Битва королей Мартин Джордж
Но когда они, несколько долгих часов спустя, вышли на дневной свет, орел уже ждал их, сидя на сухом дереве в сотне футов над ними. Призрак помчался к нему по камням, но орел захлопал крыльями и взлетел.
Куорен сжал губы, следя за его полетом.
— Для привала это место не хуже всякого другого. Устье пещеры защищает нас сверху, да и сзади к нам нельзя подобраться, не пройдя через гору. Остер ли твой меч, Джон Сноу?
— Да.
— Давай-ка покормим лошадей. Они хорошо послужили нам, бедолаги.
Джон скормил своему коньку последний овес и погладил его густую гриву. Призрак беспокойно рыскал среди камней. Сняв перчатку, Джон размял обожженные пальцы. «Я — щит, который защищает царство человека».
В горах отозвался охотничий рог, и послышался лай гончих.
— Скоро они будут здесь, — сказал Куорен. — Держи своего волка при себе.
— Призрак, ко мне, — позвал Джон. Волк неохотно повиновался, держа на отлете напряженный хвост.
Одичалые показались из-за хребта в какой-нибудь полумиле от них. Собаки бежали впереди — свирепые серо-бурые звери с немалой долей волчьей крови. Призрак оскалил зубы и ощетинился.
— Тихо, — шепнул ему Джон. — Сидеть. — Вверху зашумели крылья.
Орел сел на выступ скалы и торжествующе закричал.
Охотники приближались с опаской — возможно, боялись стрел. Джон насчитал четырнадцать человек и восемь собак. На больших круглых плетеных щитах, обтянутых кожей, были намалеваны черепа. Половина лиц пряталась за корявыми шлемами из дерева и вареной кожи. Лучники на флангах держали стрелы на маленьких роговых луках, но не стреляли. Другие несли копья и дубины. У одного был зазубренный каменный топор. Части доспехов, надетые на них, были сняты с убитых разведчиков или взяты в набегах. Одичалые не добывали и не плавили руду, и кузнецов к северу от Стены было мало, а кузниц и того меньше.
Куорен вытащил свой длинный меч. О том, как он научился драться левой рукой, потеряв половину пальцев на правой, ходили легенды — говорили, будто теперь он владеет мечом лучше, чем прежде. Джон, стоя с ним плечом к плечу, достал Длинный Коготь. Пот, несмотря на холод, стекал на лоб и ел глаза.
В десяти ярдах ниже пещеры охотники остановились. Их вожак стал подниматься вверх один, верхом на животном, больше похожем на козу, чем на лошадь, — так ловко оно взбиралось по неровному склону. Когда скакун и всадник приблизились, Джон услышал лязг: на них обоих были доспехи из костей. Коровьих, овечьих, козьих, лосиных. Присутствовали громадные кости мамонтов… и человеческие тоже.
— Здравствуй, Гремучая Рубашка, — с ледяной учтивостью приветствовал одичалого Куорен.
— Для ворон я Костяной Лорд. — Шлем всадника был сделан из проломленного черепа великана, на кафтане из вареной кожи висели медвежьи когти.
— Никакого лорда я не вижу, — фыркнул Куорен. — Только пса, увешанного куриными костями, которые дребезжат во время езды.
Одичалый злобно зашипел, а его конь стал на дыбы. Он и правда дребезжал — кости были связаны друг с другом неплотно.
— Скоро я буду греметь твоими костями, Полурукий. Я выварю твое мясо и сделаю себе панцирь из твоих ребер. Я буду гадать на твоих зубах и хлебать овсянку из твоего черепа.
— Если тебе нужны мои кости, иди и возьми их.
Но этого Гремучей Рубашке делать явно не хотелось. Его численный перевес мало что значил среди скал, где заняли позицию черные братья: к пещере одичалые могли подниматься только по двое. К вожаку подъехала одна из воительниц, называемых копьеносицами.
— Нас четырнадцать против вас двоих, вороны, и восемь собак против вашего волка, — крикнула она. — Драться вы будете или побежите — все равно вам конец.
— Покажи им, — велел Гремучая Рубашка.
Женщина полезла в окровавленный мешок и достала свой трофей. Эббен был лыс, как яйцо, поэтому она подняла его голову за ухо, сказав:
— Он умер достойно.
— Однако умер — как и с вами будет, — добавил Гремучая Рубашка. Он поднял над головой свой топор. Обоюдоострое лезвие из хорошей стали отливало зловещим блеском: Эббен всегда заботился о своем оружии. Одичалые взбирались в гору, подзадоривая противников. Некоторые из них избрали своей мишенью Джона.
— Это твой волк, мальчуган? — спрашивал тощий парень, вооруженный каменным цепом. — Он пойдет мне на плащ еще до захода солнца.
Одна из копьеносиц, распахнув потрепанные меха, показала Джону тяжелую белую грудь.
— Не хочешь ли пососать, малыш? — Все это сопровождалось собачьим лаем.
— Они нарочно дразнят нас, чтобы вывести из себя. — Куорен пристально посмотрел на Джона. — Помни, что я тебе приказывал.
— Придется, видно, вспугнуть ворон, — проревел Гремучая Рубашка, перекрывая других. — Посшибать с них перья!
— Нет! — крикнул Джон, опередив изготовившихся к выстрелу лучников. — Мы сдаемся!
— Мне говорили, что в бастардах течет трусливая кровь, — холодно проронил Куорен. — Теперь я вижу, что это и в самом деле так. Беги, трус, беги к своим новым хозяевам.
Джон, залившись краской, спустился к Гремучей Рубашке. Тот, глядя на него сквозь отверстия своего шлема, сказал:
— Вольному народу трусы ни к чему.
— Он не трус. — Один из лучников снял овчинный шлем и тряхнул косматой рыжей головой. — Это Бастард Винтерфеллский, который меня пощадил. Оставь ему жизнь.
Джон узнал Игритт и не нашел слов.
— Он умрет, — настаивал Костяной Лорд. — Черная ворона — хитрая птица. Я не верю ему.
Орел наверху захлопал крыльями и взвился в воздух с яростным криком.
— Он ненавидит тебя, Джон Сноу, — сказала Игритт, — и не зря. Он был человеком до того, как ты его убил.
— Я не знал, — искренне ответил Джон, пытаясь вспомнить лицо одичалого, которого убил на перевале. — Ты говорила, что Манс примет меня.
— Верно, примет.
— Манса здесь нет, — сказал Гремучая Рубашка. — Выпусти ему кишки, Рагвил.
Большая копьеносица прищурилась.
— Если ворона хочет примкнуть к свободному народу, пусть докажет, что не лжет.
— Я сделаю все, что вы скажете. — Эти слова дались Джону нелегко, но он сказал их.
Гремучая Рубашка расхохотался, клацая своими доспехами.
— Ладно, бастард, тогда убей Полурукого.
— Где уж ему, — сказал Куорен. — Повернись ко мне, Сноу, и умри.
Меч Куорена устремился вперед, и Длинный Коготь, почти помимо воли Джона, взлетел, чтобы отразить удар. Сила столкновения чуть не вышибла меч из руки юноши и отшвырнула его назад. «Ты не должен колебаться, что бы они ни потребовали». Джон перехватил меч двумя руками, но разведчик отвел его удар с пренебрежительной легкостью. Они стали биться, мелькая черными плащами, — проворство юноши против убийственной силы левой руки Куорена. Меч Полурукого казался вездесущим — он сверкал то с одной стороны, то с другой, ошарашивая Джона и нарушая его равновесие. Руки юноши уже начинали неметь.
Зубы Призрака вцепились в икру разведчика. Куорен устоял на ногах, но открылся, и Джон тут же вторгся в брешь. Куорен отклонился, и Джону показалось, что удар его не достиг цели — но тут из горла разведчика закапали красные слезы, яркие, как рубиновое ожерелье. Затем кровь хлынула струей, и Куорен Полурукий упал.
С морды Призрака тоже капала кровь, но у Длинного Когтя обагрилось только острие — последние полдюйма. Джон оттащил волка и стал на колени, поддерживая Куорена. Свет уже угасал в глазах разведчика.
— Острый, — сказал он, подняв изувеченную руку, уронил ее и скончался.
«Он знал, — немо подумал Джон. — Знал, чего они от меня потребуют». Он вспомнил Сэмвела Тарли, Гренна, Скорбного Эдда, Пипа и Жабу в Черном Замке. Неужели он потерял их всех, как потерял Брана, Рикона и Робба? Кто он теперь и что он?
— Поднимите его. — Грубые руки поставили Джона на ноги — он не сопротивлялся. — Как тебя звать?
— Джон Сноу, — ответила за него Игритт. — Он сын Эддарда Старка из Винтерфелла.
— Кто бы мог подумать? — засмеялась Рагвил. — Куорен Полурукий убит ублюдком какого-то лорда.
— Выпусти ему кишки, — бросил Гремучая Рубашка, не сходя с коня. Орел с криком опустился на его костяной шлем.
— Он сдался, — напомнила Игритт.
— И брата своего убил, — добавил коротышка в проржавевшем железном полушлеме.
Гремучая Рубашка подъехал ближе, лязгая костями.
— Волк это сделал за него. Грязная работа. Полурукого полагалось убить мне.
— Мы все видели, как ты рвался с ним сразиться, — съязвила Рагвил.
— Оборотень вороньей породы. Не нравится он мне.
— Может, он и оборотень, — сказала Игритт, — но нас это никогда не пугало. — Остальные шумно согласились с ней. Гремучая Рубашка, злобно глядя сквозь глазницы желтого черепа, неохотно уступил. «Вот уж поистине вольный народ», — подумал Джон.
Куорена Полурукого сожгли там же на месте, сложив костер из хвои и веток. Сырое дерево горело медленно и дымно, посылая черный столб в яркую голубизну неба. Гремучая Рубашка подобрал несколько обугленных костей, а остальные разыграли в кости имущество разведчика. Игритт достался плащ.
— Мы вернемся через Воющий перевал? — спросил ее Джон, не зная, как он еще раз вынесет вид этих гор и как его конь выдержит такой переход.
— Нет. Там нам больше нечего делать. — Взгляд у нее был грустный. — Манс уже спускается вниз по Молочной — он идет на вашу Стену.
Бран
Пепел падал, как тихий серый снег.
Он вышел по хвое и бурым листьям на опушку леса, где сосны росли редко. Человечьи скалы за полем были объяты пламенем. Горячий ветер нес запах крови и горелого мяса, такой сильный, что у него потекла слюна.
Но на этот манящий запах приходилось много других, остерегающих. Он принюхался к плывущему на него дыму. Люди, много людей и коней — и огонь, огонь, огонь. Нет запаха страшнее — даже холодное железо, которым пахнут человечьи когти и шкуры, не так опасно. Дым и пепел застилали глаза, а в небе парил огромный крылатый змей, изрыгающий пламя. Он оскалил зубы, но змей уже исчез. Высокий огонь над скалами поедал звезды.
Всю ночь трещал огонь, а потом раздался грохот, от которого земля колыхнулась под ногами. Завыли собаки, закричали в ужасе лошади, и заголосила человечья стая, исходя воплями, плачем и смехом. Нет зверя более шумного, чем человек. Он наставил уши, а брат его рычал, слушая этот шум. Они крались под деревьями, а ветер швырял в небо пепел и угли. Со временем пламя стало гаснуть, и они ушли. Солнце утром встало серое, застланное дымом.
Только тогда он вышел из-под деревьев и медленно двинулся через поле. Брат трусил рядом, привлекаемый запахом крови и смерти. Они пробрались через берлоги, построенные человеком из дерева, травы и глины. Многие из берлог сгорели, другие рухнули, третьи остались стоять, но живым человеком не пахло нигде. Вороны, обсевшие мертвых, с криком взвились в воздух, когда они с братом приблизились, и дикие собаки шарахнулись прочь.
Под серыми человечьими утесами шумно умирала лошадь со сломанной ногой. Брат, покружив около нее, перегрыз ей горло — лошадь слабо дернула ногами и закатила глаза. Когда он подошел к туше, брат огрызнулся на него, прижав уши к голове, а он шлепнул его и укусил за лапу. Они сцепились среди грязи, травы и пепла около мертвой лошади, но брат скоро опрокинулся на спину, поджав хвост. Он еще раз куснул незащищенное братнино горло, поел и дал поесть брату и слизнул кровь с его черного меха.
Темное место тянуло его к себе — жилище шепотов, где все люди слепы. Он чувствовал на себе его холодные пальцы. Каменный запах был как шепот в носу. Он боролся с этим зовом. Он не любил темноты. Он волк, охотник, пластун и убийца, он должен бегать с братьями и сестрами по лесу, под звездным небом. Он сел, задрал голову и завыл. Не пойду туда, говорил его вой. Я волк. Я туда не пойду. Но тьма сгущалась — она покрыла его глаза, забралась в нос, закупорила уши — он ничего больше не видел, не слышал, не чуял и не мог убежать; пропали серые утесы, и лошадь, и брат — все стало черным и тихим, черным и холодным, черным и мертвым, черным…
— Бран, — прошептал чей-то голос. — Вернись. Ну же, Бран. Вернись.
Он закрыл третий глаз и открыл два других, слепых глаза. В темноте все люди слепы. Кто-то теплый обнимал его, прижимая к себе, и Ходор тихонько пел:
— Ходор, Ходор, Ходор.
— Бран, — сказал голос Миры, — ты бился и ужасно кричал. Что ты видел?
— Винтерфелл. — Язык ворочался во рту, как чужой. «Когда-нибудь, вернувшись, я забуду, как надо говорить». — Он горел. Пахло лошадьми, сталью и кровью. Они убили всех, Мира.
Ее рука погладила его волосы.
— Ты весь потный. Хочешь пить?
— Да. — Она поднесла мех к его губам, и он стал пить так жадно, что вода потекла по подбородку. По возвращении он всегда был слаб и испытывал жажду. И голод. Он вспомнил мертвую лошадь, вкус крови во рту, запах жареного в утреннем воздухе. — Долго меня не было?
— Три дня, — ответил Жойен. То ли он подошел очень тихо, то ли все время был здесь — в этом черном мире Бран ни в чем не был уверен. — Мы уже стали бояться за тебя.
— Я был с Летом.
— Слишком долго. Ты так с голоду умрешь. Мира понемножку поила тебя, и мы мазали тебе губы медом, но этого мало.
— Я ел. Мы загнали лося и отпугнули дикую кошку, которая хотела его утащить. Кошка, желтая с коричневым, была наполовину меньше волков, но свирепая. — Он помнил ее мускусный запах и то, как она рычала на них с дубовой ветки.
— Это волк ел, а не ты. Будь осторожен, Бран. Не забывай, кто ты.
Он помнил это слишком хорошо: он мальчик, сломанный мальчик. Уж лучше быть зверем. Можно ли удивляться тому, что ему нравится смотреть волчьи сны? Здесь, в сырой холодной тьме гробницы, его третий глаз наконец открылся. Он мог соединиться с Летом, когда хотел, а однажды даже до Призрака добрался и поговорил с Джоном. Хотя это тоже могло быть сном. Он не понимал, почему Жойен так старался вернуть его назад. Бран оперся на руки и сел.
— Надо рассказать Оше, что я видел. Она тут? Куда она ушла?
Одичалая откликнулась сама:
— Никуда, милорд. Мне уже надоело бродить в потемках. — Услышав стук каблука о камень, Бран повернул к ней голову, но ничего не увидел. Ему казалось, что он чует ее, но от них от всех теперь воняло одинаково, и нужен был нос Лета, чтобы отличить одного от другого. — Ночью я посикала на ногу одному королю, — продолжала Оша. — А может, это утро было? Я спала, потом проснулась. — Они все спали, не только Бран. Больше здесь делать было нечего — только спать, есть и опять спать, а иногда разговаривать… но недолго и всегда шепотом, на всякий случай. Ошу больше бы устроило, если бы они не разговаривали вовсе, но им надо было успокаивать Рикона и останавливать бубнящего Ходора.
— Оша, — сказал Бран, — я видел, как Винтерфелл горит. — Слева от него тихонько сопел Рикон.
— Это сон, — сказала Оша.
— Волчий сон. Я ведь и чуял это тоже. Так, как огонь и кровь, ничего не пахнет.
— Кровь? Чья?
— Людская, человеческая, собачья — разная. Надо пойти и посмотреть.
— Шкура у меня хоть и плохонькая, но одна, — сказала Оша. — А если этот осьминожий принц меня сцапает, мне ее живо спустят кнутом.
Мира в темноте нашла и сжала руку Брана.
— Давай я пойду, если ты боишься.
Чьи-то пальцы, прошуршав кожаным, ударили сталью о кремень — еще раз и еще. Оша раздула искру, и бледный огонек потянулся ввысь, как танцующая на цыпочках девочка. Над ним возникло лицо Оши. Она зажгла факел, и Бран зажмурился, когда мир озарился оранжевым светом. Рикон проснулся и сел, зевая.
Тени двигались, и казалось, будто мертвые тоже встают. Лианна и Брандон, лорд Рикард Старк, их отец, лорд Эдвил, его отец, лорд Виллам и его брат Артос Несокрушимый, лорд Доннор, лорд Берон, лорд Родвелл, одноглазый лорд Джоннел, лорд Барт, лорд Брандон и лорд Криган, сражавшийся с Рыцарем-Драконом. Они сидели на своих каменных тронах с каменными волками у ног. Они все сошли сюда, когда тепло покинуло их тела, — это была темная обитель мертвых, куда живые боялись ступить.
А в пустой гробнице, ожидающей лорда Эддарда Старка под его гранитным изваянием, ютились шестеро беглецов, деля свой скудный запас хлеба, воды и вяленого мяса.
— Совсем мало осталось, — сказала Оша. — За едой все равно идти надо — иначе придется нам съесть Ходора.
— Ходор, — ухмыльнулся тот.
— Что там наверху — день или ночь? Я уже счет потеряла.
— День, — сказал Бран, — только от дыма темно.
— Милорд уверен?
Не шевельнув своим сломанным телом, он выглянул наружу. Его зрение раздвоилось — он видел Ошу с факелом, Миру, Жойена и Ходора, и гранитные колонны, и умерших лордов, уходящих во тьму… и в то же время Винтерфелл, серый от дыма, с выбитыми покосившимися дубовыми воротами и рухнувшим в куче порванных цепей подъемным мостом. Во рву плавали тела, и на них, как на островах, сидели вороны.
— Уверен, — сказал он.
Оша поразмыслила:
— Ладно, рискну. Вы все пойдете со мной. Мира, найди корзину Брана.
— Мы домой идем? — заволновался Рикон. — Хочу мою лошадку. И яблочный пирог, и масло, и мед, и Лохматика. Мы к Лохматику идем?
— Да, — заверил Бран, — молчи только.
Мира привязала плетеную корзину на спину Ходору и помогла посадить в нее Брана, просунув в дыры его бесполезные ноги. Он чувствовал странную дрожь в животе. Он знал, что ждет их наверху, но его страх от этого не убавлялся. Он бросил прощальный взгляд на отца, и ему показалось, что лорд Эддард смотрит печально, будто не хочет, чтобы они уходили. «Но мы должны, — мысленно сказал Бран. — Время пришло».
Оша в одной руке несла свое длинное дубовое копье, в другой — факел. За спиной у нее висел обнаженный меч, один из последних, носящих клеймо Миккена. Кузнец выковал его для гробницы лорда Эддарда, чтобы успокоить дух усопшего. Но Миккен погиб, оружейню захватили островитяне, и хорошей сталью пренебрегать не годилось, даже если для этого приходилось грабить мертвых. Мира взяла себе клинок лорда Рикарда, хотя и жаловалась, что он слишком тяжел. Бран вооружился мечом дяди, своего тезки, которого не застал в живых. Он знал, что в бою от него будет мало толку, но с мечом было как-то спокойнее.
Впрочем, он сознавал, что это только игра.
Их шаги отражались эхом в громаде крипты. Тени позади поглотили отца, тени впереди расступились, открыв другие статуи — уже не лордов, но старых Королей Севера, с каменными коронами на головах. Торрхен Старк, Король, Преклонивший Колено; Эдвин Весенний Король; Теон Старк, Голодный Волк; Брандон-Поджигатель и Брандон-Корабельщик; Джорах и Джонас, Брандон Дурной, Уолтон Лунный Король, Эддерион Жених, Эйрон, Бенджен Сладкий и Бенджен Горький, Эдрик Снежная Борода. У них были суровые сильные лица, и некоторые из них делали ужасные вещи, но все они были Старки, и Бран знал историю каждого. Он никогда не боялся крипты — она была частью его дома и частью его самого; он всегда знал, что когда-нибудь сам будет лежать здесь.
Сейчас он не был в этом так уверен. «Вернусь ли я вниз, если выйду наверх? И куда отправлюсь после смерти?»
— Ждите тут, — сказала Оша, когда они дошли до лестницы, ведущей наверх, к выходу, и вниз, где еще более древние короли сидели на своих темных тронах. Факел она отдала Мире. — Я поднимусь на ощупь. — Некоторое время они слышали ее шаги, но потом стало тихо.
— Ходор, — сказал Ходор с тревогой.
Бран сто раз твердил себе, как ему надоело прятаться в темноте, как ему хочется опять увидеть солнце, ощутить ветер и дождь, прокатиться на своей лошадке. Но теперь, когда этот миг настал, он испугался. В темноте было безопасно. Когда ты даже руки своей не видишь, легко поверить, что враги тебя тоже не найдут. А каменные лорды вселяли в него мужество. Даже не видя их, он знал, что они здесь.
Казалось, что прошло очень много времени, прежде чем они услышали какой-то звук. Бран уже стал бояться, не случилось ли чего с Ошей, а Рикон места себе не находил.
— Хочу домой! — заявил он громко. Ходор, покивав, сказал:
— Ходор. — Потом снова послышались шаги, и на свет вышла Оша с мрачным лицом.
— Что-то загораживает дверь. Не могу ее сдвинуть.
— Ходор может сдвинуть все что угодно, — сказал Бран. Оша окинула здоровенного конюха придирчивым взглядом.
— Может, и так. Пошли.
Лестница была узкая, и приходилось идти гуськом. Оша шла впереди, за ней Ходор с Браном, пригибавшим голову, чтобы не стукнуться о потолок. Мира несла факел, Жойен, ведущий Рикона за руку, замыкал шествие. Виток за витком они поднимались вверх, Брану казалось, что он чует дым, но, возможно, так пахло от факела.
Дверь крипты, сделанная из железного дерева, старая и тяжелая, сидела под углом к земле. Оша нажала на нее еще раз, но Бран видел, что дверь не двигается.
— Пусть Ходор попробует.
Пришлось сначала вынуть Брана из корзины, чтобы Ходор его не раздавил. Мира присела рядом с ним на ступенях, обнимая его за плечи, а Оша и Ходор поменялись местами.
— Открой дверь, Ходор, — сказал Бран.
Конюх уперся в дверь ладонями, нажал, проворчал «Ходор» и стукнул по ней кулаком.
— Навались спиной, — велел ему Бран, — упрись ногами.
Ходор нажал спиной — еще раз, еще и еще.
— Ходор! — Поставив одну ногу на верхнюю ступеньку, он попытался приподнять дверь. На этот раз дерево заскрипело. — Ходор! — Он встал наверх обеими ногами, расставил их, напрягся и выпрямился. Он побагровел, и Бран видел, как напряглись жилы у него на шее. — Ходор — Ходор — Ходор — Ходор — Ходор! — Что-то заскрежетало, дверь подалась вверх, и на лицо Брана упал дневной свет, ослепив его на мгновение. Еще один рывок сдвинул что-то вроде камня, и путь был открыт. Оша, просунув в щель копье, вышла следом. Рикон пролез у Миры между ногами и протиснулся за Ошей. Ходор открыл дверь во всю ширь и тоже вышел. Риды втащили Брана на последние несколько ступенек.
Небо было бледно-серым, и дым заволакивал все. Они стояли в тени Первой Твердыни — вернее, того, что от нее осталось. Одна ее стена рухнула, и по всему двору валялись разбитые камни и горгульи. «Они упали туда же, куда и я», — подумал Бран. Видя, на какие мелкие куски разбились некоторые из них, он подивился тому, что еще жив. Вороны клевали придавленный камнем труп, но он лежал лицом вниз, и Бран не видел, кто это.
Первой Твердыней не пользовались уже много веков, но теперь она превратилась в настоящие руины. Все половицы и стропила в ней сгорели. За рухнувшей стеной открылись все комнаты и даже отхожее место. Но разрушенная башня позади стояла по-прежнему — пожар не сделал ее хуже, чем была. Жойен Рид закашлялся от дыма.
— Ведите меня домой! — потребовал Рикон. — Я хочу домой!
Ходор бродил кругами, жалобно ноя:
— Ходор. — Только они были живы среди этой смерти и разрушения.
— Мы так нашумели, что дракону впору проснуться, — сказала Оша, — но никто так и не пришел. Замок сожжен, как и снилось Брану, но нам лучше… — Внезапный шум заставил ее обернуться с копьем наготове.
Две поджарые темные фигуры тихо вышли из-за разрушенной башни.
— Лохматик! — радостно завопил Рикон, и черный волк помчался к нему. Лето, бежавший чуть медленнее, потерся головой о руку Брана и лизнул его в лицо.
— Надо идти, — сказал Жойен. — Эта бойня скоро привлечет сюда других волков, кроме Лета и Лохматого Песика, в том числе и двуногих.
— Верно, — согласилась Оша, — но нам нужна еда, и здесь могут быть живые. Держитесь вместе. Мира, прикрывай нас щитом сзади.
Весь остаток утра ушел у них на медленный обход замка. Большие гранитные стены уцелели, только почернели от огня. Но внутри царило разрушение. Двери Великого Чертога еще дымились, стропила внутри рухнули, и вся кровля обвалилась. Зеленые и желтые стекла теплицы разлетелись вдребезги, деревья, плоды и цветы погибли. От деревянной, крытой соломой конюшни не осталось ничего, кроме пепла, углей и лошадиных трупов. При мысли о Плясунье Брану захотелось плакать. Под Библиотечной башней дымилось мелкое озерцо, и горячая вода струилась из трещины в ее боку. Мост между Часовой башней и Вороньей вышкой обвалился во двор, и башенка мейстера Лювина исчезла. В подвальные окошки Большого замка виднелось красное зарево, и в одном из амбаров тоже догорал пожар.
Оша тихо звала живых сквозь клубы дыма, но никто не откликнулся. Какая-то собака терзала труп, но убежала, почуяв волков, — остальные погибли на псарне. Вороны мейстера занимались своими мертвыми, их сородичи из разрушенной башни — своими. Бран узнал Рябого Тома, хотя ему кто-то размозжил лицо топором. Обугленный труп под сгоревшей стеной септы Матери сидел, вскинув руки и сжав черные кулаки, словно грозя каждому, кто осмелится подойти.
— Если есть в мире справедливость, — гневно бросила Оша, — Иные заберут всех, кто это сделал.
— Это сделал Теон, — мрачно ответил Бран.
— Нет. Посмотри-ка. — Она указала копьем через двор. — Вон один из его островитян, а вон другой. А это конь самого Грейджоя — видишь? Черный, в котором стрелы торчат. — Нахмурясь, она шла между телами. — А вот и Черный Лоррен. — Его изрубили так, что борода сделалась рыжевато-бурой. — Этот кое-кого захватил с собой. — Оша перевернула ногой труп. — На нем эмблема — какой-то красный человечек.
— Ободранный человек из Дредфорта, — сказал Бран. Лето с воем устремился куда-то.
— Богороща. — Мира бросилась за волком со щитом и лягушачьей острогой в руках. Остальные последовали за ними, пробираясь сквозь дым и упавшие камни. В роще воздух был чище. Несколько сосен на ее краю обгорели, но дальше сырая почва и зелень остановили пожар.
— В живом лесу есть сила, — сказал Жойен, словно читая мысли Брана, — сила, способная победить огонь.
У черного пруда, под сердце-деревом, лежал лицом вниз мейстер Лювин. На палых листьях там, где он полз, остался кровавый след. Лето стоял над ним. Бран подумал, что мейстер умер, но Мира коснулась его шеи, и он застонал.
— Ходор! — скорбно промолвил Ходор.
Они осторожно перевернули Лювина на спину. У него были серые глаза и серые седые волосы, и одежды раньше тоже были серые, но теперь промокли от крови.
— Бран, — сказал он тихо, увидев мальчика на спине у Ходора. — И Рикон. — Он улыбнулся. — Хвала богам. Я знал…
— Знал? — повторил Бран.
— По ногам. Одежда была твоя, но мускулы ног… бедный парнишка. — Мейстер закашлялся, и изо рта у него выступила кровь. — Но вы исчезли в лесу… как?
— А мы никуда и не уходили, — сказал Бран. — Дошли до опушки, а потом повернули назад. Волки побежали дальше, как я им велел, а мы спрятались в отцовской гробнице.
— Крипта. — У Лювина вырвался смех, и на губах запузырилась кровавая пена. Он попытался пошевелиться и вскрикнул от боли.
У Брана на глаза навернулись слезы. Когда человек ранен, зовут мейстера — но что делать, когда сам мейстер ранен?
— Надо будет сделать ему носилки, — сказала Оша.
— Бесполезно, женщина. Я умираю.
— Ты не умрешь, — сердито сказал Рикон. — Не умрешь. — А Лохматый Песик оскалил зубы и зарычал.
— Тише, дитя, — улыбнулся мейстер. — Я намного старше тебя и знаю, что мое время пришло.
— Ходор, вниз, — сказал Бран, и Ходор опустился на колени перед мейстером.
— Слушай, — сказал Лювин Оше, — эти принцы — наследники Робба. Раздели их… поняла?
— Да, — кивнула она, опершись на копье. — Порознь безопаснее. Но куда их отвести? Я думала — к Сервинам…
Мейстер, сделав отчаянное усилие, мотнул головой.
— Юный Сервин мертв. Сир Родрик, Леобальд Толхарт, леди Хорнвуд… все убиты. Темнолесье пало, Ров Кейлин взят. Скоро падет и Торрхенов Удел. Островитяне заняли Каменный Берег. А на востоке орудует Бастард Болтонский.
— Куда же тогда? — спросила Оша.
— В Белую Гавань… К Амберам… Не знаю… повсюду война… сосед воюет с соседом, а зима близится… какое безумие, какой мрак… — Мейстер схватил Брана за руку, с отчаянной силой сомкнув пальцы. — Ты должен быть сильным теперь… Сильным.
— Буду, — сказал Бран. Но это так трудно. Сир Родрик убит, и мейстер Лювин… Никого не осталось.
— Хорошо, — сказал мейстер. — Ты хороший мальчик. Сын своего отца. А теперь иди, Бран.
Оша смотрела на чардрево, на красный лик, врезанный в белый ствол.
— Уйти и оставить тебя богам?
— Я прошу… глоток воды… и еще об одном. Если ты…
— Хорошо, — кивнула она и сказала Мире: — Уведи ребят.
Жойен и Мира взяли Рикона за руки, Ходор пошел за ними. Ветки хлестали Брана по лицу, и листья утирали слезы. Оша догнала их во дворе. О мейстере Лювине она не сказала ни слова, только распорядилась коротко:
— Ходор останется с Браном и будет его ногами, Рикон пойдет со мной.
— Мы тоже пойдем с Браном, — сказал Жойен.
— Да, я так и думала. Я, пожалуй, двинусь через Восточные Ворота, по Королевскому Тракту.
— Мы выйдем через Охотничьи, — сказала Мира.
— Ходор, — сказал Ходор.
У кухни они задержались. Оша нашла несколько ковриг обгорелого, но еще съедобного хлеба, и даже холодную жареную курицу, которую разделила пополам. Мира отыскала горшок с медом и мешок с яблоками. Поделив припасы, они простились. Рикон плакал и цеплялся за ногу Ходора, пока Оша не хлопнула его концом копья — тогда он мигом пошел с ней. Лохматый Песик затрусил за ними. Последнее, что увидел Бран, был волчий хвост, пропавший за разрушенной башней.
Железная решетка, запиравшая Охотничьи Ворота, так перекосилась от огня, что поднялась не больше чем на фут. Им пришлось проползти под ней одному за другим.
— Мы идем к вашему лорду-отцу? — спросил Бран, когда они пересекли подъемный мост между двумя стенами. — В Сероводье?
Мира вместо ответа посмотрела на брата, и Жойен сказал:
— Наш путь лежит на север.
На опушке Волчьего Леса Бран повернулся в корзине, чтобы еще раз взглянуть на замок, где прожил всю свою жизнь. Дым еще поднимался в серое небо, но не в большем количестве, чем шел бы из труб Винтерфелла в холодный осенний день. Амбразуры кое-где почернели от копоти, там и сям зияли прогалы на месте обвалившихся зубцов, но издали ущерб казался не таким уж большим. За стенами, как много веков подряд, торчали верхушки зданий и башен — кто бы подумал, что замок разграблен и сожжен? «Камень крепок, — сказал себе Бран, — корни деревьев уходят глубоко, а под землей сидят Короли Зимы на своих тронах. Пока они существуют, существует и Винтерфелл. Он не умер, он просто сломан, как я, — я ведь тоже жив».
Приложение
Дом Баратеонов
Самый младший из великих домов; возник во время Завоевательных войн. Основатель его, Орис Баратеон, по слухам, был незаконнорожденным братом Эйегона Дракона. Орис возвысился, став одним из наиболее свирепых полководцев Эйегона. Когда Орис победил и убил Аргилака Надменного, последнего короля Шторма, Эйегон наградил его замком Аргилак, землями и дочерью. Орис взял девушку в жены, принял знамя, почести и девиз ее рода. Знак Баратеонов — коронованный олень, черный на золотом поле; девиз их — «Нам ярость».
КОРОЛЬ РОБЕРТ БАРАТЕОН, первый этого имени.
Жена его, КОРОЛЕВА СЕРСЕЯ, из дома Ланнистеров.
Читать бесплатно другие книги:
