Вдруг кто-нибудь – из той, другой, перечеркнутой навсегда жизни, – поймет, догадается, что она — это она?
Ника понимала, что это стало бы для нее катастрофой. Нет, пожалуй, не так, даже не катастрофой. Это означало бы полный крах.
Дом ее новой судьбы, столь старательно выстроенный – день за днем, по кирпичику, по щепочке, – рухнет в одночасье.
Да, рухнет. И ради чего? Ради сомнительного удовольствия покрасоваться воскресным утром на экране телевизора? Помаячить в «ящике» в течение двадцати шести минут (двадцать шесть минут, объяснили ей, формат передачи)? Ради того, чтобы двадцать человек (или тридцать? или пятьдесят? или сто?) сказали бы ей завтра: «Ах, Ника Александровна, мы видели вас!.. Как вы были хороши!.. Как вы смотрелись!.. Как вы держались!..»
Ей скажут комплименты – кто-то с радостным наивом, кто-то – со скрытой завистью, кто-то – с деланым восхищением. А чаще – со смесью того, и другого, и третьего… И ради этого она должна рисковать?..
Баргузинов, сукин сын, уверяет, что телеэфир поможет ее работе. Клиенты, мол, попрут вагонами – только успевай принимать нужных и отказывать ненужным… Врет он все. Ни черта они после одной передачи не попрут.
Баргузинову этот эфир не ради гипотетических клиентов нужен. Он ему нужен для удовлетворения его долбаного, гипертрофированного самомнения. Для того чтобы потешить свое тщеславие. Гордыню, выраженную в особо извращенной форме. Гордость за успех собственной гражданской жены…
Свое самолюбие она тоже – чего уж греха таить! – приятно пощекочет.
Появлением на телеэкране Ника словно бы скажет всем, кто не верил в нее, унижал ее, преследовал и охотился за ней: «Вот она я! Смотрите, где я. Смотрите, чего я достигла!»
Но… Ради мелкого тщеславия подвергать риску все то, что она сделала, построила, нажила?.. Все то, что она успела за эти годы?..
Безумие! Чистое безумие!..
Надо остановиться, пока не поздно. Остановиться, взять телефонную трубку, позвонить – и отказаться. Сказать, что заболела, уехала, улетела, умерла… И повернуть назад…
Ничего страшного – эфир не прямой. Это запись. Ей найдут замену. Но больше никогда «в ящик» не позовут. Не позовут – и черт с ними…
Рука Ники уже потянулась к мобильному телефону, но одна мысль вдруг изменила ее намерение.
Нет, даже не мысль – ощущение. Чувство.
Все будет хорошо. Она услышала эти слова так ясно, словно кто-то произнес их рядом с нею в кондиционированной прохладе машины.
Все будет хорошо.
Ника привыкла доверять своей интуиции. И в сложных, важных делах, и в житейских малостях она научилась спрашивать, как ей быть, свой внутренний голос. Очень нелегкое, кстати, искусство… И самое сложное: уметь не только спрашивать, но и услышать голос собственной интуиции. Слышать ее ответ.
И вот сейчас интуиция ясно и определенно говорила Нике: все будет хорошо. Не бойся. Все будет хорошо.
И в этот самый момент она увидела у тротуара зазор между двумя машинами. Вожделенное место для парковки.
И, повинуясь инстинкту, Ника решительно, но плавно нажала на тормоз.
Включила «аварийку». Перешла на заднюю передачу и стала парковаться – протискиваться в промежуток между стоявшими у бордюра джипом и «Волгой». Следовавшая за нею в потоке машин «девятка» покорно остановилась. Она ждала, покуда Никина антрацито-черная «бээмвуха» не закончит маневр. «Девятка» не сигналила, не мигала дальним светом. Не проявляла никаких признаков нетерпения. Все знали, что с обитателями «понтовых» иномарок на столичных улицах лучше не связываться. «Попробовала бы я перегородить движение на «Жигулях», – усмехнувшись, подумала Ника. – Такого бы о себе наслушалась!..»
Спокойно, одним движением, она припарковала машину на крошечный пятачок меж двух машин.
«Девятка» проехала мимо. Ее водитель чуть шею не свернул, глядя на блондинку с роскошными волосами за рулем «БМВ».
К Нике подскочил парковщик в зеленой форме.
– Надолго ли к нам пожаловали? – угодливо и весело спросил он.
– На пару часов, – бросила она.
– Пятьдесят рубликов.
«Девятке» бы он сказал – двадцать».
Но Ника не стала спорить, расплатилась, щелкнула центральным замком машины.
До гостиницы было два шага. Ника прошла по набережной мимо плотно запаркованных авто. Сияющий московский день середины лета озарял столичные туристические святыни, раскинувшиеся на противоположной стороне реки: собор Василия Блаженного, Спасскую башню, гостиницу «Россия». Ника свернула за угол, подошла к вертящимся дверям «Балчуга – Кемпински».
– Добро пожаловать, – поклонился ей швейцар в фуражке.
Царство комфорта и вежливости! «Воистину, – подумалось Нике, – от неизбывного московского хамства отгородиться можно только большими деньгами. Нет, даже не просто большими, а очень большими!»
В лобби гостиницы Нику уже ждала знакомая ей по пробной записи девушка из телевизионной тусовки – то ли ассистент режиссера, то ли редактор: юное, голубоглазое, напуганное существо.
– Здравствуйте, Нина Александровна! – бросилась она к Нике. – Наконец-то! Я уж боялась, что вы не придете!
– Здравствуйте, Юлечка, – молвила Ника, не снисходя до оправданий за свое более чем получасовое опоздание. Добавила усмешливо: – Неужели у вас все готово?
– Мы чуть-чуть запаздываем, – смешалась красна девица. – Но самую малость. И гример вас уже давно ждет. Пойдемте скорее.
Девушка бросилась к лифтам, Ника не спеша последовала за ней. Она уловила взгляды двух мужчин, сидевших на диванчике за чашкой кофе. Взгляды их были одобрительно-оценивающие. Они признали ее за свою. Они заценили и Никин наряд от Готье, и ее социальный статус, и ее саму. В их глазах даже мелькнула некая тень вожделения.
Эти мужские взоры дорогого стоили. Мужиков, собирающихся в лобби «Балчуга» за чашечкой пятидолларового кофе, столь сильно занимали бизнес и политика (или жгучая смесь того и другого), что они обычно не замечали даже самых расфуфыренных, супердлинноногих моделей. Тех, кто специально, в надежде подцепить богатого бойфренда, приходил в эту обитель богачей и титанов.
Ника послала мужчинам ласково-снисходительную полуулыбку.
Сопровождающая ее девица специальной карточкой открыла один из лифтов и уже ждала Нику в блистающей кабине.
Лифт мягко вознес их на шестой этаж. Ласково дзынькнул колокольчик, извещая о прибытии.
– Пойдемте сразу в гримерку, – торопливо проговорила сопровождающая.
Телевизионная гримерная была оборудована в женском туалете. Гримерша усадила Нику в кресло, набросила на ее плечи простынку, профессионально цепко осмотрела в зеркале ее лицо.
– Все недурно… – себе под нос пробормотала она, завершив осмотр. – Все очень даже недурно… Сейчас только пройдемся тоном – и хватит…
«А кто бы сомневался, что недурно», – про себя усмехнулась Ника.
– Ах да, – будто бы вспомнила гримерша, – вы же та самая Ника Колесова из «Красотки»?
– Та самая.
– Говорят, у вас Алла Борисовна бывает?.. – полюбопытствовала гримерша.
– Захаживает.
– И Кристиночка?
– И Кристиночка. И даже Филипп.
– Скажите пожалуйста… – пробормотала гримерша, сосредоточенно орудуя кисточкой с тональным кремом. Временами она отступала и из-за Никиной спины оглядывала в зеркале творение своих рук.
В гримерку заглянула давешняя заполошная девица – ассистент Юлечка.
– Вы еще не готовы? Петр ждет!
Не отвечая, гримерша сделала пару последних точных движений кистью, отошла на два шага назад, полюбовалась, словно художник на свою законченную картину, и величественно сказала:
– Ну вот. Теперь идите.
– Спасибо вам, – улыбнулась Ника.
Едва дождавшись, пока «картина» встанет с кресла, Юлечка рысью понеслась по коридору.
Стараясь не спешить, Ника следовала за ней.
Когда-то, в прошлой жизни, ей доводилось бывать на телевидении, но это было настолько давно, что она уже успела забыть органически присущую всем съемкам неразбериху, тарарам и сумбур. И еще – огромное (в сравнении с теми, кто оказывается в итоге в кадре) количество людей, тусующихся вокруг. На креслах в коридоре сидело человек семь, в основном женщины. Кто это были? Ассистенты? Помрежи? Костюмеры? Курьеры?.. Все они с любопытством, уважением и завистью осмотрели проходящую мимо новую телегостью. Ника понимала, что спустя час все они о ней забудут, но в данную минуту их работа крутилась вокруг нее. Внимание десятка людей и сознание того, что она хороша, придавали Нике дополнительную уверенность в себе.
В полутемном отсеке, через который она проследовала вслед за девицей, находилась аппаратная. Три человека сидели за пультом с мониторами. Ника мимоходом поздоровалась с ними и прошла дальше, на съемочную площадку. Ее заливал беспощадно яркий свет софитов. Четыре телекамеры торчали в разных углах небольшой комнаты. Возле них скучали операторы. Под ногами змеились кабели. В центре комнаты располагались столик и два кресла из зеленой кожи. На заднем плане – книжный шкаф с массивными раритетными книгами.
«И правда – библиотека. Только не районная, а дорогая, валютная», – успела подумать Ника.
Одно из кресел пустовало – стало быть, предназначалось для нее. На другом сидел, просматривая бумаги, мужчина в рубашке поло. Ведущий. Лицо его Нике было смутно знакомо.
Мужчина оторвал глаза от бумаг, увидел ее, улыбнулся, привстал, первым протянул руку. Его рука была мощной и теплой.
– Присаживайтесь, – молвил он, улыбаясь. – Сейчас начнем.
Его профессиональная улыбка – американская, во все тридцать два зуба – казалась искренней. Твердое лицо излучало радушие.
«А в нем есть обаяние, – подумалось Нике. – То, что называется харизмой. Такое лицо мелькнет на экране – невольно на себе задержит… Переключать на другую программу не захочется… Что ж, постараюсь соответствовать его обаянию…»
Она опустилась в кресло. К ней подошел звукооператор:
– Давайте я накину вам петличку. – Он прикрепил микрофон к лацкану ее пиджака из новой коллекции Жан-Поля Готье. Пропустил под пиджаком провод, к поясу юбки прикрепил коробочку передатчика. Спросил:
– Удобно?
– Да, вполне.
Нике казалось, что она совсем не волнуется. Все было чудно и интересно. Давешние страхи, охватившие ее в машине – что ее вдруг кто-то опознает на телеэкране, – остались позади. Некому ее больше узнавать.
Сейчас ей больше всего хотелось одного – быть на уровне. Ника закрыла глаза, стараясь настроиться: на передачу, на невидимую волну ведущего, на незнакомую обстановку съемок.
Она искренне считала – и часто любила повторять, – что главные беды России происходят от непрофессионализма. Люди выполняют свою работу шалтай-болтай, и оттого мы, и страна в целом, и каждый в отдельности, бултыхаемся, как цветок в проруби.
Ника не могла – да и не обязана была! – переделать, переменить всю страну. Но от всех, кто был рядом с ней – Баргузинова, сына, своих работников, – она требовала четкости, умения и старания в любом деле, за какое бы они ни взялись. (Правда, ей не всегда удавалось добиться своего…) Ну а уж от самой себя она и подавно требовала всегда все делать на «отлично».
И сейчас Ника старалась настроиться на съемку. Настроиться – чтобы на экране телевизора, рядом с многоопытным ведущим, быть. Быть яркой, умной, неожиданной, веселой, интересной. Смотреться так, чтобы зритель, за утренним воскресным кофе щелкающий каналами своего телеприемника, остановился бы – на ней. И задержался… И заинтересовался. И стал бы смотреть. И – запомнил…
– Давайте начнем? – вывел Нику из полузабытья мягкий голос ведущего.
– Давайте, – улыбнулась она.
Ее голос прозвучал хрипловато. Она потянулась к стоящему перед ней на столике бокалу с минеральной водой. Отхлебнула. На прозрачнейшем бокале остались отпечатки ее пальцев. Краем сознания Ника отметила это.
– Пишем вводку, – предупредил ведущий кого-то невидимого, подняв глаза кверху. Затем посмотрел прямо в ближнюю к нему камеру и произнес: – В эфире передача «Формула победы». Передача о тех людях, что сумели в наше время достичь успеха. О тех наших соотечественниках, которые смогли стать лучшими… Веду передачу я, Петр Оленев. И сегодня у меня в гостях…
Ника почувствовала, как на нее устремились глаза ведущего и все телекамеры – а значит, взгляды десяти, пятнадцати или двадцати миллионов будущих зрителей.
– …очаровательная Нина Александровна Колесова!
– Зовите меня просто Никой, – быстро, прерывая (и даже сбивая) ведущего, проговорила она. Ей хотелось захватить инициативу в разговоре. Ей хотелось выглядеть на экране живой и энергичной. Она желала и это свое дело – очередное, мимолетное – сделать, как и прочие дела, на «пять с плюсом».
– Ника – в честь богини победы? – профессионально быстро переспросил ведущий.
– Да, – не задумываясь ответила она.
– Вы любите побеждать? – в заданном ею блицстиле спросил интервьюер, осклабившись во все свои зубы.
– Я умею побеждать.
– Раз побеждать – значит, с кем-то бороться? – быстро задал скользкий вопрос Оленев.
«Побеждать можно только врагов. Точнее – одного врага. Он – где-то близко, я знаю. И я найду его. И отплачу ему – за все отплачу», – быстро ответило на вопрос Никино подсознание.
Но реальная Ника беззащитно улыбнулась прямо в наплывшую на нее телекамеру и сказала:
– Конечно, бороться приходится. За свою работу. За то, чтобы стать первой в своем деле.
– И вы всегда выигрываете?
Ей хотелось с вызовом ответить: «Да, всегда!» Но она подумала, что такой ответ прозвучит слишком уж вызывающей неправдой. На секунду Ника задумалась, сбилась со стремительного темпа интервью.
«А ведь поражений в моей жизни хватало. Да еще каких!.. В клочья, до смерти… Но публике совсем не обязательно знать об этом…»
– Я стараюсь выигрывать, – сказала она вслух и ослепительно улыбнулась.
– Раз так – значит, вы любите играть? – вцепился в нее Оленев.
«Да вся моя жизнь, – мелькнула мысль, – есть игра. И неправда. И Никой меня зовут вовсе не в честь богини победы… Я назвала себя так в честь совсем другой девушки. Девушки, что жила недолго и несчастливо… Ее, помнится, звали Вероникой».
Часть первая
1
…Родители расслабились. Строгости выпускного класса – пока Вера готовилась к институту – остались позади. В этой поездке предки позволили ей делать все, чего бы она ни пожелала. В разумных, конечно, пределах.
Вечерами она бродила по теплоходу под руку с новым знакомым – юным морским волком Мишенькой. Как и Вера, он только что поступил в вуз со смешным названием ОВИМУ, что означало Одесское высшее инженерно-морское училище. Его родители тоже сделали сыну подарок – круиз по Черному морю. Только Миша в отличие от обремененной родичами Веры путешествовал в одиночку.
«Последний раз пассажиром хожу! На следующее лето уже практика. Пойду для начала матросом! Вокруг Европы! Киль, Бремен, Роттердам! Манчестер, Барселона!..» – гордо говорил свежеиспеченный курсант, когда они с Верой с важным видом сидели в баре теплохода «Варна» за запотевшими стаканчиками безалкогольных коктейлей. Названия иноземных городов, которыми угощал ее Миша, пьянили хлеще шампанского.
Иногда Вера, устав от бесконечных Мишкиных морских терминов, дезертировала на дискотеку вдвоем с Женей – соседкой по четырехместному столику в ресторане. Евгения, молодящаяся тридцатилетняя разведенка, тоже путешествовала в одиночку и с радостью принимала компанию юной и свежей Верочки: на эту парочку мужики клевали, как кефаль на самодур. Вера своих поклонников держала в строгости, вольностей не позволяла, но все равно – что это была за поездка!..
Родители разрешали Вере не вставать к завтраку и не ворчали, что перед сном она перечитывает малосерьезную книжку «Динка прощается с детством».
Когда сходили на берег, ей без разговоров покупали понравившиеся сувениры: лягушек, склеенных из отлакированных мидий, рапанов – если поднести их к уху, они шумели морем, нарисованные на морских булыжниках пейзажи…
Вере даже иногда разрешалось манкировать скучнейшими экскурсиями.
…Швартовку в Новороссийске она проспала. Утомленная вчерашним конкурсом танцев, чуть не до трех ночи гремевшим в музыкальном салоне, она проснулась, когда родители уже вернулись с завтрака. Папа с легким злорадством доложил: «Сегодня черную икру давали! И я твой бутерброд – съел!»
Вера грустно вздохнула.
Мама заулыбалась, весело зашипела на мужа: «Ну чего ты ее дразнишь!» И поспешно вынула из сумочки бутерброд, бережно завернутый в салфетку.
Верочка, так и не выбравшись из постели, набросилась на дефицитнейшую черную икру.
Шикарная все-таки кормежка в этом круизе! И родители у нее шикарные! Что бы она без них делала… Как здорово, что папа получил свою премию и они смогли поехать! Как классно, что мамочка уговорила его хотя бы в этом году променять привычный турпоход на морской круиз! Если бы еще на экскурсии ходить не надо было…
Вчера, когда они посещали Ялту, Вера просто умоталась. Ну ладно – пешеходная экскурсия по городу… Чуть не миллион ступенек до Ласточкиного гнезда – это еще можно пережить. Музей голографии тоже сойдет – хотя Верочку ужасно разозлило, что многомиллионные драгоценности, выставленные в витринах, на самом деле всего лишь лазерные пустышки.
Но после обеда, когда самое время было поваляться на пляже, поплавать в теплой лазурной воде, родителям приспичило ехать в Ливадию, смотреть на историческое место, где Рузвельт, Черчилль и Сталин в 1945 году беседовали о судьбах мира и человечества.
Ливадийский дворец, где теперь располагался санаторий, стоял на вершине крутейшей горы. Отдыхающие, вооруженные санаторными книжками, с легкостью вздымались туда на лифте. Посторонних гостей, к коим относилась и Верочкина семья, ждал неспешный и потный пешеходный подъем.
Вера заикнулась было сунуть лифтерше рубль и подняться на гору с комфортом, но родители ее идею отвергли. Мама сказала: «Стыдно как-то!» А папа добавил: «Нечего лифтеров баловать!»
«Хоть бы меня побаловал», – ворчала Верочка, хрустя неудобными шлепками по крутому склону. Стоило покорять гору, чтобы прослушать занудный рассказ экскурсовода о деталях Ялтинских соглашений!
…А в Новороссийске экскурсионная программа планировалась еще более скучная – Вера в программке посмотрела. Посещение легендарной Малой земли. Визит к остову вагона, изрешеченному фашистскими пулями. Возложение цветов на площади Героев…
И Вера, на правах новоиспеченной триумфальной студентки столичного вуза, вытребовала себе на сегодня «свободный график». Личное время безо всяких экскурсий и пять рублей на карманные расходы.
– В восемь вечера встречаемся на пароходе, – безапелляционно заявила мама.
– В восемь?! – возмутилась Вера. – Отплытие только в десять!.. Что мне тут торчать? Приду полдесятого.
– Ты с ума сошла!.. В девять здесь уже темно. Я не хочу, чтобы моя дочь шлялась в темноте! Да еще по чужому городу! Вдобавок по портовому!
– Что значит «шлялась»?! – возмутилась Вера. – Я иду на экскурсию. Но – по личной программе!
– Ах, по «личной»!.. После такихличных произвольных программ – в подоле, случается, приносят!
– Мама!
– Что «мама»?! Разве я не права?! Коля, ну скажи ты ей! – апеллировала Надежда Андреевна к отцу.
– Тишина на борту! – скомандовал папа.
Мама построила отношения в их семье так, что за ним всегда оставалось последнее слово.
– Чтобы ты, крыска моя, – обратился он к дочери, – явилась к трапу парохода ровно в двадцать часов тридцать минут. И ни секундой позже. А не то завтра в Сочи будешь жестоко наказана.
– Как это, интересно, я буду наказана?
– Будешь лишена просмотра дендрария. И вздернута на рее.
– Есть, капитан, – покорно вздохнула Вера, между тем думая про себя: «Где половина девятого, там и девять». Своего она добилась.
– В книжный магазин зайди! – напутствовал ее папа. – Может, найдешь что-нибудь интересное, в небольших городах хорошие книги встречаются.
«Славные у меня предки, но какие зануды», – нежно подумала Вера.
И пообещала: «Да, обязательно зайду в книжный магазин…» Сделала ручкой экскурсионному автобусу и с нетерпением ринулась в самостоятельный поход по городу-герою Новороссийску.
Прошлась по набережной. Однако так себе городок.
Жарища. Солнцепек. Ни души.
С противоположной стороны бухты дымят цементные заводы. Скукота.
Свернула в сторону от моря, попала в какой-то парк – видно, это и есть пресловутая площадь Героев. Обелиски, монументы… Опять скучища. Зато тенек, акации и лавочки.
На одной из аллей продавали квас. Вера подумала и купила у толстой тетеньки в белом халате маленькую кружку за три копейки.
Пошла исследовать город дальше. В тени акаций и платанов горел Вечный огонь, его охраняли смурные пионеры в белой парадной форме, с автоматами Калашникова в руках. Вера сочувственно понаблюдала за стоявшими навытяжку хранителями боевой славы. Краем глаза она заметила: по направлению от моря к огню целеустремленно приближается толпа людей. Вспомнила: здесь же каждый час бьют какие-то особенные куранты – музыку к ним, она прочитала в круизной программке, написал сам Дмитрий Шостакович. Она глянула на часики. Без пяти час. Так и есть: прослушивание курантов входило в обязательную программу. Еще не хватало ей столкнуться с мами-папиной экскурсией! Вера поспешно ретировалась – мимо обелисков, мимо стены, где выписаны здоровенные буквы: «СЫНАМ ОТЕЧЕСТВА, ЧЕЙ ПРАХ ПОКОИТСЯ В ЗЕМЛЕ НОВОРОССИЙСКОЙ«. Поспешила туда, где носились машины и пели, разгоняясь, троллейбусы.
Вера вышла на оживленную улицу. Судя по всему, эта улица являлась в городе главной. По тротуарам целеустремленно двигался озабоченный народ.
Вера заглянула в гастроном, по всей видимости – центральный. Привычная картина. Детишки давятся в очереди за молочным коктейлем, тетки с кошелками – за вареной колбасой. Только подозрительно зеленоватая рыба путассу продается без очереди. Обычный город, обычная жизнь!
Только вот мужики и парни здесь активней, чем дома, в Куйбышеве. Да и чем в Москве. Она прошла по главной улице два с половиной шага, а они уже замучили приставаниями: «Киска, пойдем погуляем? В дымном местечке посидим?»
У одного из «клейщиков» – самого приличного с виду – Вера спросила: «Что значит «дымный»? Там курить, что ли, можно?»
– Да ты что, бодыч? – озадачил ее парень новым вопросом.
Она сердито сказала:
– Слушай, объясни ты толком! По-русски, а?.. Что за «дымный»? Почему «бодыч»?
Парень сжалился, снисходительно пояснил: «Дымный» – значит клевый. А «бодыч» – это приезжий, типа тебя».
В общем, местные Ромео Вере не понравились. Одеты по-дурацки: не в джинсах или там шортах (что было бы естественно при такой-то жаре), а в наглаженных светлых брюках. Но на ногах вместо начищенных ботинок (или хотя бы сандалий) – шлепки-вьетнамки. И акцент у них странный (произносят «х» вместо «г»), и жаргон идиотский… Нет, ни с кем знакомиться ей решительно не хотелось.
Вера остановилась у витрины универмага. Полюбовалась на манекены, упакованные в шедевры фабрики «Большевичка». Не заглядывая, миновала книжный магазин. Несмотря на воскресный день, он работал – наверно, потому, что учебный год на носу. Пусть папа сам в свой книжный идет, если хочет и если у него от экскурсий время останется. А ей эти книжки до смерти надоели, пока в институт готовилась!
На бульваре Вера увидела симпатичное кафе-мороженое. Кругленький домик. С виду чистенький.
Решила зайти. «Только наверняка скажут, что мороженого нет». Она уселась за самый дальний столик, смахнула крошки с несвежей скатерти и приготовилась ждать официантку.
Однако и официантка, и меню появились довольно быстро. Мороженое в кафе тоже имелось в наличии. И даже трех сортов – в том смысле, что с разными наполнителями. Можно было выбирать – шоколадный, фруктовый или ореховый. Вера заказала: «Двести пятьдесят… нет, триста грамм. И все наполнители туда… ничего-ничего, пусть смешиваются, так вкусней».
– Девушка, вы, наверно, с Москвы приехали? – почему-то предположила официантка.
– Это имеет значение? – попыталась рассердиться Вера. – Почему всех так интересует, откуда я приехала?
– Говорите вы не по-нашему, – пояснила подавальщица. И добавила вполголоса: – И заказы странные делаете…
Нет, Вере не очень нравился этот Новороссийск!
Пока она бесконечно долго ждала обещанного мороженого с тремя наполнителями, ее по очереди попытались атаковать сразу две молодежные компании. Предлагали шампанского. Звали пересесть к ним. И даже – шепотком – подбивали «забить косячок». Вера старалась быть вежливой. Она терпеливо объясняла претендентам, что она ждет родителей, те должны вот-вот подойти, и все равно она сегодня уезжает – какой смысл знакомиться!.. Но ее отказы только раззадоривали настырных южан.
«Мне нужно от гордости раздуваться – какая невиданная популярность! – сердито думала она. – А я-то себя всегда серой мышкой считала… Ну, не мышкой, конечно, но дома у меня всего два поклонника. И те молодые, глупые… А в Москве, когда поступала, – и вовсе за целый месяц ни с кем не познакомилась… Так что не будем важничать! Видно, здесь, на югах, просто принято ко всем клеиться… Да, одной, без предков, по этим южным городам лучше не ходить… Если уж мне в Новороссийске проходу не дают… Что, интересно, тогда в Сочи начнется? Или тем более в Сухуми?»
Явилась официантка. На подносе, помимо огромной горы Вериного мороженого, красовалась еще одна, столь же солидная порция. И… бутылка шампанского.
– Де-ву-шка… это что еще? – устало спросила Вера.
Она догадывалась – что это. Сейчас сюда явится какой-нибудь разбитной абориген, по-хозяйски хлопнет пробкой шампанского и предложит отметить знакомство…
В эту минуту Вера больше всего мечтала оказаться в компании родителей – пусть на самой скучнейшей из всех наитоскливейших экскурсий!
…К ней подкрались сзади. Глаза закрыла жесткая, уверенная ладонь. В ухо выдохнули:
– Угадай, кто?
Она вздрогнула, забилась, сбрасывая руку. Радостно закричала, вскочила:
– Васька, негодник! Откуда ты взялся?!
Ее куйбышевский одноклассник Василий Безбородов улыбался победоносно и слегка смущенно. Он клюнул носом ее щеку, изобразив поцелуй, плюхнулся на стул, важно велел официантке:
– Выгружайте, девушка, выгружайте…
Вера чуть не подпрыгивала от любопытства:
– Ну, Васенька, говори же!.. Ты что, тоже здесь отдыхаешь? Где? В санатории?
– «В санатории»! – передразнил он ее. – Я похож на человека, которому необходима санатория?.. Не, я сегодня только приехал. Сумка в камере хранения.
– А меня-то ты как нашел?
Он потупился. Покраснел:
– Ну… шел по улице… решил в кафе зайти… А тут – ты…
С недавних школьных времен Вера прекрасно помнила, что врать Вася не научился. Учителя сроду не верили ни в его застрявший лифт, ни во внезапно заболевшую бабушку.
– Ты что, с самой набережной за мной идешь? – строго спросила она.
Он улыбнулся и облегченно, что врать больше не требуется, сказал:
– Ну да! Встретил твой теплоход… Боялся, что ты на экскурсию поползешь, – как тебя тогда ловить?
– Подошел бы перед экскурсией! – назидательно сказала Вера. Она уже полностью овладела ситуацией. И обрадовалась: все-таки великая вещь – интуиция! Не зря внутренний голос ей подсказал: «На экскурсию не ходи!» А в Новороссийске действительно будет гораздо лучше с Васечкой, чем с предками.
Вася опять смутился:
– Ну там же твой папа был…
Верин папа Василия недолюбливал. Говорил, что семья у него не та и жизненные устремления отсутствуют… И вообще Вере – в ее-то семнадцать! – еще рано думать о всяких Васях. На школьную дискотеку их вдвоем еще можно пустить, а вот приезжать к теплоходу, на котором дочка путешествует вместе с родителями, – это со стороны Васи явный перебор.
Но Васька-то каков! Вера с трудом (чтобы его не баловать) скрывала свое восхищение. Специально приехал черт знает куда, с Волги на Черное море, из Куйбышева в Новороссийск, чтобы с ней повидаться. И от местных приставальщиков ее спас. Молодец, ничего не скажешь!
Они принялись за мороженое. Вася смотрел на нее сияющими глазами, Вера блеск в своих глазах старательно скрывала.
– Кстати, шампанское же! – вдруг вспомнил он.
– А в честь чего? – кокетливо спросила она, ожидая услышать стандартно-приятное: «В честь нашей встречи».
Он неумело хлопнул пробкой, окончательно залив и без того несвежую скатерть. Поднял свой граненый бокал-стакан:
– Представляешь, Верунчик, я в институт поступил!
Она опешила:
– Чего-чего?
Вася, ее бессменный списывальщик и сосед по парте, весь десятый класс ей говорил: «Никаких институтов! Получу аттестат – работать пойду, а то дома жрать нечего». – «Не жрать, а есть», – машинально поправляла Вера. «У нас дома – нечего именно жрать «, – настаивал он.
– Но… как?
Читать бесплатно другие книги:
