На веки вечные. Свидание с привкусом разлуки Звягинцев Александр

Глава XIII

Девушка для выстрелов

Ребров сидел рядом с шофером, закрыв глаза. Он чувствовал себя безумно усталым.

За несколько последних месяцев в тюрьмах и лагерях перед ним прошли сотни, если не тысячи пленных немцев – от рядовых солдат и телефонистов до генералов и министров. Среди них были раздавленные, обезумевшие от страха тени и затаившие злобу и ненависть лютые враги, психи и расчетливые циники, жертвы и идейные палачи… Со всеми надо было разбираться, пытаться понять, где они лгут, где ничего не помнят, где действительно ничего не знают. И все это под страшным давлением из Москвы, которая требовала точных отчетов о том, что произошло с гитлеровской верхушкой, с каждым конкретно…

Ребров мог утешаться только мыслью, что генералу Филину достается куда сильнее, но он держится спокойно и даже дает Реброву возможность иногда перевести дух.

Они добрались до Кладова, остановились у особняка Чеховой. Водитель достал из багажника большую картонную коробку.

Дверь открыла сама Чехова. Выглядела она спокойной, разве что чуть похудевшей. Обрадованно сказала:

– Это вы? Слава богу, а я уже подумала, что это опять…

Ребров, не слушая ее, скомандовал шоферу:

– Неси это в дом. А потом подожди меня в машине.

– Что это? – спросила Чехова, показывая на ящик, когда они остались вдвоем.

– Еда, – коротко ответил Ребров. – Крупа, хлеб, тушенка, сахар… И даже водка.

– Господи, по нынешним временам это целое богатство!

– Ну, это, конечно, не то, что вам присылал Гитлер на Рождество…

– Вы и это уже знаете! А что, я должна была швырнуть подарки ему в лицо и отправиться в концлагерь?

– Это был ваш выбор. Вам за него и расплачиваться.

– Почему вы меня ненавидите? Я же вижу.

– Просто я любезничаю здесь с вами, хотя…

– Что хотя?

– Хотя я должен был сейчас искать могилу своих родителей. Понимаете?

Наверное, сказались усталость и напряжение последних дней, потому что Ребров понимал, что ему не следует говорить это здесь и сейчас, но и понимая не мог остановиться.

– Искать могилу моих родителей, пока еще есть возможность ее найти. Потому что потом это будет уже невозможно.

– Они погибли?

– Да, умерли в блокаду в Ленинграде от голода и холода. Когда сил уже не осталось, они обнялись и умерли вместе… Хотя кто-то, наверное, умер первым, а второй лежал рядом с ним, потому что уже не было сил встать. Их и похоронили вместе… А я до сих пор не знаю где… А я выясняю, где пристрелили одного гада, куда мог деться другой, как поведет себя на суде третий…

– Но это не я держу вас здесь, – негромко произнесла Чехова.

– Это я понимаю.

– Вам хочется отомстить всем немцам?

– Нет. Всем – нет. Но есть такие, которых надо покарать. Во что бы то ни стало. Ладно, извините, я сорвался, это от усталости. Забудьте – я не должен был вам это говорить.

Какое-то время они молчали. А потом Чехова вдруг совершенно искренне сказала:

– Вокруг меня в последнее время творятся какие-то странные вещи… В Москве я была уверена, что все немцы теперь обратятся в антифашистов и будут меня третировать за то, что я виделась с Гитлером. Но сегодня немцы ненавидят меня не за это. Они ненавидят меня за то, что якобы я была тогда советским агентом. И якобы недавно лично Сталин вручил мне в Кремле высокий русский орден.

– Наверное, они перепутали вас с вашей тетей Ольгой Леонардовной Книппер-Чеховой. Ее действительно наградили к юбилею орденом…

– Я тоже об этом подумала, но… Я получаю письма с угрозами, обо мне говорят и пишут всякую чушь… Фантастические вещи. Будто у меня была записная книжка из золота, в которую я заносила донесения карандашиком, украшенным бриллиантами… Представляете себе? Карандашик с бриллиантами!.. А потом я будто бы отдавала записи своему шоферу, который переправлял их в Москву! А затем его арестовало гестапо!.. Но у меня несколько лет вообще не было шофера, потому что Геббельс отобрал у меня машину.

– Почему?

– Чтобы немецкий народ видел, что и известные люди в трудные времена тоже ходят пешком.

Ребров напряженно смотрел на Чехову. Он чувствовал, что нервный срыв словно схлынул и он опять в привычном рабочем состоянии.

– Скажите, а вы могли себе представить, что Геббельс и его жена способны на такое – своими руками отравить своих детей? Кстати, ему и его жене Магде предлагали вывезти детей из Берлина, но она отказалась… Она что, была такой фанатичкой? Это же даже не людоедство…

– Геббельс полностью подавил ее психику. Подчинил ее себе без остатка. Как всякий параноик, он мог влиять на психически неуравновешенных людей. А Магда, она была из тех, кто ищет, кому подчиниться.

– Но вы перед ним устояли…

– Что вы имеете в виду?

– Ну, его наверняка тянуло к такой красивой женщине, как вы, Ольга Константиновна.

– Ого, вы, оказывается, способны на комплименты…

Чехова по-женски улыбнулась Реброву, так же по-женски хорошо отработанным жестом поправила волосы.

– А что касается Геббельса… Он всегда был покрыт кварцевым загаром, что ему не очень помогало. Он выглядел так, будто только что из преисподней, где грелся у адского огня. Колченогий калека с лицом обезумевшего фанатика. Сначала он поддерживал меня как актрису, но потом наши отношения испортились… Хотя я и актриса, но не могла скрыть, что он противен мне.

Чехова передернула плечами.

– Знаете, через месяц после нападения на Россию у Геббельса был прием. Там праздновали предстоящее взятие Москвы. Геббельс сказал во всеуслышание: «У нас есть эксперт из России – фрау Чехова. Я думаю, она подтвердит мое твердое убеждение, что война окончится к зиме и Рождество мы будем праздновать в Кремле. На Красной площади. А поможет нам русская революция. Я уверен – русские после наших побед взбунтуются против большевиков. И Советский Союз распадется, как империя царя».

Чехова победно усмехнулась.

– Знаете, что я ему ответила? «Революции не будет, герр министр. Перед внешним врагом русские сплотятся и будут сражаться до конца».

– И что же герр министр?

– Он позеленел, а потом прошипел: «Ну что ж, мы обеспечим им такой конец!»

Ребров прошелся по комнате.

– Все это любопытно, конечно, но…

– Но?

– Но я по другому поводу. Не для того, чтобы слушать ваши воспоминания, пусть и любопытные…

Ребров проговорил это сердитым голосом, словно раскаиваясь, что позволил Чеховой вести разговор так, как того хотелось ей.

– Ольга Константиновна, давайте вернемся в день сегодняшний. У нас есть сведения, что вы встречаетесь с американцами.

– И это вы знаете! Вы следите за мной?

– Наблюдаем, – поправил ее Ребров. – Для вашей же безопасности. Кто они, эти люди? Что им от вас надо?

– Тот, кто был у меня, назвался Фрейзером, представителем киностудии «Парамаунт». Предлагал подписать с ними контракт и уехать в Америку.

– Это все?

– Все. И он обещал появиться снова. И сказал, что отказа они не потерпят. Кто такие они – я не знаю.

– Признаться, мне хотелось бы взглянуть на мистера Фрейзера. Сдается, на студии «Парамаунт» не очень-то осведомлены о его деятельности…

– Вы думаете?

– Берлин сегодня кишит сомнительной публикой всех сортов. Когда он появится в следующий раз – задвиньте шторы на окнах. Якобы для того, чтобы вас никто не видел. Для нас это будет сигнал. А сейчас мне пора.

– Я провожу вас. Как это принято по-русски…

Они подошли к калитке, вышли на улицу. Метрах в двадцати стояла машина Реброва. Шофер уже сидел за рулем.

– До свидания? – спокойно спросила Чехова.

– До свидания. И обязательно сообщите, как только появится Фрейзер.

– Яволь, – рассмеялась Чехова. – Не извольте беспокоиться, товарищ майор. Ваше задание будет выполнено.

Ребров невольно улыбнулся и направился к машине. Чехова с грустной улыбкой смотрела ему вслед.

В этот момент к ней вдруг решительно подошла молодая высокая немка, неизвестно откуда появившаяся.

– Вы Ольга Чехова? – резко спросила она.

– Да. А в чем дело?

– Грязная шпионка! Предательница!

Выкрикивая ругательства, она наклонилась к Чеховой так близко, словно хотела укусить ее.

– Ты предала фюрера и весь немецкий народ! Вот тебе!

Девушка неожиданно смачно плюнула Чеховой прямо в лицо. Та невольно отшатнулась, а немка в это время вдруг достала из сумочки, которую держала в руках, пистолет.

Ребров, услышавший голоса, обернулся. И тут же бросился к Чеховой, вытаскивая из кобуры пистолет.

– Бросай оружие! – заорал он, чтобы привлечь внимание немки к себе.

Та повернулась в его сторону, прищурилась и совершенно спокойно, вполне профессионально держа оружие двумя руками, хладнокровно направила пистолет на Реброва, который не мог стрелять, потому что вполне мог попасть в Чехову.

Немка, на лице которой было по-прежнему удивительное спокойствие, уже нажимала на спусковой крючок, когда Чехова обеими руками изо всех сил толкнула ее. И только поэтому выпущенная девушкой пуля не задела Реброва. Теперь между Чеховой и немкой было достаточное расстояние, чтобы Ребров мог стрелять…

Он свалил ее первым же выстрелом.

Подбежав к ним, он прежде всего подобрал выпавший из рук немки пистолет. Потом нагнулся над девушкой – она не дышала. Ребров тяжело вздохнул, повернулся к Чеховой.

– Как вы?

Та молча достала платок и тщательно вытерла бледное лицо.

– Вы ее знаете? – спросил Ребров.

Чехова, комкая дрожащими пальцами платок, покачала головой.

– Первый раз вижу. Какая-нибудь фанатичная поклонница фюрера…

Ребров присел и перевернул убитую на спину.

– Совсем молодая, – прошептала Чехова, глядя на тело девушки.

– Судя по тому, как она управляется с оружием, какая-нибудь «блицмедхен», – поморщился Ребров.

– А кто это? – удивилась Чехова. – Я не знаю.

– Молодые немки, которых специально обучали быстрой стрельбе и использовали во время расстрелов…

– Какой кошмар!

– Их тренировали на живых людях. Так что они привыкли убивать.

Ребров встал, посмотрел на Чехову.

– Вы спасли мне жизнь.

– А вы мне… Она бы просто пристрелила меня. В ней было столько ненависти.

Постскриптум

«Чехова Ольга Константиновна переселена в Восточную часть Берлина – Фридрихсхаген. Переселение произведено силами и средствами Управления контрразведки СМЕРШ. Чехова выражает большое удовлетворение нашей заботой и вниманием в ней».

Из доклада в Москву начальника контрразведки советских оккупационных войск

Глава XIV

Горе побежденным

Уютный, нереально чистенький немецкий пригород с аккуратными коттеджами среди садов и цветов в американской зоне оккупации радовал глаз и наводил на мысли о том, какой простой и разумной могла быть жизнь, если бы люди не превращали ее в постоянный кошмар.

У одного из домов стоял военный джип. Двое американских солдат, привычно задрав ноги, нежились, как коты на солнце, весело хохоча время от времени над какими-то своими незамысловатыми шутками.

Сероглазый молодой человек, спрятавшись за раскидистым деревом, закусив губу, слушал их веселый гогот. Он стоял, прислонившись спиной к стволу дерева, запрокинув голову. Глаза его были устремлены на безоблачное небо, лицо страдальчески искажено.

Когда из дома вышел американский офицер и направился к джипу, сероглазый напрягся и по-охотничьи подобрался. Но предпринимать ничего не стал. Дождался, когда джип с американцами укатил, и, убедившись, что вокруг никого нет, быстро направился к дому.

Постучав в дверь, он пригладил волосы и одернул свой тесноватый пиджак.

Дверь открыл пожилой горбоносый мужчина с седыми волосами, тщательно расчесанными на прямой пробор.

– Олаф, дорогой мой, наконец-то!

Мужчина обнял сероглазого и повел в дом.

– Я, признаться, уже стал беспокоиться, не случилось ли что с тобой? Куда ты пропал? Почему так долго добирался?

– Я в порядке, господин барон. Просто я довольно долго ждал, прячась за углом. Не мог же я появиться, пока у вас тут были эти… новые хозяева.

Человек, которого назвали бароном, внимательно посмотрел на Олафа.

– Ты чем-то угнетен? – заботливо спросил он.

– Чем-то?

Олаф прошел в просторный кабинет, привычно сел в массивное кожаное кресло. Он явно чувствовал себя у барона как дома.

– Вы еще спрашиваете! Во что превратилась Германия! Что стало с немцами? На ресторанах предупреждение – немцам вход запрещен. Немки открыто продают себя за американские сигареты и чулки. Да еще стоят при этом в очереди…

– Vae victis, мой мальчик, – спокойно произнес барон. – Горе побежденным. В случае поражения победители убивают мужчин, женщин берут в наложницы, а в святых местах побежденных устраивают бордели или конюшни. Так было всегда. И тем идиотам, которые довели Германию до такого состояния, надо было помнить об этом, когда они затевали весь этот бедлам.

Барон усмехнулся и еще раз повторил:

– Vae victis. Вы не смогли победить, так что опуститесь на колени и надейтесь на милость победителей… Именно это только что сказал мне американец, которого ты, наверное, видел.

Барон прошелся по комнате, встал напротив Олафа и сказал:

– Но мы можем рассчитывать не только на милость.

– На что же еще? На жалость? Или их плохую память?

– На их хорошую память! Они должны вспомнить, что это Германия, а не Россия, часть западного мира. И именно Германия может защитить их от коммунистического нашествия. И только Германия. И, знаешь, они уже вспомнили… А еще у них есть интерес к нашим достижениям. Германия слишком серьезная сила, чтобы Запад мог уступить ее русским. А его разногласия с Россией слишком фундаментальны. Там это очень хорошо понимают.

– Если они понимают, то почему согласились на суд, который навсегда превратит немцев в проклятый народ?

– Потому что те идиоты, которых будут судить, наворотили слишком много мерзостей, – наставительно сказал барон. – Слишком много, чтобы можно было просто закрыть глаза. У этих глупцов даже не хватило духа, чтобы самим отправиться на тот свет до того, как их выставят на потеху всему миру… Я всегда презирал Гитлера, Геббельса, Гиммлера, но они хотя бы покончили с собой.

– Вы в этом уверены?

– Очень на это надеюсь. А эта жирная свинья Геринг, спившийся Лей, сумасшедший Гесс – на что рассчитывают они? Что им удастся отвертеться от петли? Что они смогут доказать свою непричастность к лагерям смерти, газовым камерам?.. Идиоты и еще раз идиоты!

Барон пожевал узкими бескровными губами.

– Будь моя воля, я бы сбросил бомбу на тюрьму, где их содержат, как скотов перед бойней. Вы клялись в любви великой Германии, так сумейте сдохнуть ради нее!.. Но, как ты понимаешь, бомбы у меня сегодня нет.

Он подошел к Олафу и положил ему руку на плечо.

– Не надо отчаиваться, мой мальчик! Всего двадцать пять лет назад Германия тоже лежала в развалинах, и многим казалось, что ей уже никогда не очнуться. Но очень скоро она снова встала во весь свой исполинский рост. Да, благодаря Гитлеру, тут надо отдать ему должное… Но он был параноик и мистик, помешанный на ненависти к евреям и теории расового превосходства… Носился со своим Копьем Судьбы, через которое получает сигналы из космоса… Я думаю, он так сидел в своем бункере в Берлине, потому что был уверен, что хозяева Копья придут и спасут его…

Барон едко усмехнулся.

– «Я, как сомнамбула, иду туда, куда мне приписывает идти Провидение. Я верю в магию Копья… Приобщитесь к тайне, и вы получите весь мир!» Это все его откровения. Нашел, чем хвастаться. Сомнамбула и параноик во главе государства! Разумеется, это могло кончиться только катастрофой.

– Но ему верили миллионы немцев, – напомнил Олаф.

– Да, и за это им теперь придется расплатиться. Но это не значит, что нам с тобой надо встать на колени перед американцами и ждать от них милости.

– А что же нам делать?

– Делать все, чтобы плата за поражение не была чрезмерной, чтобы она не подорвала дух немецкого народа, не легла позорной плитой на немецкую молодежь… И прежде всего нам надо сорвать этот постыдный процесс… Любой ценой. И я надеюсь на твое участие в этом деле. Для этого я и вызвал тебя. У меня на тебя большие планы и надежды.

Олаф непонимающе посмотрел на барона.

– А что мне надо делать?

– Пока тебе надо легализоваться. Тебе сделают настоящие документы, включая справки из американской комендатуры… С ними ты будешь в полной безопасности.

– А вы можете это сделать?

– Скоро ты увидишь, что мы можем очень многое. Ты даже не представляешь себе – сколько. Просто нужно ясно понимать, что нужно делать. Тебе придется забыть, что ты входил в группу особого назначения для проведения разведывательных и диверсионных операций в тылу противника. Что твоим командиром был сам Отто Скорцени… Все эти операции «Дуб», «Длинный прыжок», «Ход конем» остались в прошлом. Теперь тебя ждет операция «Процесс», где тебе не понадобится стрелять и взрывать. Хотя… Кто знает…

Постскриптум

На конференции в Лондоне главные обвинители от четырех стран-победительниц собрались на первое совместное заседание для согласованного списка подсудимых. Предлагалось судить 10–12 человек из разных властных структур нацистов. СССР потребовал, чтобы среди подсудимых находились промышленники, вооружавшие Гитлера, на что не соглашались союзники.

После долгих споров список был утвержден. Суду будут преданы 24 военных преступника из всех властных структур.

Глава XV

Будь моя воля!

Жалобно играла шарманка, которую крутил оборванный старик в нелепой шляпе. В нескольких шагах от него люди, как кочевники, устроившись прямо на земле, варили на костре какую-то еду. На двери бара в нескольких метрах от них красовалось объявление «Ночное кабаре! Масса удовольствий! Только для военнослужащих войск союзников! Лучшие немецкие девушки без предрассудков».

– Боже мой, где мы! – невольно покачал головой Олаф. Они с бароном проезжали мимо на внушительном «хорьхе». Олаф, сидевший за рулем, на сей раз был в шикарном темно-синем костюме, который сидел на нем как влитой. Вымытый, выбритый, отоспавшийся и отдохнувший, он теперь был слишком даже похож на ту «белокурую бестию», которую так любили изображать на своих плакатах гитлеровские пропагандисты превосходства арийской нации.

– Где мы? – переспросил с насмешкой барон. – В Германии, которая проиграла войну. Кто-то сказал о нас: «Бойтесь побежденных немцев. Если им не удалось затопить мир в крови, они затопят его своими слезами!» Хватит вздыхать и охать, Олаф. Займемся делом.

– Я слушаю.

– Итак, ты теперь юрист, участвующий в работе Международного трибунала…

– Надеюсь, мне не придется заниматься крючкотворством на самом деле?

– Посмотрим…

– Не пугайте меня, господин барон.

– Думаю, после всего, что ты пережил, испугать тебя не так-то просто.

– Сейчас меня мог бы напугать только русский патруль. Слава богу, здесь их нет – только американцы.

– С русскими тебе предстоит столкнуться, и очень скоро.

– Где?

– На процессе. Подсудимых уже отобрали. Из тех, кто не смог свести счеты с жизнью или пасть смертью храбрых. В списках есть даже Борман, пропавший без вести. Его будут судить заочно.

– Говорят, он скрылся.

– Надеюсь, что только на тот свет. Хотя… Его могли завербовать американцы.

Олаф удивленно посмотрел на барона.

– Да-да, а что тут такого? Пообещали сохранить жизнь в обмен на все тайны, в которые он посвящен. Во всяком случае, я бы на их месте так и поступил. Ладно, забудем о Бормане. Даже если он жив, он никогда уже не появится на людях.

– А чем я должен заниматься на этом процессе?

– Ты будешь числиться помощником адвоката и выполнять мои поручения.

– Адвоката?

– Да, американцы сейчас ищут для обвиняемых адвокатов. Дело нелегкое, поэтому я им помогаю, – засмеялся барон. – Кстати, американцы назначили вполне приличные гонорары, так что желающие в конце концов найдутся. А с твоей помощью я надеюсь знать все, что будет твориться на процессе. Как в зале суда, так и за его пределами.

– Уже известно, где будет проходить суд?

– Да, сначала господа союзники спорили. Американцы предлагали Мюнхен. Русские хотели, чтобы суд проходил в Берлине. Как они выражаются в своих газетах, – в самом логове фашистского зверя. Кстати, очень образно сказано. И выразительно.

– Вы читаете русские газеты?

– Разумеется. Я должен понимать своего противника. Так вот, потом они остановились на Нюрнберге.

– Нюрнберг… Старый добрый Нюрнберг.

– Где германские императоры проводили имперские сеймы, а Гитлер устраивал свои парады и, если верить слухам, хранил в соборе Святой Екатерины то самое Копье Судьбы…

– В силу которого вы не верите.

– Я верю в иронию истории. В снесенном с лица земли центре Нюрнберга, словно специально для такого процесса, остался в целости и сохранности старинный Дворец юстиции и тюрьма совсем под боком. Очень удобно. И безопасно – не надо никуда перевозить подсудимых, никакого риска. Почему бомбы пощадили Дворец? Ведь центр Нюрнберга бомбили безжалостно… Может, тут надо искать божий промысел? И господь тем самым посылает нам какую-то весть? Осталось только разгадать – какую именно?

На перекрестке дорогу машине преградил американский патруль. Барон протянул какое-то удостоверение, которое произвело на американского сержанта впечатление, хотя поначалу он был демонстративно груб.

В это время по дороге потянулась группа пленных немцев в сопровождении американского конвоя.

– Куда их ведут? – спросил Олаф.

Сержант покосился на него и, не прекращая жевать резинку, буркнул:

– Смотреть раскопанные рвы, в которых зарывали трупы из концлагеря. Их там столько…

Помолчав, сержант нашел нужным добавить:

– Будут отворачиваться, прятать глаза и твердить, что они ничего не знали. Мы, за тысячи миль от Германии, знали, что тут творится, а вы, немцы, не видели, что творится у вас под носом!..

Олаф изо всех сил сжал руль. Сержант заметил это и усмехнулся. Ему явно нравилось показывать, кто тут теперь хозяин.

– По указанию генерала Эйзенхауэра немцы получают продуктовые карточки только в том случае, если могут предъявить использованный билет на просмотр документального фильма о том, что творили нацисты в концлагерях… Пусть посмотрят на себя! Эх, будь моя воля!..

Колонна пленных наконец освободила путь. Олаф дал газ. Сержант посмотрел машине вслед и смачно сплюнул жвачку.

Уютные кирпичные дома в два-три этажа окружали небольшую площадку для машин, на которой высился флагшток с американским флагом.

– И что тут находится? – поинтересовался Олаф, заруливая на площадку.

– Концлагерь, – невозмутимо сказал барон.

– Концлагерь?

– Именно. Только для высшего германского офицерства. Подожди меня здесь, – сказал барон, выходя из машины.

Он скрылся в одном из домов, а Олаф, положив руки на руль и глядя на американский флаг, вспомнил лагерь, в котором довелось провести несколько дней ему… Это было пустое поле, обнесенное столбами с колючей проволокой, куда сгоняли всех пленных без разбора. Свирепствовала дизентерия. Спали, как звери, прижавшись друг к другу. Охрана забавлялась тем, что швыряла за ограду окурки и наблюдала за драками, которые вспыхивали тут же… Олаф бежал оттуда через два дня, не желая ждать, когда этот лагерь обустроят…