Третья сила. Сорвать Блицкриг! (сборник) Вихрев Федор

Центр

В воздухе тесно и жарко. Немцы давят со страшной силой, стремясь максимально полно использовать добытое ценой потери трех пятых от общего количества заброшенных диверсантов преимущество.

А торопиться следовало, ибо русские, несмотря на потерю радаров, нарушенную связь и дезорганизованное стремительным продвижением немцев управление, в себя приходят стремительно. И в воздухе это чувствовалось сильнее всего. Штаб ПВО показал, что и полуослепший-полуоглохший он способен причинить немало неприятностей. Первые сутки сильно напоминали веселые денечки прошлого лета, когда советские ВВС действовали храбро, настойчиво и совершенно разрозненно. Но вот дальше… Оглушенная первым ударом в условиях расползающегося фронта, система ПВО устояла, сохранив себя как единое целое. Потрепанные в боях полки истребителей, уцелевшие зенитные батареи и самоходные скорострелки сумели наладить взаимодействие и дрались отчаянно, защищая от атак с воздуха войска, станции, дороги… Они живы, они сражаются, раз за разом заставляя пикировщики бросать бомбы абы куда, но нет силы вычистить небо. Мало, слишком мало их осталось.

…Истекая кровью, поредевший штурмовой авиаполк рвется к цели. Отступая, наши успели подорвать мост, и теперь перед наведенной немецкими саперами понтонной переправой скопилось довольно много войск и техники. Шестерка И-180 прикрытия смогла связать боем восьмерку «мессеров», и теперь штурмовики продираются только сквозь зенитный огонь. Но с земли стреляет все, что может стрелять: от знаменитых «8–8» до винтовок. Двадцатимиллиметровые снаряды рикошетят от бронекорпусов «сухих», осколки снарядов «ахт-ахт» рвут обшивку плоскостей… Один из самолетов буквально разрезало очередью «фирлинга», другой, после близкого разрыва снаряда, беспорядочно кувыркаясь, рушится на землю…

…Ведущий держит машину на боевом. Держит, несмотря на стремительно расширяющуюся полосу дыма за хвостом. Штурмовик без единого выстрела входит в пологое пике и… На месте «мебельного фургона» встает столб дыма и пламени от наземного тарана Су-6 с полной боевой нагрузкой…

…На родной аэродром возвращаются четыре самолета из одиннадцати вылетевших. Все, что осталось от еще утром полнокровного ШАП…

— Товарищ майор, вот вы где, а то уж я вас обыскался, — обратился к Соджету пожилой человек с красной повязкой на рукаве. На повязке было написано «Дежурный».

— Ну и зачем я вам понадобился, товарищ дежурный? — последовал логичный вопрос.

— Дык это, там вам из Москвы звонят, — указал куда-то себе за спину дежурный. — Сейчас перезванивать будут, так что идемте быстрее, пожалуйста.

— А кто звонит-то? — переспросил Олег, а про себя подумал: «Неужто сам ЛПБ про меня вспомнил?»

— Вот чего не знаю, того не знаю. Мне сказали вас найти срочно, — объяснял по ходу дела собеседник. — Нам вон туда, в правую дверь. Велели разыскать, я разыскал. Мое дело маленькое. Вас сам начальник отдела НКВД вызывает. Ему позвонили из Москвы, а он уже нам в дежурку.

Здание, в которое Соджет пришел для разговора с неизвестным абонентом из Москвы, было одним из административных корпусов, и именно в нем располагались погононосители — так с чьей-то легкой руки рабочие называли сотрудников НКВД и военных. В этом здании Соджет бывал неоднократно, поэтому сразу пошел в кабинет к начальнику отдела НКВД. За ним, буквально наступая ему на пятки, шел непонятно где дежуривший дежурный.

Войдя в кабинет, Соджет, как и положено, поприветствовал хозяина:

— Здравья желаю, товарищ полковник.

— А, здравствуйте, майор, здравствуйте, а мы уж вас обыскались. Садитесь, сейчас вам перезвонят.

И действительно, буквально через три-четыре минуты раздался звонок аппарата, стоявшего на столе. Полковник кивком указал Олегу на телефон, а сам вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь.

— Майор Медведь, — сказал Соджет в трубку.

— Здравствуй, товарищ Медведь, — раздался из трубки знакомый голос. — Это Гавриленко тебя беспокоит. Собирай своих людей, сегодня вечером выезжаешь в Смоленск. Документы тебе в комендатуре уже готовят, так что побыстрее собирайся и двигай на вокзал к коменданту. Он тебя и твоих ребят посадит на ближайший поезд, а в Смоленске на вокзале в комендатуре будут тебя уже ждать. Вопросы есть?

— Никак нет, — ответил по-уставному Соджет и тут же добавил совершенно по-неуставному: — Семен Владимирович, а как там дела по новой методике подготовки танкистов, про которую я вам писал?

— Нормально, уже первый набор сделали. Вот выкинешь еще один фортель, будешь там инструктором до конца войны. Все, иди собирайся, тебя уже в Смоленске ждут. Всю информацию получишь на месте.

И из трубки раздались гудки, а голова Соджета была занята мыслью о том, за каким чертом его вместе с экипажем направляют в Смоленск. Он положил трубку и вышел в коридор. Хозяин кабинета стоял около окна, курил и смотрел на заводской пейзаж. Олег чисто автоматически отметил, что полковник расположился так, чтобы, с одной стороны, не слышать разговор в кабинете, а с другой — чтобы контролировать коридор и единственный выход с этажа.

— Товарищ полковник, освобождаю ваш кабинет, — он кивнул на комнату, из которой вышел. — Уезжаю, так что до свиданья и спасибо за гостеприимство.

— Что ж, счастливого вам пути.

Мякишев

Капитан Мякишев негодовал. Бурлил и клокотал внутри, как двухведерный самовар. Бардак. Не армия, а черт знает что. Девица, нацепившая воинскую форму, но так и не осознавшая, что она в армии, а не с подружками в клубе. Сержант позволяет себе хамить капитану. Настроение Семену Борисычу портила еще одна мысль — то, что он сплоховал. Растерялся, потерял хватку. Не поставил по стойке «смирно» их обоих — и сержанта-связистку, и ее лейтенанта. И что помешало? Хм… Что-то ж скребнуло тренированный глаз, сбило с обычных рельсов поведения. Какая-то ненатуральность происходящего. Служба на границе с Маньчжурией приучила обращать внимание на всякие странности — вот и теперь что-то беспокоило капитана. И в связистке самой по себе, и в этой парочке вместе — но что? Она — связистка, у лейтехи — петлицы пехотные? Мало ли, прикомандированная, не то. Какая-то несообразность. Как-то он на нее посматривал… Точно! Как будто смотрел — что можно сказать, что нет. Как на жену со скандальным характером. Ну, характер там не сахар, а вот насчет жены — увы, фамилии разные, да и вообще, не рядом оно. И сама — вроде как готова была встать, потом по знакам различия глазами пробежалась — и уселась обратно. И потом, в разговоре, глазами на плечо себе косила недоуменно. Как будто там погоны должны быть такие, что он перед ней должен отчет держать.

Странно, непонятно. И что она писала? Не любовное письмо явно — выражение лица было совсем не лирическое. Может, шпионы? Идти в СМЕРШ, сообщить, проверить? А если нет? Шпионка бы, наоборот, постаралась и в струнку вытянуться, и листок бы в карман сунула, где наготове другой лежит, безобидный. Нет, в СМЕРШ пока идти рано. А вот в расположение радиороты к сержанту Ивановой заглянуть надо бы, поговорить с другими радистками, выяснить, что и как. Лицо новое, незнакомое — но уж девчонки если за утро и в бане не разговорили, то к вечеру, а тем более — к утру хоть что-то выяснят. А сейчас все равно времени нет — постоянное назначение еще не получено, вот и гоняют то на КПП, то в патруль, как сегодня…

Саня (7 июня)

Из Челябинска на войсковые испытания поездом прибыл один ИС-2. В нем соединились черты «Меркавы» и ИС-3 моей «хронородины», так, с подачи Степана, мы стали называть свой родной мир. Хотя и этот уже стал родным. Мне иногда кажется, что он мне даже более близок. Это теперь мой мир и мое время. Испытания решили производить в сопровождении двух ИС-1, которые еще не получили распределения в части фронта и пока стояли на заводе. Причина была в устранении брака сварки, и эти два танка оказались как бы «временно нетрудоустроены» до конца следующей недели. Движение до Ораниенбаума своим ходом прошло без лишних приключений. Колонну из трех танков и двух автобусов сопровождали две ЗУшки на базе БТ и полуторка со счетверенными «максимами», но, к счастью, мишеней для зениток не наблюдалось.

Уже за городом нас встретил командир полка, на позициях которого должны были проводиться испытания. Я планировал подобие выступления «единичек» на Выборгской дороге — рывок до позиций, отстрел обнаруженных целей и отход. Но планам не суждено было сбыться. После короткой артподготовки вдоль самого берега Финского залива в атаку пошли немецкие танки и БТР. Это была практически калька с нашего прорыва на Выборг, только вот разведывательное обеспечение фрицев подвело — про нас они просто не знали.

Я решил попробовать устроить танковую засаду, только вот рисковать ИС-2 нельзя, поэтому я отправил его и пулеметную полуторку назад в Ораниенбаум, а двумя оставшимися танками и обеими ЗСУ двинулся навстречу немцам. За очередным перелеском появились окопы. Линия фронта, вторая полоса. Четыре короткоствольных «штуга» в сопровождении пехоты пытались зачистить окопы наших войск. А из глубины навстречу нам двигалась колонна из двадцати танков, опознать которые я затруднился. Размером несколько больше Т-4, бортовые экраны прикрывают ходовую часть полностью. Если бы не их скорость, можно было бы предположить, что это затрофеенные немцами «Черчилли», но те должны быть длиннее, да и пушка великовата.

Вызываю по радио второй танк. Волна на время испытаний у нас персональная, поэтому особо не шифруемся:

— Сева, видишь, «штуги» окопы ковыряют?

— Вижу.

— С них и начнем!

— Принял, Саня, ты слева, я справа к центру, кто вперед!

— Работаем!

Первый бронебойный снаряд прошил немецкую самоходку в районе двигателя насквозь. Показалось пламя. Выскочивших членов экипажа я не заметил. Второй выстрел ушел в молоко, я все-таки поторопился и не учел инертность поворота башни. Третий попал оставшемуся немцу в передний нижний лист. Внутри «штуги» рванул боекомплект. Всеволод на втором ИСе тоже разобрался с двумя самоходками. Колонна танков остановилась.

И через несколько секунд на дороге началось столпотворение — все двадцать начали разворачиваться. Выпущенный бронебойный снаряд почему-то никакого видимого эффекта не произвел. В наушниках я услышал голос Всеволода Георгиевича:

— Мля, ну попал же в верх корпуса! Как эта штука после такого ездит!

Лязгнул затвор пушки. Стреляю. Среди немцев вырастает столб фугасного взрыва. Слышу голос заряжающего:

— Ой, командир, я по ошибке…

— Снаряд! — ору в ответ и тут же: — Отставить! Фугас!

В прицел наблюдаю странную картину, несколько «танков» потеряли обшивку. С каркаса свисают тряпки и бруски. Пара машин горит. Выстрел. Разруха в куче самоходных макетов увеличивается.

— Сева, нас развели, как последних лохов! Вперед, до ниточки!

— Принял, иду вперед! — и далее непечатно высказался полковник.

В сопровождении примерно роты резервов полка мы дошли до прежних позиций. Дальше идти не рискнули — это вполне могла быть провокация «на контрудар». И там нас наверняка ждала бы засада ПТО, а то и «ахт-ахтов». Испытания в задуманном виде оказались сорваны.

Возвращаясь обратно по дороге вдоль берега залива, за пару километров до Ораниенбаума в небольшом заливчике заметили какое-то шевеление. От каменных глыб к лесу рванулись несколько человек. От берега в море начал отходить небольшой катер. На виденные мною ранее советские торпедные он похож не был. Зенитки ударили по бегущим. Я положил снаряд перед носом суденышка. Катер отвернул и, судя по увеличившемуся столбу дыма выхлопа, попытался прибавить ход. Вторым выстрелом я попал в транец. Мишень потеряла ход и мерно закачалась на волнах. Тем временем зенитчики и второй ИС разобрались с высадившимися. К сожалению, уничтожить удалось не всех — двое или трое скрылись в лесу. Среди двенадцати оставшихся на поле врагов живых оказалось двое — один контуженный близким взрывом, другой тяжелораненый. Контуженый что-то бессвязно лопотал по-немецки. По рации я связался с береговой батареей Ораниенбаума. Вскоре по их наводке пришел «малый охотник». Экипаж катера не сопротивлялся и затопить судно не пытался. Все-таки «мошка» представлял собой слишком большую силу против их потерявшего ход корыта, да и я с берега держал ствол наведенным на непрошеного гостя. Практически одновременно с моряками подоспел грузовик из особого отдела. Уже в Ораниенбауме мы соединились с дожидавшимся ИС-2 и вместе своим ходом без приключений добрались до Кировского завода. О случившемся пришлось лично докладывать Мехлису. К тому времени Лев Захарович уже получил информацию от армейцев и флотских о произошедшем.

А на следующий день оба экипажа танков в штабе флота получили благодарственные грамоты, мне же и военпреду Всеволоду Георгиевичу, командовавшему вторым танком на испытаниях, кроме того вручили часы с наградной надписью.

Ника

Женщины со смены еще не вернулись. Или с гулянок. Какая, впрочем, разница? В комнате, куда меня временно подселили, тишина и покой. Тоже временно. На тумбочке лежит газета. Бог знает чем она меня заинтересовала, но я, как та любопытная кошка, сунулась к ней. «Красная Звезда» трехнедельной давности и на первой обложке во всей красе Букварь. И статья, что, мол, удалец, молодец и далее во всей хвалебной красе. Пробежала глазами — много умных слов, и про Выборг, и про «Ваню-Маню», и про завод его — неплохо написано. Видно, зачиталась, если не заметила, что в комнату зашли женщины.

— Оставь газету! Не твоя — не трогай!

Ах, вот оно что! Кажется, наш Букварик тут имеет свою поклонницу!

— Извини… — пожала плечом. Газету вернула на место. Но мысль о том, чтобы достать такую же и отправить по приколу Букварю, уже зародилась. Нет, лично от себя это не будет приколом, а вот если…

— А Букварь хорошо получился!

— Какой Букварь? Это майор Бондаренко! Или читать разучилась?!

А щечки-то вспыхнули! Девушка-девушка, неужели влюбилась? А если и да, то что? Так даже интереснее.

— Ну, это он для журналистов майор Бондаренко, а так у Саши позывной Букварь.

Обступили. На лицах недоверие и любопытство.

— А ты его знаешь? А где ты его видела? А какой он? А девушка у него есть?

— Хороший. Добрый и одинокий. Весь в делах и в заботах. Я с ним в Питере познакомилась. Он к нам пару раз приезжал перед Выборгом…

Не помню, что я еще там втирала в свежевымытые девичьи ушки, но ожидаемым результатом была выдача (под большим военным секретом) адреса завода майора Бондаренко. Девчата писали письмо коллективно до поздней ночи. Я тихо потухала в подушку от их незамысловатых фраз типа «мы, комсомолки, высоко оценили ваш подвиг…» и т. д. Вот будет Букварь читать и думать, что письмо Татьяны Онегину было верхом логики и краткости. Впрочем, часам к двенадцати письмо было закончено, адрес написан. Вот тут я и вклинилась с умным предложением положить в письмо еще и статью про него. Пусть, типа, знает, откуда инфа пришла. Девчатам было жаль газету, но после короткого партсовещания мое предложение было принято и газета вложена.

Утром к нам постучал один из моих бойцов.

— Товарищ Иванова? Ника Алексеевна? Вас вызывают!

— Ага, щас! Жди!

Собралась, оделась. Благо форма высохла еще вчера. Уже вышла за дверь, когда услышала удивленное:

— Девчата, а Иванова Ника Алексеевна — это не та, что в Выборге осназом командовала?

— Да нет! Эта сержант, а та — майор!

— Но она же с Бондаренко знакома!

Секундная пауза. Я постаралась быстрее сбежать по ступенькам вниз. Мало ли что еще придет в голову нашим связисткам…

Комната радисток

Радистки, устало переговариваясь между собой, брели стайкой с дежурства на узле связи к себе в казарму, отсыпаться. Для них рабочий день — это сидеть на приеме и ждать, когда радисты разведгрупп и партизанских отрядов выйдут на связь. Или не выйдут. И тогда часами: «Зарница, я Туман, ответьте… Зарница, я Туман…» И думаешь — кто это, что с ними? А выйдут на связь — радость, но и тут тоже: вслушивайся внимательно, не поменялся ли голос, манера разговора или почерк на ключе, если передача морзянкой. Тот ли это «Ястреб», с которым говорила позавчера — или немцы игру затеяли? Нервная работа, выматывающая.

Девушки поднялись на крылечко своего барака, отряхивая с сапог пыль и хвою, первые вошли в комнату, и сразу послышался крик:

— А ну, оставь газету! Не твое — не трогай!

— Похоже, новенькая на Светкину «икону» покусилась.

— Да-а, а если еще и помяла — будет сейчас «конец света».

Похихикивая и комментируя происходящее, связистки входили в комнату. Кто подтягивался поближе к эпицентру возможного скандала (все-таки разнообразие), кто направлялся к койкам. Но следующая фраза «новенькой» остановила на полушаге и тех, и других:

— А Букварь хорошо получился!

— Какой Букварь? — озвучила общий вопрос Света Рудницкая. — Это майор Бондаренко! Или читать разу чилась?! — продолжала бушевать девушка.

— Это для вас и для журналистов он майор Бондаренко, — спокойно ответила виновница переполоха, — а так у Саши позывной Букварь.

Неизвестно, что больше выбило дух из раскрасневшейся радистки, — не то фамильярное «Саша» в адрес Ее Героя, не то факт того, что у нее с ним теперь есть общие знакомые, а значит… Что «значит» додумать помешали подруги, обступившие их вокруг и начавшие забрасывать вопросами. Гул стоял, как на вокзале за три минуты до отправления дачного поезда. Всем хотелось знать подробности, причем каждой — свои. На этом фоне вопросы «а кто она такая» и «откуда она это знает» ушли на второй план. А как только разговор все же стал выезжать на эту тему, выяснилось главное: ОНА ЗНАЕТ АДРЕС! Письмо, можно написать письмо, и не «на деревню дедушке», а именно туда, куда надо! Эта новость затмила собой все остальное, поскольку требовала действий. И действие закружилось. Одни спорили, другие пытались что-то диктовать пишущим, третьи сами схватили листок и карандаш и убежали к тумбочке — писать. Потом эти сочинения согласовывались, увязывались, некоторые девчонки отказывались что-то менять и норовили запихнуть свой листок в конверт в исходном виде (и некоторым это удалось). Короче говоря, дым стоял коромыслом. А когда девушки наконец угомонились и стали собираться спать — оказалось, что виновница переполоха уже спит, уткнувшись в подушку и иногда вздрагивая, — наверное, что-то снилось не очень приятное. Разговор «по душам» опять не получился.

Утром всех разбудил стук в дверь. Прибежавший солдат доложил с улицы (внутрь его не пустили, понятное дело, да он и сам войти не пытался):

— Товарищ Иванова? Ника Алексеевна? Вас в Штаб вызывают!

Новенькая, она же, как выяснилось, — «товарищ Иванова», быстро собралась и выскочила из домика под заново набирающий силу гул — на этот раз касаемо ее личности. И конверт со стола прихватила.

— А имя-то редкое! Ника — сколько еще таких знаешь?

— Ага, а фамилия — еще реже! Сколько сотен тысяч Ивановых в стране? Неужели двух Ник не найдется?

— Но ведь адрес Бондаренко она знает!

— Мало ли, узнала, когда из Выборга уезжала.

— Не-е, не «когда уезжала». Адрес, где он сейчас, знает! А это ж, наверное, секретно!

— Было бы секретно, стала бы она болтать.

— Не кричите, девки, у замполита есть вся подшивка «Красной Звезды». Там про корабль было раньше, чем майское фото. И тоже, кажется, с фотографиями.

— Люська, бегом к Палычу. Как хочешь, но газета должна быть здесь!

— А почему я?

— Потому что он на тебя больше, чем на других, смотрит.

Люська быстро собралась и убежала, самой было интересно. А разговор продолжал виться и клубиться:

— А в бане вчера видели ее?

— А что на нее любоваться было? Не мужик же, чтоб в бане рассматривать! — раздалось хихиканье, некоторые даже покраснели, видимо, представив в баньке между собою мужика.

— Мужик-то, конечно, не мужик, но тело почти мужское — мускулы какие, видели?

— Мускулы — мускулами, а шрамов вы что, не заметили, что ли?

— Гхм! Это что тут за птичий двор? Где дневальный? Когда подъем был, почему казарма в порядок не приведена? — раздалось вдруг от двери.

Люся, убегая, прикрыла дверь, а крючок накинуть было некому — все увлеклись разговором. Связистки начали разворачиваться на голос, многие пытались принять строевую стойку — и только потом, с задержкой в парочку секунд до них начало доходить, что форма у них, мягко говоря, не строевая. Некоторые и вовсе были в одной исподней рубахе. Капитан Мякишев (а это был он), который в ходе разноса успел пройти уже шага три, раскрыл было рот, собираясь продолжить разнос, но тут… первый тонкий визг, струной воткнувшийся ему в правое ухо, был тут же поддержан дружным хором. Без малого два десятка частью смущенных, частью испуганных, а частью просто возмущенных молодых женщин дружным визгом пусть и не способны свалить дуб (как говорится в легендах), но тем не менее Семену показалось, что ему в уши воткнули два штопора и шарахнули по ним двумя кувалдами. Бывшего пограничника буквально вынесло за дверь, в которую почти одновременно пролетели подушка, сапог и котелок с остатками чая.

Стоя в трех шагах от крыльца, капитан тряс головой и ковырял пальцем в ухе, пытаясь прийти в себя, когда мимо него, пискнув: «Извините, товарищ капитан», прошмыгнула еще одна радистка с каким-то увесистым томом под мышкой. Она вбежала в дом с криком: «Вот! Добыла!» Лязгнул крюк, и капитан остался один стоять на тропинке, все еще глотая воздух. Он пытался собраться с мыслями и определить — была ли в комнате «сержант Иванова». Ночная гибель командира разведвзвода опять подняла вопрос о немецких диверсантах и обострила подозрительность капитана. Успокоившись, Семен вспомнил диспозицию в комнате и убедился — «Ивановой» там не было! Под ложечкой ощутимо засосало: «Эх, надо было идти к особисту, надо! А может, она на дежурстве просто или еще где? Нет, надо опять войти в этот птичник и поспрашивать его обитательниц». Капитан поднялся на крыльцо и поднял руку, чтоб постучать.

— А вот это правильно, к дамам стучать надо! — раздался голос сзади. Мякишев обернулся и увидел подполковника — замполита полка связи Василия Павловича Пережогина, или просто «Палыча».

— Здравия желаю, товарищ подполковник!

— И вам не хворать. Если по делу — так стучи, вместе войдем, а если девчонок моих смущать да от службы отвлекать…

— По делу, товарищ подполковник!

— Ну, тогда пошли…

Штаб бомбардировочного командования РАФ

— Генерал, как случилось, что сегодняшней ночью ваши подчиненные не бомбили Берлин?

— Сэр, видимо, имела место провокация, сэр!

— Что вам удалось выяснить по докладам экипажей?

— Сэр! Над береговой линией группы перехватывались немецкими истребителями. В суете боя, видимо, штурманы не отследили время и расстояние полета и сбросили бомбы только исходя из сигнальных маркеров, повешенных кем-то за 200 километров до цели. Сэр, самолеты-маркировщики правильно поставили огни! Просто кто-то воспользовался аналогичным способом и навел наши ударные группы на второстепенную цель. Сэр, летчики в это время героически оборонялись от немецкого ПВО. Я не могу их винить за ошибку, сэр.

— Каковы потери группы?

— Шесть «Веллингтонов» и один «Манчестер» из ударной группы, один «Москито» из контролирующей, сэр.

— Маркировщики?

— Все вернулись.

— Хорошо, я проверю вашу информацию через другие каналы. Не могу понять, кому понадобилось перенаводить самолеты с Берлина на Вольфсбург… Город сильно пострадал.

— Сэр, там же все равно немцы!

— Не вам решать, какие именно цели бомбить, генерал.

— Есть, сэр! Извините, сэр!

Штаб-квартира ДжиЭм, Детройт, Мичиган

— Лимонники совсем оборзели! Позавчера их бомбардировщики вместо Берлина вывалили бомбы на завод Опеля в Вольфсбурге!

— Наши финансовые потери?

— Завода по производству грузовиков больше нет. По жилым кварталам почти ничего не попало. Почти все бомбы попали по территории завода. Сумма ущерба компании подсчитывается.

— А что говорят наши друзья в штабе РАФ?

— Говорят, кто-то повесил маркеры вместо Берлина над Вольфсбургом.

— Немцы?

— Маловероятно — они в результате потеряли производство «Опель-блитц» минимум на полгода, а то и больше. Да и если бы они — вешали бы над безлюдным пространством.

— Англичане?

— Тоже вряд ли… Маркеры над Берлином висели…

— Тогда кто? Русские?

— Это вообще фантастика! У них нет способных на это самолетов. Да и по времени подгадать сложно. Я думаю, это чья-то негосударственная инициатива.

— Форд? Крупп? Хеншель?

— Выясняем.

Там же через четыре дня

— Сэр, мы выяснили наиболее вероятного виновника разрушения Вольфсбурга!

— Очень интересно.

— Заказ, который не может теперь выполнить Опель, распределен между другими производителями.

— Не тяните!

— Форд получил 40 %, Хеншель и Крупп по 20 %, Татра и Чепель по 10 от объема, ранее предназначавшегося Опелю.

— Это еще не доказательство!

— А как же уведенный у старика из-под носа контракт на поставку станков в Россию? В Мивас!

— Русские говорят «Миасс»!

— Не имеет значения. Мистер Форд, видимо, решил не только отомстить, но и поиметь с этого монет. Кроме того, вспомните про перехваченный у него контракт по командирским машинам для английского корпуса в Африке.

— Африка — это мелочь.

— Да, мелочь, но когда все складывается вместе, это уже не мелочь. Да и к тому же Форд очень завистливо отнесся к сделке с русскими в сентябре прошлого года. Я про моторный завод.

— Я понял. А что говорят англичане? У вас есть конкретные предложения?

— Пока ничего вразумительного.

Ника

Утро красит нежным светом. Бред. Утро никого не красит. У лейтенанта было такое лицо, что хотелось приложить ладонь ко лбу и поинтересоваться самочувствием. Спал? Спал! С утра достебались? Да нет! А чего тогда? Выясняется, что ночью произошло ЧП — был убит командир разведвзвода. Теперь СМЕРШ стоит на ушах и всех остальных частях тела. А под это дело некий капитан успел настрочить о подозрительном «сержанте Ивановой», не давшей ему почитать сказочку на ночь. В общем, лейтенант уже пообщался с «нужными людьми», а теперь моя очередь.

— Ника Алексеевна, они в курсе. Я им все рассказал. Там пару вопросов и все! Задание нам никто не отменяет, но вот нового командира разведчиков придется ждать.

— Опять ждать! Сколько можно? Я устала ждать, ждать, ждать! Леша там в гестапо! А я тут! Блин!

— Ника, успокойся! — командный голос. Совсем как у Ярошенко. Оборачиваюсь. — Ващенко?! Ты что здесь делаешь?

— Вас страхую. Прилетел только что. Докладывай, лейтенант, что у вас тут?

— Жопа, — это уже я не могу промолчать. — Ладно. Извини. Если уже ты здесь, то помогай. А то я не контролирую себя. Если сегодня не вылетим…

— Вылетите, я обещаю. Все будет нормально. Штаб армии в курсе. А со СМЕРШем поговорим вместе. Идем…

Конечно, все мужики мудаки и сволочи, но к некоторым я уже привыкла. И спасибо, что они есть, вот такие сволочи, которые летят всю ночь, чтобы к утру быть рядом.

Комната радисток

Люся прошмыгнула мимо стоявшего на тропинке полузнакомого капитана из резерва и взлетела на крыльцо, крепко прижимая к себе с трудом выпрошенную на «до обеда, политинформацию готовим» подшивку «Красной Звезды». Замполит и правда выделял ее среди остальных связисток, что вызывало то хихиканье, то шуточки, но неизменно и бессовестно эксплуатировалось всей ротой. На самом деле Люся просто очень напоминала Палычу его дочку, оставшуюся в Саратове с матерью.

Проскочив в дверь с криком «Принесла!», Люся споткнулась о лежавшую на пороге подушку и чисто автоматически отбила подшивкой прилетевшую вторую.

— Девки, вы что тут, ошалели?!

— Не обращай внимания, давай сюда подшивку. Так, Зинаида, Маша! БЫСТРО одеться! Хватит тут дойками трясти, мало ли кто еще зайдет! Все равно — пока еще найдем нужную газету! — старшина Свиридова начала-таки наводить порядок в своем хозяйстве.

Наконец все одеты, койки «вроде как заправлены», подшивка открыта на нужной газете. Связистки столпились вокруг единственного стола, вытащенного на середину комнаты.

— Ну?!

— Девки, она!..

— Да ну?! Дай сама гляну!

— Не, вот родинка на снимке!

— Это не родинка, разуй глаза! Пятно на газете.

И хором, с придыханием:

— Она… Ой, мамочкии-и…

Раздался стук в дверь:

— Девочки, открывайте!

— Уже бегу!