Вне закона Махов Валерий

Глава 26

Приманка была выставлена грамотно и надежно. Возле одного из самых популярных мест сбора молодежи, в центре под названием «Город», был поставлен барыга с чеками и колесами. Это был известный в городе реализатор «счастья» по прозвищу Дрянь. Фамилия барыги была Дранко, звали его Дима, отсюда и кличка. А может быть, из-за качества распространяемой им продукции. Кто знает? Сам Дима не закидывался, он даже не пил и не курил. Его кайфом были деньги. Приход наступал, когда он их получал, а ломка, когда их долго не было. И когда все барыги попрятались, Дима за солидную прибавку к обычному гонорару согласился сыграть роль приманки.

Торговля уже несколько дней шла бойко. Конкурентов не было, и товар расходился, как свежие и горячие сплетни, – молниеносно.

– Давай отойдем, я хочу попробовать и, если подойдет, возьму много, – сказал здоровенный, с недобрым взглядом дебил.

Дима дрожащими пальцами дотронулся до мочки уха – это был условный знак – и медленно побрел за «оптовиком» вглубь двора. Лесоруб с четырьмя кинг-конгами выскочили из машин наблюдения и кинулись вслед за странной парочкой. В колодце плохо освещенного двора они быстро догнали двоих людей.

– Контачки в гору, – скомандовал Лесоруб, доставая ствол и направляя его на здорового разбойника. – Обыщите его, братва.

Здоровяка быстро окружили плотным кольцом.

– Это ты мои руки контачками назвал, живность пархатая? Смотри и не моргай, а то влегкую жизнь свою непутевую проморгаешь.

С этими словами здоровяк расстегнул ветровку, и все ахнули, увидев под ней пояс шахида, весь утыканный тротиловыми шашками.

– Здесь пять кило тротила. Вот кнопка! Вы готовы со мной на небо?! Нет?! Тогда на колени, твари!!! – Все дружно упали на колени. – Крымскому привет! Если не уйдет с пляжа, то он следующий. Я его кишки прогнившие на спасательный буй намотаю.

И, перерезав бритвой горло удивленному Диме от уха до уха, медленно вышел со двора.

Глава 27

Жаркое лето 1970 года. Туману пятнадцать лет. Мама работает в гараже обкома партии в автоколонне № 22/14. Дело в том, что в этом году 22 апреля все прогрессивное человечество праздновало столетнюю годовщину со дня рождения В. И. Ленина. Волна культа личности накрыла страну, как будто все понимали, что этим заканчивается Лениниана и начинается новая эра – Лёниниана, в честь «гениального секретаря» Л. И. Брежнева.

Второй секретарь обкома партии по фамилии Губернский заболел и не смог поехать по путевке в Москву. И горящую путевку отдали матери Тумана. Путевка была необычной. Десять дней путешествия по Волге, по маршруту Москва – Ульяновск – Москва. На флагмане волжской флотилии дизель-электроходе «Ленин». Это был юбилейный спецрейс для выпускников Высшей школы марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Все выпускники – секретари обкомов и райкомов. Элита партийной номенклатуры. И вот на этот пароход по чужой горячей путевке, с чужим, взятым напрокат у соседей паспортом (Туману тогда не было еще шестнадцати), последним пассажиром на Яузе сел пятнадцатилетний Игорь Тумановский. Почетным гостем партаппаратчиков был знаменитый в СССР человек. Это был народный художник СССР, глава Союза военных художников, директор студии Грекова, лауреат Государственных премий, орденоносец Николай Николаевич Жуков с супругой Альбиной Феликсовной. Николай Николаевич читал туристам цикл лекций «Как я рисую Ленина». А в этом бизнесе он добился выдающихся результатов. Его работы нравились Крупской и Бонч-Бруевичу. Основными темами его творчества, кроме Ленина, были цветы и дети. Это вообще был умнейший, добрейший и обаятельнейший человек своего времени. А супруга его, Альбина Феликсовна, представительница старинного аристократического польского рода, была воплощением всех земных добродетелей. Она всю свою жизнь, все свои силы, все свое здоровье посвятила искусству мужа. Она даже научилась профессионально фотографировать.

Пока белый пароход плыл по Золотому Кольцу, Николай Николаевич читал лекции и интересно рассказывал о своем творчестве, отвечая на все, даже самые непростые вопросы. В этом году в Астрахани вспыхнула эпидемия холеры, но в те славные времена об этом не принято было говорить, поэтому путешествие скомкали и быстро поплыли обратно в Москву.

В последний день путешествия туристы организовали конкурс художественной самодеятельности, Туман был самым юным участником и, тем не менее, прочитав свои стихи о матери, занял первое место. После церемонии награждения его разыскала Альбина Феликсовна и после недолгих расспросов о доме, о семье, о маме предложила Игорю погостить у Жуковых в Москве. Для неокрепших мозгов юного периферийного поэта это были космические нагрузки. К чести Тумана можно теперь, по прошествии многих лет, сказать, что он почти справился с ними. Семья Жуковых была очень необычной семьей. У Николая Николаевича и Альбины Феликсовны было семеро детей – трое своих (две дочери и сын) и четверо приемных. О приемных Туман знал мало; одного из них звали Леон Кукулян, и он был актером театра Советской Армии. Отлично пел и танцевал. А вот родные дети – это фантастика! Старшая дочь – красавица Арина. Средняя дочь – красавица Наталья. Младший сын – хиппи Андрей. Он встречал отца и мать на пристани в джинсовом костюме и босой! Андрюша был самый любимый, но самый проблемный и независимый ребенок в семье. Арина была замужем за Валерой Полянским, сыном первого заместителя председателя Совета министров, члена Политбюро, Дмитрия Степановича Полянского, что позволяло семье – по десятибалльной шкале – быть четвертой семьей в государстве!

Наташа вышла замуж за безумно талантливого человека, выпускника ВГИКа Володю Грамматикова, к тому времени успевшего сняться только в одном, весьма посредственном фильме «Это было в разведке», в котором сыграл боцмана Вакуту. От этого брака родился чудный сын Егор. А Андрюша Жуков хипповал, закидывался экзотическими коктейлями в «Метелице» на Арбате. Ездил на хиппацкие съезды в Прибалтику и слушал «Падающий снег» Сальвадоре Адамо.

Вот в эту семью с корабля на бал, в прямом смысле этого слова, и попал Игорь Тумановский, очень непростой полтавский школьник.

Глава 28

Нине Борисовне не спалось. Казалось бы, жизнь удалась. Доктор медицинских наук, счастливый брак, два сына, внуки. Да и выглядит она в свои пятьдесят с хвостиком ну максимум на сороковку. Но нет. Все это внешнее благополучие тщательно скрывало от дурного людского глаза другую, никому не известную Нину Борисовну. Еще в школе она под пытками не призналась бы, что ей, старосте, отличнице, комсомолке, нравился хулиган и сявка Тумановский. Все эти годы видимого благополучия и успеха ей, хорошей и правильной, житья не давала та, другая Нина Толмачева – плохая девочка, которой хотелось с оторвой Туманом на вылазку в лес. Чтобы ночью у костра под гитару портвейн из горла, а потом в сырой палатке под утро уступить брутальным его домогательствам. Или самой вычудить такое, отчего голова вдруг внезапно закружится, ладони вспотеют, а из-под сердца, бьющегося часто-часто, до самого низа живота разольется такая необычная, такая загадочная и такая приятная теплота, что так бы весь мир ею и обогрела! Но нет, не вычудишь, не взбрыкнешь. Не степная кобылица, не мустанга жена, а мерина. Рабочая ломовая лошадь, которая будет тянуть непосильно тяжкий груз своих рабочих, домашних и общественных проблем.

Нина всегда тихо и издалека следила за Туманом. Она даже самой себе не призналась бы в том, что встречи одноклассников устраивала только ради него одного. И с мыслями о нем, о запрещенном, она придумала «порошок счастья». И когда на встрече с Игорем решилась и предложила ему схему их деловых взаимоотношений, это и было ее выстраданное, многолетнее признание ему в любви. Ей легче было придумать химический состав наркотика, схему его распространения, чем просто, набрав полную грудь воздуха и закрыв глаза, как перед первым прыжком с парашютом, выдохнуть разрывающее сердце слово «люблю».

Глава 29

– О чем ты все время думаешь, опер? Ты сегодня так же далеко от меня, как хорошо спланированное преступление от справедливого наказания, – куражилась раскрасневшаяся после боя Лера.

– Остынь, прокурорша. Тебе мало того, что ты подчинила своей воле и красоте мое тело, ты хочешь еще загубить мою душу.

– Да ты не очень-то и сопротивлялся. Странный народ вы, мужики. Для того чтобы добиться своей цели, по трупам готовы идти, а добившись, на лаврах почиваете. Вы как спортсмены трех категорий. Первым хоть умри, а выиграй любой ценой, а что будет завтра, уже неважно. Вторым победа не нужна, им главное – участие. Для них суть состоит в том, чтобы все видели, что они участвуют, борются, стремятся… И только третьи, а их крайне мало, понимают, что выиграть мало, нужно еще удержать победу. Каждый прожитый день доказывать, что ты чемпион.

– Я, конечно же, принадлежу к третьей категории? – спросил Андрей.

– Ты не чемпион вообще. Хотя и победитель, – с загадочной серьезностью ответила Лера.

– Так кто же я? – озабоченно допытывался Андрей.

– Ты – олимпийский огонь, который сжег дотла мои равнодушие и апатию, который светит мне каждое утро и согревает каждый вечер. Пока ты со мной, мне тепло и светло.

Андрей приподнялся, чтобы заглянуть в глаза любимой, но они были закрыты ресницами, на кончиках которых блестела и переливалась бесконечными перламутровыми гранями соленая вечерняя роса. Такая первозданная, беззащитная, доверчивая красота требовала надежности и ответственности.

– Господи! За что мне это счастье?!

– «За наше негулянье под луной, за солнце не у нас над головами», – пропела в ответ ангельская флейта.

– Послушай, – Андрей вдруг вскочил, глядя на часы, – разве тебе не пора? Уже поздно.

– Испугался, опер? Не бойся. Барбос дворнягу не обидит. Прокурор уехал в командировку, и я остаюсь у тебя на всю ночь.

Андрей бросился к Лере и зацеловал бы ее до икоты, если бы она не остановила его порыв и не попросила бы чего-нибудь поесть. Андрей с ужасом вспомнил, что в холодильнике обычный джентльменский набор холостяка. Пельмени и разный, не пригодный в пищу нормальному человеку полуфабрикат. Лера встала, достала из своего целлофанового пакета сыр, колбасу, консервы (разумеется, не «Завтрак туриста»), зелень и бутылку «Киндзмараули».

– Господи, это не женщина, а лежачий праздник. Ты – мой постельный карнавал.

– А ты – моя жизнь, – опять почему-то грустно сказала Лера.

Глава 30

Подполковник Зайцев прикуривал сигарету от сигареты. Времени ехать домой уже не было, скоро рассвет и новый рабочий день. И опять нервотрепка, опять истерика у генерала, а докладывать, в общем-то, пока нечего. Зайцев перечитывал рапорты оперов, сводки, справки до тех пор, пока все это обилие оперативной информации не накрыло его с головой, как крышкой от универсального таза. Почему?! Да потому что информация сплошь грязная и вонючая. Сколько же грязи, вони и дерьма может пропустить через себя человек, чтобы не пострадать от этой ассенизаторской работы? Однажды Зайцев был на очистных сооружениях под городом и не смог выдержать там и часа. В другой раз, молодым еще опером, он гнался за пьяным трактористом, зарезавшим в драке напарника, и забежал на колхозный птичник, где тот спрятался. На птичнике работали пять или шесть женщин. От резкого запаха аммиака у него тут же закружилась голова и он чуть не упал в обморок.

А люди в этих условиях работают полный рабочий день. Тем не менее иногда он ловил себя на мысли, что лучше на очистных или в аммиаке, чем в крови людской, подлости и горе. Он снова закурил, глотнул противный остывший кофе и снова погрузился в тяжелые размышления. Почему люди не живут по-людски? Как можно из-за барсетки, пусть даже полной, лишить человека жизни?! Или вот сейчас какой-то мститель мочит наркобарыг. То ли для того, чтобы убрать с улиц эту заразу, то ли, наоборот, чтобы убрать конкурентов. Странная какая-то ситуация. В СССР не только секса не было, в СССР и наркомании до 1974 года не было. А в 74-м вдруг в кодексе появилась 229 статья. Такое впечатление, что враги наши вместе с колорадским жуком завезли нам ночью и эту пошерсть. А ликеро-водочная индустрия? Разве это не наркомания? Нет, не Массандра и не Абрау-Дюрсо. А дубильно-сивушно-уродливые напитки типа ряженых водок, портвейнов, солнцедаров, белых крепких (біле міцне), плодово-ягодных (нахально-выгодных)! Разве годами, столетиями нетрезвый монстр-государство не спаивало свой несчастный народ по-черному, чтобы легче было загнать это быдло в загон?! Разве это не государственная политика по онаркоманиванию всего народа?!

Зайцев поморщился и плюнул в сердцах на пол. «Негоже мне, государеву сторожевому псу, думать. Мне сторожить и охранять надо. А думают пусть другие. Неприкасаемые, тьфу, черт, неприкосновенные…»

Глава 31

Один раз Туман попал в так называемый «Раек». Побывав в одном из коридоров первого этажа Министерства обороны СССР, он опешил от надписей на табличках дверей. Некоторые комнаты имели некоторое количество особенностей, так потрясших тогда Игоря. В каждой комнате стояло по несколько столов и одному телефону. В комнатах было пусто, телефоны молчали. Все бы ничего, но таблички на дверях…

Дело в том, что в этом крыле здания размещались генеральные инспектора Министерства обороны.

Три таблички на одной двери, например, сообщали, что за ней находятся генинспектор Минобороны маршал Советского Союза С. М. Буденный, маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов и маршал Советского Союза И. Х. Баграмян. На другой двери было написано, что здесь проходит действительную воинскую службу генинспектор Минобороны маршал Советского Союза Г. К. Жуков, генинспектор Минобороны маршал Советского Союза А. М. Василевский и генинспектор Минобороны генерал армии П. И. Батов. Такие, или примерно такие, таблички легендарных героев гражданской и Отечественной Игорь с трепетом и религиозным восторгом рассматривал на дверях огромных пустых комнат этого крыла здания Минобороны.

Вечером у Жуковых Анатолий Васильевич Ляпидевский с улыбкой рассказал любопытному пацану, что при Минобороны существует так называемый «Раек», в котором доживают легенды «былинников речистых». По старости и ветхозаветности девать их некуда. Вот им и придумали должность – генеральный инспектор Минобороны. Дали один кабинет на пятерых, один телефон, одну дежурную машину, которая в среду возит на базар жену маршала Буденного, а в четверг – маршала Ворошилова. Но самое главное, что раз в год или два им разрешено проводить инспекцию какого-либо военного округа. А это значит, что, проверяя, например, состояние бронетанковых войск Забайкальского военного округа, маршал Баграмян мог устроить королевскую охоту, попариться в русской бане и отдохнуть от московской загазованной цивилизации в девственно-нетронутой тайге. Ведь из всех радостей активной общественной жизни легендарному герою Великой Отечественной маршалу Баграмяну оставили только одну – он руководил военно-патриотической игрой «Зарница». Так что инспектировать один из военных округов было гораздо интереснее, чем из декоративного блиндажа наблюдать за бегающими с деревянными автоматами «потешными полками» перепуганных детей. Конечно, лучше бы быть действующим командующим каким-нибудь родом войск или одним из многочисленных заместителей министра обороны или начгенштаба, но увы. Приходилось вместе с другими, еще живыми легендами делить трудности и невзгоды генинспекторов Минобороны, доживая в «Райке». После веселого рассказа Ляпидевского Игорю почему-то стало грустно. Всех их он мог легко представить в бронзе и граните. Но в «Райке»… Никогда!

Глава 32

По застоявшемуся воздуху в кабинете и синеве под глазами начальника Андрей догадался, что ночь у того была бессонной.

– Ну что, работнички? Наработали? – тихим зловещим голосом спросил шеф. – У кого есть чем похвастаться, я буду очень рад послушать. Молчите? Что же вы такие скромные? Это даже неприлично. Вот ты, Намучерян. Всю жизнь ты видишь всех, а тебя никто и нигде, ты словно человек-невидимка. И как тебе это удается при твоих-то габаритах, а? Мы, конечно, все за тебя рады. Еще бы, прославил общество «Динамо» на старости лет. Но лучше бы ты стал чемпионом района по раскрываемости тяжких преступлений, чем был чемпионом мира по борьбе среди выживших из ума пенсионеров. Чему ты улыбаешься, Лисицын?! – не унимался шеф. – От вас с Дятловым тоже толку мало. Мы – отдел по борьбе с организованной преступностью, а не экзотический зверинец. Вы все на шару заправляете свои машины. На шару жрете мясо в дорогих забегаловках, на шару даже проститутками пользуетесь… Не возмущайся, Волков, ты не пользуешься, потому что тебя твоя прокурорша за яйца подвесит под городским мостом. И все остальное тоже на шару. Вы – элита красноперая. Вас даже менты боятся. Что вам еще нужно, чтобы вывести эту нечисть с улиц?! Почему идет мочилово?! Почему льется пусть черная, пусть преступная, но кровь?! Закатывали бы они друг друга в цемент и топили в Гудзоне, хер с ними. Но в Лопани концы не спрячешь. Они даже в невозбужденном виде будут, что поплавки, из воды торчать. Вон, на хер, на улицу! Не хер сидеть в кабинетах! Отбейте бошки своим «барабанам», открутите яйца своим сутенерам, этим евнухам придорожным яйца совсем не нужны, протрите бельма своим смотрящим, сделайте хоть что-нибудь, в конце концов. Иначе я разгоню этот элитный зверинец к чертовой матери, а вы, сучьи дети, пойдете в ППС пьяниц потрошить да плевки с асфальта собирать. Я вас в участковых сгною! Я вас в отделах кадров закопаю! Вон пошли, уроды! – закончил совещание подполковник Зайцев, обычно спокойный и сдержанный.

Глава 33

Москва. 1970-й год. Тумана всем компаниям представляли не иначе как «полтавская находка Жукова». Пятнадцатилетний пацан, скрипа тележного боявшийся, попал в великолепную семью добрых и хороших людей, где все его любили по-своему. Но больше всех, глубоко и по-матерински, любила его Альбина Феликсовна.

По четвергам в мастерской Жукова проводили так называемые литературные вечера. Тогда в Москве это было модно. По средам – у Рины Зеленой, по четвергам – у Жуковых, по пятницам – еще у кого-то и так далее. Такая форма общения между людьми была для Тумана в диковинку. Мастерская Николая Николаевича находилась в самом центре Москвы, на улице Горького. Напротив Моссовета, правее задней ноги коня Юрия Долгорукого, находилась арка. Войдя в нее, нужно было повернуть налево, к первому подъезду, и подняться на седьмой или восьмой этаж – Туман сейчас и не помнил, но зато точно помнил, что семье принадлежал весь этаж. Так вот, туда по вечерам приходили человек семьдесят-восемьдесят. Все садились за длинный стол, где было что выпить и закусить. И обсуждали последние новости в Москве.

– А вы слышали, что у Райкина инфаркт?

– Что вы говорите?

– Представьте себе. Вызвали в ЦК, на Старую площадь, и он прямо в кабинете упал на ковер.

Кроме сплетен, слухов и новостей поэты читали свои стихи, актеры рассказывали театральные и киношные байки. И так далее, и тому подобное… Каждый раз кто-то был звездой вечера. На таких вечерах Туман видел Ростроповича и Солженицына, Высоцкого и Окуджаву, первого советского сценариста Иосифа Прута и главного редактора журнала «Юность» Бориса Полевого, Майю Плисецкую и Мариса Лиепу, Дмитрия Шостаковича и Галину Вишневскую. И много других великих и просто интересных людей.

Слава Ростропович купался в те годы в лучах диссидентско-революционной славы. Именно он предоставил свою дачу опальному тогда Солженицыну. Вся Москва знала о войне клана Жуковых и Вучетичей. Великий советский скульптор, автор памятника Дзержинскому на Лубянке и волгоградского мемориала, лучшие годы жизни потратил на борьбу с великим советским художником. А Вознесенский читал свои стихи, посвященные борьбе добра и зла, где под добром угадывался Жуков, а под злом – Вучетич. От этого людского калейдоскопа с непривычки кружилась голова. Но Туману все было интересно, хотя и непонятно многое …

Глава 34

Преступный мир города в очередной раз содрогнулся, узнав о страшной кончине самого удачливого реализатора смерти – Димы Дранко. Но больше всего авторитетам не понравилось то обстоятельство, что появились какие-то отморозки, обвешанные тротилом, готовые каждому выдать билет на смертельно опасные аттракционы в один конец. Все это дурно попахивало лихими девяностыми, когда бригады кладбищенских копателей работали в три смены. Потекли даже мусорские крыши. Работала только одна точка, да и то лишь потому, что кум Юры Крымского был командиром мотострелковой воинской части. Хитрый полковник посадил двух отчаянных дембелей в БМП, которую припарковал недалеко от ворот воинской части, в районе аэропорта, где находилось большое количество молодежных клубов. Торчки подходили к боевой машине пехоты, стучали условным стуком по броне, передавали деньги в смотровую щель и оттуда же получали свои дозы.

Но скоро и с этой военной хитростью было покончено, так как менты попросили Крымского убрать экзотический мотострелковый передвижной пункт по реализации наркоты. Потому что всерьез испугались третьей мировой войны. Дело в том, что на пульт дежурному по городу позвонил неизвестный и дал срок – двадцать четыре часа, после чего пообещал взорвать предприимчивых военных. И в доказательство серьезности своих намерений оставил у дверей Городского управления ракетную установку «Стингер» в боевом состоянии. Менты подумали, что, если бандитам не жалко такую дорогую технику разбрасывать по городу, значит, они не шутят. Собравшаяся в срочном порядке сходка единогласно постановила: пока не выяснят, кто стоит за всеми этими чудесами, Крымскому необходимо свернуть свой наркобизнес. А чтобы он не скучал, выделить ему из общака так называемый стабилизационный фонд для поддержания штанов. Это не значит, что все должны успокоиться и терпеливо ждать, чем закончится война с невидимым жестоким монстром. Наоборот, в условиях временного затишья все должны утроить усилия, дабы узнать, кто же все-таки стоит за этой беспредельной кровью и чей товар, такой дешевый и торчковый, появился на рынке. «Беседы» с реализаторами результатов не дали, так как поставщики связывались с ними по телефону и через Интернет. Давали небольшие партии. Потом исчезали, чтобы, вновь неожиданно появившись, забрать деньги и дать еще товар. Человек шел, к примеру, по парку, а по мобиле ему говорили, где нужно оставить деньги и взять следующую партию. Конспирация. Ночной город затаился, как тигр в засаде перед прыжком. То ли прыгнет и разорвет, то ли убежит, поджав по-шакальи хвост…

Глава 35

– Окстись, опер! Это ты на своих планерках и совещаниях будешь рассеянным и невнимательным. Я, стараясь обмануть прокурорскую карму, такие кульбиты выделываю, что сама себе поражаюсь! А ты, насытившийся победитель, развалившись на еще не остывшем поле боя и закурив, позволяешь себе быть задумчивым и небрежным. Помни, Андрей, «он молчал невпопад и не в такт подпевал» здесь не пролезет, – с неприкрытой обидой в голосе распаляла и накручивала себя Лера.

– Успокойся, маленькая моя, успокойся, – не на шутку испугался Андрей. – Не заводись. Просто на работе такой ужас, что я и вправду слегка потерялся.

– Когда ты скачешь на мне горным козликом, я что-то не чувствую никакой озабоченности. А как только твоя высокая страсть насыщает твою низменную похоть и любимая жопа шепчет: «Закури, Андрюшенька, закури, милый, ты так измотан, передохни», ты сразу же переключаешься на производственные проблемы. В таком случае повесь над унитазом мою фотографию, если, конечно, ты меня еще любишь, и доверься своим сильным рукам.

– Лера, прости! – Андрей, преодолевая легкое сопротивление, прижал к себе ее горячее тело. Руки сразу же стали жить отдельной от головы жизнью. При этом правая рука была в полном неведении, где сейчас левая, и наоборот… В какой-то миг Лера оказалась сверху, и Андрей вдруг вспомнил слова о том, «какой русский не любит быстрой езды». В голове обрывками фраз, сумбуром навязчивого калейдоскопа проносилась то гоголевская «птица-тройка», то «чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее, умоляю вас вскачь не лететь» Высоцкого. И от золотистых перезвонов вплетенных вместе с ленточками в гривы колокольчиков до финишного оглушительного набата колокола, возвестившего о победе в этом изнурительно-сумасшедше-божественном дерби, Андрей был самым счастливым иноходцем в мире.

– Не бойся, опер, закури. Заслужил, – тяжело дыша, разрешила Лера. – И если хочешь, можешь рассказать, что там тебя гложет.

– Да понимаешь, Лера, в городе идет передел… – И Андрей, сам не понимая зачем, вдруг рассказал Лере о появлении в городе новых страшных беспредельщиков.

– Андрей, это не просто преступники. Это люди, способные нестандартно мыслить. И даже их кровавый почерк говорит скорее о мозговом штурме, а не мышечном. Принеси все бумаги, связанные с этим делом. Скажи, что хочешь дома поработать. Сядем через стол друг от друга, чтобы не залить служебные бумаги гормонами, и проведем интеллектуальную атаку на твоих отморозков. Уж мы-то с тобой такие нестандартные, что им до нас… Поверь мне, опер, разгадаем.

И она так улыбнулась, что Андрей понял: не врет.

Глава 36

В школе начался учебный год, а Туман все сидел в Москве, умоляя Альбину Феликсовну не отправлять его домой. И только в середине октября он вернулся в Полтаву, взяв с Альбины Феликсовны обещание, что она обязательно вызовет его на зимние каникулы. А в школе тем временем назревали проблемы. У Тумана было много пропусков без уважительных причин, и его хотели на ближайшем педсовете исключить из школы, а дело его передать в комиссию по делам несовершеннолетних. Тут надо добавить, что еще с шестого класса он стоял на учете в КГБ. Не в милиции, как все нормальные дети, а в КГБ. Дело в том, что своего приемника у Тумана не было, а у его друга Жени Воронянского был. И Туман каждую ночь звонил Жене, тот ловил вражьи голоса («Голос Америки» из Вашингтона, радио «Свобода» из Мюнхена и Севу Новгородского из «Би-Би-Си») и, кладя трубку у своего приемника, шел спать. Один раз во время такого сеанса связи на районной АТС сгорели какие-то лампы, и они, услышав, что по телефону в программе «С другого берега» Юрий Мельников читает отрывки из романа Солженицына «В круге первом», сообщили куда следует. В школу тут же явился обходительный и вежливый капитан Кривуля, естественно, Николай Иванович, и Тумана поставили на учет в КГБ. Но восьмой класс – это тебе не шестой. И вернувшийся из Москвы Туман – это тебе не тот Туман, что был раньше. Связавшись с редакцией областной газеты «Заря Полтавщины», Тумановский рассказал, с кем он познакомился во время каникул. К нему сразу же прислали похожего на обезьяну журналиста Василия Тихоновича Караченцева, который был по совместительству режиссером-методистом областного Дома художественной самодеятельности. И через пару дней в областной газете вышла статья под интригующим заголовком «Познайомила Волга й здружила», которая заканчивалась пророческими словами: «Ось так славна російська ріка Волга познайомила й здружила відомого радянського художника Миколу Миколайовича Жукова з школярем із Полтави, який в майбутньому, може, стане справжнім поетом».

С охапкой газет в руках и с наглой улыбкой на лице Игорь Тумановский открыл ногой (в прямом и переносном смысле) кабинет директора школы. Не успела директриса отойти от шока после прочтения статьи, как Туман сообщил ей, что хочет организовать и возглавить в школе музей Ленина и уже сообщил об этом своем почине в редакцию газеты. С экспонатами музея ему поможет Москва, а под помещение сойдет и пионерская комната. Пусть теперь попробуют исключить из школы директора Ленинского музея, глубокомысленно размышлял Туман. И выиграл.

Глава 37

Природа разошлась не на шутку. «Разверзлись шлюзы небесные», и на головы несчастных грешников уже несколько дней лил холодный осенний дождь. Городским дворникам запретили жечь листья, они страшно страдали из-за этого дурацкого запрета. Но даже те из них, кто был посмелее и хотел нарушить запрет, не могли это сделать из-за дождя, а потому страдали вдвойне. Серо до черноты, пасмурно до простудной сопливости, одиноко до буйного помешательства было на душе у Тумана. Каждый раз, все чаще и чаще погружаясь в прошлое, он искал там причину своих сегодняшних бед и ошибок. Искал и не находил.

Как мог человек с его прошлым, таким светлым и перспективным, стать кровавым распространителем смерти? «Чем ты лучше государства, с которым всю жизнь воюешь?» – в сотый раз задавал он себе вопрос. Оно спаивает и оболванивает свой несчастный народ, вспоминая о его нуждах только тогда, когда он становится электоратом. А ты, «ушедший рано, запутавшись в долгах, с улыбкой д’Артаньяна, в ковбойских сапогах»? Ты, веривший во все доброе и светлое, сегодня продаешь «порошок счастья» и счастлив, убирая с пробега очередного конкурента. Тебя так закрутила эта кровавая карусель, что ты уже потерял всякие ориентиры. Далеко ли ты уедешь на этой карусели? Может, пора остановиться, пока тебе окончательно не вскружило голову, а тебя не вывернуло наизнанку от собственной пустоты?! Ведь ничего же святого не осталось в твоей никчемной жизни! Мама умерла. Семьи нет. Пресловутая кружка воды, этот «Оскар» для одинокого человека, тебе тоже не светит! А вот уже и птица бьется в стекло.

Туман поднял голову, посмотрел в окно и с облегчением увидел, что это не птица, а желтый кленовый лист, красивый и печальный в своей лебединой неприкаянности, прилип в ожидании лучшего к мокрому равнодушию стекла. Это осень. Надо успокоиться, и тогда, Бог даст, распогодится. И тогда, Бог даст, все пройдет! И это пройдет… Бог даст.

Глава 38

Дождь, который сводил с ума всех нормальных людей, навевал Нине Борисовне радость и веселье. Чем больше плакали небеса, тем больше веселилась Нина Борисовна. Раньше она не любила осень. Ей всегда было непонятно, как это «унылая пора» может быть «очей очарованьем»?! Выходит, что может. Лужи и лопающиеся в них пузыри дарят надежду на новый дождь, еще более сильный и пронзительный. В такую погоду нужно сесть, а лучше лечь в тепле у камина и дорожку за дорожкой вдыхать свое персональное счастье… «Неужели я всегда была в душе таким монстром? – вдруг с ужасом подумала Нина и с тем же ужасом ответила себе: – Да!» Просто раньше это сидело глубоко-глубоко, надежно прикрытое учебой, работой, семьей и связанными с ними проблемами. А с появлением этого чертового Тумана, будь он здоров и на свободе, все дальнее, потаенное, полезло наружу. Так где же счастье?! Там, в прошлой, сытой, здоровой обывательской жизни, или здесь и сегодня, когда риск и азарт, когда немыслимое богатство, – и все это на горе и слезах других людей? А депутат, устраивающий в своих охотничьих угодьях сафари на людей?! А вершащий судьбы людей судья, что засевает свой кабинет миллионами долларов? А министры, берущие неподъемные взятки, от которых и у штангистов-тяжеловесов вылезла бы грыжа? А женщина с горящими глазами, за власть готовая на костер, на плаху, на эшафот, но не готовая в кухню, в кирху, к киндеру? А седовласый сатир, готовый на любой подвиг ради той же власти? Хоть дымом угарным дышать, хоть под дождем из тухлых яиц работать в режиме нон-стоп и так далее, и тому подобное. Все фарисеи, все лицемеры… Кругом грязь… И только дождь осенний чист. И только совесть ее чиста. Она любит и, может, будет любима. Она не худшее создание творца.

Глава 39

Туман ждал Бифштекса, чтобы получить деньги и выдать еще кило «счастья». Бифштекс позвонил и сказал, что задержится, и Туман от нечего делать клацал кнопками дистанционки телевизора.

На Первом национальном канале шел главный национальный позор. На фоне дорогущих декораций, в окружении очень красивых балетных девок, при несметном количестве бесталанной и длинноногой подпевки куражился маленький, бесформенный и безголосый человек. Он как мог унижал великую украинскую нацию своим убогим и пошлым репертуаром. Из его, прости господи, выступления людоеды Полинезии узнали бы о том, что украинцы – их братья по духу. Такие же примитивные, бездуховные и простые. Им, украинцам, оказывается, так мало нужно для счастья. Выпить самогона, съесть сала, вареников с мясом, попариться с кумой в бане, подстричь свою крапиву, чтобы она не выросла трын-травой, и, будучи юными или престарелыми орлами, идти прямо от одного источника к другому.

И если макитру с варениками, шмат сала, развратную куму и аккуратно подстриженную под английский газон крапиву Туман еще мог себе представить, то орлов юных и не очень, стройными рядами шагающих от одного источника к другому, даже его воспаленный мозг вообразить был не в состоянии. Но вовсе не это задело Игоря в представленном зрелище. Он и раньше видел концерты ректора и стайки красивых двоечниц, которые, прикрывая зачетками интимные места, лихо отплясывали вокруг жирно-лоснящегося сатира, а хорошо упитанная певица по кличке Могила убеждала поющего Макаренко «полюбить ее такой, какая она есть»! Господи, твоя воля.

Не это взбесило Игоря, ибо каких только чудес не увидишь за деньги! Его удивил переполненный зрительный зал и счастливые лица зрителей. Казалось, на сцене стоял Лучано Паваротти, а Каррерас и Доминго были бэк-вокалом на подпевке у гения! Среди зрителей он увидел известных артистов, композиторов, поэтов и политиков. Их лица светились от счастья. Чудные дела твои, Господи!

Наконец пришел Бифштекс, и Игорь, сплюнув от досады, вынырнул из этого дерьма в чистоту окружающей его жизни, чтобы решать «производственные» вопросы.

Глава 40

Волков украдкой любовался Лерой. Она читала секретные служебные рапорты и оперативные материалы о нападениях на менял и наркодилеров, собранные операми отдела. Практически у всех этих нападений был один и тот же почерк. Внезапность, жестокость, смертельный исход. Иногда надругательство над трупами. Лера смешно шевелила губами и морщила носик. Время от времени она делала какие-то пометки в блокноте. Андрей впервые видел ее в очках и еле сдерживал желание. Но она строго предупредила его об ответственности за подобное поведение в процессе работы. Поэтому он сидел одетый в удобном кресле и все время курил, попивая остывший кофе. При этом он тихо любовался своим счастьем.

Андрей слабо верил, что она подскажет ему что-то дельное, но безропотно подчинился ее желанию поработать с бумагами, так как за время их близких отношений взял себе за правило подчиняться ее желаниям. Он уже привык к ее спокойной рассудительности и умению даже в экстремальной ситуации принимать единственно правильное решение. Как-то, еще в начале их отношений, у Леры были «искусствоведческие», как она их называла, дни. Они хорошо посидели в ресторане, крепко выпили и собирались ехать по домам. Проезжая мимо старинного особняка бекетовской архитектуры, Лера попросила Андрея остановиться. Они зашли в темный старинный подъезд, Лера завела его под лестницу и, неожиданно став на колени, со словами «сюрпрайз» расстегнула молнию на его джинсах. Андрей прижался к стене, закрыл глаза и улетел в космос. Полет был медленный и фантастически приятный. И когда до выхода в открытый космос оставались считанные минуты и в его голове уже пошел обратный отсчет, дверь подъезда с грохотом открылась и три сержанта ППС с фонариками и дубинками окружили испуганный Байконур. «Это мы удачно зашли, – сказал старший. – Лоха – в наручники, а соску – в уазик и на субботник». Но, прежде чем Андрей успел что-то сообразить, Лера, встав, заорала дурным голосом: «Субботник – это хорошо, субботник – это мы любим!», а потом вдруг перегнулась пополам и начала громко блевать. Менты еле успели отпрыгнуть. Она блевала по-звериному. После этого на секунду остановилась, ловко достала использованную прокладку и швырнула ее на пол, под ноги ментам, и снова принялась блевать. Через секунду пэпээсники испарились, громко проклиная шлюх и их непутевых сутенеров.

Позже, уже у Лериного подъезда, когда они сидели в машине и вели разбор полета, Лера, наивно моргая своими огромными ресницами, как бы в оправдание говорила, что пэпээсники ночью порой страшнее бандитов. Они каждый день видят грязь, и ею их совсем не удивишь. Значит, надо показать им что-нибудь такое противное, что было бы даже грязнее их ночной работы. А что может быть грязнее и противнее опустившейся минетчицы, отсасывающей и блюющей в вонючем подъезде? Да и вид сутенера с расстегнутыми джинсами желания к общению не прибавлял. Ну а использованная прокладка – это последний довод королев. И они тремя фонариками уперлись в это целомудренное зрелище, перед тем как из жидкого состояния перейти в газообразное.

И, глядя сейчас на эту очковую гремучую змею, Андрей поражался ее природной мудрости и женскому коварству. Каждый поворот ее головы, каждый изгиб ее бесконечной шеи, каждая линия ее тела вызывали в Андрее только одно желание – сбросить со стола эти проклятые бумаги и разорвать свою, раньше самую любимую, а теперь такую ненавистную клетчатую рубаху. Как обычно, все чувствуя и понимая, Лера, даже не поднимая головы, как бы рассеянно, но в то же время внятно промурлыкала:

– Не надо, Андрей, потерпи. Злей будешь, я уже заканчиваю.

Андрей громко выдохнул и проглотил слюну.

– Ну вот и все. – Через несколько минут, а может быть, и столетий Лера подняла голову. – Из того, что я тут поняла, можно сделать некоторые выводы. Во-первых, судя по манере, убивает один и тот же человек. В пользу этого вывода говорят и эксперты, и та уверенность, с которой он это делает. Это профессионал. Это даже художник смерти. Я прямо вижу, с каким кайфом рисует он свои страшные полотна. Во-вторых, он был на войне и многое повидал. У него полно всяких ваших мужских синдромов – афганских, чеченских, приднестровских… И самое главное, Андрей, он не маньяк, он художник. Он поэт смерти. Ну как бы тебе это объяснить?! Ну, понимаешь, если музыка Брамса – это музыка жизни, мира, света, то музыка Вагнера – это музыка войны. Понимаешь?! Вот и он не созидатель, а разрушитель. И страшно то, что он уверен, что разрушением своим созидает. Его маниакальная уверенность в своей правоте делает его очень опасным. Но мы поймаем его, опер. Мы поймаем! Чего застыл? Рви свою рубашку!

Глава 41

Васе нравилась его теперешняя жизнь. Днем он сидел в президиумах разных торжественных собраний (в последнее время власть предержащие стали пользоваться афганцами и чернобыльцами как щитом, прикрывающим их гнусные делишки), а вечером и ночью своими особыми методами расчищал дорогу их с Туманом новому бизнесу. Дело было отлажено, как механизм швейцарских часов. Желающие приобрести товар звонили на телефон девочки-диспетчерши, которая толком даже не знала, чем она торгует. Ей говорили, что хотели бы провести с ней сегодня три, пять или тридцать минут. Она просила оставить свой телефон и обещала перезвонить. Вася, перезванивая первый раз, говорил, где оставить деньги. Заказчик оставлял деньги, и Вася посылал туда левого гонца. Тот забирал деньги и маячил Васе, что деньги на базе. Вася перезванивал второй раз и сообщал, где забрать товар. Товар был тщательно расфасован и упакован. Качество его соответствовало весу, и клиенты не обманывались. Вот такой был бесконтактный секс по телефону. За очень короткий срок появилось несколько оптовиков, которые брали сразу большое количество и, слегка разбодяжив его, продавали уже по своей цене. Товар был настолько концентрирован и качественен, что даже в разведенном состоянии вставлял лучше и сильнее амфетамина. Конкуренты не лезли, напуганные стремительностью и жестокостью наказания, и монополия быстро набирала силу. Одному менту-пэпээснику, наблюдавшему за Васиным барыгой, Вася из охотничьей рогатки выбил глаз. И этого оказалось достаточно, чтобы барыг больше не замечали. Васе нравилась его теперешняя жизнь. Но иногда серая липкая волна тоски накрывала его. Ему становилось скучно и хотелось, нырнув с головой в самого себя, добыть и выдать на-гора очередную порцию адреналина. В такие минуты он звонил Туману, и они встречались. Сидя где-нибудь в кабаке, Вася смотрел на спокойного, уверенного в себе Тумана и вспоминал, как тот, не поворачивая головы, пулей потушил лампу в подвале. И Васе не хотелось снова в этот подвал, на вонючий соломенный матрас, не хотелось боли, от которой раскалывалась голова. Он, словно от аккумулятора, заряжался тумановским спокойствием и уверенностью в завтрашнем дне. А сегодняшний и вчерашний?! Да будь они прокляты. Было бы о чем думать!

Глава 42

Иосиф Прут, автор сценария первого советского звукового фильма «Тринадцать», и его жена Эмма очень любили Тумана. Они уже несколько раз приходили к Жуковым, чтобы пообщаться с мальчишкой, послушать его стихи. В этот раз они привели с собой семью Ляпидевских. Анатолий Васильевич Ляпидевский, генерал-лейтенант авиации, кавалер Золотой Звезды номер один, в то время возглавлял всесоюзный ДОСААФ. Он подарил Туману свою визитку и пошутил, что когда-нибудь она убережет его от армии. И шутка оказалась пророческой. Когда Игорю исполнилось восемнадцать лет и ему прислали из военкомата красную повестку (что означало явку на сборный пункт с кружкой, ложкой, сменой белья и запасом продуктов на три дня), Туман позвонил Ляпидевскому и напомнил ему о его обещании. Анатолий Васильевич спросил фамилию военкома и сказал, чтобы Игорь употребил повестку по назначению, предварительно хорошенько ее размяв. И действительно, на другой день Туман получил отсрочку…

Много интересных людей в доме Жуковых увидел Игорь этой зимой. Кумиром его детских снов был пламенный чешский коммунист, журналист Юлиус Фучик. Его «Репортаж с петлей на шее» был для Игоря настольной книгой. В доме у Николая Николаевича он познакомился с женой Юлиуса Фучика – Густой Фучиковой – и ее другом, главным редактором газеты «Руде право» – Йозефом Конечным. Их обоих Дубчик чуть не расстрелял в 1968 году во время «пражской весны». По поручению Альбины Феликсовны Игорь водил чехов в театры и на выставки. С Ариной Жуковой Игорь был в театре Сатиры на премьере «Ревизора» с Папановым-городничим и Мироновым-Хлестаковым в ролях. Он сидел в третьем ряду с Константином Симоновым и даже одолжил ему на время свою программку, на которой поэт потом расписался. А после ночевал у Полянских, на Кутузовском проспекте, в доме, где жили многие члены Политбюро, и до утра доказывал скромному и молодому инженеру Валерию Полянскому, что его историческая родина, Украина, – и кузница, и житница, и здравница. Но был обвинен в национализме и отправлен спать!

Господи, какое же это было счастливое время!

Глава 43

Очередной Васин релакс проходил в глубокой тишине и задумчивости. Вася медленно напивался, а Туман курил уже третий кальян и о чем-то сосредоточенно думал.

– Что без толку башню в напряге держать?! Все вроде ровно?!

– Сейчас форму наберу – и спать. А завтра с новыми силами на борьбу с капиталистическим реализмом, – философски закончил Вася.

– Да ты, Бифштекс, и впрямь философ, – глядя мимо Василия, рассеянно заметил Игорь.

– Станешь тут философом. Мне же, Туман, туда дорога закрыта. Я еще в первый раз слово себе дал. Лучше в землю, чем в тюрьму. Я к бабам, ты же знаешь, отношусь потребительски. Я не знаю другой любви, кроме продажной. Блядей не люблю за фальшь и брехню, а вот проститутки, по-моему, честные, они мне как сестры, ну как кузины, что ли. Вроде родня, а трахать можно. Но есть две бабы, которых я боюсь. Это неволя и смерть. Так вот, Туман, неволи я боюсь больше смерти. И это не понты. Нам за наши художества «вышак» так и так корячится. И свет наш в конце тоннеля – это только вспышка от выстрела исполнителя. Так я лучше сам своей жизнью распоряжусь. У меня со смертью особые отношения, у меня столько заслуг перед костлявой, что она со мной будет нежной и ласковой, как проститутка валютная с актерским образованием. Я чужие жизни с кайфом отбирал, а у себя и подавно.

И что-то наподобие улыбки тронуло большие губы Бифштекса. Такую улыбку Туман видел на эмблемах электрощитовых. Его даже невольно передернуло.

– Да у тебя, Вася, совсем черепица потрескалась. Бог дает жизнь, он ее и забирает.

– Это ТЫ мне говоришь?! Чего же ты это не пиздел, когда схемы свои гениальные вычерчивал?! Когда заставлял торчков и барыг не просто через оптику мочить, а казнить наглядно, другим в назидание! Ради высшей справедливости? Нет, Туман! Ради денег! Ты ради денег меня палачом сделал. Втемную используешь. Я даже не знаю, откуда товар приходит. Транзитом или мы конечная остановка. Я вообще кроме команды «фас!» ничего не знаю.

– Врешь, Вася, знаешь! «Апорт», «сидеть», «рядом», «ищи» и так далее. Вот только команду «голос» я не давал. Так что заткнись и пей свою водяру. Набирай форму. Ты прав, я не мать Тереза. Но я единственный в мире человек, кому не все равно, ел ты сегодня или нет.

Глава 44

Игорь отвез набравшего форму Василия в его берлогу и, уложив спать, снова сел в машину и помчался на вокзал. По дороге забрал красивую светловолосую девушку по имени Яна. Это была невеста его молодого друга, москвича. Девчонка была веселая, коммуникабельная и до смешного порядочная. Туман по просьбе своего друга помог Яне с трудоустройством и следил, чтобы на первой работе ее не обижали. Но девушка вела себя просто идеально и, несмотря на свою красоту и привлекательность, повода никому не давала и жила только ожиданием встречи со своим московским женихом. Сейчас они должны были встретиться в Санкт-Петербурге, и Туман хотел посадить девушку на поезд. Поезд «Севастополь – Санкт-Петербург» отправлялся через полчаса, поэтому Туман с Яной не торопились. Игорь завел девушку в купе и попросил ее не выходить до отправления поезда под предлогом, что могут украсть сумки. Они попрощались, и Игорь вышел из купе.

Но вместо того чтобы покинуть вагон, он направился в другой его конец и, никем не замеченный, проходным ключом открыл туалет и скрылся за дверью. В туалете он не стал делать то, что делают там все люди, а тем же ключом открутил пару болтов и приподнял верхнюю крышку от какой-то полки. В образовавшуюся щель Туман быстро сунул целлофановый сверток, туго перетянутый скотчем, после чего закрутил все, как было, и так же незаметно вышел из вагона. Посадка шла бойко. Торговцы едой, сигаретами и сувенирами атаковали поезд, словно пьяные матросы – Таврический дворец, и никому не было никакого дела до одинокого странника, медленно покидавшего этот праздник вселенской суеты сует! А через несколько минут после отхода поезда от вокзала в Белгороде на таможне раздался анонимный звонок, и взволнованный голос неизвестной женщины сообщил дежурному офицеру номер вагона и место, где был спрятан пакет. В результате бдительная белгородская таможня обнаружила больше килограмма наркотического вещества, неизвестно кому принадлежавшего.

Глава 45

После очередного разгромного совещания у начальника отдела Андрей забрал Леру и привез домой. Всю дорогу Лера, как обычно, болтала, а Андрей слушал вполуха, лишь бы только попадать в такт ее вопросам, и старался побыстрее доехать домой. Как только они приехали, Лера ушла по маршруту в ванную, Андрей же принялся готовить ужин. Дверь ванной распахнулась, и из тумана выплыло маленькое белое махровое облачко, накрыв Андрея свежестью и прохладной нежностью. Когда дыхание участилось, а руки слегка насытились, она вдруг резко отстранилась, как будто бы вспомнив что-то важное и неотложное. Отвернувшись, Лера изогнулась соблазнительным вопросительным знаком и положила голову на кухонный стол. Андрей сам не понял, как, закинув на Леру ее же халат, оказался вдруг счастливым. Войти в Леру – это не кайф, это счастье. Видеть умопомрачительную красоту и знать, что это богатство, вся эта радость для тебя, все это тепло и эта доверчивая нежность тебе – это значит почувствовать себя самым счастливым мужиком на свете.

«Господи! Пусть это повторится! И если мне суждено умереть, то пусть последним, что я увижу, – думал, задыхаясь, Андрей, – будут глаза этой ведьмы, пронзительные, блудливые, раскосые. Огромные в любопытстве, зашторенные в любви, горящие в гневе и полыхающие в радости. Эти мокрые растрепанные волосы, рассыпанные по кухонному столу живым золотистым укором мне, такому неловкому и нетерпеливому. Господи! Не дай мне это потерять».

– А что это было, опер? – распрямляясь и недоуменно глядя на Андрея, спросила Лера. – Что это за кухонный разврат?! Да ты гурман-экстремал, опер!

– Если все время будешь называть меня опером, я стану называть тебя опереткой, – обиженно взбрыкнул Андрей.

– Я, к сожалению, не оперетка. Оперетка – это легкий жанр. Я – прокурорша. А это мой тяжелый рок, – почему-то невесело подытожила Лера.

Андрей всегда боялся, когда видел Леру в таком состоянии. Она редко грустила, больше улыбалась и радовалась жизни.

– Закури, сыщик, отдышись. И давай проведем оперативное совещание. У меня из головы не идут дела.

Андрею нравилось, что Лера назвала его по-другому. «Может быть, постепенно и до имени доберется», – мечтательно подумал он.

– Чему радуешься, сыщик? – как всегда, видя его насквозь, приземлила эту нечаянную радость ведьма. – Прекрати самолюбование и доложи, что есть нового в нашем деле.

– Кроме того, что наркотик идет транзитом через наш город, практически ничего.

– А как это узнали? – спросила Лера.

– Да очень просто. Таможня в Белгороде хорошо сработала. В поезде «Севастополь – Санкт-Петербург» нашли полтора кило «счастья», – ответил Андрей.

– А что говорит наркокурьер? Откуда едет и куда везет?

– Да в том-то и дело, что курьера не взяли. Товар был спрятан в месте общего пользования и оказался бесхозным, – объяснил Андрей.

– А знаешь, Андрей, я тут недавно подумала, только ты сразу не смейся… Давай-ка прокачаем вот какую мысль. А что, если это не транзит вовсе? Может, вас, ментов, разводят? Что, если эта дурь делается у нас местными, так сказать, умельцами? Ведь ты пойми, если предположить такую версию, то нам с тобой нетрудно будет вычислить изготовителя!

– Ты, Лера, с ума сошла. Такую версию никто и не рассматривал.

– Вот потому, что не рассматривал, вы и топчетесь на месте. Послушай, Андрей, я недавно узнала, что наш академик Александр Тихонов изобрел порошковый мед. Ты представляешь, мед в порошке! И я подумала, что если можно изобрести медовый порошок, то почему бы не изобрести «порошок счастья»?

– Логика, Лера, у тебя железная.

– Ты еще скажи женская. Заткнись, участковый, и слушай. Ученых, способных на подобное открытие, в городе всего три-четыре. Мы с тобой обойдем всех и опросим с пристрастием. Я дам тебе список, а ты пошлешь своих оперов. И тот опер, которого убьют после разговора с гением, укажет нам своей героической смертью на нашего героя, – подытожила Лера.

Андрей застыл, как в немой сцене в «Ревизоре».

Глава 46

Первая встреча Игоря с Высоцким произошла в Театре на Таганке во время дневного спектакля «Тартюф» Мольера. Высоцкий не участвовал в спектакле, но в антракте бродил по фойе и о чем-то сосредоточенно думал. Только сейчас, спустя много лет, Туман понял, что ему тогда было очень тяжело. Он, наверное, хотел признания, любви, обожания, в конце концов, но никто из праздношатающейся публики не подошел к гению, не взял автограф, не спросил о творческих планах.

Так и проходили они весь антракт. Высоцкий – вдоль стен, увешанных портретами артистов, а Туман, словно тень, – за ним, боясь даже встретиться взглядом. Это уже потом, когда Тумана выгнали из Москвы и дорога в дом Жуковых закрылась навсегда, он нашел способ посмотреть все спектакли на Таганке с Высоцким. Его познакомили с ним, и он взял у него автограф.

Как-то, уже самостоятельно приехав в Москву, Игорь долго стоял напротив Театра на Таганке и ждал своего звездного часа. И дождался.

Игорь был прилично одет. В дипломате лежала бутылка экзотического вермута. И вот наконец он вышел. Сказочный принц в сияющих доспехах. По легкой небритости, постельной синеве под глазами и небрежной помятости Игорь безошибочно определил своего принципала. Смело шагнув навстречу судьбе, Игорь предложил незнакомому человеку выпить. Без всякого удивления, а скорее с благодарностью предложение было моментально принято. Незнакомец оказался старшим осветителем театра, Валерой Зубковым. Это был человек с неограниченными возможностями и связями члена Политбюро. Дальше все было просто. Туман утром приезжал в Москву, до вечера шлялся, как и все гости столицы, по ВДНХ, ЦУМам и ГУМам, а вечером, за час до спектакля, ожидал Валеру у театра. Тот появлялся, улыбался знакомому «дипломату» и забирал Тумана в свою будку. И, сидя на втором ярусе, прямо над сценой, Туман увидел все! Он даже пару раз был на репетициях и наблюдал за работой гениального Юрия Любимова. 27 марта 1973 года, в Международный день театра, после спектакля «Добрый человек из Сезуана» Брехта Зубков познакомил Игоря с Высоцким, и тот дал ему автограф. После этого Туман еще несколько раз встречался с Мастером, но больше так искренно и душевно не общался с ним.

Глава 47

Волков ознакомил генерала со своим планом поиска наркомафии. Генерал, несмотря на протесты непосредственного начальника Волкова, подполковника Зайцева, план Андрея одобрил и приказал Зайцеву оказывать ему всяческое содействие в реализации задуманного. Непростые отношения между Андреем и Петром Петровичем осложнились до предела. Но работа есть работа. После совещания в отделе, на котором Волков дал фамилии четырех профессионалов-химиков и объяснил Дятлову, Лисицыну и Намучеряну задачу переговорного процесса, Зайцев вкрадчивым голосом Мюллера предложил Волкову задержаться. Андрей ничего хорошего от этого предложения не ждал. И не ошибся.

– Значит, так, умник. Если ты окажешься прав, я ухожу на пенсию. Ну а если прав буду я, то ты в отделе больше не работаешь. Договорились?!

– Ну Петр Петрович, – начал было Андрей.

– Заткнись и иди впереди отца в ад реализовывать свои бредовые фантазии, но помни: разговор мужской.

– Разрешите идти?! – спросил Андрей.

– Идите, – сухо, не поднимая головы, ответил Зайцев.

«Быстро повырастали птенчики», – зло подумал Зайцев. «До каких же пор шеф будет считать нас сопливыми семинаристами?» – подумал Андрей. В коридоре он включил мобилу и увидел три поступивших вызова. Это Лера пыталась дозвониться. Опасаясь ее праведного гнева, Андрей тут же позвонил, но теперь ее телефон был вне зоны досягаемости. «Либо метро, либо измена! – с ужасом подумал Андрей. – Господи, почему другие опера находят себе проституток-лимитчиц, которые считают за счастье проводить с ними время и закрывают глаза даже на то, что все пацаны в отделе женаты?» А он, неженатый, нашел себе замужнюю женщину, которая держит его в животном страхе потерять ее! Телефон по-прежнему не отвечал. «Проклятие! Если тебе сейчас дарят цветы, чтоб они завяли в твоих руках. Если это розы, чтоб ты укололась шипом и опомнилась! Если лилии, чтоб ты задохнулась и одумалась! Если орхидеи, чтоб уронила и устыдилась». И если бы вдруг не зазвонил телефон, неизвестно какие бы еще тараканы табуном пробежали в голове Андрея. Но с первой ее фразой «Ты где?» Андрей успокоился и готов был на все, лишь бы скорее…

Глава 48

Туман не знал, что подарить Нине на день рождения. Он подошел на угол, где раньше собирались скупщики золота, и с удивлением обнаружил их отсутствие. Оказывается, скупку давно разогнали. «Жаль, – подумал Туман. – Какие яркие персонажи ушли с угла! Паша, Нос, Рома, Костя и, конечно же, Вася Бак». Об этом человеке Игорь всегда вспоминал с улыбкой. Неплохо образованный, знавший весь город, он был держателем самой ценной информации, последних сплетен и свежих безбородых анекдотов. Вася легко выжил на самом волчьем углу города и переехал в свой собственный офис еще центровей. Игорь, узнав, где теперь обитает Бак, сразу же отправился к нему.

В небольшой, но уютной комнате все стены были увешаны иконами. Невзирая на свой бизнес, а может быть, и благодаря ему, Вася был глубоко и истинно верующим человеком. При всей своей скрупулезно-рачительной принципиальности Вася был человеком, способным на поступок. Он занимал активную жизненную позицию, был хорошим семьянином, вел здоровый образ жизни и принадлежал к категории тех мужиков, которые у баб вызывают похоть, а у мужиков, естественно, раздражение.

Туман рассказал Баку о своей проблеме. Бак задал пару наводящих вопросов и достал красивую золотую жабу с изумрудными, навыкате, глазами. Это была уникальная брошь. Цена, правда, тоже была уникальной, но деньги Игоря не волновали. Вася угостил его чаем с медом и парой брутальных анекдотов. Это был весь лимит гостеприимства, так как за дверью уже ожидали пьяницы и наркоманы, желающие получить от Бака путевку в счастье путем обмена семейного золота на желанную гривну.

Прощаясь, Вася как-то странно посмотрел на Игоря и заметил:

– А ты не очень хорошо выглядишь.

– Да забот много, – ответил Игорь.

– А ты, как я, ходи в баньку, в проруби купайся. Дольше проживешь.

– Мне, Вася, дольше не надо. Мне бы хоть свое прожить, – с грустью произнес Туман. И, резко повернувшись, пошел к дверям.

В стекле одного из киотов он увидел отражение Бака, который быстро перекрестился.

«Я, видно, и в самом деле на черта стал похож, раз от меня такие праведники, как Бак, открещиваются», – невесело подумал Туман.

Глава 49

Валерия Валерьевна Черноротова работала в городской адвокатуре. Практика у нее была небольшая, но денежная. Ни в мифическую тройку, ни в сказочную пятерку златоустов она не входила. Все дела свои выигрывала. Вначале ей это, естественно, нравилось, а потом она вдруг поняла, что Эдик, ее муж, набрасывает ей беспроигрышные дела. И, поняв это, моментально всякий интерес к работе потеряла.

И только теперь, связав свою судьбу с Андреем Волковым, Лера получила все, чего ей раньше не хватало. И наступило торжество! Она неожиданно ясно поняла, какой силой обладает это первое чудо света, полусвета и полутьмы – Женщина! Дальше – больше. Ему, любимому, оказывается, нужно не только ее тело, но и мозги, а это доставляло Лере супероргазм! Теперь же ему понадобился и ее профессионализм! Что дальше?! Она сама достала список нескольких ученых, отбросила тех, кто явно не подходил. Ну, например, изобретатель сухого меда. Думая о здоровье и долголетии людей, он не может изобрести то, что приведет человека к его гибели, и так далее. А из тех кандидатур, которые, на Лерин взгляд, подходили, она лично отобрала Нину Борисовну Толмачеву. Тщательно изучая информацию о своих кандидатурах, Лера среди одноклассников Нины нашла известного в прошлом авторитета Игоря Тумановского. Немножко последив за Ниной, она увидела, что Нина и Игорь встречаются. Лере понадобилось немного времени, чтобы сделать вывод, что встречи их, во-первых, неслучайны, так как за недолгий срок наблюдения их было несколько, а во-вторых, носят сугубо деловой характер. А какие могут быть дела у бывшего уголовника-рецидивиста и доктора медицинских наук профессора Толмачевой?!

Вывалив на дымящуюся после секса голову самого счастливого в мире опера эту информацию, Лера с замиранием сердца ждала эффекта. Эффект чуть не довел Андрея до состояния аффекта!

– Да как ты могла без меня следить за ними?! Да как ты могла, не посоветовавшись со мной…

– Заткнись, сыщик, и послушай, что нужно делать.

И странное дело, Андрей заткнулся и весь превратился в слух…

Глава 50

Туман с детства мечтал о Щукинском театральном училище. Как-то в гостях у Жуковых был ректор «Щуки» Захава, и Альбина Феликсовна попросила Игоря прочитать что-нибудь. И он прочитал. Арам Хачатурян, присутствовавший при этом, подбежал к Игорю и трижды расцеловал. Дело в том, что стихотворение, написанное во время путешествия на пароходе, было откровенно детским и наивным, но при этом очень искренним.

Захава пообещал. Борис Полевой сказал, что напечатает в «Юности», Хачатурян облобызал, Лиля Брик, жена Осипа Брика и любовница Маяковского, прослезилась. Вечером, когда все разошлись, а Игорь с Володей Грамматиковым убирали и мыли посуду, Володя, самый искренний среди всех, сказал: «Старик, какой ты талантливый, я тебе по-доброму завидую» – и подарил Игорю зажигалку.

Ну как тут не закружится голова от таких ярких поворотов судьбы! И она закружилась. Жуковы жили на Большой Дорогомиловской, а Игорь ночевал в мастерской, которая находилась на улице Горького, напротив Моссовета. Вместе с ним там ночевала и Валерия, секретарша Жукова. Альбина Феликсовна совершенно беспричинно приревновала ее к Николаю Николаевичу и выгнала. А добрый Николай Николаевич разрешил ночевать ей в мастерской, но чтобы об этом никто не знал. Как-то в одну из ночей «полтавская находка Жукова» решил, что он самый крутой мачо, и полез к Валерии в постель. Та, разумеется, дала ему по роже и жестоко высмеяла дерзкого малолетку. Затаив на нее злость, Игорь рассказал Альбине Феликсовне секрет полишинеля. А вечером, вернувшись с премьеры вахтанговской «Конармии», застал у дома Жуковых «скорую». Утром Николай Николаевич сказал юному сексоту: «Игорь, ты поступил не по-мужски», и вечером Игоря отправили в Полтаву.

Глава 51

Какая-то странная тишина стояла в городе. Обманчивая, как перед боем. Амир приехал в кафе к Сереге Козловскому по кличке Серый. Можно было представить, каким авторитетом пользовался в городе этот человек, если при фамилии Козловский погремуха была Серый. Они сели в отдельном кабинете. Ни есть, ни пить не хотелось. Серый догадывался, зачем приехал Амир, но сам разговор начинать не хотел. Амир расспросил Серого о том о сем, а потом вдруг без предисловий, со свойственным ему восточным темпераментом взорвался:

– Послушай, брат! Ты меня не первый год знаешь. Я против сходки не пойду. Но объясни мне, барану черному, почему я должен не в общак, а Крымскому отстегивать со своих грядок? Общак – это святое. Но почему я должен платить пособие по безработице Крымскому, если кто-то вырезал его барыг?!

– Успокойся, Амир, не так громко. Если раньше чекисты ходили в кожанках и наградных переходящих красных галифе с кожаными вставками, потом в ратиновых пальто, мохеровых шарфах и ондатровых шапках, потом в цепях и перстнях, то теперь любой с виду лох и замухрышка может достать корочки и зачитать нам наши права.

– Ты, Серый, на измене, потому что много фильмов, в натуре, американских смотришь. А за что нас брать? Мы чистые, – возразил Амир.

– Я, брат, ничего зря не говорю. Эта тишина в городе, помяни мое слово, обманчива. Сны плохие вижу, недобрые сны, ой, будет скоро кровь. Большая кровь! А насчет сходки ты зря. Ты же вместе со всеми был на том сходняке, и тогда что-то я не слышал, чтобы ты пузыри пускал. Хотя по большому счету я с тобой согласен. Нужно снова созывать братву, я тоже платить Крымскому пенсию из своих кровных не хочу. Но чтобы все было по закону, кипиш не подымай, а спокойно объедь братву, пощупай, чем дышат. Вот тогда и определимся, – подытожил Серый.

Амир встал, обнял по-братски умного и рассудительного урку и уехал подмучивать дальше.

Глава 52

Созвонившись с профессором Толмачевой по телефону, Андрей приехал к ней в лабораторию. Как ни умоляла Лера, он проявил характер и ее с собой не взял. Нина Борисовна оказалась женщиной, которая могла вызвать не только научный интерес. Красивая фигура, приятное лицо, короткая, под мальчика, стрижка. Все это хорошо сочеталось с ее умом и умением подать себя. Андрей оценил ее чувство юмора, умение держать себя в руках и располагать собеседника к себе. Но Лера отлично подготовила его к разговору. Это при Лере он краснел, как «алые паруса», и белел, как «парус одинокий». В любой другой обстановке и при других условиях это был матерый «земляной» опер.

– Итак, – после глотка кофе и нескольких ничего не значащих фраз произнесла Нина Борисовна, – я надеюсь, что не любовь к химии и не интерес к фармакологии привели вас ко мне.

– И то, и другое, и третье, – моментально ответил Андрей.

– Давайте сразу о третьем, – улыбнулась Нина Борисовна.

– Ну, о третьем, так о третьем, – не стал спорить Андрей. – У меня, Нина Борисовна, есть подозрение, что вы совершили большое открытие в науке. Но, поддавшись дурному влиянию одного своего одноклассника, используете это свое открытие не на благо, а наоборот.

На лице Нины Борисовны не дрогнул ни один мускул.

– Вы говорите загадками. За тридцать лет активной научной деятельности я сделала много открытий. У меня патентов одних больше сотни. Но при чем здесь одноклассники?! Хватит ходить вокруг да около, а то я начинаю терять терпение. Я согласилась встретиться с вами, так как мне было любопытно, соответствует ли ваша внешность вашему имиджу бесстрашного борца с преступностью, и, признаться, теперь слегка разочарована.

– Нина Борисовна, я думаю, что вы придумали «порошок счастья», а Тумановский Игорь Вениаминович по кличке Туман его распространяет, – не моргая, глядя глаза в глаза, ровным голосом закончил Андрей.

– «Порошок счастья»? Впервые о таком слышу… постойте, не тот ли это наркотик, о котором нынче трубит вся пресса?

– Именно он, Нина Борисовна, именно он.

– Молодой человек, вы сошли с ума! Немедленно покиньте мой кабинет и без повестки больше не приходите. Фамилия моего адвоката – Иван Врагов. Он легко добьется для вас повышения, ну, скажем, участковым на Землю Франца-Иосифа. Там отличный климат и огромное поле деятельности для вашей фантазии.

Глава 53

Наконец-то закончился колючий, противный, холодный октябрьский дождь. Ветер по-хамски относился к коротким женским плащам и юбкам. Лужи, покрытые рябью, словно гусиной кожей, не отражали ничего, кроме тоски и безнадеги. В такую погоду старость тянется к теплу, а молодость – к свету. Все клубы и кабаки были забиты под завязку. От кислотного наваждения выносило остатки мозгов. Хотелось общения, секса, радости и счастья. Баянисты или игольчатые торчки путем добавления нескольких нехитрых компонентов научились превращать «порошок счастья» в «эликсир радости». Пара кубиков этого прозрачного снадобья погружали торчка в космический Диснейленд, где добрые и веселые диснеевские герои кормили и поили его, играли с ним в интересные ролевые игры, занимались групповым сексом и откуда так не хотелось возвращаться в дождливый холод черно-белого октября.

Бульбуляторщики, смотрящие на мир через мутный пластик, тоже прикошатились курить «порошок счастья». Длиннее против хода – всем было хорошо. Плохо было только родным и близким. Торчки присаживались, взвинчивали дозы и с улыбкой на кровожадных губах умирали, оставаясь навсегда в своих цветных снах. Первые трагедии коснулись известных в городе семей. «Золотая» молодежь разной пробы быстрее всех оценила и вкус, и цвет, и послевкусие нового кайфа.

Убитые горем родители заливали слезами приемные прокурорских и милицейских начальников, требуя найти и уничтожить торговцев смертью. В криминальных сводках города прошел репортаж, где толпа озверевших от горя людей ногами затоптала возле бара несчастного очкарика, который, случайно проходя мимо, рассыпал на асфальте свое лекарство.

…Кабинеты опустели, все опера были на улице. Обезьянники, учитывая количество набитого в них народа, напоминали библейский Вавилон. Дознаватели спали по несколько часов в сутки. Даже Жора Намучерян, имитируя активную работу, похудел на два килограмма. Но пока все это результатов не давало. Реализаторы, бей их не бей, играй с ними в черно-белые ментовские игры типа «слоника», «ласточку» или не играй, ничего не знали. Торговля была налажена так, что на мелком реализаторе ниточка обрывалась. Нужно было что-то придумать, но вот что?!

Глава 54

Ловлю на живца тоже предложила Лера. Она была уверена, что в тихом, чинном и благородном омуте под названием Нина Борисовна водятся все, даже самые редкие по подлости демоны, занесенные в Черную книгу быстро убывающих видов. Всех поговоривших с учеными оперов предупредили о возможном нападении, но больше для очистки совести, чем из боязни, что это случится. А все-таки случилось! И случилось с Андреем, когда он этого не ждал. Выйдя вечером из машины, он слишком поздно заметил у своего подъезда четырех здоровых пацанов, которые молча набросились на него. Первый удар битой пришелся по спине, и он же спас Андрею жизнь, так как сбил с ног и другая бита просвистела над головой. Падая, Андрей сгруппировался и, пытаясь восстановить сбитое дыхание, откатился в сторону и попытался достать пистолет. Удары палок и ног сыпались градом. Одной рукой прикрывая голову, а другой все-таки достав пистолет, Андрей резко оттолкнулся от чьей-то ноги, перекатился на спину и, сняв ПМ с предохранителя, не целясь выстрелил по ногам.

Эффект был оглушительным. Трое трусливых отморозков бросились врассыпную, оставив на асфальте своего друга, потерявшего сознание от болевого шока. Андрей не стал стрелять им вдогонку, а выстрелил в воздух, чтобы прокуратуре было легче его потом отмазать. Даже окна, горевшие в его доме, погасли. Как будто этим выстрелом он погасил все лампы. Люди прижались к мокрым от дождя стеклам, с любопытством и страхом наблюдая за происходящим во дворе. Андрей пострадал не очень сильно. Немного болела спина, а кровь из рассеченной брови заливала левый глаз. Андрей спрятал пистолет и склонился над раненым. У того, очевидно, был раздроблен коленный сустав плюс большая потеря крови. Была реальная угроза потерять «языка». Андрей по чудом уцелевшей мобиле вызвал опергруппу и «скорую», после чего достал из брюк свой ремень (подарок Леры) и туго перетянул ногу раненому. Потом, вспомнив, что он на войне, а не на «зарнице», достал наручники и примерил их на руки беспомощного отморозка. Размеры совпали.

Глава 55

На работе у матери обнаружили большую недостачу и перерасход горюче-смазочных материалов. Иначе говоря, проверяющие выявили хищения в особо крупных размерах. Маме грозила тюрьма. Несмотря на то что Туман не жил теперь у Жуковых, с Альбиной Феликсовной он продолжал переписываться и общаться по телефону. Быстро сообразив, что в Полтаве горю не поможет никто, Игорь позвонил Альбине Феликсовне. Она связалась с секретарем обкома и попросила уладить это дело. Маму вызвали на ковер и сказали примерно следующее: «Молите Бога за ваших московских покровителей! Но даже они не помогут вам, если вы, гуляя в парке Победы, плюнете мимо урны».

Мама все поняла и в течение месяца обменяла их квартиру в Полтаве на равноценную в Харькове. В десятый класс Игорь должен был пойти уже в другом городе. Харьков ошеломил Игоря серостью, огромностью, дымностью, лихостью и грохотом трамваев. После тихой, зеленой, патриархальной Полтавы Харьков казался взбесившимся монстром.